В каждой уважающей себя сказке есть отрывок, где герою или героине приходится преодолевать зловещий дремучий лес, наполненный недружелюбными тварями. С моей любовью к сказкам я знала это точно. Приходилось тешить себя тем, что обычно исход путешествий бывал благополучным, и он (или она) в конце выбирались из леса.
Я шла быстро, продолжая напевать, стараясь не обращать внимания на то, что меня окружало. В этом мне помогала темнота - если игнорировать неровную дорогу под ногами, можно было представить, что я по-прежнему в городе и прогуливаюсь по кварталам. Плотная масса деревьев глушила порывы ветра, так что холодно не было. Но шапочку я надела - не хотела слышать шум ветра, покачивающего острые верхушки. Так что единственными предателями могли оказаться мои собственные мысли, которых вечно заносило туда, куда не нужно. Вот я и силилась отключить способность соображать, забивая голову всякой чепухой, которая подворачивалась. Когда запас песен, которых я знала, начал подходить к концу (конечно, их было много больше, но, как назло, ни одна не всплывала в мозгу), я вспомнила о школьных днях и занялась составлением досье на своих бывших одноклассников - начиная от лучшей подружки Ирен и кончая заикой Лео, который все десять лет просидел на задней парте и дышал мне в затылок.
Но полностью погрузиться в себя, конечно, было невозможно. Я чувствовала всеми порами тела, как ряд деревьев вокруг становится гуще и подступает к дороге. То и дело далеко-далеко трещали ломающиеся ветки; обычно это приводило к тому, что я забывала нить мыслей на полуслове. Ветки не могли ломаться сами собой, не так ли?.. Про лесных зверей я как-то не подумала, когда становилась на путь. С другой стороны, хищников в наших краях вроде бы не водилось. Вроде бы. Я никогда особо не питала интерес к флоре и фауне родной местности.
Маяк исправно мелькал, иногда исчезая за стволами, иногда появляясь. Что меня ободряло, так это то, что грунтовая дорога пока тянулась аккурат по направлению к нему. Я не представляла, что предприму, если дорога вдруг решит повернуть под прямым углом и уйти восвояси. И не хотела об этом думать, надеясь на лучшее.
Через час состояние дороги стало настолько плохо, что мне приходилось следить за каждым шагом, чтобы не оступиться. По краям грунт осыпался, тут и там посредине дороги торчали огромные булыжники. Резкие ухабы были отдельной проблемой, они доставили мне немало неприятностей: я наступала ногой прямо на яму и, потеряв равновесие, падала на колени. Теперь я поняла, что идея с машиной была изначально обречена. По такому месту не то что легковой автомобиль, даже танк не проехал бы. Когда-то (небось во времена Гражданской войны) дорога, должно быть, находилась в хорошем состоянии, но деньки её миновали.
Лямки рюкзака тяжелели с каждой преодолённой сотней футов. Когда стрелки показали третий час путешествия (всё-таки перед уходом я осмелилась войти в рабочую комнату отца и, не глядя, нашарить одни из наручных часов, которые в обилии лежали на столе), я почувствовала, что нуждаюсь в отдыхе. Мне не хотелось останавливаться: когда ты не движешься, держать мысли в узде гораздо сложнее. Но спина болела, да и ноги тоже возмущённо постреливали. Этот бунт подавить я не могла, пришлось сдаться.
"Только чуть-чуть", - сказала я себе, снимая рюкзак и усаживаясь на него. Упёршись локтями на колени и обхватив щёки ладонями, я стала смотреть на ровный конус, рассеивающийся из лампы фонаря.
Лес шумел. Теперь, сидя здесь, я слышала это очень отчётливо даже сквозь шапочку. Шум был неровный, да и неудивительно: ведь он исходил не из какой-то одной точки, а сливался из шёпота тысяч деревьев. Что мне показалось странным, это то, что гул пульсировал, как морской прилив, иногда стихая, иногда подкрадываясь ближе. Во время прежних походов в лес я этого не замечала. Это действовало как гипноз, отключая систему тревоги разума, приглашая в сон. Я мотнула головой, чтобы не поддаться влиянию. Спать ещё рано. Сегодня я должна идти хотя бы семь-восемь часов...
