Аннотация: Dear Boys. Персонажи: Фудзивара/Айкава, в прошлом Саванабори/Айкава. ООС, АУ, ангст.
- Ты что, не понимаешь, что покалечишься, придурок пустоголовый?!
Эта фраза в разных вариациях повторялась уже почти пятнадцать минут. Фудзивара орал, не прерываясь. Айкава молчал, упрямо и дерзко глядя куда угодно, но только не в лицо капитана, давно пошедшее некрасивыми красными пятнами.
Пятнадцать минут скандала.
Пятнадцать минут невыносимой, давящей атмосферы.
Пятнадцать минут, казавшиеся вечностью.
Остальные молчали тоже. Выносить напряжение почти не осталось сил, но вмешаться было равносильно самоубийству. Это понимали даже самые отсталые, а потому не вмешался никто. Да по большому счету, народ капитана прекрасно понимал. Шутка ли: броситься перехватывать мяч с риском сломать ногу, заработать серьезное растяжение! Но при этом не сказать никому ни слова, а продолжать играть и улыбаться, даже не поморщившись от боли! Нет, капитана понимали. Но Айкаву все равно было жаль.
Маленький бомбардир сидел на скамейке, устроив перевязанную ногу так, чтобы не тревожить ее, и все понимали, что до автобуса его придется нести. Потому что сам он не дойдет, вымотанный этой невероятной игрой, обернувшейся кошмаром. А игра была хороша. Такая красивая, завораживающая игра, что никто глаз не мог отвести. Отличились все, но Казухико блистал ярче полуденного солнца, и его свет согревал остальных, словно вливая в них новые силы.
Они победили. Разумеется, они победили. А как же иначе?
Последняя игра в этом отборочном, а основные игры - уже осенью. Они прошли, они впервые прошли отбор, и теперь молчали, глядя на устроенный капитаном разнос. Разнос тому, кто привел их к победе.
Каждый из них понимал, что причина не только и не столько в самой травме, сколько в том, что Фудзивара Такуми до безумия перепуган. Перепуган настолько, что готов самолично свернуть шею этому пустоголовому идиоту, который сейчас сидел и смотрел в сторону с таким видом, словно его ничто не волновало.
Потому что иногда на Айкаву находило, и он напрочь забывал, что команде старшей школы Мизухо, его команде - его друзьям! - не нужна победа любой ценой. Он забывал или забывался, и тогда из его глаз снова исчезали смешинки, а губы складывались в тонкую, упрямую линию. Ребятам иногда казалось, что вот с таки вот лицом самураи шли на верную смерть по приказу господина - и с такими же лицами дружно делали себе харакири в случае проигрыша. Это выражение пугало их до усрачки, пугало тем, что невозможно становилось представить, какую очередную героическую и бесконечно, невероятно, потрясающе прекрасную глупость сотворит Айкава на этот раз. До сих пор все заканчивалось хорошо. Но сегодня...сегодня Казухико получил травму, и у капитана окончательно сорвало тормоза.
- Айкава, твою мать, смотри на меня, когда я с тобой разговариваю!
- Ты орешь, капитан, - голос Казухико, спокойный, даже немного равнодушный, заставил Такуми осечься на полуслове. Остальные тоже вздрогнули, слишком уж это было не похоже на обычное поведение маленького бомбардира. А взгляд его был слишком серьезным и сдержанным. Кажется, что-то в его мозгах снова сдвинулось, и Фудзиваре в очередной раз захотелось заиметь пару кило тротила, чтобы взорвать нафиг эту чертову Тендодзи. - Мы выиграли, и следующий матч только через три месяца. К тому времени я восстановлю форму и снова буду играть. Не вижу проблемы.
Пробрало всех. Айкава никогда, никогда не говорил так с ними, особенно с Фудзиварой. Они были друзьями, они ссорились и мирились, они делили вместе радость победы и горечь поражения, и Казухико часто винил себя в этих поражениях, но чтобы - вот так? Чтобы говорить с другом как с посторонним, едва знакомым человеком? Чтобы не видеть проблемы в том, чтобы ради какой-то дурацкой победы искалечить себя?
Победителей не судят?
Черта с два!
- Ах, ты ж засранец мелкий!
Никто не успел ничего сделать - слишком быстрым был Фудзивара. А может, просто никто даже предположить не мог, чтобы распасовщик поднял руку на того, на кого чуть ли не молился, кого на руках носил бы, позволь ему это сам Айкава. Пощечина прозвучало оглушительно звонко во вдруг наступившей тишине. Тяжело мотнулась в сторону голова с растрепанными, влажными еще от пота волосами. Отчетливо проступил красный след на щеке.... И только тогда на руках капитана повисла, почитай, вся команда. А Казухико неверяще притронулся к опухающей щеке, посмотрел недоверчиво на собственные пальцы зачем-то, и перевел взгляд на друга. В глазах маленького бомбардира стыл арктический холод, о котором никто до этого и не подозревал даже. Не мог их солнечный, жизнерадостный Айкава быть таким, это рушило картину мироздания.
Солнце - яркое.
Вода - мокрая
Айкава - отзывчивый, открытый, добрый и веселый.
Точка.
Но что они знали о том Айкаве Казухико, который учился в Тендодзи? О младшем сыне семьи Айкава, той самой семьи потомственных спортсменов и тренеров? О том, кто шел к победе по головам побежденных и никогда не оглядывался назад? Потому что это была единственно возможная дорога. Потому что победителей в этом мире - его мире, в котором он жил с детства - победителей не судили, а цель всегда оправдывала средства. Потому что победители получали все.
Это был взгляд, подавляющий своим превосходством. Столько силы было в нем, столько бесконечной уверенности и твердости, что перед маленьким бомбардиром хотелось склониться, признавая это самое превосходство. Фудзивара упрямо дернул подбородок вверх и с вызовом посмотрел в эти глаза.
Айкава усмехнулся. Вызов был принят.
- Фудзивара-тайчо, в настоящее время мне необходимо посетить больницу, - вежливость звучала в голосе, но Такуми понимал, что произошло нечто страшное. То, чего нельзя было допускать. А еще он со всей отчетливостью понимал, что теперь ему придется очень постараться, чтобы уследить за своей спиной.
Потому что цель всегда оправдывает средства, если в итоге достигается.
Остальная команда тихо отходила от шока. Тишину нарушил тихий голос Миуры, растеряно протянувший:
- Доигрались, бля.....
Травма оказалась пустяковой, и из больницы Айкава вышел с костылем и твердой уверенностью, что через месяц он уже сможет вернуться к тренировкам, а еще через месяц полностью восстановит форму. С одной стороны это его, конечно, радовало, однако в то же время на душе было как-то погано. И ладно бы они просто поссорились, но вот эта пощечина...
Казухико прекрасно знал, что вспылил и сам перегнул палку, и вообще именно он был виноват в сложившейся ситуации, но мириться первым означало потерю лица, а вот этого маленький бомбардир допустить не мог. Пощечина была оскорблением, которого Казухико простить не мог. За всю его жизнь Айкаву ударили всего несколько раз, и все эти разы он был действительно виноват и заслуживал наказания. Отец и тренер были тогда в своем праве, и Казу не держал на них обиды. Но сейчас он не заслужил подобного абсолютно ничем. Они выиграли, а значит, все было в порядке, и травма была не серьезной. А Фудзивара все равно ударил его. За что? Айкава не мог понять. Перебирая раз за разом моменты игры, он не находил ошибки. И снова жгучая обида оседала в душе. Раньше такого не было. Наверное, потому, что раньше у него и друзей-то не было. Ведь обидеть может только друг, только близкий человек.
Айкаве было обидно впервые в жизни, не считая разве что детства. И чувство это ему не нравилось. Очень. Но избавиться от него не получалось. Приходилось пока игнорировать. Впрочем, это тоже получалось не очень, то и дело вырываясь наружу. Потеря самоконтроля удручала нападающего Мизухо достаточно сильно, чтобы у него пропало всякое желание улыбаться.
На тренировки он не ходил, предоставив учителю справку с запретом на любые занятия спортом на ближайший месяц, хотя на обычные занятия ходил.
С Фудзиварой они не разговаривали.
