Аннотация: Конец XVI века, Восточная Европа. Если история дала шанс, то надо им пользоваться. История Теодора Лемка, церковного воспитанника, оказавшегося в качестве новобранца в армии Ромейской империи. Захотел изменить свою судьбу? Получай в полной мере!
(Донесение фирме Фуггер из Лиона от 19 сентября 1596 г.)
Король Филипп Испанский хочет наложить запрещение на принадлежащие частным лицам доли золота и серебра, которые незадолго перед этим доставил флот из Америки, с тем, чтобы все это оставить за собой. Речь идет почти о 10 млн., согласно приводимому ниже расчету. Это дело многим принесет ущерб. Также известно, что часть этой суммы пойдёт на поддержку христиан во главе с Хью О'Нилом, графом Тайрона в Ирландии и Андроником IV Гаврасом в Византии. Расчет того, что причитается каждому отдельному лицу из сокровищ, доставленных флотом, на которые посягает король, таков:
Новый король Испании 8-го числа сего месяца торжественно ознаменовал свое восшествие на престол в Сент-Иерониме, неподалеку отсюда. Он со своими кавалерами шел под балдахином, который несли 20 человек. При этом можно было видеть очень много золота, драгоценных камней и серебра. Теперь король собирается, отправиться вместе с сестрой и престарелой королевой в Барселону. Эта поездка должна состояться в декабре. Но этому мешает сильный недостаток в деньгах. Так как в январе ожидается прибытие флота с золотом и серебром, его величество поручил договориться с придворными поставщиками о займе в четыреста тысяч дукатов, который будет затем в разные сроки покрыт платежами во Фландрии.
ж) Сдача в аренду испанской почты
(Письмо из Рима от 16 июля 1599 г.)
Господин Таксис, оберпочтмейстер Испании, решил сдать управление почтой господину Говето, одному генуэзцу, за 9 тысяч крон в год. При этом, как говорят, он выгадает 3 тыс. крон чистого дохода.
Хороши города со славной и древней историей. Но бывает и так, что город представляет из себя лишь тень былого величия. И когда уже город казалось потерял все свои шансы, происходит нечто, что взбудораживает всех и вселяет надежду на лучшие времена.
За свою жизнь этот город повидал много несчастий. Ну и, конечно же, войны были в том числе. И не внешние зачастую приносили несчастья, а внутренние, гражданские. Потому как любой успешный полководец считал своим долгом рискнуть, если была возможность, и стать императором. И как всегда, этим пользовались враги. Год за годом, десятилетие за десятилетием, которые складывались в столетия, Империя теряла провинцию за провинцией. Были, конечно, моменты, когда она на какое-то время собиралась при сильном императоре с силами, отвоёвывала часть земель назад, но император умирал, а его наследники упускали все достижения. Пожалуй, кульминацией можно назвать времена, когда династия Палеологов признала себя вассалами османского султана, потеряв все земли. Как пишут хронографы, приводя слова Баязида I: 'Если ты хочешь исполнять мои приказания, затвори ворота города и царствуй внутри него; всё же, что лежит вне города, принадлежит мне'.
И хоть после смерти Баязида вздохнулось спокойнее, его сыновья и племянник недолго дали скучать императору, хоть и передрались из-за наследства между собой. Лишь чудо, что, не сумев тогда убить друг друга, они не позволяли и захватить захиревший Город своим врагам, если надо, то и объединяясь для такого дела.
Участившийся приход небольших эскадр иностранных кораблей, привозящих людей, выглядящих то как откровенные разбойники, то солдаты, а то и дворяне, вызывал в городе кучу пересудов.
Люди, смотревшие на очередные прибывшие судна, вовсю гадали, зачем они прибыли.
- Нас будут захватывать! Посмотрите, сколько пушек и людей! - вещал пожилой.
- Что за чушь? Вы видели флаги? Зачем Испании, иоаннитам, генуэзцам нас захватывать? - вступил с ним в дискуссию молодой и богато одетый горожанин.
- Как зачем? Чтобы мы не достались султанатам, конечно же!
- А ещё затем, что Испания захотела сама стать империей!
- Да что за чушь? Если бы они прибыли нас захватывать, то уже как минимум обстреливали башни, а им бы отвечали!
- Да кто им отвечать-то будет? Все наши 'воины' уже, наверное, давно разбежались по домам, пьют, или готовятся встречать новых хозяев! - выкрикнул кто-то из собравшейся толпы и все собравшиеся начали хохотать, не понаслышке зная о внутреннем воинском контингенте, состоявшем в основном из виглов, занимавшихся тем, что обеспечивали порядок в порту, охраняя товары иноземных купцов и обеспеченные восточные кварталы. Были, конечно же, ещё подразделения дврорцовой охраны, но и те, и другие за последние лет сто уже никто из них за пределами города не воевал, штурмов извне не отбивал, да и до того, последние лет двести-триста, не показывала больших достижений. По виду, да и бродившим слухам, более разложившихся войск найти было невозможно во всей Ойкумене.
Смеялись все, но так лишь казалось, так как в этой толпе отыскался человек, который стоял, внимательно рассматривая судна, с хмурым выражением лица. Был он, как и основная масса собравшихся, не слишком хорошо одет. Можно даже добавить, что бедно, так как залатанную монашескую сутану из грубого сукна, подпоясанную веревкой, при всём желании не назвать добротной одеждой. Выглядел этот человек очень молодо, если бы не нахмуренные брови, и крепко сжатые губы, что добавляло ему лишние годы. Был он среднего роста, белобрыс, острижен под горшок, сероглаз и крепок телом. Об этом можно было судить по рукам, которые по локоть выглядывали из закатанных рукавов сутаны, а так же по развороту плеч.
Постояв, и ничего нового больше не услыхав, этот парень пошёл дальше, сначала вдоль набережной, а затем повернул в город. Причём, если бы за ним наблюдали, то, наверное, удивились его пути, потому как когда он пришёл к своей конечной цели, сделал по городу изрядный крюк. С последними лучами солнца он вошёл в церковный двор, первым делом зашёл к келарю, которому отдал несколько медных монет, затем в столовую, где его ждала порция запечённой рыбы с куском лепёшки. А уж затем отправился в длинный бревенчатый барак, который в этом месте называли 'кельями трудников'. Внутри царил полумрак, так как вечерний свет слабо проникал через узкие оконца. И там его уже ждали.
- Эй, Лемк! Сегодня погрузка? - обратился к нему один из молодых парней, сидевших на деревянных лежанках.
- Ага.
- Кого загружали?
- Бизертская тартана. Я загружал сукно и пряжу, были ещё специи, сухофрукты. - опережая вопросы, отвечал он, укладываясь на соломенный тюфяк.
- И ничего не утащил?
- Иди к чёрту. - лаконично ответил он.
- Эй, Юх! - пришла его очередь задавать вопросы.
- Чего?
- О чём трепитесь?
- О том же, о чём и все.
- Городские гости?
- А то как же!
- И кто они такие? - вот если у кого и спрашивать, то как раз у Юхима. Этот высокий, подвижный, загорелый до черноты парень, казалось, мог услышать о чём шепчутся на той стороне Пропонтиды и всегда был в курсе всех новостей.
- Испанские, мальтийские, неаполитанские, тосканские, генуэзские судна. Говорят, что привезли войска. Для чего? Ну, мы тут подумали, немного. Возможно, что испанский король хочет помочь своему остмаркскому родичу и собирается напасть на султанаты откуда не ждут, пока их войска проверяют, кто сильнее.
- Не поздно ли они собираются? Что-то не то. Уже октябрь, а пока они высадятся, пока дойдут до городов, пока возьмут - если им надо взять быстро, то нужна артиллерия, а её быстро не доставить к ним. А потом обратно. Нет, вряд ли. Может они просто пополнить запасы, а потом попробовать пройти мимо Анодолухисары и там уже пограбить? Но тогда зачем им тут пополнять припасы? Штормов ещё не было, все целые. Тут что-то другое.
- Стратег! Не зря книги читает! - посыпались шутки от тех, кто сидел рядом или слышал беседу Лемка с Юхимом. А надо сказать, что народ в барак всё прибывал и внутри находилось уже не менее дюжины человек.
- Чего скалитесь? - спросил новый вошедший, вихрастый и длиннорукий, одетый, как и все, в кое-как починенную монашескую одежду.
- Лемк тут планы строит. Ты вот, Сид, последний зашёл, а потому наверняка больше слышал. Что там с теми зашедшими кораблями? Войска они привезли, или просто за припасами?
- Людей они выгружают на лодках, много.
- О, вот и ошибся Теор! А то - 'не будут они войска выгружать, не должны'... - загоготал, как сказали бы, плюгавый мужичок, в самой грязной сутане из всех.
- Заткнись. Я не всё рассказал. Людей выгружают, да люди те не военные. Одеты все кое-как, да без оружия почти все. Большую часть наши виглы на берегу встречают и ведут куда-то. Мы там, пока заканчивали работу у пизанцев, услыхали как у них спрашивают кто они да откуда. Так там кого только нет - кефалонийцы, мессинцы, сфакийцы. И это они только начали разгружать. Ещё выгражались и вооружённые, да. Но их мало было и расходились они уже сами кто куда. И среди них в основном испанцы, этих по одеже сразу различить можно. В Галату вроде как припасы ещё привезли. Воот... Это то, что мы успели выяснить. Но это ладно, никуда они сразу не денутся, глянем ещё кто такие и зачем это всё надо. Ты вот что скажи, Теор, как прошёл-то через город?
- Ну раз ты меня видишь сидящим перед собой, то всё хорошо. - улыбнулся тот.
- И деньги заработанные пронёс? - всё допытывался Сид, или, как правильнее назвать полным именем - Сидир.
- Пронёс-пронёс, что пристал?
- Ну тебе и везёт! Мы с парнями, пока обратно шли, схлестнулись при выходе с Леомаха (квартал Леомакелий) с какими-то придурками - нас пятеро, а их шестеро, один нож достал, так Илия ему дубиной по руке только на! А та только хрусть, и всё! Мы тут же на остальных кинулись. Вон, - показывая рукав - порвали, сволочи. И зуб теперь шатается. Надо будет пойти потом всем, наказать их. Они новенькие, с Митилены, думали, что тут им рай будет.
- С этими разберёмся, появятся другие.
- Когда появятся, то и с теми поговорим. И это в твоих интересах!
- Почему это в моих? - сделал удивлённый вид Лемк.
- А кто алтарнику ребро сломал? И теперь, вместо того, чтобы как когда-то сидеть в скриптории, на тёплом месте, приходится пробираться через весь город, рискуя быть ограбленным и прибитым за те гроши, за которые мы работаем! И сделал бы вид, что раскаялся тогда! Специально же тебя отправляют на работы одного на другой конец города.
- Я раскаялся тогда.
- Ты, когда делаешь раскаянный вид, то смотри на носки ног, а не в глаза говорящему. Когда так говоришь, смотря в глаза, то это угрожающе выходит.
- Учту.
- Учтёт он, как же.
Теор, а на самом деле Теодор Лемк, как он записан был в церковных документах, нисколько не раскаивался в своем уже давнем поступке, когда он, сначала на словах, а потом и на кулаках, схватился с алтарником церкви святого Иоанна. Спор возник из-за того, что вроде как он неправильно переписывает книги, делая ошибки, на что Лемк вежливо попросил его вынуть нос из не своих дел, и засунуть его себе куда поглубже. Тот мирянин чего-то оскорбился, да полез с кулаками. То есть сам напросился. Только вот наказали в первую очередь Теодора, так как он был по сути никто, сирота, хоть и с хорошим почерком, а тот - алтарник, хоть и гад, но добровольный помощник церкви. К счастью, сам Теодор считал, что легко отделался, так как действительно был виноват с точки зрения всех. Он, переписывая старые книги и документы, хранящиеся в их скриптории, а также те, которые им приносили, мог сделать на полях заметку вроде: 'Ложь', 'Враньё', или приписать в описании жития - 'Предатель', 'Жулик', либо подобное. Слава Богу, что пока это не вскрылось, но Лемк и не собирался тогда задерживаться в этих стенах, а потому порой отводил душу таким образом. Делал он это не из желания навредить, а таким образом дать понять для будущих поколений, кто кем являлся на самом деле.
На следующий день стали появляться свежие новости. Привезённых насчитывались уже сотни, и были они не только с венецианских островов, но и из испанских владений в Италии, то есть из Сицилии, Неаполя, Калабрии. Так же немалое количество из самой Кастилии, Каталонии, генуэзской Лигурии и её островов. Неизвестно сколько всего было людей, но перевозили сотнями. Всех их выводили за пределы Константиновой стены, в Эксокионий, главным образом в кварталы Девтер, Триптон, Пемптон, Ливадия, то есть бывшие 'готские', самые бедные кварталы города, хоть и весь остальной город тоже не отличался богатством своего населения. В тех районах сразу поднялся невообразимый шум, из-за того, что хоть тут и было немало пустырей, но комиты (чиновники) вместе с виглами местами выгоняли людей из их трущоб, которые стали сносить. Куда переберутся выгнанные бедняки, ни комитов, ни стражу не интересовало. Тут же началось силами самих новых приезжих строительство построек для жилья, материал на который брали из внешней Константиновой стены и из разбираемых лачуг местных жителей. Сами постройки стали лепить к внутренней Феодосиевой стене, за тремя кольцами которой уже, фактически, лежали земли султанатов.
Так же заметили, что с кораблей снимали орудия, грузили лодки ядрами, всевозможными ящиками, ящичками, бочками, упаковками, да связками.
Город лихорадило. Всех жителей, как местных, так и гостей, от Вуколеона и Акрополя, до Влахерн и Кикловия волновал один вопрос: зачем? Зачем они все приплыли сюда? Версий было не сказать чтобы много. Первая звучала так: последний Гаврас втайне отказался от императорской короны в пользу испанского короля за сотню тысяч дукат и поместье в Севилье (нашлись даже купцы, кто видел тот самый дворец). Как можно отказаться от такого положения? Но когда называлась сумма, то все согласно кивали - да, за такую груду золото можно было пойти на что угодно, даже императору. Вторая - испанцы хотят на следующий год, после окончания зимы, нанести совместный удар с войсками Священной Империи по Румелийскому и Силистрийскому султанатам, чтобы прекратить длившуюся уже лет шесть войну. Эти темы настолько всех захватили, что были даже случаи, когда разбойники, прежде чем воткнуть нож своим жертвам под рёбра, спрашивали, что им известно об этих иноземцах.
Происходили стычки и с прибывшими. И если при виглах старались не нарываться, но их было недостаточно, чтобы оцепить весь этот гигантский район бывшей великой столицы. Поэтому и в проулках, подворотнях, да даже у таких оживлённых мест, как цистерна Мокия и церковь святого Георгия, что у Псамафийских врат, начали происходить сначала просто обмены зуботычинами, а затем и пролилась кровь. Местные грабители и задиры, сами в основном являвшиеся беженцами из всевозможных уголков бывшей империи, очень обиделись на иностранцев за выселение с 'родной' земли. Подзуживаемые криками: 'Убирайтесь из нашего города! Нам самим жрать нечего!' таких же бродяг, гулящих женщин, пьяных матросов с всевозможных судов, они стали хвататься за ножи. И оказалось, что не все из этих потрепанных иностранцев были безоружными. Крича на разных наречиях, суть криков которых сводилась к 'Сдохните, ублюдки!' они доставали из сапог и пазух стилеты, ножи и бросались на своих обидчиков, доказывая, что могут за себя постоять, и опыта и отваги у них достаточно. До того, как успевали подойти отряды виглов, щедро одаривая дерущихся ударами своих алебард, успевало на месте оставаться по нескольку тел. Для острастки, префект города приказал повесить на третий день, с утра, с десяток-другой виновных в поножовщине с одной и с другой стороны. На этом впечатлённые скорой расправой задиры решили прекратить явное противостояние и начать противостояние другими средствами.
2
Ещё больше город закипел, когда через пару дней на основных городских форумах повесили, а потом начали зачитывать повеление василевса о том, что жители города мужского пола, от 16 до 45 лет принимаются в формируемое имперское войско, с оплатой в 18 полновесных больших денариев в месяц и выплатой 6 больших денариев одноразово при подписании пятилетнего контракта, с выдачей платья, оружия, со столованием за счёт василевса. Отслужившим не менее трёх сроков обещали земельный надел. Отслужившим не менее четырёх сроков пообещали к земельному наделу выдать подъёмные в сумме не менее годового жалования. Желающим записываться велели подходить на форумы Аркадия, Бычий, Амастрианский, где будут сидеть, как их назвали, рекрутёры, которые и будут записывать желающих.
Для парней и мужчин, живших при церкви святого Иоанна, где они, будучи ещё малыми сиротами, проходили обучение и где они в дальнейшем остались трудниками, получая кров и питание, взамен трудясь либо при приходе, либо на тех работах, куда пошлют, все эти новости находили живой отклик.
- Что думаете? Будем монахами или попробуем пожить иначе?
- То есть вариант ухода отсюда и занять где-то свою улочку, взимая плату за проход с прохожих ты уже не рассматриваешь?
- Нам никто не помешает этим заниматься после того, как мы послужим в войсках.
- А ты не рассматриваешь вариант, что мы оттуда можем вовсе не вернуться? Останемся в каком-нибудь овраге со стрелой меж ребер, и кости наши падальщики будут грызть.
- Твои, так и быть, могут и грызть, а я собираюсь подзаработать деньжат, приодеться не хуже этих сволочей с алебардами, чтобы все девки были мои. Ну и ещё мир посмотреть. Думаю, вместе со всеми этими отрыжками собак, что к нам припёрлись, мы сможем накостылять дикарям, которые когда-то забрали у наших предков, а значит и у нас, земли, города, богатства, в конце концов. Ну а потом, я не собираюсь быть там простым солдатом.
- И кем ты хочешь быть?
- Для начала, конечно же побуду простым бойцом, а потом, когда меня приметят, выдвинусь вперёд! И кто знает, может меня ещё возьмут в комиты, или я стану букелларием (личная охрана полководцев и частных лиц) какого-нибудь презанта (придворный) или даже за подвиг или два, попаду в число палатинов (гвардия) или этериатов при императорском дворце. И уж на войне шанс всегда есть, например надо лишь знамя в бою захватить!
- Дааа, вот это у тебя планы... - поражённо выдохнул маленький кружок собравшихся в уголке их барака, слушая речь Сида. - Но тебя в этерию не возьмут. Ты же наш, городской.
- Мне нельзя думать мельче, я хоть и не совсем помню своих родителей, но помню, что я - Мардаит, а мы когда-то показали всем соседям, что с нами шутить плохо!
- Ну а не получится стать героем сразу, мало ли, вдруг проиграем, то можно набрать ещё людей понадёжнее и под шумок улизнуть, не дослужив до конца! Ищи ветер в поле! А для смелых людей работа всегда в мире найдётся.
- А не боишься, что там за воротами ты найдёшь не простую смерть? Говорят те сарацины любят кожу с людей заживо снимать, разрезать напополам, или камнями забивать.
- Нууу, это конечно не самая лучшая смерть, - почесал Сидир затылок - лучше, конечно, в своём дворце и в окружении ангелоподобных девиц. Но что предначертано, то не предотвратить! - он попытался изобразить скрипучий голос, как у иерея Луки, что вёл у них, как они шутили, обрезанный курс старых времён: орфографию, грамматику, основы математических наук. На изучение остального курса (риторика, философия и юриспруденция) им нужны были родители, у которых бы водились деньги.
Мардаит обвёл взглядом собравшихся друзей. Лемк сидел с ногами на лежаке, перебирая страницы толстой тетради. Юхим вертел в руках нож. Пётр, Илия, Евхит и Месал.
- Ну так что? Что думаете? - вновь задал он вопрос.
- Я за, не собираюсь становиться монахом или всю жизнь тут горбатиться. - ответил первым Юхим.
- Я за, лучше проливать пот за хорошие деньги, а не за эти медяки. - Пётр.
- Я за. Бусико бы это одобрил. - отозвался Лемк.
- Вот, есть польза от книг! - улыбнулись все.
Илия просто кивнул. Евхит, крестясь:
- Куда вы, туда и я. Бог нас не оставит.
- Всё равно умирать. Если мы не пойдём в султанаты, то они рано или поздно придут сюда. - последним отозвался Михаил.
- Тогда решено, завтра не идём на работу, заканчиваем свои дела, у кого какие они есть, а послезавтра идём записываться к рекрутёрам.
Не успели парни разойтись по своим делам, как в помещение зашёл тот, кого здесь уже давно не видели. Игумен Михаил, высокий старик в рясе, что была чернее тёмной ночи, нагнувшись, преступил порог. Когда он вошёл, его поясок и крест сверкнули в лучах лампадки, осветив, казалось все уголки низкого и тёмного помещения. Все находившиеся в бараке подскочили.
Теодор, хоть и оказался в стороне от всех, но ощутил, как почти материализовавшаяся тяжесть вины за те страницы, что он утащил из интересной книги, легла на его плечи. Вспомнив недавний совет Сида, он постарался смотреть под ноги.
- Братья мои, возможно вы уже слышали о том, что василевс объявил о создании войска, для защиты города нашего от безбожников и язычников что окружают нас. Все вы знаете о нашем бедственном положении. Давно прошли те времена, когда от имени Господа Бога и одного вида легионов разбегались наши враги. Прошли те времена, потому как оскудели мы на веру, на смелых и храбрых людей. Изнежены, горды, златолюбивы были наши предки, любили они больше держать в руках кубок с вином, завидовали богатствам соседей своих, за что их и покарал Господь. Но времена те прошли.
Выдержав паузу, он продолжил:
- Ведомо мне, что многие из вас собираются уходить из стен церкви, записавшись в войско. И вот что я хочу сказать...
Толпа замерла.
- Патриарх Матфей решил, что это дело богоугодное. И он благословляет вас. Те, кто решит остаться, пусть не сомневаются - их путь, это тоже Божий путь.
Осенив крёстным знамением всех, он покинул помещение. Луна за оконцем засияла ярче.
- Делааа... - протянул Пётр. - То они нам твердят, что все на западе предатели и безбожники, а тут не против что мы будем с ними. Твердили, что проливать кровь грех, а в войско идти благословляют.
- Это ты просто мало книг читал, так бы ничему не удивлялся! - хлопнул его по плечу Теодор, заваливаясь обратно. - Надо будет завтра привести себя в порядок, чтобы от одного нашего вида нам засчитали двойное жалование.
Под немудрёные шутки стали укладываться и остальные, так как лампадка, без масла, затухала.
Следующий день был одним из самых непривычных дней в жизни Лемка и парней. После утренней молитвы и завтрака они оказались предоставлены сами себе. Келарь, что всегда находил им занятия, проходил рядом с ними так, будто их и не существовало. Илия, Сидир, Евхит пошли навестить знакомых, а Юх, Михаил и Теодор отправились побродить по городу, стараясь держаться центральных улиц.
Растрескавшиеся стены, грубо отремонтированные здания, осыпавшаяся мозаика, пустые постаменты скульптур. Следы пожаров. Время оказалось безжалостно для города. Можно лишь предполагать, каким он был. Дворцы, в которых нашли приют бездомные и преступники всех мастей.
Чем ближе к форуму Константина, тем многолюднее, тем чище, красивее становилась обстановка. Древние здания уже не светились неаккуратными заплатами поздних ремонтов, но всё же было видно, что эти камни видели очень много со времён своего возведения. Всё отличалось от нищеты пройденных кварталов. Лавки большие и маленькие, магазины, в которых можно было найти всё, что только продавали в трёх частях света. Португальский сахар, чернильные орешки, имбирь, перец, гвоздичные головки, опий, бальзам Митридата, печатная глина, шелк, благовония, предметы туалета, 'безоарные камни', драгоценные камни, индийский жемчуг, мускатный орех, месопотамский хлопок, мышьяк, краски, румелийская пряжа, салоникская шерсть, порох, оружие всех народов, вплоть до артиллерийских орудий, соль, мыло, воск, тосканская, лионская парусина, драгоценные породы дерева, слоновая кость и рабы из глубин Чёрного континента, ювелирные украшения всех стран, английская сталь и олово, аравийский кофе, камедь и канифоль, ладан, обои, бусы, сукно, бумага и стекла из 'священной' республики, скобяные изделия с запада, северные меха, моржовые клыки и амбра, ну и, конечно, китайский шёлк и фарфор - лишь часть всех тех товаров, которые можно было здесь найти.
Жизнь в центре кардинально отличалась от того, что творилось на окраинах города. Речь всех народов мира сплеталась в хаотичный гул. Итальянские, тюркские и славянские наречия, испанская, арабская, немецкая, английская, унгарская, французская речь и другие звучала на каждом углу, неспешно журча или с хрипом торгуясь. Чью речь было практически не слышно - так это речь местных жителей, потому что не было у них денег на покупки в этом районе, они присутствовали здесь лишь в качестве грузчиков, уборщиков и в лучшем случае приказчиками. Тут торговали богатые купцы огромными партиями. Те же из местных семей, кто за века сумел сохранить свои капиталы, давно выучили языки соседних и ничем от них уже не отличались.
Проходя по улице, Лемк с друзьями не раз ловил на себе настороженные взгляды местных купцов. Подходя с интересом к тем или иным товарам, их не раз с ругательствами выгоняли дальше. 'Lardi' - презрительно неслось им вслед. Будь их воля, местных жителей подавно не пускали в эти районы для богатых господ. Ведь от этих местных голодранцев одни проблемы - то драку затеют, вспомнив о былой гордости предков, которой уже давно нет, то попытаются обворовать, стащив под прикрытием той же драки корзину товара, штуку драгоценного сукна или спрятав в кутерьме событий добытое под одежду. А у этих молодых парней, что как раз идут, под их длиннополыми одеяниями как раз можно спрятать много чего. Поэтому лучше сразу кликнуть мальчонку для побегушек, чтобы позвал местную городскую стражу, виглов, присмотреть за этими подозрительными парнями. Ну или сразу выгнать. Где в городе и было много стражи, так это здесь, в районе, населённым иностранными купцами и чиновниками, нотариусами города, обслуживающими интересы зарубежных 'гостей', которые уже давно по факту превратились в истинных хозяев города, что не раз доказывали. Район этот тянулся от с севера на юг, от Влахерн, через иноземные кварталы, форумы, Амастрийский, Феодосиев, Константинов, до Большого дворца и Вуколеона. Пусть и тут порой чувствовалось запустение, но ещё порой именно здесь можно было представить, какой был прежде этот великий город, из которого управляли одной из крупнейших империй мира, а он сам являлся огромнейшим городом Ойкумены.
Но друзья пришли сюда не для того, чтобы посмотреть на чужие богатства. Это было одно из мест, где можно было заработать немного меди, а повезёт, и серебра, без воровства и без тяжёлой работы. Забравшись на постамент какого-то безымянного полководца (время стёрло все надписи, кроме выцарапанных бродягами), Лемк принялся за работу:
-... О, государь, как вынести мне норов этой бабы,
Насмешки повседневные и ругань, и попреки,
И 'что расселся, муженек?', и 'что, дурак, болтаешь?'
И 'что, скажи, принес ты в дом? что от тебя мне проку?
Какой ты плащ, какой платок когда-нибудь дарил мне?...
Как практически любой житель города, он мог почти свободно изъясняться на итальянском, так как уж кого, а этих было представлено в городе очень много - гаэтанцы, амальфийцы, анконцы, генуэзцы, венецианцы, ливорнцы, тосканцы уже сложили целые поколения семей, торгующих в Городе. В Городе, во многом, уже практические не существовало какого-то единого государственного языка. Скорее, местные жители и купцы говорили на простонародной смеси всех языков бывшей империи. Зачастую бывало так, что коренной житель какого-нибудь Армироса, спасаясь от притеснений исмаилитов, и желая найти защиту у единоверцев в ещё живом Великом Городе, о котором он слышал только то, что это самый богатый город мира, при прибытии не мог понять - что говорят эти люди, которые и внешне не похожи на нормальных эллинов. Вот только местные жители давным-давно не считали себя эллинами. Местные (по крайней мере многие) продолжали считать себя наследниками того, прежнего государства, продолжали считать себя ромеями. И язык свой называли новоимперским, в отличие от старой империи, время которой закончилось более тысячи двухсот лет назад, но прямыми наследниками которой они продолжали себя считать.
-... Смеются все на улице, что я хожу в обносках.
Мне стыдно выйти из дому - сижу ни с чем и плачу!
А коли в баню выберусь - еще того не лучше,
А коли день один поем - так два сижу голодной.
Рыдаю, плачу, сетую, ломаю в горе руки.
А все старье, что ты мне дал, бери себе обратно!
Будь это пурпур, иль атлас, иль хлопчатые ткани!...
Перекрикивая толпу, читая нараспев старую юмористическую поэму, он привлекал к себе внимание.
-...Все это должен я терпеть, владыка венценосный,
От трижды проклятой жены, ворчливой и драчливой,
А все за то, что прихожу с пустыми я руками!
И если ты, мой государь, по доброте душевной
Меня своею милостью насытить не захочешь,
То, ах, мне, право, боязно - она меня прикончит,
И вы лишитесь Теодора, столь преданного мужа!
Немного изменённый стих, как и в прошлом, пришёлся по душе невольным слушателям. У толстых торговцев засверкали улыбки через густые бороды.
- Как молвят, изо всех животных злейшее
Живет в земле Ливийской и имеет вид
Весьма похожий на быка свирепого.
Глядит оно, как будто разъяренный лев,
Из-под бровей густых и нависающих.
А глаз его по мере меньше бычьего,
Налит густою кровью и притом вовек
Не взглянет прямо, в землю потупляяся:
Отсюда и прозванье катоблепово.
С макушки зверя волосы обильные
Нисходят гребнем и на лоб спускаются,
И с конской гривой сходствуют. Великий страх
Тому, кто с этим дивом повстречается!...
У него была хорошая память, что свободно позволяло пересказывать древние вирши. К тому же он неплохо натренировался, не раз пересказывая по вечерам уставшим после долгой и тяжёлой работы друзьям.
-...Зверь кормится корнями ядовитыми,
Которых больше ни одно животное
В рот не возьмет, а коль возьмет - отравится.
Избычившись и в землю взор уставивши,
Он распускает гриву и вздымает шерсть,
Как будто вепрь, свирепо ощетинившись.
И если рот его приоткрывается,
Из недр гортани мерзостный исходит дух,
Отравного зловония исполненный.
Тот, на кого повеет дуновением,
Лишится языка незамедлительно
И навзничь в корчах яростных повергнется!
Юх и Миха, пока Тео читал, пошли по образованному кругу, держа шапки, и ловя кидаемую мелочь, под одобрительный шум. Когда уставший Лемк слез, то парни начали жонглировать несколькими мелкими камешками, давая время перевести дыхание. А затем Лемк продолжил надрывать горло:
- Молва идет (болтают люди всякое,
А все-таки, сдается, правда есть в молве),
Святой отец, что будто бы до крайности
Ты рад, когда предложит продавец тебе
Святителя останки досточтимые;
Что будто ты наполнил все лари свои
И часто открываешь - показать друзьям
Прокопия святого руки (дюжину),
Феодора лодыжки... посчитать, так семь,
И Несторовых челюстей десятка два
И ровно восемь черепов Георгия!
Под хохот собравшихся, в шапки полетели даже мелкие серебряные монеты. Не дожидаясь, пока виглы оценят, что сейчас возможно произошло оскорбление веры, Лемк поклонился толпе и нырнул в толпу, скрываясь. Собравшиеся слушатели ещё пошумели, но не дождавшись того, кто продолжил бы представление, вернулись к своим делам.
Так, остановившись ещё пару раз и давая такие своеобразные представления, друзья заработали подзаработали денег побольше, чем в ежедневной тяжёлой работе в порту. И если бы нашёлся человек, который бы задал им вопрос, а чего же они таким образом постоянно не зарабатывать себе на жизнь, то понаблюдав ещё немного за тремя друзьями, увидели. Отойдя перекусить после очередного представления купленной тут же в одном их мелких переулков жареной камбалой, они оказались окружёнными полудюжиной оборвышей. Глядя на взгляды исподлобья, кисти рук, что скрывались в лохмотьях, можно было и не гадать, что добром эта встреча не закончится. Поэтому сразу после вопроса вышедшего вперёд:
- Надо делиться, звонкологолый.
В прошлом не раз с ними были подобные ситуации, а потому они знали что делать. Лемк просто и без затей вломил первому в челюсть, а Мих и Юх с зажатыми в кулаки камнями так же не поступили с рядом стоящими с ними, а потом успели бросить их в стоявших чуть в отдалении, а потом все просто бросились бежать. Пока оставшиеся на вторых ролях поднимали опрокинутых с ног заводил, троица друзей уже сбежала. Уже не первый раз везло в том, что пока эта шпана ожидала ведение разговоров, первыми нападали они и выигрывали бой. Выигрывали в том, что отступили, сохранив своё здоровье и заработанные деньги. Но так долго продолжаться не могло, они это понимали. Именно поэтому они когда-то приняли решение уйти бродяжничеств, поменяв 'лёгкие' деньги с улиц, которые ещё не в каждый сезон можно было взять представлениями, на заработки в качестве низшего звена в церкви. Но где всегда были какие-никакие кров и стол.
Выбежали на центральные улицы, так как углубляясь во внутренние дворы, чужаки с других районов могли там запросто пропасть. Придерживая полы своих длинных одеяний, чтобы не запутаться во время бега, постарались принять спокойный и равнодушный вид, по которому и не скажешь, что их могли сейчас прирезать. Бывает, дело житейское.
Проведя время, как они решили, весело, решили вернуться к себе. Ближе к ночи, воняя кислым вином, присоединились остальные члене кампании. Наутро покормили только тех трудников, кто решил остаться, а остальные, собрав свои котомки, двинулись навстречу новой жизни. Которая, как они надеялись, будет сытнее и веселее.
3
Пока пробирались по улицам города, появилось чувство, что они скоро навсегда покинут свой, какой бы он ни был жестокий к ним, но родной город. Но эта лёгкая грусть, была им не очень свойственна. А так как они были молоды, то постарались вытеснить её тем, что первым в голову пришло. Например, вспоминая городские легенды.
- В той церкви, преследуя восставших, виглы и легионеры перебили целую толпу народа, которая хотела там спрятаться. До сих пор, говорят, там керамический пол красный именно от впитавшейся крови...
- А тут, говорят, стояла статуя из чистого серебра! Её во время погромов кто-то утащил и переплавил...
- А вон с того столпа латиняне императора скинули...
- А здесь святой Феодосии козий рог в горло забили...
- А вот тут стоял бык, в которых знатных сжигали...
Город был наполнен историей. За сотни и сотни лет, богатыми событиями, в городе произошло, пожалуй, всё, что только можно было вообразить.
- Тут не только знатных сжигали. Казнили всех, кто выступал против базилевса. И при Отступнике христиан кучу. И святого одного, Антипу. Даже одного узурпатора сожгли, Фоку. - блеснул недавно узнавший это Лемк, прочитавший это в дневнике какого-то путешественника не так давно, во время работы в порту. Там, ожидая работу, ради развлечения какой-то бандитского вида тип, выступивший их нанимателем, сначала дал ему почитать, а затем отдал его Теодору за пару денариев, которые ему удалось скопить. Бандитского вида тип не увидел, как он признался, практической пользы, так как не умел читать, а Лемку было интересно, и он готов был пожертвовать кровные. Дневник этот, представлявший собой просто набор листов, оказался сборником заметок какого-то путешественника, любителя истории. И сейчас он, в качестве одной из ценностей лежал в тощем старом мешке за плечами парня.
Впрочем, последние слова уже относились к месту, где их ждали. Вернее, ждали тех, кто готов вступить в войска. На древней площади, на которой когда-то устраивали казни, с южной стороны, в тени домов располагался стол с сидевшим писцом в простом кафтане, вокруг которого располагался с десяток иностранных солдат, в кирасах, с алебардами охранявших груду имущества. Ещё пятёрка с мушкетами, но без горящих фитилей располагалась за ними, рассевшись вдоль стены. Выходы с площади также были оцеплены солдатами, которые впускали всех, а уже с площади не выпускали молодых людей с охапкой одежды в руках. Как раз перед нами пришла ещё группа солдат и увела новых своих товарищей по западной дороге, в сторону казарм.
По очереди подойдя и назвав свои имена, расписались или поставили крестики под контрактами, получили сперва стопку монет из 14 серебряных гроссо, или как их ещё называли - большие денары, затем одежду. Так как скоро уже должна была начаться зима, выдали им сразу зимний комплект, который, впрочем, мало чем отличался от летнего, кроме более тёплой шапки, да носков. Для начала выдали кафтан-эпилорикон из толстого сукна с подкладкой. Затем запашной полукафтан, похожий на жупаны работников торговцев зерном из Полонии, чуть выше колен. Выдали пару каких-то коротких штанов, пару холщовых рубах, три пары высоких носков из грубой шерсти, шапку, кусок ткани на кушак. Поверх всего этого богатства положили пару башмаков из бычьей кожи, подбитых металлическими гвоздями. Надо ли упоминать, что всё это было из самых простых тканей и без единого элемента украшений.
- Следующий! - и следующему выдали точь-в-точь такой же комплект. Ушить одежду предстояло уже им самим.
Евхит, поминая господа, попытался выпросить вместо башмаков сапоги, которые тут же грудой стояли рядом, но был далеко послан весьма далеко, со словами, что нам ещё повезло, что выдали всё по списку и целое. Но уже Месал все же как-то, когда все отошли подальше, сумел вместо кушака получить настоящий кожаный ремень, заработав завистливые взгляды всей кампании. На вопросы как у него это получилось - лишь скалил свои ровные зубы и молчал. Скинув одежду и переодевшись тут же, на холодных и сырых камнях, он сразу стал выделяться на общем фоне, хотя у всех же одна и та же одежда. Но нет. Рядом с ним вторым гоголем смотрелся Сидир, новая одежда которого подчеркнула его разворот плеч. Вот кому одежда не помогла, так это мелкому Илие. Но быстро подвернув всё, и он приобрёл довольно бравый вид. Чувствуя себя очень непривычно в новых одеждах, пристроились на свободном месте, подальше от очереди, которая стояла к писцу и солдатам на раздаче вещей.
От нечего делать рассматривали всех тех, кто собрался на площади, здороваясь со знакомыми. Были тут рыбаки с кварталов Цикловия и Елеферия. Разбойничьего вида тощие личности, зыркающие во все стороны, как будто ожидающие что их сейчас схватят. Приезжие, чьи надежды на лучшую жизнь не оправдались. В этой среде же были недоучившиеся студенты из Магнавра, что в силу или отсутствия денег, или жажды славы прибыли сюда. Выглядящие настоящими монахами парни и мужчины, уверенно подходящие к вербовщику. Зачастую вместе с мужчинами приходили и женщины с детьми, которым мужчины передавали деньги и свою старую одежду. Как правило, это были худые, строгие на вид женщины, не позволяющие себе показать лишних эмоций. И только порой они, или дети, обнимая отца, позволяли пустить слезу.
Были среди пришедших и те, кого выгоняли взашей - сифилитиков, древних стариков, кашляющих кровью, покрытых язвами и струпьями. Таких прогоняли, а если они артачились, то солдаты древками алебард давали понять, что к их словам следует относиться серьёзно. Хватало обычно одного удара. Так произошло с упавшим, и так и не поднявшемся стариком в лохмотьях, которого отволокли за пределы улицы и так и бросили, вернувшись к своим делам.
Отдельно выделялись состоятельные категории - купеческие или комитские дети, что не получали обмундирование, а записавшись и получив деньги, отходили и группировались отдельно. Подошедшие знакомые поделились, что из этих 'чистеньких' будут создавать кавалерийские подразделения, что-то типа старых прониатов, или даже клибанариев. Коней у них ещё нет, но должны будут доставить вскоре. И плата у них будет минимум вдвое больше, то есть в месяц они будут получать не менее тридцати гроссо. Традиционная неприязнь жителей бедных западных кварталов к восточным вспыхнула с новой силой. Тут же завязалась дискуссия, насколько новая ромейская конница сможет противостоять окружающим исмаилитам. В общем пришли ко мнению, что первое столкновение для ромейской конницы окажется и последним.
Крики со стороны писца отвлекли их от спора:
- Ну помоги, как эллин эллину, ну чего тебе стоит...
- Я не эллин, я - ромей! И ничего более положенного ты здесь не получишь! - по знаку писца просителя сопроводили смачным пинком, отправившего его в массу ожидающих сопровождающих.
Те тоже не заставили себя долго ждать. Дюжина солдат отделила не менее сотни новобранцев от сопровождающих и направила их через Елениану и площадь Аркадия, в юго-западный квартал города, Девтер. Там, возле Вторых военных ворот их ждали будущие недостроенные казармы. В постройку которых они, вместе со всеми, тут же были включены.
Если в представлении новобранцев раньше было представление о том, что с первых дней они начнут учиться сражаться, колоть чучела, как они это порой видели через щели в заборе у казарм городских вигл, или отрабатывать прочие упражнения на плацу, то они ошиблись. Но не бузили, так как дело, которым их загрузили, нашло понимание у всех. Дожди всё чаще начинали поливать город. Сбившись в плотную массу в паре построенных помещений, в которых имелись стены, они пережидали потоки воды, а потом отправлялись выламывать камни из старых стен, и таская с портовых складов выделенный им брус. Народу становилось всё больше. Прибывали как завербовавшиеся горожане, так и новые рейсы испано-итальянских кораблей под французским флагом доставляли европейский сброд, с отдельными вкраплениями профессиональных солдат и дворян. Те немногие солдаты, конвоировавшие новобранцев, оказались ветеранами габсбургских и итальянских армий - сержантами, которые в дальнейшем должны были стать их первыми наставниками в военном деле. Они не принимали участие в работах, а только присматривали за порядком и ухаживали за своим оружием и доспехами.
Прибыли и несколько врачей, помощь которых потребовалась ряду неудачников - то камень, то бревно неудачно уронят, раздавив ногу. Возможно, среди них были те, кто хотел отлежаться, пока остальные впахивали. Но их чаяниям не суждено было сбыться, так как одного притворяющегося повесили посреди образующейся площади, на которую выходили коробки казарм. А остальные сильно не обрадовались тем методам лечения, которые к ним применяли эти коновалы. Отрезанные раздробленные ноги закопали на ближайшем пустыре, а выживших рыдающих калек выгнали обратно в город, прежде отобрав часть одежд и деньги в качестве платы за лечение. Выживших, так как некоторые не вынесли таких методов лечения, и старые квартальные кладбища стали пополняться новыми постояльцами. Главное, что все вынесли для себя, так это то, что надо быть вдвойне осторожными и не попадаться к врачам, что не станут утруждать себя лечением своих пациентов.
Но ручеёк пациентов к ним всё равно тёк, так как кроме несчастных случаев на стройке были и другие проблемы. Теснота казарм, на одно место в которых приходилось несколько человек, новая одежда, наличие денег на руках, игры в тавли и кости, которые были интернациональны - от всего этого и по ряду других причин вспыхивали конфликты, заканчивающиеся далеко не всегда только синяками да шишками. Не зря писец говорил, чтобы они были благодарны, что им всем выдали полный комплект одежды, так как чем дальше, тем более скудная и ветхая выдавалась новичкам одежда. Новой, не ношенной было уже было практически не найти. К тому же, по идее, солдаты разных земель должны были быть разделены по разным казармам. Но то ли из-за того, что жилья не хватало, то ли из-за того, что кто-то посчитал, что ромеи и итальянцы - одно и то же, то ли затем, чтобы они познакомились и привыкли друг к другу, то ли из-за банального бардака, но представители разных стран оказались перемешаны.
Шестёрка друзей долго держалась, не встревая в различные конфликты, держась немного наособицу, но поддерживая знакомых из города. Все остальные, кто не сумел объединиться в группы, банды, шайки, вновь поменяли свою хорошую одежду на залатанные лохмотья, выполняли самую тяжёлую работу и спали на полу у дверей. Конечно, все спали на полу, но хотя бы на циновках, или на охапках сухих водорослей. И однажды вечером, после окончания работы и вечерней кормёжки, придя в свой барак, они увидели шустрого мужичка, первым забежавшим внутрь, который собирал охапки их и соседей подстилки и быстро утаскивал их в сторону. Взревев от такой наглости, Сид подлетел к вору, сбив его ударом с ног и принялся бить ногами. Затем рывком поднял его на ноги:
- Ты, козлиный выблядок, сейчас метнёшься и приташишь назад всё то, что ты отсюда унёс. Ясно?
Воришка, утирая кровавые сопли с лица быстро-быстро закивал.
- Что за собачье дерьмо подняла руку на моего человека? - басовито раздалось у увлёкшихся расправой парней. Обернувшись, они увидели Анджело Кальколо, одного из главарей итальянцев, а конкретнее - неаполитанцев. Если ещё конкретнее, то по слухам, он со своей бандой промышлял на границе Кампании и Лацио, скрываясь то в одной, то в другой области, пока их не зажали в западню, где предоставили выбор - помереть в бою, а выжившим - каторгу на рудниках или галерах вице-короля, или поучаствовать в богоугодном деле войны против врагов истинной веры. И, конечно же, если они выберут второй вариант, то все их грехи, совершённые до сей поры, будут отмолены. Ну и никто не будет возражать, если доблестные защитники веры привезут частичку богатств проклятых исмаилитов и еретиков на родину. Перед таким выбором не нашлось отказавшихся отправиться в небольшой крестовый поход. А так как отправились они, можно сказать, добровольно, то и была возможность захватить с собой кое-какие вещички. Сейчас этот здоровяк, ростом не ниже шести футов, был больше похож на какого-нибудь аристократа в своём коричневом дублете с пышными плечами, короткими штанами и светлыми чулками, подвешанным кошельком и небольшим кинжалом на поясе. Шпагу, набивные штаны - плундры, и воротник по моде - и не отличить от средней руки дворянина.
- Твой человек - вор! И за деяния свои он был наказан. Каждому да воздастся по делам его. - встрял тут же Евх.
- Это мой человек, и руку на него могу поднимать только я! А не каждый, кто о себе тут что-то возомнил! - берет на кудрявых волосах здоровяка закачался, грозя упасть. - Бей их!
Взявшие обворованных в полукольцо неаполитанцы ринулись с кулаками в бой. Сид кинулся на Анджело. Лемк сцепился с одним из его подручных, по имени Бальдо. Бальдо был мельче и оказался заметно слабее, а потому сперва поймав его пальцы, он постарался выгнуть их до хруста в другую сторону, а затем пнул в пах, переключившись на помощь парням, которые отбивались от гораздо большего числа соперников. Четверо молотили Петра и Илию, и именно на помощь к ним бросился Лемк. Удар кулаком в затылок одному и вот они уже уровнены в числе, если бы сзади Теодора не пнули под колено, а потом в спину. Слетев с ног и покатившись кубарем, он откатился под ноги нападавшим на Петра, дав тому возможность провести чёткий удар в висок одному из противников, отправив его в беспамятство. Пока вставал, увидел как Месал, кривя в усмешке окровавленный рот и больше похожий на какого-нибудь кровососа, с маху бьёт головой своего противника в каменную стену. Михаил размахивал непонятно откуда взявшейся сучковатой палкой, нанося удары перед собой куда придётся.
Драка разгоралась, входящие в бараки тут же подключались к одной или другой стороне, смотря откуда они были и с кем до этого уже успели поссорится. Первый натиск, находясь в меньшинстве, с трудом, но удалось остановить. Банда Анджело не пользовалась большой популярностью, и хоть их и был не один десяток, остальных было гораздо больше, а потому итальянцев постепенно начали теснить. Из-под ног дерущихся достали Юхима, находящегося в полубессознательном состоянии. Кто первым достал ножи было непонятно, но вот уже в разных местах появился блеск стали, крики и стоны раненых. Лемк тоже достал свой нож, истончившийся от долгого использования. Он несколько лет назад забрал его в одной драке с одним подростком, и это была его первая ценная добыча в жизни. И сейчас он ему сильно пригодился, когда крича, его пытался заколоть очередной противник. Тот, сделав выпад, попытался воткнуть свой кинжал ему в живот. Отпрыгнув в сторону и пропустив его руку мимо, Теодор, держа нож обратным хватом, ударил его сперва в плечо, а затем ударил в шею. Кто-то толкнул раненного врага и тот упал на пол, под ноги Лемку.
В какой-то момент всё резко прекратилось - враги, тяжело дыша, вытирая кровь и пот, откатились в разные стороны, выставив руки с кинжалами и ножами, и держа друг друга на расстоянии. Те, у кого не было острого, из-за их спин посылали страшные проклятья на головы противоположного лагеря.
Но, кто-то видно сообщил главным, и через широкие двери стали врываться солдаты, раздавая удары направо и налево, отчего вновь начался хаос. Предвидя опасность, Лемк скинул окровавленный нож под ноги. Ветераны, как волна мусор, заставили всех выместись во двор. Те, кто мог идти, заковыляли вслед за всеми. В их казарме остались лишь десяток тел, половина которых ещё тряслась. Несколько десятков одоспешенных солдат построили их на площади в несколько шеренг, прошлись, обыскивая по рядам. Нескольких человек, у которых были найдены ножи и сами они имели следы крови на одежде, вытолкали в группу отдельно.
Пока это всё происходило, прибыл хартуларий, местный главный начальник, Пётр Гарид, которого за неполный месяц они видели несколько раз и мельком. Он считался главным над всеми новобранцами, так как формирующийся лагерь находился на территории города. Вместе с ним прибыл Хорхе Мартинес де Лара, четырнадцатилетний парень, сын вице-короля Неаполя, считающийся вторым человеком, главный над всеми иностранными 'добровольцами'. За его правым плечом возвышался Никколо да Мартони, человек его отца, молодой, но уже ветеран Фландрской кампании. Вот он и являлся фактическим главой лагеря. Зная итальянский и испанский языки, ему их было достаточно для того, чтобы отдать необходимые приказы как своим, так и чужим сержантам, младшим офицерам, а также присутствующим комитам ромеев.
Хартуларий Гарид, разительно отличавшийся по внешнему виду от строгих костюмов испанцев, блестя золотой вышивкой на солнце, прошёлся вдоль строя замерших новобранцев, сопровождаемый несколькими разнаряженными молодыми людьми и не торопясь подошёл к Мартинесу де Лара и да Мартони, обратившись ко второму на староимперском:
- Мой любезный друг, я вижу, что здесь произошло ужасное преступление. Хвала Господу Богу, что я оказался рядом и успел приказать пресечь творившееся убийство. Но также я вижу, что тут замешаны и ваши соотечественники. Поэтому я доверяю разбирательство этого дела в ваши руки, будучи абсолютно уверенным, что вы наведёте должный порядок, который будет соблюдаться и впредь.
Может оно сказано было и не совсем так, но Теодор, замерший в первом ряду, в силу своих куцых нахватавшихся знаний уложивший в своей голове эту речь как-то так.
Раскланявшись с хартуларием и уверив, что всё непременно будет сделано в лучшем виде, испанцы обменялись ещё фразами на итальянском:
- Никколо, этот ромей хочет чтобы мы сами тут разобрались, да? Что мы будем делать?
- Да, мой господин. Начальник лагеря хочет, чтобы как и до этого, он не касался никаких вопросов. А делать мы будем самую полезную вещь для восстановления дисциплины - вешать!
Услыхав последнее слово, 'аппендере', пара сотен слегка заволновалась, выйдя из лёгкого ступора, возникшим при виде такого количества знатных людей. Но да Мартони, к которому младшие чины обращались 'мой капитан' вышел вперёд и начал медленно выговаривать:
- Я раньше не представлялся вам, поэтому сделаю это сейчас. Я капитан Никколо да Мартони, офицер великой и непобедимой армии Его Величества короля Испании Филиппа Третьего. Вы все явились сюда, так или иначе добровольно, чтобы стать воинами, солдатами, которые будут защитниками нашей святой веры. Отрадно видеть, что вы не боитесь вида крови и вы жаждете её проливать. Печально, что это кровь ваших товарищей, которые в будущем могли бы прикрыть вас от меча сарацин. Поверьте, у вас будет ещё немало способов отдать свою жизнь. Вы должны понимать, что тех, кто убивает моих солдат и вас, которые этими солдатами только готовятся стать, я считаю своими врагами. А к своим врагам я отношусь без всякого снисхождения.
По его команде солдаты вытащили тела из казармы. Шестерых испустивших дух и четверых ещё живых. Своего заколотого противника Теодор среди тел тоже признал. Пока того тащили, за ним оставался широкий след почти чёрной крови. Капитан продолжил:
- Я буду считать этих неудачников, - он ткнул в стоявших отдельной группой новобранцев - пойманными на мете преступления. И отнесусь к ним так, как следует относиться к преступникам. Надеюсь, вы перестанете убивать друг друга. Если нет, то я буду вешать оставшихся до тех пор, пока вы все не кончитесь. Возможно сейчас кто-то меня не понимает, но по вашим лицам я вижу, что хватает знающих людей, вы доведёте до своих товарищей то, что я сказал.
После чего развернулся, отдал ещё несколько команд и ушёл.
Ветераны, матерясь, начали раздавать команды. Трупы, взяв за руки-ноги, потащили на кладбище. Раненых - к врачам. А шестёрку несчастных, озирающихся и зовущих на помощь товарищей - на виселицу, где без всяких построений и присутствия высокого начальства, только под взгляды их друзей, не решившихся вмешаться, они и были повешены под команды одного из ветеранов.
Все друзья Лемка выжили в этот день. Если у них и было оружие, то они догадались его сбросить. Но пережил этот день и Анджело, с большинством своей банды. И то, какие они бросали взгляды на ромеев, не оставляла никаких надежд, что рано или поздно они продолжат прерванные выяснения отношений.
И таких банд, как у Анджело, которым дали возможность искупить свои грехи на родине и подзаработать, было немало. Корсиканцы Джованни Фонтона, генуэзцы Неро Тафура, кастильцы (или как их порой продолжали называть по старым источникам ромеи - кельтиберы) Пабло Магро, Рикардо Маннай, ломбардец Маттео Андреоли. От калабрийцев -Роберто Бевилаква, от сицилийцев - Джузеппе Кольтелло и Антонио Маттоне. Это те, про кого услышали в своей и в ходе общения с новобранцами соседних казарм. А были и арагонцы, баски, португальцы и другие. Многие из той алчной толпы бродяг, азартных игроков, скрывающихся от кредиторов должников, авантюристов, попрошаек, воров, нищих дворян, отставных солдат, наивных мечтателей, слышавшие, какую добычу когда-то взяли латиняне во время четвёртого крестового похода в землях схизматиков и надеявшиеся, что и в этот раз уже им будет чем поживиться. И они, чтобы противостоять в пути уже сложившимся группам бандитов, также сбивались в свои стаи, уже не столько защищаясь, но и грабя тех, кто оказался в меньшинстве или слабее. Нищие ромеи, массово записывающиеся в войска в поисках лучшей доли, тоже не надеялись только на самих себя.
4
После этого столкновения их казарму, почти четыреста человек, уже не отправляли на стройку, а занялись их обучением. Первое время их разбили на пару кентархий или рот, как их называли иностранцы. Конечно, в них было гораздо более сотни будущих солдат, но как шутили ветераны, начавшие показывать им азы, в первом бою их число дойдёт до нормы. Только шутили ли они...
Кентархии поделили на отряды - полулохи, взводы по пятьдесят человек.
- В нормальной армии, например, армии Испании, да хранит её Дева Мария, - крестился слева направо один из их командиров, господин Уго Падилья. - взводы вполовину меньше. Это нужно, чтобы на поле сражения было гибко управлять всеми людьми, быстро реагируя на опасность с той или иной стороны. Потому что противник не дурак, он не всегда прёт равно в лоб на выстрелы и острия пик.
Обращение 'господин' - это был их первый урок. Кто забывал, как следует обратиться, тех избивали, на второй раз не выдавали порции пищи всему полулоху, на третий раз - всё подразделение учило тупого, четвёртого раза не бывало. Одного принципиального придурка просто удавили, всем отрядом честно подтвердив, что он просто поперхнулся и задохнулся.
Первое время занято было лишь построениями и перестроениями. Очень непростая задача для разноплеменного войска, слушать и вовремя всё выполнять. Перестав из раза в раз натыкаться на соседей, собираться в толпу, их поделили на тех, кто будет основой всего войска - пикинёрами, они же контарионы, алебардистами и стрелками-скопефтами (они же - моливденолы).
Любые разговоры в строю наказывались. Сержанты не уставали наказывать тех, кто не умел держать язык за зубами.
- Сейчас ты болтаешь языком с соседом, мешая всем услышать команду. Потом в бою орёшь от страха, а потом вы все подыхаете из-за этого, тупая скотина!
В то время, когда их стали обучать обращению с оружием, все казармы были построены. И даже оставалось довольно много мест. Но с топливом было тяжело, и потому было, хоть и всего пару раз, когда в сырые, холодные и ветреные декабрьские ночи они грелись только прижавшись друг к другу. Это было настоящим испытанием. Но днём такой проблемы было мало - им практически не давали возможности отдыхать, видимо опасаясь того, что, если у них будет много времени, они опять возьмутся за ножи и начнут резать друг друга, уменьшая поголовье солдат, в которых уже вложены кое-какие средства.
После постройки казарм и все остальные начали свои тренировки. В это время первые роты уже отрабатывали отдельно приёмы с оружием - пикинёры-контарионы и стрелки-скопефты по отдельности. Теодора сперва определили в контарионы, выдав частичный доспех из шлема - кабассета и панциря, ну и пику вручили, почти 17 футовую длинную заразу, неудобную, с металлической 'пяткой' и коротким, толстым кинжальным лезвием, с хорошо окованным лезвием на пару футов возле острия. Ветераны показывали, как правильно держать пику, как левой толкать, а правой направлять в лицо или тело противника, которых изображали деревянные чурбаки. Показали и как правильно встречать конницу, вздумавшую атаковать их лоб - упирать пятку пики в землю, придерживая правой ногой, удерживая пику левой рукой, а правую держа наготове для меча или другого короткого оружия, которое им ещё не выдали.
- Встаньте плотнее, сволочи! Чем плотнее вы стоите, тем меньше шансов у врагов проникнуть в ваш строй! Потому что если один, а за ним другой и третий проникнут через вас дальше, то всем вам конец! Им только дай шанс - они вас всех порубят в рагу! Что? Вы не знаете, что такое рагу?! Господи, эти идиоты издеваются?