Опять этот треск. Я подняла голову. Где-то у горизонта, но я услышала ясно: сначала громкий хруст, потом, спустя пару секунд - мягкий шлепок, когда отломавшийся сук долетел до земли. Может, это и не животные никакие. Может, в лесу всегда так - ветки отламываются под своим весом. Хоть бы так.
Отсчитав пятнадцать минут по часам, я нехотя встала. Пора идти и сокращать путь, пока свежи силы. На следующем привале можно будет перекусить, а пока я голода не чувствовала, так как до отказа набила живот перед тем, как выйти из дома. Я отправилась дальше, на ходу разминая ноги. Дорога шла строго вперёд. Через четыреста футов я увидела накренившийся дорожный знак на обочине, предписывающий водителям грузовиков держать между собой дистанцию в двадцать футов, а легковым автомобилям - в пятнадцать. До этого меня навещала плохая мысль, что дорога может вести вовсе не в другой город, а в какую-то зону лесозаготовок, где прервётся. Теперь я уверилась, что это не так, раз здесь ходили легковушки.
"Что ж, пока всё идёт хорошо, - удовлетворённо подумала я. - Лес как лес, и никаких ужасов. Видишь, милая, ты зря так страдала."
Радовалась я, конечно, рано. Лес только готовил для меня свои сюрпризы.
После первого отдыха я шла ещё часов шесть, делая передышки. Всё это время меня ничто сильно не обеспокоило - разве что пришлось один раз поменять батарею в фонаре, потому что прежняя успела истощиться. Голод я начала чувствовать только в конце путешествия, до этого желудок не подавал никаких сигналов. Когда ноги от долгой ходьбы начали болтаться как деревяшки, прикрепленные к тазовым суставам, я решила, что, пожалуй, на сегодня хватит. Я уже чёрт-те на сколько миль ушла в лес. Маяк стал казаться ближе - правда, я не была уверена, что не выдаю желаемое за действительное. Но если задерживать на луче взгляд и сравнивать с картиной, извлечённой из страниц памяти, разум ловил какие-то смутные изменения, слишком незначительные, чтобы глаза замечали их.
Пока шла, я надеялась наткнуться на какое-либо строение, в стенах которого можно провести несколько часов во сне. Придорожная будка, что ли... Но дорога была узка и пустынна, и надежды обратились в прах. Судя по всему, мне светила перспектива переночевать под открытым небом. Я сняла рюкзак с плеч и с облегчением бросила на землю. Лямки были достаточно широкими, но так долго лежали на плечах, что наверняка оставили багровые следы. Я несколько раз резко провела плечами - на этом физзарядка окончилась. Мне хотелось сидеть, и хотелось есть.
Четверть батона чёрного хлеба и рыбные консервы. Такой рацион я выбрала на ужин (или завтрак, или обед, или всё, что угодно), покопавшись в рюкзаке. И тут только сделала одно неприятное открытие. Консервы-то у меня были, и в довольно значительном количестве, но взять консервный нож я запамятовала. У меня был только нож обычный, кухонный, не приспособленный для консервных банок.
- Чёрт, - огорчённо процедила я сквозь зубы. Беда была невелика, но она показала мне, что я отнюдь не такая умная, как навоображала. Я-то полагала, что предусмотрела всё - и вот на первой же трапезе выясняется, что это не так. Что ещё я забыла?
Консервы я открывала долго и нудно, смертельно боясь сделать неловкое движение и пролить содержимое на землю. Вроде бы нехитрое дело - сначала резкими ударами вбить нож в крышку банки, затем распарывать жесть по кругу. Началось с того, что я никак не могла проколоть крышку. Потом это кое-как получилось, но жесть оказалась стойче к распорке, чем я думала. Я запыхалась, прежде чем крышка наконец отвалилась по неровному срезу. Устроившись на рюкзаке, я стала трапезничать под непрекращающийся гул деревьев.
Хлеб был сам по себе невкусен и напоминал камень (неудивительно, его испекли чуть ли не две недели назад). Я даже порезала язык об острый край ломтика. Но в сочетании с рыбой получалась вещь вполне съедобная, особенно если запивать его колой (само собой, тут тоже нужно было соблюдать экономию). Жаль только, что хватало лакомства ненадолго - буквально пара минут, и я поймала себя на том, что облизываю кончики пальцев, нервно покашиваясь в сторону рюкзака, на котором сижу.
"Всего ещё один кусок... или пакетик с чипсами, у меня ведь их там много."