Тренировки проходили теперь с участием новичка, которого команде навязали тренер и старшие. Играл он хорошо, даже здорово играл, но сравниться с Айкавой не мог, как ни старался. Да с Айкавой вообще никто никогда не мог сравниться! В итоге Фудзивара злился и делал совсем дурацкие ошибки, и это злило остальных.... Негативные эмоции разливались по спортзалу бурной рекой, в которую невольно попали все присутствующие на тренировке. Почему-то без Казухико игры не получалось, и удовольствия особого тоже.
Вообще с этим новичком история была некрасивая. Он стоял ребятам поперек горла с самого начала, потому что его присутствие означало, что кто-то из команды должен будет уйти на скамью. Все знали, что такое рано или поздно случиться, потому и мирились с его присутствием, но разговаривали сквозь зубы. У Иси вообще была идея устроить парню темную, чтоб не задирал нос, но идею эту пресек в зародыше Фудзивара. Причем на все возражения капитан ответил одной фразой: "Айкаве это не понравиться". Подействовало основательно. Потому что все тут знали, чем они обязаны этому внешне такому хрупкому пареньку. Потому что Казухико был стрежнем их команды, том, на ком все держалось. Тем, кто показал им дорогу, помогал идти по ней, поддерживал, направлял, защищал. И Такуми был уверен: если мнение Айкавы разойдется с мнением его как капитана - послушают Айкаву и пойдут за Айкавой. В их нападающем было что-то, что невозможно было увидеть, только ощутить.
Сила, запертая в слишком маленьком для нее сосуде.
Сила, которая не рвется наружу, пытаясь что-то кому-то доказать. Нет, Айкаве давно уже не нужно было доказывать свою силу. Ее не заметил бы разве что слепой, да и то вряд ли. Но эта внутренняя сила никогда не давила, скорее наоборот: поддерживала, помогала, укутывала теплым покрывалом безопасности и покоя.
Каждый из них готов был глотку порвать за малыша.
Каждый из них готов был добровольно сдохнуть ради него.
И каждый из них готов был отдать собственную душу, чтобы никогда не видеть в теплых смешливых глазах такого выражения, какое появилось в них в тот день после игры. Какое не ушло до сих пор. Ребята не были наивными, они понимали, что Казухико обиделся, и обиделся всерьез. И они понимали, к каким последствиям это может привести. В лучшем случае их команда просто развалиться. О худшем не хотелось даже думать, учитывая прошлое Айкавы.
Они слишком хорошо помнили один из матчей Тендодзи, который им рекомендовала посмотреть Химура-сенсей. Ради этого она даже оплатила их поездку в Нариту. Всех, кроме Айкавы, который по несчастному стечению обстоятельств как раз в тот день был по горлышко занят школьными обязанностями и собственной ночной работой. Так вот, этот матч до сих пор вызывал у них отчаянное желание закрыть глаза и никогда, никогда больше не вспоминать об этом. Невероятно красивая игра, отточенная и сверкающая, словно лезвие меча за мгновение до того, как он окраситься кровью из ран противника. Холодная, спокойная игра, без примеси чувств. Отстранение. И все - только для победы, только ради нее. Никакой жалости к противнику, вообще никаких чувств. Просто хорошо отлаженное орудие победы - не команда.
После этой игры они возвращались обратно притихшие и подавленные. В рюкзаке Фудзивары болтались две банки сливового чая, которые после игры всучил ему заметивший их присутствие Саванобори. Распасовщик Тендодзи усмехался, глядя в их лица, и усмешка эта была понимающей и чуточку грустной. Он ничего не сказал, но это было и не нужно. Все итак все поняли. И для себя подобной судьбы не хотели.
И вот теперь Айкава получил травму, крепко поссорился с капитаном, обиделся и, судя по всему, снова вернулся в прошлое. И как его оттуда вытаскивать, не знал никто. Помочь мог бы Фудзивара - в конце концов, чувства капитана к малышу никогда не были секретом для его друзей, - вот только Фудзи теперь и на пушечный выстрел нельзя было подпускать к Казу. Просто потому, что в итоге команда вполне могла лишиться капитана. А этого тоже как-то не особо хотелось. Так что после очередной тренировки Миура, которому все это действительно уже надоело до нервной дрожи, жестко высказался:
- Мужики, поговорить надо, - и все прекрасно поняли о чем пойдет речь. Что характерно, даже капитан промолчал.
Разговор состоялся в раздевалке клуба и характеризовался криками, глухими ударами чьего-то кулака о стену и минутами глухого молчания. Разговор вертелся вокруг способов вернуть обратно их Айкаву а уж потом мирить этих двух обормотов. Причем помирить Фудзивару и Айкаву Мизухо не представлялось особой проблемой. Не с характером малыша. Но помирить их сейчас...это означало добровольно подставить шею под удар меча, а Казухико сейчас был скорее опасным оружием, нежели их другом. Ребята гнали от себя подобные мысли, но те возвращались с упрямством тараканов. Воспринимать этого Айкаву как человека и друга было слишком сложно.
А о чем говорить, когда в глаза смотреть страшно? О чем молчать, если молчание ледяное давящее на плечи, словно скала? А еще трудно, очень трудно смириться с мыслью, что вот этот чужой, спокойный и твердый человек и есть Айкава Казухико, их солнышко локального масштаба.
Фудзиваре приходилось стискивать кулаки каждый раз, когда Айкава проходил мимо. Чтобы не наброситься, чтобы не выбить из него всю эту дурь, чтобы они подрались, а потом помирились, как часто бывает между друзьями. И тогда все снова станет как прежде, Такуми был уверен. Да как к такому подступишься? Правильно, никак. Вот и ходишь кругами, будто бы невзначай, а выглядишь, словно голодная акула рядом с большим косяком рыбешек помельче. А он взгляд метнет, темный, настороженный, предупреждающий такой взгляд, и все - отвернулся, словно тебя нет, словно ты пустое место, а не друг. Словно ты и вообще не человек. И так уже месяц, и ни в какую. Даже и с ребятами почти не разговаривает, куда уж с капитаном-то! И на тренировки не ходит общие, но ему, конечно, можно - это же Айкава, гений баскетбола, лучший игрок среди юниоров. Игрок национального уровня. Ему все можно.
Фудзиваре обидно, до боли обидно, что так произошло. Да, был не самый лучший момент. Да, у Казухико как раз переклинило мозги и он, по сути, был в полном неадеквате. Да, страх и напряжение вылились в рукоприкладство, больше оскорбительное, нежели серьезное. Фудзивара все это знал: и что вспылил чересчур сильно, и что Казу тоже вспылил и вряд ли в таком состоянии мог отвечать за свои слова, но все равно в душе зрело чувство недоуменной, обидной горечи.
"Как же так? Ведь я ничего не сделал, чтобы заслужить подобное обращение! Ну, поругались. Ну, помирились. Но ведь я живой, живой человек, не чужой, не посторонний, я же твой друг, так почему ведешь себя так, словно меня нет"?!
Фудзиваре послать бы Айкаву подальше, но была команда, впереди был чемпионат, и еще был сам Айкава. Казу слишком много сделал для них, чтобы бросить его сейчас, оставить в таком состоянии. Иначе зачем же, черти все это побери, существуют друзья?!
А еще было другое чувство, совсем другое. То, что мешало спать ночами, заставляя раз за разом сдаваться собственным желаниям. То, что заставляло замирать каждый раз, когда после игры Айкава засыпал, опустив голову на плечо капитана. То, что позволяло часами украдкой любоваться на его лицо, на смешинки в глазах, на улыбку.... Это чувство не отпускало, Фудзи давно сроднился с ним, но, все равно, раз за разом отчаянно давил желание.
