"Только время суть истинный правитель Вселенной. Стоит немного вдуматься, и это станет ясно, как взгляд через ледяной кубик. Что люди считают главнейшей вещью в мире? Богатства... власть... деньги, любовь, здоровье. Но всё легко обращается в пыль под гнетом времени, будучи не в состоянии само повлиять на ход даже простейших песочных часов. Я понял это в юности, поэтому решил посвятить жизнь служению хозяину мира. Даже сейчас, несмотря на седину в волосах и немощь, я не жалею о своём выборе."
Странно, что я вспомнила слова отца именно и здесь и именно сейчас, сонно глядя на пламя костра. Он говорил мне много подобных речей тёмными вечерами, и я воспринимала слова как некое непостижимое таинство, смысл которого не стоит даже пытаться понять. Эту речь, насколько я помню, отец сказал мне, когда мне было то ли тринадцать, то ли четырнадцать лет, и моя младшая сестрёнка ещё была жива. Я гладила оконные занавески на столике в своей комнате, а отец сидел позади меня за столом. Уже не помню, из-за чего мы разговорились - но потом отец оседлал любимого конька, и я, что называется, отключилась. Видимо, отключение было не настолько глубоким, чтобы слова не всплыли в памяти спустя семь лет в полудреме.
"Ты очень красиво говоришь, - заметила я, водя утюгом по тонкому шёлку. - Пап, ты мог бы стать поэтом. Или писателем. Не пробовал никогда?"
"О нет, - рассмеялся отец. - Кто для чего рождён, тем и занимается. Моё дело - время. И часы. А вот ты, дочка..."
Он вопросительно умолк, и я не нашлась с ответом. Я тогда была в среднем звене школы, но ещё не определилась с будущей профессией. Меня это не волновало совершенно - даже потом, когда я перешла в старшее звено, и позже. В итоге я так и осела дома на целых два года после школы.
Огонь трещал, язычки пламени перетекали друг в друга, меняя цвета и формы, делая мысли плавными и скользкими. Я думала об отце, о наших беседах, которые иногда заходили за полночь. Особенно часто отец стал разговаривать со мной после смерти маленькой Джо. Говорил в основном он, мне выпадала роль вставлять изредка замечания или переводить разговор на другие рельсы, если тема начинала истощаться. Иногда бывало скучно, но, несмотря ни на что, мне нравились посиделки с отцом. Мне было жаль, что в последний год эта привычка начала рассеиваться.
Папа. Я закрыла глаза, представляя его образ - и испугалась, когда не сразу вспомнила черты лица. Неужели двух недель оказалось достаточно, чтобы стереть лик отца из памяти?.. Ну уж нет. Я восстановила внешность отца во внутреннем взоре с болезненной скрупулёзностью, потом то же самое повторила с матерью. С нею было легче - болезненно выступающие скулы, бледная кожа, немного вьющиеся чёрные волосы, которые унаследовала я. Родители стояли передо мной, пока я раскачивалась на границе сна и бодрствования, глядя на рдяное свечение костра сквозь закрытые веки. Я почувствовала, как в горле распухает комок. Вот они, рядом; но только до того, как я открою глаза. Где они на самом деле? Остались в том, светлом городе? Или находятся где-то здесь, в просторах тьмы, но невообразимо далеко? А может... нет, это я страшилась даже предполагать.
Я открыла глаза, возвращаясь в действительность. Пора было перестать клевать носом и устроиться на ночлег по-настоящему. Свою порцию я давно слопала и сейчас терпеливо игнорировала истерику желудка. Запасы таяли с угрожающей скоростью; рюкзак был пуст уже более чем на половину. Маяк стал ближе, и я была уверена, что при самом плохом раскладе до него осталось не более шестидесяти миль. Человека, оставившего записку в хижине, я ещё не догнала, но хранила надежду, что долгожданная встреча состоится в ближайшем будущем. Может, даже завтра. А пока - спать. Чем меньше я буду пускать мысли в свободный полёт, тем лучше.
Привычным движением я повернула рюкзак мягкой стороной и приготовилась лечь. Дремота успела накрыть меня плёнкой истомы, так что действовала наполовину на автомате. И когда, садясь на дорогу, я увидела маленькое существо, наблюдающее за мной с почтительного расстояния, я отреагировала не сразу. Уже кладя голову на рюкзак, вдруг опомнилась - и резко присела, чувствуя резкий скачок адреналина в крови. Зверёк никуда не делся. Он продолжал сидеть на задних лапках, демонстрируя светлую шерсть на брюшке. Глазки-пуговки любопытно поблескивали оранжевым отражением. Бельчонок. Как и волк, страх у него притупился под позывными голода.
Мы изучали друг друга довольно долго, прежде чем я решилась медленно поднять руку и поманить зверька к себе. На что рассчитывала, неизвестно: жест испугал бельчонка, он резво отбежал на самый край дороги. Но всё-таки не стал убегать окончательно: оглянулся и уселся, настороженно вздрагивая. Остроконечные ушки стояли торчком.
- Не бойся, - сказала я, отчаянно не желая упускать маленького визитёра. - Иди сюда. Хочешь есть?
Неспешным движением я подняла рюкзак и положила себе на колени, ощущая возросшее напряжение бельчонка. Стараясь, чтобы замок-молния не жужжал, я открыла рюкзак и достала оттуда маленький кусок хлеба. В нос ударил вкусный запах, рот немедленно наполнился слюной. Сглотнув, я оторвала от края солидную часть и протянула ладонь вперёд. Зверёк не сдвинулся, но явно почуял запах. Я бросила хлеб на землю футах в двенадцати от себя и стала ждать. Понятия не имела, чем питаются белки (вроде бы орешками, но, может, это лишь наивные детские представления?), однако этот представитель славной семьи был на краю голодной смерти. Всего один взгляд, брошенный на него, давал это понять. Что возобладает в зверьке - боязнь перед незнакомым или аромат, исходящий от хлеба? Я ждала.