Ладонь незаметно легла на ткань рюкзака, ощупала через неё батон, который выпирал сбоку. Я раздражённо убрала её и поднесла к лицу. Мне нужно беречь запасы. Ещё неизвестно, сколько продлится эта дорога.
"Ну хоть чуть-чуть..."
"Перестань канючить", - строго сказала я пронырливой части своего разума, которая представала в сознании как маленькая белокурая девочка с синим бантиком на голове, прижимающая к груди плюшевого тигрёнка - прямая противоположность той циничной особе, которая иногда заговаривала во мне. Она меня бесила. Хотя, что греха таить, я хорошо понимала бедную девочку.
Трапеза окончена. Теперь нужно было подумать о костре. Я не могла спать на дороге без источника тепла рядом - какая бы одежда у меня ни была, я бы сразу схватила простуду. А то и хуже. Но для костра нужен был хворост, и за ним необходимо было идти в лес. Вот почему я оттягивала это дело, как могла. Когда еда кончилась, я просидела на рюкзаке минут, наверное, пять, собираясь с духом. Потом подняла фонарь и направила луч в сторону от дороги.
Стволы громоздились цельной стеной, и расстояния между ними не превышали трёх-четырёх футов. Хвойных было мало - земля была устлана опавшей листвой (на дороге листья тоже были, но я как-то не обращала на них внимания). Жёлтый цвет в красках ночи, смешанных с электричеством, превращался в бурый. Рядом со мной, чуть ли не нависая над дорогой, росло старое кривое дерево, вызывающее отвращение бесчисленными дуплами и морщинистой корой. Названия его я не знала, но предположила, что дуб или лиственница. Плохой знак, что я устроила привал рядом с этим уродцем. Костёр нужно будет развести подальше...
Опираясь на руки, я встала и сделала шаг к полосе, разграничивающей дорогу и лес. Стволы застыли, как на фотографии, лишь редкие опадающие листья давали знать, что передо мной не снимок столетней давности, а реальный пейзаж. Я заметила, что ив или молодых деревьев в ассортименте считай не было, а ветки располагались высоко на стволах. Со сбором хвороста назревали проблемы.
Неприятно было ходить по палой листве - всё сморщилось и высохло, и под подошвами раздавался громкий хруст, будто я прогуливалась по костям. Я внимательно смотрела по сторонам в надежде отыскать что-нибудь полегче, чем многотонные стволы. Как назло, рядом с дорогой было чисто, что корова языком лизнула. Росли какие-то колючие кусты, больше напоминающие траву; они доходили мне только до голени. Когда я несильно пнула одного из них, иссохший стебель отломался у основания, и куст с шуршанием упал.
Наконец, я увидела торчащий из-под земли корень большого дерева. Его можно было попытаться отломать, и я стала прокладывать дорогу к цели. Корень лежал в очень неудобном месте: чтобы взяться за него, мне пришлось податься вперёд, протискиваясь между двумя здоровенными деревьями. Стволы обхватывали грудь, как колодки, усиливая клаустрофобию. Чтобы действовать во всю мощь, мне понадобились обе руки. Я попробовала зажать фонарь в зубах и светить им перед собой, но челюсть ужасно заныла на пятой секунде этого эксперимента, и фонарь срочно перекочевал обратно. Как это ни неудобно, пришлось положить его под ногами и заняться корнем вслепую, ориентируясь на память. Я раскачивала его, надавливала локтями, тянула к себе - но он оставался на месте, такой неподвижный и вполне довольный собой. Пот заструился по лбу; я начала терять терпение и стала с остервенением выкручивать упрямое деревце, вышёптывая не сильно высокие слова. Раздался треск, и корень - вернее, один из его частей - остался у меня в руке. Я победно фыркнула и потащила его на дорогу.
Не мытьём, так катаньем я набрала кучу хвороста, которая показалась мне достаточной для разведения костра и поддержания в течение четырёх-пяти часов. Я раньше кострами не занималась, так что могла только догадываться о правильности своих расчётов. Посмотрев на часы, я удивилась: если верить стрелкам, я потратила на сбор хвороста, ни много ни мало, два с половиной часа.
