Стасевич Виктор : другие произведения.

Кипарисовый Дождь

"Самиздат": [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:


 Ваша оценка:

   Стасевич В.Ч.
  
  Кипарисовый дождь
  
  Все подчиняется Времени и Временем проверяется. Эту мысль мне нашептал старый крот, высунувший краешек своего носа из под вороха листьев. А может, мне все приснилось, и запах прелых хвоинок в Диковинном лесу, и плотные почему-то красноватые сумерки, словно выступающий суглинок в овраге, и шерстистая спина уставшего кабана Клыкана, мерно перебирающего копытами по мягкой лесной земле... Даже не знаю, но можно быть абсолютно уверенным, что Время в деревне под названием Пеналеп, как ткань удивительного покрывала, расшитого умелой рукой событий, и никто не знает, какие сейчас появятся узоры, никто не может сказать, куда приведет замысловатый рисунок, в какие приключения окунет вас с головой. Ясно только одно, не порваться этой ткани никогда, и не закончатся витиеватые линии узора черными нитками, все будет прекрасно, как утреннее солнце за пригорком, на котором растут обычные подсолнухи и стоит старый дорожный столб, в оранжевую полоску, как на тигриных лапах...
  
  Душистый горошек
  
  В деревушке Пеналеп, раскинувшей свои чудные домишки среди небольших пригорков чуть выше змеистой речки, всегда неожиданно появлялись новые обитатели. И старожилы, то есть, кто уже успел до них поселится в деревне, может даже лишь час назад, всегда с большой радостью встречали поселенцев. И уже на следующий день все дружно делились своими воспоминаниями и дружеской поддержкой, сдабривая душистым чаем неспешную беседу.
  Так произошло и в этот день, кстати, ничем не примечательный день. Как обычно стая мух летала наперегонки за мячиком вихрастой ребятни, старая вывеска на харчевне "Сухарь на дорогу" скрипела под ленивым ветром, листва на вязе перешёптывалась с лёгкой клубящейся пылью на дороге... Да, да именно в этот день рядом с густым раскидистым топинамбуром поселилась Нунойка. Она облюбовала пустой домик, раскрашенный, словно банка из-под зелёного горошка. "Вот здорово, - подумала она, - я так всё люблю в горошек". И вскоре среди ветвей ивы появилась верёвка с сохнущим бельём. Нунойка суетилась вокруг своего дома, вскапывала грядки, причёсывала траву, - газон должен быть ухожен, - посыпала дорожки песком и сажала вдоль них бархатцы смоляной душистости. Всё должно быть красиво и приятно. Между ветками старого клена она повесила громадный оранжевый гамак, - вдруг нагрянут подруги или, что ещё хуже, родственники.
  Неожиданно во двор вошёл дядюшка Тимим с небольшим дубовым столом. Он тщательно осмотрелся и... поставил свой скрипучий стол прямо на грядку с душистым горошком, затем уселся на него, сосредоточенно посматривая на землю.
  - Ох, что вы делаете?! - всплеснула ручками Нунойка.
  - Я?! - Удивленно мигнул своими изумительными зелеными глазами дядюшка. - Да так, ничего. Посижу маленько, может, стихотворенье придумаю или вечный двигатель.
  - Вы знаете, - строго начала Нунойка, - стихотворенье не придумывают без клубничного варенья с пончиком и чаем.
  - Хм, - дядюшка Тимим беспокойно заёрзал на столе, и задумчиво, с явно скрытой надеждой, спросил, - а без чего нельзя придумать вечный двигатель?
  - Без томатного сока с хлебом и ветчиной!
  - Хорошо, буду придумывать стихотворенье про вечный двигатель, − смирился дядюшка.
  Нунойка вздохнула, вытерла маленькие ручки о фартук и пошла готовить, - творчество дело серьёзное.
  Когда дядюшка, раскрасневшийся от удовольствия и собственного аппетита, дожёвывал последний пончик, он вдруг подумал вслух:
  − Ещё немного и меня посетило бы озарение.
  - Оно приходит только на хруст кукурузных палочек и при этом надо находиться в гамаке, - Нунойка сердито морщила свой маленький носик и с показной деловитостью вытирала стол.
  - В гамаке?! - И недолго думая, дядюшка потащил свой стол к роскошному оранжевому гамаку.
  - Вы что же, в гамак со столом?!
  - А как же без него? Чертежи на чём же делать и... всякое там, лучше помогла бы старику.
  Нунойка фыркнула, одёрнула юбку и принялась помогать Тимиму. Через некоторое время, а именно после обеда ближе к ужину, они смогли затащить стол в гамак, где он безнадёжно застрял в неудобном положении.
  Так был спасён душистый горошек, только дядюшка Тимим сокрушался: "Такой стол, такой стол из чистокровных дубовых обрезков". И предавался философским рассуждениям, раскуривая трубку, набитую лепестками топинамбура. Кукурузных палочек к этому времени ещё не подвезли.
  
  Очарованный флейтой
  
  Мы никогда не задумываемся о звуках, хотя и говорим, что, мол, курлыканье журавлёв разбудило весну, или под завывание ветра у него родилась песня, или ... да что тут говорить, лучше надо слушать и смотреть. Ведь самое удивительное, что можно проглядеть именно ту тонкую ниточку времени, тот трепетный промежуток, когда начинает рождаться нечто, потом переходящее в песню, мелодию, самолёт, танец или великолепный абрикосовый пирог с начинкой из джубги...
  Вот так и не успели жители Пеналепа вволю погреться под летним солнцем, наслушаться песен птиц, а уже облетели пожелтевшие листья, и скоро первый снег ляжет на землю. Скоро по витиевато вьющейся дороге из-за пригорка появится рыжебородый старик Аким с матерчатым мешком за плечами. Все в Пеналепе знали, что как только он пройдет по глинистой дороге из Большого Оттуда в Маленькое Туда через Лукавую Балку в Захолмье, и как только жители деревушки услышат звонкий лай его куценогой собачонки, наступит Зима. Она уверенно накроет снежным одеялом землю, как тётка Пенона своих многочисленных приёмышей-племяшей, и тихой звёздной ночью вступит в свои владения. Но каждый житель ждал не только наступления Зимы, они с нетерпением ждали и старика, ведь он придёт обменивать подарки. О, это событие наполнено таинственностью и непредсказуемостью, как слово "охра". Самое немыслимое, что для каждого у Акима находилось в его бездонном мешке нечто ТАКОЕ, о чем вроде даже никто и не мечтал. Хотя, может, и бывали смутные подозрения на мечту, но никто не говорил о ней или о них... А они, Мечты, как слепые котята забивались где-то в глухих уголках души, и только ждали момента, чтобы показаться во всей красе. Однако разбудить их можно было в обмен на что-то очень для тебя дорогое, что ты хотел бы подарить самому близкому другу. Поэтому каждый житель уже приготовил заветный узелок и лишь ждал появления старика Акима.
  Да, в этот год он явно опаздывал. Уже осыпались все листья, и уставшие тучи, подтянув свои обвисшие животы, затрусили мелким дождиком за Высокие горы. Неугомонный ветер от безделья трепал на березе обрывок плаката с надписью "Во избежание...". Первый морозец с хрустом пробовал свои силы на лужах..., а рыжебородого всё не было. Даже Нунойка сердито стала поглядывать в окошко, передвигая узёлок с глиняным горшочком в глазурированную ромашку. Она перестала фыркать на Тимима, который без спросу взял старое бабушкино покрывало с зелеными бубенчиками и завернул в него свой двухколесный минитрактор. Сам дядюшка сидел на крылечке и нехотя теребил листья топинамбура, поглядывая на консервную банку, где сонно копался его любимец - дождевой червяк Васька.
  - Что ж это удумал он? - Обратился Тимим к Ваське. - Неужели застрял в дороге... или сочиняет где? - Но червяк сосредоточенно не обращал внимания на поскрипывание своего хозяина.
  - Эх, ты, - обиженно вздохнул дядюшка, - трубопровод гофрированный...
  - Чего к животному привязался, может, заболел старик. В дороге всякое бывает, - Нунойка доставала ароматные плюшки из печки. - И покормить его некому, все идешь и идешь... да когда он придет, в самом деле?! - Всплеснула ручонками Нунойка. Вдруг на улице послышался звонкий лай собачонки, ее веселый голос взбудоражил всю деревушку. Из каждого домика выбегали ребятишки, за ними торопились взрослые, семенили бабульки со своими внуками и заветными свертками.
  - Ах ты, рыжий проходимец, - ласково прошептала Нунойка, схватила кувшин и побежала на дорогу. Тимим бросился к минитрактору, вцепился в края покрывала и поволок его. Дед Аким брал разноцветные узелки, кидал их в бездонный мешок, и доставал оттуда пестрые свертки. Кто тут же разворачивал свой подарок, кто прижимал его к груди и торопливо бежал в укромный уголок. Тетка Пенона сидела на обочине, держала громадный узел. Она поглаживала желтую ткань, в которую было завернуто что-то... Нунойке достался бумажный цилиндр с нарисованным летучим змеем. Она испуганно сдернула колпак и, ее изумлению не было предела, − в голубой миске с высокими волнистыми краями росла самая настоящая герань. Нунойка радостно запрыгала, хлопая в ладоши. Тимиму в обмен на трактор, который скрылся в мешке как мальчишеский мячик, досталась странная палочка орехового дерева с дырочками. Дядюшка щупал ее и тихо сам себя спрашивал: "Что это за форсунка?" На оберточной бумаге было написано: "Очарованному флейтой". Обескураженный Тимим поплелся домой. Вечером, сидя на крыльце, дядюшка положил рядом с собой странную вещицу, не похожую ни на одну деталь известных ему механизмов, и задумчиво смотрел на заходящее солнце. Из дома были слышны восторженные голоса Нунойки и тетушки Пеноны.
  - Моя дорогая Гера будет жить на окне.
  - Что ты, соседка, она растет, а не живет.
  - Тетушка, вы ничего не понимаете, ведь это благородная Герань и этим все сказано. Ой, Васька, бездельник, куда забрался, брысь к себе в банку. Нашел теплое место. А что вам, тетушка, досталось?
  - Ах, голубушка, ты не представляешь, громадный ворсянистый коврик с надписью "Для ног". Очень теплый и гигиеничный. Я теперь укрываю им своих племяшей, им очень нравится, тепло и не дует.
  -Тепло - не тепло, дует - не дует, - думал Тимим, держа флейту в руках. Он еще раз её осмотрел и неожиданно для себя дунул в неё. Из флейты выскочил, именно выскочил, как потом говорил дядюшка, очень странный звук. Он проник в самое сердце Тимима и дядюшка... заиграл на флейте. Это была красивая древняя песня Зимы. На крыльцо вышли Нунойка с Пеноной и от удивления замерли. А музыка потихоньку стелилась по деревне и уходила далеко-далеко к Высоким горам... и тут пошел снег. Он тихо падал на землю под звуки флейты...
  Туча
  
  До Нового года оставалось несколько дней, полных забот, предпраздничной суеты и приятного ожидания с миндальным привкусом, когда закрываешь глаза. И случилось событие, - в эти взбалмошные дни у поселившейся на подоконнике Герани появились бутоны. Они были свернуты из зеленого бархата листьев в прожилочку и вызвали такую бурю восторгов, что дядюшка посмотрел в окно и с опаской произнес не понятно о ком: "А не отвести ли её к нашему врачу Никодиму?"
  Нунойка задумчиво посмотрела на дядюшку и, как бы сомневаясь, сказала: "Пожалуй, я сама справлюсь. У меня уже опыт есть, когда у Жанет были щенки, я за ними ухаживала. Думаю, осложнений не будет, главное усиленное питание", и тут же принялась обильно поливать цветок.
  Тимим вздохнул и заковылял во двор, где в сараюшке в промасленных ящиках с запахом дегтя хранились праздничные ракеты. Дядюшка был назначен очень ответственным лицом в Пеналепе по новогоднему фейерверку. И Тимим, как старый солдат, всегда держал заветный ящик в сухом месте. В этот вечер он решил, что для верности не мешало бы подсушить ракеты. Дядюшка занес ящик в дом и поставил его на лавку в угол, подальше от печки. Довольный собой он вышел на крыльцо раскурить трубочку и послушать новую песню на флейте, которую он сам сочинил и сам же исполнял.
  Холодное мерцание звезд, игра на флейте и заунывное подвывание соседской собачонки Жанет вызвали поток воспоминаний и дядюшка, смахнув набежавшую слезу, решил, что на сегодня хватит. Завтра с утра ему предстояло пойти в лес и протоптать тропинку к полянке Праздников, где росла самая красивая елка. Жители Пеналепа никогда не рубили елок, а праздновали всегда с одной и той же на Праздничной поляне, но до нее надо было перейти через два холма и ручей. Поэтому Тимиму предстояло не только протропить дорогу, но и укрепить ивовыми прутьями переправу, поставить перила, чтобы какой-нибудь пострел не свалился в воду.
  Утром он одел свои старые снегоступы, засунул за пазуху большую сладкую ватрушку и, напевая песенку кармазиновых сурков, пошел в сторону леса. Снег был рыхлым и искрился под снегоступами. Дядюшка шел по сугробам с легким настроением, как предновогодний морозец. Он подошел к ручью, посмотрел, как тот извивается под белым снежным покрывалом, иногда откидывая его край, выскакивал на камни, где в воде с мальчишеским задором играли солнечные зайчики. Тимим вздохнул, блаженно щурясь, потоптался на заснеженном валуне и отправился к ивам рубить прутья.
  Мостки получились на славу, с настилом и плетеными перилами, теперь по ним можно проходить степенной гусыней какой-нибудь тетке или бежать сломя голову с гиканьем и криками поселковой ребятне. Дядюшка покрякал от удовольствия, достал ватрушку, набрал воды из ручья и уселся на другом берегу на сваленном деревце. "Нет, что ни говори, а день чудесный", рассуждал Тимим, откусывая вкусную ватрушку-посыпушку.
  После небольшого перерыва дядюшка встал и пошел дальше. Вскоре он вышел на заснеженный луг, за ним лежал перелесок с лохматыми маленькими елочками и скромными березками, а потом открывалась большая Праздничная поляна. В центре поляны возвышалась пушистая новогодняя елочка, не такая уж большая, но удивительно красивая и необычно радостная в искристой снежной шубке. Дядюшка, как и все жители Пеналепа, очень ее любил. Он протропил к ней тропинку, остановился и невольно залюбовался. Ему показалось, что уже зазвучали праздничные песни, захлопали хлопушки, зазвенели колокольчики ... Нет - это только показалось, он потряс головой и принялся кружить в снегоступах вокруг елочки, утаптывая полянку. В какой-то момент ему опять послышались голоса, вернее перезвон. Он остановился, приподнял треух и прислушался. Точно, где-то из глубины леса доносился странный мелодичный звук, будто звенела капель с прошлогодних сосулек.
  Тимим пошел в сторону странного звука. Прошел небольшой лесок, вышел к широкой балке и увидел на ее дне среди чахлой черемуховой поросли дым. Нет, скорее это был не дым, а кусочки тумана, слипшиеся в некое подобие тучки.
  - Вот те раз, - недоуменно потер себе нос дядюшка, - это что ж за безобразие среди зимы?
  - Где вы видите безобразие? - услышал он простуженный голос, как хруст веток в осеннем лесу. Тимим повертел головой в поисках говорящего и неуверенно, как бы пробуя на вкус зимний воздух, спросил:
  - А вы, собственно говоря, кто?
  - Разве не видно - туча. Хотя какая туча, так, остатки, на полведра с огрызочком.
  - С огрызочком, - удивился Тимим, - не понятно, но все равно..., нет, а кто говорит?
  - С вами говорит туча по имени Жуча, обычная дождевая с признаками грозы.
  И тут дядюшка увидел лицо в клубящихся витках тумана, то есть тучи. Да-да, самое настоящее лицо, с широкими пышными щеками, как булки у пекаря, маленьким носиком, похожим на дикую грушу, и небольшие, но очень печальные глаза. Тимим от неожиданности сел на снег, снял шапку и обтер лоб:
  - Вот надо же, в самом деле облако. Как тебя сюда занесло, ведь зима на дворе, да не просто зима, а ее середина.
  - Ох-хо-хо, и не говори, сама не знаю, как прожила все это время, а так осенью летела, летела, устала, решила полежать в балке, да вот в ветках запуталась, до сих пор не могу выбраться, как только не крутилась, исхудала, - и туча принялась плакать маленьким дождиком. Капельки падали на ветки кустарника, тут же превращались в сосульки и звенели, звенели...
  - Ладно, не разводи гололед, придумаем что-нибудь, - Тимим сердито нахмурился на небо, видно, мысли в его голове побежали, как весенние мухи.
  - Знаешь - пошли к нам, там есть большой сарай, до весны, думаю, доживешь, вот только не хнычь, от этого ты и худеешь.
  - А как я выберусь отсюда, запуталась, как карась в сетях.
  - Проще простого, - дядюшка резво скатился в балку, вытащил топорик и подрубил под тучкой ветки. Она облегченно вздохнула, попыхтела и медленно поднялась над лесом, от удовольствия пуская маленькие молнии и грозы, больше похожие на бенгальские огни.
  - Ты это - высоко не поднимайся, мороз все-таки на улице, ветер может подняться, сдует еще ненароком. Сейчас лети к ручью, я подойду туда же, дальше сама не лети, там открытое место - сдует.
  За ручьем дядюшка по-хозяйски привязал один конец бечевки к тучке, другой взял в руки и пошел к деревне. Они пришли в Пеналеп затемно, дядюшка с трудом затолкал тучку в большой дровяной сарай, правда, дрова предварительно пришлось вытащить. Туче сарай понравился, тесноват, зато теплый.
  На следующий день, то есть в последний день Старого года, все жители Пеналепа в ярких костюмах потянулись на Праздничную поляну. Дядюшка одел старый гусарский погон, неизменный его карнавальный костюм, взял ящик с ракетами и обмер от ужаса. Ящик был не просто мокрым, он был сама вода, с него ручьями текло со всех щелей.
  - Нунойка, - закричал Тимим, - ты что с ящиком сделала?!
  - Да ничего я не делала, - ответила Нунойка, прихорашиваясь перед зеркалом, - лучше посмотри, какие у меня новогодние кружавчики, прямо как настоящие снежинки.
  - Какие снежинки, ты что сделала с ящиком?! - не унимался дядюшка.
  - Да ничего я не делала, так, на время Геру на него поставила, когда на окне прибиралась, ну может, пару раз ее полила, - обиженно надула губки Нунойка.
  - О-о-о, - дядюшка уронил ящик, - все, праздник будет без фейерверка. Без огней и больших хлопушек.
  - Ты что, Тимим, гороха объелся?! - подбоченилась Нунойка, но тут же увидела мокрый ящик и как-то быстро сникла. - Дядюшка, придумай что-нибудь, ведь праздник испортится, ребятишки будут плакать, никто не будет водить хороводы.
  - А что я могу придумать, если ты не думала со своею Герой.
  - Ты грозы не мечи и на Геру не клевещи, она достойная мамаша, ждет цветковое пополнение, а от недостатка воды может заболеть.
  - Какие тут грозы... - дядюшка осекся на полуслове, - грозы, точно грозы. Жучка, ко мне.
  И он кинулся к сараю. Нунойка смотрела на него и уже решила доставать йод для лечения больного родственника, как увидела выплывающую тучу из дверей.
  - Это тучка - Жучка, - радостно сказал Тимим, - она нас выручит, да и на празднике повеселится, ведь правда, Жучка?
  - А почему бы и не повеселиться, - сонно проговорила туча.
  Праздник удался. Туча зацепилась за верхушку елки, чтобы ее не унес какой-нибудь баловник-ветер, хохотала низким басом и пускала небольшие молнии и грозки. Вокруг елки бегали все жители Пеналепа от ребятишек до бабок, кидали снежками в тучу, а она весело кричала, что ей щекотно. Целую ночь играли в самые разные игры, угомонились только к утру. А утром был другой год, настоящий Новый.
  
  
  День рождений или кармазиновые сурки
  
  Как-то раз, наверное, в четверг или, на худой конец, в субботу, Нунойка сказала дядюшке:
  - Знаешь, Тимим, все-таки хорошо, что у нас есть замечательные знакомые сурки...
  - Кармазиновые сурки, - поправил ее Тимим.
  - А я что говорю?! Всегда ворчишь, слово сказать не даешь... так вот, о чем это я, а... мне они все нравятся, у них так много необычного, и все они такие милые, особенно Мамаша сурчиха и Папаша сурок, а дети просто прелесть.
  - В прошлый раз эта прелесть сгрызла мою табуретку.
  - У детей зубы режутся, а он деревяшку пожалел.
  - Чего там деревяшку, они и гвозди проглотили.
  - Детям железо нужно для успешного роста. Так мы пойдем в гости или будем весь день разговаривать?
  - Я уже готов.
  Нунойка строго осмотрела дядюшку, вернее его костюм, стряхнула пыль с плеч, вытащила трубку и кисет с сухими листьями топинамбура из кармана и положила туда банку с леденцами.
  - Нечего детям дурной пример показывать, - она пресекла на корню любые возражения дядюшки. - Теперь посмотрим подарки, все-таки на день рождений идем. Надо же, все семеро сурчат родились в один день, здорово. Даже у моей Геры цветы в разные дни распустились. Так, сушки, мешочки с семечками, кедровые свистульки, все на месте, можно идти, - она прикрыла соломенную корзинку льняной салфеткой с розочками, и они вышли из дома. Дядюшка открыл сарай и за бечевку вывел тучу Жучу. Из окна соседнего дома выглянула тетушка Пенона.
  - Здравствуйте, соседи. Куда это вы отправились?
  - В гости, тетушка Пенона, к кармазиновым суркам. Сегодня у них как раз день рождений семерых малышей.
  - Ой, как здорово, можно я с вами пойду?
  - А тебя, тетка Пенона, приглашали? - Насупился дядюшка.
  - Что с того, - возразила Нунойка, - пойдемте, тетушка, только подарки возьмите.
  - Хорошо, хорошо, у меня как раз есть семь пар замечательных шнурков.
  - Послушай, Нунойка, из чего сделаны леденцы, которые ты мне дала, ни вкуса, ни запаха?
  - Леденцы как леденцы, в лавке купила, мне очень понравился рисунок на баночке, такая бабочка с красными крылышками, как настоящая.
  - Какая бабоска? - С трудом проговорил Тимим. - Тут зук наисован.
  - Ах, какая у тебя дурная привычка - говорить с набитым ртом! А в банке с жуком лежат мои камушки. Кстати, очень ценная коллекция речных голышей.
  Дядюшка сразу же вытащил так называемые леденцы и положил в коробку, на крышке которой красовался жук на колесиках с рогами. Нунойка увидела свою баночку, всплеснула ручками и с укором выговорила дядюшке:
  - Ты всегда все перепутаешь.
  В это время к ним подошла тетушка Пенона в платье как капустные листья с громадной сумкой, из которой торчали концы разноцветных веревок. В другой руке она держала поводок с собачонкой Жанет. Тимим, увидев веревки в сумке Пеноны, поинтересовался:
  - Это что же за шнурки такие?
  - Цветные шнурки для морских путешествий, - гордо ответила тетка.
  - А-а, - протянул дядюшка, - я думал, бельевая веревка.
  - Дядюшка, - строго посмотрела на него Нунойка, - тебя нельзя вывести в люди. Лучше крепче держи бечевку, чтобы ветер не угнал тучку Жучку.
  - Да, дядюшка, пожалуйста, держи покрепче веревочку, - проговорила тучка.
  - Ох, держу, держу, пошли, что ли.
  И они пошли. Дядюшка с тучкой на веревочке и под ручку с Нунойкой и ее корзинкой. За ними важно вышагивала тетушка Пенона с сумкой и с вертлявой Жанет на поводке. После нескольких остановок - Жанет захотела; наставлений - держи крепче веревку, не будь букой; восклицаний - ах, какое сегодня небо! Где ты видел такие цветочки?! - они пришли к косогору, где были норы сурков. У самой большой, парадной норы, сидел Папаша сурок. Он сложил лапки на пузе и тихо подглядывал сон Мамаши, которая тут же спала за его спиной, свернувшись калачиком.
  - Привет дерматиновым суркам! - гаркнул дядюшка.
  - Кармазиновым, - сердито прошептала Нунойка и громко добавила: - С днем рождений вас!
  - Ох, ох, - Папаша открыл глаза и удивленно уставился на гостей.
  - А-а, пришли, - сонно протянула Мамаша, - а мы тут все в заботах да хлопотах.
  - Где новорожденные? - спросила Пенона.
  - Сейчас, сейчас, - ответил Папаша.
  - Позвать надо, - сказала Мамаша.
  - Точно, - поддержал ее Папаша и засвистел. Из разных нор высунулись семь любопытных мордочек.
  - Дети, начинается ваш день рождений.
  - Ура! - закричали сурчата и принялись носиться под радостный лай Жанет.
  - Вы не бойтесь моей собачки, - сказала Пенона, - она очень воспитанная.
  - Да, я очень воспитанная, - согласилась Жанет.
  - Кто ее боится?! - удивились сурчата.
  - Кто меня боится? - не меньше удивилась Жанет.
  - Ее надо отпустить, пусть побегает.
  Собаку отпустили, подарки раздали и пошли за праздничный стол в парадную нору. Бечевку с тучкой дядюшка привязал к маленькой березке, крикнул ей: "Не скучай", и залез в нору.
  Как только кончился пирог и был выпит чай с земляникой, сурчата с Жанет побежали на лужайку. Мамаша сурчиха, Папаша сурок, Пенона, Нунойка и дядюшка остались чинно сидеть за столом и вести беседу. Но не успели Тимим и Папаша обсудить преимущества стамески перед велосипедом, а тетушка и Нунойка навосхищаться кружевом Мамаши, как в нору забежала самая маленькая из детворы, Малышка сурчиха, и быстро-быстро заговорила: "Там, они, бум, а она как полетит, а он за нее бах и их нет".
  - Не понял, - мотнул головой Тимим.
  - Тучу оторвало, - крикнул Папаша и заторопился из норы, за ним кинулись остальные. Точно, на месте тучки не было, как и одного из сурчат. Оказывается, сурчонок привязал к бечевке Тимима свой подарок, красную веревку Пеноны, но налетел ветер и унес тучку с сурчонком. Все побежали вдогонку за ними. Вскоре увидели на пригорке Жучку, которая зацепилась за елку, сурчонок болтался на веревке чуть выше нижних веток.
  Вместе аккуратно сняли тучку и шалуна сурчонка. Тимим сказал, что больше без присмотра не оставит ее, а она, надув губки, ему ответила: "Было бы хорошо, а то лопаете всякие булки в норах, а мне скучать".
  Решили впредь так и делать, а сейчас тучка согласилась покатать сурчат.
  - Только по одному, пожалуйста, и под привязанным присмотром Тимима, то есть пусть он держит за длинную веревку меня и малыша.
  Вволю накатались, навизжались, налаялись, набегались, накувыркались, напрыгались, навалялись. Домой пришли, когда солнце садилось за пригорок.
  - Нет, до чего же шумно у них, - ворчал дядюшка, - и леденцы из твоей коробки они сгрызли, а ты говорила, что это камушки.
  - Камушки! - невозмутимо отвечала Нунойка. - Но они же речные и потом - у детей зубы режутся.
  
  Ойка
  
  Прошла весна с большой водой, с шумными прилетами птиц на озера, со снежными полянами первоцветов среди щетинистой травы, с первыми запахами сырой земли, теплым весельем свежего солнца. Прошла, поспешно скрылась за первым громом, унеслась с кукушкиной песней, вслед за ней пришло лето, степенно, хотя и неожиданно, по-хозяйски прихорашивая лес в пышную сочную зелень, раскидывая яркие лоскуты луговых цветов. Лето пришло, казалось, надолго, а может, навсегда.
  Тимим с Нунойкой возвращались с утренней прогулки по лесу. Они очень любили выходить рано утром, когда первые лучи солнца вязнут в стелющемся тумане, а сырой ночной воздух норовит забраться за шиворот и досмотреть свои ночные сны. Нунойка всегда куталась в большую стеганую куртку с оттопыренными карманами и ромашкой на спине. Дядюшка поверх свежей рубашки надевал свой неизменный свитер крупной вязки в исторических дырках от отвертки, прожженных паяльником, пробитых гвоздями, в масляных пятнах, в белесых кислотных проплешинах. На любые восклицания Нунойки о недозволенности такой одежды он всегда отвечал, что удобная одежда как приросший сук - не оторвать, не отрубить без боли. На прогулки они никогда не брали тучу, потому что та боялась простудиться. "Это все от зимних переживаний", - оправдывал ее Тимим, а сам чесал в затылке, пытаясь понять, что такое простуда тучи.
  Они возвращались, когда солнце перевалило далеко за полдень. Теплые вещи дядюшка нес в рюкзаке за спиной, а Нунойка была с обязательной корзинкой, пучком полевых цветов, с веточками свежей земляники. Они шли, разморенные солнцем и долгой прогулкой, шли и вспоминали прошлое лето, неприветливое с хмурыми облаками и проливными дождями. Вспоминать было очень приятно, потому что светило солнце, дорога была сухой, накатанной и прогретой с запахами мятой травы.
  Внезапно хорошее настроение пропало, стало тревожно и неуютно на дороге. Дядюшка остановился и хотел было набить свою трубку листьями топинамбура, как Нунойка приложила пальчик к губам и настороженно потянулась в сторону одиноко стоящего на лугу пня. Тимим тоже стал присматриваться к нему и вдруг услышал тихий детский плач. Они прошли среди травы к пню и увидели среди разлапистых корней маленького серого с желтоватыми пятнами зайчонка. Тот сидел с опущенными ушками и плакал. Нунойка всплеснула ручками и запричитала:
  - Ой, ой, кто же обидел маленького?
  Зайчонок от неожиданности сжался в комочек и забился под корягу.
  - Ты, малыш, не бойся нас, мы тебя не обидим, - сказал Тимим.
  - Правда, не обидите? - послышался тонкий голосок из-под заросшей мхом коряги.
  - Нет, что ты, выбирайся скорее, я тебе землянички дам, смотри, какой у меня пучок, - засуетилась Нунойка.
  - А ты не лиса?
  - Я? Какая из меня лиса, тоже скажешь.
  Появилась взъерошенная мордочка зайчонка, он с интересом посмотрел на дядюшку, на умиленную Нунойку, вздохнул облегченно и тут же опять заплакал.
  - Я потерялся, мама всегда говорила, что я потеряюсь, если буду бегать далеко от нее. А я боюсь лисы, мама говорила, что она злая и ест маленьких зайчат, а я не хочу, чтобы меня ели, я сам хочу есть, и-и-и-и... - затянул он.
  - Вот опять за свое, - растерялся дядюшка.
  - Ты ничего не понимаешь в детях, вот возьми землянички, а тут у меня еще клевер есть, - она протянула малышу пучок листьев и ягоды. Зайчонок быстро все запихал в рот.
  - Как тебя зовут?
  - Ойка.
  - Как, как, я не понял?
  - Зайчонок Ойка.
  - Не говори с полным ртом, - принялась поучать его Нунойка.
  - Мама тоже всегда так говорит, но меня в самом деле зовут Ойка.
  - Хорошо, Ойка, а где же маму твою искать?
  - Не знаю, - вновь захныкал зайчонок.
  - Ладно, ладно не плачь, найдем твою маму. Ты лучше вспомни, где вы живете, где ваша нора или дом какой.
  - Я не помню, только знаю, что с нашего капустного огорода виден ручей и над ним склонилось большое дерево с кривым стволом.
  - Ха, так это же на Большом Бугре, точно - там зайцы живут. Вот что, Нунойка, ты сходи туда и приведи мамашу или, может, кто знает, у кого потерялся зайчонок. У короткохвостых, наверное, переполох. А я тут посижу, пригляжу за востроглазым.
  Нунойка как-то странно без лишних разговоров поставила корзинку на землю и зашагала в сторону ручья. Дядюшка присел на пенек, достал трубку и, шурша листьями топинамбура, принялся ее набивать. Зайчонок повозился немного в траве и уснул. Тимим пускал дымные кольца и с тихой радостью где-то под мышкой смотрел на летний лес.
  - Все-таки хорошо на свете, - шептал он, поглядывая на вздрагивающие ушки зайчонка, видимо, тот во сне убегал от лисы.
  Вскоре пришла Нунойка с ворохом зайцев и перепуганной мамашей - толстой зайчихой. А Ойка так и не проснулся, его унесли спящим с подрагивающими ушками.
  