Нет, дураком он не был. Когда у тебя стоит на лучшего друга, ошибиться довольно проблематично. А когда у тебя так стоит от одного невинного прикосновения.... Тут уж дойдет даже до законченного идиота. И когда хочется - по коже ладонями, и пот чтобы языком слизать. И пальцами - в эти растрепанные лохмы. Чтобы глаза закрыл, чтобы румянец на скулах - от удовольствия. И когда приходиться изо всех сил сдерживаться, чтобы не поцеловать его, так доверчиво уснувшего на твоем плече. И когда...а, да что там! Когда беспокоишься за него так сильно, что кажется, это ты сам устаешь, что кажется, будто это у тебя болят ушибы. И до безумия хочется защитить, уберечь от всего на свете. И раз за разом приходиться напоминать себе, что Айкава - не нежная барышня, а вполне себе нормальный парень. Сильный, гораздо сильнее тебя самого. Что если кто о ком позаботиться и защитит, так это скорее он тебя. И собственная слабость бесит неимоверно. И понимаешь, что ты на самом деле просто жалок. А он улыбается, и идет гулять с этой девицей, и помогает ей тренироваться, и водит в кино. А ты стоишь, как последний дурак, и смотришь им вслед, потому что нет сил остановить, отобрать раз и навсегда. И сочувственные взгляды ребят только подливают масла в огонь разгорающейся ненависти к себе самому. Больно от собственной слабости, но стократ больней, когда не можешь даже говорить с ним....
Такуми снова и снова клял себя на чем свет стоит, но так и не знал, как подступиться. Один раз попробовал - рука болела до сих пор. А еще сильнее болело где-то внутри, болело от равнодушного взгляда спокойных глаз, равнодушного голоса. "Простите, тайчо, мне нужно идти". И остается только силой удерживать, а силы нет, совсем нет. И руки кажутся такими неподъемными, чужими - не поднять, не остановить.... Не удержать.
Больше всего Фудзивара не хотел бы стать похожим на тех, из Тендодзи. Казалось бы, так просто соорудить клетку, удобную, комфортабельную, золотую клетку, да только тогда и результат будет тем же, каким был в Тендодзи. Когда Айкава найдет способ открыть эту клетку, он улетит. Нет, этого Фудзи не хотел. Можно ли запереть ветер? Така прекрасно знал ответ. Он только не знал, что делать.
А еще он не знал, что тот, о ком он думает, часто ночами, вернувшись домой с работы, сидит без сна в своей маленькой квартирке и думает о том, кто так много сделал для него. И, казалось бы, так легко подойти, улыбнуться, хлопнуть по плечу. Чтобы все стало, как прежде. Но гордость, проклятая гордость не позволяет сделать шаг, и ядовито шепчет на ухо, подсказывая равнодушные слова. И кричать хочется от пустоты внутри, такой знакомой-знакомой, что вот побиться бы головой о ближайшую стену. Да если б это помогло б! Куда там! Только травму очередную заработаешь.
Но ведь победа - она тогда для кого? Ведь видел же, как горят глаза, как раскраснелось обычно спокойное лицо! Ведь все это - для него. И ножом в сердце мысль о Масато.
"А с ним было также?"
И отчаянное желание поговорить хоть с кем-нибудь, чтобы выкричаться, выплакаться наконец. Чтобы лбом в чье-то плечо, и чтобы кто-то просто обнял. Ничего больше не надо. Только чтобы - не один. И клясть себя за собственную слабость. А слабым быть нельзя, недопустимо, невозможно. А он - слаб, так ничтожен и беспомощен перед этой темнотой, перед пустотой и одиночеством.
Тогда, в Тендодзи, он не думал, что это может быть так остро.
Тогда, в проклятой Тендодзи, с ним рядом был Сава. Сава, который был не слабее, но почему-то считал себя слабым. Сава, который заполнял одиночество ночей своим присутствием, своим теплом, своими руками и губами. В такие вот острые-острые ночи. Но даже тогда Казу знал: покажешь слабость раз - и никогда больше не отмоешься. Тебя порвут, порвут просто в качестве превентивной меры, на полном автомате, без участия разума. Порвут, потому что иначе невозможно, а падших кумиров терзают с особым удовольствием. И спастись от этого можно только одним способом: не показывать свою слабость. Никогда. Нигде. Ни с кем. О ней не должна знать даже собственная подушка.
Айкава Казухико никогда не был слабым.
О том, каким ничтожеством он был на самом деле, знал только он сам.
- Господа, надо что-то делать.
Миура, как всегда, был лаконичен. В этот раз совет по спасению команды и приведению в чувства капитана и нападающего собрался в несколько расширенном составе. На нем, кроме самих ребят, присутствовал также основной состав женской команды, тренер Химура и, как это ни странно, старшая сестра Казухико - Айкава Тихиро. Молодая женщина молчала, но ее карие глаза смотрели пристально и внимательно, и под этим взглядом ребятам было несколько не по себе. А когда она впервые заговорила, ее мягкий, глубокий голос заполнил, казалось, всю комнату.
- А с чего вообще произошла ссора? Насколько я знаю брата, он никогда не позволит себе вспылить из-за пустяка.
- Да ни с чего почти! - Досада в голосе Иси заставила Миуру поморщиться и осторожно опустить ладонь на плечо напарника и друга. Сейчас собственные эмоции только мешали мыслить здраво и искать пути выхода из сложившейся ситуации, а Иси всегда был слишком эмоциональным.
_ Дело в том, Айкава-сан, что в этот раз Казухико получил травму, и капитан, да и все мы тоже, очень сильно испугались за него. Поэтому капитан наорал на вашего брата, - Миура оставался спокойным внешне, но сжатые кулаки свидетельствовали, что парня ощутимо подтрясывает. - А когда Казу сказал, что все в порядке, потому что мы победили, а игры будут только через три месяца и он успеет восстановиться.... Знаете, у Фудзи просто крышу снесло.
- И что сделал ваш капитан? Хотя нет, стойте. Я сама догадаюсь, - Айкава онее-сан мрачнела на глазах. Нервно покусывая губы. Оптимизма это ребятам как-то не шибко прибавляло. - Он ударил брата, да?
- Не то чтобы ударил, - Миура смотрел в глаза женщине прямо и спокойно. - Он ему пощечину залепил. Сильно, но не смертельно.
Тихиро сан вздохнула и покачала головой. Ну не объяснять же этим глупым деткам все, что они натворили? Нет, не стоило их чувство вины и их же самобичевание ее минутного удовлетворения. Хотя хотелось, ох, как хотелось наорать на них. Но вместо этого женщина сцепила руки в замок и тихо сказала:
- Теперь мне все ясно. И не надейтесь даже, такого он просто так не забудет. Избили бы, кулаком бы - это ерунда. А вот пощечина, да на глазах у всех.... Для него это означает позорное наказание за серьезную ошибку, приведшую или могущую привести всех к поражению. В Тендодзи. Представляете?
- Кажется, да....
Девушки не особо впечатлились, хотя и расстроились. Они переживали за Айкаву, но больше как за спортсмена, чем как за друга. А вот ребята...тех пробрало на славу. И молчали они довольно долго, и только потом Добаси тихо спросил:
- Может, Фудзи расскажем?
- Ага, и что он сделает? Себе сеппуку?
- Заткнись, придурок. Фудзи рассказать по-любасик надо, все равно ему извиняться и объяснять.
- Ага, если жив останется после первого же слова.
- А ты хочешь сказать, что Айкава никакой ошибки не совершил?
- Бля, да не в этом дело! Вы что, не понимаете нихера? - И взгляд у Миуры был каким-то темным, давящим. Тяжелый у Миуры был взгляд. Вот все глаза-то и опустили. - Мы же сами его туда вернули. Просто так, походя. Думаете, он не понимает, за что ему Фудзи вмазал? Да все он понимает. Только вот от нас, своих друзей, такого он не ждал.
- Мы ж не знали....
- И какая, к чертям, разница теперь?! Знали, не знали.... Чё делать-то теперь будем?
- Может ему, того, Фудзи отдать? И пусть с ним чего хочет делает....
- И как ты это себе представляешь, а?
- Ну там.... А у тебя другие предложения есть?
- Да не то чтобы. Надо заставить его понять, что мы все еще друзья.
- А у него в Тендодзи тоже друг был, и дальше что?
- Мы в Мизухо, слава ками. Предлагаешь его бросить?
- Нет. Мы своих не бросаем.
- Пафоса убавь. И аниме поменьше смотри, лучше тренируйся.
- Да я тебя...
- Щаз прям, ага.
Химура и Тихиро, переглянувшись, незаметно вышли. Вскоре за ними последовали и девушки - смотреть и слушать перебранку парней было как-то не слишком интересно.
Последовавшие дальше события представляли собой сценки из комедии положений верстки годов эдак 80-х. И то правда - попробуй их помири! Пока умный Миура обдумывал грандиозные планы, непоседливый Иси решил действовать напролом. Итогом становились разнообразные случаи из серии "Как познакомиться с парнем".