Целый час, казалось, он оставался бездвижным и только потом начал семенить лапками. В мою сторону. Очень медленно, готовый порхнуть назад при малейшем подозрении на подвох. Глядя на бедное существо, я вспомнила себя, выходящую из родного дома и ждущую нападения монстра. Аналогия только подкрепила симпатию к бельчонку.
В конце концов он добрался до хлеба и начал уморительно утаскивать его лапками на край дороги. Я забеспокоилась, как бы он не ушёл совсем, получив своё, но, отойдя на приличное расстояние, бельчонок прекратил свои потуги и накинулся на хлебную мякоть, вовсю работая зубками. Пушистый хвост вздрагивал, когда он судорожно глотал лакомство. Мне аж самой захотелось последовать его примеру. Спасаясь от искушения, я положила хлеб в рюкзак и яростно застегнула молнию. Слюны во рту не убавлялось; горло щипало, словно изнутри проводят гусиным пером.
Бельчонок ел около десяти минут, пока не оставил от хлеба крошки на крошке. Я надеялась, что маленький дружок задержится после такого гостеприимства, может, даже подойдёт к костру погреться, но не тут-то было: нет, он пулей унёсся прочь, словно от какого-то хищника, даже не оглядываясь. Я была обескуражена неблагодарностью. Конечно, обижаться на неразумное существо - только драгоценные нервы зря изводить, но я рассчитывала на какой-то ответный жест.
"Глупости, - сказала я себе, ложась на спину и следя краем глаза за синими сполохами Маяка. - Бельчонок не кошка и не пёс. Он лесной зверь, у них отчуждение от людей в крови. Даже если он в жизни не видел ни одного человека, он воспримет тебя как угрозу, а твою еду - как попытку подкупа. Он не вернётся."
С этой невесёлой мыслью я провалилась в беспамятство. Внутренний будильник сработал через три часа, когда огонь начал угасать. Поёживаясь от холода, я опёрлась руками о землю и начала вставать. И была очень удивлена, когда из-под бока пулей вылетел пушистый комок, держа курс в лес. Ничего не понимая, я смотрела за бельчонком, который исчез в темноте. Даже не придала этому особого значения: уж больно хотелось спать. Я сгребла в охапку оставшийся хворост и пихнула на угли, не заботясь об опасности пожара. Заснула, не успев коснуться щекой рюкзака, и только мельком подумала о возвращении маленького зверька.
Наступило "утро". Как всегда, в момент пробуждения я испытала горькое разочарование. Остатки костра тускло светили, холод кандалами приковал тело к земле. Желудок мелко дрожал, поскуливая, как побитый щенок. Ночь продолжалась. Но сегодня было ещё кое-что, вносящее частичку теплоты в замороженный ум. Я вспомнила о бельчонке и его повторном визите. Кто знает, может, он и сейчас находится рядом со мной, с нетерпением ожидая, когда новоявленная богиня кинет ей порцию съестного? Не отрывая головы от рюкзака, я повернула голову направо. Ничего - только дорожная пыль под носом и камни. А если налево...
Бельчонок был здесь. Еле видимый в сумбурном сиянии, он сидел неподалёку, уставившись мордочкой на меня. Я растянула засохшие губы в подобии улыбки, зная, что если зверёк и увидит этот дружественный жест, то наверняка не оценит.
- Привет, - сказала я, не найдя ничего лучше. Он вздрогнул, напрягся... но убегать не стал. Ободрённая этим, я присела. Бельчонок стоял. Я открыла рюкзак и снова достала оттуда давешний хлеб. Было темновато, но зажечь фонарь я не решилась, чтобы не испугать зверька. Рефлексы работали безотказно: рот опять стал влажным. Я отщипнула кусочек и бросила вперёд. На этот раз бельчонок среагировал быстро, подскакав к еде, и начал насыщаться прямо на месте, не утруждая себя перетаскиваниями. Пока он был поглощён этим занятием, я взяла фонарь и включила его, направив луч в противоположную сторону. Он не обратил никакого внимания. Я поднялась и сделала подобие утренней зарядки, чтобы размять затёкшие мышцы, и всё время бельчонок находился рядом. Он не ушёл.
Глава 12
В детстве у меня была книжка-раскраска, которую я любила особенно. Такая тоненькая с жёлтой обложкой. На её страницах жили черно-белые звери, ждущие, пока карандаш не наполнит их контуры сочными оттенками. Художник рисовал с душой - даже будучи не закрашенными, животные выглядели так, словно вот-вот спрыгнут с бумаги в твою комнату. Каждый зверь имел своё имя, и внизу страницы были стишки крупным шрифтом, забавно описывающие его. Я не раскрасила книгу полностью; может быть, не хотела своими помарками разрушить стройный мирок, может, просто поленилась. Во всяком случае, тамошняя белка так и осталась в виде черно-белого контура. Стишок я могла процитировать наизусть:
Белка Киппи - прыг и скок,
Что на кронах ветерок.
Ей конфет ты не давай,
Лишь орешком угощай.
Вполне естественно, что своего нового дружка я нарекла Киппи. Всё, как полагается - даже спросила разрешения называть его так, и, не получив возражений, представилась сама. Киппи внимательно слушал, ушки торчали вверх. Казалось, он был готов слушать бесконечно, и я с удовольствием воспользовалась его вниманием, пересказав всю свою историю от "А" до "Я". Иногда мне казалось странным, что я вот так иду и с увлечением разговариваю сама с собой. Иначе как называть эту беседу - ведь бельчонок следовал за мной по краю леса на довольно почтительном расстоянии, видеть его я могла только когда ловила его в луче фонаря, а это ему явно не нравилось - он тут же улелепётывал назад, зажмурив глазки. Да и потом... ну разве может бельчонок понять смысл моего довольно-таки сбивчивого повествования? Я понимала комичность ситуации, но тем не менее продолжала рассказывать, не закрывая рта. Нужно было выговориться после двух недель почти полного молчания. И я боялась, что если перву своё красноречие хотя бы на минуту, то осознаю нелепость действа и не захочу продолжать. Вот этого было не нужно.
