Время считает само себя, а стрелки навсегда остановились, утонув в белом, слепом циферблате без цифр...
Клетки солнца играли на стенах. Они текли то от пола, то к полу и иногда пропадали по странной причине.
Имя. Какое же имя?.. Вспомнить своё имя он не мог, хотя пытался и даже думал, что начинаться оно должно на "A".
- Я не виновен... - бормотал он, облизывая усы.
Это была вторая жизнь - жизнь внутри жизни.
...Из пустоты доносился гнусавый голос радиоведущего, и утро встречало каскадом пьяного солнца. Галя смеялась, теребя ластящегося пса за брыла, бежала на кухню, довольная, что удалось вот так - с первой попытки поставить на ноги любителя сонных рекордов. Пёс (как звали его?) путался в ногах, зевал. После был кухонный танец, хрустящие тосты, золотой пух везде. Молчаливый завтрак заканчивался, и оставалось ещё эхо какого-то пёстрого образа.
Сны дарили таких призраков довольно часто. Довольно часто они отделялись от яви только плёнкою век.
Он открыл глаза.
- Опять?
- Да, вам нужно принять это сейчас. Запейте...
А потом сны просто стирались.
Дневник был брошен очень скоро. Он не считал нужным делиться мыслями со своим бумажным демоном, весьма, кстати, прожорливым. Но с каким-то жарким трепетом вчитывался он теперь в эти постаревшие записи. Вчитывался, пытаясь понять, и не понимал ничего... И не верил. Верить было жутко.
...На длинной скамейке сидело трое, причём у постороннего зрителя могло сложиться впечатление, что это трио беседует. Нет. Друг друга они не замечали. Даша проходила мимо, когда случайно услышала яростный шёпот:
- ...вот, собственно. Вот собственно так всё и... Судья! Я же не...
Продолжение утонуло в звоне фонтана. Даша оглянулась. Мужчина внимательно смотрел на неё и шептал имя дочери.
...В баре стояла духота. Все с интересом слушали пение гитариста. Лицо певца можно было поделить надвое: нижняя часть - овал рта, прыгающий подбородок и верхняя часть - блестящие глаза под тонкими, почти женственными бровями. Нижняя часть была открыта, а верхняя как бы отсутствовала, таяла в табачном дыму. Внимание привлекали ещё сверкающий лаковый башмак, совсем беззвучно стукающий по полу, и паучья, щиплющая струны, кисть.
И вот на сцену поднялся какой-то чёрный, мрачный мужчина. Это была копия одного из постоянных посетителей. Настоящий убийцей не был. Он так и остался навсегда в том баре, а домой, пьяно шатаясь, пошёл этот нелепый близнец.
- ...У нас всё хорошо. Марта учиться в университете.
Он кивал, хрустя мятной конфетой, глядел поверх верхушек деревьев куда-то в мутную лазурь горизонта. Галя вытерла слёзы и встала.
- Ладно. Я пойду.
"Когда всё это закончиться? - думал он, - Когда я найду выход?" Потом вскакивал, сутуло бежал к выходу. Но там опять был прямоугольник окна и упругий холод сети, неподдающейся ослабевшим пальцам. В такие моменты сомнения закрадывались в его душу. Хотя, впрочем, через несколько часов он опять становился зрячим, - заново прозревал.
...Она закрылась в ванной и стала звать на помощь. Какое-то время он просто стоял, думая как же поступить. Её всхлипы раздавались совсем близко. Рука сделала замах, и лезвие топора с хлюпом вошло в дверь. Послышался протяжный вой... "Попал!" - подумал он, делая следующий замах.
- Господи! Что ты делаешь, А__!.. У меня кровь!
- Заткнись, блядь!!!.. - в груди его клокотало, на подбородке блестела слюна, и, продолжая неистово рубить, он едва не терял равновесие от широких, резких замахов.
Он разломал остатки двери ногой, и с рёвом пролез в ванную. На нежно-розовом кафеле, словно цветы расплылись чёрные пятна.
- Ну, рассказывай - он уселся на край ванны. - Кто это был?
Она забилась под умывальник и тихо мычала, косясь на мужа.
- Я жду - лицо его было совершенно пустым, пунцовым, а в глазах продолжала тлеть ярость.
- Я не знаю о чём ты говоришь... - прохрипела Галя и зарыдала. Её правая рука лоснилась от крови.
Он как-то мутно рассмеялся, глядя на испачканный пол.
- Не ври мне, сука. В моём доме кто-то был, и я хочу узнать это от тебя.
- Папа?
Он обернулся. В ощерившемся щепками дверном проёме стояла Марта.
- Иди в комнату, детка - он улыбнулся и смахнул с глаз потную прядь. - Всё в порядке. У нас просто очень серьёзный разговор.
Марта посмотрела на дрожащую маму. Та кивнула, и девочка ушла. Галя с ненавистью уставилась на мужа.
- А__, что ты с нами делаешь?
- Я задаю тебе очень простой вопрос: кто был в моём доме, пока я отсутствовал? Я хочу знать, кто это был. И я знаю, что ты не хочешь мне об этом говорить, и врёшь, глядя мне в глаза.
- Пьяная скотина - пробормотала Галя и попыталась подняться на ноги.
В руках блестел топор. Надо было что-то делать. Он встал и опустил лезвие на голову Гали.
По зеркалу побежал чёрный дождь, и те глаза, что отражались в его мутных струях, были уже чужими глазами.
...
Стальная сеть скрипела под пальцами. За спиной кто-то окликнул его, послышались громкие шаги. Он повернул голову и, почувствовал, как в шею что-то ужалило.
- Унесите его... Да, да... Он опять... Дайте снотворного.
...
Галя поднялась на ноги, и медленно вышла из ванной. "Ещё немного, и я бы..." - подумал в ужасе А__ и вдруг понял, что правдой может быть только один из вариантов, и надо выбрать правильный, надо понять где он находился теперь. Либо этот мир был отражением, либо отражением был не мир, а он сам...
Старая деревянная беседка стала его излюбленным местом для посиделок. Отсюда видны были тонущие в изумрудном мареве, залитые золотом крыши; жилки дорог с ползущими по ним автомобилями; серебряная лента реки, окольцованная в нескольких местах мостами, - и всё это тянулось далеко-далеко, сплошь вперёд, и уже у самого горизонта обрывалось тонкой дымчатой чертою леса.
В небе кружили птицы. Глухо журчал маленький питьевой фонтанчик. И правая щека была горячее левой, остающейся в тени листвы.
- У нас всё хорошо. Марта вышла замуж. А я, знаешь... Я ведь больна, и скоро умру - Галя держала его тяжёлую руку у себя на коленях, - Где ж ты сейчас? Мы наверно в последний раз видимся...
Он надувал губы и удивлённо отвечал что-то, но Галя этого языка не понимала, и вскоре уходила, едва сдерживая слёзы, и отдавалась им уже после, в трясущемся трамвае.
Шаркая, как мальчишка, он мерил шагами тропинку, ел шиповник с кустов, и продолжал упрямо видеть перед собой эти образы, вечные образы: Галя, Марта, - ставшие теперь просто картонными фигурами, которые можно было уронить, если легонько толкнуть в глянцевый лоб.
...Всё чёрно-белое. Вкус соды на языке. В окно такси стучало каплями, и пьяные глаза постепенно слипались, подчиняясь этому мерному ритму.
- Папа, ну зачем... Ты же обещал мне, разве забыл? И вот снова пьёшь, стоило мне на неделю уехать к Вадиму.
Он как-то хмуро посмотрел на дочь... Потом взгляд невольно скользнул по её шее, и ниже - к жаркому мрамору. Он вдохнул её - сладкую смесь духов, влажных волос и дождя. Потом всё померкло, зашумело, и был лишь цветочный вкус на губах, льющийся щёлк под ладонями, и слышался тихий плач совсем близко...