Три дня Луиза просто отсыпалась. Вставала часам к одиннадцати, а то и к двенадцати. Сонно шла на кухню, где ее ждала, как в детстве, записка матери с просьбой поесть, убрать за собой и сходить в магазин. Желание выспаться, накапливалось и за два года работы в мастерской стало настолько сильным, что периодически проявляло себя в нервных срывах, истерике, а иногда в приступах апатии. Простое желание выспаться, наконец-то, осуществилось. Впервые за долгие месяцы Луиза никуда не спешила. Не надо было готовить еду ни себе, ни Жерару. Старики, которые время от времени досаждали и просили помочь, уже никогда не постучат и не зайдут в двери. А главное - не надо было думать, как выжить на те крохи, которые оставлял Жерар после продажи товара. Понимала - он экономил, чтобы побыстрее расплатиться с долгами, но каждодневное ограничение во всем просто убивало.
Побег давал возможность взглянуть на все иначе. Она чувствовала себя человеком, который все эти годы плыл против течения, мужественно боролся с напором жизни и вдруг, устав, решил выйти на берег. Луиза видела, как река прошлой жизни уносила прочь события и горечь воспоминаний. Другие реки с красивыми названиями звали и манили за собой, предлагая окунуться с головой, не раздумывая. Пришло понимание, что в жизни есть еще гавани, океаны и озерца. Снова появилась пьянящая возможность выбора, которую жизнь предлагает не часто. Со временем мы понимаем, - право выбора дано не каждому, и если ты рыба, - лучше живи в реке.
Луиза взглянула на руки. Кожа от глины и растворителя стала красноватой и потрескалась на ладонях. Стало жалко себя. Под ногтями еще можно было найти следы краски, которая так въелись под кожу, что даже ежедневные ванночки с содой, были бессильны. Маникюр решила сделать сегодня, но сначала надо написать письмо Жерару.
* * *
Письмо Жерару
Милый добрый Жерар! Маме стало немного лучше, и у меня выдалась минутка написать тебе. Последние недели много думала и решила, что лучше будет, если мы расстанемся сейчас, когда в наших сердцах еще живет, если не любовь, то хотя бы нежность друг к другу.
Твое решение подождать с ребенком открыло мне глаза. Какая же я была дура! Ты так и не понял, что дело, о котором твердишь постоянно, никому не нужно, если любовь не воплотится в маленьком чуде. Но ты его не хочешь, а значит, мысли только о себе и мастерской. Мирок, в котором ты предлагаешь мне прожить всю жизнь, стал мне тесен и противен. Я с радостью оставляю его тебе. Меня уже тошнит от этой глины, горшочков и квартиры, ремонт в которой, наверно, сделают после второго пришествия.
За мамой нужен уход, поэтому остаюсь с ней. Если в чем-то виновата, прости. Прошу, не пиши и не приезжай. Маме все рассказала. Она тоже не хочет видеть тебя. Так будет лучше для нас. Для себя уже все решила.
У нас сейчас совсем нет денег, поэтому прошу: вышли, сколько можешь, на лечение матери. Думаю, ты не будешь возражать, половина мастерской по праву принадлежит мне. Пожалуйста, продай ее побыстрее. На развод подам сама. Прошу, не тяни с ним - боли и так много.
Помоги тебе Господь.
Молюсь за тебя.
Прощай.
* * *
Опустив конверт в ящик около почты, Луиза побежала к морю. Прежде чем зайти в парикмахерскую, решила пройтись вдоль пирса, где часто любили гулять после школы с подругами. Уже три дня пыталась вернуть прошлое, прохаживаясь по знакомым с детства улочкам, заглядывая в лица прохожих. Некоторые узнавали ее и удивлялись, какая же она стала взрослая и красивая.
Для Луизы море, огромное и живое, всегда было другом, которому могла доверить девичьи тайны. Ему читала первые стихи, ему первому прокричала о любви к Жерару, а сейчас хотела совета и утешения. Море всегда слушало ее и соглашалось...
Воспоминания детства быстро снимали боль. Любви в сердце уже не было, и на ее месте поселилась пустота и злость на Жерара. Ведь он так и не приехал к ней, не попросил вернуться, не предложил помощи. Получалось, что это он ее бросил. Даже не бросил - выгнал! Ведь у Жерара осталась мастерская - дело его жизни, а у нее - больная мать и полная неизвестность впереди. Это было несправедливо...