- ... понимаешь, Киппи, я не могла остаться дома. Я же рассказывала тебе о монстре, который прятался у моего дома? Ну вот. Думаю, он и сейчас там ошивается, может быть, подыхает с голоду. А ты как думаешь?
Я обернулась и посмотрела в темноту. Ухо уловило едва слышный шорох на краю дороги. Киппи был со мной согласен.
- Здорово, Киппи. Так о чём я говорила...
Я болтала, и болтала, и болтала. Даже когда язык во рту устал и челюсть начала ныть, я говорила - жаловалась бельчонку на холод, на Маяк, приближающийся слишком медленно, и на Тейлора Гранта, который развивал прямо-таки спринтерскую скорость, не давая мне догнать его. Умолкла только во время трапезы - мне достался пакетик чипсов с несколькими глотками колы, а Киппи - хлеб и вода, налитая в колпачок. На этот раз он расположился ко мне гораздо ближе, но потрогать его я не решилась. Уж слишком недоверчивым был взгляд, которым пушистый зверёк то и дело награждал меня. Мне оставалось только любоваться пирующим бельчонком и упиваться ощущением пребывания в кой-какой компании. Шерсть у него на спине была тёмно-бурого цвета, короткая, как стрижка "ёжиком". На груди - белое пятнышко, которое привлекло мой взор вчера вечером. Остроконечный носик, живые глазки и уши, которые нравились мне особенно. Так и хотелось прикоснуться к ним, приласкать, погладить.
Покончив с едой, Киппи отошёл подальше и деловито уставился на меня. Я проглотила последний кусок жареного картофеля и запила остатками колы. Минус ещё две единицы провизии. Днище рюкзака было близко. Определённо, моё положение становилось незавидным.
- Хочешь ещё, Киппи?
Я едва не поддалась порыву и не подкинула ещё хлеба, но заставила себя закрыть рюкзак. Взгляд зверька стал разочарованным.
- Нельзя, дружочек. Поверь, если бы я могла, я бы накормила тебя до отвала. Но так как ты теперь вроде как со мной, то экономия должна распространяться и на тебя. Пойдём дальше. Скоро остановимся на ночлег и поужинаем. Может, встретим того человека, о котором я тебе говорила. Договорились?
Не знаю, какие выводы сделал бельчонок из моей тирады, но он с готовностью отбежал на привычное место у дороги, когда я взяла фонарь в руку. Я улыбнулась:
- Умница.
Опустевшая бутылка колы осталась лежать на дороге. До сегодняшнего дня я усеяла дорогу множеством мусора: бутылками, обёртками из-под чипсов, консервными банками. Так что я не придала этому поначалу особенного значения, но, сделав три шага вперёд, вдруг резко обернулась.
Она лежала там, где я её оставила - прозрачная пластиковая бутылка с ярко-красной этикеткой. К внутренней поверхности прилипло несколько тёмных капелек. Бутылка валялась в самом центре дороги; будь здесь асфальт, там проходила бы разделительная полоса. Я спросила себя, умудрилась ли бы не заметить эту бутылку, если бы шла по этой самой дороге чуть позже. Ответ был: нет. Такое явное свидетельство того, что до меня тут кто-то бывал, нельзя было проглядеть. Все эти обёртки и другие вещи говорили сами за себя: тут проходил человек.
Киппи нетерпеливо носился, выказывая готовность к дальнейшему путешествию. Я рассеянно поглядела в его сторону, сверкнув фонарём. Он недовольно отбежал, и я тихо сказала:
- Подожди, Киппи. Ещё немножко.
"Знайте, что здесь ночевал Тейлор Грант, - с усилием восстановила я содержание памятной записки, - держащий путь в сторону сигнального огня, который виден на небе."
Ну а следы костра? В местах ночёвки неизменно вырастал пепельный круг на дороге, из которого торчали обгоревшие головёшки. Я ещё могла кое-как представить, что Тейлор Грант так кичливо относится к еде, что не оставляет никаких признаков трапезы. Но путешествие без огня было явной нелепостью. Я почувствовала, как под кожу забрался холодок. Ещё не гибель надежды... но здание пошатнулось в фундаменте. Я посмотрела вперёд, на извилистую дорогу, потом на небо, где сиял Маяк. Два дня, целых два дня путешествия в ускоренном темпе, а я не могла догнать человека с больной ногой. Может быть...
Может быть - что?
Порывисто развернувшись, я устремилась вперёд, спотыкаясь на ухабах. Киппи маячил рядом; я чувствовала, что он ждёт новых рассказов, но на этот раз я молчала. Слов не было, в отличие от неприятных мыслей: их как раз было слишком много, и я буквально убегала, сбивая подошвы кроссовок. Если бы дорога была в таком же плохом состоянии, как в начале пути, то я обязательно упала бы и подвернула лодыжку уже во второй раз: но, слава Богу, грунт стал ровнее, да и булыжники попадались куда реже. И листья тоже - постепенно тонкие хвойные деревья вытесняли своих могучих сородичей с опадающей мишурой. Наверное, ботанику стремительная смена флоры показалась бы подозрительной, но я в школе к этому предмету любви не питала. Смена состава леса меня даже радовала, потому что легче стало собирать хворост, и потом, однообразие окружающего мира успело мне осточертеть. Я жаждала перемен, каких угодно. Лучше всего, конечно, было видеть тихое приближение огня Маяка, но непостоянство пейзажа вносило какое-то скрытое удовлетворение.