Для начала Айкава заметил, что у него частенько пропадали карандаши, ручки, тетрадки или прочая хрень, которую проще всего попросить у соседа по парте. Соседом был Фудзи, что наталкивало на определенные подозрения по поводу природы полтергейста. Казухико это откровенно веселило, причем настолько, что он даже пару раз обратился таки за помощью к Такуми, что вызвало у последнего несколько неоднозначную реакцию. Айкаве реакция эта безумно напомнила реакцию застенчивой влюбленной девушки со всеми вытекающими, что послужило очередным поводом посмеяться в душе над собственным разыгравшимся воображением.
Впрочем, "полтергейст" на этом не остановился. И следующим шагом стали периодически закрывающиеся не вовремя двери. Ну вот честно, как могла закрыться сама собой дверь в раздевалку, которую тщательно подперли стулом? Правильно, никак. Вывод?
А еще Фудзи тоже явно страдал от внимания все того же пресловутого полтергейста. И то сказать, ну откуда в его сумке с завидной регулярностью брались флаеры и рекламки всяческих забегаловок с помеченными жирным красным маркером блюдами.
Ни для кого из ребят природа "полтергейста" тайной не была. Так действовать могли только Иси с Добаси, но все равно было не слишком приятно. Нет, Фудзи был благодарен за помощь, а Айкава откровенно веселился над этими неуклюжими попытками, но обоих откровенно раздражало то, что команда лезла в дела, которые ее не касались.
Такуми считал так потому, что к чувству вины, чуству ответственности и желанию исправить ошибку добавляллся отчетливый привкус желаний совсем иного рода, и это не могло не сказываться на отношении к вещам и действиям, хотя Фудзи и старался держаться.
Казухико раздражала эта абсолютная неумелость действовать так, как необходимо в подобной ситуации. Он отдавал себе отчет, что ребята волнуются за команду, которая легко может распасться в случае его, Айкавы, ухода. Он не хотел, чтобы так произошло, но все равно не мог переломить себя и общаться со всеми как и прежде. Часто ему казалось, что пощечина до сих пор обжигает щеку.
Он пытался найти выход. Просто в голову ничего не приходило.
В какой момент Фудзиаре стало все равно, что случиться? В какой момент он отбросил свои страхи и сомнения? Наверное, когда увидел задумчивый взгляд всегда веселых серо-голубых глаз их нападающего. Казухико рассматривал какие-то рекламные проспекты, и Такуми вдруг отчетливо осознал, что история вполне может и повториться, что вот сейчас, вот прямо сейчас на уроке им вполне могу объявить о том, что Айкава-кун переводится в другую школу. И тогда - все.
И промаявшись до ночи так, что чуть не похерил всю тренировку, заработал разнос от тренера Химуры и даже косой взгляд объекта терзаний, Фудзивара отправился мириться. При этом он сам слабо представлял себе, что будет говорить или делать, но в недрах школьной сумки покоилась маленькая коробочка с любимым Казухико сливовым чаем - грамм пятьдесят, не больше. Ну что поделать, если на большее у несчастного капитана банально не хватило денег? Итак все карманные на полгода вперед потратил.... Так вот, на эту коробочку у Фудзивары Такуми были кое-какие надежды. Посидят, попьют чая...поговорят. Может, подерутся, но все равно потом помирятся. Так, как и должно быть между друзьями.
Они ведь друзья. Они все еще друзья.
Правда?
Почему-то Такуми не мог определить, жарко ему или холодно. Но то, что как-то нервно, знал абсолютно точно.
Айкава явно не ждал гостей, тем более таких. Они оба застыли на пороге сценой из затасканных мыльных опер. Немое удивление. Такуми отвел глаза первым, а Казухико не улыбнулся и не пригласил войти - и это лучше всяких слов говорило о том, что что-то между ними изменилось, и изменилось достаточно сильно.
- Зачем пришел?
Вежливая форма не маскировала откровенное нежелание разговаривать, но Такуми просто не мог сдаться, не тогда, когда зашел достаточно далеко для того, чтобы попытаться. Главным сейчас было не поддаться эмоциям - ни тем, с которыми снова поднимала голову неуместная гордость, ни тем, которые в голос орали о желании прикоснуться. да если б только прикоснуться. К сожалению своему, Таку слишком хорошо знал, что не сможет позволить себе ни того, ни другого.
- Прощенья просить, - вот и все, что оставалось ответить. Читая правда, которую так сложно и так необходимо было сказать.
Нелепый разговор на пороге, почти перед дверью квартиры Айкавы. И серо-голубой взгляд, серьезный и какой-то тяжелый, и одновременно почти прежний, знакомый. Пока только почти, но Фудзивара знает, что он может стать совсем прежним, совсем таким, каким был в первый день появления Айкавы в старшей школе Мизухо. Он готов сделать для этого все.
- Ну, проси, - насмешки нет, просто спокойное равнодушие, только Такуми надеется, что это все же только маска, потому что не может быть, чтобы порывистый и открытый Казухико стал полной себе противоположностью так быстро. И из-за такого пустяка. Хотя нет, пустяком это было только для остальных, Такуми это понимал.
- Прости. Я действовал необдуманно.
- Хм?
Чуть склоненная голова и косой взгляд из-под упавшей на лицо челки. И Фудзи просто не может удержаться, он протягивает руку и отводит пряди, чтобы видеть глаза. Немного удивленные. И смотрит в эти озера, серьезный, как обычно. Нет, больше, чем обычно. И больше, чем просто серьезный - искренний.
- Я испугался за тебя.
- С чего бы это? - Айкава не пытается избежать прикосновений, но они смущают его своей осторожностью. Он никак не может понять, что с ними не так, и эти мысли отвлекают от многих вещей, которые приходят в голову: от гордости, от желания набить капитану морду, от все еще теплящейся внутри обиды.... Разговаривать в таком состоянии сложно, но Казу все равно не хочет, чтобы разговор заканчивался. Просто Фудзи об этом знать совершенно не обязательно. Как и о том, что за это прикосновение, и искренность в глазах, такую неподдельную и живую, Казу уже простил друга. Пусть и не забыл ничего, но что-то внутри - отпустило. Что-то, что позволило вырваться из цепких лап прошлого.
- Я...если бы ты... Ах, черт же!
Капитан явно не знает, что сказать, и Айкава наслаждается его растерянностью. Фудзивара знает, что если солжет сейчас, больше они не смогут быть друзьями. И знает, что если скажет правду, друзьями они тоже не смогут остаться.
Казу улыбается про себя с некоторой долей ехидной иронии.
Месть сладка.
Впрочем, никакая месть не стоила того, чтобы топтаться на пороге. Если разговор будет долгим - а он и обещал быть таковым, - то гораздо удобнее было разговаривать в более комфортной обстановке, нежели преддверие в многоквартирном доме, а фактически - на улице. Да и прохладно было.
Казухико совсем не хотел, чтобы Фудзивара подхватил простуду. И не хотел простудиться сам.
Приглашение было молчаливым, но от этого не менее для капитана смущающим. К сожалению, его прическа не позволяла спрятать румянец, о чем бесстрашный капитан явно успел уже неоднократно пожалеть. Впрочем, Айкава великодушно данной пикантной детали не заметил.
То ли в силу большей подкованности в данном вопросе, то ли благодаря специфическому стилю жизни, Казухико давно уже заметил вполне определенный интерес, который питал к его персоне их капитан, однако молчал. Во-первых, ему совершенно не хотелось смущать друга, да и терять его не хотелось. А во-вторых...во-вторых сам Айкава совсем не был уверен в том, что сможет дать Такуми то, чего тот хотел. Потому что для Казу было очевидно одно: дело не только в физическом желании. Сам Айкава никогда не понимал подобных чувств и никогда не испытывал ничего подобного, но это совершенно не влияло на существование таких вещей, как любовь или влюбленность. Искренняя.
Айкава не хотел бы причинить боль своим друзьям, а в особенности Фудзиваре, особенно из-за собственных взглядов на жизнь и на то, что служит основой для отношений подобного рода между парнями.
Удовлетворение потребностей тела.
Спасение от одиночества.
Выгода и расчет.
Утверждение собственной силы и власти.