Сложив нечто вроде шатра на середине дороги, я обложила его сухими листьями и вытащила коробок спичек. Перед тем, как поднести огонь к своему творению, критически осмотрела его со всех сторон: правильно ли я всё смастерила, не грозит ли мне пожар. Ветра, как я уже говорила, особо не чувствовалось. На дороге не росло ничего, что могло бы подхватить искру. Я присела и чиркнула спичкой. Листья занялись сразу, вспыхнув ярко-жёлтым пламенем. Они притягивались, перенимая огненного зайчика друг у друга. Вскоре хворост, из которого был сделан "шатёр", начал потрескивать. Вверх потянулась струйка дыма - сначала тонкая, потом она стала чернее и гуще. Костёр разгорался.
Я стянула с кистей перчатки, которые надела во время работы, и поднесла руки к огню. Удивительное ощущение: до сих пор мне не казалось, что я мёрзну, но стоило почувствовать теплоту, исходящую от костра, и я осознала, что до этого находилась в состоянии замёрзшей сосульки. Честно, у меня начали стучать зубы, да так, что не попадали друг на друга. Желание теплоты было ненасытным: как только я поворачивался к огню правым боком, начинал мёрзнуть левый, а если я грела грудь, то спина отчаянно вопила, что она тоже имеет право на частичку заботы. Я вертелась у костра, забыв обо всём, пока щёки не запылали от жара, а подушечки пальцев не стали ярко-алыми. Тогда я напомнила себе, что костёр вечно гореть не будет, а с каждой минутой времени на благословенный сон остаётся всё меньше.
Спальный мешок или полотнище, чтобы лежать на нём, я, конечно, взять с собой не могла. Так что оставалось лишь подоткнуть под голову рюкзак и лечь прямо на землю у костра, надеясь, что тёплая одежда заменит матрац. После утомительного труда очень хотелось принять ванну или душ, но о таких удобствах мне придётся забыть надолго. Сначала я лежала боком, повернувшись к костру, и наблюдала за пляской оранжевых искр, улетающих вверх. Интересно, думала я, есть ли в лесу кто-нибудь, кто сможет увидеть этот пылающий остов, кроме меня? Насекомые... гадюки... звери... неужто всех их тоже нет? Как-то не верилось. В городе я видела мёртвую собаку, разодранную монстром - это означало, что в чёрных тенях деревьев тоже мог кто-то прятаться. Но доселе слух не улавливал никаких признаков жизни в этом тёмном месте, кроме треска сучьев. Зверей нет, сказала я себе. Бояться нечего. Ты здесь одна.
Одна, значит. Я повернулась на спину, почувствовав, что бок начинает ныть. Чёрный холст небосвода взирал на меня, не имеющий ни единой трещинки, через которую мог бы излиться свет. Мне стало не по себе. Я перевела взгляд вправо. Маяк скрывался за оголяющимися кронами дерева, но я видела его блеск, ритмично пульсирующий над горизонтом. Такую вспышку дают сварочные аппараты, когда вечером смотришь из окна на воздвигающийся дом.
"Один день позади. Самое большее неделя, и я буду там..."
Тёплая мысль не могла разогнать невыразимую тоску, которая овладела мной. Даже засыпая, я чувствовала себя букашкой, потерянной в громадной пустыне - только песок в этой пустыне был не жёлтым, а чёрным, как смоль. А я ползла вперёд, преодолевая сантиметр за сантиметром, и не ведала, что расстояния в пустыне измеряются тысячами миль.
Глава 9
Я говорила, что лес необитаем? Значит, ошиблась; скоро мне дали об этом понять, и опыт был не из приятных.
Кончилось три дня, как я вышла из города. Не такой уж большой, казалось бы, срок, но я успела совершенно растерять чувство времени и пространства. Часы с отцовского стола, тикающие на запястье, стали для меня оракулом, чьему мнению я подчинялась беспрекословно. Прошло полтора часа? Значит, привал. Ах, три часа... Ну, тогда можно позволить себе легонько перекусить, но только легонько, потому что запасы не бесконечны. Впрочем, желудку все эти измышления были глубоко безразличны. Он устроил настоящий бунт на второй день, требуя свою порцию. Я постоянно чувствовала зверский голод и слышала бурчание в животе. А после прогулок язык прямо-таки прилипал к горлу от жажды; нёбо казалось накрытым соляным наростом. Сидя на рюкзаке, я грезила наяву о куске хлеба и глотке воды. Самое ужасное было в том, что всё было рядом - только протяни руку и достань. Клади в рот, пережёвывай, глотай, насыщайся. Никогда в жизни мне не было так плохо. Даже долгожданные, отмеренные по дозам трапезы не были отдушиной. Единственное, что оставалось после них - дразнящий вкус во рту и горькое недоразумение: "И это всё?". К концу третьего дня я впервые не выдержала и своровала у себя один дополнительный стакан напитка и целый кусок хлеба с сыром. Я плакала, когда с горечью глотала еду, чувствуя кончиком языка ни с чем не сравнимый вкус.