Но зачастую перемены хороши, только когда их ждёшь. Стоит им появиться, и ты уже проклинаешь недавнюю мечту. Когда через два часа ходьбы дорога свернула под прямым углом направо, простираясь не по направлению к Маяку, а вдоль него, я меньше всего была склонна обрадоваться. Рассмотрев дорожный знак с ломаной стрелкой, я растерянно взглянула на Киппи. Он не стал убегать от света фонаря. Наверное, привыкал.
- Ну и что нам делать, Киппи?
"Ещё не катастрофа, - тут же ответила я самой себе от имени бельчонка. Голос у него в моём воображении был с хрипотцой. - Может, дорога снова выпрямится. Нужно только пройти пару сотен футов. Ты попробуй."
"Мечтать не вредно", - заявила циничная особа во мне. Я наморщила лоб. Как ни крути, чувствовала я сейчас себя по-дурацки; как ребёнок, которого обвёл вокруг пальца уличный мошенник, ломая его веру в непогрешимость взрослых людей. Дорога должна была вести к Маяку, в этом я не сомневалась с самого начала - и вот тебе на.
Я посмотрела на луч, оценивая шансы идти не по дороге. Деревья были здесь реже, но выводы всё равно были неутешительными. Стоит прогуляться одну милю в этих зарослях, и я выдохнусь, как губка. От одежды наверняка останется всего ничего. И звери. Волки там, медведи. Придётся держаться дороги, даже если она будет вести совсем не в ту степь.
- Похоже, выбора у нас нет, дружок, - обречённо сказала я бельчонку. Он смотрел прямо на меня, не шевелясь и не мигая. Мне вдруг страстно захотелось коснуться его, поднять на ладони, погладить против мохнатой шерстки. Ощутить, что лесной зверёк действительно находится рядом со мной и прислушивается к моим причитаниям. Я даже сделала шаг к нему, и Киппи среагировал незамедлительно, удаляясь от меня. Я остановилась и поправила лямки рюкзака. Под веками начало покалывать.
- Пообещай, что не бросишь меня, - попросила я охрипшим голосом. В какой-то провинции мозга меня подняли на смех, напомнив, что Киппи всего-то несмышлёная тварь, но я с лёгкостью отправила эти голоса в нокаут.
- Ну же, Киппи.
"Обещаю".
Опять этот голос. Кого же он мне напоминает? Какого-то киношного актёра? Может быть. Да это и неважно. Главное, что Киппи пообещал быть со мной. Я вздохнула и вымученно улыбнулась:
- Ну, тогда пошли дальше. Ты ведь тоже хочешь догнать сегодня этого проклятого Гранта, не так ли?
Всю дорогу до ночевки я внимательно присматривалась к пыльной поверхности дороги в надежде найти признаки стоянки. Так и не нашла. Зато, после ужина, когда я пожелала Киппи спокойной ночи и легла спать, я услышала в лесу звериный вой - далёкий, безнадёжный, но очень отчётливый.
Глава 13
Мои опасения оправдывались. Дорога и не думала возвращаться на прежний курс: она тянулась перпендикулярно Маяку, и с каждым шагом я впадала в чёрное отчаяние. Тейлора Гранта тоже не было видно на горизонте. Еда заканчивалась. Когда все проблемы наваливались на меня разом, хотелось присесть на пустой дороге, подобрав ноги, и разреветься. Может быть, так я и сделала бы, если не Киппи. Я сама наделила бельчонка разумом и голосом, и сама же поверила в это: теперь мне было стыдно выказывать перед ним, перед его чёрными глазками, собственную слабость. Поэтому я молчала и понемногу протухала изнутри.
Ночёвка прошла не слишком хорошо - у меня два часа зуб на зуб не попадал после того, как я услышала вой. Как следствие, я проспала костёр и проснулась с прилипшими к земле конечностями. К тому же Киппи, пока я спала, сбегал куда-то в лес: когда я проснулась, его не было, и он не приходил целых полчаса, пока я звала его. Можете представить, каково мне было это время. Когда знакомая острая мордочка показалась из-за деревьев, я едва ли не бросилась целовать зверька. Ей-богу, сделала бы это, если бы он позволил.
Шаги стали медленными и тяжёлыми: я чувствовала себя всё более разбитой с каждым днём. А сегодня я плюс к тому прислушивалась через каждые три фута, не трещат ли ветки поблизости под лапами волков. Киппи решил повысить ко мне уровень доверия и бегал рядом, почти рядом с моими ногами. Он научился не бояться фонаря - я могла теперь при желании осветить его и как следует полюбоваться.
Через полтора часа после первого привала я наткнулась на приятный сюрприз. Сначала я подумала, что пришла на очередную поляну. По крайней мере, издалека так и казалось: деревья размыкали строй на овальном участке, высвобождая место. Подойдя ближе, я увидела, что вместо травы на "поляне" плещется вода. Это было озеро. Дорога проходила, касаясь его правого берега.
Озеро выглядело довольно большим. Противоположного конца с этого берега фонарь не доставал. Песка не было, лишь травянистые обрывы, многие из которых почти вертикальны. Я стояла, глядя на колыхающееся отражение круга на воде, и ни о чём не думала. Потом мало-помалу начало доходить осознание того, насколько мне повезло - и я с радостным кличем побежала вперёд, махая фонарём. Присев на корточки у края, я вгляделась в воду. На дне лежал слой ила. Я видела его довольно чётко, несмотря на четырехфутовую глубину - значит, вода была чистой. Пить можно. Да если бы и не была... в моём положении привередничество не годилось.