Но не любовь и не влюбленность. Никогда - они. Потому что для этого существуют женщины, которых нужно водить в кино, дарить цветы и подарки, танцевать с ними, проявлять внимание. О которых необходимо заботиться, как о хрупких цветах или самых драгоценных сокровищах. И столкнувшись в первый раз с подобными чувствами у другого парня, Казухико пребывал в некоторой растерянности в отношении собственной реакции на подобное.
Однако Такуми молчал, и растерянность сменилась благодарностью и уважением еще и в этом. Потому что Казу знал: его друг явно осознает неправильность подобного и.... Обычно здесь Казухико отбрасывал всяческие попытки обосновать что бы то ни было и старательно загонял глубоко внутрь безумное и неуместное удовольствие от подобного к себе отношения.
Ну да, он всегда бы эгоистом. Другой просто не смог бы стать тем, кем он стал.
Раньше. Это было раньше.
Так часто приходилось напоминать себе об этом. И осторожно поставленная на середину стола маленькая баночка любимого чая как нельзя лучше способствовала этому. Потому что...это был знак внимания. Привычный и такой новый. Неожиданный здесь и сейчас настолько, что на мгновение Айкава даже забыл про необходимость держать лицо.
- Это мне? - И радостные искорки тепла в глазах лучше всяких слов сказали Фудзиваре о том, что он наконец-то прощен.
- Ага, - сидеть на полу было не очень удобно, но это было гораздо лучше кровати. Право, на нее Такуми не сел бы сейчас и под дулом пистолета. - Подумал, что тебе понравиться.
- Спасибо, - заваривший к тому времени чай Казу плюхнулся рядом и улыбнулся. Совсем как раньше. - А с чего такая щедрость?
- Я же сказал, что пришел извиниться.
- Да. Но ты так и не ответил на мой вопрос. Почему ты испугался за меня?
- А разве я не могу испугаться за друга? - Такуми отвел глаза. Врать он никогда не умел, но полуправда ведь не есть ложь. Ну ведь так же?
Не так.
- Мммм... Фудзиварчик, врать ты не умеешь, - Казу рассмеялся и пригубил чай. - Вкусно. Знаешь, Сава всегда приносил с собой сливовый чай, когда приходил в гости. Это он тебя надоумил, да?
- Нет, - Фудзи качнул головой и в свою очередь приложился к чашке. Обжегшись, едва не пролил драгоценный напиток. - Черт, горячий.
- Осторожнее, Фудзиварчик.
- Опять ты с этими прозвищами, - капитан поморщился. Ему действительно не нравился этот уменьшительный суффикс, но Казу проще было расстрелять на месте, чем переделать. Впрочем, он никогда не хотел переделать Казухико. - У меня имя есть.
- Такуми, - в голосе Айкавы все еще звучала легкая насмешка, совсем, правда, не обидная. - Не уходи от темы.
- Ну, - отважный капитан команды старшей школы Мизухо снова покраснел и уставился в пол, нервно сцепив в замок пальцы. - Я....
- Ладно, - после продолжительной паузы и второй для него чашки чая великодушно выдал Айкава. - Примем за основу то, что я дорог тебе...как друг и товарищ по команде. Но тогда у меня есть еще один вопрос.
- Какой? - Смущенный и растерянный донельзя, Фудзи представлял собой на редкость изумительное зрелище. Ну, с точки зрения Казухико. Впрочем, вопрос этот был для маленького нападающего слишком важным, чтобы позволить себе отвлекаться. Казу был сейчас предельно серьезен, хотя серьезность и не демонстрировал.
- Почему ты ударил меня? Что я сделал не так?
Первой реакцией Фудзи был протест, но слова замерли на губах. На прямой вопрос мог быть лишь прямой ответ, тем более, что Такуми теперь хорошо знал подоплеку этого самого вопроса. Потому он замолчал и несколько минут откровенно подбирал слова, прежде чем ответить.
- Сама игра была безупречна. Твои сила и скорость привели всех к победе. Но твоя ошибка не в этом была. Ты должен был сказать, что получил травму. Ты берешь все на себя, ты не работаешь в команде. Мы ведь друзья, и потом: а если бы ты пострадал серьезно? Это могло бы стать концом твоей спортивной жизни. Вообще. Этого никто из нас допустить не может. Вот.
Теперь настала очередь для молчания Айкавы. Фудзи смотрел в его лицо и пытался угадать, о чем же думает этот невозможный человек, такой родной и кажущийся сейчас бесконечно далеким. Не угадывалось нифига, но Такуми все равно пытался.
- Я примерно так и думал. Потом, когда немного остыл. - Тон Казухико был задумчивым и капельку смущенным. - Мой эгоизм меня погубит. Прости. Ребята сильно разозлились?
- Не очень, - теперь улыбался Фудзивара. Ветерок был в своем репертуаре. Полностью. - Я разозлился больше всех. Как капитан команды. А вот тренер была просто в ярости, но быстро остыла, сочтя наказание вполне достаточным. И даже чрезмерным. Учитывая обстоятельства.
А вот эти слова заставили вскинуться уже Айкаву. Что-то было в них...что-то такое, что четко вырисовывало их смысл. И смысл этот Казу не нравился.
- Ты знаешь?
- Что? Что для тебя означает пощечина? Теперь знаю. Тогда - не знал. Ты же ничего никому и никогда не рассказываешь.
Легкий упрек в голосе. Его можно было допустить. Ведь это действительно было так, Айкава никогда не лгал им, но и ни разу не был откровенен полностью. Фудзи это причиняло боль. Остальным...им было почти что пофиг.
Казухико только склонил голову в ответ на этот упрек. Это действительно было так, и он знал, что поступает неправильно, но переломить себя не мог. Да и не считал нужным делать это. Друзьям не стоило знать о его проблемах и трудностях хотя бы потому, что по большей части помочь они не могли, а только волновались бы напрасно. Свои проблемы Казухико предпочитал решать самостоятельно, и это всегда было наилучшим выходом.
Вот только в этой школе все было почему-то по-другому. Нет, он понимал, что и должно быть, но воспринималось это все равно с изумлением. Айкава радовался, как ребенок, этому новому, непонятному пока для него миру, и с благодарностью принимал его, но все равно ничего не мог поделать с собою. Так и продолжал жить замкнуто, а то, что было нормой в Тендодзи здесь воспринималось как отклонение от нее. Как что-то неправильное, ошибочное, за что легко можно было схлопотать по физиономии. Вот как в этот раз, к примеру.
Айкава не то, чтобы запутался, просто он...
Ну ладно, он запутался.
А Фудзи сидел и смотрел на него искоса, пряча взгляд за ресницами, и Казу казалось, что после их примирения в комнате поменялась сама атмосфера, что-то стало иначе. Наверное, просто отступила тень того беспросветного одиночества, которое терзало его все время их ссоры. И еще почему-то казалось, что разделенный на двоих ароматный чай и уютное, капельку смущенное молчание - это гораздо лучше и нужнее, чем поцелуи, признания или что-то подобное. Казу думал о том, как же хорошо, что Такуми не признался ему в своих чувствах напрямую. Значит, можно вот так вот молчать, и тянуть чай, и сидеть близко-близко, и даже опустить голову на плечо друга, словно бы в полусне...как раньше.
Наверное, это то, что можно назвать нежностью.
Айкаве было все равно, как это называется, да и Фудзиваре тоже. Оба они просто наслаждались тем, что было, и не думали о том, чего не было больше. А потом Казу улыбнулся и тихонько почти что прошептал:
- А давай над ребятами пошутим?
- Каким образом? - Такуми постарался, чтобы голос не выдал изрядного смущения. Нет, ну ведь Казу же дремал, и в этой дреме не должен был, не имел права замечать, как осторожные пальцы убирают волосы с лица, мимолетно прикасаясь легкой лаской ко лбу, виску, скуле.... Проснулся. Или не спал?
- Давай притворимся, что все еще в ссоре? Мне интересно, что они еще придумают, - Айкава ухмылялся уже открыто, но голову с плеча друга не убирал. Не хотелось. Хотелось продолжать чувствовать его тепло так близко. - С Добаси и Иси все ясно, а вот Миура с девчонками еще и не пытались даже. Мне любопытно.
Фудзи тоже ухмыльнулся. И вот куда его, такого любопытного, девать?
