Аннотация: В соавторстве с Solet SerCro. Фэндом: фанфик "Перемирие" по Happy Tree Friends. Разрешение на размещение: только у авторов. Давать ссылку не возбраняется. Саммари: иногда кажется, что с войны не возвращаются никогда...
курсивом выделено прошлое, то есть где-то за пять лет до основных событий и через год после возвращения Снейка из джунглей.
Вернулся.
Война. Война-война-война-война....
Перед глазами - одна-единственная. Трам-пам-пам-парам-па.
Знакомые места с незнакомыми...кеми-то. А перед глазами - одно, остается только одно. Война-война-война... И взрывы выжигают мозг, и не получается избавиться от ощущения, что ты все еще там. что снова - как тогда, когда вы нашли таки ту проклятую деревеньку, где по данным этих ебанутых ребят из разведки держали пленных. Вы их нашли, помнишь?
Горло обжигает дешевый алкоголь. Похер.
Яйцеголовые называли это замудренным словечком, которое и по пьяной лавочке не выговоришь, а они это называли просто - "розочка". Красиво смотрится. Красиво, особенно издалека. Висит себе человек, а на его груди словно розовый бутон распускается. А как подойдешь ближе - так многих, даже видавших виды, которых война во всех позах имела, блевать тянуло.
Самому-то было похер: он ненавидел всех одинаково.
А потом они шли и поджигали ближайшие деревни. Просто потому, что так было правильно. Почему эти ублюдки должны были оставаться в живых? Среди них нет и не было мирных жителей - не смешите. Они стояли и смотрели на корчившихся в огне детей и женщин.
Стоял. Смотрел.
Было похер. Все. Абсолютно.
- Эй, приятель, тебе не хватит? - Ладонь копа опускается на плечо, а в голосе сквозит сочувственное дружелюбие и желание помочь. Снейк оборачивается и вдруг взрывается движением. И потом, оглядывая залитый кровью маленький паб, жестко усмехается, бросает на залитую кровью стойку деньги и, слизнув капли с губ, доброжелательно бросает на прощанье:
- Сдачу не надо.
Иногда Флаки, разлегшись в самом центре одеяльного кокона, спасающего от ледяных подземных сквозняков, тихо мечтал. А если бы... Флип, упираясь и фыркая, рассказал ему о прошлом любовника - маленький доктор умел надавить.
А если бы... тогда он не поехал к матери, а двинулся сюда, в этот промозглый ветер и желтые листья, так далеко от привычного побережья?..
А если бы... как-то вечером он, возвращаясь из лаборатории темными улицами, сжимая в руке дрожащими пальцами шокер - страшно в темноте - встретил бы долговязую фигуру.
А если бы... взгляд зацепился бы за рыжий перелив в гриве до самой земли, отсвет, отблеск, уловленный и скопированный удивительной структурой? Столкнуться у темноватого мрачного бара, пробормотать извинения - а потом поймать взгляд цвета расплавленного серебра... нет, цвета пророческого зеркала. Темный, жадный взгляд - как умеет смотреть Снейк, мгновенно заприметив добычу. Каким был тот Снейк, пять лет назад, или уже наверное шесть? Только вернувшийся с войны, потерявший всю свою группу, как думал, только скользнувший за грань закона - естественным продолжением беззакония войны? Флаки не знал, но попытался ощутить, вспомнить черты - может, что и осталось? Наверное, он был куда более дерганным - без убежища за спиной, без надежного плеча Флипа рядом...
Монитор, заметный из его положения, показал полночь. Скоро вернется его хамелеон, и можно будет попробовать расспросить, хоть и не любит он рассказывать - вообще рассказывать. Флаки обижался, пока не понял - бережет. Даже сейчас бережет от столкновения с собственной памятью, и берег бы от себя, если б мог. Защищает... Флаки улыбнулся, невидяще глядя куда-то в потолок.
Тогда была война. Война была и теперь. Ничего никуда не ушло.
Все было здесь. В нем. С ним.
Когда пальцы, словно четки, перебирали номерные жетоны. Чужие. Родные.
Странные.