На второй день попыталась разобраться с Этьеном, и сразу нашла для себя оправдание. Виноват во всем был, конечно, Жерар. Как любая другая женщина, Луиза хотела быть для него единственной и желанной. Чтобы все в голове и сердце мужчины происходило из-за нее и ради нее. А в глазах мужа часто видела другой, непонятный мир, где для нее совершенно не было места. Иногда заставала Жерара утром на крыльце смотрящим куда-то в даль. Этот взгляд пугал и был по-стариковски безумным. Когда окликала, он на мгновение раздражался, но уже через секунду улыбался, закрыв плотно двери в свой мир. В эти минуты Луизу переполняла ненависть. Она готова была много отдать, чтобы узнать его думы...
С Этьеном все было проще. Луиза понимала, что стоит только захотеть - и этот юноша станет послушным и преданным до конца дней. Сколько страсти и желания было в нем. Она вспоминала грубые напористые руки. Их прикосновения, как на куске глины, навсегда оставили след в ее памяти. А еще было интересно, как это бывает с другими? Рассуждая, Луиза призналась себе, что близость с Этьеном была более приятна. Совесть не мучила, - ведь она не изменила Жерару, потому что тогда уже не любила его.
Было жарко, ветер с моря под гудки траулеров порывами приносил прохладу, запах рыбы и водорослей. На пирсе, обнявшись, стояла парочка влюбленных. В девушке сразу узнала школьную подругу Анну. Сначала обрадовалась - еще одна весточка из прошлого. Но Анна встретила холодно: слух о том, что Луиза бросила Жерара, уже разнесся по округе, и сейчас многие видели в ней одинокую волчицу, которая вышла на охоту. Перебросившись парой фраз, девушка увела ухажера, и Луиза осталась одна. Нет не одна - наедине с морем...
Вернувшись домой, застала мать в постели. Рядом с графином на столе стояли пузырек с лекарствами и стакан воды. "Снова был приступ", - подумала Луиза. Мать посмотрела внимательно на дочь, оценила маникюр на руках и сказала, что разузнала в конторе по поводу работы. В отделе технолога художнику по тканям нужна помощница, и они согласились взять с испытательным сроком. Луиза обрадовалась, расцеловала мать и пошла на кухню готовить ужин. Она совершенно не представляла, чем будет заниматься на фабрике, но ощущение некоторой определенности радовало. "Завтра утром меня ждет новая река", - улыбнулась она...
Вечером, принимая ванну, Луиза долго плескалась, напевая песенку, и представляла завтрашний день. Когда вышла, мать уже гладила платье, ее любимое синее в мелкий белый горошек. Приталенное, оно хорошо подчеркивало фигуру, а главное - придавало уверенность, которая так нужна будет завтра. Вдруг на лице Луизы промелькнула досада: вспомнила, что подходящие туфли перед отъездом сдала в починку. "Возьмешь мои синие с белой полоской, я почти их не надевала", - словно прочитав мысли, сказала мать.
Вечер прошел быстро и незаметно. За разговорами на кухне вспомнили отца, обсудили дела на фабрике и пошли спать. Пытаясь заснуть, Луиза смотрела через открытое окно спальни на огромные звезды. Мерцая, они переливались под пение цикад. Когда я умру, они будут точно такие же, - размышляла Луиза. Звезды для нас вечность, в которой нас нет. Эта мысль успокоила, и она уснула, поджав коленки и обняв руками подушку
На фабрике ее приняли хорошо. Все, кто хотел, уже знал историю о коварном Жераре, который бросил молодую девушку, прибрав к рукам мастерскую. В отделе технолога Луизу встретил художник, высокий мужчина лет сорока. Все в его облике говорило, что он из мира искусства, а работа на фабрике только временная, вынужденная необходимость, ведь художники - тоже люди и хотят есть. Его коротко подстриженная с проседью бородка и усы часто были в краске, что придавало ему вид милого рассеянного человека. Длинные волосы собраны в узел под берет (так требовала инструкция по технике безопасности у станка). Сзади его вполне можно было принять на долговязую женщину. С Луизой он сразу перешел на "ты" и объяснил, что главной задачей будет создание трафаретов для новых узоров. Работа для Луизы была необычная и творческая, поэтому сразу окунулась в нее с головой. Вспомнила даже уроки по орнаменту в художественной школе и накупила книжки по истории ткани и офсетной печати.