- Ты никогда не избавишься от последствий той жизни, знаешь? Коварство тебе не идет.
- А я считаю, что это хитрость и креативное мышление. Очень полезная черта, знаешь ли. В розыгрышах, - Казу, наконец, поднял голову, но только для того, чтобы показать капитану язык. Тот не смог этого стерпеть и саданул разошедшегося Айкаву его же подушкой. Тот тоже спустить подобное не мог, и в ответ прибег к щекотке.
Они разошлись под утро. Точнее, это Фудзивара ушел, провожаемый сонной улыбкой. Он так и не дал своего согласия на шутку с ребятами, но зная Айкаву, был уверен, что тот обязательно придумает чего-нибудь забавное. Это же был Айкава. Их Казухико. Их Ветерок.
И утро, ясное, свежее, шумное и сонное одновременно, показало, что Такуми был абсолютно прав в своих предположениях. Нет, ну с чего бы еще Казу после того, что было ночью, разыгрывать ледяную неприступность? Только при взгляде на Фудзи в глазах на мгновение мелькнули смешливые искорки. У Такуми от сердца отлегло - а сначала все равно страшно было: а вдруг не шутит? Он словно по минному полю ходил, и не знал ведь, на какую мину в следующий раз напорется. Иногда Фудзи думал, что Айкаве гораздо проще было с прежним партнером. Саванабори был другим - уверенным в себе, спокойным, сильным... Такуми завидовал его силе, его спокойствию и уверенности. Но в то же время он был рад, что не похож на распасовщика Тендодзи - ведь Айкава оставил его, оставил, перейдя в Мизухо.
Он не стал портить Айкаве игру. Шалость была совсем невинной, и могла пригодиться во время следующего матча. Конечно, строить на подобном стратегию было бы очень глупо, но не использовать возможности было бы глупостью не меньшей. Возможно, Казухико тоже это понимал. Он хорошо играл свою роль, очень хорошо.
Ребята ходили подавленные. идеи кончились, и даже Миура почему-то задумчиво ворчал о том, что кажется его идея тоже не сработает. Тренер, которая замечала редкий обмен веселыми взглядами между нападающим и капитаном, ухмылялась себе под нос и тоже не вмешивалась. Девушки обходили обоих десятой дорогой, предпочитая не связываться после того, как за последний месяц пару раз получили довольно резкие предложения не лезть не в свое дело. Почти все обиделись. Ну да ничего не попишешь.
Играл Айкава все еще неважно. То есть неважно для него. Остальные особой разницы не заметили, но Казухико ходил совсем хмурый. До начала соревнований осталось чуть больше полутора месяцев, а ему нужно было обязательно набрать прежнюю форму. Иначе у их команды не было шансов на победу.
А еще Казухико о многом думал. О том, что победа - не главное, что нужно просто получать удовольствие от игры. И что это верно не только для баскетбола - и впервые, быть может, он всерьез задумался о том, что же является главным в жизни? Какова ее цель? С детства ему внушали, что это - победа, победа любой ценой. Без выбора способов и средств. Потому что победителей никогда не судят. Потому что только победитель может получить все. что захочет, и неважно, отберет ли он это силой или честно расплатиться.
Мизухо было другим. Вообще окружающий мир был немного не таким, каким представлял его себе юноша из богатой и влиятельной семьи Айкава. В окружающем мире он то и дело сталкивался с тем, что ставило его в тупик. Как, например, отношение Фудзивары Такуми. Или ребят из команды.
Они были друзьями, но это слово всегда было для Казу пустым звуком. Ну, не совсем, конечно, но все же... Наверное, единственным, кого Айкава мог бы назвать своим другом - это был Сава, но это было все. Сава всегда был рядом, давая дельные советы, что помогали идти вперед. Масато никогда не поддерживал и не подавал руки, как и все в Тендодзе считая, что человек должен сам держаться на ногах и вставать после любого падения, но именно благодаря ему Казухико не сошел с ума от подобной жизни, сумел выдержать ее. Масато был рядом, и сливовый чай отдавал терпкостью косточек. Казухико и себе бы не признался в том, что скучает по нему - по такому Саве. Скучает, но...
Он сделал выбор, уйдя из Тендодзи и порвав со своей семьей. Теперь рядом друг с другом им не было места. Да и давно пора было учиться жить самостоятельно, не полагаясь на чужое тепло и чужую поддержку. Айкава знал эту свою слабость и всегда боролся с ней, но раз за разом проигрывал самому себе. Тогда, в прошлом. его спасал Масато - его руки, его губы, его нежность и теплота их ночей. Редких, но имеющих место быть.
Теперь он должен сам преодолевать все трудности. Но почему же тогда его снова тянет в ту же самую ловушку? Снова и снова вспоминаются сильные руки, мягко поддерживающие за плечи, и осторожные пальцы, убирающие волосы с лица. И ровное, чересчур даже ровное дыхание, и бешеный стук чужого сердца.
Почему его так сильно тянуло к Фудзи?
Айкава знал, и эту слабость следовало уничтожить в зародыше. Как и любую другую.
Тренировки продвигались медленно и печально. Менеджер команды, объединив усилия с тренером, заставили таки Айкаву соблюдать щадящий режим тренировок, что предсказуемо весьма ухудшило настроение маленькому нападающему. Ребята только головой качали, а Такуми взял за правило тщательно контролировать излишнюю тягу Казухико к героизму и внешкольным занятиям. Что - опять же весьма предсказуемо - привело к довольно частым жарким спорам по поводу и без. Впрочем, ребята только радовались подобному. Это был их Казухико, порывистый и не лезущий за словом в карман. Капитан обычно закатывал глаза и продолжал делать по-своему, что снова вызывало волну негодования. И так продолжалось до той поры, пока Айкава окончательно не взбеленился. Ну правда, ведь не дитё же малое, чтоб едва ли не за ручку домой водили!
Ох и поспорили они тогда с Фудзиварой! В итоге Айкава ушел из раздевалки, хлопнув дверью - остывать. Он поражался самому себе в последнее время. Куда только девалось все его спокойствие?! Впрочем, эти взрывы распространялись почему-то исключительно на капитана их команды, и это заставляло задуматься об их природе. Источник же раздражения никуда исчезать не собирался, по-прежнему маяча поблизости при малейшей возможности, и это выводило Казухико из обычного равновесия. А сдерживаться было тяжело. Почему-то.
Когда он заметил, что за ним следят, первой мыслью была мысль о том, что вот теперь он точно набьет кому-то морду лица. И подробно объяснит свою жизненную позицию в некоторых вопросах. Принципиальную, так сказать. Надо только поймать на горячем - и все. на этом все закончится, сразу и навсегда. И можно будет вздохнуть с облегчением и списать все на временное помрачение ума, а еще усталость от постоянных игр.
Проблема оказалась в том, что преследователь никак не желал ловиться.
В принципе, Айкава были достаточно богатой семьей, и детей в ней с самого малого возраста учили соблюдению некоторых элементарных мер предосторожности. Казу прекрасно помнил советы старого, опытного учителя. Тот частенько говорил, что если тебя ведут, самое главное - не паниковать. Присмотреться и тогда уже действовать.
"Думать сначала надо. на то и голова человеку дадена. Тебя пугают, а ты не боись", - любил говаривать старик. И сейчас Айкава в полной мере оценил мудрость старого наставника.
Преследование изначально построено на том, что жертва бежит от собственного страха, а преследователь длительным поддержанием близкой непосредственной опасности вынуждает жертву сдаться. А вот сдаваться Айкава не собирался. То есть вообще. Никак. Никогда. Никому. Оставалось только стать параноиком. Особенно после того, как методом тщательного изучения сложившейся обстановки Казу установил, что преследовал его все-таки не Фудзивара. Это вызвало некоторую неуверенность в глубине души, которую Айкава предпочел в той же глубине и похоронить.
Сейчас он не мог позволить себе быть неуверенным. Вообще-то, он никогда не мог себе этого позволить. Некоторые вещи ни в Тендодзи, ни в Мизухо не менялись. По-прежнему команда полагалась на его способности и силы, тразве что теперь подстраховать его в случае чего было совершенно некому. Втягивать в свои проблемы ребят Айкава не собирался. Во-первых, это были его проблемы, а во-вторых на носу была игра, и всем итак хватало забот и тревог, чтобы беспокоиться еще и о нем.