В однообразии и рутине путешествия и внутренней сумятице я как-то перестала обращать внимание на то, где нахожусь. Лес превратился в простую декорацию, сцену для путешествия. Дорога иногда виляла в сторону, но твёрдо направлялась в сторону увеличивающегося огонька Маяка. Теперь увеличение было видно невооружённым глазом: не такая разительная перемена, как хотелось бы, но отчётливая. Должно быть, я преодолела за эти три дня миль сорок.
Так или иначе, опять пришло время спать, и я с облегчением легла возле пышущего жаром костра. Огонь должен был продержаться три часа, прежде чем я проснусь и не подброшу хвороста. В первый день я спала как убитая, начисто забыв о каком бы то ни было костре. Когда проснулась, пламя давно потухло, и я чувствовала себя цыплёнком, положенным в холодильник. Так и слышала, как трутся со скрипом замёрзшие суставы друг о друга при малейшем движении. Больше я таких оплошностей допускать не собиралась.
Сон был глубоким и лишённым видений: должно быть, только такое беспамятство и могло помочь мне восстановить утерянные в ходе прогулки силы. Я не была против, поскольку знала, что такое кошмары. Но мне не нравилось, что время сна для меня оборачивалось несколькими мгновениями. Только у меня тяжелели веки, и я удовлетворённо закрывала глаза, потом пшик - и я осознавала, что отдых подходит к концу, костёр еле дышит у моего бока, а ноги превратились от холода в кули, набитые клейстером. Вот и вся радость.
Этой ночью всё пошло иначе.
Я проснулась с жутким ощущением угрозы. Пробуждение прошло мгновенно и болезненно - сознание рьяно впилось с тело, как, должно быть, впивается верёвка в шею повешенного. Рядом со мной сипел догорающий костёр, дающий слабый алый отсвет. Я этой ночью уже подкладывала хворост. Костёр жив - значит, подниматься рано. Нужно было спать, но я проснулась.
"Что случилось?"
Что-то стало причиной моего досрочного прихода в себя; вызвало пробирающее чувство, что стоит мне один раз не так шевельнуться, и я буду мертва. Не поворачивая головы, даже не дыша, я стала шарить правой рукой по земле в поисках фонаря. Я помнила, как клала его сюда перед сном...
Едва я нащупала кончиками пальцев металлический цилиндр, как услышала над своей головой - совсем близко, - подкрадывающийся шорох. Лёгкая тень на секунду загородила свет костра и скользнула дальше. Я затаилась, положив ладонь на фонарь. Спросонья реакции были заторможены, и на мгновение мной владела уверенность, что если я прикинусь, будто меня не существует, угроза минует сама собой.
Но шорох не уходил: наоборот, он становился ближе, нависая надо мной. Были в нём любопытство и осторожность хитрого злодея, который внимательно рассматривает своих жертв, прежде чем начать действие. Я не выдержала; когда шорох приблизился настолько, что я даже могла различить тихое прерывистое дыхание, я вскочила на ноги, проталкивая пальцем переключатель на фонаре. Свет был слабым, потому что я не позаботилась о том, чтобы заменить перед сном выдыхающуюся батарею. Шорох резво подался назад. Я спешно направила колыхающийся луч в его сторону, чтобы не упускать шанса увидеть то, что меня так напугало.
Это был волк. Я раньше не видела волков, кроме как по телевизору и на иллюстрациях к книжкам, но не сомневалась ни на секунду. Существо было грязным и исхудалым, размером с большую собаку. Серая шерсть прилипла клочьями и начала облезать, хвост болтался тонким измочаленным веником. Волк не стал убегать далеко - он остановился футах в двадцати и следил за мной оттуда впалыми блестящими глазами. Поразительно, но в первую минуту я испытала именно жалость к этому созданию, а не боязнь.
