Писать... Скорее писать, чтобы успеть обмануть судьбу, скорее писать, потому что промедление смерти подобно... Что - скажете, что это старое, избитое клише? В моем случае - это жестокая правда жизни...
Но, кажется, я, по своему обыкновению, начал с конца, а потому вернемся к истокам. Я - Писатель. Вам не нужно знать моего имени, потому что оно известно ровно настолько, чтобы половина из вас умиленно ахнула, услышав его, а половина лишь непонимающе пожала плечами. Я начинал с глупых женских романов - знаете, тех, в который главный герой - состоятельный красавец с белоснежной улыбкой и непременно волевым подбородком (помню, мы с редактором как-то здорово поспорили, ломая головы над тем, что же представляет собой "волевой" подбородок, но пришли к выводу - главное, женщинам нравится), а героиня - этакая потерявшаяся, отчаявшаяся дамочка в последнем приступе молодости, с уровнем притязаний, который превосходит даже обхват ее непременно крутых бедер.
Мне было стыдно. Я чувствовал себя единственным зрячим в городе слепцов, потому что этот литературный мусор раскупался на ура и читался взахлеб - естественно, женской половиной страны, а затем и всей Европы. Будь я хоть немного лживее и лицемернее, я продолжал бы нести эти золотые яйца на радость издательству и читательницам, потому что, видит Бог, нет ничего проще, чем написать женский роман. Но я был молод, только становился на скользкий литературный путь, а потому вышеуказанными качествами еще не обладал...
Вторыми в списке моих жалких потуг найти свою стезю стали детективы. Второсортные такие детективишки, еще один мусор, сюжет в которых всегда был по сути одинаковым, менялись лишь имена и обстоятельства. В этот раз меня не спас даже великий Бог и Отец всех писателей - Читатель, ибо давиться моими книжонками он не желал.
Потом были приключения, писать которые мне самому становилось скучно уже на середине, потому что всегда заранее можно было узнать финал - удачливые или не очень искатели достигнут своей цели и получат в руки желаемое сокровище, знания, Грааль (нужное подчеркнуть).
Не могу вспомнить теперь, как я начал писать мистику. Может, то было озарение? Может, Великий Читатель явился мне во сне и поведал, что желают видеть люди в книгах? Людям неинтересны больше детективы - криминал и так преследует их на каждом шагу. Людям надоели любовные истории, которые всегда заканчиваются счастливым финалом и любовью до гроба. Люди хотят читать то, что недоступно для них в жизни - даже в жизнях самых отчаянных и падких на приключения из них. Нереальное. Несуществующее. Госпожа Мистика.
Вы знаете, что означает "писать"? Нет, это отнюдь не банальный процесс переноса чернил на бумагу, и уж тем более не набивание текста на клавишах компьютера. Писать - значит, вынуть свою душу и уложить ее на разделочную доску. И, делая это, ты никогда не будешь знать, чем же ты попотчуешь Читателя в этот раз - прозаичным омлетом или изысканным мясным рулетом. Ты думаешь, что все зависит от тебя, но наступает момент, когда не ты пишешь книгу, а книга начинает писать тобой...
Но я снова забегаю вперед. А ведь я еще хотел успеть рассказать о том, как страшно заканчивать книги... Вы знаете это ощущение? Впрочем, глупо спрашивать об этом у Читателя - конечно же, нет. Страшно - потому что, дописывая последний абзац, ставя последнюю точку и чисто машинально подмахивая рукопись датой и подписью, ты умираешь. Кусочек твоей души умирает вместе с захлопнувшимся переплетом, с которого на тебя взирает твоя же жалко улыбающаяся физиономия.
Я умирал тридцать четыре раза. Не могу сказать, что это стало для меня привычным и менее болезненным - каждый раз, заканчивая книгу, я испытывал неописуемую дурноту, головокружение, меня трясла крупная дрожь, и даже извечные мои литературные помощники - виски и сигареты - не могли мне помочь... Остановить лихорадку могло лишь одно - немедленно начинать писать следующую книгу.
Непрекращающийся цикл. Капкан, в который я залез добровольно и радостно, устроившись в нем со всем возможным комфортом. Замкнутый круг, колесо, в котором я верчусь глупой белкой, которая до последнего вздоха верит, что если работать лапками еще быстрее, можно вырваться вперед - на свободу...
Пока же я - раб Пера, заложник Слова, слуга Фразы, немой обожатель Троеточия...
Но довольно лирики. Знаете, какой самый страшный грех Писателя? Почти как по Библии, только наоборот - не возлюби героя своего. Можешь писать о нем что угодно, можешь разукрасить его в безупречные цвета, изобразив идеальным, но не смей полюбить его. Иначе... иначе всему конец.
Я смог убедиться в этом на собственной шкуре в одну довольно жаркую майскую ночь. Мне всегда лучше работалось по ночам, так что, в конце концов, мой режим полностью стал с ног на голову. Иногда я думаю - не в этом ли причина того, что от меня ушла жена? Впрочем, это не имеет никакого значения, не имело и тогда, когда я торопливо выводил одну за другой строчки своим лишенным идеальности почерком. Срок сдачи моего очередного романа, намеки на который уже туманно прозвучали в прессе, довлел надо мной незримым грузом, а мне же оставалось только придумать развязку - а именно достойный финал для моего героя.
Читатель склонен любить Злодеев. Он находит в них какое-то определенное очарование, возможно, узнавая его, воплощает таким образом собственные скрытые желания, заветные мечты... Я не психолог, я - Писатель, а потому мне достаточно знать, что плохие парни всегда были, есть и будут в цене. Мой Герой был не просто плохим парнем - откровенно говоря, любой мог ото всей души назвать его ублюдком, и я ничуть не обиделся бы. Эгоцентричный деспот, самовлюбленный хам, эксцентричный собственник... Стоит ли говорить, что женщины мечтали оказаться в его объятиях, а мужчины искали его дружбы? Он плевал на всех, а все самоотверженно его боготворили. И вслед за ними - я, не зная еще тогда, что это является первой и страшнейшей ошибкой Писателя...
И все же - финал: чего заслужил мой Герой? Стоило ли мне примерно наказать его, подтверждая тем самым избитую истину, что зло должно быть покарано? Или же позволить ему в последний момент ускользнуть ловкой змеей, оставив за собой лишь шлейф демонического смеха и недосказанности?
- Сомневаешься? - Прозвучал над моим плечом тихий, похожий на шелест сухих листьев, голос. - Я подскажу тебе.
Я не смел пошевелиться. Я абсолютно точно знал, что в доме, кроме меня, никого нет, а потому голос мог принадлежать разве что... грабителю? Но с чего бы вору, забравшемуся в мой дом, вести со мной разговоры, да еще и так беспардонно читать мои мысли? Оставалось одно - повернуться на голос и убедиться в том, что он - не плод моего воображения, не следствие ночных бдений с обилием чернил, виски и сигарет...
Если мой ночной гость и был галлюцинацией, то крайне убедительной. Я видел его настолько четко, насколько только можно видеть человека на расстоянии полуметра от тебя. Заметив мой ошеломленный взгляд, незнакомец снисходительно улыбнулся и шагнул назад, так, что свет фонаря с улицы теперь идеально освещал его.
Передо мной был мужчина - высокий и довольно худой. В моей памяти тут же всплыло словосочетание "болезненная худоба", и я машинально пообещал исправить это ужасное клише, а сам же продолжал рассматривать гостя. Длинные волосы, собранные в изящно-небрежный хвост - такие белые, что они казались почти седыми. Бледная кожа, белизну которой только подчеркивал безупречный черный костюм. Гость пошевелился - он поправлял манжеты рубашки, и я смог рассмотреть запонки с черными бриллиантами. У меня уже почти не оставалось сомнений в том, кого я вижу перед собой, но все же дрожащей рукой я повернул настольную лампу так, что ее свет теперь бил прямо в лицо мужчине. В ответ он лишь слегка ощерился в кривоватой полуулыбке, да немного сузились его глаза. Красные глаза...
Тонкие, аристократичные черты лица, разве что нос несколько грубоват - кажется, в описании я использовал эпитет "хищный". Наверное, потому что в профиль он напоминал клюв хищной птицы. Словно желая добить меня, гость улыбнулся чуть шире, и я рассмотрел последнюю недостающую деталь - тонкие и, несомненно, острые клыки, показавшиеся между его бледными губами.
Передо мной был Этьен - главный герой моего романа.
- Идентификация завершена успешно? - С какой-то вялой иронией поинтересовался вампир и вывернул лампу в начальное положение - видимо, яркий свет все же раздражал его. - Дать тебе пощупать меня, чтобы в ближайшие полчаса мы не тратили время на причитания вроде "Этого не может быть! Ты - просто плод моего воображения! Я, должно быть, заснул!"?
Удивительно - но последние его слова были именно теми, которые я уже готовился произнести. А вы бы поверили своим глазам, которые показывают вам несуществующего чело... несуществующее создание. Создание - создавать... Я его создал. Я породил чудовище, которое теперь зачем-то явилось ко мне. Кажется, я начинал искренне сочувствовать Виктору Франкенштейну.
- Что тебе нужно? - С трудом разодрав пересохшие вдруг губы, произнес наконец я.
- Отлично. Я боялся, что от страха ты проглотил язык. - Этьен сделал несколько шагов по комнате, и я заметил в его руках изящную трость с черным тяжеловесным набалдашником. Я лучше любого другого знал, что таится в этой трости - ведь это я придумал ему ее... - Но ты меня очень обяжешь, если будешь обращаться ко мне на "вы" - все же не забывай об огромной пропасти, что лежит между нами... смертный.
Даже со своим создателем, можно сказать - отцом, Этьен был тем, кем он был - заносчивым и высокомерным ублюдком. Это не стало для меня откровением, но... "Выкать" плоду собственной фантазии?
- Когда ты уже поймешь, что я настоящий, и перестанешь задаваться глупыми вопросами? - Несколько коротких ударов трости об пол, звук которых приглушил ковер, показывали, что мой герой начинает выходить из себя. Как правило, для его собеседников это не заканчивалось ничем хорошим, а потому я присмирел и повторил свой вопрос в более вежливой форме:
- Что вам нужно?
- Я пришел, чтобы исправить твою книгу. - Торжественно, словно он возвещал мне о великой милости, объявил вампир.
О нет. Он мог бы сказать мне, что пришел, чтобы купить мою душу, выпить мою кровь, сделать меня вампиром наконец - все, что угодно, но только не ЭТО. Править мой текст. Когда корректоры или редакторы чрезмерно усердствовали, меняя что-то в моих произведениях, я всегда только негромко скрежетал зубами, мысленно же я уже писал их убийства. Изощренные пытки, страшные казни, адовы муки моих палачей - хотя бы лишь в моей больной голове - помогали мне снести боль от вандализма, которым, несомненно, и являлась правка моих текстов.
- Разве тебя... вас что-то не устраивает? - Осторожно поинтересовался я, приготовившись к длительным торгам - так просто, без боя, я не сдамся! Не зря в моих венах текла еврейская кровь...
В течение следующих двух часов я был вынужден прослушать весьма пространственную и эмоциональную лекцию обо всех "ошибках" (на взгляд Этьена, разумеется) в моем романе. Оказалось, что каждый раз, когда я пытался доказать, что и мой герой не идеален, что он может попадать в глупые ситуации - выдумка и нелепость. "Со мной просто не может такого случиться!" - высокомерно и безапелляционно заявлял мне вампир и продолжал учить меня моему же ремеслу.
Так продолжалось до пяти часов утра, когда мой гость недовольно глянул на окно и поморщился. Я догадался - рассвет! Это избавит меня от него, и, может, я даже наконец проснусь...
- И не надейся. - Прошелестели сухие листья совсем рядом с моим ухом, и Этьен исчез.
Укладываясь спать с первыми лучами солнца, я все же надеялся вопреки его словам - надеялся на то, что виной всему переутомление, недосыпание, злоупотребление алкоголем и никотином, и что уже сегодня ночью мне удастся нормально, спокойно поработать...
Как оказалось, надеялся я все же зря. Этьен пришел ко мне и в следующую ночь, и последующую за ней... Он приходил каждый день, едва часы отбивали полночь, и это означало, что в ближайшие пять часов я обречен на жаркие споры со своим собственным Героем. Впрочем, могу поспорить, что он, в свою очередь, досадовал на то, что ему приходилось тратить время на споры с собственным Писателем.
А по утрам я читал свежую прессу и чувствовал, как волосы становятся дыбом на моем затылке, хотя я всегда считал эту метафору преувеличением. Но нет - когда я читал о странных убийствах, о телах, которые находили совершенно обескровленными, я мог бы поклясться, что чувствую, как шевелятся мои коротко остриженные волосы. Люди хотели нереального, несуществующего, непознанного - они это получили. Но не на страницах книги, которые можно переворачивать одной рукой, второй в это время держа аппетитный пончик, а в жизни - своей жизни. И виной тому был я.
Пришел он и в эту ночь - последнюю ночь перед сдачей рукописи. Со дня его появления у меня, я не продвинулся ни на строчку вперед, а значит, сегодня у меня просто не будет выбора - я должен буду закончить - под его давлением или без, не имеет значения.
Я не был удивлен тем, что Этьен тоже знал о сроках - уже почти привык к тому, что этот мерзкий ублюдок читает мои мысли. За "мерзкого ублюдка" я был тут же наказан царапиной на шее, а на все еще чистом листе появилась капля крови - моей крови.
- Пиши. - Мягко произнес вампир, силком вкладывая в мои непослушные пальцы ручку. - Ты знаешь, какой финал я хочу видеть.
Да, я знал. Он посвятил меня в свои планы прошлой ночью - по задумке Этьена, он в конце романа подымает всех вампиров на бунт - они объединяются для того, чтобы наводнить себе подобными весь мир, оставив лишь некоторое количество смертных - пищи. Этьен называл это фермами, где "скот" сможет "жрать и размножаться", и сам хохотал над своим сомнительным остроумием.
Не могу не признать - такой финал выглядел заманчивым, привлекательным, да что там - грандиозным. Гордость слабо покалывала меня за то, что не я это придумал, а рассудок изо всех сил вопил: а что случится с реальным миром, если я напишу такой финал?!
- Я не стану этого делать. - Наконец, отчаянно храбрясь, произнес я и отложил в сторону ручку. Черт с ним, я выдержу еще четыре часа давления и споров, а на рассвете напишу финал - таким, каким хочу его видеть я. Безопасным. - И тебе меня не переубедить.
Если бы у вампира не было клыков, я, несомненно, услышал бы скрежет зубов - так же меня лишь оглушил на мгновение треск - оказалось, что это трость опустилась на ветхое кресло, навсегда прекратив его трухлявое существование.
- А так? - Тихо, слишком тихо переспросил Этьен, кидая какой-то округлый предмет в мою сторону.
Я по инерции вжался в спинку стула, опасаясь его выходки, а когда увидел, что предмет, брошенный к моим ногам, был головой той, что при жизни была моей горничной, только закричал в ужасе, тут же прерывая собственный крик прижатой ко рту ладонью. Похоже, мой Герой готов был добиться своего любой ценой.
- Но... - Слабым голосом возразил я, изо всех сил пытаясь отвести взгляд от кровавого обрубка у моих ног. - Но ведь если ты убьешь меня, некому будет написать конец...
- Ты действительно так думаешь? - Тонкие губы Этьена растянулись в его коронной неприятнейшей улыбке, а я почувствовал нечто странное...
Авторучка словно ожила и теперь тыкалась в мою ладонь послушной собачонкой. Но страшнее было совсем другое - мои пальцы, совершенно без моего участия, обхватили ее и стали выводить на бумаге вполне осмысленные строки - те строки, что хотел видеть Этьен. Те строки, что, по-видимому, хотела вместить в себя моя книга.
- Не думаю, что для продолжения этого процесса так уж необходима твоя голова...
Я почувствовал холодные пальцы вампира на своей шее, и все, что я мог сделать - это лишь судорожно закивать головой, соглашаясь с весомостью его доводов. Этьен удовлетворенно улыбнулся и устроился на диване, скрестив ладони на своей неизменной трости.
- Пиши.
Писать, скорее писать... Писать еще скорее, чтобы успеть обмануть судьбу, скорее, потому что промедление смерти подобно...
Вы когда-нибудь пробовали писать, не думая? Вряд ли. Мне же сейчас приходилось делать именно это - потому что любая мысль сейчас же была бы услышана Этьеном, и это стало бы моим смертным приговором. Потому вместо мыслей в моей голове сейчас роились образы, которые я торопливо переносил на бумагу под пытливым взглядом вампира.
Какой он?.. Нет, лучше она - так эффектнее... Пусть тоже будет высокой - нельзя давать ему преимущество... Одетая в черную кожу, с идеально гладкими черными волосами и черными же, как уголь, глазами... Вооруженная до зубов и опасная, как сам Дьявол. Если только в мире вампиров есть Дьявол.
Мои ожидания оправдались - Ванда (а именно так я назвал убийцу вампиров в своем романе) появилась в моей комнате в тот момент, когда я приступил к описанию встречи моих героев на старом кладбище...
- Ты предал меня! - Взревел Этьен, и впервые его голос не имел ничего общего с шелестом листьев - теперь это было рычание разъяренного животного.
Он кинулся ко мне, но путь ему преградила Ванда, на ходу доставая свои стилеты - чистое серебро, такое, что придется вампиру совсем не по нраву. Этьен глухо зарычал и резким движением достал из трости меч - узкий, почти как шпага, только намного крепче, а эфес заменял все тот же черный набалдашник...
Мне некогда было наблюдать за схваткой - о том, на чьей стороне в данный момент преимущество, я мог догадываться лишь по нечленораздельным выкрикам и звону стали. Именно под такой аккомпанемент я судорожно дописывал свой роман, молясь всем богам, которых знал и в которых не верил, чтобы Ванда дала мне самое драгоценное, что есть в жизни - время. Время, чтобы успеть закончить...
"... До рассвета оставалось чуть меньше часа - это придавало сил хрупкой на вид девушке, помогая ей в очередной раз встречать выпад противника скрещенными стилетами. Каждый раз, когда они образовывали собой фигуру креста, Этьен взвывал, отшатываясь в сторону, но тут же снова кидался в атаку. Девушка была сильна и вынослива, но не настолько, чтобы одолеть его - его, чье мастерство фехтования оттачивалось веками! Рано или поздно она допустит ошибку, раскроется, и он сможет задеть ее, и тогда она обречена... Но - проклятье! - у него не было времени ждать! Совсем скоро взойдет ненавистное солнце, и тогда убийце вампиров останется только скрестить руки на груди и наблюдать его зрелищную смерть... Поэтому Этьен удвоил рвение и принялся снова наступать - яростнее, жестче, безрассуднее. Девушка сопротивлялась, как могла, но каждый выпад вампира заставлял ее отступать, сдаваться хотя бы на шаг, пока ее спина не оказалась прижатой к холодному граниту надгробия.
- Солнце! - Неожиданно воскликнула девушка, глядя поверх плеча Этьена, и тот, прежде, чем успел подумать, обернулся вслед за ее взглядом на восток, все еще темный, как и все небо.
Но этого секундного замешательства убийце хватило для того, чтобы вонзить оба стилета по самые рукояти в грудь вампира, отчего тот дико закричал и упал на колени. Раны не кровоточили, но кожа, которой коснулось серебро, дымилась, словно ее обожгло проклятое солнце...
- Имя... - Прошелестели сухие листья в последний раз, когда Этьен медленно поднял взгляд на девушку. - Я хочу знать твое имя, убийца...
- Ванда! - Короткое слово прозвучало необычайно звонко и, казалось, отразилось эхом от каждого креста на старом кладбище. - Меня зовут Ванда, но тебе это уже не понадобится, кровосос!
Этьен рухнул к ее ногам - уже не живой, но еще не мертвый. Его губы слабо шевелились, но нельзя было разобрать уже ни звука. Ванда победно поставила ногу на спину поверженного врага и обратила лицо к востоку - ей хотелось улыбнуться первым лучам Солнца..."
Так я закончил свой последний роман о вампирах. Когда я поставил последнюю точку и машинально оставил на листе рядом с пятном крови свой росчерк, я обернулся. Все, что я увидел - это горсть пепла и сломанный тонкий меч рядом с ним...
Он до сих пор хранится у меня в качестве живого напоминания о реальности тех ночных событий. А еще напоминанием первой писательской заповеди: "Не возлюби героя своего"...