Нет, Айкава никому и ничего не сказал. Да только и Фудзи слепым дураком не был, что бы там не думали по данному поводу отдельные его знакомые. Да и трудно было не обратить внимание на некоторую напряженную нервозность, прячущуюся за солнечными улыбками, на косые вроде бы случайные взгляды через плечо, на внимательность, таящуюся за занавесью ресниц. быть может, на подобные изменения обратил внимание лишь Такуми - он не знал, он просто волновался. Что-то происходило, и Фудзивара не понимал, что именно. Совершенно не понимал.
Айкава же взялся за дело всерьез. Однажды он уже влипал в подобное, дело было в младших классах, и тогда стоило ему заикнуться матери о том, что он постоянно чувствует чей-то взгляд, проблема решилась довольно просто, эффективно и профессионально. И без малейшего участия самого Казухико. В этот раз ни говорить, ни подстраховать Айкаву было некому. Потому приходилось как-то крутиться самому.
Самым трудным было обнаружить преследователя. Только в аниме и столь нелюбимой Казу манге это было сделать легко, в реальной жизни все было гораздо сложнее. Казу убил почти две недели, пока не сумел присмотреть неприметного молодого человека лет двадцати-двадцати пяти, как-то слишком уж часто, но весьма ненавязчиво мелькающего в поле зрения маленького нападающего. Казухико выжидал. Сразу же раскрывать все карты не стоило, это накрепко вбила в него жизнь, и теперь Айкава занял выжидательную позицию, намереваясь подпустить преследователя как можно ближе и поймать его с поличным, ибо всегда оставалась вероятность ошибки или неправильной оценки данных. Айкава же предпочитал действовать наверняка.
Единственное, чего он не принял в расчет - это был Фудзи. Вот уж точно, заставь дурака богу молиться...
Разумеется, капитан баскетбольной команды Мизухо не знал ни о правилах поведения во время слежки, ни о планах маленького нападающего. Он просто беспокоился, а потому тоже стал незаметно - ну, как он считал - провожать друга, присматривая за ним и за его окружением. Самым удивительным во всей ситуации было то обстоятельство, что Айкава его действительно не заметил, сосредоточенный на совсем другом человеке. Что получилось в итоге, Фудзи потом вспоминать не любил до зубовного скрежета, однако сие ему частенько припоминали.
На самом деле, Фудзи хотел помочь. Действительно хотел. С его точки зрения самым простым и логичным было от преследователя убежать. Потому в какой-то момент он просто схватил малыша в охапку и дал деру по извилистым улочкам спального района. Сколько он тогда пробежал, Така и сам не особо помнил. Он петлял, словно заяц во время охоты, путая следы и из последних сил стараясь удержать отчаянно сопротивляющегося спасению Айкаву. Тот же шипел рассерженной кошкой и ощутимо брыкался. А когда они, наконец, остановились, Айкава был уже вне себя, однако не знал, смеяться ему или все ж таки побить своего излишне героического "спасителя". Или сделать и то и другое вместе. Однако вместо воплощения собственных противоречивых желаний в жизнь, Казу только встряхнулся и тихо спросил:
- Ну и как это понимать?
Не то чтобы он не знал, просто ему было интересна версия пытавшегося отдышаться Фудзивары. А тот постепенно успокаивал дыхание и никак не мог отделаться от мысли о том, какой все-таки Казу легкий. Ну и еще от желания сграбастать это чудо растрепанное в охапку и больше уже никуда не отпускать. Не то чтобы Такуми действительно собирался это делать.
- Следят за тобой, вот что. Я тебе помогал.
- Ничего умнее в голову не пришло? - Айкава все же не смог удержаться от ядовитого комментария. Помогал он! Почему-то захотелось уже не только смеяться, но еще и плакать. Фудзи сейчас напомнил Айкаве большого щенка. С чего вдруг такие ассоциации, Казухико размышлять не решился.
- Я тебе помогал! - Теперь в голосе Фудзивары отчетливо слышалось возмущение.
- Да уж конечно. А ты не подумал, что этот человек мог быть не один, что он прекрасно знает о том, где я живу и учусь, и все такое прочее? Я его поймать хотел, вообще-то...
- Мы его обязательно поймаем.
- Да уж конечно, - повторил Айкава и вздохнул. Ну вот и что с ним прикажете делать? Неужели от любви действительно настолько глупеют? Сам Айкава ни разу не влюблялся, так что представлял себе сей процесс весьма и весьма смутно. Как и его последствия. - Ладно, спаситель, пошли. Хоть чаем тебя напою, что ли...
Казу был уверен, что на этом все и закончится, но в итоге Такуми почему-то остался у него ночевать. И на следующую ночь тоже. И на следующую. Почему Айкава допустил это? Как могло такое случиться? Маленький нападающий Мизухо и сам не понимал. Он вообще самого себя не понимал. Присутствие Фудзи в его небольшой квартирке словно наполняло ее жизнью, прогоняя пустоту и темноту ночей. Такуми был немного неуклюжим, часто смущался по пустякам и совершенно не умел готовить. Впрочем, последнее как раз было не страшно, а первое и второе казалось даже милым.
Преследователь никуда не делся. На следующий день после достопамятного "спасения" Айкава снова ощутил слежку, однако ему потребовался почти целый день, чтобы отыскать наблюдателя. Им оказался тот же самый человек, вот только теперь у него почему-то были усы и щетина. Двухдневная. Учитывая, что еще вчера никакой щетины Казу не заметил, сие было довольно странным. Ну и ошибку исключало практически.
Но именно это обстоятельство заставило Казухико совершенно успокоиться, поскольку означало, что следил за ним отнюдь не профессионал. А раз так, то пусть следит, ему, Айкаве, не жалко. Правда, на этот счет у Фудзивары Такуми было отчего-то совершенно другое мнение. Абсолютно другое.
Впрочем, мнение свое Така держал при себе. Хотя бы потому, что именно эта самая слежка позволяла ему с полным на то правом уже третью ночь ночевать в квартире любимого человека. И можно было слушать его спокойное дыхание, лежа на жестком и довольно неудобном футоне, смотреть на его профиль и быть совсем-совсем счастливым от всяких мелочей, узнавая Казу иногда с совершенно неожиданной стороны.
До этого Фудзи не знал, что Казухико любит слегка недожаренную яичницу по утрам, что он ненавидит мыть посуду, что кроме сливового любит еще западный чай с бергамотом. Что Айкава сладкоежка, но обычно ограничивает себя в любых своих желаниях до минимума. Что он иногда забывает закрывать тюбик зубной пасты. Что любит исторические романы и ненавидит мангу. Огромное количество мелочей, совершенно незнакомый ему Айкава - такой близкий, такой понятный. Не звезда национальной величины, просто человек, обычный парень, старшеклассник. И Фудзи чувствовал, что восхищение и почти преклонение стремительно и неотвратимо перерастают во что-то совсем иное, пушистое и теплое, словно солнечной сетью опутывающее сердце, которое уже не может биться без вот такого вот Айкавы Казухико. Такого близкого. Такого родного. Такого любимого.
Айкаве же в эти дни тоже приходилось совсем несладко. Начать с того, что опытным путем он все-таки установил одну простую и не требующую особых доказательств истину. Фудзивару он хотел. Во-первых, потому что у Казу уже достаточно давно никого не было, а напряжение известного рода давало о себе знать. А во-вторых, потому что это был Фудзивара. Не то чтобы Казухико влюбился или еще чего, просто Фудзи был рядом, и что тут такого? В Тендодзи подобные отношения открыто не поощрялись, но их словно бы не замечали, и сбрасывать излишек напряжения даже и таким вот образом ребятам не мешали. Девочки давали редко и слишком много затем себе придумывали, чтобы связываться с ними не имея хоть сколько-нибудь серьезных намерений. Так что ребята решали подобные проблемы сами. Правда, чтобы получить кого-то приходилось доказывать, что ты лучше и сильнее, и еще не факт, что сможешь. Это было своего рода соревнование, соперничество - и победитель, как обычно, получал все. Впрочем, до появления Саванобори Казу никогда не заморачивался подобным, предпочитая собственную руку, как и большинство нормальных подростков их возраста. Именно Сава дал ему почувствовать заботу и некоторую нежность, возможную в подобные моменты даже между двумя парнями. Именно Сава раз за разом прогонял пустоту и темноту, в которой так часто тонул Казухико. Сава многое сделал для него, но их отношения были исключением, да и держались в тайне ото всех. Для всех они были просто приятелями, партнерами по игре в связке распасовщик-нападающий. Все остальное не касалось никого, кроме них двоих.