Поколебавшись, я опустила в воду руку. Гладь сморщилась, пуская круги во все стороны. Я была готова к ледяному обжигу, но вместо этого почувствовала лишь умеренный холод. Я просунула руку глубже, до запястья. Ощущения не поменялись. Это меня озадачило - учитывая, что проклятая ночь длилась более половины месяца, запасы тепла должны были давно улетучиться из вод.
"Подземные течения?" - предположила я, проводя рукой по воде.
Здорово, конечно, но откуда взяться горячим токам в дремучем лесу? До рек и до морей далеко. Если кому-то из местных политиков хотелось раскритиковать наш город, этот довод всегда числился в первых рядах.
Значит, что? Ещё одна неразрешимая загадка? Эти тайны начинали мне надоедать. Может быть, потому, что вселяли необъяснимую жуть.
С другой стороны, в этом случае мне жаловаться не на что. Коли вода тёплая, это сулило мне одну очень приятную перспективу. Такую, о которой я и мечтать не смела...
Когда поверхность выровнялась, нечёткое пятно на воде снова приняло первозданный облик, предоставляя мне возможность насладиться собственным лицом. Я не смогла удержаться от ироничной улыбки. Путешествие не принесло ничего хорошего для моей внешности. Лицо было грязным, перекрещенное сетью ссадин (их я заработала, собирая хворост). Волосы растрепались, между ними засохли комки дорожной пыли, щёки осунулись. Но больше всего мне не понравились глаза. Что-то с ними было не так: то ли навыкате, то ли, наоборот, ушедшие внутрь... не то. Я сочла за благо долго в них не вглядываться и переключила внимание на одежду. В принципе, с состоянием одежды я могла ознакомиться и ранее, но по случаю решила провести полную саморевизию.
Шерстяной свитер сменил цвет с зеленоватого на серый. Тот же серый налёт появился на брюках. Неудивительно, учитывая, что я спала прямо на дороге. Но свитер и брюки, пусть грязные и истасканные, нареканий не вызывали. С кроссовками обстояло хуже: они были так истоптаны в многомильной прогулке, что у меня возникли опасения, как бы подошва в скором времени не оторвалась, оставляя меня без обуви. Я ругала себя за то, что не взяла сапоги, но это ничем не могло помочь. Оставалось уповать на качество производителя, но с моей непонятной страстью отовариваться в дешёвых лавочках, тут тоже было не так гладко.
Таким образом, общее впечатление от себя у меня осталось крайне неприглядное. И тут озеро могло мне немного помочь.
Искупаться. Вымыть тело, волосы - может, одежду тоже. Всю жизнь я принимала душ один-два раза в день, и привычка вылилась в священный ритуал. Я не изменила ему, даже просиживая дни в своей квартире, и находила в себе достаточно смелости, чтобы встать под струю холодной воды. А теперь чувствовала, как тело буквально покрылось коркой грязи, пыли, солёных отложений. Купание было мне нужно - при взгляде на тёмную колеблющуюся поверхность под кожей просыпалась нечёткая, сочащаяся из каждой клетки тяга, напоминавшая половое влечение. Ни с чем другим я сравнить это не могла. Кожа неистово зачесалась: мне стоило большого труда не плюхнуться в воду как есть, отдавая себя молчаливой стихии. Это бы никуда не годилось, лишь стало бы ещё одним доказательством того, что мало-помалу во мне набирает обороты помешательство.
Сначала я развела костёр. Купание купанием, но после него нужно будет согреться, и чем быстрее, тем лучше. Киппи деловито суетился рядом, пока я набирала хворост. Веток не требовалось слишком много, как-никак, я не собиралась тут заночевать. Когда на берегу воспылал оранжевый очаг, я с облегчением повернулась к озеру. Отражение искр на поверхности рисовало короткий золотистый мост в десять футов длиной. Выглядело красиво. Я решила, что начну воскрешение ритуала с того, что буду ступать по этому мосту.
Смешно, но, сбрасывая одежду, я испытывала неудобство (едва ли не стыд) из-за того, что на меня смотрит Киппи. Хотя, если подумать, это было вполне разумно. Я вдолбила в мозг мысль, что бельчонок способен слушать, соображать и общаться; а раз так, получалось, что я оголяюсь перед незнакомым парнем. Я сокрушённо покачала головой, но не удержалась и украдкой покосилась на "парня", закончив раздеваться. Киппи расслабленно сидел возле костра, таращился на меня со своей вечной серьёзностью. Замечательно.
Сложив одежду, я присела у берега и опустила ноги в воду. Тут было довольно глубоко. Тёплая или не тёплая, вода впилась в ступни, как пиявка, и я содрогнулась. Пережидая реакцию, я шевелила пальчиками под водой и смотрела на дальний конец золотого моста. На коже выскочили пупырышки, из-за чего она зачесалась ещё сильнее. Я поняла, что так дело не пойдёт. В конце концов, какое первое правило отдыха на пляже? Правильно: заплывай сразу в центр, откинув страх. Это - наилучший вариант.
Так я и сделала.
Заплыв - как удар, приходящийся по всему телу. Мышцы, вплоть до мельчайшей, съёживаются на долю секунды, и ты чувствуешь, что вот она, смерть, и холод - её объятия. У меня перехватило дыхание, проскользнула мысль, что я так и не смогу двинуть конечностями и утону в пяти шагах от берега, сражённая параличом. В рот проникла вода, юркнула в нос; я закашлялась, отчаянно забилась под водой, выныривая вверх. Страшное мгновение первого прикосновения прошло; я плыла к центру озера свободно, ощущая, как тело привыкает к окружению, теряет чувствительность. Мост из золота остался далеко позади. Я шмыгнула носом, выдувая капли воды, и жадно глотнула воздух. Волосы скучились в пряди, прилипли к спине.
