Хорошо было грекам с римлянами: взял табличку, стилос - и царапай себе что вздумается. Коллег и конкурентов можно по пальцам рук-ног пересчитать, так что внимание аудитории обеспечено. Когда завезли папирус, и вовсе наступила благодать: сохраняться стало на порядок проще, да и рукописи полегчали.
Всё это было хорошо, но гунны прибыли, и европейцам ан-масс стало как-то не до писательства. Вирус графомании вылёживался, инкубировался и нашел-таки благоприятную среду. В средневековье путь в писатели лежал через монастырь, и это было похлеще постели редактора: молись, постись, мёрзни, учись. Желающих находилось не очень, чтобы много, правда, и читателей был не избыток.
А потом аристократию поразила мода на образование, Гутенберг собрал печатный станок, и понеслось. Всякий охламон, имеющий запас еды, свободного времени и перьев, мог податься в писатели.
Дальше - больше. Просвещение просвещало, образованных становилось всё больше, бумага дешевела. Тем более, книгопечатание породило издателей, а те сообразили платить писателям гонорары. Когда сочинение связного текста стало оплачиваемым трудом, поголовье писателей выросло на порядок. Дипломов у писателей не спрашивали, и эдакий беспорядок продолжался до тех пор, пока в Советском Союзе не появились Литературный институт и Союз писателей.
Тогда-то порядок и наступил: для того, чтобы считаться писателем, необходимо было стать членом (в крайнем случае - членкой) Союза писателей. Иначе пожалуйте на заводы, товарищи графоманы. Союз писателей организованно бдил за идеологической чистотой литпродукта, заодно обеспечивая литераторам материально-техническую базу. Баек и анекдотов про житьё и бытьё советских писателей множество. Не будем перепевать Довлатова здесь и сейчас, но потом обязательно расскажем.