Степаненко Илья Васильевич : другие произведения.

Второе и третье

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:


Оценка: 6.00*3  Ваша оценка:
  • Аннотация:
    начал с третьей части, написал вторую, первую не успел, но... очень кушать хоцеця


   (есть такая поговорка, как "пьяный проспится, а дурак никогда", поэтому необязательно верить в то, что следующие части - вторая и третья - являются чистыми истинами и сигнализируют о том, что Юра действительно проспался, если верить в то, что в первой части описывалось его "раздвоение личности", к которому очень многие писатели (художники и поэты) рано или поздно приходят, как к старости человек способен приблизиться в любые годы жизни, если доверять поверью "много будешь знать - скоро состаришься и плохо будет спать", ведь мысль о старости закладывается очень глубоко в подсознание и, как бы человек ни мечтал в своей солнечной юности, что он вечно останется таким же, но... с годами он понимает, что своё они берут по любому (годы своего всегда добиваются!), так и безумие грозит каждому, кто встал на этот скользкий путь, постоянно напоминающий, что однажды к тебе в гости придёт "газонокосильщик", а со стороны это будет выглядеть, будто ты сам с собой разговариваешь, выясняешь отношения и кричишь в обмотанную чёрной изолентой деревяшку, которая тебе кажется "сотовым" (идёшь по улицам и громко-нервозно кричишь, потому что все с тобой здороваются и виду никакого странного не подают, хоть и знают, что ты "с приветом", но... зачем же говорить человеку такое, раз он постоянно один и ни с кем не хочет разговаривать, кроме себя, потому что наиболее оригинален, а все вокруг банальны и примитивны), а потом ты себя этой деревяшкой начнёшь бить по голове, повалишься на асфальт, потому что тебе будет казаться, что это не ты себя бьёшь, а кто-то на тебя нападает; какой-то очень опасный дьявол, которого все боятся и делают вид, что не видят его и потом тебе это объясняют, мол ты просто сошёл с ума и пытаешься покончить с собой)... В общем, вторая и третья часть выглядят, хоть и занимательнее, чем первая, но не достовернее. Можно было бы закончить этот рассказ про чердак окончанием части первой, но и это не совсем честно. Совсем честной будет публикация всего этого романа, где вторая и третья часть переписана и рассказывает о том, справился ли сошедший с ума Юра со своим призраком, схватившим его Аллу, если учитывать, что милиционеры на пляже ей рассказали про Писаку, но ничего не сказали о способностях Юры и она решила попробовать познакомиться с этим новым молодым человеком и действительно попала в заложницы. Так вот вся история началась, значит она должна продолжиться (на что требуется часть вторая) и - закончиться (часть  3), чтобы, как это называют, не получился "куб, состоящий из четырёх граней". То есть, вторая часть должна не только не уступать предыдущей по связности слов, но и доминировать, в чём и заключается общий смысл понятия "развитие".
  
  

Часть вторая

ГОРОД

  
   До того как всё началось, это был самый обычный город, в котором правили бал не только любовь, надежда и вера, а и ненависть, иногда предательство, вражда, лицемерие, жестокость и всё, что за сим следует. Но в один прекрасный день события в этом городе резко изменились, уступив место волосам, поднимающимся дыбом, бесчисленному количеству мурашек на тела населения, кошмарам наяву, и, конечно же, смерти, хоть и смерть среди всего происходящего - начавшегося в этот неожиданный день, не казалась самым страшным явлением; были вещи и пострашнее смерти. Юрий Владивостоцкий в этот день ещё не приехал; он приедет ночью, которая сменит этот день на следующий.
   Много чего произошло в течение всего дня. Вот несколько, казалось бы, незначительных событий, поскольку всё происшедшее в городе Чердак в течение всего дня, охватить сразу и описать в самом кротчайшем даже изложении, невозможно.
   Итак:
  

глава 1

ИСЧЕЗАЮЩИЕ

   — Папа, — обратился вдруг семилетний мальчик ни с того ни с сего к своему отцу, — а почему Лукьяновы так и не приезжают?
   Лукьяновы были друзьями семьи этого мальчика, жили в соседней квартире, и поскольку этого семилетнего Игорька интересовали самые младшие Лукьяновы - двое шестилетних братьев близнецов - с которыми ему никогда не было скучно, то он решил, что одному только его папе известна причина, по которой мать, отец (друзья матери и отца Игорька Егорова) и двое их сыновей не вернулись с поездки на дачу (а они обязательно должны были вернуться, ведь завтра будний день - старшим на работу, младшим в школу, в один класс вместе с Игорьком Егоровым).
   — Что-то, значит, случилось с ними по дороге, — легкомысленно ответил отец, не задумываясь ни о чём (позже он задумается), что с этими весёлыми и дружелюбными людьми может случиться: попали ли они в аварию и не отхаживают ли их всех четверых (а может и не всех...) сейчас в реанимации, особо не борясь за их души.
   — Вовка и Димка же должны приехать, — настаивал на своём тот, как будто, если будет постоянно об этом твердить и настаивать, соседи эти всё-таки приедут и через три-четыре минуты в дверь Игорька раздастся знакомый стук и Игорь до ночи с соседскими ребятами проиграет в карты, в прятки, в чижа, в пекаря и во что угодно.
   — Ну раз должны, — пожал отец плечами, — значит приедут.
   — А если не приедут? — мешал он отцу смотреть какой-то скучный боевичок и одновременно бестолково читать газету.
   — А если не приедут, то... — собрался отвечать отец, но звонок в дверь прервал его.
   Игорь тут же кинулся к двери.
   — Обязательно спроси "кто там?", — напомнил вслед ему отец, поскольку не всегда Игорь, прежде чем открывать коридорную металлическую дверь, задавал ей подобный вопрос. Но - слава Богу - ещё не случалось такого, что за металлической дверью стояла какая-нибудь шпана в натянутых на лица мотоциклетных шапочках, пожелавшая зайти "в гости" без приглашения (незваный гость хуже татарина), по возможности избить, а если повезёт, то и зарезать кого-нибудь из хозяев и максимально обчистить квартиру, лишь бы только были завтра деньги на "кайф".
   — Спрошу-спрошу, — пообещал Игорь, наученный горькими пилюлями, в виде отцовских и материнских (если не считать многих соседских) "нравоучений".
   И услышав за дверью "я" голосом своего восьмилетнего приятеля Кости, он отворил дверь, щёлкнув прежде замком.
   — Брат мой не у тебя? — спросил он, забыв поздороваться, хотя, судя по его виду, этому парню было не до здоровья.
   — Нет, — тут же ответил Игорь, обратив внимание на его взволнованный вид. — А что случилось-то?
   — Не знаю, — потупил он голову. — Люди многие в нашем городе исчезли, — ответил он.
   — Как, исчезли? — не понял Игорь.
   Они так и разговаривали через порог, словно по иному и не могли.
   — Отец мой сегодня зашёл в магазин и не выходит,— начал тот рассказывать.— Я уже устал его ждать в машине, и вышел. Захожу в магазин, его там нет. Выхожу из магазина - машины нет. Или мужик сегодня какой-то в туалет зашёл. Мы с пацанами сидели на скамейках, а он так полчаса и не выходит из туалета. Влас уже подкрался к толчку, чтоб посмотреть, как этот мужик там дрочит, но глаза у него на лоб чуть не полезли: он ещё дёрнул за дверь, а там пусто было. Да много чего я сёдня заметил...
   — А Вовик с Димоном тоже не приехали, — поделился с ним Игорь. — Они давно уже должны быть дома, а их всё нет.
   — Я и говорю, что-то странное в городе происходит, — произнёс Костик. — Брат мой пошёл мусор выносить, и с концами.
   — А ещё что ты видел? — Нет, он не не верил своему приятелю Косте, просто он пугался, слушая и понимая по-своему всё это, но ничего не мог с собой поделать, продолжая интересоваться.
   — Менты какие-то гоняют по всему городу на УАЗике, — отвечал тот, — одного пацана затолкали в машину. Прикидываешь - шёл пацан с матерью за руку, проезжает мимо на всей скорости "УАЗ", дверца открывается и из УАЗа высовываются руки - семь или восемь их там было, этих рук - и хватают пацана. Мать визжит, пацан орёт, но дверца захлопнулась и приглушила вопли пацана. Нормально, да?
   — Ни хрена себе! — тихо - задумчиво - отреагировал Игорь.
   — И ещё... одно произошло... — говорил он медленно, словно гадал: говорить или не говорить. Но три или четыре секунды молчал.
   — Что произошло? — нарушил Игорь образовавшуюся тишину.
   — Автобус сегодня ехал, — нехотя отвечал Костик. Он, возможно, думал, что Игорь не поверит в то, что он скажет. Но Игорь в этот день мог поверить во что угодно, да и вообще, он не отличался особой проницательностью и иногда запросто чёрное мог назвать белым. — Автобус, переполненный пассажирами... Он гнал со всей скорости... — Но, видимо, решил не рассказывать это и перейти к самому главному: — Чёрные руки из асфальта вылазили, как в том фильме, помнишь?
   — А, помню, — вспомнил он фильм ужасов "Чердак-3", — его ещё по роману этого писателя сняли... — не мог он вспомнить фамилию писателя, — ...ну, которым твой отец зачитывался. "Чердак и вселенная", "Бог Чердака"... И что, правда те чёрные руки из асфальта торчали?
   — Не торчали, — заметил тот. — Вылазили. И залазили, утаскивая пять или шесть прохожих за ноги. И автобус провалился... — случайно вылетело из него. Но про автобус он рассказывать не стал, хоть Игорь его и уговаривал.
   Они ещё говорили некоторое время, пока Игорь его не прервал: — Погоди, Костик, не рассказывай, — обратил он внимание на распахнутую настежь дверь своей квартиры, — я дверь пойду прикрою, а то её сквозняком распахнуло. — И побежал закрывать дверь. Но...
   ...В квартире было тихо и темно... Должен был гореть на кухне свет, да и в комнате свет должен был гореть, и моноблок с отцовым боевичком должен был работать... Но складывалось такое ощущение, что отец Игоря уже давно куда-то уехал... Не в роддом ли, к жене, долго - упорно - дожидаться рождения второго своего ребёнка? Вряд ли.
   Игорь вошёл в квартиру, так и не прикрыв за собой распахнутую сквозняком дверь. Сумерки этим вечером сгущались очень быстро, потому за окнами Игоревой квартиры было уже полутемно. Игорь включил в большой комнате свет и убедился, что отцово место (кресло, в котором он пару минут назад читал газету и одновременно сто первый раз просматривал надоевшего уже агента 007) пусто. Потом он выскочил в коридор, но Костика уже не было, и металлическая коридорная дверь была закрыта, хоть Игорь и не слышал щелчка замка - дверь эта громко закрывается. Он хотел было войти назад - в квартиру, но... дверь захлопнуло сквозняком перед самым его носом.
  

глава 2

ПУГАЛО

   Две девочки-близняшки сидели на веранде бабушкиного частного дома, любуясь закатом. Дом располагался на окраине города, на пригорке, с видом на живописный Уссурийский залив. Под верандой глаза мозолил небольшой четырёхсотовый огородик, за ним невысокая оградка, пыльная дорога, один конец которой ведёт к выходу из этого квартала, другой - к развилке спуска в сторону пляжа и подъёма в сторону небольшого заброшенного кладбища, расположенного на невысокой сопочке и готового к сносу и застройке АЗС или автостоянки, хотя наверняка автостоянку и АЗС очень скоро снесут и выстроят какой-нибудь многозвёздочный отель. Однако, этим вечерам девочкам ничего не мешало любоваться закатом и предаваться детским мечтам и фантазиям (именно в этот вечер близняшек Катю и Марину охватил какой-то небывалый "полёт фантазий"). Огородик, хоть и мозолил глаза, но не зря: на нём ничего, кроме сорняков и полыни с крапивой и всякой дребеденью, не росло, и папа после бабушкиной смерти планировал скосить всю эту дрянь и соорудить что-нибудь современное, вроде площадки для гольфа или бассейна для удовольствия своих шестилетних, но уже довольно симпатичных дочек. И дочки знали о мыслях своего доброго и всегда хорошего папы (в смысле "хорошего", положительного во всех отношениях). Но этим вечером им было не до будущего бассейна, они проболтали весь вечер о каких-то волшебниках, магах чародеях, о ведьмах, колдунах, вампирах, оборотнях, о снежном человеке, о посёлке Лунатик..., о милицейских УАЗах, рассекающих по городу, как будто началась какая-то ВЕЛИКАЯ АМНИСТИЯ, и о "чёрных руках, вылезающих из асфальта"... Проболтали и не заметили, как солнце исчезло за полуостровом Муравьёв-Амурский и вокруг слегка стемнело.
   Марина первой прервала увлекательную тему о Снежных Крестах: — Кать, глянь! — резко изменила она тон, в то время как взгляд её упал на огород.
   Катя глянула и глаза её чуть на лоб не полезли: посреди огорода стояло высокое, трёхметровое огородное пугало; натуральное пугало, каким многие дачники пытаются отпугивать от своих огородов; большой деревянный крест с резиновой маской-головой какого-то страшилища; деревянный крест слегка обит паралоном, для придания пугалу формы человеческого тела, и сверху на всё это - на длинные штаны, болотные сапоги, увеличивающие размер полутораметровых ног - был натянут модный длинный китайский плащ, какие сейчас носят состоятельные люди для придания им особой солидности.
   — Что это за ерунда? — отреагировала Марина на огородное пугало. Но изумило девочек не само пугало... Вечер выдался душным и безветренным, а пугало это слегка покачивало, как будто ветер всё-таки поддувал - и поддувал неслабый.
   — Пошли-ка отсюда, — сказала Кате Марина, хоть та уже и сама открывала дверцу и входила в чердак. Они вдвоём направлялись к лестнице; она располагалась посреди чердачного помещения и спускалась внутрь дома. Просто девочкам скорее нетерпелось быть рядом с мамой, папой и больной бабушкой (хоть она была больна раком и сварлива, но ощущать домашнее тепло было куда приятнее, чем сидеть на веранде и смотреть на это покачивающееся пугало, которое непонятно откуда взялось и своим необычным видом прогоняло мурашки по всему телу).
   И за весь вечер девочки так и не рассказали родителям ничего, хоть и очень сильно хотели, но... они как будто думали, что если они что-либо расскажут своим родителям о пугале, то те подойдут к нему и попытаются снять хотя бы плащ; тут-то пугало и... оживёт, и... начнутся НЕПРИЯТНОСТИ (во всяком случае, девочки так считали).
   Так близняшки и уснули в одной кроватке, не сказав родителям ни слова о пугале. Снился девочкам, естественно, один и тот же сон (им очень часто одинаковые сны снились). И этот сон счастливым не был. Он был кошмарным. И отец, словно чувствуя, что дурной сон девочек вот-вот дойдёт до апофеоза, подошёл к дочерям среди ночи и разбудил их...
   — Поднимайтесь, пойдём, — проговорил он им, лишь те продрали глаза. — Мама уже там.
   — Куда пойдём? — как по привычке спросили девочки; только на этот раз у них совпало один и тот же вопрос задать в голос.
   — На улицу, — ответил им отец. Он был хладнокровен, но от тона, которым он предлагал дочерям прогуляться, мурашки по спине пробежать могли бы не только у этих светловолосых близняшек. Тон его как будто "глубоко сожалел": "не стоило вам жить в этом доме - в этом городе; лучше бы вы родились на свет где-нибудь в Африке или на луне. Но, раз уж так случилось, то пеняйте теперь на себя".
   — Среди ночи? — спросила уже только Марина. — Что там делать?
   — Пошлите-пошлите, — не менял он тон, хоть он у него и выглядел уже каким-то неопределённым, — не пожалеете.
   Катя с Мариной переглянулись. Они не забыли про пугало. Но больше всего их сейчас беспокоило, что их "добрый и всегда хороший" папа имеет в виду: что там на улице интересного среди ночи?
   — А может нам вовсе необязательно сейчас туда идти? — спросила его дочь Катя.
   — А что?— слегка усмехнулся он,— вы огорода боитесь?, или кладбища?
   — Пап, — заговорила Марина, — ты что, знаешь, что на огороде... — хотела она сказать "пугало появилось", но передумала и сказала другое: А почему ты про огород спросил?... Что там на огороде?
   — Да ничего особенного, — отвечал с каким-то странным удовольствием, — пусто, как раньше. Здоровяк тот ушёл сразу, как мы с мамой вышли полюбоваться звёздами и яркой полной луной. Так что можете быть спокой...
   — Какой здоровяк? — опять спросили девочки в голос, как в какой-то кинокомедии.
   — О! Огромный, трёхметровый парень, — восхищённо отвечал тот. — Он был в длинном кожаном плаще, но даже этот плащ ему мал был при его РОСТЕ! Представляете?! Он стоял посреди огорода, и когда мы вышли, мы даже за пугало его приняли. Но он как увидел нас, сразу сорвался с места и потопал куда-то в сторону кладбища. Шаги у него, скажу я вам! Аж земля содрогалась... Ну да ладно, заболтался я что-то. пойдёмте же уже! Нельзя такую ночь пропустить.
   — Да что там такое-то?! — всё не могли понять девочки, хоть уже и одевались, словно загипнотизированные.
   — Звёздное небо!— опять его тон стал восхищённым.— Красота!! Вся вселенная как на ладони! Такой ночи вы больше никогда не увидите.
   И правда, на небе было более чем здорово: такое ощущение, будто на тебе надеты стереоскопические очки, сквозь которые можно смотреть не только стереофильм в стереозале кинотеатра Чердак, а и а и телевизор и вообще всё что угодно, получая не меньший стереоэффект. Если раньше звёздное небо выглядело почти как на картинке, то теперь, казалось, можно было в это небо заглянуть как можно глубже. Это действительно была КРАСОТА. Но когда они втроём вышли на улицу, то весь звёздный небосвод ("всю вселенную") заслонил собой... огород... Вернее, мать Оксана. Она стояла посреди огорода, на том самом месте, где девочки увидели невесть откуда взявшееся пугало, и сразу как увидела вышедшего из дома мужа и дочерей, замахала им руками и закричала:
   — Олег, заведи девочек обратно в дом, а сам иди сюда!
   Что она там увидела, с далека разглядеть было невозможно: всё заслоняла собой полынь и трава по пояс. Но Олег тут же исполнил требование жены; он всегда привык исполнять требования этой влиятельной женщины.
   — Что там такое? Ну-ка, идите пока в дом, как мама сказала, — суетливо обратился он к дочерям, заводя их в комнаты, мимо похрапывающей бабушки, в детскую спальню. — И на улицу не выходите, а то мама ругаться будет, — нестрого предупредил он их, тут же выскакивая на улицу и мчась со всех ног в огород. Что же, чёрт возьми, там такое приключилось?!
   Когда он подбежал к жене, то первым делом обратил внимание на то, какая она была бледная (хоть и яркий свет полной луны недостаточно позволял разглядеть цвет её лица) и перепуганная. Только после он глянул под ноги...
   Оказывается, посреди огорода располагалась какая-то могильная яма, только эта яма отличалась от всех остальных своим объёмом: она была немного шире и немного глубже обычных стандартов, устанавливаемых могильщиками. А дно её было завалено изуродованными человеческими телами. Семь или восемь трупов там лежало. Но больше поражало то, как они выглядели... Олега тут же вырвало. Жене его нечем было создавать дуэт мужу - она восьмой день проводила лечебное голодание и всегда предпочитала сидеть на диете.
   К их дому тем временем подъезжало восемь милицейских УАЗиков. Они ехали друг за другом, неторопясь, видимо, чтоб не поднимать шум, и также - гуськом - сворачивали на подъездную дорожку, к дому, где в данный момент похрапывала больная раком старушка и две её внучки не могли заснуть.
   Эти УАЗы никто не приглашал в гости. А даже людям, наполнявшим эти УАЗы, было небезызвестно, что незваный гость хуже, чем "хуже татарина".
   Двумя-тремя секундами позже, бабушка проснулась от собственного крика, как будто ей всё ещё было шесть лет, она боялась темноты и каждую ночь её мучили кошмары.
  

глава 3

ПЕРЕКЛЮЧАТЕЛИ

   Поскольку, в городе Чердак, в школах, институтах и училищах летние каникулы выпадали исключительно на август месяц, то учащиеся в конце июля того праздника не ощущали, какого ощущали дети начальных классов всех остальных российских школ, в конце мая. В Чердаке все больше были озабочены учёбой и заботой о будущем, нежели отдыхом и умением ежедневно убивать время, но забота эта не мешала всем не отличаться от обычных учеников, которые не живут в городе Чердак. Не мешала эта забота, например, любить и ревновать: одним - любить, другим - ревновать.
   Например, в ПТУ-9 в конце июля появился новичок - первокурсник, и сам не ожидал от себя, что в первую же перемену подойдёт к одной из девушек-второкурсниц.
   Девушек было трое, они стояли у подоконника и о чём-то шушукались. Но новичок мог бы подойти к каким-нибудь другим девушкам, но подошёл он именно к этим, и заговорил не со всеми сразу, а с одной из них:
   — Лола?— подошёл он к ней и уточнил, действительно ли её так зовут. Это была очень красивая девушка; возможно, самая красивая во всём училище. Но новичок этот в сравнение с ней выглядел... мягко говоря, недоноском. Но подошёл он не просто так. — Тебя Лолой зовут?
   — Наверное, — нехотя ответила та, уныло поглядывая на этого "ребёнка". — А что?
   — А ты меня не помнишь? — продолжал он своё обращение. — Мы с тобой в соседних квартирах жили, а в одиннадцать лет родители увезли тебя сюда, в Чердак. Не помнишь?
   — Так в Чердак они увезли её или в одиннадцать лет? — решила поумничать одна из подруг этой очаровашки.
   — Помолчи, Рэмба, — попросила её вторая подруга. — Не мешай мальчику, пусть говорит.
   — А что я помнить-то должна? — разговаривала она с ним в тоне воспитательницы детского сада.
   — Переключатель,— ответил он ей. Ответил всего одно слово, и это слово тут же всё всколыхнуло в голове Лолиты... Она всё вспомнила...
   — Девчонки, идите в класс, — попросила она их. — Нам поговорить нужно. Я потом всё расскажу.
   Те, как-то странно переглянувшись, удалились.
   — Я про переключатель забыла, — сказала она, оставшись наедине с новичком, так, что даже неподалёку никто не сидел. Голос её был слегка встревожен. — А что с ним теперь?
   — Теперь он на Чердаке,— ответил новичок.— Теперь уже в некотором смысле поздно. Но в другом смысле, ещё не всё потеряно. Тайник находится на втором морском кладбище, но ты ж не полезешь туда.
   — Это где? — не поняла та.
   — На Суходоле, — ответил он. — Сейчас там вода, а раньше...
   — Знаешь что, — заявила она ему, — меня достал уже и Чердак и переключатель и всё на свете! Время-то много уже прошло с тех пор, а оно так и не начинается.
   — Оно может начаться в любую секунду. Я ведь неспроста перевёлся в эту фазанку из Владивостока, и подошёл к тебе сегодня тоже не просто так. Сон мне вчера нехороший приснился. И, я думаю, уже этим же вечером ВСЁ и начнётся.
   — А по-моему, ты просто блефуешь, — заметила она ему.
   — С какой стати мне именно сегодня блефовать?
   — Не знаю, — пожала та плечами. — Я уже мало чего понимаю. Столько времени прошло. Иди-ка ты, Витёк, погуляй куда-нибудь, пока тебя мой парень не увидел.
   — Смотри, как бы не пожалела, — проговорил он, уходя, довольно зловеще.
   — Не верю я уже во всё это, — бросила ему вслед Лолита и усмехнулась про себя: "столько времени прошло, а он всё успокоиться и позабыть этот долбанный переключатель не может!"
   Виктор Кадреченко вышел на улицу, чтобы "стрельнуть" несколько сигареток, поскольку свои он сегодня утром из-за дикой спешки забыл дома. Только девушка (женщина) могла нырнуть на дно бухты Суходол (где нырять, Лолита могла бы найти лучше, чем её полузабытый друг (не друг, а просто сосед) детства Кадреченко) и отыскать там под водой разрытую могилу, простоявшую в таком положении не одну тысячу лет, а на дне могилы и переключатель (вообще, переключателей много и в городе Чердак и в некоторых других городах, но тот, что расположен на дне могилы "затонувшего" - или "второго морского" - кладбища, наиболее из всех доступен). Но, раз её уговорить на это сейчас итак трудно, то Виктор Кадреченко решил смириться и во всём положиться на волю Господнюю.
   На улице стояло несколько кучек "смолящих" ребят и, если незаметно по всем пройтись, то на пару пачек можно насобирать сигарет. И Виктор собрался было отправиться в путь, попрошайничать, но...
   — Здорово, хрен моржовый!— услышал он позади себя чей-то незнакомый голос, по всей видимости обращавшийся непосредственно к нему...
   Виктор обернулся. Перед ним стояли четверо третьекурсников. Это были ребята того самого типа людей, который таким как Виктор лучше обходить десятой улицей, рискуя остаться без денег, избитым и - по возможности - изнасилованным. Тот, что обращался к Виктору, был выше всех своих товарищей и выглядел солиднее и значительнее. Он покуривал дорогую американскую сигару, и Виктор уже мог бы попросить этого парня оставить ему докурить, но делать этого Виктор не стал; вместо этого он спросил у парня с сигарой в фиксах:
   — Это ты мне? — голос Виктора не подвёл и не получился как у перепуганной маленькой девочки.
   — Должно быть, — ответил тот сквозь сигару, — раз ты обернулся. Как делишки, моржовый хрен?
   Некоторые из ребят неподалёку прекратили общаться и устремили всё своё внимание на "неудачника-новичка" и затеявших с ним беседу приблатнённых третьекурсников.
   — Не называй меня так, — проговорил Виктор совершенно без эмоций в голосе.
   — А как тебя ещё называть?— полюбопытствовал тот таким же пустым тоном, словно передразнивал. — Шкурой от хрена? Или просто волосами?
   — У тебя какие-то проблемы? — поинтересовался Виктор у того, и сразу заметил как его надменная улыбочка превратилась в ухмылку.
   — Ты упасть не хочешь?— полюбопытствовал у него тот вместо ответа.
   Уже никто не курил на улице, все запечатлели внимание на разговоре; многие даже приблизились на несколько шагов.
   — Да в чём дело-то? — делал Виктор вид, что ничегошеньки не понимает, хотя прекрасно догадывался в чём дело.
   — В дерьме твоего чайника, — ответил ему один из троих товарищей короля этого училища. Но Виктор ничего не услышал, потому что в глазах у него на некоторое время потемнело, и он рухнул на асфальт. Кулак "короля" перед этим вылетел незаметно, и Виктор даже сообразить ничего не успел, только обнаружил как изо рта у него что-то тёплое сильно текло, когда в глазах прояснилось и он обнаружил, что находится на пыльном и украшенном окурками асфальте.
   — Теперь понял, в чём дело? — спросил его "король", сразу как попал в поле зрения Виктора. — Или на тебя поссать?
   — Ты недоволен тем, что я подошёл к твоей девушке? — произнёс ему Виктор, не успевая сплёвывать кровь, текущую из разбитой губы. — Так ты спроси её, почему я подошёл. Я ведь подошёл не для того чтоб познакомиться.
   — А если я тебе сейчас ногу сломаю, ты сможешь подходить? — спросил его тот, пока он поднимался с асфальта, и одновременно пнул его по кроссовку, так, что Виктору опять пришлось упасть.
   И спасло этого паренька то, что трое подружек (в числе которых была Лолита) ничего не подозревая вышли на улицу покурить...
   — Чё ты делаешь, идиот?! — налетела тут же Лолита на своего парня, но не налетела, а просто спросила. — Нафига ты избил его?
   — Он к тебе приставал, — ответил тот, мило улыбнувшись своей девушке. — Имею я право постоять за тебя?
   — Ну и балда ты! — ласково произнесла она, уводя в сторону входа в здание ПТУ. — Пошли за мной.
   — Да, дорогая, — подчинялся он ей.
   — Встань-ка, разговор есть, — подошла к Виктору девушка по прозвищу Рэмба.
   Виктор поднялся и отошёл с ней чуть в сторонку, чтоб развесившие уши первокурсники, столпившиеся поглазеть на завершившуюся "разборку", ничего не услышали.
   — Лолка нам тут кое-что о тебе рассказала, — заметила она ему. — А ты, насколько я понимаю, не зря решил поступить к нам в училище.
   — Да, — согласился он с ней. — Где-то у вас в училище какие-то странные вещи происходят. Ты же знаешь, как это место найти?
   — Тут любой это место знает, — ответила она. — Подвал. Туда даже сантехники не заходят. Но училище несмотря ни на что не закрывается.
   — Здорово! — восхищённо, но не громко, произнёс Виктор. — Подвал, это то что надо!
   — Ты с ума спятил, — также тихо говорила с ним та. — Уезжай из этого города, пока не поздно; до вечера ещё успеешь. Что тебе дома-то не сидится? Вообразил себя Спасателем!
   — Я и есть Спасатель, — нехотя проговорил тот. — Если б я не поступил в училище, подвал бы меня не принял?
   — Не принял - не то слово, — ответила Рэмба. — Он бы тебя с лица Земли стёр.
   — Благодарю тебя за "наколку", — распрощался он с ней. Другими словами: спасибо за подсказку о подвале, но под ногами сейчас не мешайся. — А мне пора подготавливаться к путешествию в подвал.
   — Ты псих, — проговорила она ему вслед. — Просто сумасшедший!
   — Я знаю, — согласился тот. — Но ничего не могу с собой поделать. Это сильнее меня.
   Когда Виктор вошёл в класс, многие поглядывали на него с презрением, поскольку на спине у него остались следы от плевков, пыли и к заднему карману приклеилась выплюнутая кем-то жвачка и аккурат к ней окурок со следами помады на фильтре. Кто-то посмеивался. Но Виктор не обращал ни на кого внимания; он был занят мыслями - строил план. Машинально сел за свободную парту и погрузился в размышления ещё глубже.
   Кто-то с передней парты повернулся к Виктору и прервал его размышления:
   — Убегай из фазанки, пока не поздно, — предупредил он его шёпотом, чтоб никто "посторонний" не услышал.
   — Это почему же? — спросил в ответ Виктор.
   — На тебя глаз положили, — ответил тот. — А Маргарин - зуб.
   — Кто такой Маргарин? — спросил Виктор, словно и не догадывался.
   — Тот, кто тебя на перемене чуть не обоссал, если б баба его не выскочила. Чё ты ей сказал такого, что она впряглась за тебя? А с Рэмбой вы о чём разговаривали?
   — Всё тебе надо знать!
   — Ну не говори, если не хочешь. Ты только не сиди сейчас долго, а ноги быстрее делай, если хочешь живым и здоровым остаться. Маргарин, он чемпион района по кикбоксингу.
   Но тут в класс вошёл преподаватель, и Виктор решил, что "ноги делать" уже поздно.
   — Да не обращай ты на Тута внимания, — говорил он о преподавателе по прозвищу Мумия Тутохломона-6. — Он же Мум-Тут! Тормоз. Вставай и иди внагляк.
   — Как скажешь, — пожал Виктор плечами и поднялся с места. Ему действительно пора было уже идти: план назрел сам собой, Виктор даже не ожидал от себя такого, что не надо больше голову ломать.
   — Вы далеко собрались, молодой человек? — тут же поинтересовался у него преподаватель.
   — Скоро вернусь, — соврал ему Виктор в ответ.
   — Скоро будет уже очень поздно,— решил поумничать преподаватель, но Виктор прошёл мимо него с таким видом: "попробуй останови!"
   Он вышел в пустой коридор, хотя перед этим предполагал, что в коридоре этом его обязательно будут поджидать Маргарин со своими дружками.
   Он знал, как входить в подвал: был один потайной ходок, о котором даже сантехники - всегда запирающие подвал - ничего не знали.
   Здание училища состояло из четырёх этажей: четыре коридора с различными кабинетами располагались друг над другом и соединяла их между собой лестница, по которой в данный момент и спускался Виктор с третьего этажа. На втором этаже в конце коридора резалась в карты неподалёку от уборной небольшая группка третьекурсников, и когда Виктор спускался мимо второго этажа, головы всех шестерых игроков тут же повернулись в сторону этого парня.
   — О!, говнюк! — обрадовался один из них. — Говнюк, иди сюда! — крикнул он ему приказным тоном.
   — Некогда, ребята, — ответил ему Виктор, проходя мимо.
   — Стой, урод! — заорали ему уже угрожающе. — Мы тебя только изобьём и обоссым. И всё. А если будем догонять, то тебе только хуже будет! Выход заблокирован.
   Но Виктор не останавливался. Маргарина среди тех ребят не было; должно быть, он ожидал его на улице, но для того чтоб войти в подвал, не обязательно было выходить на улицу, обходить здание и взламывать замок подвальной двери. Виктор спустился на первый этаж, прошёл в конец коридора, отодрал несколько трухлявых досок от заколоченного прохода к старой заброшенной шахте, где когда-то давным-давно между четырьмя этажами училища ездил грузовой лифт. Виктор завернул за угол тёмного коридорчика и нащупал руками вход в шахту, где створки лифтовых дверец отсутствовали, и осторожно начал спускаться вниз: этаж был хоть и первый, но шахта уходила под землю ещё на пять-шесть метров.
   Очутившись на дне шахты, Виктор уже слышал с первого этажа голоса, типа: "вот козёл, в подвал полез!"; "куда он денется! - вылезет когда-нибудь!" Но тут кто-то решил взломать замок уличной подвальной двери, и голоса, сопровождаемые ежесекундным матом, тут же быстро удалились.
   Но Виктор решил оказаться в подвале быстрее, чем эти парни успеют взломать уличный замок. И он нащупал в одной из четырёх стен шахты отверстие. Оно было очень узким и находилось возле дна, так что нужно было пробираться ползком. И Виктор не обращал внимания на пару испражнений, в которые залез рукой (откуда они здесь взялись?!), когда ложился на пол и наскоренько пытался проскользнуть своим худощавым тельцем через отверстие в стене.
   За стеной шахты лифта оказался небольшой вертикальный коридорчик. Виктор только нащупал проржавевшие, покрытые грязью и пылью металлические скобы, торчащие из каменной стены, и полез наверх. Хоть он и старался опередить этих освирепевших от злобы на него третьекурсников, но по скобам не нёсся сломя голову, чтоб не свернуть себе шею в этой кромешной тьме и не остаться здесь лежать до тех пор, пока здание не начнут сносить.
   Когда Виктор взобрался по скобам до подвального уровня, то дорогу в основные помещения ему создавал миниатюрный тоннельчик, через который когда-то проходили трубы газоснабжения. И, опять же, сухощавому телу Виктора едва-едва подошёл этот тоннельчик; семь метров Виктор с трудом прополз через эту лазейку, и ещё когда полз, уже слышал как те ребята тщесно ковыряют замок подвальной двери. Но Витя был уже в подвале, и он не думал, что этим третьекурсникам когда-нибудь удастся взломать замок, если они не додумаются притащить какое-нибудь огнестрельное оружие или динамит. Подвал словно какую-то дьявольскую УВЕРЕННОСТЬ вселял в Виктора; и он чувствовал себя на 100%, пока в самом дальнем углу подвала не увидел какой-то тусклый бледномолочный свет, как будто там светилась в миллиард раз уменьшившаяся луна...
   За парадной (уличной) подвальной дверью, кроме голосов взбешенных упорным замком третьекурсников, раздался ещё и голос одного из сантехников училища. Виктор всё это слышал:
   — Головки зачесались? — неожиданно подошёл к ребятам сзади подвыпивший сантехник. — Срочно подрочить приспичило? Что вам надо в подвале, малыши?
   — Сам ты хрен моржовый! — раздался в ответ грубый голос Маргарина. — У нас для этого мочалки есть. А ты, гандон, открывай давай эту ё...аную дверь, пока по ней не потекли твои мозги с яйцами!
   — Да бога ради, ребята! — залепетал тот. — Я просто спросил, да и только. Нате ключ; мастурбируйте сколько вам влезет, если приспичило. Я не... — Но приглушил его мощный удар. всего один удар, и болтливый плюгавенький сантехник больше не разговаривал. Один только ключ, подчиняющий себе замок и открывающий его, нарушал тишину. А до следующей перемены ещё до-о-олго.
   Но Виктор уже не слышал этот ключ с замком. До этого он подошёл к "свечению" и обнаружил, что всё это вовсе не в миллиард раз уменьшенная планета луна, уныло валяющаяся в углу подвала, а... человеческая рука... Она торчала из небольшой прощелины в стене и словно являлась частью трупа какого-то огромного - трёхметрового - человека; такая огромная была рука. Но Виктору не казалось, что тело этой руки мертво, потому что рука излучала свет полнолуния и сама была цвета яркой ночной луны. Но лежала она неподвижно.
   Неподвижно лежала эта рука до тех пор, пока Виктор не подошёл к ней и не взглянул на неё испуганно и удивлённо. Тут-то рука эта и ожила, сразу как за подвальной дверью донёсся мощный удар, наверняка нанесённый Маргарином подвыпившему и оттого нахальному сантехнику. Пальцы руки зашевелились и сама она стала подниматься и двигаться, чтоб схватить опешившего перед ней парня за ногу. Тут-то Виктор и опомнился, сорвавшись с места и кинувшись в противоположный угол подвала. Рука же в это время разительно изменилась: свет исчез; она потемнела так, что приобретя цвет самой замогильной подземной тьмы, всё продолжала и продолжала темнеть, становясь до того чёрной, что невооружённый глаз такая темнота могла бы запросто ослепить.
   Когда эта рука схватила за ногу убегающего Виктора, она оказалась ещё длиннее: этакая семиметровая рука в мгновение ока скользнула за убегающим Виктором, схватила его за щиколотку и потащила назад, откуда он побежал.
   Замок тем временем поддался ключу и подвальная уличная дверь наконец-таки открылась и впустила в своё помещение эту шумную и матершинную группу народа.
   — Заскакиваем! — радостно закричал последний. — Я этого засранца слышал, он в подвале! — Этот последний - восьмой - человек заскочил и дверь за ним захлопнулась, словно сквозняком... Захлопнулась и больше не открывалась.
   Подвыпивший сантехник со свёрнутой Маргариновой ногой челюстью, долго не мог прийти в сознание. И когда из подвала начали доноситься неузнаваемые душераздирающие крики, сопровождаемые яркими вспышками света, грохотом и электрическим треском с вибрацией всего здания, сантехник только-только начал приходить в себя, открывать глаза и соображать, что к чему и где он находится. Слава Богу, память к нему всегда очень быстро возвращалась.
   В классе Лолиты и её верной подруги Рэмбы шёл урок физики. Две эти девушки сидели за самой последней партой и перелистывали подборку журналов "ОНА", когда откуда-то снизу - словно из-под земли - начался грохот, треск и нечеловеческие вопли, как будто там - под землёй - проходило одновременно десять казней на электрических стульях. Но когда здание содрогнулось, все девушки повскакивали с мест, одни то-лько Лолита и Рэмба продолжали сидеть, и в голове обоих были одинаковые мысли: "Фомы неверующие! Их же ни один раз предупреждали, чтоб к подвалу даже близко не подходили, нет - они помчались за этим чёртовым новичком, как стадо болванов! Теперь получают своё".
   Здание ПТУ затряслось и в две минуты в нём не осталось ни единого человека. Все - равно как и Лолита со своей подругой - были на улице и сгрудились вокруг входа в подвал, затоптав с трудом поднимающегося на ноги сантехника.
   Подвальная дверь была заперта наглухо, но кто-то изнутри её вышибал сквозь неутихающие вопли ужаса и адских мучений, сопровождаемых всё теми же яркими вспышками, электрическим треском, гудением какого-то мощного трансформатора и страшным грохотом, как будто там, в подвале, никак не может закончиться какое-то СУПЕРЗЕМЛЕТРЯСЕНИЕ.
   Долго этот кто-то вышибал изнутри подвальную дверь, но всё-таки вышиб, и взору учащихся открылась кошмарная картина происходящего в подвале. Никто не осмелился на это всё смотреть - все отводили глаза в сторону; многие уже давно ушли подальше от подвала. И никто не взглянул на единственного из уцелевших. Это был не новичок, а один из компании Маргарина; он не хотел идти со всеми в подвал, но виду старался не подавать, и, хоть в отличие от остальных ни малейшего зла на новичка этого не держал, старался вести себя "естественно". И КАК он за это поплатился...
   Весь белый - бледнее излучавшей лунный свет "мёртвой" руки,- всклокоченный (волосы наверняка устали уже дыбом стоять), лицо в шрамах и ожогах, этот парень выходил медленно, и пугливо озираясь по сторонам, он всё время что-то бормотал. Но все слышали, что он бормотал, хоть и многие затыкали уши или делали вид, что всячески стараются игнорировать его. Но это ему не мешало повторять и повторять, что в подвале ПЕРЕКЛЮЧАТЕЛИ, и что туда лучше не заходить, потому что там ПЕРЕКЛЮЧАТЕЛИ... Он готов был всю свою жизнь повторять, какой бы бесконечной или мизерной она ни оказалась. И он повторял о ПЕРЕКЛЮЧАТЕЛЯХ.
  

глава 4

МИЛИЦИОНЕРЫ

   В самом конце улицы Крысюга (бывшей ул. Лесной) стоял всего один дом. Частный дом. Жил в нём молодой начинающий писатель (22 года). До смерти своей жены, писатель этот работал в юмористическом жанре - этаком жанре абсурда, в стиле Даниила Хармса. Но когда однажды вернулся домой и обнаружил свою супругу сидящей в её любимом кресле перед включённым телевизором, всю в крови и с перерезанными венами (окровавленный кухонный ножик для чистки картошки всё ещё сжимала её неподвижная рука), то, несколькими неделями позже, в городе (Чердак) начали происходить очень странные вещи, и молодой вдовец, прослушав несколько новостей и несколько милицейских сводок, неожиданно для себя вернулся к творчеству и... изменил жанр - теперь в его произведениях юмора почти не было, а было много таинственного, загадочного и студящего кровь в жилах. Может, писатель этот (кстати, звали его Андрей Стулов; печатался он под псевдонимом "ОХХО") и собирался написать что-нибудь смешное, но в результате импровизации так или иначе получалось страшно: чем страшнее, тем интереснее - тем труднее оторваться от рассказа. Чем больше времени проходило после суицида Елены Стуловой, тем пустыннее становилось на и без того маленькой улице Крысюга; если раньше неподалёку от дома писателя могли слышать голоса играющих детей, лай какой-нибудь собаки или ещё что-нибудь, то теперь даже вороны не каркали.
   Не заасфальтированная улица была обнесена лесом. Дорога за Андреевым домом превращалась в сплетение лесных тропинок, которые выводили на заброшенное шоссе, пересекающее обширную часть тайги и несколько гор, создававшее сокращённый путь до Находки; теперь же от шоссе этого остался один только десятикилометровый огрызок. Начинался этот огрызок от бывшей шахты и заканчивался старой заброшенной церковью, переоборудованной когда-то молодыми баптистами из здания заброшенного морга-крематория. Ходят легенды, что церковь бросили не просто так и не потому что какие-то крутые ребята выкупили у баптистов это здание для размещения своей "хазы" а потом передумали; легенда утверждает, что во время одного из богослужений, кто-то напустил в здание бывшего заброшенного крематория какого-то ядовитого газа и, спустя три-четыре минуты, церковь в одно мгновение превратилась в могилу. И, после недолгих работ милиции и всего остального, верующие жители Чердака про эту "церковь" машинально забыли. И, поскольку мало кому было известно о случае с ядовитым газом, то сведения об этом просочились только спустя несколько лет, когда неподалёку за окраиной города выстроили шахту и тут же забросили, после первого же обвала. Именно тогда двое подростков уселись на свои "мокики" и помчались навстречу "заброшенного шоссе" (шоссе это заброшенным стало две-три недели спустя, после морга-крематория (заведующего моргом неожиданно начала "нагружать" чердаковкая шпана), когда находкинская банда прочно атаковала это шоссе), узнать, действительно ли так страшен чёрт, как его малюют, и, надо сказать, с тех пор, как эти двое ребят (братьев) уехали, родители их провели не лучшую ночь, особенно, когда родители эти с соответствующим трудом получили сведения о старой заброшенной церкви и найденных в ней бездыханных тел двух подростков, лица которых были искажены сильным ужасом. И абсолютные схожести детских тел с сыновьями, заставили этих родителей упасть в обморок.
   Но Андрей Оххо мало во что верил в этой жизни, и, если в старой, всеми покинутой посреди тайги "церкви" нашли двух мёртвых мальчишек, лица которых свидетельствовали о смерти от разрыва сердца и страшного перепуга, то Андрей называл для себя это плодами богатого детского воображения, которое иногда даже переходит рамки.
   Просто, Андрей на этом "заброшенном шоссе" практически каждое утро и каждый вечер бывал и даже несколько раз заходил в здание заброшенной "церкви-крематория-морга".
   Всё дело в том, что Андрей Оххо по утрам и перед сном (тем, что называлось "сном", когда он всю ночь напролёт мог заниматься творчеством, не страдая хронической бессонницей) любил заниматься бегом (пробегать за раз не менее сорока минут - вместо шагомера ему прекрасно служил секундомер), что - по его личному мнению - стимулировало совершенную работу мозга, и для плодотворной деятельности Оххо нужно было всего лишь пораньше встать (если перед этим он ночью спал) и, пока солнце не взошло, сбегать до "церкви" и назад, и после того как солнце исчезнет за горизонтом и прилично стемнеет, сбегать туда же. Оххо нравилась темнота; в темноте он мог спокойно бежать по лесу, по "огрызку шоссе", и если кто-то оказывался неподалёку от бегущего писателя, то у этого "кого-то" было очень мало возможностей узнать в темноте лицо, которое изредка появляется на обложках различных книг автора Оххо, в прессе, по телевидению и много где ещё; да и вообще, последнее время ни в лесу ни на заброшенном шоссе, людей (грибников или просто любителей природы) даже днём не возникало. И, надо заметить, это радовало Оххо, давая ему возможность выбегать иногда и днём, не натыкаясь по пути на каких-нибудь играющих в прятки детей, или байкеров, или новых русских, затеявших очередную "сходку-разборку", или... на милицейские машины, которые иногда заносит чёрте-куда (милиционерам в таких случаях всегда шибко интересно, от кого этот парень убегает, и, проверив у парня документы и убедившись, что это один из членов городской писательской лиги - самим-то им это не очень надо, знать в лицо самого знаменитого в городе писателя-юморитста, - тут же отдают под козырёк и продолжают путь).
   Но в последнее время Оххо начало казаться, что в темноте его охватывает слабенькая паранойя, что, когда он бежит по "шоссе", то из леса, огибающего это шоссе с обеих сторон, на него кто-то (или "что-то") смотрит, затаившись в тишине и темноте и... приготовившись к прыжку... Вообще, хоть Оххо и убеждал всячески себя, как родитель - своего маленького трусливого ребёнка, что "буки" не существует и очень ничтожна вероятность, что неподалёку от шоссе, в кустах может затаиться какой-то психопат с топором или огнестрельным оружием в руках, ему (Оххо) от этого ещё только страшнее становилось. Конечно, он понимал, что это всего лишь его проснувшееся богатое воображение (заснуло оно, когда детство Андрюши Стулова закончилось и он перестал бояться темноты и просыпаться по ночам от кошмаров), но иначе как паранойей он назвать всё это не мог.
   Бегал он и в вечер, предшествующий ночи, после которой последует "день чертовщины" - с "исчезающими" и "переключателями"; ничего особенного в этот вечер не происходило, даже "церковь" и та ничем таким не отличалась.
   После вечерней пробежки, Оххо вернулся домой, включил Макинтош и начал писать новый рассказ, идея которого пришла к нему во время пробежки. Рабочее название рассказа было "МИЛИЦИОНЕРЫ" (рассказ о молодом писателе, выбежавшим однажды на утреннюю пробежку и не заметившем, как сзади - откуда ни возьмись - подъехал милицейский УАЗ и, даже несмотря на документы парня (документы - в порядке), милиционеры из УАЗа предложили этому парню проехаться с ними).
   Всю ночь Оххо писал рассказ, а когда ближе к утру почувствовал, что начинает уставать (ошибок много в словах делать, писать не то, "тормозить" и т.п.), выключил компьютер, обулся, остановившись как всегда "на самом интересном месте" (он любил на этом месте останавливаться - после передышки продолжать писать было ещё интереснее), когда молодой человек, поехавший на УАЗе вместе с милиционерами, начал замечать, как сильно внешности этих работников милиции изменились, став какими-то жуткими и зловещими.
   Было 4 часа утра, 28 минут, когда Оххо выбежал на улицу и привычной трусцой засеменил в сторону переплетающихся лесных тропинок, ведущих к заброшенному шоссе, огрызок которого начинался с изрытой дороги и двух-трёх аллеек, ведущих к заброшенной, обвалившейся несколько лет назад шахте.
   В лесу как всегда было тихо, как на луне; Оххо уже давным-давно привык к этой "загадочной" тишине, и не обращая ни на что внимания, за обычных двадцать минут пересёк лес и выбежал на заасфальтированное сто лет назад и сохранившееся до сих времён шоссе. Больше всего Оххо во всём этом удивляло полное - абсолютное отсутствие каких-либо "страхов" в стиле его "паранойи". Его даже не настораживало какое-то странное электрическое потрескивание, доносящееся издалека, со стороны "церкви", куда Оххо в данный момент и трусил по заброшенному шоссе.
   Яркая полная луна, хоть и была этим утром у горизонта, но всё равно украшала эту местность, окутанную в предутреннюю тьму. И когда Оххо забежал за поворот трассы, то взору его открылась какая-то тёмная машинка... фары машинки этой не горели и вообще она не подавала никаких признаков жизни, словно водитель её пару минут назад решил немного поспать, и заснув, скончался. Расстояние между Оххо и "машинкой" было примерно 200 метров, и чем ближе бегун подбегал к автомобилю, тем лучше мог его разглядеть; например, заметить на его чёрном корпусе синюю полосу и прочитать белые буквы, запечатлённые на этой полосе... Не было уже и сомнений, что "автомобиль этот Уральского автозавода (УАЗ). Андрей только остановился, когда прогрохотал гром. Он донёсся от всё той же церкви. У Андрея Оххо аж сердце ёкнуло от такого грохота. Неожиданно ему перехотелось продолжать бег, но не из-за грохота, а из-за сюжета его последнего рассказа, который припомнился Оххо сразу, как издалека прогрохотал гром и он повторно глянул на "мёртвый" милицейский УАЗик; просто, Оххо сопоставил свою утреннюю пробежку с "МИЛИЦИОНЕРАМИ" и по коже его пронеслась дрожь...
   Побежал назад он куда быстрее, чем неторопясь трусил до этого в горочку. И во время стремительного бега вниз, дыхание его неожиданно замерло, когда он ясно расслышал как мотор УАЗа завёлся и автомобиль двинулся следом за убегающим; тихо поехал, но постепенно набирая скорость. Фары УАЗ так и не включал, а а неспеша пристроился к спине бегущего со всей скорости Андрея Оххо. Андрей уже собирался было остановиться, но УАЗ обогнул его с левого бока, и веровое стекло плавно опустилось. Из чрева УАЗа показалось улыбающееся лицо молоденького милиционера. И только когда милиционер этот задал Андрею свой первый вопрос, Андрей обнаружил, что на лице милиционера не улыбка, а какая-то зловещая усмешка.
   — Ты что, боишься нас? — задал этот милиционер ему свой первый вопрос, в неопределённом тоне.
   Вот Оххо и пришло время останавливаться. И он остановился. Одновременно замер и УАЗ, словно был всего лишь тенью этого Андрея Стулова.
   — Вас?— с привычной безмятежностью переспросил Андрей.— Вас, должно быть, интересуют мои документы? — И он машинально полез в карман.
   — Спортом занимаешься? — любопытствовал второй милиционер из соседнего окошка, пока Оххо рылся в кармане.
   — Нет, — отвечал тот машинально, подготовленную для всей чердачной милиции фразу, — провожу борьбу с лишним весом.
   — В полвторого ночи? — произнёс первый.
   — Восколько?!— тут же перестал рыться Андрей, взглянул на свои электронные китайские "Montana", которые указывали на пять, семнадцать.
   — У тебя часы врут, парень, — заметил ему этот милиционер.
   Андрей уже полностью остановился, непонимающе уставившись на милиционера.
   — Ты документы собираешься доставать? — спросил его тот в ответ на его взгляд.
   Но Андрей Оххо не собирался уже доставать никакие документы, поскольку пару секунд назад убедился, что в его кармане их нет - должно быть, забыл дома, если не потерял по дороге...
   — А вам бы, ребята, тоже не мешало бы достать документы, — заметил он, вместо того, чтоб виновато улыбнуться и постараться доходчиво им объяснить, что по весьма неожиданному недоразумению, он, выбегая из дома, решил, что не забыл захватить с собой паспорт и "военный". — Не потому что я в вас сомневаюсь, а потому что вам это по уставу положено.
   — По уставу нам положено проверять паспортный режим, — отвечал ему милиционер, доставая из кармана удостоверение и разворачивая неподалёку от лица Оххо. — И все до единого подозрительные лица без разговоров доставлять в отделение, но мы нарушаем устав, разговаривая тут с тобой... У тебя есть ещё (ударение на "ещё") какие-то вопросы? — осведомился он, пряча удостоверение назад.
   — Сейчас нет, — ответил Андрей, — а у тебя?
   — Несколько, — ответил тот. — Расскажешь нам всё и можешь быть свободен.
   — Слышал что-нибудь про ПЕРЕКЛЮЧАТЕЛИ? — спросил он ввиду андреевого молчания и выжидающего взгляда.
   — Нет, — соврал Андрей. Он не хотел сейчас разговаривать о ПЕРЕКЛЮЧАТЕЛЯХ; это всё равно что верующего заставить богохульствовать. В Чердаке многие кое-что знали о ПЕРЕКЛЮЧАТЕЛЯХ, и Андрей этой теме посвятил немало рассказов и даже собирался написать книгу (длиннющий роман), но многие о ПЕРЕКЛЮЧАТЕЛЯХ даже и не догадывались, и те, кто знали, завидовали этим многим чёрно-белой завистью.
   — А хотел бы услышать?
   — Не сегодня, — ответил Андрей в тоне "отвяжитесь от меня - сегодня я устал".
   — Хорошо, — усмехнулся про себя тот милиционер, — этот вопрос оставим. А о чёрных руках слышал чего-нибудь?
   — Слушайте, ребята, — начал он корчить из себя "приезжего человека, не погружённого в тайны Чердака", — по-моему, у вас с головой непорядок. Какую-то чепуху вы порите.
   — Ну что ж, — с сожалением проговорил тот, — не хочешь рассказывать, тогда присаживайся, покатаемся немного.
   И задняя дверь УАЗа тут же распахнулась, из машины выпрыгнул милиционер-увалень, предлагая своим видом забираться Андрею вовнутрь. И Оххо ничего другого больше не оставалось - он сел на отогретое широким задом здоровяка место, здоровяк грузно приземлился рядом (теперь Андрей сидел между двух здоровяков в милицейских мундирах, так, что не мог даже головой пошевелить), дверца за ним захлопнулась и УАЗ тут же сорвался с места.
   Он постепенно набирал ненормальную скорость, направляясь в сторону заброшенной церкви, готовя достоверный материал для Андреевых "МИЛИЦИОНЕРОВ".
  

глава 5

ГОЛОВОЛОМКА

   Иванов Пётр Сидорович, отмечая с семьёй и друзьями свой тридцатый день рождения (юбилей), немножко перебрал в распитии спиртного. Но то, что начало происходить с ним ближе к ночи, вовсе не являлось результатом перепоя. Однако, вечером он объяснил своим друзьям, что если сейчас же не пробежит получасовой кросс по лесу, то утром сгорит в аду (в трубах преисподней). И друзья его отпустили, не пожелав составлять ему компанию.
   Когда он вышел из дома, солнце уже готовилось к закату и потихоньку приземлялось у горизонта. Дом Иванова располагался на окраине города и уже за детской площадкой начинался лес. Пётр только старался не сходить с тропинки, потому что он знал по себе, что чем дальше заходить вглубь леса, тем проще заблудиться. И, пока он не вышел на пьяную дорогу, он не бежал, только потом затрусил в горочку.
   Высокие и густые деревья заслоняли пьяную дорогу от внешнего мира, так что даже зимой, когда сквозь ряд деревьев что-то да можно разглядеть, ничего не было видно; пьяная дорога через каждые полкилометра разветвлялась, уводя во все концы сихотеалиньской тайги, образовывая собой какой-то зловещий лабиринт. Но, поскольку Иванов бегал ежедневно, то все его "трассы" (маршруты пробежек он любил периодически разнообразить) были помечены и многолетняя тренировка (бегать он начал с тех пор, как его комиссовали от прохождения срочной воинской службы) уже не давала ему возможности заблудиться - весь лес он знал практически как 5 пальцев.
   Обычно, когда Пётр Иванов бегал по "лабиринту" пьяных дорог, то по пути мало кто попадался из прохожих; в основном - ни людей ни каких-то там иномарок в течение всего кросса не возникало.
   День рождения Петра выпал на день "исчезающих" и "переключателей", но благо, что именинник об этом в течение всего дня даже и не догадывался. Так что он даже и не заметил ничего необычного, когда по лабиринту пьяных дорог забежал далеко от города... но когда он глянул в сторону и увидел, что в лесу, неподалёку от дороги, стоят какие-то странные люди и как-то непонятно смотрят на него, он аж встрепенулся от неожиданности... Выглядели эти люди как бомжи (впрочем, судя по их виду, они и были бомжами), но стояли не вместе, а - каждый на приличном расстоянии друг от друга, как дорожные столбы. Когда Петров вызывающе глянул на одного из них в упор, тот что-то тихо и невнятно пробормотал. Если б Иванов был трезв, он бежал бы, всячески стараясь игнорировать этих замысловатых "бомжей", но он не был ещё трезв, поэтому и остановился напротив того, который что-то пробормотал себе под нос.
   — Что ты сказал? — переспросил его Пётр, подготовив свою коронную реплику (ответ бомжа: "я ничего не сказал, тебе послышалось, парень", Пётр: "да нет, ты что-то сказал! Ты обозвал меня как-то?", бомж: "да с чего ты взял?!" - жалобное, умоляющее не бить, но удар ногой от Иванова последует быстрее).
   — Поворачивай назад, — ответил ему на вопрос бродяга с противоположной стороны пьяной дороги.
   Пётр тут же повернулся в сторону голоса.
   — Это почему же? Что будет, если не поверну? Поколотите?
   — Мы безобидны, — отвечал он ему. — Мы только предупреждаем.
   — Из-за чего вы предупреждаете? — продолжал Иванов свои вопросы; он обожал задавать много вопросов, если ситуация позволяла ему это. — Что является тому причиной?
   — Много что, — ответил тот.
   — Перечисли хоть немного, — получал Пётр от себя удовольствие.
   — Ну, например: серая швейка, мышиная земля, замороженное кладбище, головоломка головограда... Ещё перечислять?
   — Спасибо, больше не надо, — пропало всё его наслаждение. — Я, пожалуй, поверну назад, ты прав. А то вас там таких ещё много.
   — Нас ещё мало, — поправил его этот бомж, — но скоро нас станет больше. Сегодня мы освещаем дорогу в "пустой лес", завтра... могут прийти отражающие зеркальщики, может начаться биение света или зеленеющая долина с ледяным домом и звёздным лесом. Но сегодня ничего может и не получиться, так что...
   — Я тебя с удовольствием послушал, — бросил ему Пётр на прощание, — но мне пора, дружище. Чертовски пора! Будь здоров, приятель! — и он пустился вниз.
   — Ты, главное, не заблудись, — кричал бомж ему вслед, — и бежи как можно быстрее. И бойся ста семидесяти девяти! — Он что-то кричал ещё, но Пётр набрал такую скорость, что ветер залепил ему уши и ноги не чувствовали под собой дороги. Пётр не столько убегал от этого парня (и ему подобных), сколько торопился домой, пока эта история не вылетела у него из головы. Наверное, он будет рассказывать всю ночь, если во время бега не забудет некоторые детали, без которых никакой у него рассказ не получится.
   И он не заблудился: в нужном месте свернул с пьяной дороги в лес, пробежал 40 метров через колючие и местами мокрые кусты, разогнав по пути несколько кошек, и быстро отыскал тропинку, ведущую к его 12-этажному дому. Солнце в это время уже давным-давно ушло за горизонт и лес не торопясь окутывали сумерки.
   Возле дома Иванова по вечерам обычно гуляло много детей вместе с его семилетним хулиганистым сынишкой (который часто подбегал сзади к мальчикам и на глазах у всех детей сдёргивал с них штаны или ещё какие-нибудь проказы учинял), но в этот вечер даже молодёжи, еженощно усеивающей беседки детсада, что располагался неподалёку от петрова дома, не было; абсолютная пустота царила на улице. Это можно было сказать только об окраине улицы Подземной; о самой улице Подземной или о других улицах города Чердак, выбежавшему из леса Иванову и сломя голову бросившемуся к подъезду своего дома (он словно свихнулся и на пустоту вокруг дома внимания не обратил), не было известно.
   Хоть Пётр жил и на десятом этаже, но лифт вызывать и полчаса ждать, пока дети с ним не играются, он не стал, и понёсся как оглашенный вверх по ступеням, не разу не споткнувшись и не разбив о лестницу своё пьяное лицо.
   Бесконечно жать пальцем в кнопку звонка или барабанить ногой в дверь он не стал: как ни странно, дверь была открыта, и складывалось такое ощущение, что в квартире никого нет (179 лет уж как никого нет)... Но он влетел в неё как оглашенный и начал было уже тараторить, но... замер... Оказывается, его место занял другой рассказчик; прочно занял - не столкнуть... Все: его жена, все до единого приглашённые им и его женой гости, даже его семилетний, озорной Максимка (в данном случае он не казался озорным: сидел неподвижно, широко раскрыв глаза и нешироко - рот, в этот момент с него можно было любому вялому и флегматичному ребёнку спустить хоть сто штанов, он бы и не шелохнулся), сидели, затаив дыхание и выслушивая этого рассказчика.
   Удивила Петра Иванова всего одна небольшая деталь: рассказчиком был тот самый бомж, который несколько минут назад предупреждал его о переключателях...
   — С той пьяной дороги существует очень короткий путь, — повернулся бомж в сторону Иванова, не переставая рассказывать слушателям, — и я особо не торопился, потому и опередил тебя.
   — Батя, где ты был?! — повернулся к нему и сын (выглядел сын нормально, как обычно, и ничего странного в нём не было). — Ты ТАКОЕ прослушал!!
   — А давно он начал рассказывать? — спросил у него отец.
   — Он пришёл сразу, как ты пошёл бегать, — ответил сынишка, — вы должны были встретиться у двери. Почему вы не встретились?
   — Так-то, — говорил бомж в то время, как отец с сыном разговаривали, — на улице никого нет: все сидят дома и слушают бомжей. А может и не бомжей. Необязательно вам верить мне на слово. Переключатели основывают движение, наступает мощная головоломка; серая швейка кровожадной земли. Мертвецы-невидимки, крысья начинка, распятый сторож, всё это... — И он ещё всю ночь рассказывал. Но и Иванов Пётр Сидорович не молчал.
  

глава 6

ДУРНОЙ СОН:

Телемилиционеры

1

   — Родители, — обратился сын к ужинающим какой-то белибердой отцу с матерью. — Я сегодня переутомился донельзя. Поэтому до завтрашнего утра - лучше, до обеда - меня не будить, да и вообще, в комнату ко мне не заходить. Я вас предупредил, дальше сами думайте.
   Мать его, как ела свой пересоленный борщ, так и продолжала есть и одновременно изучать телепрограмму газеты "Полуночный чердачник". Отец тоже старался игнорировать своего четырнадцатилетнего сына, уже и не замечая, что ест, уставившись на телеэкран, передающий обращение президента к россиянам.
   Сын же вошёл к себе в комнату, стараясь не потревожить своего злого старшего брата, занимающегося в соседней комнате любовью со своей новоиспечённой супругой, и открыв окно, вылез на карниз - карниз в этом доме очень удобен был для ходьбы,- и пройдя по этому карнизу до лестницы, соединяющей крышу этого пятиэтажного особняка с асфальтом, он спустился со своего четвёртого этажа на третий и таким же образом пройдя по карнизу, выбрал нужное окно и легонько постучал, чтоб никому не вздумалось выглянуть в окно и увидеть на карнизе третьего этажа человеческую фигуру.
   Происходило всё это 29 июля, и поскольку в ночь на тридцатое июля в Чердак должен был приезжать Юрий Владивостоцкий, то произойти этой ночью могло всё что угодно, но Виталию Бленову (14-летнему жителю четвёртого этажа, спустившегося по наружной лестнице на карниз третьего этажа) этим вечером важно было только единственное... И, спустя пять-шесть секунд после того как окошко второго этажа отворилось, Виталий молниеносно исчез в его недрах, услышав как папа громогласно собрался выйти на балкон, покурить.
   Вернулся Виталий домой в половине третьего ночи, завершив всё полным фиаско. Он уже не ползал по карнизам, а спокойно поднялся по лестнице на свой четвёртый этаж и открыл дверь квартиры собственным ключом. После того что он пережил предыдущие четыре часа, вопли недовольных его бесстыжим враньём родителей, могли только поднять ему настроение.
   В квартире, когда в неё вошёл Виталий, все спали, за исключением отца... Он сидел в одних трусах перед телевизором и переключал каналы; сидел - полулежал. А поскольку ночью работает только три канала (порно-канал, муз-канал и канал ночных кошмаров) и отец его ничего такого смотреть не любил, то выбор ему представился явно невеликий, но он всё равно - сидел и щёлкал с программы на программу, словно изображал из себя какую-то скверную пародию на ПЕРЕКЛЮЧАТЕЛЬ, услыша одно это слово и так и не узнав, что оно обозначает (для многих оно действительно является большой тайной и в какой-то мере даже кумиром).
   Когда уставший Виталий проходил мимо распахнутой настежь двери в комнату ежесекундно сменяющего телепрограммы телевизора и отца, сидящего возле него на полу и как-то бестолково уставившегося в телеэкран, отец так и не обратил внимание на открывшего входную дверь сына, хотя прекрасно его услышал. И сын тоже прошёл мимо, не пожелав полюбопытствовать у отца, не сломал ли тот себе палец, от переключения каналов. Он переутомился и пожелал, вместо приставания к отцу, проспать до следующего вечера. Он и не думал, что за каких-то там четыре часа так переутомится.
   И лёг Виталий в постель не раздеваясь и не разуваясь. Закрыл глаза... Но... Не мог уснуть. Этот чёртов телевизор делал звук всё громче и громче, или Виталию это просто казалось.
   Пролежал он так не больше четырёх минут, с трудом поднявшись на ноги и поплёвшись в сторону распахнутой двери в комнату телевизора.
   — Ты не устал ещё? — спросил он у отца в тоне "выключил бы ты свой грёбанный телевизор, пока он не доканал меня!"
   — Не мешай, — тут же отозвался отец своим ровным монотонным голосом.
   — Это ты мне спать мешаешь! — начал он повышать голос. Когда у Виталия иссякало чувство юмора, он превращался в сплошное "быдло".
   — Заткнись, — не менял тона отец, — не то будешь спать со всей семьёй, а она долго ещё не проснётся.
   — Чего ты там мелешь?— не понял он, что его отец имеет в виду.
   — Я не мелю, — отвечал отец своим механическим голосом, не отрывая глаз от телеэкрана, — я делом занимаюсь: может быть ищу новую программу, может быть телевизор ломаю, для тебя это не суть.
   — Чего не суй? — не расслышал Виталий последнего слова.
   — Для тебя сейчас важно самому стать телевизором, — наконец-то оторвал отец глаза от телеэкрана и взглянул на сына,— только так ты справишься со мной.— Взгляд его был коварен, а голос злораден.
  

2

   29 июля выдался на редкость жаркий день и утреннее небо без единого облачка откровенно свидетельствовало о предстоящей духоте и адском пекле. Но бухта Суходол этим тёплым утром была пустынна, когда её берег обязательно должен был быть усыпан тучей разноцветной кутерьмы палаток и иномарок; неподалёку располагалась дискотека и переутомившаяся за ночь молодёжь должна отсыпаться перед предстоящим полуднем, чтоб попасть в самый пик и получить великолепный загар. Но складывалось такое впечатление, что за ночь прошли волны цунами и смыли весь берег... и многие другие берега, потому что те тоже пустовали. Но всё это не интересовало двух молодых ребят и трёх девушек, что жили в одном доме; они решили этот день провести на море, и поскольку переполненному отдыхающими пляжу предпочитали какие-нибудь дикие пляжи, куда даже чайки загадить все прибрежные скалы не залетают, то этим утром их ожидал большущий сюрприз. Так что им не было времени предаваться размышлениям о причине этого загадочного отсутствия пляжников.
   Все они - впятером - учились в одном классе. Двое Николаев (кличка одного из которых - Колесо - распространилась далеко за пределами школы и города Чердак) сидели за одной партой, за самой последней; Лена и Надя сидели перед ними; Настя - в соседнем ряду, так, что все впятером старались всегда быть рядом.
   — О, кайф! — воскликнул Колесо, первым поднявшийся на пригорок и обративший внимание на абсолютно пустой пляж.
   — Чё ты там, фармацевтическую фабрику увидел? — отреагировал плетущийся позади всех Николай (первый).
   — Ты зрачкам своим не поверишь! — отозвался Колесо.
   — Чё это такое? — в голос отреагировали Лена с Надей на безлюдный берег Суходола. — Такого быть не может!
   — Я так и знал! — воскликнул взобравшийся на пригорок Николай-1, то ли обрадовавшись, то ли рассмеявшись.
   — Что ты знал? — спросила Настя вперёд всех.
   — Пойдёмте за мной, — позвал он их вместо ответа, зашагав вниз, навстречу пустынному пляжу. — Сами увидите.
   Те, пожав плечами, двинулись за ним.
   Через семь минут они уже были на берегу.
   — Ментов, главно нет, — произнёс Николай-I, вместо того, чтоб открыть девчёнкам и Колесу эту зловещую загадку пустынного пляжа.
   — А они что, могут быть? — тут же отреагировал Колесо на слово "менты".
   — Они уже были, — ответил тот ему, — десять или двадцать ментовских УАЗиков направлялись ночью в сторону бухты Суходол. Мне же братан рассказывал: двух девчонок-близняшек везли куда-то.. но то, что они сегодня ночью на этом пляже побывали, это точно! Что тут происходило, понятия не имею, но...
   — Но девчонки и я, — перебил его Колесо, — лапшу с ушей уже сняли, ещё ты и рассказывать не начал.
   — Чё?!, лапшу?! — начал тот театрально выходить из себя, — да ты на кого колёса крошишь, мальчик?!
   — Ладно, давайте купаться, Колёса, — прекратили девочки всю эту дребедень пустую, — а то пляжники налетят и не успеем даже в воду залезть.
   — Девчонки, я вам серьёзно говорю, — распинался Николай-I, — 30 УАЗов сегодня ночью...
   — 130! — перебила его Настя. — Сам уже не помнит, что говорит: то 10, то уже 30.
   Но вскоре этот обмен Юмором закончился и ребята погрузились в тихую неподвижную воду Суходола., чтоб потом долго валяться на прибрежном песке и наслаждаться процессом загорания.
   В отличие от всех своих друзей, Колесо под видел так хорошо, что ему и не нужна была маска, и нырять мог на любую глубину, совершенно не притрагиваясь к аквалангу. И когда он - самый быстрый пловец в школе - за две-три минуты доплыл до буя, то все ещё только отплывали от берега.
   — Ленка! — крикнул он своей самой любимой девушке во всей школе (она единственная из всех иногда допускала его до своего тела). — Достать дно?
   — Доставай! — разрешила она ему. — Всё доставай.
   — Смотри, — заострил он её внимание и нырнул...
   — Этот достанет, — бормотала Елена, легко поспевая за отъявленными плавчихами, Надеждой и Настей, которых Коля-первый всячески старался оставить позади, хоть и терял прокуренное дыхание.
   До буйка Коле и трём подругам оставалось плыть считанные метры, но Колесо так и не выныривал...
   — Куда он пропал, этот идиот? — сам себе пробубнил поспевающий к буйку первым, чувствующий как сердце вырывается наружу, Коля. Он даже и не задумывался, вынырнет ли тот вообще, просто прохрипел сквозь хрипящее, разрывающее исколотой всякой ерундой грудь, дыхание. В данный момент ему хотелось только единственного: успеть одышаться, пока приплывут девчонки, вынырнет этот засранец-Колесо, чтоб всем четверым было видно, что он (Николай-I) вовсе никуда не торопился и не капельки не устал, просто быстро так плавает.
   Лена даже и не предполагала, что ей удастся обогнать Надю с Настей и придти к буйку второй (если не принимать в расчёт ушедшего на дно, доставать его, Колесо), но она пришла.
   — Сумасшедший какой-то,— говорила она обрывками сквозь частые и шумные вдохи и выдохи, имея в виду своего верного друга, Колесо, который и "травки" и экстези ей достанет, не только дно.— Пять минут уже нет! куда он...
   — А ты что, время засекала? — хотел было сумничать Коля-I, но не успел задать ей этого вопроса, потому что в прозрачной но бездонной глубине воды показалось-таки поднимающееся на поверхность худощавое-двухметровое тело жкрди-Колеса.
   — Ну наконец-то! — выдохнули приплывшие и тоже заметившие всплывающее Колесо, Надя с Настей. — Мы-то уж думали, что он - топором...
   Но выражение лица вынырнувшего парня начисто перебило весь их юмор.
   — Ты что там, осьминога увидел? — тут же отреагировал на Колесово выражение лица одышавшийся Коля-I, — или 33 подземных богатыря?
   — Не, — как-то вяло, без настроения ответил он, даже не догадавшись элементарно отшутиться.
   — Ты дно-то достал? — налетела на него уже Настя, в то время как Лена явно насторожилась: очень ей не понравилось это перепуганное выражение лица её парня.
   — Достал, — ответил он в том же тоне, не желая продолжать рассказывать, что же он там увидел на дне своим "подводным зрением".
   — Ну а где оно? — продолжала докучать его Настя, пытаясь выглядеть этакой девчушкой-простушкой-веселушкой, до которой никак не доходит, что время веселья давным-давно закончилось.
   Но на её вопрос никто не ответил. Выражение лица Николая-I изменилось вслед за лениным выражением. И Надя тоже взглянула на Колю Колесова как-то по-особенному.
   — Что ты там увидел? — спросила она как-то осторожно.
   — Если я вам скажу, — потихоньку приходил в себя Колесов, — вы мне всё равно не поверите.
   — Там что, утопленник? — предположил Коля Кузнецов.
   — Кое-что похуже, — произнёс Колесо... Но не удержался и рискнул ответить: — Там кладбище.
   — Кладбище?! — переспросила Настя, будто не расслышала или восприняла за неудачную шутку.
   — Второе "Морское кладбище", — проговорил Кузнецов, пока к одеждам школьников подъезжала вереница автомобилей. — Прямо как в романе Оххо, который нас в седьмом классе заставляли читать.
   Но его никто не слушал... И на Колю Колесова больше никто не смотрел: все приросли глазами к милицейским УАЗам; как из первого вылез толстый и высокий милиционер с нагленькими глазками и крикнул окружавшим буй ребятам с девушками:— Ну давайте, детки, выходите из воды, разговорчик к вам есть небольшой.
  

3

   Телевизор Захара переключался с канала на канал: кроме трёх действующих ночных каналов, существовало ещё 10 программ - где настроечная таблица, где "радуга" с гудением, где без гудения, где просто темнота без каких-либо признаков жизни, но Захар вместо всего этого неиначе как видел галлюцинацию, несмотря на то, что всё выглядело вполне реально. Этот только невестка его понимала, что спит. Она всё это видела: и галлюцинацию свёкра и то, что происходило на самом деле, и себя, спящую (словно, летая по комнатам, она иногда залетала в свою с мужем спальню и лицезрела себя сверху, не способная ничегошеньки предпринять; не способная ни себя ни кого разбудить, поскольку сердце её чувствовало, что скоро начнётся что-то нехорошее и всей семье в это время лучше не спать...) и... даже видела и то, что всем членам её семьи снится... Может всего этого, что она видела во сне, на самом деле и не происходило, но для неё это было неважно, потому что каждый по-своему понимает действительность, а она эту действительность понимала... как дурной сон. Однако, это ей не мешало видеть то, что снится её мужу, её свекрови-истеричке... её матери, её отцу (они жили в соседнем доме), её двум братьям и трём сёстрам... Это с ней случилось впервые; раньше она таких снов никогда не видела. Но ей снилось, что со всеми (спящими,- не все в городе спали, а только некоторые) людьми такое - такое же самое, что и с ней - происходит впервые: все они спали и видели действительность, происходящую вокруг их погружённых в сны тел; то есть, описываемая девушка ничем особенным от всех спящих жителей города Чердак не отличалась, за исключением единственной особенности (одного небольшого "но"): каждый, кто этой ночью спал, видел во сне то. что происходит у него в комнате, пока он спит; то есть, видел действительность, но воспринимал эту действительность по-своему, типа того, что каждый видит вещи в индивидуальном цвете: для кого-то происходящие события изображены в сером цвете, для кого-то в чёрном, для третьего - в розовом, для пятого - в серобуромалиновом, для десятого...- в голубом или каком-нибудь сине-зелёном.
   Так и Светлана Бленова видела, как свёкр её час или два сидел на полу перед телевизором, бестолково нажимая на кнопки своего "переключателя"; видела, что все - её муж и свекровь видят то же, что и она; видят что-то её глазами, но воспринимают всё сугубо по-своему (в своём - индивидуальном - цвете); и она видит, как они это воспринимают и о чём думают; как свекровь про себя ругала бестолочь-мужа; как Владимир Бленов желал продолжить заниматься с женой любовью и "бросить" ей ещё дюжину "палок". Плохо только, что они все втроём (не они, а их сознания) не могли встретиться во сне, а только лишь бездейственно наблюдать друг за другом и иногда поплёвывать друг на друга невидимыми, но ощутимыми (или неощутимыми, когда как) слюнами. То есть, всё происходило почти как в жизни, за тем лишь исключением, что это был сон, и все понимали, что это сон, но продолжали и продолжали спать. И многим это даже нравилось, но - опять же - не всем.
   И вот, эти час или два спустя, Светлана в своём сновидении услышала, как чей-то ключ (хотя, она прекрасно знала, чей; что её в этом сне и тревожило; предчувствие неприятности... чего-то ужасного, от чего хочется скорее проснуться) осторожно проникает в замочную скважину и поворачивается по часовой стрелке, открывая замок. Потом дверь беззвучно отворяется, не издавая скрипа, и в прихожую входит самый младший член семьи, Виталик. В душу ему можно было не заглядывать, по нему и так было видно, как чертовски он устал. Он прошёл мимо отца, и на сердце у Светланы тут же полегчало. Но не надолго... Четырьмя минутами позже опять "потяжелело", когда Виталя поднялся и двинулся в комнату с отцом и телевизором. Всё, подумала Света, беды не миновать, лучше б этот сопляк не приходил домой; а если и пришёл и устал, то почему не спится? Почему надо идти и лезть на рожон?
   Света не хотела смотреть, что начнётся дальше; ей хотелось улететь куда-нибудь за пределы этой злосчастной квартиры, и сон позволял ей это. Но она не могла, что-то внутреннее её удерживало на месте; не то, что она видела, с каким равнодушием смотрит свекровь со своим - никогда не любившим родного братишку - сыном (мужем, Володей) на то, что вот-вот начнётся; удержали её несколько соседей, слетевшихся когда всё началось; они были любопытны; они словно всю жизнь ждали ЗРЕЛИЩА: этакой кровавой бани, но дождались чего-то совсем особенного...
   Итак, Виталя вошёл в комнату ПЕРЕКЛЮЧАТЕЛЯ..., попросил отца выключить телевизор или хотя бы сделать потише. Отец ответил ему в духе "переключателя". Тот, соответственно, его не понял и посмотрел на отца как на наркомана.
   — Папа, по-моему твоё бухло сегодня отравленное оказалось, — заметил сын отцу на его совет "стать телевизором, чтобы успешно справиться с отцом", — я смотрю, чердачок у тебя аж за солнце улетел. Может, мне скорую вызвать?
   — Скорая тебе не поможет, — сказал отец и сын заметил, что взгляд его застопорился на паласе: между сидящим на полу отцом и стоящим в двух метрах от него сыном, располагалась часть паласа и что-то под ней шевелилось; какие-то четыре небольших комочка. Виталя, увидев это, тут же отреагировал.
   — Какого хрена ты опять моих хомяков под ковёр затолкал? — заорал на отца взбешённый Виталя (три недели назад отец напился на его день рождения и спьяну затолкал открытую пятилитровую банку-домик с хомячками под палас, чтоб пошутить над сыном, когда тот войдёт, но когда этот младший сын вошёл, хомячки выползли из банки, и если б старший Виталин брат не вступился в тот вечер за отца, отцу бы явно не поздоровилось). Но в то же время взгляд Виталия случайно юркнул на стол, на котором стояла стеклянная банка-домик (вообще, она должна была бы стоять в виталиной комнате, но не это важно) и в ней легко просматривались все четыре хомячка... Так что же это тогда под паласом?... - задумался Виталий.
   — Новая жизнь, — произнёс отец, поднимаясь на ноги.
   — Что? — не понял сын.
   — Это новые антенны вырастают, — объяснил отец о "растущих, шевелящихся под паласом комочках": чем выше они поднимались над уровнем пола - а поднимались они чуть быстрее минутной стрелки, - тем сильнее натягивали палас. — Будет у нас сегодня ночью новый телевизор. Не желаешь поднять палас, удовлетворить любопытство?
   — Нет, — наконец-таки проговорил сын, — я лучше пойду отсюда.
   И он собрался было отправиться к выходу из дома, потому что будить маму или бешенного брата Вову, всё равно что будить Светку (она единственная во всей этой сумасбродной семейке Виталия понимала, и... даже, может быть, немного любила): всё одно, от мамы, папы, Вовы по башке получишь, но... из шипящего телевизора неожиданно донёсся голос...
   Шипение отсутствующей программы прекратилось и лунный-молочный телеэкранный свет молниеносно погас, как будто телевизор сгорел (не выключит же его этот полоумный папа), но просто экран погрузился в сплошную темноту, и если б не этот жуткий хрипящий голос из телевизора, Виталия бы ничто не удержало открыть дверь и навсегда исчезнуть за ней.
   — Уйдёшь от отца, тебя окутают заколдованные цвета, — проговорил кошмарный голос, от которого мурашки пробежали даже по спине спящей Светы, хоть это ей всё и снилось. — И чёрный, распятый сторож даст тебе мышиную Землю.
   Всё, больше этот кошмарный голос ничего не говорил, и поскольку всего несколько минут назад Виталию довелось наслушаться и о мышиной земле и о чёрном стороже и о заколдованных светах (и у него эти несколько минут назад душа от всего услышанного вот-вот приготовилась к уходу в пятки), желание выходить за дверь - вообще удаляться от отца - у него почему-то пропало... Но и оставаться в одном доме с таким отцом тоже было небезопасно: по глазам и поведению не было видно, что Захар пьян, но по речи можно было определить, что он... "сел на иглу" или где-то достал "травку" и теперь "летает". Впрочем, Виталя даже сам себе не мог соврать, что его отец хотя бы изредка чрезмерно увлекался спиртным; его отец также не был идиотом, чтоб не понимать, что такое наркотики, да и возраст ему - мягко говоря - не позволял брать пример с "современной молодёжи". Но почему тогда этот человек так себя вёл?!
   — Не хочешь телемилиционеров вызвать? — полюбопытствовал у сына отец; он всё ещё стоял в трусах и смотрел на Виталия, а в это время телевизор опять заработал, продолжая показывать какой-то отечественный фильм, где двое молодых ребят и трое девушек забрели на пустынный пляж, залезли в воду искупаться, а на берег в это время заезжало бесчисленное множество милицейских УАЗов.
   — Каких ещё телемилиционеров? — больше не понял, чем удивился или испугался Виталя.
   — Тех, — кивнул отец в сторону телеэкрана.
   — Зачем? — не хотел Виталя спрашивать, но вопрос сам вылетел из его уст.
   — Потому что помощи тебе больше не от кого ждать, — ответил отец. — Все спят... Вернее, притворяются, что спят. Но они даже и сами не знают, что притворяются.
   "Антенны" (если верить словам Захара) уже хорошенько натянули палас, приготовившись опрокинуть шифоньер (стоявший на паласе шифоньер был тяжёлый и чтоб его сдвинуть с места, нельзя было не опрокинуть). Но Витале было не до шифоньера, хоть в нём и стояла видеодвойка, взятая его братом Вовой у друзей на временное пользование.
   — Ты можешь толком объяснить, — спрашивал Виталя у отца, — что с тобой происходит?
   — Переключаюсь я, — ответил отец спокойным голосом, каким отвечают на вопрос "сколько времени?"
   На телеэкране в это время "телемилиционеры" на УАЗах оцепили пляж (картина очень сильно смахивала на какое-то сумасшествие) и из одного УАЗа вышел здоровяк-толстяк-милиционер и предложил пятёрке подростков, облепивших буёк как какую-то спасительную соломинку, выходить на берег.
   — Сын, ты очень много вопросов задаёшь, — заметил ему отец, после того как объяснил, что он "переключается". — Я бы тебе очень многое рассказал, но... всё идёт по телевизору. Да и многим не спится. Но тех, кто спит, их больше.
   То, что произнёс Захар дальше, очень сильно напугало Свету, видящую сновидение.
   — И ты, Света, скоро тоже получишь своё, — услышала Света из уст свёкра, смотрящего на сына и словно говорящего ему, а не ей. — Твой дед наврал тебе в твоём позавчерашнем кошмаре. Так что погода на Чердаке не улучшится и Юра Владик скоро приедет. Так что можешь уже включить свою телепатию и передать его Алле кое-что.
   — Что ты порешь?! — всё сильнее и сильнее не понимал отца сын.
   — Не слушай меня, — ответил отец. — И затолкай, лучше, матерены вязальные спицы себе в глаза, пока тебе не стало больнее.
   Но то, что вырастало из пола и натягивало палас, неожиданно дёрнулось, и шифоньер, покачнувшись, рухнул на пол, прямо на вырастающие из пола "телеантенны"; кинескоп видеодвойки взорвался, но отца с сыном это не потревожило - они стояли в стороне от падающего шифоньера; "голд-стар" продолжал показывать кино "телемилиционеры"; из-под шифоньера что-то охнуло человеческим голосом. Хотя, Витале послышалось, что из-под упавшего на пол шифоньера и разбившейся чужой видеодвойки прошептал голос умирающего; что-то вроде: "будь ты проклят, Захар!..."
   — Зачем ты припёрся сюда, щенок?! — зарычал на сына отец, не перестающий смотреть на его неподвижные глаза, так и не взглянувший на упавший шифоньер. — Зачем натворил всё это?! Ты помешал мне смотреть телевизор! Не надо было тебе...
   Но из-под шифоньера выскользнула рука... Она была чёрная как ночь... Она спокойно - без обычной своей молниеносности - схватила Захара за ногу... И когда тот опомнился, было уже поздно...
   — Что же ты со мной делаешь, гадёныш! — завизжал отец благим матом, пока чёрная рука его за ногу ещё только держала. Но пару секунд спустя отец этот больше не орал.
   Виталий в это время находился в здравом уме - никаких "гипнотических состояний" или "галлюцинаций"; он всего лишь беспомощно смотрел на отца, так и не сумев понять, что происходит; он мог бы подумать, что именно такое состояние охватывает спящего человека, видящего кошмарный сон (этот человек наблюдает откровенную реальность, только после того как кошмар его достигнет пика и разбудит этого человека, до него начнёт доходить, что это был всего лишь сон), но в данный момент Виталий ни о чём не думал; он понимал, что мог подойти к отцу, даже мог отцепить от его щиколотки эту чёрную, страшную руку, но врежет ли отец ему в ответ по носу (?), да и справится ли он (Виталий) с этой чёрной рукой, если вслед за ней вылезет какое-нибудь страшилище (несколько страшилищ Витале полчасика назад уже довелось повидать, так что на этот счёт вопросов не должно было бы возникнуть) (?). Только поэтому сын беспомощно стоял и смотрел на отца.
   И Светлане захотелось покинуть квартиру - место действия её (и по её мнению, не только её) дурного сна - сразу, как начали происходить ужасные вещи, как будто до этого сна она, догадываясь, не верила, что ТАКОЕ возможно; именно в этот момент соседи и повлетали в квартиру - через стены, потолок, пол и двери, чтоб удержать Светлану на месте.
   "Голд-стар" в это время продолжал демонстрацию фильма "телемилиционеры", а чёрная рука вывернула ногу Захара так, что кости и суставы затрещали (захрустели), кожа треснула, поливая пол кровью, после чего рука со всей силы дёрнула то, что сжимала, и щиколотка уже с молниеносной скоростью исчезала под шифоньером.
   — Опоздала, дорогуша, — преградили Светлане путь к выходу слетевшиеся отовсюду соседи (многие из них на Светлану никакого внимания не обращали; их больше забавляло ЗРЕЛИЩЕ), — Алла улетела.
   — Какая Алла? — не понимала Света. Она как раз вспоминала предсмертную чепуху свёкра Захара ("Юра Владик скоро приедет. Так что можешь уже включать свою грёбаную телепатию и передать его Алле кое-что").
   — Скоро узнаешь, какая,— ответили ей.— А пока тебе необходимо принять участие в зрелище, если не хочешь сама стать "переключателем".
   И она не хотела "переключиться" (ужасно не хотела), именно поэтому она и вернулась в комнату, где полумёртвый Виталий (вероятно, онемев от ужаса) неподвижно стоял и глазницы его становились всё шире и шире; и чёрная рука, каждую вторую секунду вылезающая из-под шифоньера, выдирающая из захарова бездыханного тела по куску плоти, пока всего его - по кусочкам - не затащила под шифоньер, оставив только лишь большую лужу крови. Но рука после этого не исчезла, она принялась за Виталия, и когда он завизжал сильнее поросёнка на бойне и попытался вырваться из объятий этой кошмарной руки (другими словами: когда он "проснулся"), было уже поздно...
   Ладонь обхватила его колено и Виталия всего пронзило электричеством... Это был мощный заряд. Но сила его позволяла Виталию терпеть и не чувствовать себя как на настоящем электрическом стуле. Но продолжалось это терпение недолго и колено отделилось от Виталиной ноги...
   Чёрная - чернее смоли - рука разорвала Виталия Бленова гораздо быстрее, чем его отца. И только после этого она исчезла, не оставив под шифоньером никаких следов, даже крови, но прежде сурово погрозив Светлане пальцем...
   Ей даже показалось, что какой-то странный голос прошептал в то время, как рука грозила пальцем, что-то вроде "я тебе покажу переключатель!" (так суровые родители предупреждают своего бестолкового ребёнка не совать пальцы в розетку и не есть горящую лампочку).
  
   Проснулась Света от звонка в дверь.
   Она не спрашивала "кто там?", молча открыв дверь. И обнаружила за порогом всю лестничную площадку, усыпанную милиционерами...
  

4

   — Что будем делать? — переглянулись между собой пятеро молодых людей. Выходить на берег им явно не хотелось.
   — И давайте в темпе, — предупредил их всё тот же милиционер. Он один стоял на берегу, как "повелитель телемилицейских УАЗов" (этот "повелитель" управляет всеми УАЗами, и - похоже - один, какими-то там телекинетическими способами водит их, потому что они наверняка все до единого пусты)
   — Стрелять будут, если уплывём? — предположил Кузнецов.
   — Куда мы уплывём? — удивился Колесов, — на Шамору, что ли?
   — Течением-то не унесёт, — произнёс тёзка.
   — Да ты ребёнок, — отреагировала Лена на "детский лепет" Кузнецова.
   — А если не вылезем? — повысил Кузнецов голос, обращаясь к этому толстяку-милиционеру.
   — Что мы такого сделали-то? — спросила у милиционера Настя.
   — Ребята, — объяснил им тот по-человечески (без официального гонора), — мы беспокоимся о вашей же безопасности (буй от берега располагался не далеко, потому милиционеру можно было спокойно говорить, не применяя матюгальник). На пляже находиться очень опасно. Так что поторопитесь к берегу.
   — Не нравится мне всё это, — произнесла Надя.
   — Так что ты всё-таки там на дне увидел?— спросил вдруг Кузнецова Колесо.
   — Да отъе...ись ты со своим дном! — отреагировала Лена.
   — Я спрашиваю не просто так, — пояснил Кузнецов, — а потому, что кое о чём догадываюсь. — И он улыбнулся... Это была какая-то странная улыбка. — Никакое там на дне не кладбище. А вам я советую набраться энергии и переплыть залив, потому что ничего хорошего вас от этих телемилиционеров не ожидает.
   И это последнее, что Лена, Надя и Колесо услышали от Николая-I. Потому что Николай Кузнецов одним вздохом набрал в лёгкие воздуха и нырнул. В донельзя прозрачной воде тело Кузнецова уходило в зелёную глубь бухты Суходол. Он не верил в то, что на дне этой бухты располагалось когда-то затопленное старинное кладбище. Возможно, он надеялся получить на этом дне какие-то сведения об "Алле".
   А четверо оставшихся школьников пару минут спустя не торопясь погребли к берегу, делая вид, что сильно торопятся. Из УАЗов тем временем вышло ещё несколько милиционеров. И они почти все до единого улыбались, но ни Колесо ни девчонки ничего не замечали; заметили только, когда вышли на берег...
  

глава 7

Ещё одна из "ЧЕРДАЧНЫХ ИСТОРИЙ"

   Заканчивалось тридцатое июля.
   Пол одиннадцатого вечера в окрестных районах и отшибах города Чердак рейсовые автобусы по идее работу закончить должны уже несколько минут назад, но... один из них проехал мимо дома Виталия Стовского... Из окон квартиры Виталия можно было увидеть дорогу; в десяти метрах от подъезда его дома располагалась автобусная остановка, так что в такой ситуации очень легко было ориентироваться: если не желаешь тратиться на такси и предпочитаешь пользоваться общественным транспортом (буквально на прошлой неделе мэрия ввела в автобусах, трамваях и троллейбусах бесплатный проезд), то, чтоб по полчаса не ждать автобуса, можно было посидеть на лоджии, дождаться, пока на горизонте не появится автобус, направляющийся в сторону конечной остановки (она располагалась в шестистах метрах от дома Виталия, за крутым поворотом), и спокойно собраться - одеться и поесть, - или просто - выйти из дома, сесть в подошедший автобус и уже "вкруговую" спокойно (иногда водители на конечных остановках подолгу задерживаются) выбраться из этого глухого микрорайончика.
   Именно так и поступили две двоюродные сёстры 19-летнего Виталия (одна была его на год младше, вторая на год старше), пожелавшие вдруг через полчаса после захода солнца начать собираться по домам, сразу после того как им кто-то позвонил и пригласил на вечеринку. Виталию же, большому любителю тет-а-тета и одиночества, ничего другого не оставалось, как проводить сестёр до автобусной остановки, сразу как они втроём обнаружили прогремевший мимо дома (в сторону конечной остановки) Икарус, и вернуться к телевизору, "видику", и - возможно - мастурбации.
   — Может вы останетесь, девчонки? — уговаривал какой-то подросток двух сверстниц на той же автобусной остановке, за пять минут перед тем как Вика, Галина и Виталий вышли из дома и подошли к остановке. — К Толяну сходим, у него "кайф" есть.
   Но те ни в какую: не повезло пацану - мама с папой неожиданно вернулись домой: так и не удалось добраться до вокзала, чтоб съездить во Владивосток, и двух его одноклассниц как ветром сдуло.
   — Иди к маме! — рассмеялись те ему в ответ. — Мама в тазик постучала!
   — Да ну и пошли вы! — развернулся он и вошёл в подъезд восьмого дома, за три минуты перед тем, как Виталий и двоюродные его сёстры вышли. Девчата тут же остановили неожиданно подвернувшуюся Тойоту, и быстренько - без приключений - добрались в соседний район, оставив автобусную остановку полностью пустой.
   — О, а вот и автобус, — безрадостно проговорил Виталий, едва только они втроём вышли из подъезда. — Ну, счастливой вам дороги.
   — Тебе того же, — улыбнулись девушки.
   — Мне-то зачем? — не понял он юмора. — Я же дома.
   — Не совсем, — заметила Вика, заходя в полупустой автобус, — тебе ещё до девятого этажа подняться надо и открыть и закрыть дверь, вот тогда ты будешь уже дома.
   — Спокойной ночи, Виталик, — помахала ему ручкой Галя, не без иронии в голосе.
   Хоть Виталику и не нравился иногда их тон и отношение к себе, но собственную пользу он ощущал: приезжали к нему сёстры очень часто и не просто - чтобы проведать двоюродного брата, а только когда им было что-то надо. Сегодня, например, они заехали с утра пораньше, чтоб переписать (с кассеты на кассету) ряд индийских видеохитов, и провозились до вечера, но ночевать у тоскливого брата не захотели, пожелав провести ночь в хорошей тусовке. Но, опять же, если б не сёстры, то в квартире его кроме мух и комаров вряд ли кто появился бы - только сёстры и скрашивали его тусклое одиночество (но когда он садится за стол, берёт в руки карандаш, лист бумаги и начинает описывать самые кошмарные вещи, на какие только способно его воображение, то скука и одиночество моментально исчезают из его души).
   Но пока он вошёл в тёмный подъезд, поднялся на первый этаж, нажал на кнопку лифта и обнаружил, что тот не работает. Чёрт подери!- девять этажей теперь Виталию придётся преодолевать с помощью "нудной" лестницы, а он так не любил ходить пешком! Особенно, когда откуда-то с шестого или пятого этажа доносился "Сектор газа" и шумное-весёлое общение явно подвыпившей молодёжи (в основном голоса девчонок-малолеток). Но не ждать же, пока вся эта ребятня не угомонится или пока уставшие от еженощного шума жильцы пятых-шестых этажей не запугают их милицией. Виталий решил подниматься смелее и если кто из девчонок начнёт приставать к нему, объяснить, что дома его ждёт жена и злая тёща. Но он боялся, что закомплексованность не позволит ему ничего им объяснить, только придаст его лицу побольше пунцового цвета.
   Когда Виктория с Галиной вошли в автобус, то сердце одной из них тут же ушло в пятки.
   Когда они входили через переднюю дверь автобуса, они не заметили, что в самом конце этого "двойного автобуса-гармошки" распивали пиво с водкой трое молодых людей. Пятеро безразличных пассажиров автобуса (три старушки, угрюмый подросток, щупленький мужичонка, и все едут от-дельно друг от друга) всячески старались игнорировать эту развесёлую, гогочущую троицу с орущим из небольшого "панасоника" "Сектором газа" (почему-то в этот знаменательный день все слушали именно "Сектор", как будто послушать было больше нечего). Водитель автобуса был пожилым человеком, и когда однажды на его глазах в автобусе проходила крупная "разборка" между четырьмя "крутыми" подростками, то он на конечной остановке только лишь подмёл несколько бутылочных осколков, вытер несколько капель крови, и делов-то.
   Вика, войдя в автобус, абсолютно безразлично отнеслась к этой троице, всегда готовая постоять за себя и за младшую сестру. Но... Галина узнала одного из молодых людей...
   — Ты чё так побледнела? — тут же осведомилась Вика.
   — Глянь туда, — кивнула она в конец автобуса, — только незаметно.
   Та глянула. — Ну и что?
   — Белобрысого не узнаёшь?
   — Ааа! — вспомнила та, основательнее приглядевшись к худосочному панку, выкрасившему свой хохолок в ярко-жёлтый необычный цвет. — Это тот придурок, что в школе у нас учился. Анжелин брат. Ты ведь не забывай про его голубую славу на всю школу.
   Это был Виктор Головко; он учился в Галином классе, и всё шло нормально, пока ему не приспичило уговорить одну рохлю-третьеклассницу (сам он тогда учился в седьмом, и третьеклассницу эту он не уговаривал, а практически вынудил) взять у него "защеку"; вот тогда-то жизнь у него и изменилась, превратившись в ад, после того как старший брат этой третьеклассницы на следующий день пришёл в школу со своими дружками, нашёл Витю Головко и утащил его в туалет. На следующий день Головко пришлось не придти в школу. С тех пор его мало кто видел. Только спустя три года он периодически начал появляться в городе, и шли слухи, что каждое его появление заканчивалось двумя-тремя изнасилованными девушками. До Вики эти слухи не доходили, а Гале с сестрой поделиться всё времени не было. И вот он спокойно ехал в автобусе, после того как чердачная милиция ни раз объявляла именно на него розыск.
   — Молчи сейчас, — проговорила Галя сестре, — и не косись на него, пока он нас не узнал. Потом я тебе всё расскажу.
   Та только пожала плечами; дескать, "как пожелаешь".
   Но Галина была донельзя наивна, если решила, что Витя Головко её не только не узнал, но и не заметил. Вообще-то он заметил и узнал этих двоих сестёр ещё пока автобус подъезжал к остановке; он просто делал вид, что кроме выпивки и распрекрасного настроения вокруг больше ничего не существует, и друзей своих подначивал вести себя подобным образом. Возможно, залезли они втроём сквозь закрывающиеся двери на конечной остановке в этот автобус не просто так, а потому что сердце Головко кое-что почувствовало, да и его друзей интуиция не подвела.
   Вика с Галей расселись так, чтоб у той пьяной троицы даже мыслей не возникло, подойти к этим двум девушкам и завести какой-нибудь идиотский разговор. А Виталий в это время преодолел уже четыре этажа и поднимался на пятый, где лестницу перегородило четверо девчонок-пятнадцатилеток и трое их дружков (одному явно 18, двое - помоложе). Когда Виталий попал в их поле зрения, то болтовня и смешки приутихли - всё внимание уделилось Виталию.
   — У Вас не найдётся сигаретки? — чуть-чуть кокетливо поинтересовалась у Виталия одна из девушек.
   — Не курю, — ответил Виталий, и опять ему не понравился свой "гуня-вый" голос и дикая закомплексованность (если можно так выразиться).
   — А бухаешь? — спросил один из двух сверстников четырёх девчушек. Это был тот самый подросток, к которому 10 минут назад пришли родители, и с девочками получился "облом".
   — Нет, — буркнул Виталя тем же голосом, не найдясь что ответить; вероятно, он подумал: "отвечу "да" - заставят пить, ничего не отвечу - придерутся".
   — А чем ты занимаешься? — продолжал подросток одолевать его вопросами. Но Виталя решил не отвечать на этот вопрос, а молча пройти мимо и продолжить утомительный подъём на свой девятый этаж.
   — Неразговорчивый какой-то, — заметила одна из девушек.
   — Да я смотрю - он один всё время дома сидит, — говорил всем этот подросток, живущий ниже этажом - прямо под Виталиной квартирой. — Тишина гробовая, как будто на цыпочках ходит. Чем ты дома-то занимаешься? — спрашивал тот остановившегося Виталия. — Спишь, что ли? Чем занимаешься? Ну не молчи. Отвечай. С тобой ведь люди разговаривают. — Донимал он его с лёгким юморком, без грубости и солдафонства. — Отвечай, раз спрашивают.
   — А тебе какое дело, чем я дома занимаюсь?— наконец-то нашёлся Виталий.
   — Интересно просто, — пожал тот плечами. — Что, спросить нельзя?
   — Чё к тебе девчонки-то не ходят?— принялся донимать Виталия следующий.— Ты, вообще, штуку свою тренируешь перед телевизором? Массажируешь?
   — С чего вы взяли? — Виталий тут же понял, о чём речь, и почувствовал себя так, будто до этого за ним много раз подглядывал его сосед.
   — Не массажируешь?! — удивились те. Но Виталий подумал, что правильнее всего будет сейчас уйти.
   — Э! — позвали его те двое. — Иди сюда! Куда пошёл?
   Третий - восемнадцатилетний - спокойно наблюдал за событиями, как и положено старшему по возрасту человеку. — Догоняйте его, — разрешил он им, — не позволяйте безнаказанно заниматься онанизмом.
   Но те уже преградили ему путь. — Пошли, поговорим - не бойся, никто тебя не укусит.
   Девушки же донельзя напрягли внимание: им интересно было, что будет дальше - заставят ли ребята этого парня мастурбировать перед ними - перед всеми.
   Если бы Виталий морально был посильнее, то он не стал бы объяснять этими назойливым ребятам, что полгода назад он остался сиротой, а намял бы им всем троим бока; но сейчас - именно в этот момент, когда двое "полуцветных" подростков возвращали Виталия назад,- откуда-то сверху донёсся какой-то странный - неопределённый звук... Все ребята тут же замерли. Затем, в промежутках между лестницами потекла тонкая струйка тёмно-красной жидкости, как будто кто-то (наверняка этот кто-то находится на девятом последнем этаже) перерезал себе вены, сидя на цементном полу лестничной клетки, или писает кровью. И, вероятно, так оно и было, если б красный цвет струйки постепенно не перекрасился в какой-то ядовито-зелёный...
   Ребята могли бы собрать своих девчат и двинуться вниз. Но они втроём тут же кинулись наверх, как любознательные дети, один из которых увидел полностью голую женщину, дёргающую ручку захлопнувшейся сквозняком двери, и позвал других. Девушки поспешили за ребятами. Один только Виталий остался стоять на лестничной площадке пятого этажа, как будто забыл как ходить.
  
   Автобус с Галей и Викой тем временем успел сделать уже четвёртую остановку, но девушкам ехать ещё далеко было, и, как замечали эти девушки, троим весельчакам тоже не близко было ехать, потому что - судя по их виду - выходить они ещё долго не собирались. На первой остановке вышли мужичонка и старушка, на второй никто не вышел, на третьей - угрюмый, прыщавый подросток. Остались две старушки, и не на одной из остановок никто не вышел. Галя обратила на это внимание только потому, что дальше водитель проезжал мимо остановок.
   С кресел девушек была полностью видна освещаемая фарами дорога. И они чуть не взвизгнули, когда на дороге неожиданно появился какой-то огромный и безобразный человек. У него был ненормальный рост, он возвышался над автобусом, но Вика обратила внимание, как водитель, завидев эту громадину, резко надавил на газ, и автобус, прибавив мощную скорость, аж встряхнулся весь, вырвав из рук Головко пивную трёхлитровую банку и расквасив её о заднюю стенку салона.
   — Ты, козёл!! — взревел Головко не своим голосом, когда и "панасоник" швырнуло вместе с банкой, приглушив песню Юрия Хоя на полуслове. — Я тебя закопаю щас!! — Обращался он к пожиловатому водителю, когда трёхметровому здоровяку удалось вывернуться от несущегося на него автобуса.
   — Вот гад! — негромко выругался водитель, — не удалось задавить этого клопа!
   Вика хотела было отреагировать на то, что увидела и услышала, но Галя зажала ей рот, потому к кабине водителя направлялся нетрезвый, раскачивающийся во все стороны Головко.
   Но дальше Головко уже полетел вперёд, так как водитель резко надавил на тормоз, и даже девушек чуть не швырнуло вперёд. Но Головко явно свернул себе шею.
   Автобус замер на месте. Водитель открыл переднюю дверь, вышел из кабины и выскользнул в эту дверь, не успели даже двое приятелей Головко придти в себя после того как их здорово швырнуло.
   — Что это с ним? — только и прокудахтала одна из старушек, которых даже и не тряхнуло, словно они были пристёгнуты ремнями безопасности. Вторая старушка поднялась с места и склонилась над неподвижным Головко. — Сынок, ты живой? — Но, не получив никакого ответа, выпрямилась и пожала плечами, пока двое собутыльников Головко приходили в себя, потирали ушибы и поднимались на ноги.
   — Что это с водителем? — никак не могла понять первая старуха.
   Но никто не собирался отвечать на её вопрос: дружки Головко, как и вторая старуха, не сводили глаз с развалившегося на полу парня, особенно, когда у того из полуоткрытого рта потекла тонкая струйка чёрной крови. Галя и Вика тоже смотрели на Головко; Вика смотрела на него как на пару месяцев назад раздавленного трамваем первоклассника (он вышел не на той остановке, но понял это, когда переходил через дорогу, тут-то он и заколебался, пожелав успеть вернуться в трамвай, пока тот не захлопнул двери и не заставил его дожидаться с ледующего, но... из-за поворота на полной скорости вылетел "черроки" какого-то нового русского и заскрежетав на крутом повороте колёсами об асфальт, случайно задел этого мальчика, толкнув его прямо под колёса встречного трамвая. Вика в это время стояла на остановке и видела всё лучше всех); Галя смотрела на Головко с облегчением: хорошо, что всё так обошлось.
   — Водитель-водитель возвращается! — заголосила первая старуха (она так и не вставала с места), предупредив всех.
   — Козёл! — приготовились двое дружков Головко к встрече водителя.
   Но когда этот водитель вошёл, то неприязнь к нему пропала даже у приятелей Головко. Ещё бы - глаза его были налиты какой-то яростной злобой. Но когда он заговорил, то в голосе его никакой злобы не чувствовалось.
   — Автобус сломался, — оповестил он пассажиров спокойным тоном. Затем взгляд его упал на лежащего и заливающего кровью пол парня.
   — Вышвырните его, — обратился он к пассажирам тем же ровным, сдержанным голосом, — а не то он мне тут весь пол изгадит.
   — Вы же его убили! — вскрикнула первая старуха, так, словно до неё это только дошло.
   — Я пугало сбивал! — запротестовал он. — А этот пьяница пытался мне помешать.
   — Какое пугало? — не поняла первая старуха. Но Вика с Галей поняли, какое он пугало пытался сбить, когда даванул на газ.
   — Огородное, — ответил водитель. — Оно людей убивает. Оно - Зло.
   — Ты просто больной, мужик, — заметили ему двое друзей Головко, позабыв про зловещий взгляд. — Тебе лечиться надо.
   — Мне автобус ремонтировать надо, — заметил им на это водитель. — А то смена моя заканчивается, и я домой - блины и борщ поесть не успею. — И с этими словами он снова исчез в дверном проёме.
   — Вот скотина, — злобно усмехнулся один из друзей Головко. — Поесть он не успеет! Давай отпинаем его, — предложил он другу.
   — Да ну, — отверг тот предложение. — Он здоровый. Побьёт ещё...
   Но прервал его... Виктор Головко... он зашевелился и начал подниматься на ноги. На друзей он не смотрел, потому что голову повернуть и выпрямить шею было невозможно. И, хоть кровь всё ещё вытекала из его головы, он произнёс: "надо быстрее ехать, пока этот придурок не сломал автобус!", и двинулся в сторону кабины какой-то походкой зомби. И, когда он залез в кабину и уселся в кресло водителя, двигатель автобу-са тут же заработал и автобус так неожиданно сорвался с места, словно был каким-то японским сверхскоростным кабриолетом в руках неумелого водителя; так неожиданно сорвался, что сёстры даже не успели бы выпрыгнуть в открытую дверь, если б вовремя опомнились.
   Вика подумала, что автобус наверняка раздавит этого замысловатого водителя, но возгласы двоих друзей Головко успокоили её.
   — А-ха-ха! — заорали они, подбегая к торцевому окну, очевидно увидев водителя. — Посмотри на его рожу! Чмо! С х...ем остался! — И один из них даже высунулся в оконную форточку, чтоб попасть в оставшегося с носом водителя харчком.
   — Поедем на вокзал, пацаны, — проговорил вдруг автобусный мегафон, через который водитель ежедневно объявлял остановки пассажирам.
   — Нахрена на вокзал?! — тут же подбежали к кабине друзья этого "нового водителя". — Мы же к тебе собирались! Ты чё, Витёк?
   — Нас ждут великие дела! — искажал мегафон голос Виктора. — Сегодня к нам в Чердак приезжает сам Владик!!
   — Какой ещё к херу Владик?! — не поняли те.
   — Хер его знает, — пожал Головко плечами, говоря уже не через мегафон. — Просто у меня разыгралась необыкновенная интуиция.
  
   В то время, как водитель автобуса, в котором ехали двоюродные Виталины сёстры, чуть не сбил огромного и безобразного трёхметрового парня, внешне очень похожего на огородное пугало, Виталя, которого сильно напугала струйка крови, стекающая откуда-то сверху (он подумал, что кровь течёт именно с его этажа - с кем-то из соседей что-то случилось; так что он даже и не увидел, как кровь перекрасилась в цвет какой-то бледно-зелёной ядовитой травы), уже потихоньку начинал приходить в себя. В глазах его прояснилось и он увидел, что никакой струйки уже не текло. Но больше всего его удивляло не то, почему он не упал, когда у него потемнело в глазах, и не разбил о ведущую вниз лестницу свой тонкокостный затылочек, а то, почему сверху, куда убежала любопытная до крови и всего такого молодёжь, не донеслось ни единого звука, как будто дом этот состоял всего из семи или даже шести этажей, и не на какой восьмой-девятый этаж никто не поднимался, и всё, что происходило до того как в глазах у Виталия потемнело, ему просто привиделось.
   Затем, оттуда же, сверху, до Виталия донёсся тот же странный звук, что прозвучал перед тем как потекла чёрно-красная струйка. Только теперь этот звук Виталию не показался странным и неопределённым... Может быть, ему стоило задуматься о собственном сумасшествии, но ему почему-то показалось, что оттуда - сверху - его зовут... родители... (до того, как родители Виталия однажды поздно вечером возвращались из Находки на отцовом "запорожце" и в них на полном ходу врезался спешащий куда-то рейсовый Икарус, отец не любил звать сына (если ему что-то было от этого сына надо) просто так: "Эй, Виталька, иди-ка сюда"; он предпочитал делать так, чтоб его сыну самому захотелось подойти к отцу: делал какие-то намёки или ещё что-нибудь; и мать Виталия очень часто брала пример со своего мужа; Бог её, как и её мужа, наделил очень богатой фантазией и неисчерпаемым воображением, но взамен этому лишил уверенности в себе и "наградил" комплексом неполноценности. А ещё Он лишил её и её супруга жизни...) И в этот раз они подавали ему какие-то опознавательные знаки в виде "странных-неопределённых звуков", намекающие ему о том, что ему необходимо вернуться домой - срочно необходимо вернуться домой (!). И Виталий чисто сам для себя решил, что он эти "опознавательные знаки" ни с какими другими, кроме знаков его любимых мамы с папой, уже не спутает. И... его уставшим ногам пришлось преодолеть ещё четыре лестничных пролёта.
   В это время где-то неподалёку Виктор Головко свернул себе шею, автобус с Виталиными сёстрами замер на месте и водитель из него выскользнул. Вообще, в это время много чего происходило в городе Чердак и за его пределами (например, в городе Владивосток), но если касаться конкретно Галины, Виктории и их двоюродного брата, то:
   Виталий с трудом поднялся на девятый этаж, сильно запыхавшись (при росте 165 см. весить 78 кг. - не шутка), и не увидел никакой крови. Он вообще увидел не то, что должно было бы присутствовать в реальности: вместо изрисованных всевозможной дребеденью стен и лестницы, были какие-то деревянные, покрытые толстым слоем пыли ступени, поднимающиеся на девятый этаж, на котором никаких дверей не было, кроме единственной. Только дверь эта не вела в квартиру Виталия... пото-му что это была какая-то деревянная - сколоченная из досок умелым деревенским плотником - дверь, вместо той металлической (старой) двери.
   Всё вокруг также состояло из досок - этакий небольшой навес, - сколоченных трудолюбивым селянином былых времён (наверное, в те времена, вместо этого окрестного района мегаполиса Чердак, стояла всего лишь деревня Смоляниново). Всё было погружено в полумрак ночи полнолуния, и прорывающийся сквозь щели бледный - ярко-молочный свет позволял Виталию понять, что никакой чёрно-красной крови вокруг нет.
   Потом он толкнул деревянную дверь и проник внутрь помещения, скрывающегося за этой "таинственной" дверью...
   Естественно, помещение даже и близко не походило на помещение квартиры Виталия Стовского. Скорее это чем-то напоминало собой... чердак какого-то старого деревенского домика. Но, как не странно, именно о таком чердаке Виталий мечтал всю жизнь: взобраться на старый, старый скрипучий и приятно-мрачный чердак и написать там что-нибудь в духе Ричарда Лэймона или Роберта Маккамона (несколько небольших рассказиков, а не роман. Хотя... в таком "чудесном" чердаке можно написать не просто роман, а целый бестселлер, и не один).
   Кроме старинного стола и табуретки, на чердаке ничего особенного не было, но особенное заключалось далеко не в табуретке и не в трёхногом допотопном столе, а в том, что на этом столе располагалось... А на нём была... печатная машинка (Виталий мечтал о печатной машинке не меньше, чем о мрачном "чудесном" (как назвал бы он свой чердак) чердаке; так его достала уже эта куча исписанных мелким почерком тетрадей, кои он складировал под койкой, что ему скорее уже хотелось начать печатать "каракули" (разобрать которые не могла ни одна чердачная, ни один молодёжный журнал, куда бы Виталий не обращался) и уже со спокойной совестью попробовать вступать в Союз писателей, с горем пополам издав какую-нибудь дох ленькую книжку). Только эта печатная машинка была несколько необычна, Виталий таких ещё никогда не видел... Впрочем, всё в ней было как обычно (и англо-русская клавиатура и марка "Чердак-2000" (очень популярная марка печатных машинок города Чердак) и всё присущее современной компьютеризированной печатной машинке на солнечных (в данном случае больше подходит слово "лунных") батарейках), просто Виталию она показалась необычной - какой-то... "волшебной", в чём он через пару минут сам убедился, когда прочёл листок, торчащий из машинки... Странно было только то, что печатные буквы имели не чёрный - положенный - цвет, а... какой-то чёрно-красный, будто машинку заправляли той самой жидкостью, что несколько минут назад чуть не довела Виталия до обморока, а молодёжь, пожелавшую отучить Виталия от онанизма, затянула на этот девятый этаж (и загнала в другое измерение, а не в реальность, в которой в данный момент пребывал Виталий).
   "СЫНА, - было напечатано на листе, - МЫ С ПАПОЙ ОБЕЩАЛИ ПРИВЕЗТИ ТЕБЕ С ДЕРЕВНИ ПЕЧАТНУЮ МАШИНКУ, НО НАС ПО ДОРОГЕ СБИЛ АВТОБУС... У ТЕБЯ УЖЕ НАВОРАЧИВАЮТСЯ СЛЁЗЫ - МЫ ЧУВСТВУЕМ (и действительно, глаза Витали в этот момент заблестели слезами). НО... ОБЕЩАНИЕ СВОЁ МЫ ПОСТАРАЛИСЬ ВЫПОЛНИТЬ: УБЕДИСЬ САМ: МАШИНКА ВОЛШЕБНАЯ... ПОПРОБУЙ, НАПРИМЕР, ВООБРАЗИТЬ, ЧТО СЕЙЧАС МОГЛО БЫ ПРОИСХОДИТЬ С ТВОИМИ ДВОЮРОДНЫМИ СЕСТРЁНКАМИ, И НАЖМИ НА НУЖНЫЕ КЛАВИШИ; МАШИНКА ТАК И ВЫРВЕТСЯ У ТЕБЯ ИЗ РУК И СЛОВНО САМА НАЧНЁТ ПЕЧАТАТЬ. СЫНА, ПРЕДСТАВЬ СЕБЕ ЧТО-НИБУДЬ СТРАШНОЕ, И МАШИНКА ЭТА ТЕБЕ ПОМОЖЕТ.
   МЫ С ПАПОЙ ЖЕЛАЕМ ТЕБЕ УДАЧИ И БОЛЬШУЩЕГО ВДОХНОВЕНИЯ, СЫНОЧЕК. ПИШИ О ВИКЕ И ГАЛЕ НЕ ТОЛЬКО ПОТОМУ ЧТО ОНИ СО ВСЕМИ ЗАОДНО..."
   И после того, как многоточие, завершившее это обращение попало в Виталино поле зрения, он тут же кинулся к машинке, как будто его охватило не только то "большущее вдохновение", которое ему пожелали родители, но и... некий сверхъестественный дар ясновидения.
   Когда его пальцы забарабанили по клавишам быстрее, чем забарабанили бы пальцы какой-нибудь профессиональной машинистки, он уже и не вспоминал о том, о чём догадывался две-три минуты назад (что "опознавательные знаки" (странные-неопределённые звуки) его родителей (намёками требовавших вернуться своему сыну домой) больше всего напоминали щелчки клавиш одной небольшой-волшебной пишущей машинки, о которой Виталий и мечтать не смел), а всё быстрее и быстрее описывал события...
  