  Спасение утопающих или мускатно-ореховый
  пирог вприкусочку
  
  По лесу бежал небольшой поросенок с полосатой спиной и мокро-розовым, как свежий мармелад, пятачком. Он не просто бежал, а летел, как упругий резиновый мячик, ломая сучья, взрывая листву низкого кустарника, петляя по скользким склонам логовин, недовольно похрюкивая, если больно цеплялся плечом за корягу. Любому прохожему, а также немного задремавшему под кустом, становилось ясно, что чадо решило немного отдохнуть от взрослых родственничков. Сутунок, а это был именно он, поросенок с изрядно шерстистой холкой и большими прижатыми к спине ушами, мог только спешно хрюкнуть в подтверждение.
  Неожиданно он выскочил из чащобы на пригорок чуть правее Пеналепа, если смотреть со стороны Высоких гор. Перед ним лежало небольшое, но очень хитрое и топкое болотце по прозвищу Тряская. Хитрое оно было потому, что казалось всем большой лужей с чахлой осокой на берегу, хотя было первостепеннейшим болотом. А топкое потому, что в нем безвозвратно пропадали вещи, будь то брошенный левой рукой угловатый сиреневый камень из ручья или случайно залетевший красно-полосатый мячик. Так вот, у Сутунка при виде такого зрелища в обеих дырочках пятачка сладко засвербило.
  - Повезло, ох, как мне сегодня повезло, - довольно хрюкал вслух поросенок, - ведь надо же, удалось не только сбежать от старого пня Клыкана, но еще встретить на своем пути такую первоклассную лужу! Ух-хо-хо-хрю, отведу я сегодня душу-у-у - славно поплескаюсь.
  После этих хрюкнутых речей Сутунок радостно заверещал на всю округу и побежал по склону. Он влетел в болото со скоростью гоночного верблюда. Раздался громкий, но слегка глуховатый "Хлюп" и все затихло. Первоначально поросенок даже не понял, куда он влип, но когда до его теплых ушей дошла холодная вода Тряской, он не на шутку испугался. Визг о помощи утопающим понесся во все стороны, не разбирая дороги. И в первую очередь он влетел в нору Магараджика. Никто бы и не удивился, почему так получилось, ведь жилище лохматого и носатого было вырыто как раз над болотом на склоне бугра.
  От такого пронзительного звукового сигнала из норы выскочил сам Магараджик, стряхивая комочки земли с копны черно-коричневых волос и поправляя портки. Он уставился на торчащее из болотной жижи рыльце Сутунка и так сморщил свой нос, что тот уменьшился, по крайней мере, на длину двух банок сливового повидла.
  - Нет, каков нахал! - После недолгого молчания фыркнул Магараджик, - я не успел выкушать свой бублик с дырочкой и чаем по-аглицки, как он туда же.
  - По-мо-гите-е-е, буль, хрю-ю-ю, - в ответ донеслось до носатого.
  - Будь вежливым и изъясняйся с четкостью телеграфного столба, - строго поучал Магараджик, - а то тут развелось молодых да наскоро спелых, что дыхание в зобу ломит. Если вам угодно, - уже прокричал лохматый, вздергивая палец в сторону солнца, - я в дыть седьмом году от великого батона уже строил свою нору, вы тодыть, наверное, даже лаптем щи не хлебали, а туда же.
  В ответ ему донеслось только тихое похлюпывание, что еще больше раззадорило Магараджика.
  - А вот нам отвечать надоть, мы вам не перловки жмень, да и ее подыть найти надо. Если вам угодно, так я еще в большой потоп за валенками ходил, такой мороз был, что мы мерзли, как прокисшие кубики в коробке, но ничего, донёс, не то, что нонешние и не хвалюсь, и нос не задираю, как некоторые из присутствующих.
  В это время мимо проходил дядюшка Тимим с механической удочкой для ловли особенно больших рыб. Он не заметил тонущего Сутунка, а остановился около Магараджика и спросил:
  - Ты, сосед, на кого так пыль свою расходуешь?
  - Да вон погляди, - ткнул пальцем в сторону болота шерстистый, - видишь, он еще пузыри не научился пускать, а туда же.
  Тимим глянул на болото и ахнул, когда увидел торчащий пятачок и пару кончиков ушей из мочажины.
  - Ты что, ржавый гвоздь, ослеп, он же тонет, помогать надо! - И тут же прокричал Сутунку: - Держись, парень, я мигом, только за веревкой сбегаю. А ты, пень носатый, смотри, чтобы он совсем не ушел в болото.
  Сердито помахал кулаком Магараджику и побежал в деревню.
  - А я вам не слепой, можно сказать, я первый его заприметил, - замялся лохматый, - все вам Магараджик плохой, а я, может быть, впервые в жизни подвиг совершить решил без утреннего чаю, это вам о чем-то говорит? Нет?! Так вот то-то же, сидите тогда и не лезьте туда же.
  Вскоре прибежал Тимим с веревкой и тучей, за ним увязалось все население Пеналепа, как только прослышали от Нунойки, что в болоте поросенок тонет. Последней припыхтела тетка Пенона и принялась наполнять окружающий воздух оханиями, причитаниями и густыми запахами тертого мускатного ореха, ее как раз оторвали от печки, где она пекла знаменитый мускатно-ореховый торт вприкусочку с комковым сахаром и душмянистым чаем.
  - Ты, тетка, охолодись, - строго сказал Тимим.
  - Какой там охолодись, ребенок в болоте! Ой, сейчас мое бедное, надорванное старым одеялом сердце лопнет на мелкие кусочки и разлетится вдребезги.
  - А вот сорить рядом с моей норой я не позволю, - повернул свой нос Магараджик в сторону Пеноны, - ишь, кусочки разлетятся! Вам что тут Новый год, конфитюр разбрасывать! Разве не видите, мы тут, можно сказать, спасательными работами организуемся.
  - Так, все замолчали, - уже грозно проскрипел Тимим, потом обратился к туче и тростниковому суслику малышу Цуне.
  - Жуча, ты аккуратно подлети к поросенку, а малыш зацепит веревкой за его пятачок. Как только я свистну, потихоньку поднимайся, а когда он немного вылезет на поверхность, постарайтесь другой веревкой перехватить его под брюхо.
  - Постараемся, - суслик с радостью схватил край веревки.
  - Конечно, постараемся, куда нам деваться, - мрачно добавила тучка.
  - Нет, постойте, давайте я привяжу Цуню к веревке, свалится еще ненароком, - поторопился дядюшка. Потом он привязал малыша и туча медленно поднялась над болотом. Когда она подлетела к утопающему, то суслик набросил на пятачок петлю, Тимим тут же свистнул, как заправский разбойник. Тетка Пенона от свиста сразу же села и схватилась за сердце, а Нунойка кинулась к ней, обмахивать платочком. Туча так напряглась и изменилась в форме, что больше напоминала дымную морковку, чем кучерявую тучку. Через некоторое время на поверхности появилась голова, а потом и передние ноги Сутунка. Он от радости и страха заверещал, как сто поросят. Суслик испугался и точно бы свалился в болото, если бы не был привязанным.
  - Ох, и верещит же этот с пятачком, - закрыла ушки руками Нунойка. Тимим же не обращал никакого внимания на поросячьи звуки, он помахал суслику и тот второй веревкой перехватил под брюхом Сутунка. В это время тучка не выдержала и резко опустилась к болоту, да так низко, что поросенок снова нырнул в болотную жижу, а за ним и Цуня.
  - Что ты делаешь?! - прокричал Тимим. - Скорее поднимайся, ты же их утопишь!
  Вокруг все заохали, заахали, кто-то из мелюзги заплакал и попросился домой, но туча как только поняла, что суслику угрожает опасность, взмыла вверх и вытащила его. Вся пеналеповская ребятня замахала руками и прокричала восторженное "Ура". Туча, пыхтя и сопя, осторожно подлетела к Тимиму. Он отвязал суслика, взялся за веревку, к которой был привязан поросенок, и прокричал окружавшим его жителям: "Взялись дружно и потянули!"
  Первым схватился за веревку Магараджик и тут же со всех сторон кинулись помогать дядюшке. Даже беспокойная тетка Пенона отстранила Нунойку, бодро вскочила, лихо подбежала к концу веревки и ухватилась за нее как заправский боцман. Долго тянули поросенка, но все безрезультатно, слишком он был тяжелым и Тряская очень уж не хотела его отпускать, видимо, понравился он ей. Никто не знал, что делать, но тут на косогор вышел дядька Сутунка, старый Клыкан, громадный кабан со сломанным клыком и седыми бакенбардами. Он поводил большим, потертым, как кирзовый сапог, пятаком, сердито хмыкнул и подошел к толпе на веревке.
  - Отойдите все, - пробурчал он, - сейчас я ему задам желудевой шелухи, будет неделю чесаться.
  - Не ругайся, дядя Клыкан, - проговорила устало Нунойка, - надо вытащить Сутунка.
  - А я что хочу сделать? - сказал кабан, взял зубами конец веревки и так дернул, что Сутунок вылетел из болота, как пробка шампанского, с шипением, пузырями и приличной скоростью. "Ура" теперь кричали так долго, что туча приняла форму чайника на плите. Увидев такое преобразование тучи, тетка Пенона взмахнула руками и запричитала:
  - Мой мускатно-ореховый пирог, наверное, трижды сгорел в черную корочку!
  - Не-а, - проговорил вихрастый племяш тетки, - я сбегал и вытащил его.
  - Какой примерный и хороший малыш! - умиленно сложила ручки Нунойка, - не то, что ты, дядюшка, никогда не вытащишь пирожки из печки.
  Тимим тяжело вздохнул, покачал головой и продолжал скручивать веревки. Неожиданно на его защиту встал Магараджик.
  - Нам, первостатейным героям вытаскивания пострадавших из луж, болот и прочей сырости не пристало лазать по печкам, помню, я еще только под стол ходить научился, а уже тоды геройством занимался, можно сказать, сызмальства приучен к подвигам, а какого им, нынешним, молокососам, а все туда же.
  - Где вы видите примерного малыша?! - прервала его тетка Пенона. - Ведь это не ребенок, а уничтожитель пирогов и тортов. Признавайся, репейная твоя душа, все съел за здоровье твоей тетушки, а?!
  - Каво там, - удивился малыш, - хочешь, шоб я объелся, спекла такой громадный пирог. Им можно всю деревню накормить.
  - Ой, и правда, - обрадовалась Пенона, - он получился таким громадным, так что приглашаю всех к чаю с пирогом. Вас, дорогой соседушка Тимим, и вас, почтенный Магараджик. Ведь если бы не вы - утонул бы наш Сутунок.
  - И поделом ему, - сердито хрюкнул Клыкан.
  - Ой, да что вы, дети такие шалуны. Тем более он сам себя наказал, посмотрите на него - продрог, проголодался, перепугался. Он больше не будет, - принялась защищать поросенка тетка Пенона.
  - Самонаказание - лучшее противодействие при самовоспитании подрастающего поколения, - взъерошился Магараджик, - бывало, по молодости выйду на большак, сяду у колоды с медом и давай творить самонаказание, пример убийственный, помню, мимо пробегал бык с сумасшедшим рогом, дык при моем самонаказанном виде у него все рога отвалились, а было их штук двадцать, я потом чесалки из них делал, и ничего, подействовало - больше не стал, а ведь каков оборванец был, но воспитался, для детей главное вовремя придать значение. Они же все равно тудыть дети, что твой пырей на огороде, сколько не рви - все лезут куда не попадя, да все туда же.
  - В самом деле, дорогой дядюшка, - обратилась к кабану Нунойка, - дети они всегда дети. Не сердитесь, пойдемте лучше скушаем чаю со знаменитым пирогом.
  - Чай это хорошо, - подобрел Клыкан, очень уж он любил пироги, - но этому прохвосту я все равно начищу пятачок крапивой, пусть запомнит, как бегать от дядей.
  - Да, чай замечательное блюдо, - радостно почесался Магараджик, - помню, я еще в чайную кампанию тудыть банки от гуталина поставлял, так вот снег был в ту зиму, что твоя крупа в кастрюле. Так и сыпал, так и сыпал, да все туда же.
  - Нет, я этого не вынесу, идем пить чай, - схватился за голову дядюшка Тимим.
  И они пошли пить чай с мускатно-ореховым пирогом. Потом долго веселились, малышня каталась на тучке, а вечером, когда совсем стемнело, дядюшка устроил настоящий фейерверк, с Нового года все ракеты уже просохли, не пропадать же такому удивительному зрелищу.
  Карамазь
  На следующий день после большого чаепития дядюшка Тимим решил все-таки испытать свою механическую удочку для ловли особенно больших рыб. В этот раз ему не удалось тихо ускользнуть от Нунойки. Пока он натягивал на ноги очень резиновые сапоги с железными пипками на голенищах, Нунойка успела одеть стеганую куртку с оттопыренными карманами и ромашкой на спине. Тимим удивился, когда увидел ее на пороге дома и даже присвистнул, заметив полную корзинку в руках Нунойки.
  - Вроде, раннее утро, сверчки еще спят, а ты как солдат на посту.
  - Экий ты, дядюшка однолюб, только о себе и думаешь, а мне, может, тоже хочется особенно большую рыбу поймать.
  - Хе, скажи на милость. А чем ты ее ловить будешь?
  - Я буду участвовать в ловле, буду кормить тебя бутербродами, а так ты, может, проголодаешься и уйдешь не вовремя, а в это время самый клев особенно больших рыб начнется.
  - И то верно, - почесал в затылке Тимим, - хорошо, пошли, коль проснулась, птаха ранняя, а то скоро солнце взойдет, припекать станет, какая же рыбалка на солнцепеке, один морок только.
  Солнце еще не взошло, но очертило своими лучами тонкую полоску горизонта и слегка окрасило в красноватые тона продрогшее от ночной сырости небо. В Пеналепе было так тихо и свежо, что хотелось молчать, топать легко по тропинке и радоваться жизни.
  Они поднялись на пригорок, внизу лежало злосчастное Тряское болото. Тропинка поворачивала на склоне в сторону реки и пролегала почти у самого порога норы Магараджика. Сам хозяин почему-то сидел у дверей, закутавшись в свою гриву волос, и посапывал с тихим припискиванием.
  - Ох, нам еще этого болтуна не хватало, - опешил Тимим.
  - А кому он мешает? - удивилась Нунойка. - С ним даже весело, а сейчас он спит, но почему только на улице?
  - Пойдем побыстрее, еще проснется, а нас особенно большая рыба ждет.
  - Нет, дядюшка, ты не прав, может, носатый устал и уснул на пороге, а сейчас самая утренняя сырость, а он босиком и без куртки, может простудиться. Давай разбудим его.
  - О, этого не надо делать, - взмолился Тимим, но Нунойка уже все решила. Она подошла к Магараджику, тронула его за плечо, тот встрепенулся, как воробышек, открыл глаза и тут же снова зарылся в свою копну волос. Тогда Нунойка сильно толкнула его и Магараджик сразу же завалился на бок.
  - Ничего не получается, - тихо ликовал дядюшка.
  - Подожди, не торопись, я его быстро в чувство приведу, - сказала Нунойка и полезла в свою корзинку. Она достала запеченный бутерброд с ветчиной и сыром, проложенным веточками укропа и зеленого лука. Запах от него был такой, что Тимим зажмурился, а Нунойка поднесла к носу Магараджика это кулинарное произведение. Лохматый на некоторое время затих, потом заводил своим носом, вытянул его на длину руки и резко подскочил, расширив глаза при виде такого нежданного блюда. Немного посидел, потер глаза руками и сказал:
  - Кто-то из нас троих крепко спит. Или я сам, или мой нос, или мои глаза.
  - Тогда уж из четверых, - недовольно проскрипел Тимим.
  - Это еще почему? - возмутился Магараджик.
  - Посчитай - нос, ты сам и два глаза.
  - Хм, в самом деле, - не сводил своих глаз от бутерброда носатый.
  - Дядюшка Магараджик, скушай бутерброд и иди в нору, продолжай смотреть свои сладкие сны. А на улице не надо спать, скоро роса выпадет, промокнешь.
  - Вот еще глупости, - проговорил Магараджик с набитым ртом, - сами посудите, сижу я у порога, жду Тимима, чтобы посодействовать ему в ловле особенно большой рыбы, а меня тудыть в нору, где же здесь равноправие и разноголосица, я, может, еще в ранней осени бывал на рыбозаготовках, а тогда спрос был не то, что нонешний, там строго, а ежели не так, так туда же.
  - Что?! - возмутился Тимим. - Ты меня ждал, чтобы идти на рыбалку? Со мной на рыбалку?!
  Магараджик не ожидал такого бурного потока вопросов, поэтому он только качал головой в знак согласия и пятился поближе к двери норы. Нунойке стало жалко Магараджика и она со слезой в голосе стала уговаривать Тимима:
  - Дядюшка, тебе вредно так распаляться, опять икота будет мучить всю ночь.
  - Какая икота? - не понял Тимим.
  - Страшная, желтая икота, придется корень полыни прикладывать к затылку, а ты так не любишь лечиться, так что давай возьмем Магараджика на рыбалку, ему тоже хочется, а вдруг он от расстройства тоже заболеет, что тогда?
  - А что тогда? - с вызовом спросил Тимим.
  - Вас обоих лечить придется, может, даже к Никодиму в больницу положат, - как-то мечтательно-коварно проговорила Нунойка и походя добавила: - На одну койку.
  - Это еще зачем? - растерялся дядюшка.
  - Для особенно большой экономии, - продолжала наступать Нунойка, - давай лучше возьмем лохматого.
  - Хорошо, - нехотя согласился Тимим, - но только чур, чтобы молчал как рыба, понял!
  - Как не понять, - недоуменно пожал плечами Магараджик, - я завсегда, если где надо, так молчок, помню в десятом, нам пришлось сидеть в яме и молчать целую неделю, так я тодыть...
  - Все! Или ты молча идешь на рыбалку, или тарахтишь у своей дырки с дверью, - отрезал Тимим. Магараджик замолк, как выколоченный ковер на веревке, и вытянулся в струнку, выражая готовность все исполнять.
  - Так чего же ты молчишь, ты понял или нет?!
  - Тимим, не распаляйся, видишь, он все понял, поэтому и молчит, пойдем, а то мы так и до речки не доберемся, - Нунойка начала сердиться.
  - Хм, в самом деле, - примирительно проговорил дядюшка, - пошли, что ли.
  Он протянул Магараджику матерчатую сумку для особенно большой рыбы. Теперь они уже втроем спускались по тропинке к реке.
  Вскоре они пришли на облюбованное Тимимом место рядом с большой раскидистой ивой. Река в этом месте затихала, образуя темный омут.
  - Тут водятся особенно большие рыбы, - тихо сказал Тимим и показал на воду. Магараджик высунул свой нос и, свесив уши, с опаской глянул на речную гладь. Потом помахал руками и взъерошил волосы.
  - Чего это с ним? - удивился Тимим.
  - Он хочет сказать, как бы нас не утащила рыба, ведь она особенно большая. Я правильно говорю, носатый? - спросила Нунойка. Магараджик радостно замахал кудлатой головой.
  - Хватит трясти своей махеровой подушкой, - строго приказал Тимим, - ничего у рыбы не получится, у меня специальная механическая удочка с пятью роликовыми катушками и разноцветной леской. Главное, чтобы она тут была.
  - Дядя Тимим, она здесь есть, я ее видел, - неожиданно раздался голос тростникового суслика - малыша Цуньки, который вылез из зарослей терновника чуть выше по тропе. Все удивленно уставились на суслика, а Нунойка спросила:
  - Откуда ты взялся, толстобрюхий?
  - Я тут ночь напролет сторожил особенно большую рыбу. Дядя Тимим, можно я останусь с вами, я могу обсасывать крючки и насаживать на них хорошую наживку.
  - Ежели так, то оставайся, не прогонять же тебя, - проворчал Тимим. Суслик радостно подпрыгнул и закричал "Ура".
  - Да тихо ты, труба Иерихонская, всех рыб распугаешь!
  - Хорошо, хорошо, - прошептал суслик, - закидывайте вон туда, там вечером такие громадные круги расходились.
  Дядюшка закинул удочку и все чинно расселись на берегу в ожидании клева. Так они просидели все утро до самого обеда. Рыба не ловилась, чтобы не предпринимал Тимим. Он менял роликовые катушки, перебирал цвета лесок, менял наживку, ничего не помогало. Усталые ожиданием и утомленные уже припекающим солнцем ловцы рыбы вдруг захотели бутербродов с ветчиной и сыром. Первым голод почувствовал суслик, он подергал примятую траву и произнес куда-то в пространство:
  - Эх, сейчас бы хотя бы овсянки, можно даже сухой.
  - Зачем овсянки? - оживилась Нунойка. - У нас есть большая корзина с бутербродами, помидорками и пупыристыми огурчиками. Давайте будем обедать. Тимим, оставляй свою удочку и не расстраивайся, не каждый раз можно поймать особенно большую рыбу. А на голодный желудок она вообще клевать не будет.
  - Да, наверное, надо перекусить, - хмурился Тимим.
  Нунойка достала из корзинки небольшую скатерочку с нарисованным самоваром, расстелила ее на земле, потом достала зелень, различные толстые бутерброды, овощи.
  - Садитесь поближе, жалко только я воду забыла.
  Тогда Магараджик откуда-то из недр своего лохматого тела достал большой железный термос с чаем. Он молча поставил его на скатерть и гордо сел, взлохматив свою гриву.
  - Откуда ты его достал? - изумленно спросил дядюшка Тимим, но Магараджик молчал, как в рот лягушку взял.
  - Тимим, будь добрым, разреши ему говорить, - попросила Нунойка.
  - Слушай, носатый, мы сейчас не ловим рыбу, а обедаем, так что можешь чирикать, только смотри, чтобы нам уши не заложило.
  - Да на всегда пожалуйста, - радостный поток слов захватил лохматого, - я как куда, так обязательно, а ноне, думаю, тудыть без воды как в Сахаре, все пересохнем как прошлогодний табак. А мы тертые с сыром пряники, все предугадаем и все засунем, а мест у нас как в лавке у Чол-Болсана, куда ни кинь, никуда не попадешь, а мне, помнится, еще собаки не водились, а я уже воду с сахаром возил, тодыть не то что ноне, сразу в брюхо и на боковую, а я строго все соблюдал, поэтому всегда попадал туда же.
  - Дядюшка Магараджик, берите бутерброды, а то пока будете рассуждать, они кончатся, - протянула Нунойка лохматому бутерброд с сыром и укропом. Магараджик схватил его, отправил в рот, тут же прихватил огурец и помидор, размял их в руках и с такой же поспешностью засунул в рот.
  - Не торопись, носатый, - проворчал Тимим, - тут на всех хватит.
  - А ежели не хватит? - пробубнил с полным ртом Магараджик, - так что, тодыть с пустым брюхом околачивать груши? Мы садоводы и огородники никогда себе, а вот помню были тыквы с ломоть, тодыть себе сиди и плюй семечками в воробьев, а они, что твои гвозди, насыпались на пол и все туда же.
  В это время по воде в омуте пошли круги и в их центре показалась громадная блестящая голова с усами, как жгут, и ртом, похожим на дорожный дядюшкин чемодан. От неожиданности все замолчали и со страхом уставились на это речное чудище. А оно заговорило голосом с хрипотцой, постоянно позевывая и раскачиваясь в воде:
  - Рыбачки пожаловали, бутерброды лопаете, а мне всякую гадость на голову набросали. Где ж это видано, чтобы настоящий сом ел вашу вонючую перловку на воде, да еще в такую рань? Молчите, вот всегда так, что ни спросишь, все молчат, а потом бегут сломя голову.
  - А-а, - с заиканием начал суслик, - а вы кто?
  - Я же сказал, сом. Имя мое благородное, сом Карамазь, мы из приличных семей Карамазей. А папа у меня, если хотите, самый настоящий ракетчик. Его так прозвали за неуемную скорость. Ну что, так и будем сидеть с разинутыми ртами или как хорошо воспитанные вы мне предложите бутерброд?
  - Да, да, конечно, - засуетилась Нунойка, - вот, пожалуйста, бутерброд с сыром, а вот с ветчиной, а эти смешанные, если хотите, можем перцем посыпать или зеленью переложить.
  - Хочу с перцем, зеленью и с остальными бутербродами.
  Нунойка быстро собрала бутерброды, оставив по одному Тимиму и Магараджику, суслик отказался, и подошла к кромке воды.
  - Как же мне их вам подать?
  - Кидай по одному, я поймаю.
  Пока Нунойка кормила сома, Тимим и Магараджик пришли в себя.
  - Это, наверное, и есть - особенно большая рыба? - прошептал Тимим.
  - Всенепременнейши, тодыть туда же, - растерянно лепетал Магараджик, - помню, нет этого я уже не помню, но говорят, что-то было, но вот где?!
  К этому времени сом покончил с едой, сыто потянулся, высовывая часть своего большого светло-коричневого тела, и обратился к Тимиму:
  - Так это ты решил меня поймать?
  - Было такое желание, - пробурчал дядюшка.
  - Хорошее желание, знаешь, мне иногда сны снятся, будто я стал рыбаком и поймал сам себя. Жуть!
  - А мне часто снится будто мне мама принесла пшеницы в меду, - сказал суслик-малыш, - я наелся и побежал кататься на водных лыжах.
  - Хороший сон, - одобрил сом.
  - А мне бывало как приснится, - запричитал Магараджик, - так я тудыть, судыть, а стало быть некуда. Тоды я беру ее и как бахну, все в клочья, одна банка целой остается, а в ней малинового варенья на объедение, хоть головой залазь и туда же.
  - Малиновое варенье... не пробовал, - нахмурился Карамазь, - оно, наверное, вкусное, как копченые лягушки?
  - Много вкуснее, дядюшка сом, - проговорил Цуня.
  - А ты где их пробовал? - спросил Тимим.
  - Не пробовал, но знаю, что вкусней.
  - Жара какая разыгралась, - перебила их Нунойка, - покупаться что ли?
  - Хорошая идея, - сказал сом, - забирайтесь, в этом омуте все чисто, никаких вам коряг, сам проверял.
  - Сейчас бы в самом деле на водных лыжах покататься, - проговорил суслик.
  - Для этого катер нужен, - сказал ему Тимим.
  - А я на что? - удивился Карамазь. - Я могу хоть за катер, хоть за дебаркадер. Были бы лыжи и трос.
  - Лыж нет, но я могу быстро сделать маленький плотик, - оживился дядюшка, - а вместо троса может подойти зеленая леска. Она у меня толстая, бегемота выдержит.
  - Вот и отлично, мы пока покупаемся, а ты, дядюшка, плот сделаешь, - распорядилась Нунойка.
  Так и поступили, пока суслик, Нунойка и Магараджик плескались, Тимим напилил карманной пилою маленьких бревнышек, связал их ивовыми прутьями, из матерчатой сумки сделал шлейку, к ней присоединил леску. В это время сом с интересом рассматривал механическую удочку дядюшки и задавал всякие любопытствующие вопросы. Когда все было готово, сом с большой скоростью и радостью покатал всех по очереди.
  К вечеру усталые, но очень довольные прощались, а суслик Цуня пообещал сому принести жареных орехов. И когда на следующий день он прибежал с целой оравой пеналеповской ребятни, они устроили массовое катание. Карамазю так понравилось это занятие, что он теперь часто катает малышей, а иногда и взрослых. К тому времени Тимим сделал небольшую лодочку с подводными крыльями, так что сому было совсем легко их катать. И если вы увидите летящую по реке с визгом и брызгами лодку без мотора, не удивляйтесь - это сом Карамазь развлекается с ребятишками. Да, Карамазь и Магараджик подружились и часто проводили вечера с кружкой кофе из корней одуванчика и кунжутным печеньем, приятно беседуя обо всем в мире.
  
  Первое письмо
  
  Дождь разыгрался не на шутку. Капли, как молотки сорока кровельщиков, стучали в разных концах крыши. Тимим сидел у окна, блаженно по-кошачьи щурясь, раскуривал трубку и просматривал свои давние чертежи. Нунойка испекла ржаные лепешки с анисом, завернула в них домашние колбаски и включила большой блестящий чайник с пароходным гудком. Она первое время пугалась его надрывного тугого звука, но потом привыкла. Да и соседи всегда на чай прибегали, спрашивая, что мол у вас случилось, хотя знали, что сейчас будут пить чай. Эта традиция очень всем нравилась, и даже Магараджик всегда вносил в нее некий аромат странствий. Он прибегал со старым докторским саквояжем и блажил на всю окрестность, что мол на речке морскую пристань открыли и он теперь главный билетный кассир. После этих слов норовил собрать деньги на билет до Швейных островов, где можно погреться под замороженными ананасами, завезенными из жаркой Африки, и попить газировку из свежего плавника. Конечно, все делали вид, что им так хочется посидеть под замороженными ананасами на берегу Тихого океана и послушать, как поет кок Бурыга, он же повар Булыга, когда варит китовый ус. Но никто не покупал билеты, так как их никто никогда не видел. Одно время думали, что у Магараджика саквояж набит до полного отказа розовыми билетами с блестящими полосками, но он его не открывал. А на вопрос, что у него там, отвечал уклончиво, ссылаясь на лютый ветер в верхних широтах и плохие швартовы. Потом перестали просить показать билеты, а просто слушали удивительные рассказы про путешествия Магараджика на пароходе "Ночная бабочка Клеопатра", правда, никто не верил ему, но все равно было так интересно.
  На этот раз гудок не успел прогудеть свое радостно-парное "У-у", как в дверь кто-то постучал. Тимим даже не расслышал из-за шума дождя этот робкий стук, но кто-то настойчиво постукивал в дверь, это обстоятельство привело в беспокойство Нунойку.
  - Кто-то торопится к чаю, хотя наш пароход еще не нагрелся, - она посмотрела на чайник и пошла открывать дверь. Каково же было ее изумление, когда она увидела на пороге продрогшего от долгого дождя пеналеповского почтальона - остроухого Чема с большой сумкой для писем. Он всегда ходил с большой сумкой, но там никогда не было писем. Из-за этого Чем чувствовал себя одиноким и потерянным, а все потому, что пеналеповцы никогда никому не писали писем и, конечно, их не получали. Всем было очень жаль почтальона и каждый хотел его утешить, поэтому участливо спрашивали Чема:
  - Мне писем нет? Ах какая досада! Я с таким нетерпением жду письма от моей тети. Она обещала прислать его в таком синем конверте или на худой конец небольшую посылочку с жабо, которое она сшила к моему дню рождения.
  Только спрашивается, зачем тете писать письма, когда она живет в двух шагах от дома, и, тем более, шить жабо, когда его никто никогда не носит в Пеналепе.
  В этот раз, несмотря на сильный дождь, на пороге стоял Чем весь сияющий с улыбкой до самых кончиков ушей. С него текла вода, но он ее, казалось, не замечал.
  - Оно пришло, дорогая Нунойка. Оно пришло, - повторял он, заглядывая в глубину комнаты, - его привезли две почтовые пони, очень симпатичные пони. Я им на радостях скормил три мешка сухарей, нам по инструкции полагается давать почтовым пони по жменю пшеничных сухарей. А я им три мешка, да еще и свежего проса насыпал, они ведь так устают в дороге.
  - Какие сухари, какие пони, востроухий?! - спросила Нунойка, затаскивая его в прихожую, - лучше закрывай дверь, а то сырости наползет полный дом.
  - Они привезли настоящее письмо с пятью сургучными печатями, - Чем слизывал стекающую воду с промокших волос и трепетно сжимал свою большую почтовую сумку.
  - Письмо?! - удивился Тимим, с подозрением разглядывая Чема. - Нунойка, давай нальем ему чаю и положим в постель, он, наверное, простыл. У него самая настоящая горячка.
  - Какое там, - мечтательно прикрыл глаза Чем, - вы знаете, как пахнут сургучные печати?! Ах как они пахнут, что ваш чистый розмарин.
  - Дядюшка, наверное, ты прав, наш письмоносец заболел, - прошептала она Тимиму и тут же обратилась к почтальону: - Чемушка, ты проходи, проходи, сейчас чайку попьем, горяченького с малинкой. Отогреешься и все как рукой снимет.
  - Вы знаете, это у меня первое письмо, - радостно говорил Чем. В это время загудел чайник, Нунойка побежала отключать гудок, а Тимим, прищурившись, слушал нужные тона. Потом дядюшка объяснял оглушенному, но счастливому Чему устройство гудка и как он добился такого чистого звука.
  В это время прибежали первые гости: тетушка Пенона, сурки со всем семейством, суслик малыш Цуня, десятка два малышни из соседней школы и, конечно, последним ввалился Магараджик, абсолютно без плаща и без сапог с потертым саквояжем кирпичного цвета. Он прошел к чайному столу, оставляя за собой мокрые лужицы, остановился за стулом, на котором сидел Тимим, поставил на пол тяжелый саквояж и проговорил:
  - Вы слышали гудок "Ночной бабочки Клеопатры", она скоро причалит, долго стоять не будет, тудыть ее, покупайте билеты, торопитесь, я скоро сам в печку полезу заместо пирога, что тоды делать будете, когда коркой покроюсь, это вам не лишай корозубый, ежели что не так, так туда же.
  - Садитесь, Магараджик, - засуетилась Нунойка, - вот ваш стул.
  Когда все уселись за душистым чаем и лепешками, Чем тихо, но внятно произнес:
  - А все-таки оно пришло, - посмотрел на всех сидящих и громко добавил, как директор школы на праздничной линейке: - К нам в Пеналеп пришло Первое Письмо! Первое в истории Письмо!
  Все замерли, пораженные такой невероятной новостью, потом Мамаша сурчиха всплеснула ручками и воскликнула:
  - Поздравляем тебя, дорогой Чемушка!
  И тут же хор голосов подхватил:
  - Поздравляем нашего почтальона!
  - Ура, - кричали школьники.
  - Нет, вы только на него посмотрите, - запихивая в рот кусок лепешки, восхищался Папа сурок.
  - Я всегда знала, что наш Чем будет большим и значительным, - пускала слезу тетушка Пенона.
  - Технический прогресс - великое дело. Я очень рад за тебя, Чем, - говорил Тимим.
  - А я завсегда говорил, - отхлебывал чай и откусывал сразу две лепешки Магараджик, - если где что есть, то тоды ищите почтальона. Ведь если с глазу глянуть, то везде прогресс, да какой, ведь помню, еще такого ничего не было, а манка в ведрах завсегда водилась, ты на нее глянешь, вроде и не шевелится, а все туда же.
  Чем не пил и не ел, он почтительно склонял голову на каждое поздравление и с тихой радостью и любовью смотрел на всех. Нунойка положила ему еще пару лепешек, хотя он до сих пор не съел ни одной. Все это нестройное праздничное настроение прервалось на какое-то время, когда малыш Цуня спросил: "А кому письмо пришло?"
  Его вопрос, как огнетушитель, погасил все шумное оживление за столом. А Чема вопрос просто застал врасплох. Он от счастья даже не прочитал адрес. Поэтому с растерянностью и каким-то ужасом поспешно полез в сумку. Долго в ней копался, пыхтел, кряхтел, пока не вытащил большой синий конверт. Он нежно погладил его по сургучным печатям, потрогал толстую грубую веревочку, которой был перевязан конверт, потом перевернул его и от волнения сразу не смог прочитать. Нунойка пододвинула ему чашку с чаем и ласково сказала:
  - Чемушка, ты не волнуйся, все у тебя будет нормально, все у тебя получится.
  - Спасибо, Нунойка, - сглотнул Чем и медленно прочитал, - Пеналеп, Осиново-ореховая улица, 15.
  - Вот видишь, - сказала Нунойка, - я же говорила - получится.
  - Так это же ваш дом, - проговорил почтальон, поднимая глаза на Тимима.
  - Да, это наш дом, - подтвердила Нунойка, - ой, - тут же она испугалась, - ведь в самом деле наш дом. Что мы теперь будем делать, дядюшка? - она повернулась к Тимиму.
  - Хм, даже не знаю, - замялся Тимим, потом добавил, обращаясь к почтальону: - Ты читай дальше, сургучная душа, не томи.
  - Да, да, конечно, - засуетился Чем, - так... улица, 15. Моему дорогому брату Тимиму.
  - Ха, так это Тумим мне письмо решил отправить, - хлопнул себя по коленке дядюшка, - вот шалун, нет чтобы пройти через холм, он вздумал в своей булочной мне письма писать.
  - Так это ваш брат из-за Холма? - сник Чем.
  - Он, кому же еще быть, у меня он один брат, мы с ним братья-близнецы. Первоначально я родился, а он потом через года два, мне тогда дед уже первую отвертку подарил, ох и крепкая же была.
  - А с чего ты, дорогой соседушка, взял, что вы близнецы? - ехидно спросила тетка Пенона.
  - Какие тут сомнения! - удивился Тимим. - Так дед сказал, а он, если что скажет, так тому и быть. Вот мы и стали близнецами.
  - А какой на конверте обратный адрес? - не унимался шустрый малыш суслик.
  - Какой-какой, да что ни на есть Булочная улица, 3, Захолмье, - пожал плечами Тимим.
  - Нет, дорогой дядюшка, - с испугом произнес Чем, - тут написано - Центральная часть Африки, Слоновый бугор, Большая банановая, 11.
  За столом все затихли и уставились на потрясенного Чема.
  - Так это письмо из настоящей Африки?!
  Тогда Чем повернул его и все увидели на конверте марку с большим лопоухим слоном. Не было никаких сомнений, что письмо пришло из Африки. Потрясенный Тимим долго щупал конверт, но потом растроганно произнес:
  - Спасибо, дорогой друг Чем, я даже не знаю, что тебе сказать, но хочу просить тебя об одном одолжении - ответь мне, как мог мой брат написать письмо из Африки?
  - Я не знаю, - удивился Чем, - мы, почтальоны, только вовремя доставляем письма и посылки.
  - Так что мне делать? - спросил Тимим и тут же услышал ответ от малыша сурка: - Читать его надо.
  - Точно, как мы не догадались, - замахала руками Пенона.
  Но тут вмешалась Нунойка:
  - Это вам что, школьный диктант или письмо?! Ведь оно пришло из далекой Африки, а вы вот так прямо и прочитать. Надо торт спечь, бубликов и печенья, собрать гостей и прочитать Первое Письмо.
  Всем очень понравилось предложение Нунойки и, чтобы не откладывать в долгий ящик такое замечательное событие, решили сегодня вечером прочитать письмо. Тетка Пенона согласилась испечь пирог, Нунойка будет делать печенье, как она сказала африканское, Магараджик обещал изобрести чай "Вой носорога", а Тимиму доверили подписать сто двадцать три открытки для приглашения на чай. Это великолепное предложение Нунойки привело почтальона Чема в радостное состояние, ведь ему их придется разносить, а Тимима в уныние, ведь ему их придется рисовать и подписывать.
  - Это будет праздник не только Первого Письма, но и первых сто двадцати трех пригласительных открыток. И ведь что самое замечательное - все они будут первыми!
  Работа закипела с таким бурлением, что ближе к вечеру шумел не только весь Пеналеп, но и окрестные деревни. Из Захолмья, где жил брат Тимима, потянулась делегация, состоящая из всего населения деревни: от хромого Микиты до тучного обсыпанного мукой хлебопека Большой Лепешки. Чтение письма первоначально думали провести в харчевне "Сухарь на дорогу", но потом раздумали, потому что Магараджик сказал, что чай "Вой носорога" нельзя пить без сома Карамазя. Тогда решили устроить чтение письма на берегу речки, благо недалеко и места всем хватит.
  Большая Лепешка со своими многочисленными поварятами помогал Нунойке печь африканское печенье с черемухой и орехами кешью. Пенона вместе с племяшами спекла такой громадный орехово-мускатный пирог, что его отвозили к речке на четырех телегах. Кармазиновые сурки таскали дрова к большому костру на поляне у Омута, где Магараджик уже варил свой бесподобный напиток.
  К вечеру на поляну пришло столько разного народа, что часть пришлось рассадить на бугре. Старый дядька Клыкан и его питомцы, визгливые поросята, залезли в прибрежную илистую полосу, сом Карамазь устроился у помостков, где ему поставили чашку с пирогом и печеньем, а также большую тыквенную кружку с любимым кофейным напитком из корня одуванчика. Магараджик разливал свой чайный напиток, приговаривая: "Сегодня будет вам тодыть бесподобный звук далекого материка и все тодыть в одном животе, каждый сразу вспомнит всех и Африку в придачу. Все вам плохой Магараджик, а я, может, еще не раз половником махать буду, да не только комарье гонять, а может, и поболее".
  - Дядька Магараджик, ты лучше правильно разливай свой чай, - сердито его одергивал Папаша сурок, - а то всех уже залил по самый пояс, ты старайся в чашку лить, а не на головы подходящим.
  - Я тудыть при исполнении, вы мне не указ, а ежели кому, что, так тому не миновать. Стало быть, ему туда и нужно, а то нашли мне где и когда, я еще в годину лил так, что на дорогах до сих пор гололед, и ничего, все туда же.
  - Дядюшка, - говорила ему Нунойка, - не сердись, а лей аккуратно, а то не хватит всем вашего бесподобного напитку.
  Магараджик что-то проворчал себе под нос, но стал разливать свой чай аккуратнее.
  Наконец все устроились, расселись, принялись жевать и пить, а также ожидать выноса Первого Письма. На тропинке показался почтальон Чем в новой синей жилетке с кармашками на молниях, в ботинках со свежими желтыми заплатками и неизменной большой почтовой сумкой, наполненной пригласительными открытками. За ним шел Тимим с Письмом. Когда они поравнялись с семейством кармазиновых сурков, те засвистели веселую мелодию на тростниковых свистульках. Все тут же радостно захлопали в такт незамысловатой песенки. Чем в это время подходил к каждому и дарил пригласительную открытку. Он не успел их заранее раздать, так как Тимим только сейчас смог отладить подписывающий станок для открыток. Удивительное изобретение сделал Тимим, ведь ни одна из них не повторялась ни по содержанию, ни по картинке.
  Суркам досталась открытка с видом на большое кукурузное поле, а поросятам и дядьке Клыкану - открытка с громадным дубом, буквально засыпанным не только желудями, но и чудесными ароматными пончиками с рогозом, сому Карамазю - с большой ракетой, летящей по речке к звездам, Большой Лепешке - с плетеной корзиной, доверху наполненной душистыми булочками, обсыпанными миндальной крошкой. В общем долго перечислять, но все остались очень довольны, особенно Магараджик, когда увидел открытку с большим белым пароходом, а на обратной стороне было подписано: "Приходи на поляну к Омуту, читать Письмо, твоя ночная бабочка Клеопатра". Магараджик чуть не захлебнулся от счастья и сквозь слезы причитал: "Нет, вы только поглядите, ведь что тодыть написано, твоя, значит моя, а ведь я еще Булыге должон большой белый зуб, он ведь тодыть что не так сразу к акулам, а у тех зубы, что твоя пила, а она мне твоя, а я все туда же. Нет, я этого не вынесу".
  - Ты так не убивайся, - утешал его Большая Лепешка, - глянь лучше на мою открытку, ведь это самая что ни на есть настоящая обсыпушка. Где ты сейчас такое найдешь?
  В это время Чем громко прокричал:
  - Тихо, приступаем к открытию Письма и его чтению. Прошу всех оставаться на своих местах и не устраивать локальных давок.
  - Кого не устраивать? - хрюкнул Сутунок, но на него зашикали со всех сторон и дядя Клыкан отвесил увесистую оплеуху. Тимим взял письмо, аккуратно погладил его и срезал бабушкиными ножницами веревочки. Потом по совету Чема также отрезал тонкую полоску с края письма. Почтальон очень хотел сохранить весь конверт с сургучными печатями и африканскими марками. Тимим достал желтоватый листок, сел на принесенный стул с высокой резной спинкой и принялся читать.
  
  Здравствуй, мой дорогой близнец брат Тимим!
  Пишет тебе твой единоутробный Тум. Пишет, сидя под пальмой в далекой Африке. Ты знаешь, я так люблю наше Захолмье и Пеналеп, что ни за какие коврижки не уехал бы в далекую страну Африку. Но обстоятельства сильнее нас. Я оказался в таком несчастном положении, что вынужден был приступить к путешествиям. Ты ведь знаешь, я работал у добряка Большой Лепешки...
  - Да, он у меня работал, бублики делали с моими лепешатами, а теперь без него не бублики, а одни пончики получаются, - прервал чтение Тимима хлебопек. На него со всех сторон так посмотрели, что Большая Лепешка съежился и чуть не превратился в маленькую булочку, а Тимим продолжал:
  Все знают, что я делал дырки в бубликах и не простые дырки, а мечтательные. Это мое призвание и любимая работа, без которой мне даже сырные корки в рот не помещаются, хотя я и их обожаю. Работа моя очень напряженная, ведь когда делаешь дырку, надо о чем-то мечтать, тогда другие будут не просто их есть, а видеть мои мечты, загораться ими и продолжать мечтать со мной. Но однажды я к своему ужасу обнаружил, что моя фантазия иссякла, что я не могу мечтать о чем-то новом, а повторяться я не могу. Сам понимаешь - творчество дело серьезное. Вот тогда я решил бежать в Африку, что и проделал на большом белом пароходе без особых приключений. Потом я проехал на слонах в самое сердце Африки в деревню Слоновый бугор. Вождь племени очень мне обрадовался и приказал своим верноподданным построить замечательную хижину. Но все подданные и остальные африканцы тоже несказанно обрадовались мне и танцуют уже который день подряд, так что замечательную хижину я строю со своим спутником большим питоном У. Его я вытащил из болота, где он чуть не утонул в сонливом состоянии. Главное другое, я стал снова мечтать. Передай Большой Лепешке, что как только я наберусь новых мечтаний, так сразу приеду с питоном У. Мы таких дырок наделаем, что весь Пеналеп с Захолмьем будет мечтать тридцать три года с понюшкой.
  Передавай мои приветы всем-всем, кто меня знает или кто хотел бы со мной познакомиться.
  Твой на веки вечные Тум, единоутробный брат-близнец.
  
  Тимим отложил письмо в сторону и посмотрел на окружающих. От волнения у него пересохло в горле. Вокруг стояла густая тишина с редким комариным писком.
  - Какое трогательное и замечательное Первое Письмо, - проговорил Чем, - я даже не ожидал, что такие письма бывают.
  - Мне тоже понравилось, - с хрипотцой сказал сом Карамазь.
  - Ура Первому Письму, - неожиданно закричал малыш Цуня и на всю поляну тут же грохнуло "Ура". И не успело закатиться эхо от такого восторга, как сом Карамазь взвыл от страха. Все посмотрели на него и увидели, что изо рта сома выкатываются розовые пузыри с синими разводами.
  - Ага, - обрадовался Магараджик, потирая руки о взъерошенные волосы на голове, - задействовало, сейчас у всех как попрет, как попрет, вот смеху-то будет. Я первый раз тодыть тоже спугался, что мне чуть память не поотбивало, но ничего, спохватился вовремя и ржал как твоя сивая и все туда же.
  - Так это ты, - разъярился Карамазь, пуская в разные стороны такие громадные пузыри, что когда они лопались, то брызги разлетались на всю поляну, - а еще друг называешься, ик, - очередной пузырь поплыл над вечерней поляной. Тут не выдержал Папаша сурок и принялся хохотать, да так заразительно, что вскоре все тоже стали смеяться. И не заметили, что пузыри пошли от всех присутствующих. Это только привело к еще большему смеху, теперь хохотали все - от дядюшки Тимима до чопорного по случаю Первого Письма почтальона Чема. Вскоре пузыри кончились, а ребятишки потянулись к Магараджику за добавкой:
  - Дядя Магараджик, дай еще "Воя носорога".
  - Вот то-то же, - поучал всех шерстистый, - все вам Магараджик плохой, а сколько веселью, невпроворот, помню, я еще не мог как следует, а надулся воя, так остановился с большим трудом, да все с подмогой, а мне тодыть было не то что вам, ведь куда я не глядел, все с пузырем да поперек брюха, а туда же.
  - Магараджик, - сопел сом, - про друга не забудь, плесни добавки.
  Так и закончился веселый праздник Первого Письма, да-да, этот день с тех пор отмечают как праздник Первого Письма и только в этот день дядюшка Магараджик готовил свой бесподобный напиток "Вой носорога".
  
  Театр
  
  Полдень летнего дня был наполнен сухим жаром яркого солнца, очерчен чуткой дорожной пылью, слегка подернут дремотной ломотой в вытянутых ногах под сенью топинамбура. Само солнце так распалилось, что уже не знало, куда ему приклонить свою кудлатую голову, а ветер залег под смородиновый куст у лесного ручья и дремал, тихо раскачивая ветки и нежась в сырой прохладе воды. В такой зной даже песня жаворонка высохла где-то в белесом небе и тишина спеклась в карамельный кусок леденцов. В этот час по дороге, сбегающей с бугра со стороны далекого Заморья, тащилась повозка, запряженная шерстистым маленьким осликом с белым ухом и хвостом, набитым репьем, как подушка душистой травой. Повозка была крыта старым брезентом, на котором невероятных цветов змейки нарисованно вились среди расписных шаров. Материя была накинута на ивовый каркас, который постоянно раскачивался в такт шагам ослика. Пыль лениво пыталась клубиться за колесами повозки, но тут же устало падала под палящими лучами солнца серой шерстью на придорожную траву. Впереди на козлах сидел разлапистый мужичок в красном кителе довоенного покроя с золотистыми пуговицами в четыре ряда, надетом на голое тело. Его голова была прикрыта потрепанной соломенной шляпой, подбитой коричневым крепдешином и болталась как колокольчик из консервной банки на шее козы Зинки. Сзади, опершись на большой сундук, обитый узкими полосками жести, сидел трехголовый гумпи из розоватой страны Лисьих Дырок. Каждая голова занималась своим делом - одна смачно жевала шкурку авокадо, другая корчила рожи, а третья просто потела в воспоминаниях.
  Когда повозка остановилась около ящичного дома Нунойки, то мужичок поднял голову и сухим выгоревшим голосом как-то по-петушиному крикнул:
  - Дома есть кто?
  Ему никто не ответил, лишь только чавканье гумпи из повозки нарушало прожженную солнцем тишину. Мужичок покряхтел и нехотя оторвался от повозки. Он встал на землю, надул щеки и так простоял с целую минуту, потом потоптался на месте, снял шляпу, вытряс из нее пыль и пошел к дому. По пути он увидел в тени топинамбура две босые ноги. Мужичок потихоньку подкрался к ним и ткнул в пятку пальцем. Тут же над ногами появилась голова Тимима. Дядюшка сонно посмотрел на нарушителя спокойствия и блаженного сна, хотел что-то сказать строгое, но вдруг узнал под шляпой знакомое лицо и расплылся в улыбке.
  - Чомби, какими судьбами?
  - Ха, так это ты, старый огузок, а я думаю, чьи это клешни разбросаны под кустом. Рад тебя видеть, Тимим.
  - А как я тебя рад видеть, лицедей и проказник. А как тебе обрадуется Нунойка, да что там Нунойка, весь Пеналеп и Захолмье будут ликовать. Надолго к нам?
  - Даже не знаю, что сказать, видимо, пока жара не спадет.
  - Да, нонче пекло, как в пустыне Жужуахаре, если в ближайшие дни не будет дождя, все сварится и сгорит.
  - Ох и не говори, - устало махнул рукой Чомби, потом достал цветастый платок и обтер им шею. - Кстати, я к вам с новой программой и с новым актером. Эй, Омуч, вылазь из кибитки, нечего штаны протирать, - крикнул он в сторону повозки, а потом добавил: - Будем ставить грандиозный спектакль с тридцатью и одним героем.
  В это время из-за повозки появилось сразу три головы Омуча, потом тело, одетое в шорты и клетчатую рубашку с большим количеством кармашков и разноцветных булавок. На ногах гумпи красовались шерстяные гетры леопардовой расцветки с двумя ярко-желтыми бомбошками. Омуч церемонно раскланялся сразу тремя головами и левой из них представился бархатисто-дымчатым баритоном:
  - Омуч его императорского театра, дворцовый актер и площадный клоун.
  - Очень приятно, - сказал дядюшка и протянул руку. Гумпи осторожно взял ее в свою пятерню и внимательно рассмотрел тремя головами, потом резко тряхнул ее так, что дядюшка, наверное, сразу увидел далекую розоватую страну Лисьих Дырок. Тимим не успел прийти в себя, как мужичок схватил его за рубашку и попросил:
  - Друг, дай чего-нибудь попить, терпежу не хватает, скоро стану как гербарный лист - сухим, хрустящим и тонким.
  - Ой, простите меня нерадивого, сейчас, сейчас. Лучше вам пройти к нам в дом, там, по крайней мере, так не палит. Что будете пить?
  - А что есть? - хором спросили три головы гумпи.
  - Ядреный хлебный квас, клубничный квас, сбитень смородиновый и холодное молоко с лягушкой.
  - Узнаю Тимима, опять эксперименты ставит, лягушек мучает для охлаждения молочных напитков, - Чомби зевнул и дорожная пыль посыпалась с него как прошлогодний снег с елок.
  - Какое же это мучение, для них просто благодать, желающих много посидеть в погребке да в прохладе.
  - Нет, молока мне не очень хочется, - отрезал мужичок, - давай ядреный квас.
  - А мне молока, - спешно проговорила правая голова.
  - Мне ше, смогодинову кфасу, - прошепелявила центральная голова.
  - Имейте скромность и совесть, - строгим баритоном упрекнула левая голова остальных, - давайте попросим простой колодезной водички.
  - Вот и пей ее, - заторопилась правая, - а мы будем пить холодненькое молочко, пусть даже с лягушками.
  - Низасто, хоцу кфасу, - захныкала центральная.
  - Сейчас они эту бодягу затянут на час, - Чомби почесал свой нос с одинокой волосинкой на кончике.
  - Не спорьте, - прервал их Тимим, - я угощу каждого тем, что он хочет.
  - Вот и славненько, - быстренько обрадовалась правая голова.
  - А ты, плюхавая, пей сфою фотичку, - зловредно прошепелявила центральная.
  - Что захочу, то и буду пить, вы мне не указ, - обиделась левая, - может, я захочу сбитень отпробовать.
  - Проходите в дом, гости дорогие, проходите, располагайтесь, я сейчас все принесу.
  Нунойка пришла домой ближе к ужину. Она остановилась у дверей дома и несколько удивленно прислушалась к разухабистой песне из-за двери. Это гумпи хором пел разбойничьи песни после бочонка кваса, тазика сбитня и небольшой ведерной банки земляничного варенья. Нунойка опасливо толкнула дверь и отпрянула на шаг от порога, все-таки немного страшновато, когда из-за вашей двери льется такая песня, но когда она увидела Чомби, развалившегося в старом автомобильном кресле, она, как жаворонок, впорхнула в дом и повисла у мужичка на шее.
  - Чомби вернулся!
  - А я что говорил? Нунойка страсть как обрадуется.
  - Как же иначе, - благодушно бубнил мужичок.
  - Ой, вы, наверное, проголодались с дороги? - захлопотала Нунойка.
  - Есть маленько, - прострекотала правая голова Омуча.
  - Вот, Нунойка, познакомься, это мой новый напарник, замечательный актер.
  - Вом-муч, - заплетающимся языком проговорил гумпи левой головой. - Его сам-ого, ого-го имперского-го театра.
  - Опять фсе пегепутала, - засопела центральная голова.
  - Нунойка, это гумпи Омуч из страны Лисьих Дырок, друг Чомби, - пришел на помощь дядюшка. - Они обещали поставить целый спектакль с тридцатью героями.
  - Тридцатью и одним, - поправил его Чомби.
  - Да! - хором кивнули все головы гумпи.
  - Вот здорово! - захлопала в ладошки Нунойка. - Это такой праздник для всех нас, что я даже не знаю, что сказать.
  - Ты лучше состряпай гостям каких-нибудь лепешек, - попросил Тимим.
  - Обязательно, как будто я не знаю, - отмахнулась Нунойка, - сейчас сбегаю к Пеноне и принесу муки, у меня она на исходе, на лепешки не хватит.
  - Может не ходить к этой стрекозе, - засомневался Тимим, - ведь вся деревня сбежится, гостям не будет ни отдыха, ни продыха, одна суета.
  - А как же с лепешками быть? - строго спросила Нунойка. - Без муки я даже дырку от пончика не сделаю.
  - Мозет фам помоць, - галантно предложила центральная голова Омуча.
  - Ой, что вы, - засмущалась Нунойка, - ну, если вам не трудно, то конечно.
  - Да, мы такие спорые, - резво выкрикнула правая голова.
  - Несомнен-но, ик, - с трудом проговорила левая.
  - Тогда пошли, а они пусть тут сидят и говорят.
  Весть о прибытии Чомби и гумпи облетела Пеналеп со скоростью пистолетного выстрела. К ужину в дом Нунойки и Тимима набилось столько народу, что всем не то что места не хватило, лепешек даже не досталось. И только когда гумпи наелся и с ребятишками пошел играть в футбол, то за столом уже смогли все уместиться и послушать Чомби о его приключениях, заедая впечатления вновь испеченными ржаными лепешками с сахарной пудрой. И как бы не был интересен рассказ старого актера, все с нетерпением ждали, когда он объявит о выступлении, но Чомби увлеченно рассказывал о своих путешествиях и совсем было забыл о спектакле. Тогда Мамаша сурчиха, сгорая от нетерпения, деликатно откашлялась и издалека начала подкрадываться с заковыристым вопросом:
  - Знаешь, Чомби, в этом году было столько скворцов, что весной они целыми вечерами устраивали настоящие концерты, а как мне показалось, даже спектакли.
  - Это точно, но они ведь у меня всю помидорную рассаду по скворечникам растаскали, просто ужас, - подключилась, видимо, на подмогу тетка Пенона.
  - Ой и не говорите, я как-то видел их такое количество, что тьма-тьмущая.
  - А еще говорят, - не унималась сурчиха, - что в цирке бывают поющие крокодилы с самоварами.
  - Ох, самовар мой-то прохудился, - застонала Пенона.
  - Не скули, тетка, я ведь тебе его запаял еще на прошлой неделе, - сказал Тимим.
  - Но ведь самовар теперь не новый.
  - А до того он у тебя совсем новым был! Я с него столетнюю накипь снимал, считай что целый день, - сердился дядюшка.
  - Нет, они мне спросить не позволяют, - нахмурилась Мамаша.
  - Так, спрашивайте, Мамаша, чего душу тянете, - встрял в разговор Папаша сурок, сосредоточенно отхлебывая из глиняной кружки смородиновый квас.
  - Вот всегда так, как кого где надо, так они наверняка, а если даже укусить не успеешь, то уже поздно, вот помню еще был такой желудь ... - но не успел Магараджик закончить свою речь, как Мамаша бессердечно его оборвала:
  - Вы население или гнездо воронье?! Дайте спросить Чомби, будет он показывать нам что-нибудь или нет?!
  - Ну так, спрашивайте, кто вам мешает, - опять удивился Папаша сурок.
  - Я уже спросила, - нахохлилась Мамаша.
  - Ой, я забыл вам сказать, - принялся извиняться Чомби, - мы с Омучем привезли представление с целой кучей героев.
  - Тридцать и одну штуку, - уточнил дядюшка.
  - Точно, - подтвердил мужичок.
  - Вот и славненько, - довольная Мамаша сурчиха потянулась за очередной лепешкой.
  - Но самое интересное не это, - Чомби стал загадочно пить свой брусничный чай, а за столом сразу все притихли и замерли в ожидании невероятного, может даже фокуса. Но то, что сказал старый актер, превзошло все ожидания:
  - В спектакле будут играть жители Пеналепа!
  - Как играть, во что играть? - не поняла Пенона.
  - Играть как обычные актеры, я уже всем роли придумал и мизансцены расписал.
  - Вот это да! - раскрыла широко глаза Нунойка. - Кого же я буду играть?
  - Прекрасную королеву, покровительницу рыцарей.
  - Ой, как здорово, - вскочила Нунойка и закружилась вокруг стола.
  - А я кого буду? - с надеждой прищурив левый глаз, спросила Пенона.
  - Боевую лошадь старого генерала! - торжественно произнес Чомби.
  - Кого?! - растерялась тетка. - А кто же будет старым генералом?
  - Папаша сурок, - отчеканил мужичок.
  - Я! Генералом! - воскликнул сурок и спешно впихнул в рот еще три вкусные лепешки, потом как-то осел, мотая головой, с таким видом будто засунул пучок крапивы. - Не-ет! Я не хочу быть генералом, да еще ездить на старой лошади.
  - На боевой, - с вызовом поправила его Пенона, - а старый - это ты, генерал.
  - Ни за что не буду старым генералом, я, можно сказать, достиг уважаемого семьянина. А что могут подумать почтенные соседи, а? Ведь могут всякое. Придумают тоже и еще эти, не при детях будет сказано, мизансцены. Нет, в эти глупости меня не затянут даже овсяным печеньем.
  - Ой, ну что вы право! Ведь это игра, вам же никто не предлагает быть настоящими генералами и лошадьми, так, только на время представления и все. Это прекрасный вымысел, ведь никто не подумает, что Магараджик самый настоящий скряга и вымогатель.
  - Я, мне, где ... - закудахтал горячим чаем носатый.
  - Не подумает, - качнул головой Чомби, - но в спектакле я написал ему такую роль, он замечательный типаж для скряги.
  - Нет, вы посмотрите вокруг, - возмутился Магараджик, отплевываясь брусничными ягодами, - не успел, а ему уже подавай, а тут, если хотите, население того, не совсем так, я помню играл в домино вот такими дырками, так тогда такая окончательная рыба выпала, но мне даже никто ничего, а этот туда же.
  - Мы будем ставить спектакль или будем ходить вокруг да около?! - крикнул во весь голос актер и вскочил из-за стола, размахивая тарелкой и раскидывая по сторонам коричневые крошки съеденных лепешек. За столом все затихли.
  - Так будем или нет?! Или вам только лепешки трескать и на солнце жариться.
  - Наверное, будем, - кто-то неуверенно произнес.
  - Что значит наверное, да или нет?! Вопрос существенный и отвечать надо утвердительно! Так будем?! - мужичок наседал на жителей Пеналепа.
  - Будем! - хором ему ответили все, сидящие за столом.
  - Хорошо, - Чомби сел на свое место и сразу принялся раздавать указания, - тогда надо готовиться, проводить репетиции и рисовать декорации. Дядюшка, у меня к тебе просьба - надо будет смастерить приспособление для полетов над сценой.
  - Это мы сделаем, я тучку привлеку и вмиг запустим кого угодно.
  - И не забудь - ты у нас за главного героя, будешь королем.
  - Вот это да! - произнесла Пенона, с большим сомнением скривив губы. - А ведь с первого разу и не скажешь.
  - Скажешь, скажешь, - поддержала дядюшку Нунойка, - я всегда говорила, что у дядюшки нос как у настоящего короля - с этакой заковыкой. Думаю, ты, дядюшка, очень доволен.
  - Как-то неожиданно, может, и не справлюсь, хотя постараюсь.
  - Отлично, - глаза у Чомби разгорелись, как рождественские свечки на елке. -Магараджик, говорят, ты хорошо можешь красить заборы, будешь рисовать декорации. И не спорь со мной, а то в день премьеры просидишь у себя в норе, когда все будут веселиться. С завтрашнего дня приступаем!
  В ожидании следующего дня жители Пеналепа как обычно проспали безмятежно целую ночь и маленько хотели отхватить от раннего утра, но не тут то было. Над сонным утренним Пеналепом раздался утробный рев необычного зверя. На первый взгляд механического животного. Все жители вмиг проснулись и от страха, смешанного с любопытством, принялись выбегать из домов и спрашивать друг друга о чудище, посетившем их селение. Неожиданно кто-то заметил на пригорке за домом тетки Пеноны странное сооружение из трех голов и одной короткой трубы с раструбом. Как тут было не догадаться, что это гумпи трубит в свой любимый боевой рог.
  Когда вокруг Омуча собрались жители, вроде просто так, проходили мимо, то они увидели, что в трубу дула одна центральная голова, а две крайние еще спали, прислонившись к ней. Центральная голова на время оторвалась от трубы, торжествующе посмотрела на собравшихся и провозгласила:
  - Постгафляю фас, тень нацался!
  Потом опять припала к трубе, извергая бушующие потоки звуков, и, насладившись собственной значимостью, подвела итог:
  - Путем стгоить текогации и гепетиции.
  Тетка Пенона, зажав под мышкой самого младшего из племяшей, спросила:
  - Ты что, милок, предлагаешь без завтрака браться за работу?
  - Как так без завтрака?! - сразу проснулись две остальные головы. - Ты, тетка, ее не слушай, она у нас пустоголовая, ей бы только в трубы гудеть и гонги бить.
  - Сами фы такие, - обиделась центральная голова.
  - Все завтракаем, потом собираемся на Большой поляне на берегу у Карамазя, - провозгласил Тимим, - у кого чай еще не вскипел, слушайте наш пароходный гудок, а как услышите, приходите - еды и чаю на всех хватит.
  После утреннего чаю жители Пеналепа потянулись к Большой поляне. Каждый нес что-нибудь из инструментов, деревяшек, листов фанеры, красок и другой прочей надобности для строительства и репетиций. На поляне уже бегал растрепанный Чомби с кипой бумаг и командовал, кому куда встать и чего не делать и не трогать. Он был так поглощен своим занятием, что постоянно все путал и всех смешивал. Пришлось вмешаться дядюшке Тимиму, он спокойно распорядился, а мужичку сказал, чтобы тот занимался с новоиспеченными актерами на дальнем краю поляны. В это время от избыточного шума в такой ранний час проснулся Карамазь, он обиженно пускал пузыри и сердился:
  - Ну чего вам не спится? Пришли бы по солнышку, а то ни сна вам, ни приятного завтрака - все шиворот-навыворот.
  - Не ворчи, дорогой Карамазь, - сказала Нунойка, - я тебе бутерброды принесла и горячий кофе, твой любимый, вот из такого корня одуванчика.
  - Это другое дело, - обрадовался сом и, втянув душистый аромат, исходящий от кружки, протяжно вздохнул, - пахнет как в детстве.
  Строительство и репетиции затянулись на целых пять дней. За это время все привыкли к побудкам гумпи и уже не ворчали. Работы на берегу проводили только утром и вечером, а днем в жару все отсыпались.
  И вот наступил долгожданный день, день Премьеры. Весь Пеналеп, а также Захолмье повесил на своих домиках праздничные разноцветные флаги, жители достали самые лучшие одежки, а актеры одели свои костюмы. К представлению пришли даже зеленоватые в крапинку жители из далеких Речных Проплешин, ковыляя на кривых ножках и распевая гундосые песенки. Все пестрой толпой тянулись к поляне. Обычные коричневые и серые школьные курточки, строгие сарафаны с оборочками и жакетками, рубашки и шерстяные штаны навыпуск поверх скрипучих сапог смешались с ажурными белоснежными и персиковыми платьями королевы и дворцовых дам, с расшитыми речными ракушками кафтанами графов и герцогов, длинными сапогами, генеральскими аксельбантами, строгими накидками и разноцветными шапками. За ними на Большую поляну двигалась толпа возбужденной ребятни, облаченная в жестяные латы, которая должна смачно бродить в массовках, как говорил Чомби.
  Посредине поляны возвышалась сцена с яркими декорациями, на которых был изображен аляповатый розовый лес и ядовито-зеленый замок - гордость Магараджика. Часть замка выпирала на левую сторону сцены картонными стенками и небольшим деревянным мостом.
  Жители, кто не участвовал в спектакле, расположились на скамеечках перед сценой, под строгие указания сома Карамазя:
  - Садитесь справа и слева, главное мне обзор не застилайте. А кому места не хватит, валяйте за сцену, там даже интереснее.
  Конечно, его совету никто не последовал, все с трудом, в тесноте, но все же разместились на поляне. Хотя нет, опоздавшей семейке весельчака Бобра пришлось идти на другую сторону сцены, места окончательно закончились. У всех над головами повисла тучка, она была не просто зрителем, но и непосредственным участником спектакля, должна была на веревке носить гумпи над сценой, тот играл коварного летающего дракона.
  Наконец все угомонились и Тимим ударил в большую сковородку, временно ставшую гонгом. После этого на сцену вышел Чомби в громадном красно-зеленом кафтане с большой палкой, которой сильно стукнул об пол сцены, и объявил: - Трагедия с комическим и радостным концом, повествующая о всемирном коварстве и всепобеждающей любви и верности, начинается, - после этого высоко задрал голову и замер в ожидании. На поляне воцарилась тишина, лишь поскребывание малышей бобров было слышно с задней стороны сцены. Чомби подождал немного, потом, окинув всех взглядом с оттенком ожидания, по-отечески пожурил публику:
  - Что-то я не слышу аплодисментов.
  Все сидящие, а также далеко стоящие немного помялись и захлопали в ладоши.
  - Вот это другое дело. Пожалуйста, не забывайтесь, вы же не в конюшню пришли, - смягчился Чомби и продолжил: - Итак, событие, о котором мы вам расскажем, происходит в далекие-далекие времена, когда были коварные короли, ненасытные драконы и прекрасные королевы. Я говорю о старом ветхом царстве Дербонта Пятого. С левого края перед нами его дворец, сейчас вынесут его трон.
  В это время на сцену с грохотом выволокли большое кресло и вышел Тимим в накидке из новой простыни с кленовыми листьями. Он уселся в кресло и скрипуче произнес:
  - Мы, король Дербонт Пятый, хотим видеть нашу прекрасную королеву. А ты, - обратился он к Чомби, - мажордом, шел бы на кухню и не застилал бы мне прекрасного виду на почтенную публику.
  Мужичок важно поднял голову и было направился за сцену, но Тимим-король его остановил:
  - А кланяться королю кто будет? Барбос что ли?
  Чомби остановился как вкопанный, посмотрел на него и громко прошептал:
  - У тебя таких слов нету.
  - Мало ли, что слов нету, а слугам не пристало просто так шляться по дворцу и не кланяться моему величеству.
  Не успел мужичок ответить как должно мажордому, на сцену выпорхнула Нунойка-королева, а за ней девчонки в разноцветных легких платьицах, вроде как дворцовые дамы. Она покружилась в своем очень красивом платье, а потом радостно сказала:
  - Дядюшка... ой, извините, король, что вы сердитесь на Чомби... ой, на мажордома? Пусть идет себе.
  Чомби опять хотел сказать, что таких слов нет в пьесе, но только махнул рукой, как-то коряво поклонился, хмыкнув себе под нос неудобоваримые слова, и удалился.
  - Вы звали меня, ваше величество, - вспомнила свою роль Нунойка и слегка склонила голову, а за ней все дворцовые дамы сделали нечто похожее на реверанс.
  - Да, звал, - Тимим-король важно надулся и, покачивая головой, мрачно спросил: - А где у нас рыцарь Оселок Белые Крылья? Сдается мне, что он зачастил к вашему величеству, не пристало ему болтаться без дела. Пусть сходит в темный лес и сразится с драконом.
  - Ой, - испугалась королева, - дракон такой громадный, он может съесть рыцаря.
  - И поделом ему.
  - Дядюшка... э-э, король, что вы говорите, как вам не стыдно, это же ваш верный рыцарь.
  - А по мне одним больше, одним меньше, все равно, лишь бы спокойно было.
  - Тогда я его не позову.
  - Ага, противитесь моей монаршей воле, что ж, хорошо, эй, стража, позвать сюда моего генерала на боевой лошади.
  На сцену выскочил Папаша сурок в желтом кителе брандмейстера Пеналепа верхом на Пеноне, прикрытой старой скатертью, вылитый генерал на лошади.
  - Я здесь, мой верный конь, - крикнул Папаша-генерал.
  - Сам ты конь, - донеслось из-под скатерти.
  - А вы, уважаемая боевая лошадь, помолчали бы, я не с вами разговариваю, а с королем.
  - Вот именно, с королем!
  - Да, генерал, как ты меня назвал?
  - Э-э, ваше величество, опознался, уж больно строптива у меня лошаденка, из-за нее всегда заплетаюсь в словах.
  - Ладно, будя, потом разберемся, а сейчас позови мне этого прощелыгу, суслика Цуню, э-э... рыцаря Оселка Белые Крылья.
  - Так точно, ваше величество, бегу, скачу, лечу, замочу.
  И Папаша сурок ускакал на брыкающейся Пеноне с криком "Оселка на ковер к королю". В ту же минуту на сцену выбежал суслик Цуня, гремя жестью доморощенных латов.
  - Ваше величество, изволили меня позвать?
  - Да, изволили, также мы изволили послать вас на обед к дракону.
  - Ой, король, что вы говорите? - воскликнула Нунойка-королева. - Как вам не стыдно, рыцарь Оселок такой хрупкий и трогательный, а вы его в салат обжоре дракону.
  - А что, по-вашему, дракон есть не хочет?!
  - Хочет, конечно, но пожалейте Оселка.
  - А кто пожалеет дракона?
  - Ваше величество, прекрасная королева, ради ваших глаз я готов хоть на пикник пойти.
  - Какой смелый и благородный рыцарь, не то что вы, дядюшка-король.
  - Хватит церемонии разводить, беги, суслик, к дракону и принеси нам его головы.
  - Слушаюсь, ваше величество, - Цуня по-военному щелкнул каблуками и убежал. Королева сердито покружилась на сцене, пофыркала и удалилась. Король покряхтел, достал трубку, набил ее листьями топинамбура и закурил. Чомби за кулисами чуть не задохнулся от возмущения:
  - Ты что делаешь?! Стамеска не точеная! Ты же король, а не сапожник, - шипел он на всю поляну.
  - Ежели король, то что ж трубку нельзя выкурить, - невозмутимо пускал дымные колечки Тимим, - позовите-ка мне лучше нашего казначея, а когда он уйдет, аптекаря.
  На сцену вытолкнули упирающегося Магараджика в длинном черном хитоне. Вдогонку ему бросили мешок, вроде как с деньгами. Носатый, скособочась, подобрал мешок и, как дорожный пенек с километровым указателем, встал посреди сцены, раскинув руки в стороны.
  - А, мой казначей, привет тебе, старая сквалыга, садись, потолкуем.
  - Я, может, и это, но не совсем понарошку, а ежели Чомби с соловьями на голове, то я с мешком под мышкой, помню был у меня один знакомый...
  - Слушай, казначей, а где приветственное обращение к королю? Ты как будто к себе в нору зашел, а не во дворец.
  - Ага, ваше, я, может, и забыл кое-где, но завсегда с почтением, а ежели при публике, то и плюнуть могу, может, даже мимо, помню в год большого поросенка...
  - Ты лучше не вспоминай, а скажи прямо - дашь денег на войну или ну ее в болото.
  - Какие деньги?! Я даже вспомнить не могу, в каком годе видел большую монету у моего дядьки, а он ежели где, то не даст соврать, сразу в кошелку и на базар, а там всякой нечисти, что грязи у Карамазя, а мне тоды совсем немного надоть было, да и то с кукишем остался, чего и вам желаю, туда же.
  - Значит денег не дашь?! Ух и жмот же ты, Магараджик... э, казначей. А где же наш аптекарь? - повел коварно бровью король.
  - Я тут, ваше величество, - радостно воскликнул Большая Лепешка, он же аптекарь-лекарь в белой курточке и пришитым зеленым крестом на спине.
  - Вот смотри и учись, - обратился Тимим к Магараджику, показывая пальцем на Лепешку, - он знает свое дело. Послушай, аптекарь, дай Магараджику слабительного или пусть добровольно раскошелится.
  - Опять Магараджику все шишки, а как что, то ежели и не было, помню моя тетка мне давала такой гадости, что до сих пор мерещится где-то взади, а иногда и спереди, нет, по мне берите ваш мешок, а я лучше к Карамазю кофей пить пойду.
  - Вот и правильно, - гаркнул из омута сом Карамазь.
  - Тише ты, - прикрикнул на него Тимим, - мешаешь с Магараджиком государственный разговор продолжать.
  - Ваше величество, вот великолепный лексир для Магараджика-казначея, - протянул бутылочку пекарь.
  - Нет, пока не надо, видишь, он свой мешок с деньгами нам отдает, так что пусть себе идет.
  Магараджик кладет мешок к ногам короля и вприпрыжку убегает со сцены.
  - Как жалко, ваше величество, мне так хотелось вам услужить, - с пафосом произнес лекарь.
  - Что ж, услужи, дай все-таки слабительного казначею, а то вдруг раздумает и прибежит за своим мешком. И еще - приготовь чего-нибудь вкусненького и ядовитенького для рыцаря Оселка, а то вдруг в самом деле победит этого дракона.
  - Рад стараться, ваше величество, я уже приготовил булочку-посыпушку с плохой начинкой, от нее потом бросает в пот и болит животик.
  - Вот и славненько, а теперь зови графьев и герцогов, пусть меня уносят с троном, сейчас сюда прилетит дракон, наш рыцарь будет бороться с ним.
  Разодетые графы и герцоги уносят короля - дядюшку Тимима. На сцену выходит суслик Цуня с картонным мечом и громко зовет дракона:
  - Эй, дракон, выходи, обед будем делить. Дракон, выходи. Где же дракон? Вы не видели, куда он подевался?
  В это время трехголовый гумпи дремал за кустами, а тучка забыла, что ей надо нести его, видимо, засмотрелась на происходящее. Чомби бегал и заламывал руки, выкрикивая, что все провалилось, что его гениальный спектакль превратили в грязный балаган, что он выгонит Омуча на все четыре стороны. В это время белки увидели гумпи и забросали его шишками. Омуч проснулся, схватился за веревку и крикнул:
  - Э-ге-гей, полетели.
  Тучка вспомнила свои обязанности, взмыла вверх, так что Омуч взлетел высоко над сценой, затем она резко опустилась и Омуч-дракон сшиб суслика Цуню, но не заметил этого, а встал на него как на болотную кочку и прокричал хором в три головы на всю поляну:
  - Где этот мерзкий рыцарь, Оселок Вонючие Крылья?!
  А центральная голова добавила уже от себя:
  - Пугные аплотисменты, пошалуйста.
  По поляне пронесся шквал аплодисментов. Тогда левая, вероятно, от зависти спросила:
  - А где крики "Браво" и "Бис"?! Повторим еще раз.
  В этот раз все старались около пяти минут. К этому времени суслик немного пришел в себя и стал тихо стонать:
  - Я грозный рыцарь, Оселок Вонючие... тьфу...Белые Крылья, пришел сразиться с грозным драконом, - потом в отчаянии протянул руку из-под ступни Омуча в сторону зрителей и надрывно крикнул, - где он, эта жалкая лягушка, я срублю с него все три головы для моей прекрасной королевы.
  Чомби был вне себя от ярости, он уже рычал, как раненый лев:
  - Трехголовый балбес, немедленно слезь с рыцаря, он же, дурьи твои головешки, должен тебе их отрубить.
  - Ах да, точно! - спохватился Омуч, затем слез с суслика, помог ему подняться, отряхнул его от пыли и спросил левой головой: - Будем биться или так отрубишь головы?
  - Не-а, на биться у меня уже сил нет, так что давай отрубим тебе головы и разойдемся по-хорошему.
  - Ах, бедные мои головы, - запричитали головы гумпи. Неожиданно для всех среди зрителей раздался визг поросенка Сутунка:
  - Держись, Омуч, не давай ему голов, я иду на помощь, - и он побежал, как стадо пыхтящих паровозов, в сторону сцены. Все дружно закричали в поддержку поросенка, а старый Клыкан даже слезу пустил:
  - Славный мальчик вырос, хотя пятачок ему почаще чистить надо.
  Сутунок взлетел на сцену и тут же врезался в декорацию, которая с жутким треском порвалась и в образовавшемся проеме скрылся поросенок. Через некоторое время из-за рваного края дыры показалась голова Бобра. Он с радостью произнес:
  - Я же говорил вам, дети, что отсюда лучше всего будет видно.
  Казалось, весь спектакль провалился, но положение спас суслик Цуня, он сказал:
  - Раз ты не хочешь, чтобы тебе рубили головы, то пойдем так, сдашься на милость королеве, она добрая, накормит тебя ржаными лепешками.
  На сцену вышли все актеры, а также массовка, ребятня в жестяных латах, на передний план вынесли короля, слева вышла королева с дворцовыми дамами, а справа рыцарь Оселок Белые Крылья и дракон.
  - Вот и славненько, - сказал король, обращаясь к рыцарю, - сейчас булочку скушаешь и мы тебя произведем в рыцари.
  - Так я уже произведен в рыцари.
  - Что ж, лишний раз не помешает, будешь дважды рыцарь Оселка, согласен?
  - Согласен, ваше величество.
  - Тогда ешь булку, тебе подкрепиться надо перед важным мероприятием.
  В это время опять появился Сутунок, он высунулся из проема и крикнул:
  - Не ешь, ее Большая Лепешка отравил!
  - Что ты говоришь, это настоящая посыпушка, она очень вкусная, а яд - это понарошку, - обиделся Большая Лепешка.
  - А вдруг не понарошку? - засомневался суслик. Тогда вмешалась центральная голова Омуча:
  - Тай мне, я не поюсь никакой отгафы, а посыпушки Лепешки я осень люплю.
  - Ну и помирай, - обрадовалась левая голова.
  - Туда ей и дорога, - добавила правая, но центральная голова никого не слушала, а смачно съела булочку, блаженно прикрыв глаза.
  - Давай кончайте этот балаган, - на сцену вышел расстроенный Чомби.
  - Как так кончай! - возмутился суслик. - А кто меня будет дважды посвящать?!
  - Будем, будем посвящать, - сказал король-дядюшка, - подходи сюда, мой храбрый рыцарь. А ты, мой генерал, - обратился он к Папаше сурку, все еще сидящему на тетке Пеноне, - тащи свой меч, будем его посвящать.
  - Ах, как красиво и здорово, - сказала Нунойка и положила на голову суслика венок из одуванчиков. Цуню еще раз посвятили в рыцари и эта процедура так всем понравилась, что его еще раз пять посвящали на "Бис". Потом очень долго гремели аплодисменты над поляной. Бросали на сцену цветы, а Клыкан поднес Чомби дубовую ветку с молодыми желудями.
  - Самому гениальному актеру и писателю, - прочувственно сказал старый кабан.
  Чомби плакал от счастья как малый ребенок. Всем очень понравилась Премьера, а ребятня еще очень долго бегала по лужайкам в жестяных латах, устраивая потешные бои. Только Большая Лепешка был недоволен, у него еще долгое время не брали прекрасных посыпушек, видимо, боялись, что они могут быть ядовиты. Хотя все испеченное с большим наслаждением съедал гумпи, причем съедал всеми тремя головами. Кстати, Чомби исполнил свое обещание и уволил Омуча на все четыре стороны, но тот сильно не расстраивался, он просто остался в Пеналепе и теперь частенько играет в футбол с ребятней или устраивает небольшие рыцарские турниры.
  
  Скорый восточный ветер
  
  Прощание, слово то какое. Сразу не поймешь, то ли что-то прощаешь кому-то, то ли расстаёшься. А может, при расставании прощаешь, чтобы дорога была легкой и все мелкие невзгоды и обиды не мешали легкому шагу, не путали мысли, сбивая с верного пути. А может, все очень просто, ты прощаешь, чтобы вновь встретиться, и чтобы радость не была омрачена давними обидами, и чтобы ожидание было не таким тяжким. Да и вообще, надо проститься при расставании, чтобы было ожидание, а не тоска гремучая...
  Это лето выдалось на редкость облачным. Каких только облаков не набегало за день. И пожальте вам перистые, как слоеные пироги, и кучевые, взбитыми сливками неторопливо бредут по небосклону. И вся эта прочая небесная галиматья навела такую на тучу Жучу тоску, что куда только не посмотришь, а она уже клубится в полной печали. Чего только не придумывали жители Пеналепа и его окрестностей, ничего не могло вывести тучку из этого состояния, ни катание мальчишек на бечевке, ни фейверки, − в честь Жучи бабахнули пару раз, − ни шалости грибного дождика над лесом, ее дружка. Тимим уж подумывал, а не сшить ли ей в подружки воздушный шар, на что тучка только вздыхала и говорила, мол, это все игрушки... Совсем сбились с ног, а некоторые даже отбились от рук, пытаясь найти выход из этого печального положения. Но как-то раз, рано утром, причем все произошло туманным утром, Жуча пришла с прогулки и тихо поскреблась о крышу домика Тимима и Нунойки, она всегда так оповещала о своем приходе, чтобы ей двери сарайчика открыли. Так вот пришла Жуча, потерлась о край крыши и как только на крыльцо вышел еще заспанный Тимим, она ему радостно сообщила новость, от которой у него подкосились ноги, и он чуть не упал.
  - Представляешь, дядюшка, я нашла свою дочку!
  - Кого?! - удивился Тимим.
  - Дочку, - хихикнула Жуча, - у нас у тучек дочки и сыновья рождаются сами, а мы их находим.
  - И где ж ты ее нашла?
  - Над нашим прудом, как только туман поднялся, смотрю, а моя дочурка с карасями играет в плескалки. Это такая игра у нас и у рыбок.
  - Подожди, подожди, а как ты поняла, что она твоя дочка.
  - Тимим, дорогуша, сердце матери не обманешь, я свою Кладушку сразу узнала.
  - И имя тоже узнала?
  - А как еще?
  - Хорошо, хорошо, показала бы ее мне.
  - Да вот она, за мной прячется. Кладушка, выходи, не бойся, поздоровайся с дядюшкой.
  Из-за тучи выплыло маленькое белое облачко с легкой розовинкой. Видимо, новорожденные тучки тоже розоватые. Облачко так засмущалось, что Тимим не сразу заметил ее пухлые щечки, маленькие глазки и небольшой ротик. Жуча была так растрогана и горда, что не могла сдержать себя, поэтому ее форма постоянно менялась.
  - Здравствуйте, - тихо проговорила маленькая тучка и тут же спряталась за Жучей.
  - Не удивляйся Тимим, - умиленно сказала Жуча, - она воспитанная и умная девочка, но немного застенчивая, скоро привыкнет.
  - Она может и привыкнет, а вот я думаю, что долго буду... ох, и удивила ты меня. А какой там меня, думаю всех нас.
  Тимим был абсолютно прав. Весь Пеналеп был удивлен до последних кончиков ушей, до самых что ни на есть растопыренных пальцев и вихрастых голов. Все жители приходили, чмокали, цокали, сюсюкали и, конечно, поздравляли. А когда тетка Пенона, заявила им всем, чтобы к новорожденной не приходили без подарков, то их сарай завалили всякой всячиной. Однако, ни Кладушке, ни тем более Жуче, особенно ничего не надо было, они всегда ходили рядышком и вежливо со всеми раскланивались. Каждое утро Жуча отводила свою дочку на пруд, набраться сил и тучности. Ведь всем известно, что тучки растут над водной поверхностью, или над сырой землей, там они набухают и кучерявятся. Особенно они любят туманное время, для них это как земляничный кисель, от которого у племяшей Пеноны от удовольствия канопушки в кучки собираются. С нашими тучками повадилась ходить собачонка Жанет. Так вот они и проходили почти до конца августа. За это время Кладушка выросла уже в такую маленькую тучку, уже никто не мог сказать, что это призрачное облачко. Да и сама Жуча тоже солидно поправилась, она степенно брела по деревне, за ней легко плыла Кладушка, и рядом весело припрыгивала собачонка. Уже все привыкли к этой странной компании, или как назвал их Тимим, небесной компании. Но вот однажды туча Жуча пришла к дядюшке и Нунойке одна. Она была очень взволнована и расстроена. Долго терлась о край крыши, что дядюшка уже ненароком подумал, что придется шифер менять, как туча сказала:
  - Знаете, моя дочка подросла, да и я уже стала справной, пора нам лететь в тучные путешествия. Не гоже тучкам сидеть на одном месте.
  - Как лететь, куда лететь?! - Всплеснула ручками Нунойка. - А как же мы?!
  - Да я понимаю, - затерлась опять о край крыши туча, - но мы, тучи, странствующие существа, нам обязательно надо куда-нибудь плыть, без этого мы хиреем, тускнеем и обезтучиваемся. Ладно я, уже привыкла к вам и Пеналепу, а дочку надо в свет выводить, в заоблачные школы отправлять. Как же без этого? Нельзя.
  - Пожалуй ты права, - почесался Тимим, - но мы так привыкли к тебе...
  - Очень, очень привыкли, - всхлипнула Нунойка.
  - Ой, только не плачьте, а то я тоже разревусь, и опять худобу разведу с дождиком.
  - Не буду, не буду, - еле сдерживаясь, произнесла Нунойка, - а когда вы надумали отправляться.
  - Сегодня по полудни, судя по прогнозу, к этому времени должен придти скорый восточный ветер. Вот с ним мы и отправляемся.
  - Так быстро, - удивились Тимим и Нунойка, - может еще недельку?
  - Нельзя, нам нужен именно этот ветер, следующий его пролет пойдет через неделю, а я боюсь за Кладушку, как бы невзначай мы не задержались в пути и тогда можем опоздать к открытию заоблачной школы.
  - Что ж, тогда пойду я собирать вас в дорогу, - Нунойка опустила голову и незаметно вытерла краем фартука невольную слезу.
  - А я пойду, соберу деревню, - хмуро произнес Тимим, - надо попрощаться, а то как-то не правильно получиться, почти бегство, нехорошо.
  - Конечно, конечно, я бы раньше сказала, но только сегодня мне сообщила пролетающая тучка про скорый ветер, не обижайтесь на меня.
  К полудню у сарая тучи собралась вся деревня. Жителям было очень грустно отпускать тучек. А больше всех расстроилась собачонка Жанет, она поскуливала, заглядывала в глаза туче и ее дочке. Приседала и быстро виляла хвостиком, разметая всякий земляной мусор. К двенадцати неожиданно все затихло, и Пенона даже вслух сказала, что, мол, ветра теперь с неделю не будет. Но вдруг поднялся сильный восточный ветер. По гулу в проводах стало ясно, что это он, - скорый восточный. Кладушка крепко деражлась за Жучу, а туча что-то стала кричать на прощание, но ей также все пытались что-то сказать, но ничего разобрать было невозможно. Неожиданно в этой кутерме собачонка Жанет прыгнула к туче Жуче прямо в ее пухлые руки, и они, туча с дочкой и собачонкой резко взмыли в небо, ветер их подхватил и они устремились на восток. Пенона так расстроилась, что до самого вечера стояла и размахивала руками, причитая и всхлипывая, пока не кончился ветер. Потом она успокоилась, вздохнула и сказала:
  - Видимо, на роду у Жанет написано, быть ей небесной собачкой. Не могу же я ломать чужие предначертанья и надежды. − Улыбнулась всем рядом стоящим, и пошла в окружении гомонливых племяшей.
  
  Яйцекрылый Сферикус
  
  Никогда не знаешь, какие последствия могут иметь даже незначительные события. А когда эти события грандиозные, то за ними могут потянуться не просто цепочкой или какой-либо худощавой вереницей происшествия, а целым веером грянуть разноцветные блестки или целые фольговые куски неожиданностей самой дикой окраски. Кто мог подумать или предположить хотя бы на краюшку черствого хлеба с засохшей курагой, что вскоре после Первого Письма на мирно дремавший Пеналеп свалится целый ворох телеграмм. Но никому не могло даже присниться после масляного пирога с маковой начинкой, что все телеграммы обрушатся на бедную лохматую голову носатого Магараджика. А все началось с полосатого механического столба, который дядюшка Тимим и Папаша сурок вкапывали на въезде в деревню. Они не успели как следует примять свежую землю вокруг пограничного столба и немного полюбоваться ярко-желтой механической рукой, которая при приближении к столбу скрипучим пальцем показывала на деревушку, как увидели вдалеке небольшое облачко. Оно быстро двигалось в сторону Пеналепа и через минуту выросло до размеров пыльных почтовых пони с синими сумками в оранжевых оборках на потных шерстистых спинках. Пони не остановились и не почесали свои уставшие бока о красивый столб, а быстро, в какой-то сумрачной озабоченности прошмыгнули мимо дядюшки и сурка. Они торопливо семенили серыми копытцами, раскачивая головами и подметая нечесаными гривами края дороги. Не успел Папаша сурок спросить вслух "А куда бы они так бежали?", как пони резко остановились у плетеного почтового домика и одна из лошадок дернула за гудок, расположенный на спине другой. Раздался резкий звук, похожий на крик простуженного гуся Зяблика, и тут же из дверей выскочил Чем в широких ночных штанишках, белых, как его перепуганное лицо. Пони вытащили какую-то синюю бумажку с красной стрелой поперек листа и передали растерянному почтальону. Он ошалело вцепился в нее руками и замер как кролик-постовой. Пони тут же поскакали дальше.
  Когда дядюшка Тимим и Папаша сурок подбежали к замершему Чему, они увидели, что на бумажке напечатаны буквы блеклой черноватой краской.
  - Опять письмо пришло? - спросил его запыхавшийся сурок, но почтальон не подавал признаков нормальной жизни, казалось, что он перенесся в некий птичий мир и, как старый облезлый ворон, вертел головой, пытаясь глазом наехать на буквы в смятой бумажке.
  - Че-ем, - протянул дядюшка, - с тобой все в порядке или тебе солидолом смазать шестеренку?
  - Э-э, - тихо оживал почтальон, - э-э, представляешь...
  - Ты говори, говори, не останавливайся, - подбадривал его папаша.
  - Э-э, прекрасная погода...
  - Для начала уже неплохо, - согласился с ним Тимим.
  - Нет, вы даже не можете представить, насколько она прекрасная, - оживился Чем, - пони привезли Первую Телеграмму.
  - Здорово, - радостно оживился Папаша сурок, - опять пироги с чаем будем есть.
  - Надеюсь, с моим братом ничего не случилось? - забеспокоился Тимим.
  - Нет, в этот раз послание пришло Магараджику!
  - Вот те раз!
  - Может, ему сразу не надо говорить, надо как-нибудь подготовить носатого?
  - Вы не понимаете! Ведь это СРОЧНАЯ телеграмма! - Чем сорвался и побежал в сторону норы Магараджика.
  - Ты бы хоть портки накинул, - крикнул ему вдогонку дядюшка, но все было бесполезно, Чем бежал как пятнадцать кенгуру к бочке с лимонадом.
  - Знаешь, папаша, давай и мы поспешим, а то Чем с его нагретой переживаниями головой чего-нибудь учудит.
  А почтальон в это время ворвался в нору носатого, больно ударился о низкую притолоку, снес впопыхах знаменитое зеркало, склеенное из разноцветной фольги вперемешку с обломками оконных стекол, заглянул под тяжелое лоскутное одеяло в спальне, перевернул большой закоптевший казан с остатками рисовой каши с изюмом, но хозяина норы так и не нашел. Не долго думая, почтальон выскочил на тропу, сбегающую к реке, и побежал, придерживая одной рукой белые штанишки.
  У реки в прибрежных зарослях рогоза топтался Магараджик, изображая зеленую лягушку. Посреди омута плескался сом Карамазь и хохотал, захлебываясь водой, всякий раз как лохматый начинал квакать.
  - Ой, не могу, - стонал от хохота сом, - ой, сейчас на дно пойду, ой, утону, смехатища какая.
  Чем выскочил на берег и, с трудом переводя дыхание, спросил носатого:
  - Ты Магараджика не видел?
  Носатый на минуту задумался, почесался, а потом сказал:
  - Нет, определенно не видел, но помню...
  - Ай, оставь, не до тебя, - отмахнулся от него почтальон и тут же обратился к Карамазю, - а ты видел Магараджика?
  - Видел, - булькнул водой сом.
  - Где? Отвечай, мне он срочно нужен.
  - Вот, - Карамазь ткнул плавником в сторону носатого и лохматого.
  - Ага, - вытянул шею Чем, - где тебя носит, я уже сбился с ног.
  - Если так сразу, то может, меня и пронесло, а вот ежели булькнуть хорошим пузырем куда не положено, то тоды такие брызги будут, что хоть граммофон с барабаном заводи, а ведь без музыки помню никуда, а ведь какие птицы были, что куриные окорочка, а все туда же.
  - Ты лучше не тарахтел бы как сломанный черенок от лопаты, а быстро бы взял срочную телеграмму и прочитал ее.
  Магараджик протянул было руку, чтобы взять послание, но тут же испуганно одернул ее и спрятал за спиной. В это время к ним подошли дядюшка Тимим и Папаша сурок. А Чем наседал на несчастного носатого:
  - Бери телеграмму, носатое чудище, и не нарушай инструкций, - строго вещал почтальон, вздергивая палец кверху.
  - Знаешь, Чем, лучше бы ты не шумел, а прочитал, что там написано, - попросил его дядюшка.
  - А посторонним гражданам лучше не встревать, ему еще расписываться в получении полагается.
  - Дорогой Чем, пожалей Магараджика, видишь, он от волнения язык проглотил как ментоловую карамельку, читай вслух, не томи.
  - Хорошо, но потом пусть распишется.
  - Обязательно, читай.
  Чем развернул изрядно помятую бумажку и прочитал: "Полный штиль тчк стоим на берегу как два сухаря в лоханке тчк жду попутного ветра тчк твой друг Бурыга тчк".
  - О-о-о, - недоумевал Магараджик, - Чем, кто-о Бурыга?
  - Здесь понятно написано - друг.
  - Ах, так это же кок Бурыга, я сейчас переполнюсь, а ведь мне ни в коем случае нельзя, помню не виделись мы еще с морской баталии, а тогда не сейчас, бабахало, что твой дух захватывало, а мне так радостно, он такие вареники делает, что потом плюешься косточками, нет, мне сейчас от радости привалит и все туда же.
  - Хм, - удивленно покачал головой Тимим, - оказывается, Бурыга не выдумка нашего лохматого болтуна.
  - Это еще как посмотреть, - усомнился почтальон.
  - Смотри не смотри, а мне непонятно, где этот кокнутый сидит, - серьезно озадачился вопросом Папаша сурок.
  Неожиданно на бугре появился суслик Цуня и прокричал:
  - Эй, Чем, к тебе почтовые пони прибыли, а ты в болоте сидишь.
  Почтальон охнул и кинулся бежать к своему дому. Не долго думая, за ним последовали Тимим и Сурок. Магараджик потер нога о ногу, громко икнул и тоже побежал за всеми.
  А в это время у дома почтальона пони истоптали от нетерпения целую грядку с сельдереем. Рядом хлопотал гумпи Омуч, выкапывая желтоватые коренья несчастного растения, после чего с осторожной расстановкой в движениях вытирал их о штаны и смачно откусывал поочередно всеми тремя головами.
  - А фот и Сем пгибыл, - меланхолично заметила центральная голова, прикрывая блаженно глаза и смачно хрумкая корешком. Не успел почтальон отдышаться, как пони уже побежали дальше, сердито размахивая хвостиками, перед этим всунув в руки Чема очередную телеграмму. Почтальон уже без предупреждения принялся ее читать. "Ветер попутный зюйд зюйд вест тчк под кормой ни фута тчк иду Сферикусом тчк готовь дебаркадер для приема тчк в ахтерлюке одни сушеные бананы тчк твой друг Бурыга тчк".
  - Ничего не понял, - проговорила правая голова гумпи, заглядывая через плечо Чема.
  - Думаешь, мне что-нибудь понятно, - пожал плечами Чем.
  Как это бывает в Пеналепе, столь свежая новость облетела все дома и даже попутным ветром занесло в Захолмье. Вскоре собрались все жители Пеналепа и прибежали некоторые из-за бугра. Последним пришел Лепешка, обливаясь потом, кряхтя, что-то бормоча под нос и прогибаясь под большой корзиной с пончиками.
  - Ох, еле донес, но теперь хоть к чаю что-нибудь будет.
  - А мы могли бы и сами лепешек напечь, - возразила ему Нунойка.
  - Могли бы даже пирог приготовить, - поддержала ее Пенона.
  - Ой, что вы на меня напустились, я только хотел помочь собственным разнообразием, но никоим образом не замещать собственным образом вашу снедь.
  - Слушай, Лепешка, тай поншик куснуть, - попросила центральная голова гумпи.
  - Опять репу будешь отъедать, - возмутилась левая.
  - Берите, берите, для чего я их притащил, угощайтесь все.
  Не успели в спешном порядке разобрать пончики, как на горизонте появилось новое облако пыли.
  - Неужели очередная телеграмма?!
  И точно, по дороге бежали совсем запыхавшиеся пони, а за ними скрипуче брело некое странное создание на двух колесах с треугольными крыльями из лоскутной материи и таким же парусом. После небольшого порыва ветра эта громада обогнала пони и все увидели, что посреди конструкции возвышался толстячок в тельняшке. На плече у него сидело иностранное животное в гладкой шкуре с серым стальным оттенком, смахивающее на гремучую смесь между попугаем какаду и объевшимся бультерьером. Оно звонко клацкало большим ртом и шустро вертело головой, плавно переходящей в туловище. Конечно, никто не сомневался, что к ним прибыл знаменитый кок Бурыга. От переполняющего счастья Магараджик приплясывал и издавал звуки, напоминавшие бурчание старого водопроводного крана. Когда Бурыга подъехал к встречающим, то он так радостно гаркнул "Отдать швартовы", что ребятня завизжала от восторга и вся толпа оживленно стала передвигаться вокруг странного сооружения. А кок Бурыга поднялся с сидушки, осмотрел всех с высоты и простуженным голосом спросил:
  - А где мой любимый Магараджик?
  - Вот он, вот, - закричали со всех сторон и Магараджика вытолкнули поближе к коку.
  - А, сто бочек рому за корму, если я тебя вижу в самом деле! - закричал кок. - Иди ко мне, мой славный мальчик, иди, прижму тебя к моему сердцу, пропахшему луком и моржовым жиром.
  Магараджик обнял спустившегося кока, который тут же пропал под копной волос. Оттуда выскочило иностранное животное и принялось усиленно путаться под ногами встречающих. Неожиданно для себя оно наткнулось на корзину еще не съеденных пончиков и немедленно приступило к их уничтожению, причем вместе с корзиной и белым колпаком Лепешки. Он им прикрывал сдобу от дорожной пыли. Никто не успел заметить удивительного аппетита этого создания, так как среди суматохи прозвучал рожок почтовых пони. Все замерли и как-то растерянно уставились на лошадок. Пегая из них пыльным голосом проговорила:
  - Почтальон, получите телеграмму.
  - Как, опять телеграмма?
  - Да, получите и передайте адресату.
  - Кому?
  - Магараджику.
  - Надо же, наш носатый еще и адресат, - всплеснула ручками Нунойка.
  - Теперь заважничает, - заверила всех Мамаша сурчиха.
  - Я думаю, в таких случаях надо стричь наголо, - с сомнением в голосе предложила тетка Пенона.
  - Так это я послал третью телеграмму, что, мол, скоро буду, ветер усилился, но ветер был такой силы, что я обогнал почтовых пони, - воскликнул Бурыга.
  - А-а, мы уж подумали такое, что не при детях будет сказано, - покачала головой Пенона.
  - Ой, тетка, в тебя всегда такое вспорхнет, что сразу не поймешь, а ежели бы ты помнила, дык не вострилась как брусок наждачный, вот я помню еще в одном городе Гагене мы с Бурыгой такое видели...
  - Ха, знаменитый город, а какой большой.
  - Так, граждане, вы меня можете даже и не извинять, но мне надо дать жмень сухариков для пони, - строго сказал Чем, - прошу пройти в корчму или на поляну к Карамазю, там можно устраивать народные чаепития, а у меня служебные помещения.
  - Ох и строг же у нас Чем.
  - Посмотрел бы я на тебя, коль столько телеграмм пришло за день.
  - Дорогой Бурыга, откуда ты взялся, ведь я даже не носом и не ногой? - возбужденно размахивал руками Магараджик.
  - Это простая история. Я решил попутешествовать по суше, а то все по морям да океанам. Подумал, надо бы немного по сухому проветриться. Правда, я пешком не любитель ходить, вот мне наш плотник Клотик и смастерил это великолепное сухопутное судно под названием яйцекрылый Сферикус.
  - Интересное название, как и конструкция, - немного с завистью проговорил дядюшка Тимим.
  - Не говорите, я сам долго к нему не мог привыкнуть, но сейчас не могу себя представить без Сферикуса. Спросите меня, почему он яйцекрылый, так Клотик вместо обычной материи собирал остатки от яиц больших кожистых черепах. После просолки и копчения - это великолепный материал для крыльев. Ну, а Сферикусом он его назвал в честь своего любимого велосипеда, который долгое время пылился у него в трюме. А теперь служит опорой всей этой конструкции. При хорошем ветре я ставлю кливер и на крыльях могу подниматься на приличную высоту, прямо дух захватывает.
  - И вам не страшно? - засомневалась Пенона.
  - По первому случаю немного было, но потом пообвык. Ну да ладно, чего это я разболтался, ветер крепчает, мне пора следовать дальше.
  - Как, вы даже чаю с нами не попьете?! - опешила Нунойка.
  - Со всей радостью, но не могу, прошлый раз задержался в корчме, так трое суток ждал попутного ветра. Прошу меня извинить и помочь найти мою сухопутную акулу Шняву.
  - Так это была акула?!
  - Да, но только сухопутная, она безобидная, хотя прожорлива до безобразия. У меня она уже слопала целую сотню шлепанцев.
  - Такая прожорливая?
  - Ой, смотгите, эта фяленая гыбешка отгызла нам все бомбошки, - запричитала голова гумпи.
  - Какой кошмар, - завопили остальные головы.
  - Вот видите, - сказал Бурыга, хватая акулу под мышку, - каково мне останавливаться с такой проглотидой. Так что прощайте, я главное посмотрел на моего Магараджика и будя, пора в путь. Да, я тебе полный ахтерлюк набил твоими любимыми сушеными бананами.
  Кок достал несколько связок бананов, передал лохматому, который шмыгал от расстройства носом и жалобно причитал:
  - Во всегдашнее время ты то тут, а то летишь к косогорам, а каково мне, я без звуков не могу, мне бы на бок и к Карамазю, а ты даже не здесь, хотя ежели посмотреть мог бы и без ветра, а мне на радость, а то туда же.
  - Прости, Магараджик, может, на обратном пути залечу, - кок обнял носатого одной рукой, в другой он крепко держал извивающуюся Шняву, которая, как собачонка, поскуливала. Потом он взобрался на свой Сферикус, помахал всем жителям Пеналепа и тронулся в путь. Через некоторое время он скрылся за бугром. Пенона повела совсем промокшего и прокисшего от слез и переживаний Магараджика отпаивать пустырниковым чаем с земляничным вареньем.
  
  Уроки ботаники
  
  Весь Пеналеп был встревожен состоянием Магараджика. После отъезда кока Бурыги носатый стал молчаливым, некогда его воинственная копна волос опала и больше напоминала мятое мочало, чуткий нос сморщился и висел старым баклажаном. Нунойка и тетка Пенона сбились с ног, готовя ему всякие отвары, сладости и пирожки, но Магараджик лишь пил травяные чаи и тихо поскуливал, сидя в углу сарая за ящиками из-под новогодних ракет. Тимим привел деревенского врача Никодима, тот долго перестукивал лохматого молоточком, вертел в разные стороны, слушал через коричневую трубку, потом, пошмыгав носом, как-то неопределенно изрек:
  - Меланхолия, переходящая в хандру. Дело плохо, одно слово - сплин, я не знаю, как его лечить. Буду думать, а вы пока кормите его витаминными ягодами.
  - А кто знает, клистирная трубка, придумай что-нибудь стоящее, - возмущался дядюшка Тимим.
  - Вылечите его, пожалуйста, - со слезами в голосе просила Нунойка.
  Пенона только сердито сопела, а Никодим вздыхал и вытряхивал из своей бороды травяные листья и лепестки цветов. После ухода врача прибежал суслик Цуня. Он сел на лавку рядом с Тимимом и, вздыхая, рассказал:
  - Сом Карамазь совсем места себе не находит, плавает кругами по омуту и причитает о Магараджике, гумпи перестал играть с ребятишками в футбол и рыцарей, ходит по лесу и ищет заветный корешок Успокоения. А тут еще одна напасть - кучерявник зацвел.
  От последнего сообщения дядюшка Тимим передернулся в разные стороны:
  - Как зацвел?! По моим расчетам он должен зацвести через десять дней!
  - Видимо, он забыл просмотреть твои бумаги, - суслик вроде как посмотрел на пролетающего воробья.
  - Что же делать? - дядюшка тяжело вздохнул. - Магараджик этого не перенесет.
  - Уж точно, - согласился Цуня.
  Кучерявник - никому неизвестное растение, что-то среднее между яблоней и бамбуком, появилось на откосе недалеко от излучины реки. Кто его посадил, трудно сказать, может, само прилетело, с кучерявниками и такое бывает, но главное, что когда зацветает это растение, то из норы выползает Зинбаба - черепаха на червячном ходу, с зеленым панцирем в чудесную ультрамариновую пупырышку. Она спит целый год и лишь выползает на время цветения кучерявника, тогда она требует шпинату и Магараджика. Последнего она почему-то считает своим непосредственным племянником, поэтому с наслаждением поучает жизни, заедая шпинатом свои наставления, и рассказывает, как определять всякие растения. Она большой знаток травок и цветков. Магараджик ее страсть как смущается, всегда путается в ответах и не может запомнить ни одного названия цветка и ни одной травки за исключением клоповника. Видимо, на то были у него основательные причины. Зинбаба не спит дней пять-шесть, за это время она умудряется довести Магараджика до состояния гербарной папки, а жителей Пеналепа до легкой икоты. Но каждый год, как только зацветает кучерявник, все собираются у ее норы под старой корявой сосной. В этот раз могло случиться непредвиденное, ведь жители понадеялись на Тимима и толком не следили за цветением странного растения. Дядюшка сразу ощутил прилив вселенского беспокойства и обмяк, как перемерзший кабачок, зная, что Зинбаба этой промашки ему не простит. По крайней мере, еще лет двести будет об этом помнить и всем рассказывать, как дядюшка ввел в заблуждение целое поселение прелестных существ.
  - Цуня, что ж ты сидишь, беги, собирай всех. Пусть складывают в телегу шпинат, надо срочно везти его к норе. Ох, если опоздаем, я даже не знаю, что будет.
  - Я-то побегу, а вот куда мы денем Магараджика?
  - Куда, куда, - недоумевал Тимим, - придется вести к черепахе, а то она нам житья не даст.
  Известие о цветущем кучерявнике облетело весь Пеналеп со скоростью сосновой шишки, запущенной из рогатки озорного мальчугана. Тихо дремавшая деревушка вмиг превратилась в лесной муравейник. Все жители бестолково бегали из дома в дом, выкрикивали суматошные слова и размахивали руками. Один лишь лекарь Никодим с мрачной сосредоточенностью промывал клистирные трубки. Правда, непонятно зачем и для кого. Наконец собрали полную телегу шпината, перевязали ее бельевой веревкой и покатили к откосу. Впереди телеги брел понурый Тимим, за телегой вели вялого, как перезревшая слива, Магараджика. Шли молча, только иногда переговаривались головы гумпи, но их сразу кто-нибудь одергивал. Почему-то повелось с незапамятных времен, что к норе черепахи надо подходить молча и величественно. Никто не знал, что такое подходить величественно, но проникались смиренным уважением и почтением до дрожи в коленках с сухостью абрикосовой косточки в глотке.
  Самые худшие предположения дядюшки оправдались полностью. Зинбаба сидела у норы и мрачно водила передней лапой по земле, пытаясь изобразить какое-то чудаковатое растение с расхристанным одиноким листом. Она не обратила абсолютно никакого внимания на прибывших, лишь с еще большим отчуждением принялась пыхтеть, а может быть, даже сопеть. Все были в таком удрученном положении виноватых, что не могли разобраться в пыхтяще-сопящих звуках черепахи. После длительного времени дядюшка решился кашлянуть, после чего протянул нечто неопределенное в луговое пространство:
  - Э-э-э, мы-ы-ы...
  Черепаха на мгновение остановилась и, склонив голову набок, мрачно продолжила, передразнивая Тимима:
  - Мы король, Генрих - морковная селедка.
  Дядюшка растерялся, поперхнулся и закашлял как испорченное радио. Потом, правда, говорили, что дядюшка потерялся в тени собственных предположений, но это все досужие домыслы злопыхателей.
  - Только не говорите, что вы забыли про меня, - пессимизм явно не покидал черепаху.
  - Что вы, что вы, почтенная Зинбаба, - заторопился Тимим, - как вы могли о таком подумать, мы только и говорили о вас...
  - Суесловие вредит аппетиту и приводит к пространственному казусу, - Зинбаба была неумолима.
  - Как можно, мы не могли допустить подобного, даже в мыслях.
  - Нашему аппетиту ничего не вредит, - гордо оповестила всех левая голова гумпи.
  Черепаха удивленно подняла лохматые брови каштанового окраса, поводила головой, как бы проверяя, не тесен ли ей панцирь, и, брезгливо оттягивая губу, спросила:
  - Откуда взялось это страхолюдие?
  Тимим окончательно потерялся, а тетка Пенона вскипела, как известно, она не питала к черепахе добрых чувств. Точка кипения Пеноны перехлестнула все пределы - видимые и невидимые.
  - До каких пор мы будем мириться с таким обращением, сколько можно терпеть? Ведь это же неслыханное хулиганивание!!!
  - Верьте в свои возможности, - угрюмо перебила ее Зинбаба, - что, думаете, мне легко, думаете, я блаженствую и жую цветную капусту с цветным горошком? Кстати, где мой шпинат, мой нежный очаровательный шпинат?
  - Э-а, - начал было дядюшка, но черепаха его перебила.
  - Съели, - она угрюмо посмотрела в глаза Тимиму, - ну и как мой шпинат, понравился?
  - Шпинат хороший, свежий, - весело встрял в разговор суслик Цуня.
  - Я так и знала, не будете же вы есть сухие колючие ветки.
  - Мы и вам привезли целую тележку.
  - Колючек?!
  - Зачем же, восхитительная Зинбаба, - поспешил Тимим, - отборный, сочный, зеленый, словно изумруд.
  - Сейчас слюной захлебнусь, - хмуро поведала Зинбаба, - показали бы хоть издалека, если так не даете.
  - Почему же не даем, сейчас, сейчас, Омуч, тащи тележку.
  - Нет, дадут мне в этом обществе слово сказать, - не унималась Пенона.
  - Только в порядке общей очереди, а ваш номер последний, - отрезала черепаха.
  Подкатили тележку, Тимим выбрал самый большой сочный пучок, отряхнул его от воды и протянул черепахе. Она строго осмотрела его, что-то буркнула невразумительное, но, видимо, осталась довольна, так как принялась с расстановкой пережевывать зелень шпината. Черепаха быстро ополовинила тележку, немного насытилась и ее настроение плавно перешло на поучительно-образовательную волну:
  - Где можно найти столько нерадивых учеников с абсолютным нежеланием?
  Вопрос был с явной каверзой. Все жители Пеналепа даже не растерялись или испугались, они просто попятились и попрятались друг за друга.
  - Вот именно, - вещала неумолимая черепаха, - именно здесь, в прелестнейшем месте на Земле, в Пеналепе. Меня распирает от удивления, каким ветром вас нанесло. Это ж сколько надо иметь при себе волосков околоцветника, чтобы удержать на весу такую массу народа?! Моему уму не вообразимо.
  - Каких волосков? - не понял Цуня.
  - В прошлое мое посещение вы в каком ряду стояли?
  - Не помню.
  - Сразу видно, что ничего абсолютно не помните. К завтрему выучите строение цветка пушицы и в присутствии всей честной компании изложите в подробностях и лицах.
  Суслик растерялся, насупился и мотал головой, пытаясь стряхнуть с себя распоряжение черепахи.
  - Не будешь встревать, - тихо злорадствовала Пенона.
  - Прекратите шептаться, думаете, мне легко вас перебивать, - Зинбаба строго посмотрела на Пенону, - а вам, возмутительная особа, надо бы поучиться у бешеных огурцов. Они пока не созреют, не пуляют свои глупости по сторонам. Да, а где мой прелестный, мой любимый племянник, лохматенький Магараджик?
  Носатого тут же вытолкнули из толпы. Он стоял как пожеванная коровой промокашка первоклассника. Отсутствие интереса к происходящему не сходило с его потерянного лица.
  - Так, - недовольно оглядела его Зинбаба, - что за вид, в этом селении найдется расческа? Приведите эту скабиозу квелую, эту фиалку собачью, этот, с позволения сказать, грыжник гадкий в нормальный удобоваримый вид. Мне лист шпинату в горло не пойдет от вспоминания такого недоразумения.
  - Уважаемая Зинбаба, - попытался заступиться за носатого Тимим, - наш Магараджик болен.
  - Болен?! - черепаха в тревожной задумчивости принялась рассматривать лохматого. - Странно, вроде все на месте, листья, то есть волосы, не опадают. Что говорит врач?
  - Случай не простой, - выдвинулся в первый ряд Никодим, - я уже говорил, у нашего Магараджика меланхолия, переходящая в хандру. Могу только порекомендовать покой и витамины.
  - Я всегда знала, что ты не врач, а мерингия трехжилковая, простые болячки отлечить не можешь, - потом она посмотрела на носатого и с теплотой в голосе проговорила: - Подойди ко мне поближе, недотрога ты моя мелкоцветная, подойди, пусть твоя любезная тетушка тебя получше рассмотрит.
  Неожиданно Магараджик проявил интерес к жизни, видимо, остро почувствовал неладное. Он боком попятился, но тут же уперся в Папашу сурка.
  - Верно, болен, ежели родную тетку не признал, - согласилась Зинбаба. - Что ж, придется проходить краткий курс ботаники за пятый класс. После сдачи экзаменов он будет как стебель прямостоячий - горд, зелен и лучезарен. Приступим!
  Неделя посещения черепахой Пеналепа превратилась в настоящий бурлящий котел с остатками капустных листьев. Вся тяжесть пребывания ученейшей черепахи свалилась на бедную голову Магараджика. Он неумолимо ей тряс, постоянно бубнил невразумительные слова, пятился на жителей и не мог отличить элементарную кульбабу от гипохериса. Жители Пеналепа очень ему сочувствовали, пытались подсказывать, правда, в основном неправильно, но от чистого сердца. К последнему дню посещения Магараджик похудел ровно на вес съеденного черепахой шпината, волосы его были вздыблены от постоянного возбуждения, глаза горели как семафоры.
  - Сегодня, прелестные жители Пеналепа, я уйду спать, такова сила природы, и не пытайтесь меня остановить, и не уговаривайте, я должна выполнить свое предназначение. Мне очень печально вас оставлять, таких беззащитных и трогательно тупых, не способных отличить рыльце от завязи, слепых как первосортные кутята, путающие повой заборный от окопника лекарственного. Мое сердце плачет и разрывается от одной только мысли, как вы сможете прожить без меня череду пустых незаполненных дней. Вот как?! Ответь мне желтоухий хитрец, - она обратилась к Папаше сурку. Тот смутился и пустил слезу, чем явно растрогал черепаху.
  - То-то же, - она дернула головой, отряхивая одинокие слезы, - прощайте до следующего цветения кучерявника из семейства вертляциевых, берегите себя и моего любимого Магараджика.
  Все жители в разнобой прощались с Зинбабой, носатый странно бычился, когда его обслюнявила черепаха, а тетка Пенона принесла прелестный букет кермека, способного сохранять свой цвет даже в высохшем состоянии. Черепаха с благодарностью приняла букет и удалилась к себе в нору.
  На следующий день, когда у Нунойки загудел паровозный гудок, оповещавший всю округу о готовности чая, в комнату ввалился ликующий Магараджик с неизменным саквояжем для пароходных билетов.
  - Пускай всех на борт, - кричал носатый, - праздничный проход корабля, тудыть его, начинается. Это вам не поддон для чемоданов, а капитанский мостик, тудыть не с каждой пущают, могут и за шиворот принять, помню как сейчас, волны враскачку, а компот на палубу, пассажиры визжат, а какого мне, ранимому в душу и живот, а ведь каков был, и все туда же.
  Все сидели за круглым чайным столом и тихо радовались лохматому.
  - Ожил, горемышный, - подолом утирала слезу тетка Пенона.
  
  Фонтан Дудреции
  
  С тех пор как гумпи по утрам приохотился трубить в рог, жители Пеналепа стали относиться с большим сомнением ко всему, что происходило на этом отрезке времени. И если кто-либо хотел выразить свое сомнение, он всегда с каверзой в голосе спрашивал - а не утром ли произошло некое сомнительное событие, или не с утра ли он принял такое решение, или ты бы еще утром мне это сказал. Но еще больше усомнились жители в правдоподобности утренних событий, когда увидели на дороге стоящего дядьку Клыкана и его племянника Сутунка. У обоих пятачки были начищены воском, дядька в тирольской шляпе с перышком кокетливой куропатки, в стареньком, но тщательно выглаженном зеленющем галстуке и в новых крагах. Сутунок в синей безрукавке с отшлифованными блестящими пуговицами. Поразительно, но Клыкан держал в крагах букет полевых васильков, а Сутунок, хоть и был при параде, косился на аппетитную лужу в придорожной канаве. Все пеналеповцы единогласно решили, что это утреннее привидение с Замученных болот. Немного поудивлялись, махнули рукой и пошли каждый по своим делам. Один только гумпи, известный любитель затолкать свои носы в любое место, не отмахнулся от видения, а прямиком двинулся на него в молчаливом согласии голов. Когда гумпи подошел к так называемым призракам утра, то неожиданно убедился что это самые, что ни на есть настоящие поросята. Дядька Клыкан явно волновался и, увидев гумпи, оживленно принялся объяснять происходящее:
  - Видите ли, почтенный Омуч, мы находимся в трепетном ожидании наших родственников, моего брата Мухалыча и его сыновей Жорика и Борика, - после чего кабан отвесил увесистую оплеуху Сутунку, который беззастенчиво припал спиной к дорожному столбу почесать спину. - Балбес, это не вам дорогой Омуч, одежу порвешь. Во, уже пятак замусолил, нет, ну на кой ты навязался на мою трудолюбивую шею?!
  - Сам говорил, для большего почтения родственничкам, - надулся Сутунок.
  - Я говорил?! - возмутился Клыкан. - Это твоя безрадостная лопоухая мамашка, почтенная Хрюква, повесила на меня свое отродье, видите ли, в воспитательных целях. У меня от твоего воспитания скоро копыта отвалятся.
  - А у меня уши.
  - Он еще спорит, - махнул крагой кабан. - А вы кого решили встретить, блистательный гумпи?
  - Фетер, - кратко изрекла центральная голова, с ней согласились остальные, изобразив короткий кивок.
  - Ветер? - удивленно переспросил Клыкан.
  - Да, - качнула в знак согласия левая, - мы частенько по утрам так развлекаемся, говорят, хорошо проветривает мозги.
  - Если они есть в наличии, - добавила правая.
  В это время на бугре показался большой трехколесный цирковой велосипед. В седле возвышался громадный кабан, раза в полтора больше, чем Клыкан. За его спиной в сетчатом багажнике среди пестрых узлов сидели два поросенка. Они лихо катились по пыльной дороге под кряхтение кабана и веселое повизгивание поросят на ухабах. Велосипед резко остановился, и кабан откинулся от руля, в умилении восклицая:
  - Клыкуша, брат мой!
  - Мухалыч! - Клыкан неожиданно сорвался на поросячий визг, растирая скупые слезы букетом васильков. - Я молчу от радости, и-и.
  - Клыкуша! - кабан слез с велосипеда и сгреб своего брата. Пока они друг друга тискали, поросята и гумпи приступили к обоюдному разглядыванию. Старший из братьев был похож на Сутунка, такой же долговязый, лопоухий, с задиристым пятачком, лишь более шерстистый и рыжеватый с большим черным пятном на боку. Младший в маленьких кругленьких очочках в проволочной оправе, с сосредоточенным пятачком и задумчивыми отвислыми ушами, сразу видно, умница и зануда.
  - Ну, здорово, родственнички, - Сутунок сплюнул под копыта старшему, а тот, не долго думая, въехал ему в ухо с радостным:
  - Привет, браток!
  У Сутунка так зазвенело в ушах, что он не знал, как ответить. Он только слегка покачивался и ошалело водил глазами.
  - Недоросль, отрубевый выкормыш, еще Хрюкгаузен писал, что при таком питании формируются полные тупицы, - поправляя очки, саркастически высказался младший из поросят. Подобного замечания Сутунок вынести уже не мог, он подпрыгнул на месте и въехал пятаком прямо меж ушей младшему. Старший братец подключился мгновенно, тут же образовалась куча с мелькающими пятаками, ушами и дикими визгами, разлетающимися по окрестностям. Головы гумпи с нескрываемым ужасом, любопытством и мрачным злорадством рассматривали образовавшееся безобразие, которое скатилось в придорожную канаву, наполненную илистой водой, смешанной с прошлогодней травой и остатками березовой коры. Клыкан и Мухалыч на минуту оторвались друг от друга и оторопело уставились на поросят. Клыкан хотел было ввязаться, но брат его остановил, трепетно перекрикивая визг:
  - Помнишь, как мы с тобой... вылитые. Ничего, сейчас устанут и помирятся.
  И словно услышав голос папаши, поросята отвалились от Сутунка. Жорик устало ткнулся пятачком в лужу, Борик, подслеповато щурясь, искал свои очки, которые почему-то висели на необъятных ушах Сутунка. А сам Сутунок, раскинув ноги, очумело смотрел в небо, видимо, пересчитывал проплывающие облака. Борик, осознавая безнадежность своих поисков, заскулил как малый щень. Жорик высунулся из лужи и спросил:
  - Борик, ты чо хнычешь? Опять очки посеял?
  - Ага-а-а, - и поросенок разревелся, выдувая переливчатые рулады, словно испорченный орган.
  - Чего он ревет? - удивился Сутунок.
  - Очки потерял, а он без них почти как курица.
  - Вот эти что ли? - снял очки с ушей Сутунок.
  - Да, точно! Не хнычь, Борик.
  Сутунок поднялся и, тяжело передвигая ногами в дорожной жиже, подошел к Борику, протянул очки, предварительно потерев их об край забрызганной жилетки.
  - Большое вам спасибо, - умиленно промолвил Борик.
  Поросята вылезли из лужи, помогая друг другу.
  - Видишь, Клыкуша, я же говорил тебе, они так похожи на нас. Теперь их водой не разольешь.
  Старый кабан был совершенно прав, с тех пор поросята не разлучались ни на минуту. И даже когда Сутунок получил хворостиной за порванную и заляпанную жилетку, братья дружно вступились за него, чем смутили мамашу Хрюкву. Она постояла в недоумении, рассматривая хворостину, потом помахала ею, будто собиралась отогнать мух, и пошла готовить вкусности для гостей.
  А поросята... да что им будет, они быстро перекусили и побежали в лес. Сутунок торжествующе показывал братьям самые удивительные места, с самой теплой лужей, с превосходными желудями под старым дубом, с кореньями в Долгих Тростниках, с хрустальной водой в холодных заводях ручья, с пряными червячками под прошлогодней корой у облезлого вяза. Поросята целыми днями пропадали в необъятном лесу, домой приходили усталые, довольные, дружно чавкали, съедая обильное угощение мамаши Хрюквы, и тут же отправлялись спать. Клыкан и Мухалыч радостно смотрели на них, подмигивая друг другу, попивая дубовый настой. Но однажды поросят увидели на верхнем отшибе Пеналепа, чуть выше норы старого интеллигентного лиса Бьютифула. Сутунок и Жорик под руководством Борика рыли отводной канал от ручья. Работа была в полном разгаре, когда к ним подошел лис. Он оперся на резную трость, склонил голову и, чуть пришлепывая губами, промолвил:
  - О, прелестно, прелестно, настоящий бьютифул. А что вы строите, милые животные создания, если, конечно, это не секрет?
  - Ни какого секрета, - Борик поправил очки и погрузился в лист с рваными краями, видимо, в схему строительства.
  - Хм, прелестно, но, дорогой коллега, хоть нет секретов, все же непонятно, - лис взмахнул тростью, изображая в воздухе некое подобие зигзага, явно похожего на вопросительный знак.
  - Видите ли, почтенный Бьютифул, - Борик был польщен столь изысканным обращением старого лиса, - мы проводим строительные мероприятия с целью создания оросительной системы и приятных луж отдыха.
  - Хм, прелестно, бьютифул, но коим образом? И самое главное, где?
  - Разве не видно, - отвлекся от работы Сутунок, - мы сейчас пророем канал, и вода из ручья потечет к Пеналепу, по пути заполнит пару ям и вольется в реку.
  - Ох, прелестно, - как-то холодно произнес лис, - а вы не думали, что вода может залить мою нору?
  - Не-ет, - протянул Борик, смущенно поправляя очки, - мне как-то даже в голову не пришла подобная мысль.
  - Зря, дорогой коллега, зря вы опускаете особенности местного ландшафта и его жителей, а если будете продолжать рыть, то можете опустить некоторых из них прямо в реку.
  И как бы в подтверждение его слов Жорик разрушил перемычку, отделяющую ручей от доморощенного канала. Вода с шумом устремилась по дну канала, быстро наполнила его до краев и вылилась в небольшую ложбину, откуда устремилась к норе лиса, где, многообещающе булькая, скрылась. Все смотрели на бурлящий поток воды и с замиранием ждали, когда она заполнит нору. У Борика зачесался пятачок, в предвкушении глобальных разборок с Мухалычем, а может быть, еще и с лисом. Сутунок и Жорик раскрыли свои рты и потряхивали ушами, перепачканными глиной. Через несколько минут вода вырвалась из лисьего отнорка далеко внизу, почти у самого берега реки. Она пенилась, шипела, иногда громко взбулькивая, бурлила как в кипящем котле и выносила вещи старого лиса, разбрасывая их по пути и некоторые неся с собой в реку. В воде были видны пожелтевшие книги, чернильница, полосатая пижама, шкатулка с блестящими пуговицами, деревянные ложки и чашки, и, наконец, на поверхность выкинуло старое, объеденное молью кресло. Оно закружилось в воде, пару раз кувыркнулось и влетело в реку, где, медленно пузырясь, стало погружаться на дно. Неожиданно показалась голова Карамазя.
  - Вы что тут за тряпичный карнавал устроили?
  - Никакой это не карнавал, - флегматично сказал лис, - просто мою нору решили использовать как трубу для электростанции, прелестно, не правда ли?
  - Не знаю, насколько прелестно, хотя оригинально. Думаю, что даже мой папочка-ракетчик ничего более заумного не смог бы придумать.
  - Я о том же, только не могу понять, почему для столь важного мероприятия выбрали мою нору и зачем выбрасывать мои вещи?
  - Извините нас, дядюшка лис, мы сейчас быстро все исправим, - опешивший Борик был в полном замешательстве и даже не мог поправить очки, лишь подергивал свою щетину на крае уха.
  Он махнул Сутунку и Жорику, а те кинулись строить новую перемычку. Пока они с азартом рыли землю и подкидывали камни, к месту буйного происшествия подошло все население Пеналепа. Жители с интересом смотрели на воду, выскакивающую из-под земли. Живо обсуждали красочное зрелище. Подсказывали поросятам, где надо добавить земли, а где подбросить камней. Но ручью понравилось новое русло, и он с упорством разрушал новые перемычки. Дядюшка Тимим, разглядывая неистовое безобразие воды и разрушенную нору, мрачно проговорил, словно вынес приговор:
  - Нет, тут больше ничем не поможешь, да и нора уже не нора, а так, труба гладкоствольная. Жить в ней, только маяться.
  - Хм, прелестно, просто бьютифул, но куда мне теперь деваться, да еще без моего любимого кресла? - лис был в полном расстройстве и подавленности.
  - Дядюшка Бьютифул, - залепетал Борик, - мы построим вам новую нору.
  - Прелестно, прелестно, надеюсь, она не будет похожа на ваш водный канал?
  - Нет, не будет.
  - Сомневаюсь, что они смогут вам построить приличное жилище, - вздохнул Тимим, - да и стоит подумать, где вы будете коротать время при строительстве. Ведь работы не на один день. Не на улице же спать.
  - Ты что говоришь, дядюшка, - возмутилась Нунойка, - какая улица, когда у нас кладовка пустует.
  - Не след почтенному лису спать в кладовке, - отрезал Тимим, - я переберусь в этот чулан, а он пусть спит в моей комнате.
  - Вы меня растрогали, уважаемый Тимим, - смутился Бьютифул.
  - Какие кладовки, какие чуланы, тудыть их всех в загривок, - взъерошился Магараджик, - у меня этого полно, хоть футбол показывай, помню в прошлом годе шарик гоняли, так тудыть еще места было до усов, зрителей набилось полно, целых два, а вы мне про теснотищу, а там ежели темнотища, тоды что, прокисай в расцвете сил и молодости, то же мне туда же... у меня жить будет.
  - В самом деле, - обрадовалась Пенона, - у Магараджика не нора, а цельный дворец, грязищу вынесем, так хоть принца поселяй.
  - А ты, тетка, завсегда так, встрянешь, как оглобля в хлеву, ни сена принести, ни воды не отхлебнуть, тудыть тебя, не балбеса в голове, а все туда же.
  - Магараджик, не бранись, тетушка дело говорит, может, ты и любишь создавать беспорядки, и они у тебя, может, даже творческие, как у Тимима, но все-таки наш почтенный Бьютифул не простой лис, а профессор. Надо хоть пол подмести и стол вытереть.
  Носатый надулся как баллон от трухлявого грузовика. Опустил глаза и нервно почесывался.
  - Ой, к чему столько беспокойств, - замахал лапками лис, - я не привередливый, а с удивительным Магараджиком давно хотелось поближе познакомиться, мне нравится его образный язык. Я как раз решил поработать над рождением афористичности языка в предустойчивое время.
  - Прекрасно, - захлопала в ладоши Нунойка, - а чай к нам приходите пить, вы у нас такой редкий гость, сколько раз вас не приглашали, вы все время отнекивались.
  - Ох, прелестно, но понимаете, я боюсь быть назойливым, мне как-то неловко просто так приходить и пить чай.
  - А ты не пей, просто прихоти и пуплики мне оттафай, - радостно изрекла центральная голова гумпи.
  - Опять про еду, - закачалась правая голова. - Когда ты наешься?
  - Не тфое тело!
  - Хватит устраивать пустую болтовню, собирайте оставшиеся вещи и несите их к Магараджику, - распорядилась Пенона.
  - А как быть с креслом? - развел лапками лис. - Я к нему так привык, не знаю, но это как босиком ходить... мне думать не в чем.
  - Его, конечно, можно вытащить со дна реки, но все равно придется тщательно ремонтировать, легче новое сделать, - проговорил дядюшка.
  - Отлично, - поддержал идею Карамазь, - я давно мечтал о таком кресле. Оно кстати так удачно встало на илистый грунт, будто всегда там было. Я уже успел в нем понежиться, мне очень понравилось. Если вы, дядюшка, сделаете для нашего почтенного профессора новое кресло, я тоже буду вам особливо благодарен.
  - Прелестно, прелестно, - воскликнул Бьютифул, - просто не верится, не зря говорят, все к лучшему. Я так вам благодарен, и вам, прелестные поросятки.
  - Дядюшка лис, вы об этом Клыкану и Мухалычу скажите, - попросил Сутунок, увидев приближающихся кабанов.
  - О, конечно, конечно, - успокоил его лис. - Дорогие дядюшки, ваши прелестные кабанчики сделали удивительное сооружение. В древней Дудреции это называли фонтаном, удивительное сооружение. Мне кажется, их стоит поощрить.
  - Об этом мы и толковали, - грозно проговорил Мухалыч, - сейчас будем их поощрять...
  - Нет, я в другом смысле, давайте выдадим им по подарку, например по корзинке засахаренных желудей.
  - Как так желудей? - удивился Клыкан. - Нам сказали, что наши обормоты порушили вашу нору, а вы их желудями потчевать. Непонятно.
  - Вот именно, что они хоть и порушили, но при этом создали новое явление в Пеналепе, а я все равно не в накладе. Мне даже приятно, что так все сложилось.
  В это время загудел паровозный гудок, время пить чай. Все дружно засуетились, загалдели и потянулись к домику Нунойки. Тетка Пенона, видя такое скопление народа, побежала домой за пирогом, а дядюшка Клыкан послал Сутунка к Хрюкве за сладостями. Она как раз успела к столу с целой корзиной засахаренных желудей, пряных корешков, пирогов с орехами. В этот вечер долго пили чай и слушали нескончаемые рассказы старого лиса Бьютифула про историю различных стран. Было так интересно, что даже Магараджик забыл про свой саквояж.
  
  Подарок ветра
  
  И кто его знает, где живут невероятные и значительные события жизни, а может, они складываются из случайных стеклышек повседневности? Или их приносит ветер... Кстати, про ветер, сколько раз удивлялись все жители его шалостям, но он всегда находил что-то новенькое и нередко насыщал воздух удивлениями и восторгами. С ветром все понятно, но сегодня был тихий теплый летний вечер, а Магараджик был как никогда задумчив и подозрительно молчалив. Сом Карамазь первый заметил неладное и попытался отвлечь носатого от путаных мыслей, уводящих в призрачную даль ожидания и упругого воздушного предчувствия.
  − Послушай, друг Магараджик! − восклицал он, вальяжно похлопывая себя по мокрому животу. − В жизни бывает столько невероятного, что даже с твоей фантазией бескрайнего поэта трудно предположить и предсказать возможное. Только не говори, что я не прав!
  Сом скрутил ус в несколько колечек и, хлопнув плавником по ровной глади воды, обдал брызгами носатого. Магараджик лишь фыркнул, махнул рукой и опять погрузился в ажурные мысли, медленно перебирая свой шерстистый покров.
  − Зря ты это затеял, − Карамазь уже собирался обидеться, − стоит по пустякам пыхтеть и ждать невероятного? Ты, главное, не волнуйся, оно тебя самого найдет, да еще не раз. Потом еще будешь бегать, вот попомни мои слова!
  Магараджик был непроницаем как закопченное стекло на кухне тетки Пеноны. Сом насупился, почесался и решил было сплавать к себе, посидеть в обидном одиночестве на дне реки, но неожиданно налетел ветер. И откуда он взялся...? Да, если говорить честно, то это был даже не ветер, так, эдакий взмах полы его плаща... Однако с этим порывом над рекой закружилось нечто, оно сделало пару кругов и свалилось прямо у ног Магараджика. И тут же вся округа опять погрузилась в дремотную тишину. Носатый с испугом отпрянул от такого незваного подарка, но по молчаливому требованию Карамазя подошел поближе и осторожно поднял нечто прилетевшее. Оказалось, что это всего лишь простая соломенная шляпа.
  − Вот те раз! − буркнул сом.
  − Раз, не раз, а мне прилетело, стало быть, уже два, а ежели усами пораскинуть, то может и три или вообще где-то волшебное завелось, поначалу и не скажешь, куда что положить, но я вот помню, когда были мы ого-го какими пострелами, то сами такие штуки выкидывали, и все туда же, хотя чаще мимо, − Магараджик уже смело крутил в руках шляпу и пристально ее рассматривал.
  − Дык, она соломенная, − хохотнул сом, − тогда понятно как она летала, а может ее сейчас ищут, может, хозяин уже подал во всемирный розыск, а ты ее присохатил себе на маковку.
  − Никаких розысков и сомнений! Я, ежели ты хочешь знать, тоже дыкать могу, да еще не в одну трубу, ежели, когда и где, то сам могу разобраться от кого и почему, мне не сподручно сомневаться, она прилетела ко мне, стало быть, я под ней и буду ходить, а всякие воздушные и, особливо, мокрючие мне не указ, хоть они и все туда же.
  − Ой, подумаешь, какие мы цацы, смахнули чужую шляпу себе на тыкву и уже такие важные, − сом надулся и замахал плавниками.
  В это время с пригорка к ним спустился дядюшка Тимим. Следует заметить, что у нашего дядюшки есть удивительная примечательная особенность, он может придти на место, где происшествие только-только зарождается и еще не перешло в простое мордобитие и ластопинание. Вот и сейчас дядюшка Тимим встревожился, увидев распаленных друзей.
  − Чего это вы тут пузыри с илом распускаете?
   − О! Дядюшка, ты как раз во время, − сом тут же подплыл поближе к берегу, − вот рассуди нас. Сижу это я с носатым, разбрызгиваюсь в разных историях и приключениях, пытаюсь выдернуть его из мрачного состояния охмурения и ожидания, как налетел ветер. И он принес вот энту пустяшную шляпу. А та, не успела даже покружится маленько, как наш лохматый уже напялил ее на свою не менее пустяшную голову. И не дуйся, когда я говорю правду! − сом махнул плавником в сторону насупившегося Магараджика. − Ага, так вот он, не разбираясь, ее присвоил, а может она и чужая?! Ты дядюшка способен на важный шаг и честно рассудить нас, кто прав?
  Тимим нахмурился, почесал в затылке и спросил:
  − Откуда был ветер?
  − Кто бы его знал, ...так... налетел ниоткуда из-за реки и пригорка, − сом развел ластами и поежился.
  Тимим повернулся и посмотрел за реку на пригорок.
  − Говоришь, она прилетела оттуда?
  − Точно, − подтвердил Карамазь и обратился к Магараджику, − отдавай шляпу, дядюшка отнесет ее хозяину.
  − Э-э-э, ни-и-и, − змахал гривой носатый.
  − Погодите, не спорьте, лучше пойдем на пригорок и посмотрим, может там есть хозяин шляпы, он далеко не мог уйти, − дядюшка Тимим зашагал к мостику, перекинутого через речку.
  Магараджик нехотя поплелся за ним, прижимая к груди шляпу.
  Когда они поднялись на пригорок, то увидели следующую картину, − перед ними лежала большая полянка, за ней синел перелесок, и больше ничего, не считая обилия цветов и порхающих бабочек, словно купающихся в вечерних лучах теплого солнца.
  − Так, э-э... тут никого нет! − воскликнул дядюшка и развел руками.
  − И-и-и, вот в том-то и дело! − носатый оживился, − Сколько я не говорю мокрому, что ему пересушило мозги, он все за свое, мол, пряники без сахара и молока, а воздух спирает так, что шляпы стаями слетают в Африку и обратно, и все без закономерностей и билетов, и главное, туда же!
  − Ты меня не путай, носатый! − строго сказал дядюшка, − Какие такие стаи в Африку летят? У тебя, что опять тараканы в голове завелись? Или сливового джема объелся на досуге?
  − Ежели, мы были бы на досуге, то я сушил бы бананы в гуталине, а тут поляна с цветущими бабочками и дарящим ветром и, главное, все только приличным существам, а не болтливым с пузырями в голове, хоть они и оттуда же.
  − Что-то я не пойму вас, пойдем к лису, он вас рассудит.
  К Бьютефулу не пришлось идти далеко, так как он с сусликом Цуней и Нунойкой уже подошли к реке и разговаривали с Карамазем.
  − Привет честной компании! − махнул рукой дядюшка, − Как поживаете, дядюшка лис?
  − Ох, и не говори Тимим, все поживаю, но чаще почиваю...
  − Чаще чего? − заинтересовался Цуня.
  − Трудно объяснить, − неопределенно качнул носом Бьютифул.
  − Ой, Магараджик, какая у тебя красивая шляпка! − у Нунойки расширились глаза, − Ты, где ее взял? Я тоже такую хочу.
  − Украл он ее! − проговорил сом, как отрубил кусок каната.
  − Я! Где?! Чтобы мне! Да никогда! Она сама прилетела... и ежели бы тогда, то он мне ее подарил...
  − Кто подарил?
  − Если бы ты знал, то не говорил, что ветер... а ведь он может и не того, бывало, помню нас так занесло опилками, что пятнадцать цирков потом откапывать пришлось, и ведь даже никто ни одного болтика не спер, а ведь могли бы даже слона увести... и ведь никто ни на кого не подумал, а он мне такое прилепливает, будто это пластырь какой...
  − Ой, ой, ой, − закивал головой сом, − раздухарился, распыхтелся как старый самовар.
  − Хватит вам ругаться, − Тимим строго посмотрел на друзей, − лучше давайте примем решение, что делать со шляпой. Она прилетела из-за пригорка, но там никого нет. Ветер будто подарил ее носатому.
  − А что ветер может делать подарки?! − удивилась Нунойка.
  − Собственно говоря, история знает такие случаи, − почесал подбородок Бьютифул, − вот, например...
  − Давайте спросим ветер, − неожиданно предложил Цуня.
  − Точно, − поддержала его Нунойка.
  − Только как это сделать? − усомнился Карамазь.
  − Все очень просто, пусть Магараджик встанет лицом в ту сторону, откуда прилетела шляпа и скажет, что мол, если эту шляпу ему подарил ветер, то большое спасибо, а если он ошибся, то носатый готов отдать ему, и пусть поднимет ее над головой, ветер тогда схватит шляпу и унесет, кому положено, − объяснил Цуня.
  − Какое талантливое поколение растет, − умилился старый лис.
  − Ага, и даже поливать не приходиться, − проворчал дядюшка Тимим, − все это на сказки похоже...
  − Но попробовать можно же! − напирала Нунойка.
  − Пробуйте, − развел руками Тимим.
  − Давай, Магараджик, спрашивай, − суслик повернулся к лохматому, но тот лишь взъерошился и плотнее прижал шляпу к себе.
  − Носатый, не робей, − решил поддержать его сом.
  Магараджик покрутился на месте, потом повернулся в сторону пригорка и проговорил:
  − Вот ежели ты мне не пожадничал, а взял и стал добрым, а может и не спросонья, а по доброте и без всяких глупостей, тогда да..., а вот ежели все по пустому и никому, то забирай в зад и не обижай, а то и мы могем куда попало и даже мимо, хоть и туда же..., − Магараджик пустил слезу, утер ее шерстистой рукой и поднял шляпу над головой. Так он простоял с минуту, но ничего не произошло.
  − Видимо, ветер спит под кустом, − сказал Бьютифул.
  − Эй, лежебока, − крикнул Тимим, − вставай и отвечай, ты подарил шляпу нашему носатому или просто ошибся?
  Подул легкий ветерок и чуть качнул шляпу.
  − Ура, он подарил ее Магараджику, − захлопала в ладоши Нунойка.
  − Не скажи, − засомневался суслик, − а вот не понятно и все.
  − Вот что, ветер, − строго сказал лис, − если вы соизволили сделать подарок, то три раза коротко дуньте в нашу сторону.
  И тут же налетел легкий порыв ветра, потом еще один, а потом еще... После чего опять все затихло. Вдоль берега и даже за пригорок понеслись радостные возгласы. Все благодарили ветер за чудный подарок, но самым довольным, конечно, был Магараджик.
  
  Солнечные зайцы
  
  Никогда не устаешь удивляться, особенно когда смотришь на восходящее солнце. Ведь вот оно, вроде за пригорком, сбегай туда, протяни руку и погладь солнечный упругий бок и почувствуй ласковое утреннее тепло. Кажется надо только быстро быстро побежать и, без всякого сомнения, ты увидишь как оно потягивается, сонно почесывается и, жмурясь, кивает тебе пухлым подбородком: - Хе-хе, какой молодца, уже поднялся!
  Но еще немного и оно восходит над лесом и пригорками, над домами и речкой. Вот уже выпаривается утренняя прохлада, петух чинно ведет свою суетливую команду за околицу, а гуси с шумом бросаются в воду. Над деревней стелется дымок, видимо Пенона разогрела свой старый самовар, а теперь нещадно трет чашки племяшей и расставляет их на столе. Дядюшка Тимим не спеша бродит по двору, покусывая душмянистую стружку, которую он подобрал под верстаком. Гумпи нехотя переругиваются, сидя у себя в шалаше.... Да солнце уже поднялось, и не достать его, не допрыгнуть, вот тогда можно поверить, что день начался.
  А день сегодня выдался на славу и на радость Кармазю. Жаркий, с теплой водой и хорошим настроением. Все ребятишки уже катались с сомом по реке, плескались в омуте и визжали, раскачиваясь на иве, склонившейся над водой. Магараджик сидел в своей новой шляпе на краю мостков и безмятежно болтал ногами в воде, хихикая над тем как Карамазь в лихом развороте опрокидывал плотик с ребятишками. Они визгливой кучей плюхались в воду и она вскипала от мельтешащих рук и ног. Все были крайне довольны, а особенно сом Карамазь. Он, фыркая, как большой океанский кит подплывал к Магараджику и хитро спрашивал:
  - Хочешь, носатый, я тебя прокачу?!
  - Больно надо, - и Магараджик плескал водицей в сома.
  - Ой, ой, да я тебя еще и не повезу, ты, наверное, мылся как сто лет в обед? Пусти тебя в воду, тогда головастики с ужасом выскочат на берег и покусают кого-нибудь.
  - С чего бы им кусаться? - к ним подошел лис Бьютифул
  - С перепугу и от животного отравления.
  - Какому отравлению? - удивился лис.
  - Ну, это ..., - засмущался Карамазь, - когда живот отравлен всякой нечистью с Магараджика.
  - Та-ак, понятно, - протянул профессор, - но как нечистью можно отравиться?
  - Да очень даже просто, - заверил его сом.
  - Никогда бы не подумал, что всякая нечисть может принести столько хлопот.
  - Да, а все из-за того, что Магараджик не моется и купаться не хочет.
  - Ох, усатая ты лоханка, с прорешиной и все посередине, вот ежели бы в тебя проса насыпать полные закрома, дык можно и просеить, а так, одна сутолка и бестолковка, ты бы где и когда, а завсегда бы помалкивал, пиявочная душа, вот возьму и уйду в нору, будешь потом пузыриться и усатиться, хоть и туда же, - лениво проговорил Магараджик. Лис даже удивился, что носатый был таким спокойным.
  - Магараджик, может, ты перегрелся? - с участием спросил его Бьютифул.
  Носатый лишь вздохнул, махнул ручкой и натянул на глаза свою шляпу. В это время к ним подошел суслик Цуня, весь обвешанный водорослями, он изображал из себя то ли кикимору, то ли русалку, а то ли просто незнакомку. Суслик хитровато покряхтел за спиной Магараджика и неожиданно толкнул его в воду. Носатый словно большой пук шерсти влетел в речку и забарахтался в воде, с ужасом выкрикивая только одно слово:
  - Моя шляпа! Моя шляпа!
   Карамазь так хохотал, что нахлебался воды и никак не мог прокашляться. Суслик и лис стояли на мостках и также веселились, поглядывая на мокрого носатого. Неожиданно с пригорка раздался строгий голос Нунойки:
  - Вы зачем мучаете носатого?! Как вам не стыдно! Он так может и утонуть!
  - Какой там, - прокашливаясь, сказал сом, - да там мне по плавники, а носатому по нос, ха-ха-ха!
  - Какая разница, - сердилась Нунойка, - срочно помогите Магараджику! А вы, профессор, как мальчишка!
  - О, я ... не знал, - засуетился лис.
  - Эй, ты, желтопузый в водорослях, - обратилась Нунойка к суслику, - марш в воду и достань шляпу Магараджика, видишь, ее отнесло к камышам, а там уже глубоко. Забыл, что носатый плавает как топор.
  Суслик не стал спорить, а тут же прыгнул с гиканьем в воду и шустро поплыл к шляпе, которая застряла среди камышей. Он подплыл к ней, взял зубами за краешек и потянул ее к мосткам. Лис и Нунойка помогли вылезти Магараджику. Он, как только встал на ноги, даже не обтряхиваясь, как он любил, повернулся к суслику и заломил за головой руки.
  - Ничего, ничего, не расстраивайся Магараджичек, - успокаивала его Нунойка, - цела твоя шляпа, цела и невредима.
  - Вот, возьми свою драгоценность, - суслик Цуня вылез на мостки и протянул Магараджику его шляпу, - ничего с ней не сделается, ветер тебе хороший подарок сделал, так что не беспокойся.
  - Сейчас ее надо аккуратно просушить и желательно в тени, чтобы не села, - виновато произнес Бьютифул.
  - Куда она не села? - вынырнул Карамазь.
  - Ой! - Нунойка как-то неопределенно махнула рукой, потом обратилась к Магараджику. - Не расстраивайся, носатый, сейчас высохнет твоя шляпа и будет как новая. Может даже и лучше.
  - Почему же лучше? - удивился неугомонный суслик Цуня.
  - Потому что! - резко оборвала его Нунойка
  - Нет, ну а все же? - не унимался суслик.
  - Знаешь, может, в нее кто-нибудь попал, такой маленький и она будет теперь жилой шляпой, - слегка скосив глаза, проговорила Нунойка. Магараджик, как только услышал, что кто-то мог поселиться в его шляпе с испугом на нее уставился.
  - Вот это да! - с восторгом произнес Цуня. - Интересно, кто же это может быть?
  - Какая-нибудь нечисть, - махнул плавником Карамазь, что тут же ввергло Магараджика в черную тоску и страх.
  - Не говорите ерунды! - возмутился старый лис. - Максимум, что туда может попасть, это вода, но она высохнет, и ее не будет, а еще туда могли попасть солнечные зайцы. Как они себя поведут, никто не знает, но что они абсолютно не опасны и даже полезны, я могу вас всех в этом заверить.
  Магарджик с облегчением вздохнул, встряхнул шляпу и пошел в тенек, немного не доходя до берега, он повернулся и тут его прорвало:
  - Стало быть так, бестолочи соленые, ежели пихаться, дык лучше себе в нюх, а не почтенных, да еще при важных вещах, а ежели воробьи у вас с рыбками в голове в аквариум играют, дык корма им подсыпьте, чтобы мурашки по коже не бегали и всякие глупости с пиханиями не рождали, а то тоже мне все какие важные, и все туда же, итить!
  И Магарджик гордо пошел в березовую рощицу.
  - Эх, вы, - сказала Нунойка, - ни про что, ни за что обидели такого хорошего... эх!
  - Мы ведь не хотели, - принялся оправдываться суслик, как главный виновник происшедшего.
  - Не хотели, не хотели, а получилось! Теперь миритесь, - Нунойка быстрым шагом пошла в сторону деревни.
  - Как все-таки нехорошо получилось, - задумчиво поскреб подбородок Бьютифул.
  - Надо его сегодня вечером на мостки пригласить, пусть чай попьет с нами с ореховой халвой, он ее страсть как обожает. Думаю, что после чаепития, он нам все простит.
  - Ты думаешь?! - обратился к сому лис.
  - Да, конечно с ореховой халвой, - подхватил суслик.
  - Не сомневайтесь почтенный профессор, главное, его надо как-то уговорить придти на посиделки.
  - Хорошо, я попытаюсь, - вздохнул лис.
  Как это ни странно, но старый лис уговорил Магараджика придти на мировую распивку чая, как он выразился. Хотя носатый долго артачился, и даже ореховая халва не произвела на него должного, но когда лис сказал, что, мол, все сожалеют о сделанном, и каются с виноватым покашливанием, то Магараджик согласился. К вечеру, когда солнце устало клонилось за далекий синий лес, все собрались у мостков сома. Да, да, я не ошибся, именно весь Пеналеп, ведь всем хотелось посмотреть, что такое "мировая распивка чая". Дядюшка кабан даже предположил, что это не распивка, а распилка, хотя причем тут чай? Может быть просто потому, что он по своему поросячьему соображению думал, что чай это дерево, ну на худой конец − чайное дерево. Трудно тут предполагать и гадать, главное, Пенона не забыла свой громадный пирог, который ей помогали тащить в тележке конопатые племяши.
  Когда все расселись по берегу, а Магараджик, суслик, Нунойка и старый лис сели на мостки, Карамазь тут же подплыл к ним, толкая носом большой плот с чугунным самоваром и большой коробкой с ореховой халвой. Лис встал с полной чашкой чаю и, волнуясь, попытался произнести короткую, но трогательную речь:
  - Дорогие друзья! Меня сегодня переполняют чувства как обильные воды священного Нила египетских фараонов...
  - Кого? - Цуня даже положил кусок халвы обратно в коробку.
  - Милейший друг, прошу не перебивать меня, я от важности момента могу сбиться и перемешать слова с печеньем и халвою.
  - А вот этого попрошу не делать, - булькнул Карамазь.
  - Ох, какие вы все докучливые мухи, - удивилась тетка Пенона, -дайте же сказать профессору!
  - Спасибо, так, о чем это я?
  - О фараонах, - подсказал Цуня.
  - Каких фараонов? - уставился на него лис.
  - Нильских.
  - Нильскими бывают только крокодилы.
  - Ну, я не знаю, может фараоны, они же и крокодилы.
  - Ой, да залейте в этого Цуню банку чая, чтоб он побулькал маленько, - возмутился Тимим, сидящий на берегу рядом с кабаном.
  - Продолжайте, дорогой Бьютифул, - проговорила Нунойка и погрозила пальцем суслику.
  - Так, я хотел сказать, так... а что же я хотел сказать, - лис нервно шарил у себя по кармашкам, - где-то у меня были наброски моей речи, кажется, я их где-то потерял.
  - Ага, потерял, а теперь будете винить суслика, - надулся Цуня.
  - Никто вас не будет обвинять..., - спохватился лис, - в целом и общем, дорогой Магараджик, мы тебя любим, тебя и даже твою изумительную шляпу, поэтому давай мириться и с этим чаем забудем все наши обиды и невзгоды.
  - Ура, - заблажил суслик, и все на поляне его подхватили. С радостным чувством пили чай, шутили и рассказывали чудесные истории. Пока суслик (опять этот неугомонный желтопуз!) не спросил Магараджика:
  - Слушай, носатый, я так и не разобрался, что у тебя в шляпе завелось?
  Магараджик с испугом сдернул шляпу с головы и посмотрел внутрь ее, потом повернулся к суслику и недоуменно пожал плечами:
  - Видимо пусто тут как у моей тетки в кармане, а ведь толстуха была, не запихнешь ногами, хоть и туда же...
  - Ничего, ничего, а ты потряси, может и вывалится, - подсказал Цуня.
  Носатый резко тряхнул шляпу и ... о чудо, из нее посыпались золотистые блески. Они упали на воду и заиграли, будто солнечные зайцы. А почему "будто", ведь это и были солнечные зайцы, они напрыгали из воды в шляпу, когда она плавала по речке. Вот было то радости... А зайцы все выпрыгивали и выпрыгивали из шляпы, пока Магараджик, ошалелый и счастливый тряс ее над водой. Через некоторое время весь пруд был золотистым от играющих зайцев, и тогда из шляпы они перестали выпадать.
  - Кончились, - коротко подвел итог Бьютифул, но вечер на этом не закончился, да какой там вечер, все жители просидели почти всю ночь, любуясь такой красотой.
  
  С примечательными особенностями
  
  С трудом можно представить сколько нужно ведер краски, лоскутов фантазии и безудержной широты души, чтобы Осень смогла приукраситься и с тихой задумчивостью сделать свои первые шаги. Потом она освоится, неторопливо смакуя теплые дни бабьего лета. Пошумит дождями, раскидывая свои платья из листьев и присыпая их первым снежком, похрустит корочкой льда, споет тоскливые прощальные песни улетающих птиц, расплескает лужи, перемешивая их с жирной глиной и уйдет, оставляя переплетение следов на снегу степенной Зимы. Но это будет потом, а сейчас Осень сыпет листьями сквозь шедрые лучи солнца, отражаясь в прозрачной холодной воде прудов и речек. Петляя по чарующим тропкам среди берез и кленов, она играет с ветерком в прятки и заманивает в притихший лес всех проходящих.
  Нунойка особенно любила это время года. Она уходила в лес, бродила среди деревьев, пила густой утренний воздух, замешанный на сыроватом тумане и вязкой тишине. Гладила прожилки листьев, любуясь переменчивыми красками, и... мечтала. Ее осенние мечты были похожи на фантастические сны, они перетекали из одной картины в другую, подчиняясь каким-то своим законам неведомым никому. Вот и сейчас Нунойке казалось, что она рассматривает шорох листьев. Как это ни странно именно шорох, она видела его такого слегка взъерошенного, с приплюснутым носом и добрыми глазами с лукавинкой. Его многочисленные моршинки складывались из мелких веточек, волосы обсыпанные росой, словно паутинки, сплетались в причудливые узоры, постоянно меняющиеся с каждым шагом. Шорох то участливо вздыхал как старый спаниель, то вскрикивал испуганной сорокой, или деловито хрустел дубовыми листьями, иногда обдавал лицо легким ветерком словно из под крыла пролетающей птицы.
  ќ− А вот и здрасте! − прозвучал звонкий ворчливый голос Пеноны. Нунойка вздрогнула от неожиданности и сначала даже не узнала тетку.
  − Что ж ты, голуба, одна бродишь немеренно по лесу. Если посчитать так уже целый день? − подбоченилась Пенона. − Тебя Тимим уже как целых два часа ждет, он, видите ли, ничего найти не может.
  − Ох, тетка Пенона, как ты меня напугала, − вздохнула Нунойка, − у меня мысли как воробьи, так и разлетелись в разные стороны.
  − Я заметила, − покачала головой тетка, − ты меня чуть не затоптала от твоих мыслей. Идешь по лесу как слоновый лунатик, ничего не видишь, ничего не слышишь, и лишь пихаешь добропорядочных соседок.
  − Извините, тетушка, размечталась, − смутилась Нунойка.
  − Да будет тебе передо мной расшаркиваться, лучше расскажи про мечты.
  − Даже не знаю о чем и говорить, все как во сне.
  − А давай вместе помечтаем, − с тихой надеждой предложила Пенона.
  − Давай, только я не знаю как вдвоем мечтать.
  − Эх, и я не знаю, − вздохнула Пенона, разглаживая складки на своем обширном платье. Сегодня оно у нее было коричневым с рыжеватыми подпалинами, как бока у старого мерина на мельнице.
  − Хорошо, − Нунойка на мгновение задумалась и тут же лицо ее просветлело, − давай помечтаем, что мы с тобой умеем летать как птицы. Здорово?!
  − Какая ж с меня птица? − Удивилась Пенона. − Ежели только ворона или сова...
  − Тетушка вы не правильно мечтаете, это ж не пироги печь, тут изначальный полет нужен.
  − И где ж я его найду, твой полет?
  − Вот тут, − девочка приложила руку к груди, − послушай, как там только запоет, как разольется тепло, так сразу ты почувствуешь себя птицей, а уж какой, там смотри...
  − Ладно, попробую, − вздохнула Пенона, − а глаза надо закрывать?
  − Как хочешь.
  Пенона глубоко вздохнула, прикрыла глаза, потом вскинула голову, постояла и резко раскрыла глаза. Так она долго стояла и смотрела на верхушки деревьев, потом неожиданно радостно закричала:
  − Смотри, я птица, птица! Я лечу! Ха-ха, да я же воробей.
  − Воробьиха, − поправила ее Нунойка.
  − Я и тебя вижу, только не могу понять на кого ты похожа.
  − На птичку невеличку - на пеночку.
  − Вот здорово! − Пенона вздохнула, помахала руками и неожиданно села на тропу. Ошалело посмотрела на девочку и расхохоталась.
  − Как мне понравилось!
  − Мне тоже нравится, − улыбалась Нунойка.
  − Нет, всё, на сегодня мечтать хватит, а то вкус этой мечты пропадет, это как лишний кусок масла в пирог положить. Меру надо знать.
  − Тогда пойдем домой, Тимиму какую-нибудь проволоку искать.
  − Пойдем, − согласилась Пенона, − вот только у меня есть раздумья всякие, рождающие беспокойства.
  − С чего так, − удиввилась Ноунойка.
  − Да, вот, − засмущалась Пенона, поводила носком старого ботинка по листьям на тропе, − решила обзавестись туфлями, а то все в ботинках, да в ботинках, хожу как лохудра из под полы.
  − И какие трудности у тебя? Что ты так засмущалась?
  − Видишь ли, у меня ни-ни разу не было туфель.
  − Неведаль, в жизни всегда бывает что-то в первый раз.
  − Нет, ты только посмотри на эту попрыгушку! А лучше посмотри на меня! В мои годы и туфли в первый раз, не ровен час я не только засмущаюсь, а могу и заболеть неизлечимо, причём.
  − Не надо, держите себя в руках.
  − Держу, − обреченно качнула головой Пенона, − но это надолго не помогает, надо что-то делать.
  − Заказывать туфли, что ж еще делать.
  − А у кого?
  − Выбор невелик. У нас в Пеналепе могут обувь справить только Тимим и наш врач Никодим.
  − Вот в том то всё и дело, один сделает туфли с горелками и огоньками, буду ходить как проходящий поезд. А Никодим все норовит белые тапочки сшить, даже из сапог, тоже мне мастер гробовых дел.
  − Тогда надо идти в Захолмье или лучше всего на осеннюю ярмарку.
  − Надо конечно, да вот одной несподручно, может ты за мной увяжешься, все веселей.
  − Нет, за тобой увяжутся твои плямеши, а я лучше пойду рядом.
  − Правильное решение, ты мне прям гору на плечи свалила.
  − Тетушка, что-то вы не то говорите.
  − Ох, волнуюсь я милая, тут ненароком и пуд соли можно съесть.
  − Пойдемьте лучше домой и успокоимся, а завтра на ярмарку!
  Они пошли по тропинке, вдоль ручья, который ловил падающие листья и крутил их в своих хрустальных струях. За мостками на опушке они увидели ярко раскрашенный фургон. Рядом паслись две пегие лошадки, а у колеса сидел человек в льняной просторной рубашке. Голову украшал видавший виды берет, из под которого выбивались клочьями волосы разного цвета от ярко-фиолетового до изумрудного и красного. Человек с огромным увлечением откусывал от большого бутерброда и жмурясь на осеннее солнце чем-то запивал из кожанной бутыли.
  − О, и что это за страхолюдие такое? − спросила Пенона Нунойку.
  − Ты что, не знаешь?! Ведь это известный волшебник Нор. Наверное он едет на осеннюю ярмарку, он всегда на ярмарки приходит. Помнишь, Омуч купил у него поющие гетры и танцующих бабочек?
  − Так это он! − Испугалась тетка. − А я чуть было не нахохрилась на него как квочка на котенка.
  − Лучше не стоит, он конечно волшебник добрый, но всякое может случиться, вдруг какое непослушное слово слетит с губ, а они, его слова, они всякое могут сделать.
  Так перешептываясь они подошли к Нору. Он, увидев их, помахал рукой и с набитым ртом предложил:
  − Привет, кумушки, не желаете разделить трапезу с усталым путником?
  − Да мы как-то уже... − начала Нунойка.
  − Благодарствуйте, сыты мы, − неожиданно для себя выдала Пенона.
  − Как знаете, но может глотнете ароматного напитку, собственного изготовления, сваренного на воздушных лепестках из мандрогорового леса.
  − Нам как-то неудобно, − начала Нунойка.
  − Да что тут неудобного, − Нор взмахнул рукой и тут же появился поднос с изящными фужерами увитыми стеклянными и бирюзовыми ягодами. Поднос подплыл к Нунойке и Пеноне. Тётка невольно попятилась и спряталась за девочкой.
  − Не бойтесь, не бойтесь, они не кусаются и даже проказничать не будут, пейте, освежиесь с дороги, − волшебник говорил, перебирая слова, словно камешки в ручье.
  Нунойка потянулась и взяла фужер, хотела отпить, но спохватилась и передала опешевшей тетке. Пенона приняла фужер и скосилась на него недовольной курицей. Второй фужер Нунойка взяла уже смелее и, посмотрев на Нора, вздохнула и сделала первый глоток.
  − Как вкусно, − выдохнула она.
  − Да, и мне понравилось, − Пенона выпила свой фужер залпом, как старый солдат.
  − Попробуйте еще, − посмеиваясь, сказал Нор, − они сейчас наполняться снова.
  − Ой, точно, − удивилась Нунойка, − смотри, тетушка, бокал уже полный.
  − Вот мне бы такой, плямишей поить по утрам.
  − Так возмите.
  − Нет, что вы, я просто к слову, так сказать, без всякого умысла и попрошайничания, − замахала руками Пенона.
  − Берите, берите, у меня еще есть.
  − Нет, их брать я не буду, они почти хрустальные, а мои оглоеды разобьют их в два счета.
  − Ну, ничего страшного, я сделаю их неразбиваемыми, − волшебник взмахнул рукой и из его рукава посыпались яркие мелкие блестки звездочек.
  − Вот и все, теперь никто, никогда не сможет их разбить.
  − Даже не знаю, как мне посомневаться, − Пенона с недоверием вертела фужер в руках, − мои сорванцы чего-нибудь точно утворят, знаю я их незатейливый норов.
  − Ничего страшного, если и разобьют, я новый подарю, − засмеялся Нор. − А ты, девочка, почему не берешь?
  − Мне тоже можно? − Удивилась Нунойка.
  − Конечно.
  − Большое спасибо, это бесценный подарок, − девочка с восторгом рассматривала в солнечных лучах фужер.
  − А вот ежели вы такой щедрый и добрый, не могли бы вы нам еще помочь в одном очень суюрёзном, сере-ёзном... серьёзном деле? − Пенона аж взмокла, пока справилась с этим непростым словом.
  − Всегда рад услужить хорошим людям и приятным существам, − волшебнник встал и слегка поклонился.
  − Хорошо, − Пенона опять принялась разглаживать складки платья. − Не могли бы вы посоветовать где купить добротные туфли?
  − Добротные, хорошие или замечательные с примечательными особенностями?
  − А что, есть и такие? − Брови Пеноны словно галки на насесте взлетели вверх.
  − Добротные, из крепкой кожи и надолгие годы, невзирая на непогоду и плохое настроение. Хорошие из кожи и ткани, они годятся для небольших прогулок и веселых пирушек. Самые чудесные и удивительные − это, конечно, замечательные с примечательными особенностями.
  − С чем?
  − С особенностями. Во первых, замечательные туфли изготавливаются из всевозможных материалов, например, из мокрого песка, морской пены, иголок сосны, лепестков роз, осенних листьев и из другой прочей шелухи. А вот особенности − это самое пикантное, что может быть в любом создании пусть оно живое или неживое. Вот взять туфли сплетенные из паутины, они изящны, прочны, легки, но все дело в том из какой паутины вы будете их плести. Если паутина будет утренняя, то все туфли будут усыпаны росой как жемчугом, если из полуденной, то будут искриться солнцем, а к вечеру наберут в себя теплого ветру и прожилков сочного заката.
  − Вот это... это да, − закачала головой Пенона, − мне вот это... да... в самый раз ... на ногу.
  − Подождите, тетушка, − заспешила Нунойка, − мне кажется вам нужны добротные туфли, с вашей-то бурной неутомимой жизнью.
  − Чего бы ты понимала в моей жизни! − Пенона немного обиделась. − А добротные туфли мне не нужны, у меня уже есть добротные ботинки, и какая между ними разница?
  − Не скажите, тетушка!
  − Спорить не надо, − хитро засмеялся Нор, − я выполню любое ваше пожелание. Вы разве не знаете, − у нас, у волшебников, сегодня день Пожеланий прекрасных существ. Можете выбрать всё, чего пожелаете.
  − Как же тут выберешь, когда ничего нет перед глазами, − смешалась Пенона.
  − Очень просто, − волшебник хитро cощурился, − вы только что вместе мечтали.
  − Откуда вы знаете? − У Нунойки от смущения зарделись щеки.
  − Нам волшебникам это запросто, так что будем творить замечательные туфли с примечательными особенностями?
  − Будем, − хором согласились Пенона и Нунойка.
  − Тогда закрывайте глаза и мечтайте каждая о своих туфлях, мечтайте старательно, чтобы я смог не только почувствовать ваши мечты, но и увидеть их, и немного потрогать...
  − А можно я не буду мечтать, а вы мне вот эти, которые с паутинкой и подарите.
  − Тетушка, вы не торопитесь, если намечтаете и вам не понравятся, то я тут же сотворю из паутины. Кстати, вы тоже можете помечтать про паутинку...
  Нунока сложила ручки на груди, закрыла глаза и что-то стала шептать. Пенона потопталась, как собачонка Жанетка, хотела что-то спросить, потом встала рядом с девочкой и решительно закрыла глаза.
  Они простояли не меньше двух часов на поляне рядом с волшебником и его фургончиком. Судя по солнцу, вечер уже был близок, хотя всем показалось что прошло мгновение. Нор тоже не бездельничал, с коробкой в руках он торопливо семенил по опушке, петляя словно охотничья собака по тропе, тихо бормоча что-то для себя. Так вот через какое-то время Нор неожиданно остановился и устало сказал:
  − Готово, открывайте глаза, девчонки, сейчас будем любоваться вашими произведениями.
  Пенона и Нунойка открыли глаза и уставились на коробку.
  − Так, чьи же это такие туфельки? − Копался в коробке волшебник. − А узнаю, узнаю, конечно это туфельки для хорошей девочки Нунойки.
  Волшебник выташил туфли из коробки и Нунойка ахнула от неожиданности. Нор держал в руках что непонятное, пестрое и будто живое. Он присел рядом с Нунойкой, взял ее ножку, скинул старую стоптанную тапочку и надел туфлю. Потом также аккуратно приобул другую. Нунойка любовлась своим новым приобретением. Туфли были сотканы из журчания маленького фонтанчика в южном садике портового городка, в ткань журчания были вплетены ажурные переливающиеся перышки колибри присыпанные сверху крупчатым песком с Солёного мыса. Носок туфель украшали лепестки магнолии. Когда Нунойка делала шаг, журчание фонтанчика становилось громче и казалось, что рядом, совсем рядом, где-то неподалеку примостился садик с мраморной скамеечкой, наполненный благоуханием южного вечера.
  − Уразумительно! − С восхищением и неопределенностью произнесла Пенона.
  − А это ваши, − Нор достал из коробки туфли и Пенона тут же их схватила, поджав губы, потом торопливо их надела. Туфли были сотканы из тыквенных лепетков с прожилками из бутылочного стекла, края каждого лепестка обрамляла шмелиная шерстистая опушка, сбоку примостилась кокетливая клубничная пуговица. Когда Пенона их надела раздалось низкое гудение шмелей, перезвон вечерних колокольчиков и дальние отзвуки пастушьих рожков.
  − Пожалуй они будут лучше паутинных туфелек, − запинаясь от восторга проговорила Пенона.
  − Может вы и правы, − усмехнулся волшебник.
  − Нет, вы не подумайте ничего плохого, ваши паутинные тоже ничего, так, на хорошем волшебничьем уровне, но мне эти больше пришлись по душе. Только чур, без обид.
  − Ну что вы! − засмеялся Нор. − Я очень рад, что мы старались не впустую.
  − Спасибо вам огромное, огромное, − Нунойка держала старые тапочки в руках, не сводя глаз с обновы.
  − И нам тоже спасибо. − Пенона вся светилась от счастья.
  − Хорошо, и вам тоже, − Нор улыбаясь, поправлял выбившиеся и расшалившиеся свои пряди волос.
  − Тетушка, вы опять все перепутали, не вам спасибо, а уважаемому волшебнику Нору.
  − Я это и хотела сказать.
  − Нет, нет, нет. Она абсолютно права, я вам тоже безмерно благодарен, для меня самая высшая награда - это ваши счастливые глаза!
  − Завсегда пожалуйста, за нами не остынет, − слегка поклонилась Пенона.
  − Ой, не слушайте ее, тетушка когда волнуется, всегда путает слова с мыслями.
  − Не страшно, когда есть хорошие слова и светлые мысли, плохо когда наоборот.
  − Еще раз мы вам со спасибом, а нам пора. Нунойка пойдем, смотри уже солнце скоро сядет. Тимим, наверное, народ собирает, чтобы нас идти искать.
  − Точно уже поздно, до свидания, дорогой наш волшебник.
  − А свидание наше с вами ведь не за горами и долами, оно всегда придет в нужное время. Я даже с вами не прощаюсь, счастливо.
  Нунойка и Пенона пошли по тропинке домой. Их окружали звуки, рожденные замечательными туфлями и казалось, что южный садик с фонтанчиком, наполненный шмелиным гулом и перезвоном колокольчиков, двигается чудесными призраком по вечернему лесу. А за ним с небольшим опозданием стелилась хрипловатая перекличка пастушьих рожков. Время вечерней дойки.
  
  Сырк приехал!
  
  В Пеналепе любят все праздники, все без исключения, потому что жители умеют так веселиться, что дух захватывает, и вас сразу затягивает в круговорот каруселей, хороводов, чаепитий и прочих милых и приятных событий. На большие праздники в Пеналеп сбегается вся округа, и еще прихватывают близлежащие местности, так что в деревне становится шумно и весело до самого утра и до последней крошки пирога. Среди прочих праздников, которые есть у всяких и остальных, в Пеналепе есть свои, доморошенные, домовоспитанные. Конечно, у многих есть свои маленькие и большие праздники, но только в Пеналепе любят и умеют так праздновать, и так радоваться своим и вашим праздникам. Поэтому, если у вас есть маленький, ну такой малюю-ю-юсенький праздничек, ну такой, что вы сами даже сквозь увеличительное стекло своей души с трудом можете разглядеть, приходите с ним в Пеналеп. Вы можете придти, привезти тележку угощений, а можно и без них, в домах Пеналепа все равно что-нибудь найдется вкусненькое. Так вот, вы можете придти и объявить: − Сегодня для меня Праздник, в прошлом году я научился плавать! − Нет, конечно, причина может быть иная, например, это будет день, когда вы в первом классе написали на "пятерку" сочинение. А может это будет день, когда исполнилось ваше заветное желание, потом они тоже исполнялись, но это было Первое Заветное и вы до сих пор переживаете события того дня и хотите, чтобы оно никогда не забылось. Вот так!
  А сегодня в Пеналепе было неспокойно. Никто не мог понять, почему и от чего такое происходит. Пенона разлила молоко на крыльце, Тимим стукнул себя по пальцу, профессор Бьютифул потерял редкую рукопись с сокровенными пожеланиями на ночь, Магараджик проглотил рыболовный крючок, и теперь сидел у врача Никодима и стонал, как упавший кирпич на дороге. А у гумпи, вернее, у его центральной головы появилась болячка по имени ангина. Такое количество неприятных событий непременно должно закончиться чем-то хорошим. Это один из основных законов жизни, который открыл профессор Бьютифул.
  Итак, чаша неприятностей уже переполнилась, и ожидание повисло в воздухе, словно утренний дым от печек Пеналепа. Поэтому, когда у старого вяза, где всегда вешали объявления, послышался дробный стук молотка, все жители встревожились, а некоторые замерли. Первыми стряхнули с себя заморочное состояние ребятишки. Они быстро помчались к дереву и успели увидеть, как старая толстая мышь в холщовых штанах прибивала к дереву какую-то бумажку. Любознательные и даже любопытные сразу поинтересовались, а что это за нарушение экологии, гвозди в дерево забивать? На что старая мышь им возразила: − Во-первых, это пластилиновые гвозди и они не пробивают дерево, а прилипают к нему, во-вторых, я повесила вам объявление. − После чего мышь деловито засунула молоток за пояс и пошла к харчевне "Сухарь на дорогу". А ребятишки и другие подоспевшие жители Пеналепа уставились на объявление, которое было красочным, и из него жители узнали, что в Пеналеп приехал мышиный цирк! Вот это да! И когда же он успел приехать?! Наверное, ночью, ведь никто не видел ни тележек, ни лошадок, хотя какие могут быть лошадки у мышей? Кто-то вслух предположил, что если они у них есть, то они маленькие и мышиного окраса. Но когда подошел профессор, то он очень удивился, мало того, он смутил всех присутствующих своими познаниями.
  − Очень странное объявление. Посмотрите внимательно, ведь тут написано не "цирк", а "сырк"! Ничего не понимаю.
  − А что тут понимать, − удивился суслик Цуня, − сырк или цирк, неважно. Читайте главное, а оно крупными буквами изображено: "Сегодня вечером на Цветочной поляне будет Лучезарное представление прекрасной Ангины!"
  − Все верно, хотя выше написано − всемирно-известный Сырк, − не унимался Бьютифул.
  − Вот всегда так, - к ним тихо подошел врач Никодим, - как у кого запор или другая пропасть телесная, все к Никодиму, мол, посмотри, а как лекция на больничную тему, так все в кусты и молчок на крючок.
  - Уважаемый Никодим, - обратился к нему старый лис Бьютифул, - а причем тут больничная тема, она скорее кухонная.
  - Профессор, вы может где-нибудь и можете разобраться поверхностно, но уж в болезнях увольте, пропустите вперед знающих и умеющих, - ворчливо проговорил Никодим.
  - Поясните, коллега, - смутился лис.
  - Да, пожалуйста, - погладил свою бороду врач, - главное быть внимательным. Посмотрите, тут написано ангина, лучезарная и прекрасная.
  - Помилуте, любезнейший, но мне кажется, что это имя.
  - А кто бы спорил, конечно, это имя болезни, ангина. Давеча гумпи лечил от этой напасти. Правда, я еще не слышал про такие разновидности как лучезарная и прекрасная. Наверное, это какая-то новая пакостная бацилла.
  - Вы думаете? - растерялся Бьютифул.
  - Какая ангина, какая кухня?! - возмутился суслик. - Это цирк, а это имя циркачей и их номеров!
  - А вдруг это про болезнь? - также засомневался Тимим.
  - Точно про болезнь! - утвердительно кивнула левая голова Омуча. - Вон, посмотрите, наша оглашенная схватила где-то болячку, которую Никодим обозвал ангиной. Оно может и хорошо, теперь центральная молчит, словно паинька, но ведь и мы можем заболеть, а нам нельзя.
  - Точно нельзя, - подхватила ее правая голова, а центральная грустно хрюкнула с каким-то поскрипыванием.
  - О-о!! - застонал суслик Цуня. - Точно всё про болезнь, только всё про вашу болезнь, которая называется непроходимость глаз, причем глухая.
  - Цуня! - строго начал Никодим. - Не вносите разнобой в стройные ряды будущих больных. Я за вас всех в ответе.
  - Ох, зря вы берете на себя такую ответственность, - пожурил его профессор, - ведь можно и не оправдать доверие окружающих.
  - Да, чтоб я и не оправдал?! - зарычал Никодим. - Никогда! Слышите! Никогда!
  - По-моему, вы зря так волнуетесь, - встряла в разговор тетка Пенона, - лучше давайте сходим и посмотрим на представление.
  - На лекцию! - Никодим был неумолим.
  - На презентацию сырной продукции! - не уступал Бьютифул.
  - На цирковое представление! - суслик распушил свой хвост, словно петух на насесте.
  - А вот ежели без куриных тем, да с умом поглядеть в корень, тудыть его в гриву, - затарахтел Магараджик, - и ежели еще и без энтих глупостей, то идемте все, а там или попал, или в пропан-бутан, ни от кого не убудет! Вот как сейчас помню, была у нас лиходейка желтоносая, что твой лимон зеленый, страхолюдия хуже клистера нашего Никодима, и ведь ничего, мы как на нее все гуртом вылупились, дык она и сдулась, а нам весело, мы и прображничали до утра, следующей недели, а когда проснулись, то от нее даже пыли не осталось, одни перья с носу, да и то не туда.
  - Дело говорит Носатый! - вступил в разговор дядюшка Тимим. - Какая разница! Вечером все станет ясно. Все идем на представление, презентацию, демонстрацию или лекцию, каждый на свое, а там разберемся, кто куда пришел.
  - Дядюшка Тими прав, - устало сказала Нунойка, - я пошла гладить платье и кружевной воротничок. Вы знаете, милейший Никодим, какой у меня воротничок, не у каждой королевны такой найдете.
  - Воротничок белый? - спросил Никодим.
  - Да, белоснежный как первый снег.
  - Очень хорошо, в больницах должно быть все белое, а то не ровен час к нам новая болесть придет, эдакая ангина лучезарная с двусторонним прекрасным осложнением.
  - Вы опять за свое? - насупился профессор.
  - Хватит шуметь, все по домам, - Тимим командирским голосом прервал споры.
  К вечеру мышки веселой гурьбой потянулись вереницей к Цветочной поляне. Свой скромный скарб они погрузили на тележки, запряженные морскими свинками. На поляне они быстро без суеты собрали шатер из абсолютно прозрачной ткани, которая была похожа стенки мыльных пузырей. Поэтому когда все жители расселись вокруг маленького цирка, то они видели всё происходящее под цирковым шатром. А там было столько интересного, но в тоже время непонятного, все пытались рассмотреть и каждый говорил, что он видел. И хотя мнения чаще расходились, особых споров не разгоралось, видимо ожидали в скором времени ответов на все вопросы. Лишь Никодим ни с кем не общался и с мрачной улыбкой неумолимо чистил свои клистирные трубки, которые разложил на белоснежной салфетке у себя на коленях.
  С первыми сумерками под шатром нервно заиграли разноцветные лучи прожекторов, и все обмерли. Да и было от чего - под прозрачным шатром высветился настоящий цирк, но удивительно, что всё было изготовлено в основном из сыра, лишь канаты и сетки были сплетены из тонких макаронов спагетти, да и они были обсыпаны душистым пармезаном.
  Пеналеповцы и их гости не успели перевести дыхание, как на арену вышла знакомая им толстая мышь в изумительном фраке в сырных дырках. Она элегантно поклонилась и мышиным басом произнесла:
  - Почтенная бублика, сегодня мы вам представим уникальное представление "Мышиный Сырк". Вы убедитесь, что конца удивлениям и восхищениям нет предела, что все обычное может в одночасье превратиться в восхитительное чудо, и что даже публику мы называем бублика, и все потому, что вы также будете участвовать в нашем грандиозном и непревзойденном представлении, но это будет в конце. А сейчас на арену выйдет великолепная серая мышь в красных яблоках - прекрасная Ангина на сырных велосипедах с воздушной кукурузой. Встречайте!
  Поляну огласили радостные аплодисменты, хрюканье поросят, свист сурков, визг ребятишек и бульканье Карамазя. Последнего посадили в деревянную бочку.
  Под шатром на самом настоящем велосипеде, но только сырном велосипеде, выехала изящная мышка в бархатной малиновой юбочке. В течение получаса она показывала такие номера, что дух захватывал, она виртуозно каталась на подвешенных под самым куполом макаронах, кувыркалась так, что все с замиранием закрывали глаза и, от щемящего страха не могли долго придти в себя. Под куполом она разбрасывала воздушную кукурузу, которая медленно оседала на арену, а в это время Ангина развернула свое платье и прыгнула с канатов вниз. Обсыпанная блестками она парила среди бесформенных кусочков кукурузы, словно сказочная бабочка из страны Ночных шептаний. Потом вышли трое братьев мышек-тяжеловесов, с легкостью они поднимали такие громадные куски разноцветного сыра, что это казалось невероятным, разрывали целые пакеты макаронин, и катались на большом сырном автомобиле по старшему брату, будто он бревно на дороге. А что вытворяли клоуны мышки! Кстати, один мышонок был белым, другой абсолютно черным. Такое не каждый день увидишь, но было так смешно, особенно когда они у жонглеров, серебряных мышат, проели дырки в шарах, которыми они мастерски жонглировали и обливали молоком акробатов. Да, какие были акробаты! А какие скачки на морских свинках! А как выступала зеленая мышь-фокусник! Но самое потрясающее наступило в конце представления. Мышь конферансье вышла на арену, величественно махнула лапками и края шатра поднялись, потом она стукнула хвостиком об опилки на арены, и шатер мгновенно превратился в множество мыльных пузырей. Зрители не успели охнуть и проводить взглядом последние шары, как мышь сказала:
  - Почтенная бублика, наши все номера закончились, сейчас на арену выйдут все артисты и будут..., - мышь замерла, поднятая лапка замерла в воздухе. Все молча ждали, но мышь, словно замороженная не двигалась и стояла с поднятой лапкой, пока тишину не нарушил саркастический голос Никодима с радостной ноткой:
  - Я так и знал, она заболела лучезарной ангиной. Щас клизмить будем.
  - А вот и нет, - тут же ожила мышь-конферансье, - сейчас все артисты будут вас угощать своими снарядами.
  - Ага, - обрадовался Бьютифул, - я же говорил, что будет презентация.
  - Но это не те снаряды, которые используют всякие военные, - продолжала конферансье, - а все, что вы видели: велосипеды, канаты, мячики и прочие замечательные орудия нашего труда. Поверьте, они также прекрасны на вкус, как и наши удивительные номера, потому что сделаны из первосортных сыров. Надеюсь наш уникальный чудесный Сырк вам всем придется по душе и вкусу. Встречайте, пробуйте, наслаждайтесь!
  Такого представления вряд ли кто-либо видел, а уж тем более вкушал. Хотя в Пеналепе всегда что-нибудь найдется необычного. Однако жители с этим утверждением не согласятся, так как все, что случилось или произошло, оно уже перестало быть необычным, оно свершилось. Поэтому вам всегда скажут, ах да, помним, помним, это уже было, ничего необычного, хоть и чудесно и распрекрасно. А вот, что произойдет в будущем, вряд ли кто скажет, даже волшебник Нор.
  
  Большая Стирка
  
  Когда вы собираетесь вместе и пытаетесь разглядеть самые обычные явления Природы, то они как на экране волшебного телевизора наполняются красками ваших пурпурных охов, алых с огненным отливом ахов, кремовых причмокиваний с фисташковым привкусом, нетерпеливых постукиваний каблуками орехового цвета, тающего марципаном во рту, или похлопываний с оттенком прелых листьев. А что стоит только одно прожжёное "м-да-а-а" с угольной пылью шумящего паровоза на старом мосту, или ядовито-желтое "не может такого быть", которое способно привести к устойчивой изжоге. В общем и целом необходимо обдуманно подвести черту и согласиться: - коллектив это сила, которая способна задвинуть в снежные дали мечтаний и иллюзий любого индивидуума с характером. Однако есть в общественном разглядывании явлений нечто непостижимое, швыряющее воображение на такие просторы, словно резинка в рогатке, запускающая сосновую шишку в дупло к носорогу... Ой, какому такому носорогу, ведь эти толстокожые не живут на деревьях. Так, что-то нас понесло, видимо общественное видение начинает сказываться...
  Лучше вернемся в Пеналеп, сегодня под вечер как раз обшественное любование заходящим осенним солнцем. Сами понимаете, что это мероприятие крайне важное, тем более вечер на вечер не похож, каждый со своей заковыринкой, со своими красками и причудами, а если все помножить на коллектив, то мы получим столько... нет, не пытайтесь подсчитывать, а уж тем более представлять, запутаетесь, лучше садитесь на свободное место, на одну из лавок, которые построил Тимим на Крутом косогоре. Садитесь и не пытайтесь найти самое удобное место, - можете пропустить самое интересное. Лучше опускайтесь там, где стоите, сейчас точно что-то начнется...
  - И когда вы только оторветесь от этих леденцов? - Тетка Пенона размахивала руками среди вихрастых голов своих племяшей. - Сколько можно, с вашего позволения, так грязно питаться?! Уже все вымазались как донышки бочонков из под соленых огурцов.
  - Почтенная тетушка Пенона, - поправляя свое пенсне, прервал ее профессор Бьютифул, - меня всегда удивляет ваша способность так просто изложить просьбу, замешанную на горьких упреках. Поделитесь, как вам это удается?
  - Дорогой профессор, потаскали бы ведра с водой для мытья этих отродий, то таких вопросов, смущающих честных гражданок, а в некотром роде даже тетушек, не задавали бы.
  - Уймись тетка, - сердито проговорил Тимим, - лучше сиди тихо и любуйся закатом.
  - И главное, не мешай окружающим, - добавил суслик Цуня.
  - Нет, дожилась я до своего почтения, даже желтоухий неслух меня поправляет!
  - Тетушка, - вздохнула Нунойка, - давай немного помолчим, вокруг такая красота.
  - А я разве против, - с раздражением согласилась Пенона.
  В этот вечер закат выдался на славу. Легкие облака витиеватой рябью морского песка закрыли небольшую часть горизонта слева от леса. Зато справа одинокие кучевые зависли славными барашками над выступающим холмом. Заходящее солнце щедро одарило их всех яркими багряными мазками. Игра красок на небесном полотне очаровывала и располагала к неспешным думам, приятным словно сыпучее песочное печенье. Неожиданно среди смирно-висящих облаков появилась странная точка, преломляющая солнечные лучи и периодически опускающаяся за линию горизонта, изрезанного зубчатыми вершинами далекого леса.
  - Странное небесное явление, - меланхолично произнес Бьютифул, - мне даже показалось, что без оптических феффектов тут не обошлось.
  - Эффектов, - поправил его Тимим, не сводя пристального взгляда с движущейся точки, которая увеличивалась в размерах.
  - И без них тоже, - неопределенно согласился профессор.
  - Это птица! - воскликнул остроглазый Цуня.
  - Точно, сорока, - уточнила правая голова Омуча.
  - Огел, - добавила центральная голова.
  - Дятел, - хлюпнула носом левая.
  - Кто больше? - хмуро спросил Тимим.
  - Носорог, - кротко ответила Нунойка.
  - Что носорог? - удивился дядюшка.
  - Он больше всех, - невозмутимо добавила Нунойка.
  - Больше кого?
  - Сороки, орла и дятла вместе взятых.
  - Но он не летает.
  - Тогда не носорог, - смирилась Нунойка.
  А точка уже явно оформилась в летящую птицу и было видно, что летит она как-то неровно, слегка западая на левое крыло. Через некоторое время она уже подлетела к косогору и буквально упала в кусты у его подножия. Все жители вскочили со своих лавок и заспешили к месту падения птицы. Но та взметнулась ввысь и, касаясь земли кончиками крыльев, словно бегущий человек на шатающихся ногах, смогла долететь до вершины косогора. Она рухнула буквально у ног встревоженных жителей. Когда к ней все подбежали, то увидели, что это был попугай с маленьким рюкзачком на спине. Изрядно истрепанный, мокрый от выпавшей росы, с раскрытым клювом, из которого высунулся короткий язычок. Зрелище было не из приятных, если не сказать трагичных.
  - Маменька родненькая, - запричитала Пенона и тут же захныкали ее племяши.
  - Только не блажите, - строго оборвал всех Тимим, - главное, эта птица жива, надо позвать Никодима.
  - Фот фсекта так, - почему-то обиделась центральная голова гумпи.
  - Нет, бывает и хуже, - закачалась в сомнении левая.
  Попугай приподнял голову, что-то хотел вымолвить, но тут увидел среди толпы трехголового гумпи. Птица так испугалась, что тут же вскочила и невероятно громко закричала:
  - Ох, спасите несчастного попугая голубых кровей, брошенного на произвол судьбы злыми существами из леса Обгрызанных пеньков!
  - Во даёт! - с восхищением протиснулся среди явно испуганного населения Папаша сурок. А попугай ошалело смотрел на гумпи, косил глазом и с точным прицелом хотел уличить того в чем-то неприятном. Омуч сразу всеми тремя головами и грузным телом почувствовал неприязнь к этой птице.
  - Скажите сразу, не прячте правду от измученного странника, вы меня сегодня зажарите, или оставите на завтрак этому трехголовому кровопийце? - Попугай кивнул в сторону гумпи, потом встрепенулся и нахохлился, ожидая своей участи.
  - Вот заполошный, - хлопнула себя по ногам Пенона. - Кто ж тебя, худобу щипанную, тронет!
  - Понятно, - мрачно протянул попугай, - откармливать станете. - И неожиданно закричал фалцетом: - Не выйдет! Продуктов не хватит, я весь ваш харч уничтожу, но мясо на костях не нарастет, клянусь своим царственным дедушкой, султаном синего опахала, Ибн Харуна Ахмед Абдурахманом Зеленым в нижней части!
  - Мы вас просим успокоится, - ласково заверила его Нунойка, - вы попали к друзьям. Никто вас не будет есть, жарить, парить, и даже откармливать...
  - А вот это вы зря, - качнул головой попугай, - зря! Что думаете, мне пролететь пару тысяч километров пустяк? Да, пустяк, не спорю, но я же должен питаться в пути? Должен! И вы думаете кругом добрые существа, стоят с корзинами полными булками с анисом. Вот ананас вам в нюх, ничего подобного! Лечу как муха, все отгрызками питаюсь, а в некоторых местах даже огрызками. Вот, что значит жизнь свободного аристократа, - и он закинул одно крыло на плечо будто тогу сенатора. Выступление попугая произвело на публику большое впечатление. Жители стояли слегка ошалелые, и никто не решался слово вымолвить. Молчание затянулось и попугай посмотрев по сторонам спросил:
  - Вы тут случайно не из кружка вольнонаемных сумасшедших?
  - Ни-и-и, - в самозабвенном отрицании замотал головой суслик Цуня, - нет, мы простые жители.
  - Тогда другое дело. Позвольте представиться..., - и тут попугай замер, у него явно прошибло слезу умиления, - нет, вы даже не можете предположить, даже вот на такую пылинку подумать, кто к вам прилетел. А?! Вот то-то же, не можете, а как меня переполняет от вашего восторга, который сейчас грянет на вас как гром среди ясного неба.
  Тишину над косогором можно было резать как утренний кисель с клюквой. Попугай был доволен, произведенным на жителей деревни впечатлением.
  - М-да, - он приложил крыло к клюву, оттягивая удовольствие, - даже не знаю с чего начать.
  - Тафай с се-етины, - предложила центральная голова Омуча.
  - И это будет неверно, - категорично отверг предложение попугай.
  - Тогда с конца, - оживился дядька Клыкан.
  - Два-ноль в мою пользу, тоже промахнулся.
  - Не томите, - томно выдохнула полной грудью Пенона.
  - Я с тетушкой полностью согласен, - пришел в себя профессор Бьютифул, - начните, милейший наш друг, с любого вам удобного места.
  - Ох, провинция, ну что с вами поделать, так и быть, - театрально вздохнул попугай. - Слушайте! Вас осчастливил своим присутствием всемирно-известный путешественник, авантюрист, сердцеед и художник поэтического направления, Джухли-Мухли четырнадцатый. Я представитель царского рода голубых кровей, которые поставляют нежные перышки к опахалам всемогущих султанов, ну и прочих мастей повелителей.
  - Потрясающе! - воскликнул Бьютифул.
  - Пора запускать самовар, - проговорил Тимим и тут же пошел к домику.
  - Бывает же такое, - почесал у себя за ухом Клыкан.
  - Согласен, - Папаша сурок потеребил себя за усы.
  - А мне..., - и Мамаша сурчиха больше ничего не смогла добавить.
  - И мне тоже, - еще раз шумно вздохнула Пенона, -... путешественник, художник, очень где-то, ... серцеед, ... ну сердечки мы печь можем, накормим, но вот я только одного не смогла понять, атвантюрист, это отвертка такая?
  - Что ты тетушка, - замахала на нее Сурчиха, - это тюря из хлебных крошек на молоке.
  - Вы обе ошиблись, это законник со статусом, - важно поправил их профессор, - только вслушайтесь в слово и сразу поймете оно состоит из двух слов - "авант" и "юрист". Ясно как день.
  - Куда я попал! - Воскликнул попугай. - Нет, сегодня же собираю монатки и лечу в заморские страны, пусть вам будет хуже... Нет каково самодурство в этом миросоздании, что не голова, то или трубадур по печенью или вообще нечто невообразимое для понимания утончённых натур.
  Разговор прервал гудок Тимима. Попугай испугался и невольно прислонился к Омучу.
  - Ты се, сай пить не путешь? - спросила центральная голова.
  - Он уже сыт своими речами, - зло буркнула левая.
  - Угу, сейчас ему еще чуть подсыпем, - задумчиво протянула правая, что сразу привело в чувство Джухли-Мухли.
  - Па-апрощу без грязных намеков! - возмутился попугай.
  - Никто ни на что не намекает, уважаемый Джухли-Мухли, - примирительно сказала Нунойка, - этот гудок зовет нас к чаю с бубликами и ватрушками. Милости просим. А на нашего гумпи не сердитесь, он добрый, но немного ворчливый.
  - Как мне кажется это не семья, а куртяник с представлением, - неопределенно протянул попугай. Нунойка немного расстерялась, но сердитый блеск глаз птицы не располагал к лишним словам и она повела его на чай.
  * * *
  Когда все расселись за столом и выпили по чашке чая с горячими ватрушками, а попугай и гумпи успели еще лихо прихватить по бублику с маком, тетка Пенона неожиданно нахмурилась.
  - Я чего-то не допоняла про аристократа и авантюриста? - с деловитой неопределенностью начала она. Все жители сразу замерли, как стая сеттеров на утиной охоте, а племяши опустили глаза под стол, они то уж знали, что последует за этими словами, произнесенными тоном кондуктора, обнаружившего прошлогодний билет на двоих. Но попугай не знал тетки и ее общественных требований, поэтому был в благодушном настроении и, взяв очередную ватрушку, махнул крылом перед самым носом Папаши сурка:
  - Я готов пояснить и оправдать любое словосочетание и созвучие.
  - Я не про слова, а про грязные руки, - строго сказала Пенона, - вы почему их не изволили вымыть?
   - Сечас начнется, - сквозь зубы проговорил Цуня.
  - Я не понял, вы к чему клоните?! - Джухли так крутанул головой, что гумпи хором ойкнули, опасаясь за крепление последней.
  - Руки, - распалялась тетка, - руки перед едой надо мыть!
  - Кто бы спорил, - воодушевленно проговорил попугай.
  - Так что ж ты, втюрист аристократический, не выполняешь гигиенических требований? - тетка явно дошла до красного каления собственного возбуждения.
  - Да, - ехидно поддакнул один из племяшей, довольный, что это не к нему относится, - да, и над умывальником написано "Мойте руки перед едой".
  - Все правильно, - невозмутимо произнес попугай, по пути прихватив булку с анисом, - все верно, но у меня нет рук, - и он продемонстрировал крылья. Демонстрация была явно не в его пользу. С грязных перьев сыпались комочки земли на белоснежную скатерть с фиалковыми бабочками.
  - Во дает, а! - вступил в разговор Клыкан. - Ежели написано руки, то стало быть и мне можно не мыть свои... копыта! Гы-гы-гы!
  - Абсолютно! - подтвердил попугай.
  - А я не согласная! - тетка Пенона отодвинулась от стола. - Мало ли что написано, но за стол надо садиться чистым и умытым.
  - При всей казусности вопроса, необходимо следовать общим требованиям, - засомневался Бьютифул.
  - Так, переведи, - попросил дядюшка Тимим.
  - Видимо, сию надпись надо понимать как "Мойте конечности перед едой".
  - Золотые слова, профессор, и в золотую рамочку их, - обрадовалась тетка.
  - В таком случае и ноги надо мыть, - приподняв одну бровь отстраненно проговорил попугай, - вот что я вам скажу, остыдитесь, прилежащих ног! И разберитесь в головах и в прочих сосудах и емкостях.
  - По-моему, он нам грубит, - с угрозой сказала правая голова гумпи.
  - Фот именно, сто фот! - отрезал центральная.
  - Не могу не согласиться, - поддержала их левая. Попугай от этих слов обмяк и странно скосил левый глаз, направив его куда-то в дальний угол.
  - А ежели когда я вспомню, то я вам при всех без сомнения и стыда отвечу, не можно без пропитания и чистоты пребывать в солидном обществе, и не путайте меня вашим солидолом, он что твоя замазка, сколько не клади, а в корыто пихать придеться, даже можно не трепыхаться, или сам или пропал, и порошка побольше, чтоб щипало до самых кончиков, тодыть можно и за стол, и под стол, и с буханкой даже не стыдно, да что там с буханкой, ... тудыть ее, - вдохновенно выпалил Магараджик.
  - Вы к чему клоните? - Перья на голове попугая вздыбились как чертополох у норы суслика.
  - А что, давайте устроим нашему гостю банный день! - радостно поддержал носатого дядюшка Клыкан - Так сказать, устроим большую стирку, хе-хе.
  - Зачем же день, достаточно и вечера, - менторским голосом проговорил профессор.
  - Пожар на арене, выпускайте слонов!!! - закричал попугай и попытался вскочить из-за стола, но гумпи схватил его за хвост своими громадными руками.
  - Пымали сыпленка, - заорала центральная голова.
  - Караул, грабят! - Завопил попугай. - Свободу птицам Земли!
  - Прекратите немедленно! - закричала Нунойка, ее звонкий голос заставил всех успокоиться, и в образовавшейся тишине, она проговорила громко и сердито. - Вы что тут за беззаконие устроили, это что за разбойничье гнездо свили?! Как вам не стыдно!
  - Да, - попугай, как только его отпустил гумпи, взлетел на шкаф, и оттуда нервно заявил, - я требую сатисфакции! Немедленно!
  - И вы бы постыдились, - с укором сказала Нунойка, - тоже мне аристократ грязный.
  Попугай смущенно замигал глазками, потер крылом клюв и смиренно произнес:
  - Я разве против, но все условия дорожные. Привычка, ...где как придется, а купаться и мыться я обожаю.
  - Так в чем дело! - подхватила Пенона. - Мы сейчас устроим! Гумпи хватит вертеть головами, еще отвалятся, собирай их потом, быстро беги к колодцу и неси кадушку воды. А ты дядюшка Тимим, нагрей ее.
  - Оформим без промедленья, - заверил Тимим.
  - Как все отлично сложилось, - умиротворенно проговорил профессор, - прям все великолепно, настоящий бьютифул.
  - Замечательно! - бодро приизнес попугай. - Я в своих бессмертных мемуарах так и запишу, ... замечательно. А сейчас кто-нибудь мог бы мне принести мой дорожный спиной саквояж?
  - Что принести? - не разобрал суслик Цуня.
  - Мой рюкзак, если вам так угодно. Там у меня смена одежды лежит и набор щеток.
  Попугаю нагрели воды, и в большой лохани он плескался с явным удовольствием, периодически выкрикивая какие-то странные вереницы слов:
  - Срочно покупайте прорезиновые носовые платки, в нем содержимое долго храниться и не портиться!
  - Сейчас вы можете убедиться сами, что шетки бывают разных размеров и назначений!
  А когда ему принесли бархатистое полотенце от тетки Пеноны, он в восторге заблажил на всю округу:
  - Какая прелесть, какое отдохновение. Сразу видно, что тут живут понятливые существа обоих полов, они знают, что мне требуется: ќќќ− почтение как для рождественской елки, чем пушистее, тем приятнее!
  Все жители сидели поодаль, чтобы не смущать гостя, но сидели тихо, явно прислушиваясь к высказываниям попугая. И когда он предстал перед ними чистый, светящийся от удовольствия и с радужным блеском на перьях, жители ахнули и принялись его поздравлять. Потом тетка Пенона по обыкновению принесла большой пирог, а Нунойка вареньев целых десять сортов. В домике у Тимима и Нунойки они не смогли расположиться, поэтому чаевничали на поляне у Карамазя. Попугай был в ударе, он рассказывал о своих встречах в лицах и яростных криках, изображал то львов и кровожадных тигров, то райских пичужек и порхающих бабочек. А когда он изобразил сладкий шербет на подносе одного из султанов, то даже центральная голова Омуча одобрительно прошепелявила:
  - С-азу фидно, сто а"-исток"-ат!
  И весь гумпи с ней согласился, так сказать, пришли к единогласию.
  На следующий день попугай Джухли-Мухли четырнадцатый улетал, его провожали всем Пеналепом, принесли кучу подарков, но он очень горевал и растраивался, что не может ничего взять.
  - Милейшие мои друзья, - пускал слезу попугай, - высылайте мне все почтой, но не вздумайте наложенным платежом, - тут же предупредил он, помахал крыльями всем сразу и каждому по отдельности. Глубоко вздохнул и взлетел. Он сделал пару кругов над деревней и скрылся за низкими облаками, которые гуртом сгрудились за Холмом.
  Вот такая забавная история. Да, теперь этот день в Пеналепе празднуют как день Большой Стирки. Славный праздник, все купаются, отстирываются, оттираются, чистятся. Даже сом Карамазь, хоть и целыми днями сидит в воде, но в этот день расчесывает свои усы и плавники.
  
  Скупщик теней
  
  В бесконечной череде дней, рождающих суету и суесловие, не замечаешь мелочей, без которых жизнь начинает терять оттенки, наполняясь блеклыми красками. Поразительно, но стоит спросить любого о значении того или иного предмета, как он в лучшем случае пожмет плечами и небрежно бросит - конечно, оно надо. Рисуя на лице недоумение, чем даст вам всем понять, он без этого обойдется с легкостью порхающей бабочки. Потом он будет жалеть о своем поступке, который может породить шумный ворох неприятностей цвета луковой шелухи и вкуса прогорклого масла.
  Но однажды, ох это однажды, в нем столько неожиданного и внезапного... так вот, однажды в один из таких беззаботно текущих дней в Пеналеп пришел Он. Так его прозвал гумпи, потому что произнести его безмерное имя было не по силам даже профессору Бьютефулу. Он был в сером плаще, в поеденной молью шапке крупной вязки, настолько крупной, что она больше напоминала воронье гнездо. Тем более, что цвет у нее полностью соответствовал этому строению. Под ней гнездилась пара бровей прокуренного цвета, смахивающая на старые каштаны заброшенного сарая. Одет он был в серое сукно, складывающееся то в пиджак с карманами, то в блузу на шнуровках. Ботинки составляли выдающуюся часть его одеяния - они были сшиты из различных кусков материи и кожи, шелестели и шипели независимо от воли хозяина и, казалось, что они не только жили своей отдельной жизнью, но и тяготились своим хозяином. Он пришел как-то неожиданно, многим даже показалось, что Он не пришел, а внезапно появился, так... порыв ветра, хлопок двери и, вот вам подарок на тропинке. Нет, конечно, его никто не ждал, разве вы можете ждать того, кого вы не знаете, но неожиданность его появления была сопровождена смущением небесных жителей - облаков и птиц... Внезапно в Пеналепе все затихло, и птичий гомон, и шум ветра, а облака превратились в серую пелену. Беспокойство нахлынуло на всех жителей села, никто не мог понять, откуда и что происходит, некоторые, правда хотели спросить у окружающих, но тут увидели Его. В этот момент все сразу забыли о своих делах и принялись с интересом разглядывать странного пришельца. Ребятишки сразу же попрятались по щелям и забыли про свои мячики, мелки и считалки с пятнашками. Он подошел хлопающей походкой к собравшимся жителям и с глухим оханьем спросил:
  - Где здесь есть корчма или другое заведение с пищей?
  - Вон там, - махнула левая голова Омуча, словно боднула кого-то.
  - А вы кто? - робко спросила Нунойка незнакомца.
  - Я коммерсант, - ухмыльнулся Он, - а зовут меня Квазисисменшенееци У Старший.
  - У?! - вытянул шею дядюшка Тимим.
  - Да, У Старший. - Старший прозвучало как страшный.
  - А по когосе нися, - сморщила нос средняя голова гумпи.
  - Нельзя, - с угрозой сказал коммерсант, потом нахмурился и прошипел, - мало того, не вздумайте сокращать мое имя, даром это никому не пройдет. Лучше и проще запомнить - Квазисисменшенееци У Старший!
  Он повернулся, сминаясь в бесформенное тряпье своего плаща, и зашагал по направлению к харчевне "Сухарь на дорогу".
  - А чем вы занимаетесь? - вдогонку его спросил суслик Цуня.
  Он замер, немного сгорбатился и, не поворачиваясь, с обидой произнес себе под ноги:
  - Я же сказал, что я коммерсант, скупаю тени..., - и тут же продолжил свое движение.
  Слова незнакомца произвели гнетущее впечатление на жителей, они так растерялись, что стояли гуртом и с легким ошалением слушали тут же зазвучавший гудок самовара Нунойки. Никто не двигался, лишь морщили лбы, да хмурили брови, пока Магарджика не прорвало.
  - И что с того, что у него никогда и нигде, а энтих теней в пачку не засунешь, а прикупить, так только тратиться на блох, вот помню, торговал я свистом ветра, так мне так надуло в ухо, что по сих пор перестреливается, и ведь я по смелой привычке даже не пужанул никого, а зарылся с головой и ногами в навозную кучу, и все прилежащие и прибежавшие туда же, и ведь никого даже обмороком не хватило, а тут брысь суконная! - Магараджик выкрикнул последнее слово в сторону ушедшего коммерсанта, потом повернулся к жителям Пеналепа и с тихой грустью и печалью добавил, - А вы все как шерсти в рот набрали, будто носки вязать собрались, а помню с носками как было, ведь ежели узелки не туда навязать, так и запутаться можно, и все туда же.
  - А ведь прав, Магараджик, - сказала Пенона, - чего это мы рты разинули, будто страхом объелись?
  - Оно, может, и нет причин, - старый лис поежился, оглядываясь себе за плечо, - но у меня такое ощущение, словно у меня за плечом кто-то стоит и загадочно ухмыляется.
  - Верно, дядюшка Бьютифул, - сказал Цуня, - только не загадочно, а как-то гадочно.
  - Нет такого слова.
  - А какое же есть?
  - Гадкое.
  - Смысл не меняется.
  - Может и не меняется, но и без того на душе неприятно, а ты тут еще доливаешь масла своей безграмотностью.
  - Не сердитесь дядюшка.
  - Ой, помилуй, разве я могу на тебя сердиться, это я просто думаю, чем все это закончиться.
  - А давайте не будем думать, а пойдем пить чай с бубликами и пирожками, - предложила Нунойка.
  - И то верно, - поддержал ее Тимим.
  - Нет, а мне интересно, чем это все может закончиться? - суслик нервно дернул хвостиком.
  - Все будет хорошо, - Тимим легонечко подтолкнул Цуню в сторону дома, - главное не суетиться, пойдем лучше чаю попьем.
  - Верно, - взбодрился Лис, - не будем торопить события. Все к чаю!!
  - Хороший лозунг, - произнесла правая голова гумпи.
  - Клафное штоп не фсех на сай! - добавила центральная.
  - Тьфу, ты, - сплюнули одновременно правая и левая головы, - да чтоб тебе типунище на голову и на язык с десяток.
  - Ой, ой, напукали, я не поюсь.
  - Хватит сориться, пойдемте, в самом деле, пить чай, - захлопотала тетка Пенона.
  И они пошли, но как-то странно, плотной толпой, оглядываясь по сторонам, и старались тихо ступать по тропинке. Чай тоже мало их развеселил, хотя и поуспокил многих. Пили молча, сидели недолго и после первой чашки как-то незаметно разбрелись по своим домам.
   Он поселился в харчевне "Сухарь на дорогу". С расторопным хозяином Бэндиксом они вроде нашли общий язык, как никак, а оба коммерсанты. Хотя при общем удовлетворении постояльцем, толстопузый Бэндикс потерял веселье и аппетит, попросту, говоря, стал худеть, а если сказать правду - то тощать как весенний заяц. Последнее обстоятельство очень смутило жителей Пеналепа, ведь живот и Бэндикс едины и неделимы в представлении харчевни, хозяина и его стряпни. Настоящий переполох в деревне произвел Большая Лепешка. Он появился из-за бугра, поскуливая, как затравленный щенок, в грязном колпаке... нет, это невероятно, но именно в грязном колпаке и весь обсыпанный мукой. Лепешка держал в руках корзину, и когда останавливался, то заглядывал под льняную салфетку, после чего всхлипывал и, поскуливая, брел дальше, не глядя себе под ноги, пока не уперся в живот Омуча, перегородившего ему дорогу.
  - Ты что, Лепеха, луку с корицей объелся? - строго спросила правая голова.
  - А плюски пинес? - заинтересовалась центральная.
  - Какие плюшки, оглоедина, видишь, как ему плохо! - воскликнула левая, - Лепешечка, что с тобой случилось?
  Большая Лепешка скосил глаза за плечо, потом посмотрел в корзину и заплакал.
  - Все, пропал Большая Лепешка, пропал, как огарок свечи, как пережженный кисель на плите, выкинуть его и выскрести место, где он сидел...
  - Ты что говоришь?! - возмутилась подошедшая Нунойка.
  - То и говорю - нет больше Лепешки! - с отчаянием воскликнул Лепешка.
  Омуч протянул руку и сдернул с лукошка льняную салфетку. Картина, которая предстала глазам окружающим, повергла их в тихое смятение, граничащее с паникой перепуганных носорогов. На дне лукошка лежали полусухие слегка обугленные тестяные окатыши, в которых с большим трудом, да и то лишь с фантазией центральной головы Омуча, можно было узнать плюшки. Да, да плюшки! Не ароматные, с золотистой хрустящей корочкой с ажурным узором посыпушки, а именно обугленные обрубки невообразимого.
  - Лепеска, ты сто - оцумел? - тихо прошептала центральная голова.
  - Так, все отойдите, срочно нужно вызвать врача, - скомандовала Нунойка.
  - Ой, смотрите, у него нет тени, - крикнул суслик Цуня.
  Лепешка тут же дернулся, закружился вокруг себя и опять заскулил. Дядюшка Тимим его обхватил руками, прижал к себе и, поглаживая по голове, проговорил:
  - Не торопись Лепешка, не суетись, мы тебя вылечим, мы тебя не бросим.
  - Да, странно, - старый лис подергивал себя за усы, - а ведь, в самом деле, нет тени. Что же это такое.
  - Ты может, поякшался уже с этим пройдохой, который коммерсант тенями, а?! - Пенона подбоченилась.
  - Я же вам говорил, что выдоху энтого в загривок надоть и под шею, помню, мы одного такого просылу так заслали, что до сих пор засланцем служит у одного кочегара, а ведь страху то было, что картошки осенью, и ведь даже мешков не хватало, но сдюжили же и, главное, все туда же, - возмущенно взъерошился Магараджик.
  - А кто вам позволит меня посылать? - услышали все за своими спинами скрипучий дверной голос Квазисисменшенееци У Старшего. Он стоял, мрачно пожевывая прутик, придерживая холщовый мешок за сиреневую тесьму.
  Неожиданность Его появления повергла всех в суетливую панику и, все тут же стихли, а некоторые спешно разбежались. На тропинке остались дядюшка Тимим, обнимающий дрожащего Лепешку, Магараджик и Нунойка с Пеноной, которые переплелись руками как две родные сестрицы-осьминожки.
  - Я еще раз спрашиваю, на каком основании вы решили меня выслать? Мы с Лепешкой заключили законную торговую сделку, кстати, очень выгодную для него. Лепешка, признайся, ведь ты получил целый мешок отборнейшей корицы, и всего-то за какую-то никчемную тень, - слова его прозвучали как приговор.
  - Так вот в чем дело! - вскрикнул Тимим, а Магараджик нахмурился и с кулаками пошел на торговца.
  - Отдай тень Лепешки, а то, как съезвлю по физии, будешь пять день яйца куропатки нести, и все без подкормки!
  - Не пугайте меня, все по закону, а за рукоприкладство я призову станового из-за горы.
  - Пока твой становой придет, мы тебе все кости переберем, - зло произнес дядюшка Тимим. И тут у этого коммерсанта неожиданно побелело лицо, он дернул головой и резко скинул мешок с плеча, потом приподнял его и глухой стон вырвался из его утробы. В мешке была прогрызана большая дырка, из которой словно туманный серый поток выливались собранные тени.
  - Не-е-ет, - закричал торговец, и тут же перехватил мешковину в районе дыры. Глаза его бешено вращались, он брызгал слюной и тряс головой.
  - Дядя Тимим, - неожиданно раздался голос суслика из рядом стоящего куста сирени, - отберите у него мешок.
  - Не да-ам! - закричал Он и прижал мешок к груди, но тут к нему подскочил Магараджик и рванул на себя мешок. Коммерсант с яростью вцепился в свою драгоценную вещь и зашипел, словно кобра на сковороде. На помощь Магараджику подоспел Тимим, он перехватил руки торговца и принялся их разжимать. Пока они боролись, из дырки в разные стороны разлетались пойманные и купленные тени. Они словно дымные облачка взвивались ввысь и растворялись в небе. Внезапно в шум голосов ворвался крик Лепешки.
  - Она появилась, появилась, она выскочила из этого грязного вонючего мешка, родная моя, он мучил тебя, - Лепешка прыгал мячиком по тропинке, приседал и гладил землю под тенью. Магараджик и Тимим прекратили борьбу с Квазисисменшенееци У Старшим и уставились на радостного Лепешку.
  - Смотрите, смотрите! - услышали они крик суслика, который уже успел вылезти из кустов. - Он растворился.
  На тропинке лежали грязные лохмотья, из них пару раз выскочило скрипучее шипение и тут же утихло. Тут же подул легкий свежий ветерок, разнося остатки теней по тропинке.
  - Ура, ура!! - заливался Цуня.
  - Так, это ты, желтоголовый, прогрыз дырку? - ласково спросила Нунойка.
  - А кто же еще! - гордо вскинул голову суслик.
  - Пойдем, наш добрый спаситель, мы тебя малиновым вареньем накормим, - с умилением произнесла Нунойка.
  - А можно дынных сладких палочек? - лукаво спросил Цуня.
  - Тебе сегодня можно все! - сказал Тимим.
  - Да, да, а я тебе сделаю великолепных плюшек, пирожков с орехами и ватрушек с просяными зернышками, - со слезами проговорил Лепешка, - вот только дайте отмыться.
  - Может сначала чаю? - спросила Нунойка.
  - Нет, нет, пойду обстирываться и мыться, пока. Вечером ждите в гости!
  - До вечера! Не забудь про обещание, - напомнил ему Цуня.
  - Не забуду, - Лепешка побежал по тропинке в сторону своего дома.
  - Да, промочить горло надо бы, - почесал шею Тимим.
  - А как без этого, вот помню... - Магараджтик от восторга чуть не захлебнулся словами.
  - Ладно, ладно, потом, - приобняла его Нунойка, - пойдем, ты сегодня у нас герой.
  - А я?! - удивился Цуня.
  - И ты тоже, и дядюшка, - Пенона, шумно вздыхая, отряхивала подол юбки, пытаясь скрыть набежавшую слезу.
  
  Маленькая балерина прекрасного розового масла
  
  Вот как бывает - налетела тень, злая, беспричинная, не успела загнездиться в закоулках улиц и души, а уже льется свет, стремительным золотым ручьем, одаривая лучистыми брызгами всех, расплескивая узорчатую радость на заборы и пруды, на лица и серые стволы деревьев.
  Еще не успели прогреться леденящие следы ужаса от торговца теней, как на следующий день с первым лучом солнца на околице появилась чудесная девочка в легком шелковом платье в бархатной накидке из гибискуса. Все жители Пеналепа были уверены, что она спустилась с небес по играющим лучам как по ступенькам, спустилась и широко раскрыла свои глаза на весь мир, в уголке которого приютился Пеналеп. И никого не смутило, что за ней стоял бежевый ослик, запряженный в ореховую тележку. Омуч гумпи даже утверждал всеми тремя головами, что, мол, они видели, как ослик бежал один под облаками и ловил солнечные лучи, а девочка бегала по ним, порхая чудесной бабочкой.
  Нунойка когда увидела прекрасную девочку и ее не менее красивое платье, всплеснула ручками и тут же замерла с приоткрытым ртом. Пенона вытянула шею и, в уголках ее глаз засветились две маленькие слезки умиления. Старый лис, дядюшка Тимим, суслик Цуня, Магараджик и гумпи сгрудились маленькой горбатой толпой и, боясь пошевелиться, смотрели на это чудо.
  - Здравствуйте, - голос девочки легким перезвоном серебряных колечек был похож на чудесный весенний дождик, - здравствуйте, прелестные незнакомцы.
  - И-и, здрасте ... и-и, - Магараджик попытался раскланяться, но у него ничего не получилось.
  - Какие вы чудные, - девочка засмеялась, и тут же на всех пахнуло теплом радости. Жители Пеналепа заулыбались и принялись нестройным хором здороваться, что еще больше рассмешило девочку.
  - Ой! Да, что с вами такое, у вас, наверное, сегодня экзамен по истории танца?
  - Что вы, что вы! Упаси нас от такой напасти! - замахал руками Тимим, - Никаких экзаменов, слава весеннему ветру, последний экзамен по ботанике мы все дружным хором проводили в нору.
  - Как в нору?! - удивилась девочка и еще шире раскрыла глаза.
  - О, прелестная незнакомка, это трудная и долгая история входящая в недра прекрасного Пеналепа и... все из-за кучерявника, - Бьютифул наконец обрел свой профессорский голос.
  - Незнакомка?! Ах, простите меня, я забыла вам представиться, меня зовут Юцеллия, но чаще меня зовут маленькой балериной прекрасного розового масла. - Она изящно склонила свою золотистую головку.
  - Фот это та! А нас софут хумпи феликолепный! - с щербатой радостью прошепелявила центральная голова.
  - Ага! - растерянно вторили ей остальные головы.
  Все присутствующие жители принялись наперегонки рекомендоваться и выставляться, а некоторые даже норовили вытащить на показ своих сопливых отпрысков. Это представление, могло вскоре с легкость перейти в светопреставление, но дядюшка Тимим не позволил общему беспорядку переродиться в упорядочный гвалт, он строго так всем сказал:
  - Хватит вам галдеть как воронье на подсолнухах! Наша Юцеллия устала после долгой дороги, ей надо отдохнуть!
  - О, что вы, милейший дядюшка Тимим, я ни капельки не устала, только мой ослик немного притомился и проголодался, сейчас он немного отдохнет и, мы продолжим наш путь.
  - Как продолжите путь, - встрепенулась старой квочкой Пенона, - что, опять без чаю?!
  - Я очень вам благодарна за приглашение, но я не пью чай, а цветочным нектаром я уже полакомилась. - Она изящной ручкой махнула в сторону тележки, где из под шерстистого одеяла выглядывала фигурная бутыль с розовым содержимым.
  - Вы даже у нас чуточку не погостите? - заскулила Нунойка.
  − К моему величайшему сожалению, не могу у вас задержаться даже на самый краешек времени, − балерина развела ручками. − Я спешу на карнавальный конкурс балерин Заозерья. Его проводит известная фея Хрустальных Озер, прекрасная Дьюшина Си.
  − Вы прямо сейчас и поедете? − спросила, нахмурившись, правая голова Омуча, готовая тут же расплакаться.
  − Даже не знаю, надо спросить ослика, если он отдохнул, тогда я сразу уеду, если нет, то еще подожду.
  − Эй, ты, прюхатый, ты толго пудешь мять трафу на нашем касоне? − обратилась центральная голова гумпи к жующему ослику.
  − Не хамите, вы можете обидеть нашего гостя и гостью, − возмутилась Нунойка.
  − Да, следите за собой, − строго поддержал ее суслик Цуня, − это вам не на базаре бублики из подтяжка пробовать.
  − Ой, да не обращайте внимания на нашу оглашенную, она у нас без головы, − сердито проговорила левая голова.
  − Какие вы все интересные, − улыбнулась Юцеллия, потом как-то странно посмотрела на всех, и сказала: − Знаете, пока ослик кушает, я вам станцую...
  − Как здорово!
  − Ох, прелестно, прелестно, просто полный бьютифул.
  − Здорово!
  Маленькая балерина прекрасного розового масла сняла накидку, подбежала к тележке и вытащила небольшую музыкальную шкатулку. Когда она открыла ее крышку, то жители увидели изумительные камушки-самоцветы. Юцеллия немного подумала, после чего нажала на небесно-голубой камешек, вскочила и, подняв очаровательную ручку, произнесла:
  − Танец выскакивающих стрекоз!
  Не успели жители Пеналепа даже охнуть, как раздался изумрудный перезвон, потом зазвучала тихая музыка. Маленькая балерина стала раскачиваться и медленно поднимать руки, но как только раздался неожиданный звук всплеска воды, она изящно подпрыгнула, словно взлетела над поляной, и закружилась, вырисовывая изумительное кружево танца. Юцеллия быстро размахивала своими ручками, окутанными белым и желтоватым шелком, казалось, что это крылья стрекозы из страны Эльфов. Балерина погрузилась в стремительную музыку и, не останавливаясь, вырисовывала сложный рисунок танца. Все жители не могли даже пошевелиться, они были очарованы и околдованы. Неожиданно музыка прервалась тем же самым перезвоном и, маленькая балерина, тут же сложила ручки на груди и замерла. Над поляной царила тишина. Потрясенные пеналеповцы не могли даже похлопать в ладоши, они стояли и восхищенно слушали уходящие отзвуки музыки, им казалось, что танец не закончился, он все еще витиеватым кружевом ложится на них как предновогодний сон, полный трепетного сказочного ожидания.
   − Неужели вам не понравилось? − Юцеллия готова была расплакаться, глядя на молчаливых жителей. И вот тут... о, что тут началось. Буря оваций и восторженных криков поднялась над Пеналепом и закружилась, снося листья деревьев. Маленькая балерина прекрасного розового масла с благодарностью раскланивалась и не могла скрыть своих слез, но тут кто-то теплый и мягкий уткнулся в ее руку. Она повернулась и увидела своего ослика.
  − Что?! Уже пора? − спросила она его, и ослик печально махнул головой. Юцеллия еще раз поклонилась всем, подошла к тележке, надела накидку и забралась на свое местечко. Ослик ловко надел свой хомуток и потрусил по дороге в сторону Заозерья.
  Еще долго стояли жители Пеналепа и смотрели вдаль, где терялась дорога. Смотрели и тихо, про себя, благодарили судьбу за столь щедрый подарок.
  
  Ломтики лимонной пыли
  
  У каждого своя Весна. Не удивляйтесь, что Весна с большой буквы. И как мне кажется, − эта большая буква должна быть зеленой. А если цвет буквы может у кого-то вызвать сомнение, и возможно даже породить чесоточное настроение, словно он из куриных косточек построил свой дом на обратной стороне Луны, то буква все равно должна быть большой! Так вот у каждого своя Весна. И приходит она по-разному, год на год не приходится. Иногда идешь по тропинке и вдруг видишь впереди лужу, которой уже лет сто не было, а тут она раскинулась как спаниель на диване. И ведь, что обидно, не обойти ее, вокруг лежат старые сугробы, пугающие своей ноздреватой сыростью, и не перепрыгнуть их, даже если и штаны порвешь. Как тут хочется рассердиться и кинуть рваное слово кому-нибудь, но пусто, никого нет, лишь воробьи в радужном настроении барахтаются на краю необъятной лужи. И неожиданно, да именно в этот момент, разглядывая выпрыгнувшего мокрого воробья больше похожего на маленького дикобразика, ты понимаешь − пришла Весна. ВЕсна! ВЕСНА! А-А! С прихлебыванием вылетает это "А", кувыркаясь среди веток березы...
  На следующий год может все произойти совершено по-иному. Например, ты выходишь из душного тесного помещения, в которое сам себя поместил, выходишь и падаешь в объятия воздушно-сырого воздуха с теплыми перевязями весеннего ветерка в солнечной обертке. Падаешь сам, хотя твои ступни приросли к грязной подошве ботинок, а ноги как две тумбы из мамонтового бивня стоят на посту твоей непреклонности перед пространством. Но эти мамонтовые создания твоего тела уже проворонили тебя, ты в Весне, и так хорошо вокруг, что хоть пой, хоть прыгай... Но в другой год Весну можно узнать совершенно по другому..., да что тут говорить и перебирать варианты, это ж не цветные пуговички в жестяной коробке, тут меру надо знать...
  В этот солнечный день, а может все произошло и в тот день, или даже в прошлогоднюю субботу, точно не могу утверждать, но что день был солнечный могу сказать с непререкаемой определенностью телеграфного столба. Так вот в какой-то солнечный день дядюшка Тимим шел по тропинке и тихо пытался сердиться. Его попытки постоянно на что-то натыкались, он уж все перебрал и плохую ручку к молотку, и сломанную Омучем отвертку, и сапоги, наполненные киселем. Вот надо ж Магараджику такое придумать, − ставить кисель на вызревание в сапоги. Да ладно бы в свои, так нет, он притаранил кастрюлю к их порогу и залил в его, дядюшкины чудесные сапоги. Видите ли, свои у него дырявые... Сердитки лихо рождались где-то в глубине дядюшки, быстро бежали по внутренностям, но почему-то терялись в дороге. Дядюшка недоумевал, ведь буквально еще неделю назад он от мелкого пустяка завелся бы на все полтыщи оборотов, потом дулся бы целый вечер на всех и вся, а тут не получается. Эх, не на того напали, если дядюшка что-то решил сотворить, остановить его трудно. Сегодня после утреннего чая, Тимим решил, что должен рассердиться, и не понятно почему, но решил. Осталось за малым, − найти причину и повернуть свое настроение в другую сторону... Погруженный в себяшные поиски причин он не заметил, как подошел к речке, на берегу которой сидели хубунки и, радостно похрюкивая, терлись спинками о поваленное дерево. Рядом с ними лежала старая сумка из розовой мешковины с мелкими блестящими кнопками. Когда в сумке кто-то шевелился, хубунки беспокойно шипели и грозили толстыми пальчиками, приговаривая: "Ой, ой, нися-я так!" Потом вздыхали и снова припадали к старому дереву. Их шерстка коричневатая с сиреневыми подпалинами, лоснилась и поблескивала на солнце. Сами хубунки так аппетитно жмурились на солнце, что дядюшка невольно тоже зажмурился, и вдруг услышал ... Весну. Конечно, ее родимую, ведь хубунки появляются только Весной с первыми прогалинами. Можно быть абсолютно уверенным, − скоро прилетят первые птицы.
  − Так вот, почему у меня не портилось настроение, − подумал вслух дядюшка Тимим. Хубунки услышали его и удивленно уставились на неожиданного гостя. Они забавно шевелили усами, потирали толстые щечки и пытались расширить свои и без того огромные глаза. Тимим с умилением на них посмотрел и ласково проговорил:
  − Здравствуйте, малыши!
  В это время в розовой сумке кто-то опять завозился. Хубунки встревожились, подбежали к ней и погрозили пальчиками:
  − Нися-я так! Хубунки могут обидится.
  − Кто у вас там?! − дядюшка потянулся в сторону сумки.
  − Тихо, тихо, − засуетились хубунки, − сто не видись, там топотуны сшеревливые!
  − Кто?!
  − Кто, кто, они самые! Их нися тревозить, они не любят сума.
  − Хм, странно, − поскреб дядюшка свой подбородок, − а что они любят?
  − Сто они любят, сто они любят? − хубунки смутились. − А кто их снает, сто они любят, наверное, тепло и сай с пыльными лимонными дольками.
  − Ого! Какие гурманы! − удивился Тимим. − Тогда я вас приглашаю на чай, правда, лимонных долек нет, но что-нибудь Нунойка к чаю найдет.
  − А Нунойка, Нунойка, − оживились хубунки, тут же взвалили на себя сумку из мешковины и, засеменили по тропинки в сторону домика Нунойки и Тимима, все время приговаривая, − Нунойка это хоросо, осень хоросо. Нунойка хубунков саем будет поить, песни петь. Нунойка будет пусики хубункам секотать. Хубунки будут от секотки икать и хихикать, хи-хи-хи.
  Дядюшка Тимим еле поспевал за ними. Хубунки вроде и маленькие, и ножки у них коротковатые, но семенят они с завидной скоростью. С Нунойкой они встретились на крыльце. Она так обрадовалась, когда увидела хубунков.
  − Ой, хубунята пришли. Здравствуйте малыши, здравствуй Махуша и Махруня!
  − Хм, ты их даже по имени знаешь? − удивился Тимим.
  − Конечно, они у нас в прошлом году были.
  − Что-то не припомню.
  − А тебе нечего припоминать, − пожала плечами Нунойка, − они приходили, когда ты целую неделю по лесу с кабанами шастал, это уж ты не забыл?
  − А-а, вон когда, да не забыл, не забыл, мы тогда крепкий бук искали, хотя в нашем лесу вообще никаких буков не растет, а кабаны сказали, что на краю леса видели, вот мы и пошли.
  − И заблудились.
  − Нет, просто кабаны не могли вспомнить место, мы и поплутали в поисках, но никак не заблудились, мы ведь могли в любой момент выйти из леса...
  − Могли, могли, − Нунойка махнула ручкой, присела и, ласково почесывая хубунков за ушками, сказала: − Я вам так рада, мои дорогие глазастики. Пойдемте в дом, я вас чаем напою, а то опять убежите, никому ничего не скажите.
  − Пойдем, пойдем, хубунков саем поить будем, секотать будем, − обрадовались малыши.
  Войдя в домик, они бережно положили свою розовую сумку на комод и, суетливо поеживаясь, расселись за столом.
  − Уже сидят, − подивился дядюшка.
  − Хубунки примерные, хубунки быстрые, сай осень, осень любят.
  − Сейчас, сейчас, мои дорогие, а что к чаю достать? − с лукавинкой посмотрела на них Нунойка. Хубунки растерялись и что-то защебетали на каком-то птичьем наречии.
  − Может варенья?
  − Мосет, мосет, − закивали головками хубунки.
  − А может, вы хотите засахаренных дынных палочек?
  − Мосет хотим, мосет осень хотим!
  − Ох, не разберешь, что они хотят, − устало вздохнул Тимим, − а мне медку ложчонку брось.
  Хубунки на мгновение замерли как карамельные леденцы в кондитерской лавке, и после тяжелого вздоха быстро застрекотали.
  − Хотим медку, осень хубунки медок любят, намась нам носик медком, − первой заверещала Махуша.
  − И мне, и мне, и мне лапки помась, носик не надо, носик паскаться будет, лусе лапки, − подхватил хубунок Махруня.
  − Хорошо, хорошо, всем медку, Махуше на носик, Махруне на лапки, − засмеялась Нунойка.
  − Э, а как ты их отличаешь? − опять спросил Тимим.
  − Очень просто, Махуша девочка-хубунок, а Махруня мальчик.
  − Да-а, − протянул с сомнением дядюшка, − ... а зачем им лапки и нос мазать медом?
  − Они так любят его есть, ведь ты тоже, прежде чем съесть колбасу, сначала весь хлеб обкусаешь на бутерброде.
  − Верно, − вздохнул смущенный Тимим.
   Нунойка тем временем намазала Махуше носик медом, а Махруне положила по большой ложке на каждую лапку. Махуша лихо слизнула мед и потянулась опять к Нунойке, поскуливая и преданно глядя в глаза.
  − Ох, сластены, вот тебе еще, о уже слизнула, давай, давай свой носик, вот еще.
  − Тебе бы носик надо отрастить как у слона, меду тогда можно будет много положить, − заметил Тимим.
  − Зацем как у слона? − слизывая мед спросила Махуша. − Если как у слона, тогда я спотыкаться буду, а это для хубунков нехоросо.
  Махруня не обращал ни на кого внимания, и с наслаждением слизывал мед, медленно с оттяжкой проводя язычком по лапкам. В это время к ним в гости заглянул Омуч. От такой красочной картины он впал в состояние вечного молчания. Все три головы, как записные гвардейцы поедали глазами странных существ, особенно Махруню, которой Нунойка любовно намазывала носик медом.
  − Омуч пришел, − заметил Тимим.
  − Здравствуй, Омуч, − Нунойка приветливо махнула головой, не отрываясь от своего занятия.
  − Ага, − сказала многозначительно правая голова.
  − Я сто-то не пойму, − захлопала глазами центральная, − тут сто откормосный цех тегенератов?
  − Сам ты, дегенерат! − возмутилась левая. − Видишь, Тимим с Нунойкой заморских кошек себе завели.
  − Они скорее на хомяков похожи, − критически оценила правая голова.
  − Нет, это фсе-таки тегенераты, − не согласилась центральная.
  Махруня развел лапками и укоризненно сказал Омучу:
  − На себя посмотрите, а хубунки милые, хубунки хоросие, а вы неудачные, и вам нися мед давать и сай разливать...
  − Фот, нафясали на сфою сею проклотоф, теперь и саю некде попить, − центральная голова была вне себя и вне всего Омуча.
  − Хватит вам обижать милых хубунков! − строго сказал дядюшка. − Если хотите чаю, так и скажите, а грубить можете на крыльце, там давно сосулька должна свалиться, все ждет подходящей головы, а тут сразу три, она долго не провисит.
  − Какая еще сосулька?! − испугалась правая голова. А левая и центральная поежились, и невольно обернулись.
  − Когда заходили, разве не видели?
  − Дядюшка, − Нунойка вздохнула, − дядюшка, ты лучше бы ее сбил, ведь, в самом деле, ненароком на голову свалиться.
  В это время на крыльце раздался шум, потом треск и чей-то придавленный вскрик, переходящий в оханье. Все замерли, ожидая, во что этот шум выродится, хотя было понятно, что ничего хорошего не будет. Через некоторое время в дом вошел лис Бьютифул, опираясь на плечо суслика Цуни. Лис держался за голову и охал с таким азартом, будто на него упало ведро с апельсинами вперемешку с речным галечником. Ведро, не ведро, а сосулька точно свалилась, по виду суслика и лиса можно было об этом сразу сказать. Они были обсыпаны мелкой ледяной крошкой, которая сыпалась на пол и тут же таяла, образуя маленькие лужицы.
  − Смотрите лузицы! − ткнула пальцем на пол Махуша.
  Все забыли про лиса и уставились на мокрые пятна на полу. Тимим, предвкушая, что ему сейчас выговорят за разбившуюся сосульку и шишку на голове лиса, как-то мрачно проговорил:
  − Что-то вы профессор не аккуратно, вон и луж на полу наделали.
  − Ага, лузицы! − опять ткнула пальцем в пол Махуша.
  − Ой! − прохрипел виновато лис, потирая шишку на голове. − Извините, я не ожидал, что она вот так без предупреждения свалиться...
  − Это вы нас извините, − поспешила Нунойка, − а вы дядюшка, имели бы совесть хоть на понюшку.
  − А лузицы касивые! − теперь в разговор вступил Махруня.
  − Осень, осень касивая! − закачала головой Махуша.
  − Вы, что тут, совсем очумели от чая? − взбунтовался Цуня, − Мы, можно сказать, рисковали жизнью и здоровьем нашего почтенного профессора, а вы... лужицы...
  − Та-а, цего рати цая не стелаесь?! − протянула центральная голова.
  − Во, и эта туда же, − фыркнула правая.
  − И когда мы от нее избавимся? − воскликнула левая.
  − Никогта!
  − Хватит вам устраивать тут беспорядок и пустую болтовню, видите, нашему профессору совсем плохо, − Нунойка подскочила к лису и, поддерживая его под руку, повела к столу.
  − Спасибо тебе, милейшая девочка, чтобы я делал без тебя в этом сосулечном хаосе. Да! − неожиданно лис встрепенулся и, очень таким шустрым голосом с бодрецой, сказал: − Да! Я также рад вам сообщить приятнейшую новость! Весна на дворе!
  − Удивил! − насупился дядюшка. − Я уж по хубункам понял, что она пришла.
  − Тоже мне, грачи прилетели, − обиделся за лиса суслик.
  − Нет, мой юный друг. Ты зря осуждаешь нашего Тимима, можно за него лишь порадоваться. Он раньше всех ощутил Весну! Поздравляю тебя, дорогой Тимим! Это же настоящий бьютифул, просто прелестно, прелестно!
  − Спасибо, Бьютифул, вы самый благородный и великодушный!
  − Кого он великосадушил? − с интересом спросила ценральная голова.
  − Опять за свое, − проворчала левая, − если глухая тетеря, так уши мой, или спроси своих близких товарищей, великодушный, это с великой душой, а ты все про душегубов. Опять в телике ужасов насмотрелась.
  − Так пы и скасала!
  − Хватит вам всем препираться, садитесь пейте чай!
  − Сай, сай! − закричали хубунки. − Мы осень любим сай. И наси топотуны тосе любят сай.
  − Кто, кто? − спросил суслик.
  − Топотуны, сто ты такой непонятливый, хубунки любят топотунов, а они хубунков, вот...
  − Ах, вот в чем дело, − проговорил лис, − так это хубунки! Я после сосульки их сразу и не узнал. Вы разве не знаете, что хубунки любят коллекционировать всякие необычности. Например, разный свист ветра, крики чаек, горные запахи, шершавость камней... Причем это удается только им, они обладают каким-то непостижимым волшебным даром собирать все необычное и хранить в первозданном виде.
  − Хубунки не собирают свист ветра, он не хоросий, хубунки от него простузаются.
  − Ну, вы не собираете свист ветра, другие собирают, − настаивал Бьютифул.
  − Как интересно! − воскликнула Нунойка. − А что вы сейчас собираете? Оно у вас в сумке, да?
  − Да, да, хубунки набрали много, много топотунов, вот!
  − А что такое топотуны? − спросил суслик.
  − Топотуны, кажется это просто звук топота разных существ.
  − Осень хорошая профессора, осень правильно говорит, хубунки их собирали, лелеяли и кормили, ой, их и сейцас надо кормить.
  − А чем вы их кормите? − спросила Нунойка.
  − Дольками лимонной пыли!
  − ???
  − Сейцас, сейцас! − Махруня достал маленький пластиковый ножик, такие бывают в коробках с пластилином. Он прошел по комнате, остановился у солнечного квадрата на полу и наклонился над ним.
  − Пыли совсем мало, мало, дольки будут худые, худые, но ницего, они все равно будут вкусные и хоросие, − Махруня кивнул Махуше головой и, она быстро схватила пустой поднос со стола, подбежала к своему дружку и положила поднос на пол. Махруня стал водить по солнечному квадрату ножичком, словно разрезая его и... о, чудо! Он точно разрезал солнечный квадрат на дольки, потом аккуратно взял кончиком ножичка поддернул край одной дольки, потом другой, пока не приподнял весь квадрат. Махуша, облизываясь, перекладывала дольки на поднос. После того как они собрали весь квадрат, место опустело на некоторое время, но солнце так радостно и ярко светило, что квадрат опять наполнился. Хубунки снова принялись разрезать и складывать дольки. Так они набрали целый поднос с горкой.
  − Вот это да! − тер глаза суслик.
  − А их есть мосно? − заинтересовалась центральная голова Омуча.
  − Мосно, мосно, всем мосно, хубунки не садные, кусайте сколько хотите, мы есе соперем, но снацала мы топотунов покормим. Хубунки любят топотунов, а топотуны любят дольки, они хоросие топотуны, осень приветливые.
  Хубунки поставили поднос с солнечными дольками на комод рядом с розовой сумкой и, осторожно стали расстегивать кнопки на ней. И, как только Махруня расстегнул первые кнопки, Махуша тут же сунула в сумку пару долек. Внезапно в комнате послышался глухой дробный топот, будто слониха сердится на своего слоненка и топает ногами на полянке. Потом раздался звонкий перестук копыт на мостовой, потом чечетка каблучков на каменном полу, потом тяжелый звук кованых сапог, ... Кормежка топотунов продолжалась почти целый час, но все присутствующие вели себя смирно. А если кто и хотел вставить слово или тянулся к долькам, то хубунки хором на них шипели и строго мотали головой: − Нися, нися так!
  Наконец топотунов накормили. Долек, правда, не хватило, пришлось хубункам еще пару раз разрезать солнечный квадрат. И последний раз дольки для общего стола к вечернему чаю. Как раз наступил вечер, и в комнате у Нунойки и Тимима уже собрался народ подивиться на хубунков, порадоваться Весне. Да, оказалось, что все хубунки дальние родственники Магараджика. Настоящие родственники, в отличие от некоторых самоназванных черепах. Вот так в этот раз Весна пришла в Пеналеп!
  
  Волшебный дудук
  
  Легко собрать шорох камней, шуршащих под ногами, нет особых проблем отловить шелест сухой травы на осеннем лугу, можно поднатужиться и сорвать напряженный гул в телеграфных проводах, но как, как вытащить першащее, свербящее поскребывание в больном горле? Вопрос не из легких, особенно если болит горло у маленького суслика, стоящего на бугре с открытым ртом, а сумасбродный ветер весело влетает в него и с бесшабашностью, нагло растягивает щеки, да еще одновременно в разные стороны. Голова пойдет кругом или... по кругу вприсядку.
  - Да, резон небольшой, - с сомнением заметил Тимим, разглядывая Цуню, - надо идти к доктору.
  - Не-о-о-т, - хлопнул ртом суслик, затем отвернулся от ветра и как отрезал: - Ни за что!
  - Зря, - флегматично заметил дядюшка, - сколько не стой, ветер не поможет, только растянет твои щеки до размеров картофельного мешка.
  - Почему до картофельного? - удивился Цуня.
  - Пусть не до картофельного, ну, положим, до тыквенного.
  - Дядюшка, ты не создавай на ветру глупости, а предложи что-нибудь посущественней.
  - Можно, хочешь касторовое масло?
  - Зачем?
  - Ну, от чего-то же оно помогает.
  - У меня горло болит, даже не болит, а першит.
  - Вот оно и смажет тебе трущуюся поверхность.
  - Першащую!
  - Пусть будет по-твоему. Масло нести?
  - Ты что-нибудь еще можешь придумать?
  - Не знаю, наверное, больше ничего, солидол у меня все равно кончился.
  - Тогда пусть ветер выгоняет все першинки.
  - Он быстрее пыли набьет в рот.
  - Ох, прелестно, бьютифул, - на бугор поднялся старый лис, за ним плелся Магараджик, разглядывая камешки под ногами.
  - Почтенный Бьютифул, - обратился к лису дядюшка, - может, он вас послушается, уже битый час стоит на ветру, пытается выгнать першинки из горла.
  - О, прелестно, просто бьюти, бьюти, но зачем на ветру?
  - Мне кажется, першинки схожи с пылью, так что ветер сдует их с моего горла, и все дела.
  - Я думаю, коллега, вы ошибаетесь, еще в пору вечного застоя люди использовали разогревательные смеси для снятия першистости и прочих простуд.
  - Я знаю одну такую смесь, но если Цуню ею попользовать, то у нас вместо суслика будет сверхбыстрая ракета.
  - О, занятное предложение, я бы сказал, прелестно.
  - Ничего в этом прелестного не вижу, - надулся суслик.
  - Близорукость тоже можно вылечить.
  - Не надо меня лечить от близорукости, у меня горло першит.
  - Тогда пошли к доктору.
  - Не пойду, он опять будет пичкать горькими травками, а я их терпеть не могу.
  - Вот завсегда так, как где у кого свербит, обязательно горькое принимать, а душа, она же не резиновая, тудыть ее, в нее столько гадости не пропихнешь, все веником надоть, а это вам не пол подмести, с умом надоть, помню, еще вареники варить не умели, а все туда же с керосином.
  - Дорогой Магараджик, - Бьютифул был немного смущен, - к чему же использовать керосин, разогревательная смесь может представлять собой, ну, например, горячий чай с ромом, прополисные и травяные настойки...
  - Опять за лекарство, - обиделся суслик, - я лучше еще на ветру постою.
  - Ой, чует мое сердце, что превратится наш Цуня в ветреную балахолку, - угрюмо проговорил Тимим.
  - Уважаемый дядюшка, не стоит впадать в крайний пессимизм, я полагаю, что это абсолютно не бьютифул.
  - Тогда на какой бьютифул торчать на ветру? - дядюшка явно начал выходить из себя. - Вы сами подумайте, мы ему горячительное рекомендуем, а он все охлаждается, тоже мне радиатор Жуловского нашелся.
  - Где нашелся?
  - Ой, что вы понимаете в технике, пойду, лучше чайник заведу, приходи, балахолка ветреная, пусть тебя Нунойка чайком с малиной попоит. - Тимим пошел в сторону домика, иногда размахивая руками и что-то невразумительно выкрикивая.
  - Чай с малиной, разве поможет? - усомнился суслик.
  - Чай с малиной, - лис задумался, поводил носом, потом проговорил, несколько неуверенно, - с малиной, конечно, бьютифул, но вот насколько эффективно и прелестно, не знаю. Например, в древней Дудреции использовали термы. Великолепное мероприятие, абсолютный бьютифул.
  - А почему мы не используем термы?
  - При прошествии стольких веков рецептура термов утеряна, я даже написал трактат о том, как их готовить. Правда до сих пор еще сомневаюсь, стоит их растирать или целиком использовать. Сложный вопрос, очень сложный.
  В это время послышалась задорная маршевая песенка, которую распевал гумпи хором в три головы. Сквозь неровный строй выкриков Омуча, прорывался чей-то незнакомый красивый голос, звуки барабана и флейты. Странно и удивительно, но гумпи шел один и держал в руке связку разноцветных ниток, на конце каждой беззаботно порхали бабочки, переливаясь радугой и разбрасывая солнечные блики по окрестностям. Когда он подошел к компании, то ни суслик, ни старый лис, ни, тем более, носатый не могли разглядеть, кто же подпевал гумпи.
  - Цто утифляетесь?! - торжествовала центральная голова. - Это домасние папоцки.
  - Это что! - счастливо улыбалась левая.
  - Бьютифул, бьютифул, но кто же с вами пел и играл в барабаны и там тамы?
  - Не догадаетесь, можете даже не пытаться, - глаза правой искрились от удовольствия.
  - Почему бабочки на веревочках? - ершился суслик.
  - Я зе тепе сказала, они домасние, мы их фыгулифаем.
  - А если их отпустить? - не унимался Цуня.
  - Прилетят на свист, - жеманно наклонилась левая голова, - мы сегодня были на ярмарке и встретили волшебника Нора, у него было всякой всячины полно. Мы выбрали домашних бабочек и поющие гетры с колокольчатыми бомбошками. Мы давно о таких мечтали.
  - Они поют?! - суслик пристально разглядывал гетры.
  - Да, и здорово поют.
  - Осопенно когта мы потпефаем.
  - Могут изобразить любую мелодию и петь все песни, у них славно получается.
  - Однако есть одно неудобство, они поют только то, что захотят сами, смотря по обстановке. Если их обидеть или промочить в дождик, они пыхтят и обижаются, тогда будут издавать непотребные звуки, пугая окружающих.
  - Бьютифул, прелестные приобретения, - всплеснул лапками лис.
  Тут же ручейком зазвучала тихая незатейливая музыка.
  - Ах, какой бьютифул, - прошептал лис, - это песня моей матушки.
  Неожиданно песню оборвал чайный гудок Тимима, растроганный Бьютифул вздрогнул, гетры запыхтели, а гумпи без лишних разговоров устремились к домику Нунойки. За ним вереницей потянулись остальные. Старый лис немного постоял, сокрушенно с легкой дрожью встряхивая ушами, смахнул скупую слезу, вздохнул и пошел за друзьями.
  В домике за столом, на котором возвышался самовар, Нунойка хлопотала и, как обычно, чуть отчитывала дядюшку за хозяйственные провинности. Рядом с самоваром стояли большая чашка с глазурированными пряниками, чашка со сладкими дынными палочками, банка с малиновым вареньем и для суслика кружка со свежей малиной вперемешку с ежевикой и морошкой. Нунойка, увидев пеструю компанию, радостно захлопала в ладоши и ласково попросила гумпи:
  - Дорогой Омуч, не могли бы вы отпустить этих порхающих созданий?
  - Ни за сто! - возмутилась центральная голова.
  - Ты же сказал, что они домашние, так почему боишься их отпустить? - спросил Цуня.
  - Они еще не привыкли к нам, - пояснила левая.
  - Может, и не привыкнут, - добавила правая.
  - Глупости, - возразила Нунойка, - посмотрите, как весело они расселись на пряниках, отпускайте, не задерживайте замечательных животных.
  Омуч развязал ниточки, и бабочки ликующей круговертью устремились к потолку, потом, легко порхая, словно листья клена, опустились на пряники и дынные палочки.
  - Что я говорила! - засмеялась Нунойка.
  - Прелестно, прелестно, бьютифул, картина, обдающая сердце теплым шербетом, - лис, с умилением поглядывая на бабочек, взгромоздился в новое кресло, обильно пахнущее свежим тисом. Все тут же расселись за столом и, не прикасаясь к пище, рассматривали бабочек, переливающихся всеми цветами радуги. Неожиданно заиграли новые гетры гумпи, сначала они изобразили какую-то несвязанную какофонию, потом вдруг зазвучал древний дудук. Его звук возносился ввысь, подобно таинственной птице, звук, наполненный печалью и радостью, как утренняя дымка в горной долине, как тихие шаги любимого человека, веющие теплотой, звук с примесью битого стекла, под осколками которого, словно под лезвием бритвы, снималась суетная мишура с души, обнажая ее, до острой боли.
  Внезапно, гетры замолчали. Все притихли, даже бабочки замерли красивыми фантиками. Весь вечер под впечатлением прозвучавшей мелодии удивительного дудука чай пили молча. А Цуня медленно клал в рот ягоды малины и ежевики, думая, что на такую приманку можно выловить любые першинки. И был, безусловно, прав - на следующий день першистость горла как ветром сдуло.
  
  Фея имён
  
  Сегодня Солнце задумалось, размечталось и в дремотной неге свило из своих лучей громадную звёздчатую астру. Естественно никто даже не удивился, видимо такое сложилось настроение у Солнышка. С кем не бывает, ну приснилось нечто ажурное и вафельное, а может оно даже... влюбилось. Главное не мешать ему, ведь как у всякого существа, у Солнышка также меняется настроение. Если сомневаетесь, то возьмите разные книги и там вы непременно найдёте, что, мол, сегодня Солнце хмурое, а вчера было радостное, а завтра будет беспощадно греть. Вот вам прямое доказательство настроения Солнца, а в Пеналепе любили всяческих существ, и уважали их чувства, конечно, могли и полюбопытствовать, иногда и поинтересоваться, а не помочь ли вам в вашей радости, или не сдобрить ли кружкой черёмуховки ваше грустное лицо. А как спросить у Солнца? Ведь горло можно сорвать, пока до него докричишься, или руки отваляться, пока будешь ими размахивать, привлекая к себе внимание. Да и то можно попусту время потратить, а результата не достичь, нас на Земле много, а Солнышко одно, может и не заметит, так что вы даже не думайте на наше светило обижаться, тем более когда оно само в таком состоянии, - то ли во влюблённом, то ли в перегретом. Так вот, когда Солнце размечталось у себя на небесах, жители Пеналепа у фонтана Дудреции увидели лисёнка с маленьким прозрачным дождевичком за плечами. Он с интересом разглядывал надпись на деревянной досточке, водил острым носиком, иногда смешно пряча его в свой пушистый хвостик, и что-то бормотал. Суслик Цуня первым решился нарушить уединение рыжего животного.
  - Главная достопримечательность нашего Пеналепа, - заявил в мировое пространство Цуня отстранённым голосом столичного гида.
  - Фонтан Дудреции, - вслух произнёс лисёнок, - мне очень нравится, только странно, почему у такого замечательного фонтана нет имени?
  - Он же фонтан, какое у него может быть имя? - Удивился суслик.
  - А что, фонтан Дудреции, это не имя, или может быть, тебе не нравиться, востроносый? - набычилась тётка Пенона.
  - Подождите, друзья, - поправил пенсне лис Бьютифул, - нам неизвестный коллега вполне обоснованно предъявил ультиматум имени.
  - А это, что за штука такая? - удивилась левая голова Омуча.
  - Та, са такие уматы, мы мосем и по моське натафать, - засопела центральная голова.
  - Не торопитесь, великолепный Омуч. Ультиматум - это простое критическое заявление в смысле категоричного замечания.
  - Ну-у, если так, - засомневалась правая голова.
  - Кстати, коллега, - Бьютифул повернулся к лисёнку, - вы не могли бы нам представиться.
  - Меня зовут Ручейком, я лисичка-фея.
  - Вы девочка?! - всплеснула ручками Нунойка.
  - Да, - сказала лисичка, и дождевичок на её спине расправился в радужные стрекозиные крылышки. Окружающие были поражены до кончиков волос и щекотки в носу.
  - Вот видите, - с восхищённым укором сказал дядюшка Тимим, - а вы не разобравшись, сразу ругаться или, того хуже, в драку лезете.
  - Да, я за наш фонтан заступалась, - смутилась Пенона.
  - А на нашу оглашенную, можете вообще не обращать внимания, - строго заявила левая голова Омуча.
  - Это точно, - подтвердила правая.
  - Я ни на кого не обижаюсь, я просто могу дать имя этому фонтану.
  - Странно, а почему вы можете? А другие, что не могут?! - Не унимался Цуня.
  - Конечно, могут, - тихо сказала лисичка, - но самое точное имя могут дать только феи имён. А я, как раз такая фея.
  - Никогда бы не подумала, что феи бывают лисичками, и с такими удивительными крылышками, - улыбнулась Нунойка, потом протянула руку и спросила. - А можно потрогать их?
  - Конечно, - лисичка-фея повернулась к девочке.
  - А что, у фонтана должно быть имя? - Цуня был неумолим.
  - Имя может быть у кого угодно, и чего угодно. Главное, должно быть желание имени.
  - А может, я захочу придумать имя своему носку? - съехидничал суслик.
  - Какой ты сегодня неугомонный, Цуня! - сердито сказал дядюшка Тимим.
  - Можно дать имя и носку, и зубной щетки, - задумчиво произнесла лисичка-фея.
  - Прелестно, просто чистый бьютифул! - Воскликнул профессор Бьютифул. - И какое имя вы можете дать нашему фонтану, чудесная фея с пушистым хвостиком и удивительным именем Ручеёк?
  - Я как раз и думаю про его имя, - сощурила глазки лисичка.
  - Ой, как интересно, - захлопала в ладошки Нунойка.
  - Не томите нас, уважаемая фея, - вздохнула тётка Пенона.
  - Судя по форме и размеру, имя ему Самсон!
  - Великолепно, это же имя родом из древней Дудреции! - У профессора от восхищения перехватило дыхание.
  - Уг'а, насему Усейку! - заблажила центральная голова.
  - Ура нашей феи! - Подхватили правая и левые головы Омуча.
  - Вот, ежели дать имя, дык щоб в глазах мурашы бегали! - Обрадовался Магараджик. - Помню, когда звёзды падали к нам на палубу, так мы от страху столько имён понапридумывали, что до сих пор ломит под языком, я уж и ментоловые таблетки от клистера принимал, а всё радостно от души, и всё туда же.
  - Самсон, Самсон, - суслик Цуня прикрыл один глаз и смотрел на фонтан, - а вот как бы мне назвать мой галстук. Очень уж он мне нравится. Я в нём даже спать ложусь, чтобы не забыть какие сны мне приходят ночью.
  - Я и вижу, какой он у тебя грязный, - сердито проговорила тётушка Пенона.
  - Ничего подобного, - возмутился суслик, - я его не снимаю, но стираю на себе.
  - Заодно и сам моешься, - подсказала Нунойка.
  - Откуда знаешь? - Взъершился суслик.
  - По глазам вижу.
  - Имя твоему галстуку - Стержень Разума, - сказала Ручеёк.
  Вокруг все замолчали и принялись рассматривать галстук Цуни. Он сам оттянул галстук от шеи и смотрел на него, будто впервые видит.
  - Ну надо же! - удивилась Пенона.
  - Какое точное определение! - лис Бьютифул снял свои очки. - Я бы даже сказал больше, сверхточное.
  - Уж коли всем, то и мне по крохе, - засуетился Магараджик, - у меня, стало быть, есть любимый ботинок, левый. Вот я на него когда зрю, так в самую печень попадает, а от правого только изжога в пятке, а мы существа не от бороны, можем и зараниться, ежели с тонкой душой, дык и порваться, а без имени, ну ни как, хоть и туда же.
  - О, это простое имя, - фея Ручеёк так ласково посмотрела на Магараджика, что тот покраснел, словно волосатый помидор. - Имя твоему левому ботинку Нестираемый Гдырь.
  - Во как! - Изумился дядюшка Тимим, - с такой подошвой он точно лет сто не сотрётся. Ведь помнится, сапожник для твоих ботинок вырезал подошву из старой покрышки автомобиля.
  Когда жители Пеналепа поняли, что добрая фея лисичка придумывает имена всем и всему, то они как осенние листья в речке кинулись с просьбами назвать свои любимые вещи. А некоторые даже попросили придумать имена для будущих своих питомцев. Другие вообще без смущения буквально потребовали имена для своих героев из снов и голубо-розовых мечтаний. И ведь никого подобное не смутило, мало ли вы о ком мечтаете, а ежели, он, ну или она, без имени, то так и промахнуться можно. Многие мечты бывают более реальными, чем сама реальность. В общем, маленькую лисичку допекали до самого вечера, пока дядюшка Тимим не спохватился и не пригласил фею к вечернему чаю к Афанасию, такое имя лисичка дала самовару.
  - Мне особенно понравилось в имени самовара, так это вторая часть, - Зовущий к общению, - сказал довольный суслик Цуня. Он вскинул брови и будто на пробу снова произнёс, - Афанасий Зовущий к общению. Здорово!
  - А позвольте узнать, прелестнейшая фея, - обратился к лисичке профессор Бьютифул, - какое самое трудное имя вам попадалось в жизни?
  - Наверное какая-нибудь мерзость типа Квазисисменшенееци У Старший, - проговорил суслик. - Кстати, это не вы придумали это имя?
  - Нет, что вы, я не все имена придумываю, - улыбнулась лисичка. - Мы феи имён ничего не придумываем, мы даём реальные имена, да и то если нас попросят.
  - Тогда какое же моё реальное имя? - Томно спросила тетушка Пенона.
  - Которое вам дали родители, имя оно как живое существо, даже если оно придумано, оно всё равно срастается с вами.
  - Подождите, подождите, - замахал руками Тимим, - а если имя неправильное, или оно плохо подходит к человеку, так что его нельзя сменить?
  - Если его дали вам родители, то лучше не менять. Я ещё раз вам скажу, имена почти живые, одна лишь разница их не видно, и оживают они только тогда, когда их произносят. И если вы отказываетесь от имени, то они начинают бродить по свету, словно брошенные котята или щенята. Они сидят у чужих дверей и окон, они мёрзнут в лютую стужу на улице, мокнут под дождями в старых парках, пытаясь сесть на ветки деревьев, на них наступают жестокие бессердечные люди. В конце концов, мы, феи имён, их собираем и отправляем в санаторий брошенных имён.
  - А если я взял имя для того, чтобы подписывать свои литературные или научные произведения? - Затаив дыхание, спросил профессор Бьютифул.
  - Тогда это не имя, а псевдоимя, то есть не настоящее.
  - Псевдоним! - Вскинул палец к потолку лис.
  - Да, но вы его взяли из желания не навредить вашему настоящему имени.
  - Ну, не всегда можно так навредить, - пожал плечами профессор.
  - Правильно, но, скажем так, вы не хотите смущать ваше настоящее имя, - лисичка лукаво посмотрела на Бьютифула и улыбнулась.
  - Верно, верно, - согласился лис, - так это не помешает моему, ну настоящему...
  - О, конечно нет. Оно ведь настоящее, и вы не меняете его, а лишь придумываете ему помощников.
  - А что делать с кличками?
  - С ними и проще и труднее. Ведь многие из них не приживаются к своему хозяину или живут с ним короткое время. Например, только детство. Хотя есть клички, которые больше имени и, иногда, даже хозяин про имя забывает.
  - А если я прославлюсь? - Гордо вскинул голову суслик Цуня. - И прославлюсь либо под псевдонимом, либо под кличкой.
  - Ничего страшного. Имена к псевдонимам и к кличкам относятся как к родным сёстрам или братьям, и потом, всё равно об имени потом вспомнят. Скажут, мол, был такой великий суслик Хрустальное перо, но когда он родился, все его звали Цуня. Так что имя переживёт всех.
  - Очень интересно, - смешавшись, сказал суслик Цуня. Ему явно понравилось сравнение с хрустальным пером, и он даже где в глубине собственной души засомневался, а не назваться ли ему этим прекрасным псевдонимом.
  Так и прошёл этот замечательный вечер. Жители Пеналепа узнали очень многое про имена: об их происхождении, о путешествиях по разным землям и временам, об различных приключениях и даже о свадьбах имён, в результате которых рождались новые имена. На следующее утро лисичка-фея исчезла также незаметно, как и появилась. И лишь кружащие над водой стрекозы напоминали о новом имени фонтана, о Самсоне.
  
  Большая литература с вишневым вареньем
  
  Доподлинно известно, что когда стая безумолчных букашек в далеком зарубежном лесу приступила к складыванию листьев деревьев и кустарников, то у них получилась толстенная разноцветная стопка. Букашки ее прошили льняными нитками и по вечерам с упоением переворачивали, разглядывая чудные прожилки, оттенки красок, нервное дрожание краев листьев, дружно мечтая о феерических приключениях. Первоначально никто не заметил, как одна шаловливая букашка, сейчас точно установлено, что это была букашка-Наташка, так вот, одна неукротимо шустрая и деятельная букашка нарисовала пространную зюзяку на одном из листиков. Все букашки молчаливо рассматривали неслыханное варварство, потом хотели произвести досмотр букашки с ее укорочением, но неожиданно, на другом листике появилось очередное изображение, в котором отдельное население признало дерево. В этот раз букашки бурно заинтересовались содеянным. В шумных обсуждениях наиболее смелые сотворили дрожащими лапками несусветные картинки, причем в присутствии многочисленных глаз. Незаметно все букашки выстроились в тоненькую вереницу очереди перед стопкой листьев, и каждая пыталась изобразить нечто. К концу лета у них кончились листики, и они в спешном порядке собрали очередную стопку, быстро ее прошили и с восхищением снова приступили к рисованиям. Так у букашек наплодилось большое количество листовых стопок, окружающие жители эти странные стопочки так и называли - листовые букашки. Все бы ничего, но сами букашки очень расстраивались в связи с перепутыванием и переплетанием имен, поэтому они стопочки с листьями называли коротенько - бук. А когда про новое название прослышали другие обитатели леса, они очень легко согласились с ним. Так в далеком зарубежье появилось слово бук. Как произошло слово книга, никто не знает, тем более никто не знает, как из столь основательного и где-то даже фундаментального образования могло произойти легковесное журчащее слово журнал. Возможно, журчание ручьев навеяло мысль об изобретении столь быстротечной продукции, а может, жужжание шмеля... да кто его знает, одно можно сказать, журнал очень быстро приобрел популярность среди населения всех лесов и полян, а также прочих мест обитания. Мало того, журналы стали плодиться как грибы после теплого дождика. Во всех местах читали и перечитывали до пространных дыр любимые выпуски, с трепетным наслаждением брали в руки новые номера, пахнущие краской - терпким запахом свежих новостей с рассказами, приключениями, картинками и прочей обворожительной мелочью. По всему миру покатился журнальный бум, и уже все хотели не только читать, но также и писать. Однако до тихого Пеналепа и соседних деревень не докатилась бумажная горячка. И когда лис Бьютифул получил письмо от старого друга Черного Коржа, тот служил черно-бурым лисом в одном из зоопарков шумного большого города, то старый лис был немного озадачен. Друг написал, что он помимо своих основных занятий приступил к выпуску журнала и слезно просил прислать материалец из глубинки на любые темы. Письмо было написано острым пером гуся на тончайшей бумаге с голубым уголком и заканчивалось следующими словами: "Дорогой друг, я всегда восторгался твоими познаниями мира и его окрестностей. Мне очень хотелось бы, чтобы ты помог мне в столь многотрудном деле как издание журнала. Было бы превосходно, если бы ты привлек окружающее тебя население к творческим порывам. Всегда с тобой, твой верный и покорный слуга, черно-бурый лис Корж".
  Бьютифул какое-то время почесывал за ухом, потом хлопнул письмом о стол и робко обратился к жителям Пеналепа, которые блаженно предавались распиванию чая и прослушиванию очередной мелодии музыкальных гетр гумпи:
  - Милые создания прелестного Пеналепа, - голос Бьютифула дрожал от волнения, - мы не можем остаться в стороне от прогрессивного большинства, и уж тем более бросить на произвол моего лучшего друга. Давайте объединим свои усилия и приступим к творчеству.
  - Самецятельная итея, - хрумкнула бубликом центральная голова, - а сто мы са это путем иметь?
  - Сквалыга! - возмутилась правая голова.
  - Как тебе не стыдно! - пристыдила ее левая.
  - Ну сто фы, я зе посутила, - центральная смутилась под пристальными осуждающими взглядами сидящих за столом.
  - Как мы ему можем помочь? - забеспокоилась Нунойка.
  - Надо каждому написать по рассказу.
  - О чем же мы будем писать? - удивился дядюшка Тимим.
  - Обо всем, что прелестно и греет вашу душу, - лис наклонил голову и несколько строго посмотрел на дядюшку.
  - Что значит обо всем? - не понял суслик, разводя лапками, будто хотел показать, какую рыбу он поймал на прошлой рыбалке.
  - Это значит, что ты можешь неограниченно писать обо всем, главное чтобы было захватывающе интересно.
  - Как-то все неожиданно, немного внезапно, - усомнилась тетка Пенона.
  - Великие свершения всегда неожиданны! - Вздернул свой палец в сторону потолка дядюшка лис.
  - А я завсегда готов, как где нипочем, только бы бумагу портить, помню, в шерстистые годы подавали вот такие грибы в сметане, а мы не то, чтобы прямо руками, мы все через газетку, а кто пошустрее, так журнальчиком припасся, и ведь ничего, каждый брюхо набил, что твой чемодан рыбой, а какое творчество было, так сразу и не проглядишь, особливо без очков, и туда же.
  - Спасибо дорогой Магараджик, - дядюшка лис благодарно посмотрел на носатого, - спасибо за понимание и поддержку, ты просто бьютифул.
  - Может, все и бьютифул, но надо что-то писать, поддержка должна быть ощутимой, - рассуждал вслух дядюшка Тимим.
  - Замечательные слова, дорогой Тимим, просто прелестно, давайте сегодня же вечером и приступим.
  - Отлично, - Нунойка решительно встала из-за стола и прошла в заднюю комнату. Через некоторое время она вынесла несколько маленьких тетрадей и множество разноцветных карандашей. - Выбирайте, кому что нравится. Завтра вечером приносите свои рассказы.
  - Прелестно, прелестно, будем устраивать общественные чтения. Ах, как было бы символично, если бы нашлось хоть немного вишневого варенья. Новые произведения так хорошо ложатся на слух с вишневым вареньем.
  - А сто пез цтения незя фиснефое фаренье кусать? - забеспокоилась центральная голова.
  - Конечно можно, почтенный гумпи, только так еще прелестней и вкусней.
  - Ну, если так, тогта та!
  - Сколько можно лопать? Щеки уже до земли отрастила.
  - Ой, да не ругайся ты на нее, в самом деле, с вишневым вареньем будет очень вкусно.
  - Друзья, чай выпит, а дело не ждет, творческих успехов и прелестных мыслей! - Бьютифул был очень возбужден. У него даже шерсть на холке вздыбилась, а глаза горели как угольки в камине. Никто не стал спорить с ним, а гетры затрубили в боевые трубы и на прощание исполнили бравый марш. Воодушевленные, наполненные радужными надеждами жители разошлись по свои домам. После бессонной ночи, а также тяжелого дня, потерянного в поисках нужной мысли и слова, к вечернему чаю собирались с большой неохотой. Даже вишневое варенье не могло смягчить растерянность некоторых обитателей деревни. Рассказы принесли только лис, дядюшка Тимим и суслик Цуня. Дядюшка Бьютифул был необычно весел и оживлен.
  - Прелестно, просто настоящий бьютифул, мне так сегодня думалось, а как хорошо писалось. Думаю, что вам также было хорошо, - но, увидев насупившегося Омуча, расстроенную Нунойку и других жителей явно не в лучшем расположении духа, он решил их подбодрить. - Друзья, творческий труд не из легких и зачастую нам очень трудно сделать даже маленький шаг, особенно первый. Но поверьте, любая попытка прелестна, так как мы стремимся к прекрасному, так что будем наслаждаться плодами наших близких и любимых. А сегодня у нас их трое, позвольте представить на всеобщее обозрение и одобрение. Наш почтенный дядюшка Тимим, юный Цуня, гениальный и подающий далеко не сомнительные надежды суслик, и ваш покорный слуга, профессор Бьютифул, - лис вышел немного вперед, перекинул свой пышный хвост через лапу, кашлянул и картинно поклонился. Невольно все присутствующие захлопали в ладоши, а Папаша сурок крикнул "Браво". Настроение быстро восстановилось до самой оптимальной точки принятия булочек с вишневым вареньем и душистым чаем. Гетры гумпи исполнили туш и плавно перешли на спокойную мелодию весеннего леса. Когда все расселись, лис достал очки, важно прокашлялся, посмотрел, чтобы чашки были наполнены чаем, и приступил к чтению. Он немного волновался, но это только усиливало воздействие слов на окружающих. Рассказ Бьютифула был посвящен животрепещущей проблеме, с которой в какой-то мере столкнулись жители Пеналепа, особенно когда он прочитал название своего рассказа:
  
  
  "Об отпугивании муз и прочих творениях
  
  Музы подобны мухам, любят варенье и постоянно жужжат над ухом. Если к ним прислушиваться, то начинает чесаться под левой лопаткой, верный признак рождения стихов, а если после жужжания тянет на сладкое - родится проза. Когда они ползают по лицу, хлопать опасно, может хватить детективчиком, что, как правило, приводит к неумеренному убийству без почина и зачинания. Лучше всего отпугивать муз на полный желудок, для этого достаточно взять жмень глупости крупного помола и обсыпать стол. Музы будут некоторое время виться над вами, но вследствие головокружения начнут опадать, барахтаться среди спесивых банальностей, глотать разнокалиберную чепуху, пытаясь осознать возвышенный вздор прыщавых графоманов, в конце концов, затихнут, нервно подергивая лапками. Аккуратно соберите их в баночку из-под томатной пасты, используя хвостик колонка. Поставьте на полочку на видное место, желательно на кружевную салфетку ручного изготовления. В долгие последующие дни можете спокойно предаваться радостям жизни - ни одна тварь из породы муз не появится над вашей головой. Если же подобное произойдет, то повторите процедуру, для верности можно использовать лень в мелкой посуде".
  