Но потом волк ощерился на меня, обнажив острые клыки, на которые голод никак не подействовал, и меня прошиб холодный пот. Он был голоден - должно быть, животное почти не ело все недели, которые прошли под знаком ночи. Волк потерял чувство страха, после секундного смятения он смело смотрел на электрическое сияние, не собираясь отступать.
- Уходи, - сказала я так тихо, что сама не расслышала произнесенное слово. Ноги вроде стояли твёрдо, но плечи и руки била крупная дрожь. В глазах сохранился налёт сна, и я видела волка слегка расплывчато. Когда он сделал шажок вперёд, я отпрянула ровно на то же расстояние, стараясь зайти за костёр. Так он хоть не настигнет меня одним прыжком. Словно разгадав мою хитрость, волк пошёл кругом. Глаза сверкали, совсем как человеческие. Из пасти между языком и клыками закапала тягучая слюна.
Мне пришла в голову безумная мысль порыться в рюкзаке, достать оттуда кой-какую еду и подбросить её волку, чтобы он насытился и ушёл, оставив меня в покое. Если что-то и удержало меня от этого отчаянного поступка, то только страх, что стоит мне наклониться над валяющимся на земле рюкзаком, как животное сомкнёт челюсти на моей шее. Я продолжала отступать, лихорадочно зажав фонарь в ладони. Круг, вдоль которого мы описывали дугу, становился уже.
- Ну убирайся же... - взмолилась я и тут же едва не грохнулась на землю, споткнувшись о кучу заготовленного хвороста. Куча была довольно жидкой, потому что я уже оттуда брала сучья для дозаправки костра. Я тихо выругалась. Волк на секунду замер, потом прижался к земле. Тощая спина выгнулась, как натянутая пружина. Я всё поняла. Существо готовилось к прыжку. Нужно было что-то придумать, и немедленно.
Размахнувшись, я запустила в волка фонарём, который продолжал струить слабое свечение. Волк ловко отпрыгнул в сторону серым комком: только я и видела. Я не стала следить, куда он ушёл, вместо этого наклонилась и дрожащими пальцами выудила большой сук из лежащей передо мной кучи. Подскочив к костру, я ткнула сук одним концом в догорающий костёр. Пламя лениво принялось обгладывать дерево, вверх взвилась тонкая струя дыма.
"Давай, загорайся! - мысленно кричала я. - Загорайся же!"
Наконец, на конце заплясал разгорающийся огонь. Сук с этого конца был достаточно тонким, и, наверно, вся операция заняла не больше трёх-четырёх секунд. Но мне это время показалось часом. Знаете - когда каждый момент острые зубы могут вцепиться в твою голень и прокусить до кости, секунда способна неимоверно растянуться. Я рывком развернулась, выискивая глазами волка. И увидела его опять на том же месте, в двадцати футах, настороженно наблюдающим за мной. Я гордо продемонстрировала ему импровизированный факел. Волк дёрнул хвостом, стоя на месте.
- Видишь? - сказала я срывающимся голосом. - Лучше не подходи. Не советую тебе делать это.
Зверь пропустил мои слова ушей и снова стал методично сокращать расстояние. Но на этот раз я оставалась на месте - только сердце билось всё сильнее с каждым отъедаемым волком дюймом. Моя неподвижность, кажется, озадачила его. Трижды волк останавливался, злобно взирая на меня, потом таки находил силы продолжать путь.
Всё это время я держала горящий сук почти вертикально, и огонь находился у меня над головой. Когда пепел от дерева начал сыпаться на макушку и обжигать, как растопленный воск, а волк подошёл на критическое, на мой взгляд, расстояние, я решилась - с силой взмахнула суком, опуская косо вниз. Полыхающий кончик прорезал воздух и пронёсся в каких-то жалких дюймах от морды зверя. Должно быть, пара шерстинок обуглилась на его теле. Я от души надеялась на это, когда испускала воинственный вопль и сделала шаг вперёд, проталкивая огонь дальше. Останься волк неподвижным, не избежать ему хорошей прожарки; но его там уже не было. Волк развернулся и пустился рысью обратно в лес, оглушённый, ослепленный. Мелькнуло серое пятно между ближними стволами и слилось с темнотой.