Как-то за всеми этими переживаниями и волнениями первых недель Луиза потеряла счет дням, периодичность которых для женщин очень важна. Спохватилась поздно. Сначала думала, что задержка была из-за нервного срыва. Затем ее стошнило прямо в столовой при попытке поднять упавшую ложку. Девчонки за соседним столиком тогда переглянулись, пошептались и прыснули от смеха. Зайдя в туалет, Луиза долго полоскала рот, потом внимательно стала рассматривать в зеркале живот, обтянув платьем. По фигуре ничего не было видно. Мысль о том, что она не одна и внутри есть маленькая жизнь, так взволновала, что тут же отпросилась у художника домой, сославшись на возможное отравление. Дома, раздевшись догола, еще раз внимательно рассмотрела себя в зеркало, но, не заметив ничего необычного, схватила плюшевого медвежонка, прижала к груди и стала кружиться с ним по комнате. Токсикоз опять дал о себе знать. Упав на кровать, успокоилась и мечтательно уставилась взглядом в потолок, продолжая прижимать мишку. То, что у ребенка должен быть отец, сейчас почему-то не волновало. Главное - она была не одна...
Мать вечером встретила новость с явным раздражением, переходящим в злобу. Напомнила, что сейчас тяжело больна и вряд ли сможет помогать нянчить. Затем пустилась в долгие рассуждения о тяжелой жизни матери-одиночки, о том, что женщине с ребенком найти мужчину в тысячу раз сложнее. Заканчивая, намекнула, что надо договориться с Метранами, соседями-врачами. Те помогут сделать аборт и выдадут справку об отравлении. На фабрике ничего не заметят, а через неделю можно спокойно выйти на работу.
Луиза слушала это все, погружаясь в какую-то сиреневую пелену. В ушах стоял звон, а перед глазами двигался искаженный, кривляющийся рот матери, который все говорил, говорил и говорил... Как могла ее милая мама предлагать такое! Ведь Луиза была уже не одна. Там, где-то внутри развивалось новое удивительное создание, ее милый ребеночек.
"Я буду рожать!" - крик разорвал пелену, и в комнате сразу стало светлее. Мать с испугом отпрянула и посмотрела на дочь, впервые увидев ее такой. Крик был настолько пронзительным и вырвался так неожиданно, что Луиза поначалу сама испугалась. Видно, ее маленький человечек уже вовсю боролся за жизнь. Мать оторопев на время, быстро пришла в себя, но на лице у дочери была такая решимость, что смогла только тихо процедить сквозь зубы: "Тогда постарайся, милая, чтобы на фабрике новость узнали как можно позже... Кстати, сообщи Жерару, пусть папочка помогает..."
Луиза медленно опустилась на стул. Обида, тошнота и боль душили, не давали дышать. Хотелось разрыдаться, но слез не было. У малышки, она почему-то решила, что это обязательно будет девочка, должен быть отец. Последним был Этьен, а за неделю до этого Жерар. Но сейчас рядом нет ни того, ни другого. Господи, за что! И тогда решила - ребенок будет ее. Только ее и никого другого! Она погладила правой рукой низ живота и тихо сказала: "Не бойся, мама рядом. Никому тебя не отдам". Показалось, что в ответ что-то шевельнулось, но скорей всего это был нервный спазм. Она погладила плечо матери, налила в стакан лекарства и попросила выпить.
- Ничего, мамочка, все будет хорошо... Ты только не волнуйся, - попыталась успокоить ее Луиза.
- Поступай, как знаешь...
Мать глубоко вздохнула, поднялась и вышла из комнаты. Нужно было время, чтобы принять и понять решение дочери. Последние события окончательно выбили ее из колеи. На фабрике за спиной все шушукались и строили догадки...
Луиза подошла к окну. За стеклом проносилась шумная река жизни, готовая поглотить и унести в бурном потоке суеты каждого, кто вступит в нее. Страшно не было. Впервые ощущала в себе необычную силу, которая делает материнскую любовь непобедимой...