Темная ветреная ночь. Такая спокойная, что аж зубы сводит от ненависти. Да как они смеют, все эти.... Как они смеют! Не слышать взрывов, не ощущать опаляющий жар горящих джунглей, не дышать этим дымом....
Он знал, что почти не заметен сейчас. И еще он знал, что ему снова нужно кого-нибудь убить. Найти врага. Ведь враг есть всегда, всегда есть тот, кого надо убить. Почему же ему не сказали "фас"? Почему ему сказали - "вон"?
А еще он знал, что бесполезно спрашивать. Некого спрашивать. Можно только жалеть, что на этот гребанный стойкий организм не действует алкоголь. И радоваться, что чужая кровь с металлическим привкусом - она действует сильнее любого алкалоида. Потому что он хотел забыться, забыть навсегда в этом пьянящем красном море, в котором он обречен был тонуть.
Обречен войной. Бессмысленной и никому не нужной.
Проигранной войной.
Снейк остановился и запрокинул голову, оценивая ночь, вдыхая запахи города. А затем неожиданно даже для самого себя сухо и как-то надсадно рассмеялся. И тихо спросил у огромной розоватой луны:
- Пора поохотиться?
Луна по обыкновению промолчала.
Тогда, в том далеком сумрачном прошлом пятилетней давности, холодный змей с горячим безумием в глазах выпил бы его кровь до капли и выбросил бы на обочину, в канаву. Флаки не знал его - того. Не умеющего ценить чужие умения, сорванного со всех резьб. Он мог позволить себе вообразить, что все было бы иначе. Охота за ним, которая не закончилась бы смертью.
Но тогда он сам еще не умел... некоторых вещей. Смотреть дальше носа, например. Принимать решения вне боя и и операционной. Не выставлять мягкий животик всему миру, тыкай-не хочу.
Он улыбался, вспоминая, как хотел его Снейк напугать, проверить на первом задании - с подчеркнутой жестокостью снимая посты. Маленький доктор не знал, что когда-то такая жестокость была вовсе не подчеркнутой, а самой реальной и привычной ему.
Жертва попалась какая-то слабая. Наверное, больная. Снейку было все равно. Он просто развлекался, нападая из темноты, невидимый и почти неощутимый, и отчаянно бегущая женщина не знала, откуда придется следующий удар странного ножа, словно бы висящего в воздухе. Словно появляющегося из ниоткуда и исчезающего в никуда.
Она бежала, бежала, бежала... Задыхалась, падала, пыталась прятаться, ползти, кричать...
Ее некогда красивое и дорогое платье висело окровавленными, грязными лохмотьями, почти уже не прикрывая наготу, а на бледной коже красивыми узорами проступали порезы и кровоподтеки. Пока что не сильные, не глубокие. Но она знала - это только пока. Она боялась. Она задыхалась и кричала.
Тварь с равнодушными змеиными глазами, в которых пульсировал вертикальный зрачок - словно у наркомана, принявшего дури - эта тварь, казалось, пила ее страх, ее боль, ее ненависть и отчаянье.
Она кричала, так отчаянно кричала...
Никто не пришел. Не помог. Не спас.
А потом была новая боль, но измученной женщине уже было все равно.
А потом была темнота.
Снейк устало вздохнул. Это было даже не забавно. Ну, почти. По всему телу разливались волны тепла и довольной сытости, ее кровь была вкусной, почти что сладкой, и ее было много - больше, чем Снейк рассчитывал. Он облизал нож, затем руки. Поморщился - в прохладном воздухе кровь начинала остывать. То ли дело там, в джунглях...там было по-другому, там можно было....
Подняв лицо к Луне в который уже по счету раз, мужчина улыбнулся ей, но без особой приязни. Даже луна здесь была не такая. И от этого ее тоже хотелось порезать на кусочки, да только добраться-то было невозможно. Снейк отлично знал пределы собственных сил, он умел просчитывать на много ходов вперед - иначе давно бы присоединился к тем придуркам, что полезли под нож словно стадо жертвенных баранов на живодерне.... Нет, он умел...он сильнее, умнее и выносливее.... Он смог то, чего не удалось им. Он выжил.