Я смотрела на гряду деревьев ещё несколько минут, уверенная, что волк вернётся назад, не заставив себя долго ждать. Но его не было. Должно быть, огонь выбил из зверя весь боевой дух. Когда глаза стали слезиться от напряжения, я позволила себе отвести взгляд от молчаливой темноты и бросила тлеющий сук в костёр. Оглядываясь через плечо, я стала собирать оставшийся хворост и кидать в пламя. Скоро костёр воспылал с новой силой, протягивая к небу ярко-жёлтые языки. Но мне жарко не становилось. Какой бы стороной я ни поворачивалась к теплу, на обратной стороне висел липкий взор тех, кто прятался меж деревьев, выслеживая каждое моё движение.
"Был ли волк? - спросила я себя, закрывая глаза. Проникающий отсвет окрашивал темноту в чёрно-багровый оттенок. - Смогу ли я убедить себя в том, что мне просто пригрезилось... что его не было?"
Увы, не получалось. Слишком ясны были воспоминания, слишком громко звучал в ушах шорох лап. Возможно, потом я кое-как смогла бы себя обмануть, но пока я знала одно: волк существовал и нанёс мне нежданный визит. А это означало, что лес вовсе не так пуст, как я думала. Мой костёр, мои запасы еды... я сама, в конце концов - всё служило приманкой для изголодавшихся хищников.
Глава 10
На хижину я набрела на исходе пятого дня. Это произошло так неожиданно, что я не поверила: внезапно стена искривленных стволов расступилась, открывая глазу фонаря небольшую полянку. Трава, конечно, успела пожелтеть и превратиться в сухую бумагу, но поляна всё же выглядела очень симпатично для уставшего от однообразия взора. Я вскинула голову (за последние дни вошло в привычку во время прогулки смотреть только под ноги) и повела лучом по кругу, изучая овал опушки. Тут-то у меня сердце и забилось: на середине поляны рядом с дорогой стояла хижина. Прямоугольник окна темнел, как дверь в погреб.
Пытаясь сохранять спокойствие, я пошла по дороге. Тут и там между травяными стеблями были видны сморщённые шапочки грибов. Грибы встречались и в лесу, но так как я строго придерживалась дороги, то видела их редко. Конечно, я могла сойти с дороги и насобирать несколько штук, но проблема была в том, что, во-первых, я понятия не имела, какие из этих миленьких шляпочек съедобны, а какие ядовиты; во-вторых, грибы успели испортиться со времён последнего заката; в-третьих, после случая с волком меня нельзя было заставить отойти от дороги больше чем на три фута ни за какие коврижки. Так что и сейчас я на грибы не позарилась - передо мной была вещь гораздо более интересная.
Конечно, хижина была необитаемая - её построили для удобства проезжающих, чтобы путники при желании могли остановиться и отдохнуть. Это было бревенчатое квадратное строение с потрескавшимся шифером на крыше для защиты от дождя. Между брёвнами клочьями торчал мох, придающий хижине неопрятный вид. Меня это удивило - зимы у нас были довольно щадящими, и я ещё ни разу не видела, чтобы потребовались такие меры для утепления домов. Из шифера торчала ржавая труба дымохода, накренившаяся в сторону. Подойдя ближе, я увидела, что окно украшено крупными трещинами. Всё это не добавляло оптимизма.
Но всё-таки я была безумно рада. Мне наконец-то предстояла ночёвка не под открытым небом, а в окружении крепких стен. Не нужно просыпаться каждый час, чтобы следить за костром. Можно забыть о страхе, который опутывает тебя каждый раз в миг пробуждения: всё ли в порядке? не подобрались ли ночные твари, пока я спала? я ещё жива?.. Право дело, хижина стала для меня бесценным подарком судьбы.
Ещё одна мысль согревала меня, пока я шла к невзрачному домику: обычно такие стоянки устраивали ближе к середине пути. Значит, если Маяк находится в соседнем городе, то половина дороги осталась за спиной. Я сократила расстояние вдвое без особых приключений.
С близкого расстояния хижина казалась ещё более ветхой и забытой. Дверь была плотно закрыта, синяя краска соскоблена с досок. Я прикоснулась к ручке с лёгкой тревогой. Ржавые петли издали ужасающий скрип. Я поморщилась и потянула дверь на себя, поднимая фонарь на уровень глаз. Изнутри тянуло тёплым воздухом. Я увидела дощатый пол, стены, потом луч скакнул на низкий столик, расположенный под окном. Какая-то склянка стояла на столе, рядом распласталась пожелтевшая газета. Из железной печи в форме бочки выходил цилиндр трубы и скрывался под потолком.