Плавала я неплохо, потому что в школе регулярно посещала занятия в бассейне. Один раз меня даже вынудили участвовать в соревнованиях по плаванию, но после того, как я пришла пятой из восьми, повторных предложений не поступало. На этом озере я была одна, и не требовалось никого догонять; я плыла медленно, разбрызгивая воду, и упивалась ощущением того, что липкая корка тела растворяется в бурлящей жидкости.
Когда надоело грести по-собачьи, я перевернулась на спину и затихла, удерживаясь на ходу. Этому трюку меня научил буквально два года назад мой тогдашний парень. Казалось, что я так никогда не смогу этого сделать: стоило ему меня отпустить, я тут камнем шла под воду, пуская пузыри. Но четырехдневная тренировка дала результаты, и скоро я с недоумением вспоминала, как не могла научиться столь простой вещи. Лечь и расслабиться... вода сама вытолкнет тебя наверх.
В бассейне я могла лежать и изучать сияние ламп на высоком потолке: по-своему увлекательное занятие. Но в лесу вместо ламп была бескрайняя темнота, быстро отбивающая охоту любоваться. Я отвела глаза к Маяку, зная, что это знаменует возвращение к мучительным раздумьям. Скоро сутки, как я иду не в ту сторону, не приближаясь к цели ни на дюйм. Что делать?.. Наверное, пять дней назад я нашла бы в себе силы сойти с дороги, лишь чтобы быть ближе к небесному лучу. Но за дни ходьбы я привыкла к стабильности и относительному уюту, которые предоставляла дорога. Даже угроза голодной смерти не была в этом деле решающей...
А ещё где-то там должен был быть человек.
Пора было вылезать. Я хорошо развеялась, скинула грязь - теперь тело просилось обратно к теплу. Я поплыла к берегу, без энтузиазма работая ногами. Когда до костра, пылающего светильником, осталось около тридцати футов, не вытерпела и решила сделать знаменитый "последний заплыв". Вобрала в грудь побольше воздуха, сложила руки стрелой и нырнула под воду, извиваясь, подталкивая себя вперёд. В ушах зазвучала вода, темнота стала иссиня-чёрной; я методично боролась с силой, выталкивающей меня на поверхность. Когда воздух в лёгких закончился, я перестала сопротивляться, и меня подбросило вверх, как пробку. Я была почти у берега, и ноги встали на мягкий ил, погрузившись до щиколоток. Приятное тепло разлилось по ступням. Вода доходила до груди. Я с полминуты стояла неподвижно, делая глубокие вдохи, потом попыталась шагнуть. Тут-то и выяснилось, что подо мной не ил вовсе.
Ноги успели провалиться в скользкую массу до колен. Я стояла на болотной топи, ставшей причиной гибели тысяч людей. В телевизоре и в книгах рассказывали, что топь берёт пленников в захват так любовно, что они до последнего мгновения ни о чём не подозревают. Я этому не верила. Но сие оказалось правдой - я действительно не замечала, что ухожу под дно, пока не начала шевелиться. Ноги проваливались глубже при каждой попытке вырваться. Меня охватил пронзительный страх. Крутой склон берега был близко, но всё-таки не настолько, чтобы я могла за него ухватиться. Я открыла рот, чтобы закричать, но нечеловеческим усилием заставила себя не издать ни звука. Спокойно. Не шевелиться. Держать себя в руках. Крик не поможет, здесь никого нет. Да и ситуация ещё не такая катастрофическая, пока можно...
"Я тону! - заревела маленькая девочка, исступлённо прижимая к груди проклятую игрушку. - Мамочка, я тону!"
"Нет! - со злостью крикнула я, лихорадочно пытаясь что-либо сообразить. - Никто не тонет..."
Медленно-медленно я продолжала погружаться в тиски топи. Тёплая граница подбиралась к бёдрам. Я нагнулась вперёд, опустила руки под воду. Пальцы едва касались днища.
"Давай!"
Я сделала рывок вперёд, уходя с головой под воду. Ноги тут же ушли в болото, но я сгребла ладонями плотную жижу на дне и принялась погружать в неё руки. В таком состоянии - защелкнутая по рукам и ногам, - я не могла выпрямиться, зато можно было использовать руки как опору, чтобы спасти ноги. Топь не желала сдаваться. От напряжения перед закрытыми глазами закружились зелёные пятна; вода проникла в уши, коснулась барабанных перепонок колющей булавкой. Я отвоёвывала ноги дюйм за дюймом. Мышцы рук загудели, налились тяжестью. Сердце колотилось, как отбойный молоток, беспощадно тратя драгоценный кислород.
Есть!.. Правая нога выскользнула из топи. С левой пришлось повозиться; когда я наконец оказалась свободна, то уже задыхалась и несколько хлебнула воду. Это ужасное ощущение - когда жидкость проникает в нос и жжёт раскалённой кочергой сам мозг. Я выплыла на поверхность, кашляя и ловя губами воздух. В ушах переливался звон потока, и в секунду просветления, когда пришло осознание, что я скорее жива, чем мертва, я отчётливо услышала насмешливый голосок:
- Что ж, будь по-твоему, сестричка. Твоя взяла. Но в следующий раз, смотри у меня!..
"Хватит ныть, Джо".
Я выбралась на берег из последних сил, на четвереньках. Из ушей и носа текла вода. Киппи беспокойно метался поодаль, и я попыталась сказать ему, что всё в порядке, я себя хорошо чувствую. Вместо слов из горла хлынула вода, перемешанная со слизью. Я упала на пожухшую траву, заходясь безудержным кашлем.
Через полчаса я стояла возле костра в полном облачении, греясь на слабеющем огне. Окоченелость, сковавшая тело, не хотела проходить. Как только я вспоминала о том, что произошло (и могло бы произойти, если бы я опоздала), меня начинала колотить крупная дрожь. Я больше не могла смотреть на озеро и фальшивый мост, раскидывающийся передо мной. Бельчонок получал свою долю тепла, усевшись в футе от меня. Он тоже изрядно поволновался во время жуткого происшествия, и теперь поглядывал на меня многозначительно - должно быть, упрекал в неосторожности.