Это ведь главное. Он выполнил свою задачу.
Он выжил! Выжил, мать вашу! Выжил!
И пошло оно все к чертям собачьим.
Он выжил.
Сгорбившись, мужчина удалялся от переулка шаркающей походкой, но его шаги не тревожили ночь. Где-то вдалеке отчаянно завыли сирены полицейских машин....
Флаки иногда радовался, что тот период прожил далеко, сначала на побережье в светлом приветливом доме матери, потом в прохладных громадах корпуса Исследовательского института, рядом с веселым крылатым мальчишкой. Темным временем отразился конец той далекой войны. Вернувшиеся слетали с катушек один за одним, ночами раздавался вой, и крики, и никто не успевал за ними, и расстрелы шли один за одним - серые осунувшиеся лица, плашки за ранения и ордена - три убийства, пять убийств... За пять лет выжили только самые осторожные - остальные пошли или в больницу, или в сырую родную землю.
Он не выжил бы ни в том городе, куда вернулся Снейк, ни в этом, где охотился Флип, пока не поймал себе самую главную жертву, но все равно хотел тихо верить - что его-то не тронул бы хамелеон, его-то... Едва слышно звякнула растяжка, когда хозяин катакомб вернулся с очередной охоты - на этот раз всего лишь шпионской.
Растянулся. Лежит. Смотрит.
- Не спишь?
Настороженность в змеиных глазах была тщательно спрятана. Эта самая настороженность никуда не делать с того времени - и никуда не денется, но все равно от нее больше пользы, чем вреда. А еще иногда находит тоска: хочется напиться, но алкалоиды по-прежнему не действуют, и хочется снова - той, живой, сладкой, вкусной.... Тогда остается уходить прочь и впиваться в собственное запястье.
Иначе - нельзя. Нельзя снова поддаться.
Потому что тогда невозможно будет вернуться обратно. Сюда. Снова.
Чтобы - как уже привык - снова смотрел. Не спал. Ждал.
- Ел?
Кинуть на пол рюкзак, осторожно опустить кейс с аппаратурой. Налить себе воды - дань традиции, скорее чем необходимость. Потому что надо. Маскироваться. Сегодня была удачная охота, только в глубине где-то было жаль, что не удалось перекусить. Привычная ненависть приподнимала голову, но...
Лежит. Смотрит. Тревожно.
- Что-то случилось?
Снейк, наверное, и сам не осознавал, насколько в данный момент напоминал готовую к прыжку тайпана. О да, его яда хватило бы на сотню и еще осталось бы с лихвой. Он давно решил, что будет кусать лишь тех, кто посмеет тронуть это создание.
Смотрит. Тревожно. Плохо.
- Снейки, - маленький доктор подошел, уткнулся ему в шею, - что с тобой опять?
Змей его почти не трогал уже несколько недель, и Флаки, привыкший к боли уже, нервничал. Что-то шло неправильно, до чего-то в глубине серебряных глаз он не мог достучаться.... И это его пугало больше, чем любые скелеты в снейковых катакомбах. В конце концов костей он много разных видел, а второго Снейка ему природа могла и не подарить. И так руки чесались утащить немного генетического материала, только и останавливало, что в лаборатории его считают давно почившим. И исследования наверняка к рукам прибрали...
Флаки махнул алой гривой и уткнулся носиком ему в щеку, встав на цыпочки, чтоб дотянуться.
Обнять. Осторожно.
С каких пор он стал так осторожничать со всяким...? Нет, не всякими...С ним.
Наверное, когда он заметил, что прикосновения тонких пальцев дарят прохладу обожженной огнем коже. Огнем, который никто, кроме него, не видел. Он сгорал в этом огне, когда вокруг был только ад: огонь, грохот и змеи. Под ногами взрывалась сама земля, а они шли, и шли, и шли....
Нельзя. Нельзя. Охотится - нельзя.
- Все в порядке.
Пробежать ладонью по алой гриве. Спуталась. Грива напоминала кровь, и Снейк любил зарываться в нее носом. Это помогало. Помогало избавиться от жажды, от отчаянной тяги - туда, снова. Вернуться.
Держать. Себя. Под. Контролем. Солдат.
Вторая ладонь перебирала в кармане потертые солдатские бирки. Словно четки.
Теперь у тебя снова есть, кого защищать.
У Флаки алые глаза, и губы от поцелуев - тоже алые, яркие, как кровь. И кожа белая, тонкая-тонкая, а под ней голубые жилки. Грива цвета лунного серебра приняла его оттенки - красный - от волос, беловато-синий - от любимого халата. Флаки улыбчивый, уютный и домашник, как котенок, которого у Снейка никогда не было, потому что животные его не интересовали. Только люди. Только дичь.
- Я соскучился, - Флаки улыбается - ему, чудовищу, самому сознающему собственную тьму. Тепло и легко, - Как спина? Не болит?
Он только хмыкнул в ответ на эту заботу. Спина не болела. Даже странно.
Флаки улыбался и Снейк безотчетным жестом провел когтем по его губе, чуть-чуть царапая кожу. Змеиные глаза смотрели внимательно и безэмоционально. Наверное. Снейк не знал - ему всегда было наплевать на выражение собственных глаз. Видят - и ладно. Захватывают цель - и замечательно. А больше и не нужно.
Кровь. Кровь звала, кровь пела под тоненьким слоем кожи. Пела самую замечательную песню. Завораживала. Манила к себе. Ее хотелось.
Голод.
Голод, который невозможно утолить ничем. Голод, срывающий крышу. Кажется, с этой гребанной работой он запустил контроль над собственным организмом. А рядом с Флаки напряжение отпускало, и его место занимал он - голод.
Нельзя. Нельзя охотиться.
Снейк попытался отвлечься. Цвет и запах волос любовника всегда помогал, и Снейк зарылся носом в алые волосы. Пропуская пряди волос между пальцами, он старался не сжимать кулак и не дергать слишком сильно. Получалось не всегда. Но он старался.
Он больше не потеряет никого на этой блядской войне. Никогда больше.
Голод...
Маленький доктор догадывался, что с ним творится, но боялся спрашивать. Сорвется же... Ему оставалось только гладить бережно затянутую в форму спину, перебирать живые, обвивающиеся вокруг запястья и пальцев прядки и подставлять шею. Бери. Разрешаю.
От запаха крови он впадал в деловитую перепуганную активность, и сейчас, чуя лишь тень этого запаха, желал хоть как-то помочь.
- Я неделю не был на поверхности... может, выйдем?
- Выйдем. Позже. Сорвусь.
Отрывистые фразы - потому что все силы уходят на борьбу с чудовищным голодом. Нельзя. И повторяешь себе раз за разом, что нельзя. Ведь умеешь же держать себя в руках, всегда умел, когда надо. А сейчас - надо. Очень-очень надо.
Такой отчетливый пульс. Такой знакомый ритм. Подчиняющий.
Плохо. Очень плохо. Сколько же он не ел?
- Подожди.
Оставалось одно - отойти подальше, за очередной знакомый поворот норы, отсекая себя от него. Успокоиться. взять себя в руки. Даже если придется прокусить собственное запястье. Даже если придется просидеть тут несколько долгих минут, чтобы потом пойти наверх. Вместе.
Одного его не отпустить. Очень уж он домашний, лабораторный, пушистый - ни в морду не даст, ни сбежит... Вот только не умеет оставлять в одиночестве - выдержал пару минут и снова пришел, обойдя, будто не заметив, мины и перешагнув растяжку - каждый раз переживает горло: а вдруг наступит?
- Ты на что обиделся? - а в алых глазах непонимание. Как котенка пнуть, право слово. И на виске синяя жилка бьется, как оглашенная, показывает - сейчас он свалится с давлением, под землей ему плохо бывает порой, нужно будет лечить и менять компрессы...
- Не обиделся. Голод.
Говорить о таком - тяжело. Тяжело даже сейчас. Даже с ним. Снейк не привык говорить иначе, нежели по работе. Что-то объяснять, что-то рассказывать - это не к нему, и он знает об этом. Да и не хочется волновать еще больше - вон как тревожится. Отпустить одного - нельзя, идти вместе?
Ну же, соберись, солдат. Ты сможешь. Это задание. И вы идете на разведку. На очередную ебанутую разведку, никому нахер не нужную. Идете....
Голод, ворча, отступает до следующего раза. Снейк улыбается одними уголками губ и чувствует, как немного теплеет взгляд. С запястья стекает собственная кровь, и он достает платок - перевязать.
- Сейчас пойдем. Переоденусь только. А ты...поешь?
- Подожди, - Флаки хмурит алые брови. И ресницы у него красные. И не только... странная масть. - Ты жрать хочешь что ли? Так бы и сказал.
Тонкая, тонкая кожа. Один удар запястьем по острому углу рядом, на косяке - и все, готов порез. Флаки морщится от боли, и протягивает руку - а по ней стекает горячей струйкой алая, яркая кровь. Он улыбается - неловко, будто предлагая что-то неприличное, и стоит совсем близко, своими босыми пяточками на холодном влажном бетоне пола, и поджимает пальцы ног от холода, и... и... кровь, ее как-то слишком много для такого бледного создания.
Кап. Кап.
Кровь капает на пол и каждый удар отдается в ушах.
Кап. Кап. Кап-кап-кап....
Крышу сносит почти мгновенно. голод срывается с поводка, с цепи, и кидается на...Снейк успевает только приструнить его настолько, чтобы не потерять остатки самоконтроля. Чтобы не...не изломанное тело на полу. Не обескровленное, искаженное мукой лицо. Не крики-крики-крики-крики.... Вместе с теплой, сладковатой влагой в него словно вливаются и силы и воспоминания, и голова идет кругом. неприятно.
Клетка. Вонючая. Деревянная. Животные. Бегают.
Еды нет, совсем, уже несколько гребанных суток. И воды тоже нет. Зато есть люди. Они кричат, ругаются и тянут жребий. В день по жребию. Ему столько не надо, он берет одного себе. Человек кричит в ужасе. Снейку все равно. Он ест. Впервые за две недели. Теплая, вкусная....
- Хватит, - оттолкнуть руку тяжело. Оттолкнуть, потому что необходимый минимум получен, а большего он не возьмет. Нельзя. Хотя хочется, хочется всего, сразу, много. Чтобы растворить в себе и никогда не оставлять. Всегда носить с собой.
Еще одна бирка среди прочих?
Пошло оно все на...
- Убери.
И после, тихо-тихо, неуверенно:
- Спасибо. Пойдешь?
- Сейчас, - Флаки улыбается так неловко, потеряно - смотрит куда-то сквозь. Своя память, своя смерть, свои страхи за узкими плечиками. - Сейчас, дай воды и пойдем.
Он перепачкан в крови, как в их первый раз, когда его повело от страха и потери крови. В болотном зябком холоде подземелий его запах - как флажок, как маленький яркий костер. Кровь, страх, возбуждение, азарт... От его реакции крышу сносит каждый раз. Маленький огонек во тьме для змея, выводящий в безопасность. А сильнее всего он пахнет в мягкой ямке между плечом и шеей, и можно уткнуться туда носом, уже не удерживаясь в тисках - голода нет, можно облизнуть солоноватую кожу, выслушать вздох, тихий, над самым ухом.
А еще можно принести воды и, конечно, аптечку. Без нее - никуда. Никак. Никогда. Можно перебинтовать ладонь, да и свое собственное запястье тоже, а потом потащить на руках в душ - мыться. И не выпускать, и почти урчать, тыкаясь носом куда-то в висок, благодаря и извиняясь. Не за то, что рана, а за то - что боль.
Разбудил. Растревожил. Плохо.
И хочется извиниться, в который уже раз, но слова опять не идут, и они сушатся, одеваются и идут гулять. Снейк идет за этим маленьким язычком пламени и чуть щурится. Он всегда осторожен, всегда настороже. Даже сейчас. Потому что главное - это охранять. Охранять от других хищников свою..своего...
Иногда Снейк не может определиться с названием, а потому думает просто - "человек". Со своим человеком. Человеком, которому надо поесть. Нормально.
- Так ты ел? - Вопрос, заданный в третий раз. Первые два раза на него не ответили. - Хочешь зайти куда-нибудь?
- Давай зайдем, - наконец, просыпается Флаки.
"Человек"... скорее, дикобраз. Алые волосы смешно топорщатся, и он снова пытается их пригладить заколками, а белые полосочки слетают, не выдержав его гриву. Красивый маленький дикобразик. Только вот шатается он нездорово... усадить на колени, пусть смотрят - это вам не ночной трактир, а приличное кафе, и на них оглядываются приличные люди. А, шли бы они. Доктор забывает поесть, заждавшись, надо его накормить - хоть с рук. В зеркале отражается алая грива и чуть сонные, усталые алые глаза. А Снейк снова скрыл лицо под гривой.
Накормить во что бы то ни стало. Снеку не нравиться, что любовнику - плохо. Он думает, что нужно задержаться а несколько недель. Денег хватит с избытком, еще и останется, а уйти сейчас нельзя. Откормить, растормошить.
Помочь. Как-нибудь.
Снейк не умеет помогать, только убивать. Но он пытается научиться. Правда, это оказывается невыносимо тяжело, но когда-то хамелеон решил, что оно того стоит. Флаки того стоит. Сейчас - особенно. А потом - дня через два-три - можно и на охоту. Сейчас - только Флаки.
Сам Снейк не ест, просто не спускает с рук маленького человека. Нужного. Любимого. Родного. Тыкается в алую гриву носом, бесшумно вдыхая запахи. И не забывая стабилизировать цвет собственной шевелюры на нейтрально-каштановом. Не запоминающемся. Обычном.
С каким бы удовольствием он тут всех перебил бы! Чтобы никто не смотрел на Флаки. На его Флаки. Его.
Хочется зашипеть на вех и сразу.
Снейк улыбается в алые волосы плотоядной улыбкой.
- Как ты тут?
Этот вопрос подразумевает многое. Как ты проводил время? Что делал? Ел ли? Спал ли? Отвлекался ли от своих исследований? И многое, многое другое. А еще Снейк улыбается потому, что привез маленькому доктору сюрприз, но не отдаст его пока. Пока - не отдаст.
Ему не хочется отдавать Флаки никому, даже его чертовому увлечению.
- Я соскучился, - маленький доктор мечтательно улыбается, грыз его пальцы вместе с едой и незаметно их облизывал, и снова ему улыбался. Грива укрывала его почти целиком, и прядки незаметно льнули ближе, гладили его мягким шелком. - Работал. Простыл немного снова.
Как в подтверждение своих слов, Флаки раскашлялся и поежился немного, потерянно улыбаясь. Его взгляд остановился на паре за окном: эмоционально болтающем, жестикулирующем юноше и тоненькой смеющейся девушке, и даже по запаху стало понятно - он загрустил.
Спрашивать о задании? Снейк никогда не рассказывает. О прошлом? Тем более. Говорить о своей работе? Да зачем...
Просто быть рядом - так хорошо и приятно, так правильно. И кормить это чудо - тоже правильно. Вон как себ замучил! Поэтому когда еда на тарелках заканчивается, Снейк отрывается от шевелюры и теребит любовника, осторожно и почти ласково.
- Еще? Мало съел.
Ему хорошо сейчас и как-то совем по-домашнему уютно. Впрочем, он не знает, что такое дом. Точнее, он знает: дом - это там, где Флаки. Но сейчас ему хотело оказаться в родных катакомбах, подальше от любопытных глаз, которые так хочется выцарапать. А еще люди вокруг создают постоянный фон, как и город, и пахнут бензином, машинным маслом и тем специфическим городским запахом, который заставляет морщиться.
Этот город - его охотничьи угодья. И он славно поохотиться здесь, но не сейчас. Потом. Позже.
Проследив за взглядом Флаки, Снейк почти привычно давит вздох. Он не умеет разговаривать. Это - не его, если не по работе. И попытки научиться, должно быть, смотрятся жалко со стороны. Ну да чего там! Он же не человек, в конце концов. Хотя иногда так хочется им стать, до дрожи хочется. И тогда из глубины поднимается ненависть.
"Ненавижу...ненавижу..." - гулко-гулко в висках.
И потому: прижаться губами к виску, мягко.
И потому: провести кончиком когтя по шее - за завесою волос не видно.
И потому: вдыхать запах. Свой. Его.
- Красивый...красивее крови...
Снейк не умеет сравнивать, не умеет он и говорить комплименты. Он всегда говорит то, что думает.
До знакомства с Флаки он не знал ничего, красивее крови. Теперь знает.
Флаки снова улыбается ему - тепло, легко. Будто и не было того выматывающего тоской взгляда.
- Я наелся, Снейки. Пойдем, я хотел кроветворных купить... И тебе лекарств - аптечка почти пустая, - в его голосе мягкий укор, в глазах же - темная, старая тревога. Страх, что змей не вернется.
На них тут все же слишком сильно косятся, и доктор совершенно не желает внезапной драки и кучи трупов, ему в конце концов нравится этот район - а от неутоленного охотничьего инстинкта Снейка у него уже руки дрожат.
Снейк отвечает на улыбку едва заметным дрожанием губ и встает, не спуская с рук своего человека. Не выпуская. Взгляд из-под собственных лохм прицелен и серьезен, но когда он падает на любовника у него на руках, то становиться гораздо мягче и теплее. Так они и покидают кафе. Деньги Снейк предусмотрительно оставил на столике.
Он не выпускает Флаки даже тогда, когда они покидают кафе, потому что на мгновение ему кажется, что выпусти его - и больше уж точно не увидит. Никогда. Почему-то вспоминаются люминесцентные огоньки насекомых в джунглях. Их там было много, и они были красивыми. Снейк мог часами на них любоваться. Этих насекомых они ловили и использовали в качестве фонариков тогда, когда нельзя было выдавать свое местоположение.
Флаки напоминает ему вот такой вот огонек.
Выпустишь - и улетит. И не вернется.
Иногда змей ловил себя на беспричинном страхе потерять, и тогда думал о том, что все равно сумеет выследить. Что никогда не отпустит, не даст сбежать от себя. А еще о том, что просто не сможет - отпустить. Только не Флаки.
- Поработать бы, - тянет доктор тихонько, забывшись, и Снейк вдруг вспоминает, что под этой растрепанной шевелюрой скрывается вообще-то как минимум острый ум. Возможно, один из лучших ученых своего сектора... Это все же повод для эгоистической радости - мое. Никакой науке, никаким коллегам, никаким подопытным не отдам. Мое. В катакомбах трудно организовать лаборатории... очень трудно. Но возможно.
- Что для "поработать" нужно?
Флаки растерянно улыбается, будто не верит в саму возможность.
А змей думает о том, что как еж вовремя он захватил из лаборатории, из которой в этот раз забирал данные, тот образец, что валялся сейчас на дне его вещмешка, аккуратно запакованный в небольшую, но очень крепкую коробочку - портативный переносной холодильник. Тогда ему захотелось сделать подарок, но он не знал, что можно подарить - и в итоге выбрал вот такой вот своеобразный дар. Оказалось, что очень в тему.
Он слушал о том, что требуется его любовнику и прикидывал, сколько это займет ресурсов и как бы незаметнее все провернуть. Лаборатория требовала значительных энергозатрат, а значит, придется делать собственный генератор, потому что отвод напряжения с электростанции в таких объемах обязательно заметят. И нужно будет приобрести хороший стационарный генератор из тех, что недавно начали выпускать для армии.... Он позволит достичь половины требуемой мощности. И оборудование....
Снейк строил планы, прикидывал средства и способы и слушал. Он слушал очень внимательно, боясь упустить хоть что-то из того, что рассказывал любовник. И смотрел на его раскрасневшееся лицо, на радостно сверкающие глаза.... Змею казалось, что внутри Флаки разгорается яркий-яркий огонь - из той небольшой искорки, светлячка на ладони. И превращается в лесной пожар.