Я вошла, наслаждаясь теплотой. Дверь хлопнула, заключая меня в укрытие. Как здорово это ощущать - вокруг не бескрайние просторы тьмы, а всего лишь фут-другой, огороженный толстыми брёвнами. И это ТВОЯ территория, и всё у тебя под контролем.
"Здравствуй", - мысленно поприветствовала я хижину, продолжая изучать внутреннее убранство. Пара деревянных табуретов, кучка хвороста под печкой... Единственное, что меня огорчило - в лачуге не было кровати, хотя бы простого деревянного топчана. Это место не предназначалось для ночёвки, что уж тут поделаешь. Я вздохнула и подошла к столику. В склянку была вставлена оплывшая свеча, она вся догорела, так что я не стала её зажигать. Зато, когда всмотрелась в газету, лежащую на столе, я вдруг почувствовала лёгкий приступ головокружения. На газете, поверх серого типографского шрифта, были ясно различимые синие буквы.
"Тем, кто, может быть, придёт сюда после меня, - прочитала я, наклонившись над столом. - Знайте, что здесь ночевал Тейлор Грант, держащий путь в сторону сигнального огня, который виден на небе. Жаль, что не могу указать точный день своего пребывания здесь, но, кажется, прошло около двух недель или чуть больше с начала темноты. Иду медленно, потому что серьёзно поранил ногу четыре дня назад, и если вы прочитаете это довольно скоро, то у вас есть хорошие шансы догнать меня и присоединиться к моей скромной компании. Очень прошу вас сделать это, потому что я больше не могу быть один. Вместе нам будет гораздо лучше. Извините, что не могу оставить вам помощь - каждая крошка хлеба у меня на счету, как и капля воды. Но я собрал для вас сухой хворост, чтобы разжечь огонь в печи. Отдохните как следует и догоняйте меня. Думаю, у сигнального огня есть люди, и наша ближайшая цель - добраться до него. О происходящем вокруг я не имею ни малейшего понятия... как, должно быть, и вы."
Размашистая подпись, больше похожая на помарку - и под ней ещё одна строка, добавленная, должно быть, перед самым уходом:
"Берегитесь зверей. Я видел в лесу хищников. Волков и медведя. Не теряйте бдительности."
Медведя? Я почувствовала отвратительное посасывание под ложечкой. Откуда в нашем лесу медведь? Сколько я ни росла, ни разу не было слухов о том, что в нашем лесу водятся медведи. Да и про волков я ничего не слышала, но они - другое дело. А медведи...
Встряхнувшись, я перечитала записку, нанесённую поверх старого репортажа о футбольном матче. Звучное имя проникало в сердце - Тейлор Грант. Я попыталась представить этого человека здесь, всего за несколько дней до моего прихода, сосредоточенно пишущим послание. Каков он? Молод или стар? Коренаст иль сухощав? И что случилось у него с ногой?.. Тысячи вопросов роились в мозгу, точно армия термитов. Мне захотелось выскочить из домика и бежать дальше сломя голову, догонять загадочного Тейлора Гранта, пока он не ушёл далеко. Если бы я набрела на хижину под "утро", возможно, я бы так и сделала. Но сегодня я прошла немалое расстояние, и ноги недовольно стонали от одной мысли о дальнейшей прогулке.
Я повернулась к печке и внимательно рассмотрела любовно разложенные на полу ветки и сучья. Нет нужды выходить за хворостом и заново подставляться под ветер и напирающий со всех сторон сгущённый холод. Тейлор Грант уже постарался за меня. Я была не одна в этой затянувшейся ночи.
Тем вечером я была почти счастлива. Я сидела на настоящем стуле за настоящим столом в тепле, ела двойную порцию бутерброда и читала газету, вслушиваясь в потрескивание горящих веток. Пламя придавало стенам уютный золотистый отсвет. Время от времени я снова возвращалась к давешней записке, и перечитывала с замиранием пульса - уже не вникая в смысл слов, а наслаждаясь одним её существованием. Наверное, этот вечер стал лучшим за всё время моего нелёгкого путешествия. Больше таких не выпадало.