  Казалось, что профессор Бьютифул светился. Он был так горд за свое произведение, так счастлив, что опрометчиво предложил его покритиковать.
  - Друзья, я готов выслушать любые ваши пожелания и критические заметки.
  Гетры первыми почувствовали неладное, поэтому исполнили небольшую мрачную песенку и замолкли. Первым высказался дядюшка Тимим.
  - А с какого перепугу музы любят варенье? И с чего бы чесаться лопаткам? У меня всегда чешутся пятки.
  - Носки чаще меняй, дорогой дядюшка. Я тебе об этом постоянно напоминаю, а ты вечно забываешь, - строго заметила Нунойка.
  - Причем тут носки, когда речь идет о творчестве!
  - Слусай, лис, - грозно обратилась к Бьютифулу центральная голова гумпи, - а зацем колонку отрыфать хфостик? Ты знаесь, у нас есть больсой труг колонок в стране Лисьих Тырок! Я ни за сто не согласусь отрывать ему хфостик.
  - Какой хвостик? - растерялся профессор.
  - Хвост колонка, - напомнил Папаша сурок, хитро сощурив свои маленькие глазки.
  - А зачем ему хвост отрывать? - лис никак не мог понять происходящее.
  - Сам написал, - нахмурилась левая голова.
  - Я ничего не писал об отрывании хвостов!
  - Правильно, дядюшка лис написал просто о хвостике колонка, он, наверное, имел в виду, что надо пригласить колонка, попросить его махнуть хвостиком и помочь ему собрать суетливых муз. Я правильно поняла, дорогой профессор? - заступилась за лиса тетка Пенона.
  - Да, - смиренно проговорил лис.
  - Ну, если так, тогта конесно, - успокоилась центральная голова Омуча.
  - С колонком разобрались, - вступил в разговор Тимим, - а вот как быть с вареньем и музами?
  - А как с ними быть?! На варенье, особенно на вишневое, да если его сварила тетка Пенона, знаешь, сколько всякого народу может прилететь, а музы что, думаешь, исключение. Не-ет, не балуй, они знают толк в еде, - Папаша сурок важно постукивал лапкой по столу.
  - Самецательная мысль, торогой Папаса, - восхитилась центральная голова.
  - Превосходный рассказ, - поддержала ее левая.
  - Отправляй своему коржику, - согласилась правая, - он будет в восторге и напечатает сразу.
  - Спасибо, друзья, за поддержку, - лис был сконфужен, он некоторое время перекладывал на столе листки, пока Нунойка не погладила его по лапке и не кивнула на чашку с чаем:
  - Дядюшка, ты попей чайку и не расстраивайся, мы тебя любим, а твой рассказ нам очень понравился.
  - Нет, рассказ хороший, - не унимался Тимим, - но почему на варенье...
  - Какой вы, дядюшка, зануда! - протянула Пенона. - Прям, кусок в рот не помещается.
  - А ты, тетка, пери поменьсе, - хихикнула центральная голова.
  - Омуч, уймите вашего центрового, он меня заводит на глупые мысли.
  - Это неплохо, тетушка, хоть какие-нибудь мысли у вас зародятся, - скептически высказался Папаша сурок.
  - Меня обижают?!
  - Нет, тетушка, это конструктивная критика.
  - Мы сейчас критикуем лиса, а не меня.
  - С профессором уже разобрались, он не подлежит никакой критике.
  - Хорошо, но у вас есть еще пару рассказов, вот и критикуйте их, а меня не трогайте, при испорченном настроении у меня пироги подгорают.
  - Друзья, не спорьте, - лис говорил уже уверенным голосом, - давайте послушаем следующий рассказ. Читайте, дорогой дядюшка Тимим.
  Дядюшка набрал полные легкие воздуха, посидел немного, потом резко выдохнул, взял решительно листки с рассказом и твердым, хорошо поставленным голосом, можно сказать, командирским голосом, прочитал свой рассказ.
  
  
  "Воспалительный трактат о животах
  
  Прежде чем описывать бурчание в животах, следует обратиться к последним, то есть к животам. Они, как известно всем механикам, могут делиться подобно двигателям внутреннего сгорания. А если кто не помнит, напоминаю, оных существует два типа - дизельные с солярочным духом и карбюраторные бензиновой сущности. Так вот, есть животы, в которых бурчание процесс беспрерывный и крайне необходимый для их фунциклирования, они словно ровно работающий дизель с характерным выхлопом. Другие бурчат только в случае особой необходимости, например, в период глубокого задумливания головы. В иных случаях бурчание можно рассматривать как болезненный процесс, возникший в результате внутренних поломок или загрязнения выводящих путей. К подобным зоологическим происшествиям следует относиться с предельной серьезностью и не откладывать в долгий ящик, а прямым несворачивающим путем двигаться к механику животных внутренностей, то бишь доктору".
  
  - Ох, какой прелестный рассказ, бьютифул, бьютифул. Чувствуется рука ученого-механика, упорядоченность, строгость в изложении. Мне кажется, этот рассказ надо рекомендовать в рубрику "Научные изыски".
  - Грустный рассказ, - задумчиво сказал Папаша сурок, - у меня всегда, когда объемся овсяных зернышек, бурчит в животе. Но это не значит, что мне надо идти к Никодиму, я знаю, достаточно попить водички и всхрапнуть часов надцать, все как рукой снимет, никаких вам бурчаний или урчаний, никаких проблем.
  - Хорошо, - согласился лис, - будем рекомендовать в рубрику "Досужие споры".
  - А я не согласна, - возмутилась Пенона, - дядюшка серьезно писал, а его в какой-то досуг впихивать. Это то же самое, что в сладкий пирог затолкать селедку.
  - Интересное претложение, - оживилась центральная голова гумпи.
  - Ничего интересного, - возразила правая, - опять наешься всякой чепухи, а мутить будет всех подряд.
  - Надо отправлять в журнал, пусть сам Корж решает, куда поместить рассказ дядюшки Тимима, - сказала Нунойка.
  - Прелестно, прелестно, - лис энергично помахал лапками, - решили, отправляем. А теперь у нас на очереди Цуня.
  Суслик съежился, что-то прошептал себе под нос, помял немного листки и стал читать тихо-тихо.
  - Постой, постой, дорогой Цуня, - прервал его Бьютифул, - читай погромче.
  Суслик попытался снова прочитать, но закашлял и положил лист с рассказом на стол.
  - Хорошо, - пришел ему на выручку дядюшка лис, - давай я прочитаю, не будем мучить наше юное поколение.
  Профессор взял помятый листок, расправил его на столе, предварительно смахнув с него крошки булочек, и лекторским голосом прочитал рассказ Цуни.
  
  "Краткие заметки о родственности
  
  Муравьи во многом схожи с сусликами. Когда я на них смотрю, я могу с полной уверенностью, вплоть до кончика моего хвостика, утверждать о наличии близкородственных связей между ними. Посудите сами - великолепие и трудолюбие муравьев может сравниться только с божественным философским самоуглублением суслячего рода (суслечьиго, суслиного, сусляного, суслого, не знаю, как писать - спросить у дядюшки лиса!). Легкий бег муравьиной трусцой может навеять старинную песнь о толстом суслике, поедающем безоблачную коврижку на пороге вселенских свершений. А как лицезреть работающего муравья без невольных сравнений с сусликом, неутомимо поглощающим сладкие корешки?! Никак! Про общительность муравьев и сусликов до сих пор бродят мифы и легенды, одна красочней другой (ни одной не помню - спросить у Бьютифула). Вспомните нерушимое желание сусликов и муравьев рассматривать далекие горизонты, стоя столбиком или сидя на верхушке веточек, и у вас исчезнут последние сомнения о родственности живых существ на Земле вплоть до Пеналепа".
  
  - Друзья, - обратился к окружающим лис, снимая очки, - я потрясен, такой стиль, такая глубина мысли, а каков анализ - прелестно, бьютифул. Очень необычно и зрело, особенно для столь юного создания.
  - Списал у кого-нипудь, - высказала сомнение центральная голова.
  - Ты что говоришь! - вспылил суслик. - Да если хочешь, я тыщу таких рассказов напишу, я, если надо, могу тут же, не отходя от чашки, изобразить.
  - Вы, Омуч, не заговаривайтесь и не обижайте нашего Цуню, - сурово проговорила тетушка Пенона.
  - Да, не слушайте эту оглашенную, - возмутилась левая голова.
  - Позорит только наш гумпиевский род, - поддержала ее левая, - замечательный рассказ. Никто не сомневается, что его написал наш суслик.
  - А я сто, сомнефаюсь сто ли, я кгитикую, - обиделась центральная.
  - Критика должна быть обоснованной и конструктивной, - поучал старый лис, - мне понравилось, отправляем Коржу. Итак, у нас три рассказа, надеюсь, больше никто ничего не написал.
  - Мне кажется, - проговорила Нунойка, - что-то написал наш Магараджик. Он сегодня такой тихий и сидит на какой-то мятой бумажке.
  - Давай, носатый, - протянул руку Тимим, - доставай свой опус, почитаем.
  - И немного покгитикуем, - обрадовалась центральная голова Омуча.
  - Подождите, - у суслика прорезался голос, - у меня в рассказе два невыясненных момента. Мне непонятно, как писать сусляного или суслиного или... в общем пусть профессор подскажет. Также я не помню легенд и мифов про сусликов и муравьев, хотя когда-то Бьютифул нам рассказывал что-то.
  - По первому параграфу твоего вопроса могу сказать определенно - пиши сусличьего или рода суслика. По второму потом разберемся, я посмотрю в книгах, хотя ты так крепко написал, что это уже неважно.
  - Как так неважно, я хочу знать легенды про сусликов и их родственников - муравьев.
  - Фот пгифясался, - сморщила нос центральная голова.
  - Оставь в покое нашего профессора, - возмущенно поддержала левая.
  - Не стой поперек старших, - поучала правая, - тебя назвали гениальным, будь довольным и без лишних вопросов.
  - Друзья, не надо спорить попусту, любознательность Цуни похвальна. Мы потом разберемся, так сказать в рабочем порядке.
  - Хорошо, - согласился суслик, - будем слушать Магараджика. Слазь, носатый, с опуса, дай добропорядочным слушателям оценить тебя.
  - И-и-и, - замотал лохматой головой носатый.
  - Не понял, - суслик почесал свою щеку.
  - Магараджик, не ерепенься, - Тимим нахмурился, - ты все рассказы прослушал, а свой спрятал под спуд своего тела.
  - Дорогой дядюшка, - лис поправил очки, - как литератор литератору я хочу сказать, вы не правильно выразились...
  - Неважно, - возразил Тимим, - пусть покажет свою творческую натуру.
  - Дядюшка, незачем быть таким настойчивым и грубым, Магараджик трепетная душа, а вы так на него, - вступилась за носатого Пенона.
  - Совершенно правильно, дорогая тетушка, - поддержал ее профессор.
  - Магараджик, душенька, ты не стесняйся, - ласково проговорила Нунойка, поглаживая лохматого по плечу. Тот запыхтел, насупился и зарылся в свою копну волос.
  - Не будем терзать милое создание, - лис махнул лапой.
  - Да по мне сколько угодно, - прорвало Магараджика, он вытащил смятые листки и, размахивая ими над головой, выдал тираду: - Я, может быть, завсегда готов, как стрелок по веникам, но не лезут в меня мысли как тараканы, а все чухонной вереницей, да не туда же. Сколько не попыхивал, все попасть не могу, а ежели я и намарал пару строк, так это для острастки, чтобы они не докучали, но теперь даже глаз сомкнуть не могу, все путаются и вертятся в голове без спросу, но я их обязательно туда же.
  Лис взял смятые листки, аккуратно их расправил на столе, повертел головой и произнес:
  - Что-то у тебя все перечиркано, так кое-что можно прочитать, ага, это, вероятно название: "Судовые суеверия вдумчивого матроса первой статьи". Хм, очень романтично и, я бы даже сказал, очень удачно. Так, что там дальше - скорлупа, плавучий гроб, корыто, посудина, судок, ковчег, чехарда на голове, судорожность чехарды... Занятно, мне кажется, даже многообещающе, но надо доработать.
  - Что-то есть сверхъестественное, - важно выразил свое мнение суслик Цуня.
  - Немного механистично, но, в самом деле, рассказ задуман неплохо, - высказался Тимим.
  - Нисего не поняла, - пролепетала центральная голова гумпи.
  - Я тоже ничего не понял, - удивился Папаша сурок.
  - Рождение литературного произведения - процесс трудоемкий и сложный, сейчас мы заглянули в мастерскую мастера и увидели скрытое от глаз зарождение, - поучал всех старый лис. От таких слов Магараджик гордо встряхнул головой и немного задрал свой нос, который увеличился в размерах.
  - Пишите, мой прелестный Магараджик, вы обладаете литературным даром, - поддержал его Бьютифул.
  - Да, носатый, - Тимим откинулся на спинку стула, - тебе надо заняться писаниной, талант не стоит закапывать глубоко в землю.
  Тут же заиграла музыка и все возбужденные, радостные и воодушевленные захлопали в ладоши, кое-кто захлопал по спине Магараджика, который улыбался и уже мечтал о великом произведении и знаменитом гонораре - большом бумажном кульке с шоколадными пряниками. Он даже себе новое имя придумал - Маг Радж. Здорово, ничего не скажешь.
  
  Кипарисовый дождь
  
  Ночь вышла из-под сумрачного полога леса, заботливо затушила мягкой рукой последние отблески усталого солнца, прошелестела звездным крылом неба, села на краешек горы и стала из лунных лучей тихо вязать коврики снов, вплетая в них ракушки, морскую гальку, приглушенный голос ручья, треск сучьев, пыхтение барсука, прелые листья, грибную сырость валежника... Неугомонные лягушки, завидев хозяйку за работой, дружно принялись насыщать округу своими звонкими крякающими голосами. Через пару мгновений на фоне чернеющего леса замелькали огоньки светляков. Они наполнили ночной лес яркими мигающими росчерками и через некоторое время вылетели на поляну, где, мигая, прорисовывали длинные флюоресцентные линии, сплетая их в витиеватые узоры, словно пытались написать таинственные письмена мерцающим звездам.
  Трехголовый гумпи сидел на открытой веранде, как обычно чавкал левой головой, дремал правой, а центральной беспокойно следил за светляками, пытаясь развить качественное косоглазие. В это время суслик Цуня и Магараджик бегали по поляне с сачком и ловили неугомонных светящихся жучков. Последних складывали в большое стеклянное ведро, которое уже светилось как ночной абажур тетки Пеноны. На веранду, где в старом кресле-качалке тихо дремал лис Бьютифул, вышла Нунойка, посокрушалась по поводу всяческих безобразий и поставила на стол большую чашку с арахисовым печеньем.
  - Долго вы будете без толку поляну топтать? - она облокотилась на перила веранды, пытаясь изобразить свое недовольство.
  Магараджик на мгновение остановился и, не переставая размахивать сачком, быстро проговорил:
  - Стало быть, все при деле, это вам не блох ловить на сеновале, тут голову надоть иметь, а то мне здесь, да еще туда же, - и быстро побежал за петляющим по поляне сусликом. Лис с трудом открыл глаза, поправил очки, потеребил край пледа, которым были укрыты его ноги, вздохнул и с умилением посмотрел на чуть мерцающие звезды. Центральная голова гумпи под впечатлением душистого печенья, выставленного на стол Нунойкой, аппетитно облизнулась, а левая перестала чавкать воздухом и с глазами постороннего спросила Нунойку:
  - Можно попробовать печенюшку?
  - У, тгоглотида песцаная, все бы тебе бгюхо набить.
  - А ты если не хочешь, то помолчи, - тут же возмутилась левая.
  - Хватит сориться, - Нунойка повернулась в сторону гумпи, - вы, Омуч, бываете таким невыносимым, просто ужас дремучий. Можете взять по печенюшке, но только по одной, знаю я вас, чаю не дождетесь, все схрумкаете.
  - Уга, - обрадовалась центральная, - мне фон ту, потолше.
  - Щеки лопнут, - проснулась правая голова.
  - Бьютифул, - тихо прошептал старый лис и улыбнулся.
  В это время на веранду вышел дядюшка Тимим, он принес какую-то большую банку с зеленоватой жидкостью, гордо поставил ее на стол и с радостью сказал: - Вот!
  Никто ничего не понял, а Нунойка, прищурив глаза, заметила со строгим сомнением:
  - Дядюшка, ты никак заболел, если всякую гадость ставишь рядом с восхитительным печеньем. Это тебе что, шестеренки в тарелке, принес свой солидол и гордится.
  - Какой солидол, это мастика, - удивился Тимим.
  - Ах, это еще и мастика, - уже возмутилась Нунойка, - немедленно убери со стола.
  - Хорошо, хорошо, - поспешил дядюшка.
  - Она съедобная? - поинтересовалась левая голова.
  - Нет, это хитрая мастика для привлечения светлячков, вот смотрите, - дядюшка достал из кармана старую кисточку, открыл банку, макнул в нее и провел по перилам. Мастика тут же впиталась в дерево, но через мгновение на нее село несколько штук светлячков, а потом еще и еще. Через минуту образовалось светящееся пятно. Все очень удивились, а Омуч так удивился, что каждая голова съела еще по одному печенью. Бьютифул поднялся и, придерживая клетчатый плед, пристально посмотрел на сотворенное светящееся пятно.
  - Прелестно, прелестно, - он поводил своим черным носом, потом добавил несколько неопределенно: - Можно сказать, бьютифул, но все очень странно.
  - Цуня, Магараджик, тащите сюда ваше ведро, - прокричал Тимим бегающим на лугу.
  - А она, ну мастика твоя, не пачкающаяся? - спросила Нунойка.
  - Нет, что ты, - замахал руками Тимим, - у меня другая проблема, как бы подольше ее сохранить, а то хватает ее только на ночь, потом испаряется.
  - Дядюшка, ты нас звал, - подбежал запыхавшийся Цуня.
  - Да, звал, открывайте ваше ведро.
  - Это еще зачем, все жучки разлетятся, - возмутился суслик.
  - Не разлетятся, вот смотри, - дядюшка показал на перила, а пока Цуня на них смотрел, он взял кисточку и стал покрывать мастикой всю веранду. Тут же с поляны к ним устремились беспокойными крутяще-вертящимися стайками светлячки.
  - Открывай ведро, не мучь животных, - строго сказала Нунойка опешившему суслику.
  Когда открыли стеклянное ведро, жуки вылетели и тут же облепили всю веранду, она превратилась в чудесную светящуюся беседку из прекрасной страны Изумрудных Фей. Растерянный Магараджик стоял посредине поляны, словно замороженный, с открытым ртом, с вздернутым носом, и с восхищением смотрел на них, лишь тихо пришептывая:
  - Вот это да, настоящая каверза потопная...
  Картина в самом деле была чудесная и абсолютно сказочная. Казалось, что веранда плыла над лугом, а ее обитатели, залитые фантастическим слегка изумрудным светом, были похожи на неизвестных добрых существ. Неожиданно в глубине ночного леса небольшим ручейком прозвучала флейта, потом раздался приглушенный долгий свист и на край поляны вышел большой олень с переплетенными золотистыми рогами. Его шкура светилась каким-то песочным светом, иногда отливая короткими небесно-голубыми вспышками.
  - Ах, - всплеснула ручками Нунойка, - неужели это Аллери?!
  А когда олень подошел к веранде, все увидели, что это, в самом деле, персиковый твердокопытный Аллери - добрый лесной кудесник. Он гордо обвел всех своими бирюзовыми глазами, чуть улыбнулся и сказал:
  - Как у вас красиво. Мне очень нравится, я как никогда счастлив. Поэтому я выполню любое ваше желание, но исполнение его будет длиться всего лишь одну ночь. Можете их не загадывать, я знаю ваши желания, - под приглушенный голос Аллери над поляной стал подниматься необычный персиковый туман.
  - Сейчас вы все попадете туда, где исполнятся ваши желания, но когда пойдет кипарисовый дождь, вы вернетесь обратно, - туман заклубился, переливаясь песочно-персиковыми оттенками, а олень неожиданно растворился.
  * * *
  Тимима будто волной накрыло, туман буквально захлестнул его, лишь медовый запах спелых фруктов и дикая головокружительная карусель. Вдруг все оборвалось и дядюшка прочувствовал всем своим организмом, что сидит в очень удобном кресле. Он не успел прийти в себя, как разглядел перед собой пульт странного устройства. Три больших экрана занимали основное место, перед каждым из них была клавиатура, а рядом с Тимимом, под рукой и над головой дополнительные пульты с кнопками и лампочками. Все было очень странно, немного удивительно, но самое поразительное для дядюшки оказалось то, что он все знал. Он с абсолютной уверенностью мог сказать, где какая кнопка, как пользоваться клавиатурой, как включать экраны. Невероятно, но он знал, что это космический корабль и он, дядюшка, командир, вернее комадор четвертого порядка, семнадцатой звездной эскадры. Пахло сосной, было тихо, лишь слегка потрескивал за спиной пульт слежения и ориентации. Не успела у Тимима закружиться голова, как в рубку ввалилось лохматое существо в синей жилетке и без штанов.
  - Кэп, у нас проблемы. Мы приближаемся к этому поросячьему модулю, а шлюзовой люк заклинило. Если не сможем открыть за пятнадцать минут, пиши - пропало, проскочим мимо, а горючки на разворот нет, будем болтаться месяцев пять, пока нас сосовцы не подберут.
  - Как гидравлика? - спросил Тимим и очень загордился своими знаниями.
  - Какая гидравлика, муфту еще на прошлой неделе космотараканы сжевали, теперь ее только в утиль сдавать.
  - Хорошо, что ты предлагаешь?
  - Ничего.
  - А кто тут инженер?
  - А кто комадор? - выкрутился лохматый.
  Тимим откинулся на спинку кресла, уверенным движением щелкнул какой-то кнопкой, включился большой экран и он увидел громадные конструкции приближающегося модуля.
  - Так, стало быть, вручную открыть невозможно.
  - О чем я и толкую уже битый час...
  - Не час, а всего три минуты, расклинить чем-нибудь пробовали?
  - Чем же тут попробуешь, - скривился лохматый, - мы патруль, а не торговая лахундра. Все по минимуму.
  Дядюшке стало не по себе, вот тебе и космический корабль, все старье, тараканы, да еще лохматые бестолковые инженеры. Он вспомнил, как ему пришлось еще в Пеналепе открывать крышку громадной скороварки. Все тогда было просто, зубило и молоток. Какие же зубила на таком корабле. Он поежился, встал и ощутил, что его карман отвисает под тяжестью какого-то предмета. Он сунул руку и нащупал теплый металл своего любимого инструмента - зубила. Дядюшка небрежно повернулся к лохматому, оценивающе окинул нескладную фигуру и спросил:
  - Молотка, конечно, на судне не имеется, ну а что-нибудь тяжелое, желательно железное и чтобы в руку помещалось, найдете?
  - Не знаю, - растерялся инженер, - хотя постойте, у нас же остался образец ломаной штанги с погибшего корабля, но она для экспертов.
  - Думайте о себе, инженер!
  - Как знаешь, кэп.
  В шлюзовой камере с любимым зубилом и железкой вместо молотка дядюшка чувствовал себя уверенным, работал спокойно, каждый раз ударяя с небольшой оттяжкой. Весь корабль звенел как новогодняя погремушка. Через пять минут люк подался. Дядюшка вышел в темный коридор и громко с гордостью принялся выговаривать инженеру:
  - Все, можете готовить корабль к швартовке, а в следующий раз не забудьте рем-набор и соберите хоть мало-мальский ЗИП.
  - Какой зип? - услышал он за своей спиной голос суслика, а когда повернулся, то уткнулся носом в недоумевающую мордочку Цуни. Они стояли посреди веранды и ошалело смотрели друг на друга. "Вот те раз, - подумал Тимим, - ох, и пошутил же этот рогатый. Хотя я зря ворчу, было классно! Но почему все коридоры и трап в корабле были засыпаны сосновой хвоей? Непонятно, надо будет в следующий приход оленя разобраться с этим, а то что за антисанитария на патруле?!"
  * * *
  Омуч не успел даже прицепиться со своими липучими вопросами к Аллери, как его вынесло, да не куда-нибудь, а на сцену большого его императорского величества театра. На гумпи была большая парчовая накидка, каждую голову украшал лавровый венок, вместо любимых бомбошек на гольфах висели серебряные колокольчики.
  - Ницего сепе! - тихо пискнула центральная голова.
  - Какой тут ничего, я бы сказала, что сейчас нам будет полный ничего, - мрачно добавила правая.
  - Хватит цапаться, мы на сцене, отработаем, первый раз, что ли! - левая была настроена решительно.
  В это время в зале разыгралась самая настоящая буря аплодисментов. Зрители в партере вскакивали с мест, галерка вываливалась в проходы. Все что-то кричали, визжали, некоторые в порыве благородного восторга искусством кусали соседей за локти, другие бессильно лежали в креслах и тихо стонали.
  - Еще немного и от восторга помрет половина зала, - мрачное состояние не покидало правую голову.
  - Пора начинать, - согласилась левая.
  - Пыть или не пыть, - неожиданно для всех заблажила центральная, правая от столь неожиданного поворота пыталась шарахнуться в сторону, но куда тут убежишь, а восторженная публика замерла. Омуч уже набирал обороты, он рычал львом, пел хором, хотя были и сольные номера, плясал, кувыркался через все три головы. Видимо, состояние зрителей полностью захватило гумпи, он не мог остановиться. Наконец все три головы одновременно осипли, тогда Омуч с достоинством удалился за кулисы. Правда, потом его выталкивали раз тридцать на обозрение зрителей. Директор театра, старый одноголовый гумпи, нервно потирал волосатые руки и, не переставая, твердил:
  - Какой триумф, какой триумф, вы знаете, его высочество были-с на бенефисе, они-с изволили плакать. Так трогательно, так жалостливо. Ах, какой триумф, какой триумф!
  - Помницся мне, нас кто-то фыгонял, - съязвила центральная, а две остальные головы только хмурились в адрес директора.
  - Что вы, что вы, кто старое помянет, - заливался густой краской пятнадцати оттенков директор. Но гумпи Омучу было не до него, он принимал громадные букеты цветов, корзинами восторженные и часто любовные записки, ящиками газетные рецензии, толпы фотографов вспышками ослепили всех и уже фотографировали друг друга, пуская обильную слезу на императорские ковры. Омуч с большим трудом пробился к именному авто. С трудом забрался в набитый цветами салон, сел на подушки и блаженно уснул. Проснулись головы одновременно, на улице шел дождь, который был кипарисовым. Омуч сидел на веранде в лавровых венках и, гордо улыбаясь, нюхал полевую герань, позвякивая колокольчиками на гольфах.
  - Как славно, - услышал гумпи голос Нунойки, - нам теперь этой лаврушки надолго хватит.
  * *
  Неожиданно у Магараджика потемнело в глазах, он со страхом зажмурился, съежился, но вдруг услышал крик чаек, а в нос ударило свежим морским ветром, пропитанным запахами мокрых водорослей и морской пены. Когда он открыл глаза, то увидел, что стоит на палубе корабля. Носатый чуть не упал то ли от удивления, то ли от небольшой качки. Он вертел головой, не веря своим глазам.
  - Стало быть, я свалился, даже не помню когда, но не могу прийти за собой, если это не тудыть "Клеопатра"... - он копался в своих волосах, словно пытался найти там ответ. Вдруг он увидел кока Бурыгу, тот шел, напевая песенку, рядом крутилась его собака Шнява, пытаясь схватить за штанину хозяина. Кок подошел к Магараджику и строго выговорил:
  - Долго будешь на море пялиться, когда рынду пойдешь чистить, хочешь, чтоб боцман за тебя взялся? Смотри, он сегодня лют как никогда, попадешь под горячую руку, опять примочки тебе готовить.
  Магараджик посмотрел на своего друга, потом с удивлением на свою одежду. Оказалось, он стоит в робе и с большой тряпкой. Его как молнией поразило, ведь, в самом деле, он на корабле "Ночная бабочка Клеопатра". Он обнял кока и помчался чистить не только рынду, но все металлические предметы. Целый день носатый работал на судне, приятно ощущая ровный гул дизеля под ногами. Море совершенно успокоилось. Корабль шел ровно, капитан неторопливо покуривал свою черепаховую трубку, боцман по обыкновению ворчал, но как-то по-доброму, и даже пару раз благодушно похлопал носатого по плечу. К вечеру в кают-компании юнги подали ужин - жареную рыбу, обильно обсыпанную хрустящим жареным луком и желтоватым кари, а в честь праздника "День рождения корабля" по пинте на нос золотистого муската. После ужина Магараджик усталый, счастливый, можно сказать - светящийся во все стороны, сидел на корме с Бурыгой, слушал его рассказы и смотрел на море. Потихоньку он заснул. Ему приснилось, что он стал капитаном, но не на таком большом корабле, а на маленьком портовом буксире. Он стоял на капитанском мостике в кителе с двумя рядами блестящих пуговиц. Светило солнце, матросы готовили швартовы, у штурвала почему-то стоял Бурыга и напевал одну из своих лихих песенок. Носатый прислонился к холодному поручню и... проснулся. Он сидел на веранде, уткнувшись носом в стеклянное ведро, стоящее на перилах. Шел дождь, на Магараджика нахлынула радость, пропитанная шумными сбегающими с крыши потоками воды. Он сидел, как-то безоблачно улыбался и шептал:
  - Стало быть, она не утонула...
  * * *
  Суслик окунулся в туман, но с ним ничего не происходило, он просто сидел на старом табурете и пытался выскочить из своих глаз, чтобы хоть что-нибудь разглядеть. Вдруг он услышал голос Аллери:
  - Я знаю, ты хотел бы полетать, как птица. Так лети же!
  И тут же суслик взмыл вверх, он летел, легко раздвигая туманные слои, пока не выскочил на свободное пространство. Под ним лежал лес, но не их дубравы и рощи, а сплошной ковер сомкнутых крон тропических деревьев, переплетенных лианами. Ветер свистел в его перьях. Господи, точно в перьях. Цуня не сразу разобрал. Он притормозил, как бы присел на веер своего хвоста, и увидел желтоватые перья на груди.
  - Ио-хо-хо, я птица! - закричал суслик, хватая разинутым ртом ветер. Он кувыркался в воздухе, взмывал вверх, падал, как коршун, вниз и снова и снова набирал высоту. Он уже ошалел от охватившего чувства свободы, когда вдруг запел. Песня сама рождалась в нем, это была замечательная песня летающих сусликов, свободных, живущих в гнездах на самых высоких скалах. И тут же он увидел скальной останец, гордо возвышающийся над морем леса. Цуня подлетел поближе и увидел... нет, этого не может быть, в самом деле, не может. Он увидел в гнезде суслика! Видимо, это была почтенная мамаша. Из-под ее расправленных крыльев с чудным рисунком высовывались маленькие головки малышни. К гнезду подлетал прекрасный летающий суслик. Его перья были желтоватыми, как шкура суслика с легкой темно-коричневой рябью. В лапах он держал корзину с необычными орехами.
  - Папаша прилетел, - подумал Цуня, - не буду им мешать, а то еще спугну.
  Он спланировал над лесом, приближаясь к кронам все ближе и ближе. Суслик уже так разогнался, что не мог разглядеть листьев, все они слились в сплошную массу, но Цуня не сбавлял скорости. Он хотел достичь беспредельной быстроты. Уже перья стали ломаться, а свист ветра превратился в настоящий самолетный гул, как вдруг он налетел на высоко торчащую вершину. Его тут же с силой крутануло, перехватило дыхание, он завертелся и полетел камнем, пробиваясь через плотные кроны деревьев к земле. С последним разворотом, потеряв всю свою скорость, он уткнулся в траву. Было не больно, хотя немного обидно, что не смог достичь желаемой скорости, но все равно было хорошо и легко, а сквозь ветки деревьев пробивался дождь. Цуня поднял голову и увидел над собой утреннее небо, подернутое легкими сиреневыми облачками. Он лежал на той же поляне, где они совсем недавно собирали святляков.
  * * *
  Нунойка погрузилась в туман, размахивая ручками, будто стоя над кипящей кастрюлькой. Когда туман развеялся, она, в самом деле, оказалась на большой кухне. В центре стояла громадная плита, стенки были уставлены шкафами из светлого ореха, их полочки пестрели различными баночками и бутылочками с витиеватыми надписями. Под потолком висели многочисленные пучки с разнообразным луком, чесноком, перцем, кореньями, внизу на дубовых скамьях чинно расположились кастрюльки, сковородки, ухваты и ухватики, над ними, радостно блестя синеватым металлом, висели ножи, большие вилки, ложки, штырьки и прочая кухонная принадлежность.
  Нунойка невольно приоткрыла рот, втянула голову в плечи и зажмурилась, не переставая размахивать ручками. Вдруг она услышала, что за дверью, застекленной изумрудным стеклом, кто-то говорит. Она открыла глаза и повернулась всем телом в сторону двери, которая неожиданно открылась, и на кухню вошел странный зверь не зверь, кот не кот, морж не морж, но с кошачьими усами, моржовой щекастостью и добрыми зелеными глазами. Одет он был в просторную белую рубашку без воротника, мягко перекатывающуюся шелковыми волнами на рукавах, в просторных белых сатиновых штанах и с очаровательной бабочкой-переливницей, чудесным образом примостившейся у него на шее. Переступив порог, он остановился, развел руками, как бы приглашая обняться, и, словно старый друг, сказал:
  - Ну-с, ну-с, дорогая, вы сегодня немного опаздываете, - казалось, его низкий голос с небольшой хрипотцой кошачьей украдкой проникал во все щели, - я уже все приготовил, даже успел выговорить своему помощнику, этому недотепе криворукому, а Нунойки все нет и нет. Уж грешным делом подумал, что вы не сделали домашнего задания. Ан нет, вот она, и как посмотрю с заданием. Ну-с, ну-с, показывайте, хвалитесь, рассказывайте.
  У Нунойки расширились и, кажется, округлились глаза до размеров кухонного половника. Она потрясла головой и вдруг... вспомнила - она ведь ученица в поваренной школе знаменитого мускусного турфана по имени Нус. А вот и кувшинчик с домашним заданием, то есть с желейным соусом укари.
  - Голубушка, а почему под своды этой святыни вы вошли без халата и мягких тапочек, - укоризненно покачал головой усатый Нус.
  - Ах, да, - Нунойка приложила ручки к пылающим щекам, - я так торопилась, учитель, так спешила. Сейчас, сейчас, - она побежала в соседнюю комнату, откуда коридор вел в раздевалку или одевалку, как любил говорить словоохотливый каштановый пес Пух - неизменный помощник турфана. Там она быстро облачилась в шелковый мягко-голубой халат, в шерстистые бесшумные тапочки с кокетливыми маленькими бомбошками.
  Когда она вошла в большой зал кухни, у стола стоял Нус с деревянной ложкой и умиленно мурлыкал что-то под нос. Он обернулся, на его лице расплылась невероятно благодушная улыбка:
  - Девочка, вы прелесть, приготовить такой дивный желейный соус, ах, как я доволен. Готов поклясться, я так не смог бы сделать, особенно если бы вы не пересыпали немного карри, чуть-чуть подольше подержали бы его над кипящей баней с пахучей травкой и взяли бы у меня душистую грушу дюшес, а не эту водянистую простоквашу из сада моего недотепы Пуха. Вот тогда я не смог бы найти сравнения вкусу, разве что... - он сложил свои белые пухлые руки на животе, мечтательно закатил глаза и, поджав нижнюю губу, искажая свой голос, чуть гундосо произнес, подражая своему оппоненту Руньи из соседней школы:
  - По вкусу похоже на искристую пыль бесконечно холодных и прекрасных звезд.
  Нунойка хихикнула, а Нус продолжал:
  - Ставлю вам пятерку, вы у меня лучшая ученица. Так, так, так-с, сегодня мы приступим к очень сложному уроку - приготовление пушисто-воздушных булочек Фру с фантастической начинкой из удивительных ягод джубги. Будьте предельно внимательны и, как это ни странно, очень осторожны, булочки могут выкинуть такие фокусы - мало не покажется. А сейчас мы перейдем с тобой в мучной зал и возьмемся за приготовление теста. Когда берешься за создание пушисто-воздушных булочек Фру, запомни, тут есть два самых главных компонента, это тесто и ягоды джубги. Нечего смеяться, я говорю очень серьезно.
  - Я не смеюсь, учитель.
  - Меня не обманешь, прекрасная плутовка, вижу по глазам, - он шутливо погрозил ей пальчиком, потом поправил усы, при этом у бабочки-переливницы нервно задрожали крылья.
  - Ну-с, чего мы стоим? Идем!
  Они вошли в небольшой зал с низкими потолками, обитыми корой бархатного дерева. В центре длинного стола стояла маленькая деревянная бадья с пшеничной мукой, рядом коробки из самшита, сандала, кедра, наполненные всяческими сортами муки от фасолевой до рисовой разного помола. На краю стола одиноко возвышалась хрустальная чаша с голубоватой водой.
  - Прежде всего, надо замочить руки в этой воде, - показал на хрустальную вазу Нус, - подержать их там с минуту, потом, не вытирая, дать им обсохнуть. Это особенный состав, способный не только снять все чужие запахи с рук, но придать им уверенность и ловкость. Также не забудь, как только мы начнем месить тесто, говорить нужно будет шепотом. Воздушные шарики пугливы и могут в одночасье покинуть тело теста, тогда можешь идти и готовить простенькие пирожки с паленым джемом.
  Они подержали руки на весу, потом подошли к бадье с мукой и Нус аккуратно деревянной ложкой выложил большую горку пшеничной муки на стол, потом доложил несколько маленьких из коробочек с другой мукой.
  - Запоминайте пропорции, - строго проговорил он, - повторять не буду.
  Нус превратился в кудесника, шепотом и чуткими руками уговаривающий мучное месиво. Чарующее зрелище, взгляд не оторвать, в этой игре рук, все меняется, как полутона вечернего солнца. Все, нет, еще один штрих - поглаживание рукой по мягкому боку замешанного тестистого увальня. Турфан осторожно достает большую крышку-колпак, вырезанную из сандала, и накрывает свое произведение.
  - Теперь тихо, - шепотом произносит он, - тихо и медленно двигайся.
  После этого он осторожно достает из-под стола кувшин, прикрытый льняной тряпицей, ставит рядом с колпаком и жестом показывает на дверь.
  Они вышли из мучного зала как два заговорщика. И лишь в большом поварском зале Нус перевел дыхание и спросил:
  - Ты хоть знаешь, что за горшочек я поставил рядом с тестом? А, наверняка не знаешь! Это, - он хитро прищурился и довольно поерзался своим телом под шелковой рубашкой, бабочка тут же затрепыхалась, будто собиралась улететь, - так вот, там сверчки. Да, да, обыкновенные домашние сверчки. Сейчас они запоют, и под их песню будет подниматься тесто. Проверено, лучшая музыка для теста! Ну, а нам надо спешить. Приступим к джубге. Для начала надо помыть руки, но теперь в другой воде, вон в той розовой.
  - Пахнет розами, - сказала Нунойка.
  - Хе-хе, розовая вода пахнет розами, ничего удивительного, для разделки джубги надо создать розовую атмосферу, так что, не скупитесь на розовую воду. На верхней полочке возьмите склянку с розовым маслом, протрите им стол и приступим.
  Он достал корзину желтоватой джубги с гранатовым отливом.
  - Какая прелесть! - с блаженством произнес Нус, нюхая ягоды. - Самая лучшая в мире джубга! Теперь смотри, ее надо разрезать вдоль вот этого шовчика, чтобы срез сочился и играл проступающими зернышками. Цвет зернышек должен быть сиреневым, если он фиолетовый, джубга перезрела, если желтоватый, то ее рано сняли.
  Они нарезали ягоды в большую серебряную чашу, залили каштановым медом, поставили на медленный огонь в камине.
  - Как только джубга даст сок - снимай.
  Через пару часов тесто поднялось, джубга дала ароматный сок, и они принялись стряпать булочки. Нус напевал веселые поварские песенки, быстро лепил из теста булочки, придавая им замысловатые формы. К вечеру вытащили из духовки первые Фру. Нус снял одну из них, подержал на ладони, пристально ее разглядывая и причмокивая, потом старательно с придыханием отломил кусочек и положил себе в рот. Подержал немного, вздохнул и, смахивая слезу, выдавил, покачивая головой: - Удалась, - затем отломил еще один кусочек и предложил Нунойке. Вкус был в самом деле восхитительный, такое ощущение будто облачко своими мягкими боками ворочается во рту и тает, тает, рождая бездну вкусов. Нунойка закрыла глаза и пересчитывала оттенки вкусов, а когда кусочек булочки растворился и она открыла глаза, то было уже утро. Она стояла на веранде. Остатки тумана исчезали под теплым кипарисовым дождем, а на столе возвышалась большая корзинка с пушисто-воздушными булочками Фру.
  * * *
  Старый лис, когда увидел растворяющегося оленя, уронил свой любимый плед, наклонился, чтобы его поднять, но вдруг заметил, что тот упал не на старые промытые дождями доски, а на каменный мраморный пол. Он на мгновение замер, потом тихо стал поднимать голову, от увиденного он непроизвольно зажмурился, поводил носом и с некоторой долей страха открыл глаза. Бьютифул увидел стройные ряды стеллажей с книгами. Сам он находился у стола, рядом с окном, где через цветущую магнолию пробивались солнечные лучи, наполненные цветочными запахами. Окно было приоткрыто и вместе со свежим воздухом в помещение влетали веселые звуки барахтающихся воробьев. Лис осторожно скосил глаза на стол, увидел открытую книгу, знакомую до боли в пояснице.
  - Господи, - прошептал он, - это же знаменитая "Память на веревочке", созданная крапчатым мудрецом из Сизии.
  Он невольно вспомнил, что видел подобный фолиант в Большой Мировой Библиотеке на Александрийском острове. Он тогда был молодым лисом, сутулым, угловатым, с редкими топорщащимися усами, учеником у известного филина Парринелло - профессора права и директора библиотеки. Славное было время, суматошное, быстротечное, наполненное событиями, как утренняя крынка молоком, время счастья и безумства. Неожиданно для себя лис осознал, что он является директором библиотеки и не обычной, а Большой Мировой. Никаких сомнений в этом не было, он помнил каждый уголок любимого храма, как называл его филин Парринелло. Лис вдыхал этот несравненный ни с чем воздух, наполненный запахом кожаных переплетов, пергамента, папируса с тонким оттенком жаркого солнца, чуть шероховатой старой бумаги, всегда немного пыльной и таинственной.
  - Господи, - шептал Бьютифул, - неужели сбылась моя мечта еще раз побывать в этом благословенном месте, неужели ... ах, прелестно, прелестно.
  Лис немного прошелся вдоль стеллажей с книгами, поглаживая некоторые из них по корешкам. Затем вернулся к столу, сел в кресло. Оно привычно скрипнуло под его тяжестью и сладко приняло его тело в свои объятия. Бьютифул счастливо улыбнулся и осторожно приподнял краешек страницы раскрытой книги. Он с наслаждением вчитывался в знакомые строчки, впитывал музыку слов, причмокивая над радужной метафорой, замирая при каждом неожиданном повороте мысли. Вдруг он услышал шаги, и вскоре к его столу подошла гиена Марта с чашкой знаменитого какао.
  - Профессор, ваше какао, - гиена осторожно поставила на краешек стола чашку с горячим напитком. Достала из сумочки пару румяных хрустящих круассанов и положила их на блюдце.
  - Спасибо, Марта.
  - Хе-хе, профессор, вы всегда меня называете Мартой, хотя я Берта, а Марта моя бабушка.
  - Да, извините меня, но вы так похожи на Марту...
  - Ничего, ничего, все так говорят, мне даже приятно.
  - Прелестно, прелестно, просто бьютифул.
  Гиена добродушно фыркнула и засеменила своей вихляющей походкой за стеллажи. Лис пригубил горячего какао, хрустнул прелестным круассаном и засмотрелся на цветущую магнолию. "Какое блаженство, - думал он, - какое безмерное счастье сидеть у окна, читать чудесную книгу и смотреть на божественные цветы". Он еще немного отпил из кружки, откинулся в кресле и задумался. Как-то странно начался дождь, бесшумно, вкрадчиво ударяясь редкими каплями об листья, рассыпаясь мелкими брызгами по подоконнику, растекаясь слезинками по стеклу окна. Внезапно лис услышал его шум, радостный, возбужденный, капли разлетались во все стороны и мелкими росинками выпадали у него на усах. Лис приподнял голову и понял, что это кипарисовый дождь, а он, профессор Бьютифул, сидит на веранде у стола в окружении дорогих ему друзей.
  * *
  Кипарисовый дождь лил из сиреневых облаков. Он был желанным дождем, ласковым, смывающим все обиды и тяжелые воспоминания. Он проникал в души всех обитателей Пеналепа, наполняя их радостью и легким счастьем. На веранде все притихли, каждый вновь и вновь переживал свои прекрасные приключения, пока не кончился дождь. Нунойка первой пришла в себя, она посмотрела на стол с булочками, поднялась со стула, положила ручки на фартук и тихо сказала:
  - Давайте пить чай с пушисто-воздушными булочками Фру.
  
  
  
 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
Э.Бланк "Пленница чужого мира" О.Копылова "Невеста звездного принца" А.Позин "Меч Тамерлана.Крестьянский сын,дворянская дочь"

Как попасть в этoт список
Сайт - "Художники" .. || .. Доска об'явлений "Книги"