Сейчас Айкава впервые задумался о том, почему Масато пошел на подобные отношения. С его внешностью и популярностью он вполне мог бы найти постоянную подружку даже при том, что обычно бывал сильно занят учебой или тренировками. А учитывая количество его поклонниц, оставалась лишь проблема выбора. А он предпочел вместо этого связаться с товарищем по команде, парнем и вообще довольно замкнутым и многими нелюбимым гением Тендодзи. Почему? Почему покупал дорогущий чай, почему заботился о Казухико, пусть и в несколько отстраненной манере, которая здесь, в Мизухо, могла показаться странной и даже отталкивающей свои вроде бы равнодушием? Почему проводил с ним ночи, принося в жизнь Айкавы физическое удовольствие и душевный покой?
Эти вопросы с некоторых пор не давал Казухико покоя. Как не давало покоя дыхание дремлющего на полу Фудзивары, его попытки приготовить сносный завтрак или ужин, его горячие взгляды, которых сам Така и не замечал почти. Его такое наивное, такое милое смущение. Эта неуклюжая забота, это наивное внимание, они были совсем другими. Не похожими на ровное внимание Масато, но от них также становилось теплее и легче, и также уходила гнетущая пустота в сердце. Фудзивара становился необходим, и это пугало. Наверное, впервые в своей жизни Айкава испытывал столь сильный страх. И впервые не знал, что же со всем этим делать.
Наверное, проще всего было бы спросить у самого Масато, и если бы Фудзи не ходил попятам, Айкава бы давно уже съездил в Нариту, в гости к старому и до недавних пор единственному другу. Ехать же туда вместе с Такуми не имело смысла, да и сталкер этот придурошный путался под ногами.
Айкаву он начинал всерьез раздражать. Особенно когда стали пропадать его личные вещи и фотографии. Вообще постоянное ощущение пристального взгляда в спину выводило из равновесия. Возможно, поездка в Нариту была действительно хорошей идеей. Казухико думал не долго. Он просто собрался и поехал, разумеется, не сочтя возможным поставить в известность кого бы то ни было. Это было личным и не касалось никого. Айкаве и к Масато-то было не слишком удобно врываться вот так вот, со своими проблемами и вопросами, но Сава был единственным человеком, который точно не использовал бы слабость Казухико против него. Это было проверено, хотя и оставалось сомнение - ведь тогда они играли в одной команде. Сейчас все могло измениться, они были соперниками, они сражались друг против друга за одну единственную победу, и это действительно меняло все.
По крайней мере, в Тендодзи.
Но Сава встретил его как обычно, как много раз до этого, и снова заваривал тот самый, дорогой сливовый чай, и сидел молча рядом, не мешая наслаждаться напитком и не торопя маленького и казавшегося таким растерянным Айкаву. Зачем тот приехал, Масато не знал, но у него были предположения. И эти самые предположения заставляли сжимать кулаки в бессильной ярости. Эти чертовы придурки из Мизухо просто не понимали, не могли понять того, что происходило в душе у Казухико. Они навязывали ему свои ценности, сбивали его с пути, разрушая такой простой и понятный мир. Конечно, Айкава выведен из равновесия! А еще было приятно, что как и прежде он пришел к нему, к Масато, за поддержкой. Что доверяет, как прежде, а значит, можно сесть поближе и долить еще чая, наслаждаясь не насыщенным чайным ароматом, а дурманящим запахом растрепанных волос друга. Просто так.
Сава не был дураком, он все понял еще в тот свой приезд. Тогда ему было больно, действительно больно, потому что всегда больно терять того, кого любишь, а отпускать его к другому в сто раз больнее. Но именно тогда в сердце у Саванабори зародилась надежда на то, что, может быть, Фудзивара Такуми сможет научить замороченного, закрытого и отстраненного от других Айкаву тому, чему не удалось научить его самому Масато. Любви. И глядя из окна поезда на тонкую фигурку, стоящую на ночном перроне, Сава надеялся.
Надеялся, что Айкава сможет раскрыться хотя бы для Фудзивары.
Но сидящий сейчас рядом Казухико был закрыт, только сквозь щели и трещины его непробиваемой раньше брони так отчетливо видны были неуверенность, растерянность, грусть, желание и все те чувства, в которых запутался Айкава. И Сава, как и раньше, когда они еще были вместе, обнял за плечи такого гордого, такого сильного и такого глупого друга, притягивая его ближе к себе, не смотря на сопротивление. Впрочем, захоти Айкава действительно освободиться , Масато не смог бы его удержать.
Казухико не вырывался всерьез, и это больше всего говорило о его растерянности и неуверенности.
- Что случилось, Казу? Ветерок мой?
Ласка и теплота - то, что всегда заставляло Айкаву расслабиться, опустить броню. То, что было между ними, никогда не было любовью, Казухико не позволил бы себе такой слабости, но Саванбори и этого было достаточно. Доверие. То, которое он с таким трудом сумел завоевать. То, которое было почти невозможно для тех, кто шел к победе по головам, не стесняясь в средствах. Здесь слишком хорошо знали, что доверие - путь к поражению. Но Айква сумел пересилить себя. Он доверял Масато. И это самое доверие было для Савы почти равносильно любви. И это доверие сохранилось. Сейчас Масато был счастлив настолько, что хотелось плакать от этого счастья.
- Да ничего, в общем-то, - Айкава уютно устроил голову на плече друга и прикрыл глаза. Он долго молчал, прежде, чем задать вопрос, ради которого и приехал, собственно. - Сава, скажи... Почему ты выбрал меня? Почему все было так, как было? Я не могу понять...
голос Казухико дрогнул. Сейчас он был так слаб, он проявлял эту слабость и он инстинктивно ждал удара. В душе Масато разливалась горечь. Даже от него, даже сейчас... Проклятая семья и проклятая школа, проклятое стремление к победе... И он лишь крепче обнял того, кого всем сердцем любил. Обнял и носом зарылся в вихрастую макушку.
- Потому что любил тебя. И люблю. Вот так вот просто.
- Но...
- Скажи, Казу, ты все еще веришь мне?
- Да, - уверенность в голосе.
- Тогда поверь и в этом.
- Это жалость?
- Нет. Это любовь. Ты пока еще не понимаешь, потому что никогда не испытывал это чувство.
- Как это?
- Это...иногда это больно и горько, но всегда прекрасно. Тепло и нежно, и словно нет никакой пустоты. Никогда. Это трудно описать, почти невозможно. - Сава помолчал, подбирая слова. - Ты можешь описать радость и восторг победителя тому, кто никогда не побеждал?
- Нет...он не поймет.
- Здесь так же.
- Любить - это побеждать?
- Нет, - Масато тихонько засмеялся. - Любить - это отдавать себя, ничего не требуя в замен. И принимать любимого человека таким, какой тот есть. И совсем не важно все остальное.
- Ты говоришь так, словно я девчонка.
- А какая разница?
- Я сам могу позаботиться о себе.
- да. Ты сильный. И ненавидишь показывать слабость. И боишься ее показывать. Все время ждешь удара, словно тебя со всех сторон окружают только враги. Зубами цепляешься за победу, и всегда побеждаешь. Но на самом деле ты неуверенный и ранимый. Хрупкий.
- Я не...
- Шшшш... Я не имею в виду ничего плохого. Это прекрасно, что ты остался таким, не смотря на свое воспитание и эту чертову школу. Я очень хотел помочь тебе хоть как-нибудь.
- Так все-таки жалость?
- Нет...
Айкава не понимал, а Сава не знал, как объяснить то, что объяснить в принципе невозможно. Это можно только почувствовать, а Казухико не знал подобный чувств. Или не понимал, что именно
это он и испытывает. Быть может, именно поэтому он и приехал - потому что надеялся на единственного человека, который всегда мог все объяснить. Масато грустно усмехнулся и тихо попросил: