Аннотация: Девушка, которая встретилась мне под дождем в самом начале весны, была песней. Я привел ее домой и отравился ее медом. Магический реализм. Февраль, 2016
Девушка, которая встретилась мне под дождем в самом начале весны, была песней.
Мокрая, с покрасневшим носом, в облипающей тело кремовой блузе, в расклеивающихся дешевых балетках. Сначала я подумал: зачем при такой погоде она вышла на улицу в таком наряде? Потом я подумал: она самая милая.
Просто самая милая.
И сразу захотелось обнять, согреть, высушить. Хотя бы просто спрятать от дождя и укутать в полосатый шарф, подаренный женой на день рождения.
Я привез ее домой.
Ожидал возмущения и ревности Элис, подросткового непонимания Елены, стеснения и пряток маленького Тэдди. Но все только повторяли: какая красивая.
Раздели ее, обмыли и высушили, нарядили в старое платье Элис - туда она уже давно не влезала.
Словно я им куклу принес, удивительную игрушку, ради которой забыты вечные семейные склоки, и можно вместе - всем вместе - делать одно дело. Как с рождественской елкой.
А девушка молчала, иногда улыбалась, иногда смотрела серьезно - и была единственным человеком, чей цвет глаз мне запомнился. Потому что - как мед. И волосы - до плеч, рвано стриженые, тоже - как мед. И губы - цвета, конечно, обычного, бледно-розового, но, кажется - сладкие, как мед.
Элис отвела меня в сторону, руки в бок поставила, и сказала: только не вздумай в нее влюбляться. Привел и спасибо, но не дури, не мальчишка уже.
Легко ей говорить.
Зря я ее, мою медовую девушку, привез домой, нужно было снять квартиру - чтобы она только для меня была.
Елена подошла. Она смыла свой дикий макияж, черную подводку и тени, делающие ее похожей на неформалку, сказала: спасибо, папа. А то я уже на полном серьёзе подумывала резать вены или бежать из дому с байкером - чтобы вы хоть как-то обратили на меня внимание.
На меня в детстве внимания обращали куда меньше - и ничего. Елена просто ненавидит свое имя - кому-то в школе пришло в голову ее однажды поддразнить немножко. Всего однажды, а в результате куча комплексов и отрицание всего мира. Дети такие странные.
Тэдди просто подошел и обнял меня.
Нужно сменить ему очки. Потому что круглые очки - даже как у Гарри Поттера - делают нашу семью окончательной пародией на глупые семейные комедии.
Нужно было как-то назвать нашу гостью - у меня от нее теперь в голове один мед. И липко, и дурно, и сладко-счастливо.
А может это потому, что все улыбаются, и в доме убрано до блеска, и все вместе на кухне, а не сидят по комнатам с ноутбуками и планшетами. Смотрят умиленно, как она ест блинчики с джемом, посёрбывает апельсиновый сок.
А мне интернет все-таки нужен. Нашел в гугле, как будет мед на латыни - Мэль.
Ее имя Мэль.
А ночью была песня.
Мы слушали в кровати, Элис обнимала меня, в свете ночника я видел слезы в ее глазах, наверное, ее глаза тоже красивые, и губы сладкие - ведь зачем-то я взял эту женщину в жены. Но песня - в ушах, а перед глазами - Мель.
Наверное, я сошел с ума.
Я взял на работе отпуск - впервые за три года - сказал: побыть с семьей.
На самом деле - побыть с Мэль. Полюбоваться, просто полюбоваться ей, вдыхать ее аромат, изредка касаться.
Элис была счастлива, но самую малость нервничала, когда ловила случайно мой слишком одурманенный взгляд. И все повторяла: не дури, не порти все опять.
Пожалуйста - просила.
А я любил - не только днем, но и ночью; не слышал песни, а грезил Мэль.
Зачем она такая бесконечно милая?
Она же просто песня.
Потом Лена, вернувшись со школы, принесла синий цветок, некрасивый, больше похож на сорняк, и сказала, смеясь: это аконит. Это меня так пытались постебать, а вышло тупо, потому что сеттинга толком не знают. Аконит против оборотней, а не вампиров.
Я ее совсем не понял, зато видел, что теперь все нормально. Даже краситься нормально стала.
А Тэдди попросил разрешить сходить в парк развлечений вместе с семьей нежданно обретенной подружки по детской площадке. Семья там хорошая - пусть веселится.
Элис немного похудела, стала ухаживать за собой - укладка, свободные платья вместо обтягивающих лишние жиры джинсов.
Все потому что спали мы под самую прекрасную песню.
Мэль, казалось, приболела. Или одному мне так и казалось? Тень под глазами, и улыбок все меньше, взволнована как будто, и сбегает постоянно. Не желает со мной в одной комнате быть.
Будто это не я ее сюда привез?
Так бы под дождем и растаяла медовой лужицей.
И Элис все одно и тоже, одно и тоже, одно и тоже повторяла.
Но, черт, как не понять? Что можно поделать с любовью?
Я ведь держу себя в руках, играю по правилам, не трогаю ее совсем.
Тэдди откуда-то тоже принес цветы - тоже синие. Целый букет, будто сорванный с чьей-то клумбы. Элис сказала, что это дельфиниум, и поставила в вазу на столике у дивана, где засыпала Мэль.
Ночью я услышал в песне фальшь. Элис разрыдалась: видишь, что ты делаешь! Я же стараюсь, из-за всех сил стараюсь, неужели тебе на меня, на детей так плевать? Зачем ты тогда ее привел? Поиздеваться?
Я отвернулся и заснул, а Мэль была в моих снах. Я вкушал ее мед.
Сколько времени прошло?
На заднем дворике уже зацвел рододендрон - пышные, лиловые цветы.
Мэль, маленькая, исхудавшая, в старом платье Элис, словно в бесформенном балахоне, трогала длинным пальчиком сиренево-розовые лепестки, волосы сияли расплавленным золотом на солнце. Тогда я не сдержался и подошел к ней. Поцеловал - как тысячи раз во снах.
Но было не сладко. Горько. Ядовито.
Я закашлял, помутилось в голове, отступил на шаг и закрыл на мгновение глаза.
А когда открыл - нет никакой Мэль, только жужжат пчелы, собирают нектар - может, сделают такой же ядовитый мед, как тот, что попробовал я.
Как права была моя милая верная Элис.
Через полгода я уже умирал - бесповоротно. Но жена и дети у моей больничной койки были настоящей семьей.