- Ну-ну, Киппи, - извинительно процедила я сквозь стучащие зубы. - Откуда я знала, что там топь. И я же всё-таки вышла, видишь? Немного согреюсь, потом наберём воды и продолжим идти.
Ещё через тридцать минут, заливая водой остатки костра, я вдруг вспомнила слова, которые слышала, вырываясь вверх из глубины. Я готова была забыть их вновь - но сложилось иначе, и они вновь зазвучали в моих ушах. Так жё чётко, как час назад... как тогда.
"Будь по-твоему, сестричка."
Это сказала Джо, маленькая умная Джо; я хорошо помнила, как она мне это говорила, отчасти обиженно, отчасти игриво. Ведь то были последние слова в короткой, но такой яркой жизни моей младшей сестрёнки.
Глава 14
Вечером я нашла Тейлора Гранта.
Должно быть, интуиция подсказывала мне, что он близко. Иначе чем объяснить, что я не устроилась на ночлег, когда часы показали исход отведённого времени? Несмотря на потрясение, пережитое на озере, к вечеру я чувствовала себя сносно. Да и купание, как бы там ни было, внесло положительную лепту в самочувствие. Что меня угнетало, так это то, что я ничем не смогла поживиться у столь богатого источника, как озеро. Из-за того, что оставляла пустые бутылки на дороге. Теперь пришло время жалеть. Воистину, глупость моя не знала пределов. Наливать воду было попросту некуда; пришлось довольствоваться наполнением одной полупустой бутылки с питьевой водой. Я начала осторожно подумывать, что, возможно, есть резон в том, что Грант не оставляет за собой никаких следов. Может быть, он просто умнее меня и относится к вещам более бережно. А отсутствие кострищ... ведь может предусмотрительный человек одеться так тепло, что никакие костры ему не понадобятся?
Значит, был резон в том, чтобы идти быстрее и дольше. Я решила выжать из себя лишний час прогулки. Этот час и стал решающим.
Сначала я увидела его вещи. Прежде всего - потрепанный серый рюкзак, лежащий на краю дороги. В рюкзаке почти ничего не было, он валялся ненужным тряпьём. Разве что пылью не покрылся. Рядом стояли высокие резиновые сапоги, на одном из которых явственно просматривалась полоса трещины. Больше ничего. Впрочем, в тот момент мне большего не требовалось: с колотящимся от радости сердцем я развернула фонарь к лесу, готовая поприветствовать того, кто питал меня надеждой. И ещё успела предаться приятным догадкам о том, как выглядит Тейлор Грант.
Плохо. Плохо он выглядел в мощном белом свете, свисая с ближайшей ветки. Я даже не поняла сразу, что передо мной человек; напоминало кадр из низкосортного фильма ужасов, где героиня забирается на тёмный чердак и нос в нос сталкивается с трупом. Лишь по прошествии секунд, когда взор зацепился за толстую верёвку, обвитую вокруг его шеи, я попятилась и закричала. Киппи, который был рядом, испуганно кинулся назад. Не прекращая кричать, я сделала ещё один шаг назад, споткнулась о рюкзак и упала навзничь. Луч фонаря прыгнул на небо, вырисовывая верхушки деревьев.
Я зажала рот левой рукой и прикусила мякоть ладони, чтобы задушить крик. Но горло зажило собственной жизнью; оно с упоением выдавало новые порции нескончаемого поросячьего визга. Я зажмурилась и поджала губы. Крик поперхнулся. Ударила тишина.
"Что это было?!"
Должно быть, это был Тейлор Грант. Вне всякого сомнения, мёртвый. Я видела мертвецов редко... в последний раз - когда была на похоронах своей подруги Стеффи, погибшей из-за удара током. Электрический чайник был неисправен, а она не позаботилась выдернуть шнур из сети, прежде чем налить воду. В ночь после похорон мне снились кошмары.
- Киппи, - позвала я, не узнавая свой голос. - Киппи, миленький, иди сюда...
Я поискала его и нашла сбоку шагах в пяти. Он неуверенно семенил на зов и остановился, попав в свет. Мне стало немного легче. Киппи здесь. Я не одна. А мертвецы... они оживают только в плохих фильмах и в плохих сказках.
Через три минуты я кое-как собралась с духом и снова направила свет на повешенного, заранее прикусив язык. Он висел в прежней позе, ноги в полосатых носках отстояли от земли на фут. Голова лежала на груди. Мне показалось, что у человека сломана шея. Я смотрела, не мигая, отключив способность соображать. Просто наблюдала, запечатлевала изображение в памяти. Затем, отвернувшись от трупа и зажав виски пальцами, я позволила себе думать.
Итак, это был молодой человек. Был... Если глаза меня не обманывают, он одет в демисезонную куртку и джинсовые брюки. Но что-то в нём было не так. Я попыталась воссоздать перед глазами облик мертвеца. Как назло, ум занимала только тёмно-синяя куртка, полосатые носки и брюки. Остальные детали разум упустил. Может, счёл слишком страшными, чтобы запоминать?
Вспомнив, что я сижу на рюкзаке бедняги, я лихорадочно вытянула его к себе. Внутри - только окаменевший хлеб, одна бутыль с водой (и то неполная), шариковая ручка, спички и тонкая кипа газет. Заголовок я узнала с первого взгляда: на такой же газете была написана записка, которую я нашла в хижине. Значит, он...
Я закрыла лицо руками. Вот и всё. Дождалась, чего хотела. Ну почему он сделал это? Ведь Маяк был уже близко! Мы могли объединить наши запасы и дойти вместе! Неизвестно, кого мне было больше жаль: себя или его. Должно быть, всё-таки себя. Человека, который висел за моей спиной, я в некотором смысле даже ненавидела в ту минуту: за то, что он обманул мои ожидания, бросил одну.
Медленно-медленно я развернулась ещё раз, крепя сердце. На этот раз нужно смотреть на голову, пусть это будет нелегко. Нужно узнать, что же в повешенном неправильно...
Копна чёрных, ставших похожими на проволоку волос смотрела на меня. Лицо скрывалось в тени, направленное на землю. Я не дышала. Шея была тонкой, кожа выглядела серой бумагой. Я перевела взгляд на руки человека, свисающие по бокам. Узкие длинные пальцы. Прямо-таки нечеловечески длинные... Одежда болталась, как на пугале.
Вот что было не так. Он был слишком худ. Никакой голод, никакие страдания не смогли бы сделать из человека такое подобие скелета.
Фонарь внезапно обрёл чудовищный вес. Луч ушёл вниз, потеряв Тейлора Гранта, висящего на дереве. Я приоткрыла рот; новый приступ визга ужаса был не за горами.
Грант не убивал себя. Его убили. Его убило то самое чудовище, которое расправилось с бедной собакой. И высосало из него всю кровь.
И, может быть, в этот самый миг ОНО подкрадывалось ко мне.
Пальцы начали трястись, как в лихорадке. Я присела на землю, выискала одной рукой фонарь, другой - рюкзак Гранта. И вскрикнула, когда где-то за спиной в лесу... шагах в двадцати, не больше... громко треснул сук. Киппи мгновенно развернулся и поднял дрожащие передние лапки. Зверёк тоже был смертельно напуган.
Налетел лёгкий порыв ветра, и мертвец закачался на подвесе. Верёвка скрипнула. Вообразив, что Грант начинает оживать, я переметнула луч к нему, готовая свалиться в обморок. Но он лишь повернулся мне передом, позволив разглядеть выступающий подбородок, на котором были засохшие бурые пятна. И шея, безусловно, сломана. Не при повешении, нет...
Я сорвалась с места и побежала. В сторону, противоположную от мертвеца и ужасного хруста; даже не сразу отдала себе отчёт в том, что сошла с дороги и устремилась прямиком к Маяку. Под ногами шуршали стеклом умершие листья. То и дело я наталкивалась на деревья, рвала об их кору свитер, но не останавливалась. Даже забыла о Киппи, но, слава Богу, он не забыл обо мне. Не помню, где именно я уронила один батон хлеба, который лежал в открытом рюкзаке Гранта. Обнаружила это только следующим днём.
Когда побег отнял у меня все силы, ноги подкосились, и я упала на землю. Вдохнула прелый воздух полной грудью, чтобы унять бунтующие лёгкие. В рот тут же забились листья и хвоя. Я не стала их выплёвывать, а начала с остервенением жевать. Не выпуская фонарь из рук, я перекатилась на спину и посветила назад, ожидая увидеть большое чёрное чудище, идущее за мной, валя стволы деревьев. Но увидела только маленького бельчонка, который сидел в окружении палой листвы. Я сказала ему, что отдохну и встану, дам ему еды, но не сдержала обещания - сил не осталось даже на то, чтобы присесть. Я так и заснула, лёжа на спине, без костра и ужина. Стоит ли сказать, какое замечательное у меня выдалось утро, когда я проснулась и нашла, что стала сосулькой. Киппи спал рядом. Его шерстка то и дело подрагивала от холода.
Теперь, когда дороги не было, путеводитель у меня был один: синий луч, по-прежнему вращающийся над линией горизонта. Я держала путь прямо на него, не позволяя себе делать шаги в сторону. Что-то подсказывало мне, что грядут перемены: деревьев становилось мало, и даже шум ветра, казалось, меняет тембр, доходя от безразличного шёпота до исступлённого крика. Я шла медленно, словно пробуя на вкус каждый свой шаг. В голове селилась пустота, которую я не могла ничем заполнить. После вчерашнего насыщенного дня я чувствовала себя раздавленной, хуже того - во мне угасало само желание двигаться, приближаться к Маяку. Да, он всё ближе и ближе, но всё равно слишком далеко. А монстр, должно быть, следует за мной по пятам, ни на миг не упуская из своего взора. Когда ему надоест любоваться мной издалека, он просто догонит меня и выпьет мою кровь, как сделал с Грантом и псом. Так какая разница, быстро я иду или медленно, и иду ли вообще?.. Временами безразличие пугало меня, и я утверждала себе, что это вовсе не так, просто временная слабина, и время всё поставит на место. Но прошло три часа, четыре, а апатия не желала отступать. Во время обеда я сообщила Киппи, чтобы он убежал в лес, если со мной что-то случится.
- Я не хочу, чтобы ОНО сожрало тебя тоже, - сказала я, кладя в рот последнюю дольку чипсов. Больше их не осталось, только хлеб и вода. Хватит на три дня, четыре - максимум.
Вечером я вышла на опушку. Сначала подумала, что попала на очередную поляну, но сколько мог ухватить фонарь, стена деревьев не смыкалась обратно в целое. Передо мной простирался травянистый пустырь с кое-где торчащими из земли кривыми стволами. Стволы были скручены, сплющены, приникли к земле. Таких уродств у растений не могло быть. Я обернулась на лес, путь через который проторивала неделю, и внимательно разглядела деревья. То, что ожидалось: верхушки сплошь обглоданные, протягивающие в стороны тоненькие веточки, как щупальца осьминога. Хотя они выглядели одинаково, ветки на одних имели хвою, на других - жёлтые листья странной овальной формы. Листьев осталось немного, большинство уже нашли упокоение на мёрзлой земле.