   У Гали тем временем всё сильнее и сильнее сжималось сердце, ей всё время казалось, что вот-вот наступит тот момент, когда Головко со своей свёрнутой шеей выползет из кабины и - глядя в сторону Большой и одновременно Малой Медведицы, - подойдёт к двум сёстрам и спросит, минета ли они желают или вылететь за шиворот из этого мчащегося с ненормальной скоростью автобуса. Но Головко не выходил, пока автобус не начал постепенно-постепенно останавливаться (как будто этот чёртов Головко опять своей интуицией что-то почувствовал и останавливался не просто так).
   — Чё такое, Витёк? — заорали двое его друзей (они не орали на своего Витька, а просто громко реагировали), — на фига ты останавливаешься?!
   — Автобус останавливается,— поправил их тот уже с помощью мегафона, как будто за своей спиной чувствовал добрую сотню пассажиров. — Потому что он чувствует "голосующего", а я чувствую, что проезжать мимо хитчхакера (голосующего) нельзя, потому что "помог ты - помогут и тебе": это один из законов сегодняшней чердачной ночи.
   — Я тоже чувствую, что нам поможет этот парень, — говорил один из друзей Головко, пока Вика заметила, как Икарус приближался к какому-то пареньку, и как этот Икарус потом остановился возле "голосующего" и передняя дверь открылась. — Но я также чувствую и то, что мы не воспользуемся его помощью.
   — Это не важно, — отвечал мегафон, пока тот худощавый и невысокий парнишка заскакивал в автобус, — главное - помочь.
   Вбежавший в автобус паренёк мог принять "голос мегафона" за объявление остановки, но ему некогда было что-либо за что-то принимать, потому что глаза его были выпучены и перепуганы, волосы стояли дыбом (Вика, Галя и двое дружков Головко впервые видели, как у человека волосы стоят дыбом, а они действительно стояли).
   — Водитель, разворачивайте автобус назад! — залепетал он своим - чем-то здорово напуганным - голоском, даже и не замечая, как выглядел этот "водитель".
   — Пошёл в вагину,— прозвучал ему ответ от мегафона, в то время как автобус захлопнул двери и хладнокровно продолжил путь, и у парня этого чуть глаза на лоб не полезли, но он всё равно продолжал требовать повернуть автобус назад, пока не поздно, объясняя, что там дальше, куда направляется этот автобус, происходит что-то кошмарное.
   — Водитель остался в заднице! — весело заметили этому парнишке двое пьяных друзей, ещё до того, как он начал объяснять причину по которой необходимо развернуть автобус, преодолеть тот окрестный микрорайончик и убираться из Чердака к чёртовой матери, благодаря одной просёлочной дороге, которая выводила на автостраду. Но паренёк не слушал этих друзей, продолжая гнуть своё:
   — Там ужасно! — твердил он. — Там чёрт знает что происходит! Я с трудом вырвался, а ОНИ сожрали мою девушку!...
   — Так прямо и сожрали?— удивились двое парней своим ироничным голосом.
   — Я не хочу это рассказывать,— ответил он.— Выпустите меня из автобуса. Едьте туда сами, раз вы такие твердолобые, а я не собираюсь...
   — Отнюдь!— перебил его водительский мегафон.— Ты будешь нашим гидом-экскурсоводом, а то мы так напились, что уже и не помним, как из себя выглядит этот блядский центр... тьфу ты; вокзал. Мы ж на вокзал едем!
   — На вокзал?! — выпучились с перепугу глаза паренька ещё сильнее. — Вы рехнулись, ребята!!! — Но его болтовню никто из ребят уже не слушал. Ребята болтали о своём; Головко продолжал вести автобус; двое девушек продолжали сидеть, не проронив ни звука, как и двое старушек, тоже подозревающих что-то неладное.
   Естественно, за окнами автобуса уже ничего не было видно, даже тогда, когда автобус уже рассекал центральные районы мегаполиса; всё было погружено во тьму: не сверкали никакие ночные вывески каких-нибудь баров, ресторанов или просто - ночные ларьки или уличные фонари; всё - светофоры, автостоянки, бензокалонки и всё подобное - было погружено в сплошную тьму. Но несколько минут спустя, Вике и Гале удалось заметить то, что не удалось увидеть не только двум, тупо уставившимся в собственные коленки старухам, вместе с - уже успокоившимся и смирившимся со своей злосчастной участью - пареньком, но и смотрящему в потолок кабины Виктору Головко (хотя, он, как и его верные друзья, наверняка чувствовал сердцем не только то, что удалось заметить двум сёстрам...). Когда автобус наконец-таки въехал на перевал, Галина увидела первой, как где-то вдали - в предполагаемом центре Чердака - улицы (с семисотметровой высоты это было бесчисленное множество игрушечных улочек) были погружены в какое-то призрачное - еле различимое - сияние: чем-то оно очень сильно напоминало туман, но только этот "туман" был светящимся; он охватывал несколько квадратных километров и с перевала больше напоминал собой гигантский харчёк (сгусток слизи), светящийся каким-то непохожим на себя лунным светом, и утопивший собой обширную часть центра, где располагался и железнодорожный вокзал (конечная остановка данного автобуса) и четыре чердачных цирка и тьма всего присущего центру города. Вообще, если бы на этот "светящийся гигантский харчёк-туман" взглянул бы Виталий Стовский (если б он, как настоящий мужчина, упрямо уселся с сёстрами в автобус и вознамерился бы провожать их до самого дома), то он несомненно предположил бы, что эта причудливая "субстанция" за один вечер (несомненно, после захода солнца) сожрала у его родного города всю энергию (сюда входит, как и электроэнергия, так и любая другая энергия).
   Галина, увидев это загадочное явление, тут же ткнула старшую сестру в бок.
   — Ой блин! — отреагировала шёпотом та, как будто вместо этого "явления" увидела разгуливающий по центру Чердака какой-нибудь торнадо. — Куда мы едем!
   — Что это такое? — тем же шёпотом поинтересовалась у неё Галя, как будто сестра её имела какое-то представление.
   — Чёрт его знает, — ответила Вика, — но оно мне не нрави... У меня аж мурашки по спине побежали.
   С горы автобус помчался на холостом ходу и на поворотах всем, кроме пьяной троицы казалось, автобус вот-вот перевернётся. На дороге было пустынно, как на планете Солнце (хотя, Вика с Галей - эти две любительницы ночных бдений - прекрасно знали, что ночная жизнь на Чердаке идёт в несколько раз более полным ходом, чем, например, в Нью-Йорке, и на дорогах пробки возникают гораздо чаще, чем днём). И хоть того "светящегося тумана" видно не стало, когда спуск с горы завершился и двигатель машинально заработал, но Вика с Галей уже присоединились к "пьяной троице"; они также как и те чувствовали сердцем, что центр (вокзал) Чердака приближается всё ощутимее и стремительнее.
   Спустя ещё пять-шесть минут езды, появились первые признаки жизни: колонна милицейских уазов двигалась им навстречу. В колонне этой было двадцать или тридцать уазов, - Вика с Галей сбились со счёта, когда те проезжали мимо, словно этот пассажирский автобус, равно как и его пьяный водитель со свёрнутой шеей, их не интересовал ни единым образом. Фары уазов нормально освещали дорогу (не были погружены в непроглядную тьму) и в салонах каждого из них свет горел, только мчались они с такой скоростью, что разглядеть ничего было невозможно.
   — Ой, сколько милиционеров! — восхищённо произнесла "вторая" старушка, в то время, как Вика, Галя и паренёк беспомощно смотрели в окна на безразличные, не сбавляющие скорости уазы.
   — Почему ни один не остановил этот автобус? — угрюмо - беспомощно пробормотал себе под нос паренёк.
   — Не суетись, пацан! — раздался из мегафона, расположенного под самой головой паренька, голос "водителя". — Моя милиция меня бережёт! — проговорил Головко любимую фразу напёрсточников (когда кто-то из обманутых игроков начинает запугивать напёрсточника милицией). — И ещё долго беречь будет.
   УАЗы проехали; всё погрузилось в прежнюю тьму, но не совсем...
   — Шо это там в земле светится всё время? — прошамкала вдруг одна из старух, обращаясь ни к кому и одновременно ко всем вместе. И когда вторая старуха, паренёк и двое сестёр начали вглядываться в окна, то с трудом замечали пролетающие мимо небольшие трещинки в асфальте, тротуаре и всём остальном земном покрытии; трещинки эти светились тем же слабым лунным светом "харчка-тумана" (кстати, до него, по предположениям сестёр, было уже недалеко) - свет издавался откуда-то изглубины земли, словно это были не простые трещины на асфальте, а что-то страшное, уходящее куда-то глубоко под землю. И в это время из кабины раздавался голос Головко:
   — Пацаны, вам хреново видно? — обращался он к двум друзьям. — Давайте я свет выключу?
   — Давно бы!— обрадовались ребята и свет тут же потух. И видно стало сразу лучше и старухам и сёстрам и пареньку. Сёстры видели, что из светящихся трещин вырывался небольшой дымок, хоть и трудно было что-либо разглядеть - всё проносилось мимо со скоростью 70 км/ч.
   Затем двое друзей начали материть паренька, за то что он им ничего не показывает и не рассказывает.
   — Ты же у нас грёбаный гид-экскурсоврот! — орали те на него. — И сидишь-молчишь как жареная селёдка. Нахера мы тебя брали?!
   — Я вас умолял выпустить меня, — оправдывался парень, — а вы...
   — Всё, надоел ты нам! — перебили его те, — до чёртиков, как больная сифоном секель! Выметайся из автобуса, козёл!
   — Остановите, — отвечал он, — выйду.
   — Да ты не выйдешь - вылетишь, как туалетная муха Ц-Ц! Витяха, открывай двери!
   — Успокойтесь вы, — ответил Виктор из кабины, не применяя мегафона. — И оставьте этого человека в покое, он нам ещё пригодится.
   И те вернулись на свои места; старухи с девушками продолжали всматриваться в пролетающие мимо улицы; всё постепенно набирало цвет - автобус въезжал в центральный район, окутанный "светящимся туманом", только - как постепенно убеждались девушки - "туман" этот уже не светился, как тогда, когда Галина первой увидела его с 700-метрового перевала; теперь этой Галине казалось, что "туман" постепенно "гаснет", превращаясь в самую обычную летнюю ночную мглу. И Галину это ещё больше пугало: в светящемся тумане можно было хоть что-то разглядеть, а в обычном - густом... ещё когда всё вокруг погружено в темноту... так, что даже не увидишь, сколько времени на часах, и долго ли ещё до рассвета.
   Но, как позже убедились и сёстры и две старушки и паренёк и даже трое пьяных друзей, "панасонник" которых уже давным-давно не изрыгал "Сектор газа", до рассвета ещё катастрофически далеко... Возможно, целая вечность. Возможно
   Дальше писать Виталию не хотелось; не потому что страшно или неинтересно описывать эти банальные ночные будни 30 июля, с кровожадной землёй, переполненной мертвецами-невидимками, замороженными кладбищами, головоломками головограда (или "головосмрада", как ЕГО ещё принято величать на мышиных землях в длительном уровне) и всеми зеркальными и могильными сторонами отравленных переключателей - ядовитых зеркал вечности из крысьих начинок. Виталя решил закругляться и оставить продолжение на потом или забыть его, прежде перевернув испечатанный мелким шрифтом лист (25 на 44, такие объёмы листов в Чердаке пользовались большим спросом среди писателей) и напечатав на свободном месте название своего рассказа, которое давным-давно вертелось у него в голове, "Ещё одна "чердачная" история". Виталию нравились прерванные на самом интересном месте истории, ещё больше чем подобные названия; он вспоминал об основателе своего родного города, Юрие Владимировиче Чердаке, который печатался под шуточным псевдонимом Писака, и помнил, что у этого Писаки бестселлерами становились не толстые и огромные романы, а именно сборники рассказов, каждый рассказ которых заканчивался на самом интересном месте, когда уже и суть была сказана и вся аллегория в избытке понятна, оставалось только насладиться продолжением студящей кровь в жилах крутой развязки... тут-то рассказ и заканчивался. Но в Чердаке развелась уйма писателей, и кумиром каждого несомненно является Писака, и все хотят хоть чем-то походить на Юрия Владимировича (так что тема "незаконченного рассказа" должна была бы приобрести большую популярность, но... есть "НО..."), но ещё большее количество по-настоящему талантливых писателей не забывают такое правило, как "не сотвори себе кумира", и создают что-то своё - что-то принципиально непохожее на творчество этого гениального писателя, произведения которого сбывались (действия происходили в городе не до того, как рождались произведения, а после того) и Писака, сам того не желая, как бы являлся своеобразным пророком. Но кто его знает, желал этот Писака того или не желал.
   Когда Виталий закончил писать и удивлённо осмотрелся по сторонам, то никакого чердачного помещения вокруг не было. Это была его квартира, его рабочий стол, на котором стояла пишущая машинка "Чердак", и вращающийся стул на роликах, вместо старой, сколоченной из дуба табуретки. За окном была ночь. Электронные часы Виталиного видеомагнитофона свидетельствовали о том, что уже ноль часов, 13 минут. Виталий решил прогуляться немного перед сном, иначе сны не приснятся и он следующим утром будет писать без вдохновения.
   Одел свои китайские тапочки, которые мама и папа подарили ему на прошлый День рождения, открыл дверь... и только тогда вспомнил. Что лифт в его доме этим вечером сломался, и Виталию опять придётся ломать ноги, взбираясь на девятый этаж. Но закрывать двери и возвращаться назад было уже поздно... Сосед (ниже этажом) Виталия просунул в свой дверной проём тяжёлый ботинок фирмы "рибок", когда тот, увидев его компанию, поспешил захлопнуть у них перед носом дверь и успеть закрыть её на четыре крепких замка и на две цепочки.
   Это были всё те же четверо девушек и трое их приятелей, только в этот раз все они выглядели разительно иначе: их лица были перекошены какой-то безумной злобой, глаза всех семерых блестели какой-то убийственной яростью подонков и - как показалось Витале - ОТРАЖАЮЩИХ ЗЕРКАЛЬЩИКОВ...
   Но эта семёрка вовсе не собиралась убивать Виталия; на уме у них было совершенно другое.
  

глава 8

ПРОГУЛИВАЯ УРОКИ

   — Щас мы у тех двух козлов одежду заберём, — предупредила двенадцатилетняя Маша Петрова двух своих одноклассниц, Люду и Катю, после того как они в течение часа преследовали двух старшеклассников, сбежавших с физики и ринувшихся на море. — Вот они попляшут!
   — А они правда вчера за твоей старшей сестрой подглядывали? — в третий или четвёртый раз спросила её Катя, всё никак не верящая, что эти два заморыша-неудачника вчера были замечены возле двери женской душевой и безнаказанно испарились.
   — За всеми девчонками! — не могла та никак придти в себя. — Правда, через ту скважину, у которой они торчали, хрен чё увидишь, но Танька говорит, что карапузики их аж трико оттягивали.
   — Смотрите-смотрите! — чуть не взвизгнула Люда, отрывая друг от друга увлечённых разговором двух подружек, — он трусы снимает!!
   Ребят, которых преследовали девчонки, звали Алексей и Евгений. Им наскучила физика и они решили сходить искупаться. Однако, они были крайне невнимательны, зайдя на пустынный пляж и решив, что вокруг никого нет и Евгению можно не мочить свои семейные трусы (Лёша был в плавках); они даже и не обращали внимание на кустарник, располагавшийся неподалёку от камней, на которых они оставили одежду и аккуратно зашли в воду по покрытому острыми камнями дну. Им обоим было по тринадцать лет, но успехом у девушек они не пользовались - обоих смущали свои "маленькие размеры противогаза".
   Кустарник, хоть и был огромен, но ребята даже и предположить не мог-ли, что там кто-то сидел. Однако, девочки разместились там очень неплохо и им всё было видно, и как Лёша обнажал своё худенькое "дистрофическое" тельце, под плавками которого словно ничего и не выделяло-сь, и как Женя снял трусы... но так и не повернулся лицом, чтоб девочки могли оценить его "достоинство"; они все втроём молили Бога, чтоб Тот позволил ему хоть на сантиметр повернуться, но... Всё ещё впереди: мальчики осторожно прошли двадцать метров по остроконечному дну и когда вода была им уже по грудь, и они поплыли (по-легушачьи; по-собачьи, или, как это называли в их школе, по-девчачьи), девочки решили, что пришло-таки время выбираться из засады...
   — Ээээй, педики! — закричала им Маша, пока Катя и Люда управлялись с их одеждой, складывая в целлофановый мешок, найденный неподалёку, и принимая выжидательную позицию. — Плывите сюда!
   — Нафиг они нам сдались! — отреагировала на её неожиданный план трусливая Люда.
   — Надо так, — ответила ей та. — Хочу член у кучерявого посмотреть. И, может, удастся рыжего уговорить снять плавки.
   Ребята тем временем поняли, что дело неладно, но в растерянности не знали, что делать дальше.
   — Давайте быстрее! — торопила их Маша.
   — Вы, козы! — заорал на них Алексей, — а ну положили всё назад. — Он, наверное, настолько был взбешён таким неожиданным поведением этих сопливых шестиклассниц, что забыл о том, что его друг - в чём мать родила, и про вчерашний инцидент у душевой, когда им удалось убежать, а догонявшим их трём 11-классницам не удалось догнать их. — Я вас щас отвафлю всех!
   — Вот и давай! — разрешила ему Мария.
   — Что мы вам сделали такого? — жалобно закричал им Евгений.
   — Вчера, — только и ответила ему Маша (и он всё понял). — Просто вылезь, я хочу на отросточек твой поглядеть. И мы тогда сразу отдадим тебе всю одежду.
   — Да чего на него глядеть? — пожал тот плечами. — Это ведь не телевизор с мультфильмами.
   — Он у тебя волосиками оброс? — полюбопытствовала Катя.
   — Менты! — вскрикнула вдруг Люда, заметившая как на пляж медленно въезжает УАЗ (он был всего один: остальные, наверное, заполонили близлежащую опустошённую ночную автостоянку). — Смываемся!
   И девчонки бросили мешок с одеждой и поднялись на пригорок, откуда было и всё видно и лес располагался неподалёку, так что запросто при возможности можно было кинуться от ментов врассыпную. Конечно, от данного милицейского УАЗика опасности для девочек могло бы не возникнуть, если бы не существовало... "школьной милиции"... (если кто-то не приходил в школу или бесследно исчезал, на него объявлялся "мини-розыск" и школьный участковый обязывался доставить в течение урока этого пропавшего). Но, возможно, это вовсе не школьный участковый приехал, а... некто "заблудился". Но, всё равно, девчонки разместились за пригорком так, чтоб и им всё было видно и милиционеры чтоб их не заметили, даже если эти два "купальщика" пожалуются на них милиционерам.
   — Бежим отсюда!— продолжала трусить Люда.— Может это и участковый!
   — Ну и пофиг! — ответила Маша. — Самое интересное пропустим!
   — Да у этого кучерявого его в микроскоп и то не разглядишь! — усмехнулась Катя. — Тоже мне, интересное!
   УАЗ тем временем проехался по целлофановому мешку с одеждой ребят, не заметив его, и остановился, едва только тот остался под его задним колесом. Открылась дверца и из УАЗа вышел высокий толстый милиционер.
   — Вылазьте из воды, — обратился он к замершим в двух метрах от дна и с тревогой смотрящим на него ребятам. — В школу поедем. Я вас научу с урока удирать!
   — Мы не можем, — отвечал Алексей, указывая на друга: — у него трусов нет, а там, на пригорке, — указал он в сторону притаившихся за холмиком шестиклассниц, — девчонки. Они одежду нам не отдают.
   Тот тут же обернулся в сторону холмика, но никого не увидел. — Какие девчонки? Вы мне мозги не пудрите! Вылазьте немедленно, пока я вас сам за волосы не вытащил!
   И те, привыкшие к своим слабым характерам, не стали артачиться или пытаться что-то доказать, и погребли к берегу.
   — Это же участковый! — воочию убедилась трусливая Людмила, до того как двое семиклассников погребли к берегу. — Давайте срываться отсюда, не то достанется нам по двадцать первое число, и за прогулянную математику, и за физкультуру...
   — Да не заметит он нас! — прошептала ей Катя. — Ещё секунду!...
   — О, — обрадовалась Маша, когда милиционер, не заметив их, заставил ребят немедленно выбираться на берег и те поплыли. — Щас начнётся! Только бы руками не прикрывал.
   Но Женя от растерянности ничего не прикрывал руками, выйдя на берег, вслед за своим другом, тут же объясняя милиционеру, что не хотелось мочить свои панталоны и потому он в таком виде.
   — Одевайтесь и в машину, — скомандовал им беспрекословный милиционер, не желая ничего выслушивать.
   Но дело в том, что ребята не заметили, как девочки бросили свой целлофановый мешок, прежде чем незаметно от подъезжающего УАЗа взобраться на пригорок; не заметили они также этого мешка и под задним колесом УАЗа, отчего и получилось недоразумение.
   — Во что мы одеваться будем? — повысил Алексей голос. — Мы же говорим, что девчонки нашу одежду забрали!
   — Ну и залазь тогда без одежды! — гаркнул на него тоже выходящий из себя милиционер.
   — Ну надо же найти их сначала!— предлагал Евгений милиционеру своим тоненьким плаксивым голоском. — Они в нашей школе учатся... — Но тот схватил его в это время за волосы, как и Алексея, и затолкал в машину
   Девчонки были бы рады громко расхохотаться в голос, когда кучерявый Женя наконец-таки обнажил своё "достоинство" (это было его самым большим комплексом, что его пах никак не хотел обрастать чёрными кучерявыми волосами, какие имела его голова), но им очень не хотелось, чтоб этот психованный милиционер их услышал. Но когда тот грубо схва-тил мальчиков за волосы и затолкал в машину, Маша явно свихнулась...
   — Стой! — заорала она милиционеру. — Будь другом, вытащи ещё раз кучерявого, я плохо его разглядела.
   Людмила в это время была уже в лесу.
   — А ну-ка спускайтесь сюда! — увидел он Машу и высунувшую только одну голову, Катю. — Вас тоже разыскивают. Где третья?
   — Не надо их сюда!— умоляюще заплакал Женя.
   — Заткнись, — рявкнул на него милиционер. И - девчонкам: — Где одежда этих двоих?
   — Мы её не трогали, — пожала Маша плечами. — Может, они её потеряли, а на нас спирают.
   — Спускайтесь сюда, — повторил милиционер своё требование, но уже в более спокойном тоне.
   — Двадцать первый тебе! — ответила ему Маша и Катя за голову схватилась, "с ума сошла!". — Думаешь, я тебя не знаю, что ты никакой ни участковый? Такие как ты по городу ездят, детей воруют. А меня ты хрен достанешь!
   — Я бы не стал делать столь поспешных выводов,— угрожающе произнёс ей милиционер, залезая в машину. — Всё может статься наоборот.
   — Да пошёл ты! — показала она ему средний палец. — Фак ю!
   Но милиционер уже разворачивал свой УАЗ и уезжал с пляжа.
   — Чё ты, Людка, спряталась? — крикнула ей Маша. — Вылазь давай, мент уже уезжает.
   — Да и он бы всё равно нас не поймал здесь, — осмелела уже Катя, обращаясь к Люде.— Не будет же он стрелять по...
   — Молчи уже! — рассмеялась Маша с Людой в голос. — Сама-то перепугалась как...
   — Смотрите! — перебила Катя машу, кивнув на то место, где до этого стоял УАЗ с одним единственным милиционером. — Вон мешок!
   — Идиоты! — рассмеялась Маша над рыжим и кучерявым. Перед самым носом ничего уже не видят! — Дальше весь их разговор затмило весёлое обсуждение Жениного "хозяйства".
   УАЗ в это время выехал на дорогу, набирая максимальную скорость, оставляя позади и пустынный дикий пляж и всё на свете.
   — Ну Вы хоть дадите мне во что-нибудь одеться, — надеялся Женя, обращаясь к милиционеру за рулём (судя по тому, что они вдвоём сидели на заднем сидении, у милиционера на затылке были глаза, или же он настолько был уверен в себе). — Не садить же меня в класс за парту в таком виде!
   — А я тебя в класс за парту и не посажу, — ответил ему милиционер, ровно в то время, как УАЗ пролетал мимо школы. — Можешь мне верить.
   — Куда мы едем? — уже обеспокоено спросил у милиционера Лёша, заметив с какой скоростью пролетела мимо школа.
   — Без тебя разберусь, — ответил рулевой.
   Трое девчонок решили мешок не трогать, и оставив его на пляже, двинулись в сторону школы. Маша говорила милиционеру правду; она ни один раз видела, как дети заходили в УАЗы (или не заходили, если их силой затаскивали), УАЗы уезжали и детей больше никто не видел. Так что, понимая, что ни Люда ни Катя о подобных вещах ничегошеньки не знают, она сделала так, чтоб целлофановый мешок остался лежать на пляже, даже если следствия никакого после этого не будет (не будет, после того как "школьная милиция" собьётся с ног, разыскивая владельцев этих вещей), и создав вокруг себя и подруг весёлую атмосферу, решила таким образом наскоро добраться до школы, а там будь что будет.
   И когда им троим оставалось только завернуть за угол старого барака (в Чердаке в такие бараки заселяли многих бездомных), до них донёсся голос какого-то старого, изнеможённого человека.
   — Зря вы, внучки, нагрубили милиционеру, — произнёс им этот голос.
   Когда они повернулись, то увидели неподалёку от себя мокрого от пота и жары старика; хоть он одет был и валенки и в ватные штаны и в телогрейку и в шапку-ушанку, Маша произнесла совсем другое:
   — Они не грубили, — сказала она, вместо того, чтоб спросить, не холодно ли ему. — Я одна это делала. А почему зря?...
   — Хоть ты и одна это делала, — говорил им старик, — но действовать нужно вам втроём. Мальчики не за что попали в беду. Идите за мной.— И он двинулся в ту сторону, откуда пришли эти трое девчонок.
   — А далеко ли идти? — спросила Маша, не двигаясь с места.
   — Нет, — ответил старик, остановившись. — Я вам покажу одного человека, который придёт к вам сегодня вечером в школу, а вы его запомните, и тогда ничего плохого не случится.
   — А что плохое может случиться? — спросила у него Маша.
   — Я не знаю, — сказал тот. — Ну вы идёте, или вам всё равно?
   — Пошлите сходим, — обращалась Маша больше к трусливой Люде, чем к Кате; обращалась в тоне "чего нам терять? Не убьют же нас, в самом деле!"
   И Люда с Катей нехотя подчинились тону этой влиятельной Маши, зашагав вслед за дурно пахнущим стариком.
   Они вышли на автобусную остановку, наполненную народом, как-то машинально осматриваясь, и особо ни к кому не приглядываясь (хоть все трое и обратили внимание на одно долговязого мужчину под два метра ростом, возвышающегося над всеми пассажирами; не обратить на него внимание было бы очень трудно, особенно - не обратить внимание на его необычный для простого ничем не примечательного человека вид). И... сами не заметили, как сидели на заднем сидении... вместе с раздетым до гола кучерявым мальчиком, которого они знали лучше собственных пальцев, и рыжим мальчиком в плавках. И это заднее сидение словно стало шире, разместив на себе пять подростков.
   — Вот так незаметно мы и похищаем детей, — повернулся к девочкам тот высокий и толстый милиционер, в то время как Маша, сидящая возле двери, тщетно дёрнула за ручку, попытавшись открыть дверь. — А двери в наших машинах открываются только для взрослых.
   Но Люду и Катю не столько привлёк вид злосчастного Жени, трусы которого вместе со всем остальным остались на берегу дикого пляжа (искупаться на котором, прогуляв физику, идею подал именно он), сколько внешность милиционера: это был немножко не тот милиционер, этот был немножко поменьше и похудее...
   — Лёша, объясни им, — заметил милиционер взгляды двух девчонок, обращаясь к рыжему подростку.
   — Это брат близнец того милиционера, которому ваша Маша нагрубила, — монотонно, бесцветно проговорил мальчик, — у того смена закончилась и они поменялись местами.
   — Ну дайте мне хоть чем-нибудь прикрыться! — заревел кучерявый, зажимая руками свою промежность, как будто у него вот-вот начнётся какая-нибудь менструация.
   — Подотри немедленно свои е...учие сопли!!— заорал на него милиционер, — а не то я поотрываю тебе руки и прикрываться вообще нечем будет.— Этот милиционер был в тысячу раз психованнее своего брата, а глядя на предыдущего, складывалось ощущение, что бешеннее человека не найдёшь
   — Мы не будем на тебя смотреть, — пообещала Жене Катя, чтобы хоть как-то скрасить его отвратительную участь.
   — И правильно, — отреагировал милиционер. — А вы знаете, почему этот рыженький мальчик готов мне хоть ботинки лизать? — спрашивал он у девочек и одновременно отвечал. — Потому что он страшно не хочет, чтобы я выбросил в окно его плавки. Так-то, девочки; будете меня подводить - останетесь без одежды.
   — Если Вы собираетесь лишить нас девственности, — произнесла ему Маша, — то Вы, дяденька, глубоко опоздали.
   — Надо же! — усмехнулся милиционер. — Можешь успокоиться, я не педофил. Есть вещи в миллиард раз интереснее, чем лишение девственности.
   Судя по тому, как часто этот водитель позволял себе поворачиваться к подросткам и отрывать руки от руля, можно было подумать, что если ему понадобится лишить кого-нибудь одежды, то он не останавливая своего УАЗа, перелезет через спинки передних сидений и лишит.
   Ни Женя с Лёшей, ни Маша с Катей и Людой не могли посмотреть на то, что происходило за окнами их УАЗа, когда он поднимался в горочку, но если бы смогли... то явление это очень сильно повлияло бы на их психику: вся дорога, от УАЗа до предела, уходящего в невидимую даль, была наполнена милицейскими УАЗами. Если б у Маши появилась бы возможность рассказать кому-нибудь из подруг о этой наводнённой УАЗами дороге, с ней бы перестали общаться, всенародно объявив её сумасшедшей.
  

2

   — По-моему, мы заблудились, — наконец-то изрёк муж жене своё окончательное решение, после того как пробродил с ней несколько часов в поисках выхода из этого леса, или хотя бы тропинки, с которой они сбились, а уже начинало темнеть. Сходили, называется, за грибами - даже поганки ни одной по дороге не попалось.
   — Этого быть не может! — заявила ему жена. — У нас же из еды ничего не осталось!, а уже время ужина. А на ночь надо плотно есть...
   — Всё бы тебе есть! — проворчал на неё муж. — Лопнешь когда-нибудь.
   — Я сегодня с обеда ничего не ела!— дала она мужу понять, какая она ГОЛОДНАЯ.— Хоть бы чаю с конфетами или - лучше - с тортиком.— Говорила она быстро, так, что иногда разобрать ничего было невозможно, потому что во рту у неё постоянно что-то находилось (из пищи); но поскольку речь она произносила быстро, то перебить или не дать договорить, было иногда очень трудно, потому она и любила с самого детства выговариваться полностью, даже если несла такую ахинею, что уши вяли даже у тех, кто её слушал.
   — Саша, хватит уже о еде, — попросил её муж, Александр.
   — А о чём тогда ещё? — удивилась та. — Когда ты за мной ухаживал, то понимал, что кроме как о еде, я мало о чём люблю разговаривать.
   — Это потому что больше ухаживать мне было не за кем.
   — Ты так говоришь, как будто за прожитые 10 лет что-то изменилось, — произнесла она с усмешкой, — как будто сейчас ты можешь за кем-то ухаживать
   — Как ты можешь такое говорить! — не возмутился он, а просто изобразил возмущение. — Ведь у меня есть ты. И прожили мы не 10 лет, а 11 с половиной.
   — Тем более! Одиннадцать лет прожить и даже не завести ребёнка!
   — По-моему, это ты не хотела заводить детей, — напомнил он ей, как напоминал всякий раз, как только та начинала доставать его подобным образом. Да, она не хотела начать толстеть и стареть после первой беременности, но это ведь ей не мешало сейчас издеваться над мужем.
   — Не хотела, благодаря тебе, — продолжала та наслаждение, — у тебя ничего не получалось. Впрочем, дети меня и не интересуют уже.
   — А что тебя интересует? Еда?
   — Ну и хотя бы, — согласилась с ним та всё тем же надменным голоском. — Ты, всё равно, без меня подохнешь, хоть я у тебя и стерва порядочная, и на шее одиннадцатый год сижу. Ты меня должен беречь как зеницу ока. Женщин ты боишься, а если у тебя не будет жены, то твои долбанные книжки с романами ужасов люди не будут читать - ты превратишься в большое ЧМО.
   — Да, Саша, — откровенно согласился он с ней (чем чаще она ему об этом напоминала, тем быстрее он всё забывал), — ты мой талисман. Без тебя я подохну с голоду. Ведь это ты помогла мне дебютировать и раскрутиться.— Смирение его не было показным. И Александр понимал, что именно его откровенное - идущее глубоко из души - смирение помогает его жене не стать отъявленной мегерой, а только лишь изредка поддевать его
   — Да я у тебя круче Господа Бога, а ты даже вывести меня из этого долбанного леса не можешь! Ты даже часы сегодня утром захватить забыл!
   — Я тебе обещаю, мы обязательно выйдем из лесу, и ты успеешь сегодня поужинать, — уверял он её. Но сам думал о другом. В принципе, он начал об этом думать ещё с тех пор как понял, что они заблудились в этом лесу. Ведь он в тот момент обратил внимание на некоторые загадочные особенности этого необычного леса, на которые его благоверная почему-то не преминула обратить внимание: ни единого насекомого вокруг не было - раз; какая-то гробовая, неестественная тишина и всё словно на картинке - два; безоблачное, неподвижное - словно застывшее - небо (если не обращать внимание на то, что темнело очень быстро) - три. И только перед тем, как он пообещал своему "талисману", что они обязательно выберутся из лесу, ему в голову взбрела одна безумная мысль: совершенно случайно ему припомнился один его рассказик; там он описывал... точно такой лес...
   Но Александр сейчас ни за что не поделился бы со своей супругой этой сумасбродной мыслью, что они находятся в выдуманном им лесу и... возможно, скоро погибнут (хотя он и не помнил, что в этом лесу начнёт происходить дальше - давно рассказ писал).
   Они сделали ещё несколько шагов - пролетело несколько минут; сумерки сгустились ещё сильнее.
   — Ты меня надурил?— спросила его жена, Саша, когда сумерки сгустились настолько, что... вокруг стало ещё темнее, чем бывает обычной ночью... — Ты ведь не найдёшь выхода из этого чёртового леса, потому что ты всегда был недотёпой. Ну скажи, что ты меня надурил!
   И он собрался ей сказать. ВСЁ сказать, что он о ней думал в течение одиннадцати с половиной лет. Но так и не сказал, потому что в одну секунду вокруг многое изменилось.
  

3

   Когда УАЗ выезжал из города, Маша заметила как мимо пронёсся столбик с табличкой: ОСТОРОЖНО, КЛАДБИЩЕ "Ч-13".
   Если б ситуация вокруг Маши была другой, то она несомненно поинтересовалась бы у водителя УАЗа, что может означать это "Ч-13", но она сидела и молчала.
   — Осторожно, лес! — усмехнулся вдруг милиционер, словно разговаривал сам с собой. Дети переглянулись. — Эти две собаки думают, что они скоро издохнут. Но они не издохнут! Я не позволю им совершить самоубийство!
   Дети смотрели друг на друга странно (Маша, Люда и Катя уже не поглядывали незаметными взглядами на Женин пах, да и тот уже не прикрывал ничего руками - не о том сейчас надо было думать); взгляды их спрашивали друг друга: "что это на него нашло?!" Но милиционер не обращал на них внимания. — Раньше считали, что самоубийство страшнее всех до единого головоедов, охотящихся за детским мозгом. Но сейчас ведь время изменилось и появились вещи вомного раз ужаснее и кошмарнее самоубийства.
   Солнце в этот день пекло как никогда; лучи его не только слепили глаза милиционеру (уж кому-кому, а ему было в эти секунды не до солнца), а и попадали на обнажённые тела Жени и Лёши, производя на ребятах неплохой загар. Люда посмотрела на свои часы и вспомнила, что через час начнётся её любимая "Санта-Барбара" - уроки в это время уже заканчиваются и многие школьники спешат домой, чтоб успеть на "барбару" ("барби", как многие называют этот сериал). Но Люда решила смириться, если через час она не сможет посмотреть серию.
   — Последний раз загораете, детишки, — нарушил милиционер молчание, которое после его последних слов продлилось ровно минуту. — Следующие дни солнца вы больше не увидите.
   — Это почему ещё? — поинтересовалась Маша, повысив тон. — Что ты собрался с нами делать, мент?!
   — Конкретно я - ничего, хоть я и олицетворяю значительную часть Вселенной. Переключатели требуют, чтоб я затолкал вас в ИХ карманы, и не лез своим длинным носом туда, куда собаки ...уем не лезут. Так что ко мне, детишки, никаких претензий. Не я виноват в том, что кладбища увеличиваются - от объёма до количества.
   Дальше дорогу, по которой нёсся УАЗ, окружали сонмы могил; кладбище ("Ч-13") началось неожиданно, и чем дальше в его глубь забирался УАЗ, тем бесчисленнее выглядели эти памятники; они словно были друг на друге - их было так много и так тесно среди них, что у Маши и Алексей даже начинало рябить в глазах, и они уже не смотрели в окна. Дорога постепенно стала какой-то старой, грязной, разбитой, и УАЗ поднимал за собой шлейф пыли. Где-то взлетела туча ворон и многоголосый вороний грай пронёсся над машиной, оставив её в покое благодаря "ненормальной" скорости УАЗа.
   — Слушай, Лёша, — обратилась Катя к рыжему, — а как он нас посадил в эту машину? — Она как будто понимала, что уже в каком-то смысле обречена и решила удовлетворить своё любопытство - понять, как такое возможно: стояли на остановке, и пока тот странный старик выискивал "опасного" человека, они ни с того ни с сего едут в УАЗе. — Ты видел это или нет?
   — Он не садил вас, — ответил тот всем девчонкам - ни одной Кате интересно было послушать, как всё происходило. — Это всё тот мокрый старик, который надурил вас и привёл на остановку; к нему подошла какая-то жирная, горбатая старуха...
   — Она аж под два метра была, — описал Евгений её высокий рост.
   — ...и одновременно со стариком вогнала вам в шеи шприцы.
   — Да, — опять влез в рассказ друга Евгений, — незаметно, сзади подошли и даже из пассажиров никто ничего не заметил.
   — И вы сами залезли в подъехавший УАЗ, — продолжил Алексей отвечать на вопрос. — Это какая-то страшная химия. Шприцы...
   — Я лучше тебя видел!— опять перебил его друг.— В них было что-то чёрно-зелёное, в шприцах. И старуха как-то ехидно ухмылялась...
   — Ты скоро договоришь?— вдруг поинтересовался у кучерявого милиционер.— Передал бы заодно своему другу, чтоб он отдал мне свои плавки.
   — Ты что, извращенец?— полюбопытствовала у милиционера Маша своим саркастическим голосом. — Мальчишеские трусики коллекционируешь?
   — А ты заткнись,— спокойно заметил он ей,— пока тебя не раздел догола.
   Но в следующую секунду мысли его переключились в совершенно иную сферу. Над кладбищем в это время неожиданно поднялся небольшой ураган; хороший вихрь поднял с дороги гору пыли с гравием и задел УАЗ. Именно в этот момент милиционер надавил со всей силы на тормоза. Небольшой торнадо пронёсся мимо, вместе с этим неожиданным ураганом, и опять вокруг остановившегося УАЗа воцарил прежний штиль жаркого летнего дня.
   — О!— посыпались от подростков восторженные возгласы, когда ураган уже отчаливал от машины.— Вот это круто!! Как в "Смерче"! он нас чуть не поднял!! На Чердаке же не бывает таких смерчей! Это ж не США.
   — Приехали,— напрочь перебил повернувшийся к ним милиционер весь их восторг. — Выходить на улицу будете, или не будете мне мешать?
   — Не будем мешать в чём? — уточнила Маша.
   — Мне нужно закапать вам глаза, — пояснил тот.
   — Закопать глаза? — переспросила Катя.
   — Не умничай, — ответил ей (и не одной ей) милиционер. — Здесь нужно ваше желание жить с новыми взглядами... С новыми глазами, в общем. Если вы того не пожелаете, то наше новое общество в нас нуждаться перестанет и вы перейдёте в низшую касту... Короче, я вам не позавидую в противном случае. Вообще, вам мало кто позавидует...
   — Закапывай, — перебила его Маша.
   — Кого закапывай!— окрысились на неё подруги.— Нафига нам всё это...
   — Вы не поняли, — прошептала им та. — Посмотрите вокруг. Это же "Увеличительное кладбище". С этим парнем во всём надо соглашаться.
   — Это замороженное кладбище, — пронёсся над ушами девочек второй "шёпот" ироничного тона милиционера.
   — Так я ему и поверил! — тут же заметил девочкам Лёша. — Уж я-то читал в газетах о Замороженных кладбищах, и знаю. что это за жуть.
   — Дети, — проговорил им милиционер, — только не тяните резину. Я на вас и так много времени угрохал. Сразу выбирайте: либо в низший свет вам путь, либо в ВЫСШУЮ... тьму. Я, как посредник, не советовал бы вам СВЕТ.
   — СВЕТ, это кладбище? — уточнил Алексей.
   — Короче, — решительно проговорила Мария, — и так понятно, что все согласны на лучшее.
   — Лучшее, это, разумеется, не кладбище,— тут же уточнил для всех милиционер, доставая из-за пазухи небольшую коробку с пятью ампулами.
   Закапывал он им глаза обыкновенно, как в любом из кабинетов окулиста во время проверки глазного дна. Обычно, после атропина человеку подневольно приходится ходить в очках с затемнёнными стёклами, поскольку химия сопротивляется вселенной, в частности - небесному светилу Солнце, при взгляде на которое легко можно ослепнуть после сильной дозы атропина. Подросткам капали тоже что-то наподобие этого химического препарата. Только, спустя несколько минут, жаркий летний полдень превратился в вечер, и темнело очень быстро.
  

4

  
   ВСЁ, что муж Александр думал о своей жене Саше в течение одиннадцати с половиной лет, он собрался высказать, уложившись в несколько секунд. Но не успел даже и начать, поскольку неподалёку неожиданно обнаружил... покрытую инеем могильную плиту... А откуда-то из глубины леса в это время доносился визг детей - душераздирающий, как Александру послышалось.
   — Смотри-ка! — удивилась и его жена, обернувшись и увидев могилу, — а это откуда здесь взялось?! Её ж не было... — подошла она к могиле ближе. — Льдом покрыта!
   — Льдом?! — приблизился к памятнику и он, пару секунд назад принявший корку льда за иней. Но взгляд его приковал далеко не лёд, а то, что он прочёл на плите, прочно замаскированное льдом.
   — Андрей Стулов, — произнёс он, не веря своим глазам.
   — Что, Стулов?— не поняла его жена, тоже вглядываясь под корку льда.
   — Это могила Оххо, — объяснил он ей.
   — С ума сошёл! — тут же отреагировала она. — Какой Оххо! Тут же не видно ничего, что ты там вычитал! И как ты смеешь так о моём любимом писателе-юмористе...
   — Он уже давно не юморист, — напомнил ей муж.
   — Мы на кладбище? — осматривалась она по сторонам, и в поле зрения ей попадали такие же могилы, как и "могила Оххо", если верить зрению Александра.
   — Да, — согласился он, тоже осмотревшись, — это Замороженное кладбище. "Ч-13".
   — "Ч-13"! — дошло до неё. — Сегодня одна из могил на "Ч-13" должна распуститься! — голос её неожиданно стал паническим. — Убираемся отсюда!
   — Что? — не понимал её муж.
   — Убегаем, куда глаза глядят! Но из кладбища надо выбраться!
   — Ну ты и дура! — усмехнулся он. — Ты что же, газет не читаешь? Там ведь чёрным по белому: ЕСЛИ ВЫ ЗАБЛУДИЛИСЬ НА ЗАМОРОЖЕННОМ КЛАДБИЩЕ, СТОЙТЕ НА МЕСТЕ - ПРИЕДЕТ МИЛИЦИЯ И ВАС СПАСЁТ.
   — А я, по-моему, уже кое-что чувствую, — поделилась она с мужем, — как милиция приближается к нам и приближается.
   — Ну вот и здорово! — улыбнулся Александр, — а то эти замороженные кладбища, как трясины: засасывают, куда б ты не шагнул, а потом человек постепенно натыкается на могильную плиту со своим именем. И в зеркале такой человек уже не отражается...
   — Ну что за чепуху ты опять мелешь! — перебила его жена. — Темнеет уже, а ты каким был, таким и остался...
   — Что?! — испуганно осмотрелся он по сторонам, тоже заметив, что вокруг стемнело ещё сильнее, чем бывает обычной ночью.
   Жене его в это время показалось, что, пока они бродили по лесу и она так и не обратила внимания на свои губы, которые накрасила перед этой вылазкой, помада размазалась по щекам, когда она нечаянно задела лицом ветку; поэтому она искала в своей сумке косметичку, в которой в обязательном порядке присутствует и зеркальце...
   Тем временем их со всех сторон окружали негры, одетые в красные комбинезоны...
  

глава 9

ВОНЮЧКА

   Валера Тосков чувствовал от себя сильный запах пота, и ничего не мог поделать - двое девушек, которым он прошлым вечером назначил свидание, уже приближались.
   Валера стоял перед входом на платный пляж, солнце жарило не по-августовски и донельзя повышенная влажность создавала такую духоту, что пот с Валеры готов был течь рекой, но сколько себя помнил Валерий, пот его был как вода - никогда не издавал запаха, даже если Валера второй месяц не мылся - иногда он даже летом мог позволить себе неделями не принимать душ, если потовыделение его похоже на ведро опрокинутой на голову воды,- но сегодня, в этот самый знаменательный для него день, он чуть не задохнулся, пока двое очаровашек приближались к нему.
   Почувствовали девушки сильный запах пота ещё за десять шагов до Валеры, и Валере показалось, что их сейчас вырвет. Улыбки со смазливых лиц девушек тут же пропали. Они с Валерием не были знакомы,- познакомились прошлым вечером через телефон,- но догадывались, что это он; понимали они также, что потом разит именно от него, поскольку народу вокруг больше не было. Они бы могли у него что-нибудь спросить, но... одну из них вырвало, пока вторая что есть силы сжимала нос, давая всем своим видом понять, что им плохо от этого зловония и они не могут двигаться, и что этому парню лучше сжалиться над ними и отойти куда-нибудь подальше.
   Валера тут же двинулся в сторону леса, услышав что-то вроде, "...как обосрался...", донёсшееся от тех, приходящих в себя девчонок.
   "Чёрт! - злился он, заходя вглубь леса всё дальше и дальше, - весь день ежу под хвост! Такие классные девчонки!... - Ему хотелось расплакаться: он не умел знакомиться на улице, да и не хотел. А вчера подвернулся замечательный шанс - служба знакомств после продолжительного (в несколько месяцев) молчания преподнесла ему неожиданный сюрприз в виде этих двух очаровашек, которые на улице знакомиться не любят ещё больше чем обходиться друг без друга, и по телефону они договорились с ним, что будут вдвоём, и ему такой вариант пришёлся больше по душе, чем набивший оскомину тет-а-тет. Но плакать Валера не любил, и заставил себя смириться с этой проблемой.- Бывают вещи и похуже, а убиваться из-за такой мелочи - глупо. Мне 20 лет!- вся жизнь впереди! У меня этих девчонок ещё будет... больше чем...- Он попытался выбрать сравнение, но что-то его остановило... Это был "запах"... Он принюхался... и понял - от него не пахло потом. Совсем! - Что за чертовщина?!"
   Он глянул в сторону пляжа - Валера недалеко ушёл, сквозь деревья проглядывался полупустынный прибрежный песок и... те две девушки, они расстилали на песке постельное покрывало и готовились с пользой провести этот душный солнечный денёк. Его аж передёрнуло всего от такой неожиданной радости: появилась прекрасная возможность вернуться и попробовать восстановить отношения, тем более вокруг никого нет и если во время знакомства у Валерия возникнет какая-нибудь неувязка, то смущать его будет некому.
   Тосков мог бы спокойно идти, чтоб по дороге как следует сосредоточиться, но он решил, что не успеет застать девушек на берегу, и чтоб не дожидаться, пока они наплаваются, побежал.
   Бежать было недалеко, но поспешность требовалась, поскольку девушки уже раздевались и естественнее всего для них сейчас было окунуться в морскую воду, а не ложиться и сходу загорать.
   Пока он бежал и наступил на что-то мягкое, он бы даже и не обратил на это внимание, если б был полностью глухим и не услышал бы вскрик. Но поскольку со слухом у Тоскова всё было в порядке, он остановился и глянул в ту сторону, откуда донёсся вскрик боли. А это был невысокий человечек, он сидел облокотившись на дерево, вытянув ноги и пробовал задремать, и, надо сказать, у него это неплохо уже получалось, если бы этот чёртов парень не бежал сломя голову как сумасшедший и не наступил бы ему на ноги...
   — Чёрт, — забормотал этот человечек, когда парень остановился и взглянул на него, — сон в руку! Идиотизм какой-то!
   — Что? — переспросил его Валера: ему показалось, что мужичок этот что-то очень странное произнёс, вместо того, что должен был произнести в такой ситуации; Валера даже не обращал внимание на то, что мужичок этот был пьян в стельку.
   — В прошлом месяце мне сон приснился, — объяснял ему тот своим заплетающимся языком, вместо того, чтоб выть от боли (Валера пробежался по его ногам как по бульвару); но, видимо, пьяному море действительно по колено, даже несмотря на то, что находится оно от него в двухстах метров, — что я сплю в лесу и какой-то придурок несётся по лесу как шизофреник и топчется прямо по моим ногам. И вот сегодня это происходит.
   — Я, конечно, прошу прощения,— вспомнил Валера о своей цели,— но...
   — Но с теми девчонками тебе не повезёт, — продолжил пьяный. — От тебя опять завоняет.
   — Что?! — остановился Валера. — Не расслышал.
   — Всё ты расслышал, — произнёс тот.
   — Чем и почему завоняет? — спросил Валера, уже чувствующий от себя слабый но удушающий запах пота.
   — А ты понюхай себя и не спрашивай, — ответил тот.
   Но обоняние у Валеры было превосходным (месяц назад он бросил курить), потому вместо того чтоб нюхать, внимание его упёрлось на девушек - они уже входили в воду.
   — Зачем ты меня отвлёк! — заорал Валера на этого типа, не замечая, что чем дальше девушки уходили от берега, тем сильнее уменьшался запах пота. — Что, ноги тебе так сильно отдавил?!
   — Да причём здесь ноги! — махнул он на них рукой. — Я могу помочь тебе избавиться от зловония. Как раз, пока те купаются, я расскажу тебе кое-что.
   — А тебе так необходимо рассказать мне своё кое-что? — Если б Валера не задал ему этого вопроса, тот воспользовался бы возможностью поиздеваться над Валерой.
   — Ещё как необходимо.
   — Ну тогда валяй, — разрешил Валера. — Хотя стой! — он принюхался. — То меня ж не воняет!
   — А ты посмотри на девочек - они собрались совершить большой заплыв, — кивнул он в сторону девушек, отплывающих от берега всё дальше и дальше. — Не стоит тебе подходить к ним близко: организм твой говорит тебе, что это опасно...
   — Ни хрена он мне не говорит! — пробормотал Валера угнетённым голосом. И... Вдруг его осенило: — А искупаюсь-ка и я! В воде-то потом не воняет, как ни старайся!
   — Не смей!! — подскочил тот, игнорируя своё состояние. — Они могут утонуть, если ты начнёшь к ним приближаться!
   — Я не знаю, кто ты такой, — остановился Валера, — но лучше тебе не мешать мне и даже не пытайся меня остановить, не то я сверну тебе шею и не посмотрю на то что ты маленький. Я не хочу уподобляться тебе - неудачнику и становиться алкоголиком.
   — Я не неудачник, — говорил тот вслед уходящему в сторону пляжа Валере. — Я просто принимаю свою жизнь такой, какая она есть. И тебе посоветовал бы принять её... Не то в тюрьму сядешь, — уже орал ему вслед пьяный коротышка, так Валера от него удалился, — если тебя вообще к вышке не приговорят. Утопишь ведь девок!!
   Но Валера его уже не слышал.
   А девушки слышали выкрики, доносящиеся с берега, но не могли ни одного разобрать - далековато они удалились.
   — Смотри-ка, — заметила одна другой, с усмешкой кивнув в сторону берега. — Вонючка тот раздевается!
   — Не называй его вонючкой, — отозвалась подруга. — Разве он виноват, что ему отвратителен запах клееросина? Гребём лучше быстрее, чтоб он нас не догнал.
   — Точно, — прибавила темпа первая, — а то завоняет своей "риксоной"!
   Но Валера и сам не ожидал от себя такой способности плавать. Теперь он уже не чувствовал себя утюгом с вёслами, больше он ощущал себя этакой "кометой".
   — Чёрт, канализацией что ли воняет? — не поняла первая подруга.
   — Точно, вонь какая-то! — дошли запахи и до второй.
   — Вонючка приближается! — наполовину шутя, наполовину всерьёз (не понимая, отшутиться ей сейчас или придти в ужас) обратила первая внимание второй на парня, что был уже совсем неподалёку.
   — О блин!, как он быстро плывёт! — испугалась вторая, уже всерьёз воспринимая проклятость этого зловещего человека.
   — О боже, какая вонь! — взмолилась первая. — Какой-то он проклятый, этот... — Но прервал её визг подруги... Вода этот визг заглушила - голова подруги исчезла под водой.
   — Инка, ты чё!— отреагировала та, и тут же получила ответ: во что-то вязкое погрузились её ноги - в этакую подводную трясину... И "вонючка" уже был недалеко. Хотя, какой там "недалеко"; он уже схватил девушку за волосы (больше не за что схватить было) и потянул, но "трясина" её засасывала с такой силой, что запутайся пальцы Валеры в густых волосах девчонки, вязкая "трясина" проглотит и его... А у него пальцы и правда уже запутывались, и хоть он сам канализационного смрада и не ощущал, но тело девушки потянуло его за собой под воду.
   — Дьявол! — хотел было Тосков заорать, но голова его была уже под водой...
   Тело утягивало Валерия всё глубже и глубже (десять метров до дна); давление уже сжимало ему голову, разрывая и доводя до треска его барабанные перепонки... Валера даже воздуха не успел набрать.
   Ему уже хотелось вдохнуть, так спёрло дыхание, но... пальцы его высвободились...
   Валера пулей рванулся вверх, оттолкнувшись ногами от беспомощного тела девушки.
   Первое, что привлекло его внимание, когда он вынырнул и носоглотку его раздирала морская вода, ворвавшаяся в его лёгкие во время подъёма, это... старый-добрый милицейский УАЗик...
   По внешнему виду УАЗа не похоже было, что его вызвал сюда тот чёртов коротышка; скорее похоже было, что коротышка этот... превратился в УАЗ; милицейская машина имела такой вид, словно стояла там ещё до того, как Валера зашёл в воду...
   Возвращаться на берег Тоскову быстренько расхотелось, сразу как из УАЗа выскочил огромный-толстый офицер, вооружённый "калашом".
   — Выгребайся в темпе!— рявкнул он в мегафон Валере. И тот тут же погрёб (тут же к нему вернулось состояние "утюга с вёслами") - так мол ниеносно на него повлиял сильный голос этого сурового офицера милиции.
   — Я их пытался спасти, а не утопить! — замямлил с трудом доплывший до берега Валера. — Их что-то затягивало.
   — Конечно! Так я тебе и поверил, вонючка! — усмехнулся тот в ответ, открывая торцевую дверцу. — Залазь, дерьмо.
   — У меня даже свидетель есть, — продолжал оправдываться Валера. — Вы же здесь видели неподалёку того коротышку, товарищ милиционер?
   — Томбовский лев тебе товарищ, — заметил тот.
   — Ну я же совершенно не виноват!— последнее, что донеслось от Тоскова, перед тем как дверца захлопнулась и больно ударила его по носу.
   Судя по тому, что видел Валера сквозь запыленное стеклянное окошко, как мимо мчащегося на максимальных скоростях УАЗа пролетало с каждым километром увеличивающееся множество деревьев, УАЗ заехал глубоко в пригородную зону и гнал по пустынной "пьяной дороге". И это пугало его ещё больше, чем предвкушение приближающегося "обезьянника", где его будут жестоко избивать, поскольку допрашивать этого отморозка незачем: всё произошло на глазах у офицера, решившего заехать на пляжик и посмотреть, всё ли там в порядке, словно интуиции его до этого не давало покоя какое-то мерзкое (но, в то же время, и в некоторой степени сладкое) предчувствие. Пугало Валеру это потому, что последнее время в Чердаке участились случаи возникновения на улицах лже-милиционеров, и слухи о нескольких жутких случаях не обошли Валеру стороной. Не исключено, что данный офицер со своим "лже-уазом" является одной из таких "птиц", он ведь не продемонстрировал Валере удостоверение, перед тем как грубо запихать его в машину.
   Ничего не изменило бы, если б Валера успел обратить внимание на то, что офицер - капитан Васинцев в машине был не один; что на заднем сидении сидели ещё двое... Только эти двое были не подростками, один из которых был в чём мать родила, а были эти двое такими же как и данный офицер, "милиционерами". Один из этих двоих милиционеров всё предлагал остановить машину и "отметелить ублюдка", никак не находя способности смириться с увиденным и дотерпеть, пока они не доедут до "замороженного кладбища" ("Ч-13").
   — Я не могу уже спокойно сидеть! У меня руки чешутся! — канючил он. — Давай вытащим этого урода и закопаем подальше в лесу. Зачем обязательно надо до кладбища ехать?!
   — Так положено, — отвечал ему рулевой, старший по званию, Васинцев. — Ритуал такой, салага.
   — Это я салага?! — собрался было постоять за себя молодой лейтенант.
   — Ты салага! — ответил ему тот, заметно повысив тон. — Ты знаешь, сколько МЫ растили замороженное кладбище? Самый рекордный срок! За месяц вырастили... Ну, без малого, месяц. А ты, салажёнок зелёный, хочешь сегодня нарушить традицию?!
   — Потерпи немного, — объяснил лейтенанту напарник, прервав гневного капитана, — вот привезём этого придурка на место и отдадим его сугубо тебе в руки. Там уже выбьешь на нём весь свой нетерпёж.
   — Вот так! — подтвердил Васинцев. — И не смей больше вякать! Тоже мне, "качок прав"!
   — Да ладно тебе! — реагировал лейтенант. — Расслабься, я пошутил...
   Но прервал его неожиданный рывок вперёд - Васинцев со всей силы надавил на педаль тормоза.
   — Ты чё, Вася, офонарел?! — в голос вскрикнули едва оставшиеся в живых лейтенанты.
   — Цыц! — ответил им тот. — Опять у меня интуиция! Через четыре с половиной минуты кто-то выйдет из лесу.
   — Так дай я пока побью ублюдка! — обрадовался представившейся возможности младший лейтенант.
   — Ладно, чёрт с тобой, — махнул рукой Васинцев, — вылазь, бей. Всё равно не оставишь нас в покое.
   И тот с нетерпением выскочил из машины и кинулся к торцевой двери, и давай дёргать её за ручку, забыв, что та снаружи открывается ключом, а он забыл этот ключ с собой захватить.
   — Вася, — подбежал он к Василию Васинцеву, — чё за дела! Ты чё мне ключ не дал?!
   — Жена тебе давать будет! — швырнул тот под ноги лейтенанту ключ от торцевой двери.
   — Жена у меня стерва, — пробормотал тот, поднимая ключ и бегом заворачивая за угол УАЗа. — Ох и чешутся у меня на тебя руки, — обрался он не к открываемой двери, а к тому, кто сидел за ней, — как на член в ранней юности.
   — А ты его сильно измучил? — тут же отреагировал капитан, — в своей ранней юности.
   — Поумничай у меня! — отвечал ему лейтенант в то время, как дверца открывалась и сердце Валеры Тоскова всё глубже и глубже уползало, подбираясь к пяткам. Он понимал, что стопроцентно обречён. Из его узенькой кабинки очень трудно было пропустить хоть одно слово, произносимое лже-милиционерами, пока их УАЗ не затормозил и не набил на лбу задержанного шишку. Но что такое шишка в сравнении с ожидаемой его участью. Тем более, что Валеру ни разу в жизни ещё не били как следует... Вообще, давно его не били и потому он страшно боялся битья, особенно боялся избиения сотрудниками милиции. После того как пристрастился к телепередачам типа "чистосердечное признание" или местной, "Права Чердака", где часто показываются различные съёмки скрытой камерой, в том числе и дознания, Валере не очень-то мечталось попадаться милиционерам, когда по коже его пробегали мурашки от жути, показываемой "Правами Чердака".
   — Ну, выходи, парниша, — зловеще усмехнулся лейтенант, потирая кулаки, как только в поле зрения ему попал съёжившийся, до чёртиков перепуганный молодой человек. — Чё это ты перепугался?! Когда девок топил, ничего тебя не пугало? Выходи!
   Тот медленно вылез, ускорив своё движение, когда лейтенант схватил его за волосы и вышвырнул.
   — Зачем ты топил их? — не бил он его пока, любопытствуя.
   — Чтоб не сопротивлялись, — ответил ему из УАЗа Васинцев, — мёртвых-то проще трахать, чем живых...
   — Ты не слышишь? — перебил капитана старший лейтенант, пока младший нанёс Тоскову сокрушительный удар в грудь, отчего тот отлетел на пару метров. — Орёт кто-то из лесу. Заблудился что ли? — прислушивался он.
   Капитан тоже постарался прислушаться, из глубины леса действительно кто-то орал. Лейтенант в это время подбегал к упавшему на траву Тоскову, чтоб нанести ногой удар по рёбрам.
   — Да это же Полев! — дошло вдруг до капитана. — Интуиция меня не подвела-таки. Что-то он нам кричит... Эй, лейтенант, — крикнул он в окошко, — отставить!
   — Повезло тебе, щенок, — процедил Тоскову не попавший по рёбрам (Валера заслонился рукой) лейтенант. — Отдохнёшь чуток. А потом продолжим. Я умею бить, так, чтоб не сразу убивать, чтоб растянуть удовольствие.
   — Не бейте его,— процитировал старший лейтенант услышанные выкрики.
   Через полминуты из лесу выскочил... тот самый коротышка, которому Валера несколько минут назад отдавил ноги. Только на этот раз коротышка этот не был пьяным и... был одет в милицейскую форму.
   Тоскову он попал в поле зрения как НЛО: полчаса назад он был пьян и одет почти как бомж, а что теперь... Может это брат-близнец того коротышки?...
   — Это же тот парень! — орал он капитану и двум лейтенантам, как полным идиотам. — Он вонять начинает, когда приближается Зло. Кретины чёртовы!!
   — Правда что ли?! — тут же подбежал к Тоскову младший лейтенант и склонился, чтоб поднять его. — Ох, прости меня, брат!
   — Ударь меня в фанеру, — разрешил лейтенант, когда поставил Валеру на ноги. — Сочтёмся. — Но он ещё долго уговаривал Валеру ударить его в грудь, так и не уговорив.
   — Быстро заскакиваем в машину, — отдал распоряжение Полев, — надо скорее ехать на Ч-13, пока информация не ушла из могилы. Могила только расцвела.
   И через несколько минут (Валера теперь, разумеется, сидел рядом с уговаривающим его младшим лейтенантом, на мягком креслице, а не в узенькой кабинке) УАЗ примчался на "Замороженное Кладбище", остановившись возле нужной могилы.
   — Давай, парень, — обращались теперь к Тоскову, подводя его к ярко-белому памятнику, покрытому прочным слоем ледяной корки, — на тебя вся надежда. Прикоснись к ней руками и постарайся сосредоточиться. Ты должен что-то почувствовать.
   — А руки не замёрзнут? — Он уже и не спрашивал их, откуда в конце июля взялся лёд.
   — Плюй на руки! — отвечали ему. — Руки твои не стоят того, что ты почувствуешь.
   И Валера прикоснулся, пока четверо милиционеров переговаривались между собой, восхищаясь им ("Вот это феномен! "Вонючка". Раз в миллиард лет рождается такой! Ну и повезло нам сегодня! Как это нас угораздило наткнуться на него именно тогда, когда "расцвела старинная могила"). Руки его тут же пронзило каким-то небывалым по своей резкости морозом, как током ударило. Валера тут же отдёрнул руки от памятника Андрею Стулову.
   — Ничего-ничего, — тут же завопили в голос милиционеры, — привыкнешь. Не отпускай руки, не то могила завянет и мы так и не узнаем ничего о Снежном Демоне.
   Всё-таки времени им много не потребовалось, чтоб уговорить Валеру; всегда податливый Валера через "не могу!" прислонился к могиле ОХХО ладонями...
   Но те наврали ему, что он привыкнет, потому что чем дольше он не отпускал ладони, тем сильнее его пронизала жуткая боль. И через две-три секунды Тосков уже орал благим матом, потому как он не мог оторвать ладони от этого необычного льда, когда решил плюнуть на все их уговоры и к могиле больше не прикасаться.
   — Всё видите? — кивнул им на оглушающего их "Вонючку" Полев. — Обращаете внимания на то, что он чувствует? — обращался он к ним как к бестолковым студентам-практикантам.
   — Конечно! — в голос подтверждали те. — Нам повезло!! Мы застали могилу в самом разгаре! Через тринадцать минут она начнёт вянуть...
   — ТРИНАДЦАТЬ МИНУТ!! — воскликнул младший лейтенант. — А если Вонючка не выдержит этих тринадцати... Если он коньки отдаст...
   — Потерпит! — усмехался Полев. — Замороженные Кладбища Вонючек не убивают. Тошно им, знаете ли.
   Но Валера не чувствовал того, что чувствовали милиционеры (они за него чувствовали: он им здорово помог, так что им теперь не надо было дурить этого младшего лейтенанта и вместо Вонючки ему подсовывать могилу ОХХО), он в это время находился в самой бездонной глубине преисподней. И все последующие 13 минут погружался в бездну всё глубже и глубже, раздирая потустороннее время и пространство со скоростью боли. Хотя, он сам того не замечал, что правое полушарие его головного мозга погружалось в бездну ада, в то время, как левое проникало в долину информации, извергаемой могилой и всем телом мёртвого писателя; левое полушарие бродило по лабиринтам информации, "отсеивая" всё лишнее и подбираясь к тридцать первому октября, к Кровожадному бурану...
   ...Оххо (Андрей Стулов) тогда принёс в Союз писателей своё самое слабое произведение, не для того, чтоб похвастаться, до какой степени оно Хилое, а потому что пришло несколько новичков-недотёп и принесло свои бездарные и безвкусные подражания Гениальному Писаке; вот он и решил продемонстрировать этим зелёным, желторотым мальчикам и девочкам, какого им уровня надо придерживаться, если они хотят не выражать свои мысли, а всего лишь желают разбогатеть на чердачных любителях почитать всякую дребедень (лишь бы пострашнее!); собрал вокруг себя этих литературных молокососов и начал читать:
  

"31 ОКТЯБРЯ

   Лето выдалось холодным. Жители города чердак теплили себя надеждами на улучшение: ждали хорошей погоды, но так ничего и не дождались - пасмурный август (не менее пасмурный и прохладный, чем июнь и июль) сменил холодный сентябрь и в конце октября выпал первый снег...
   Это началось ещё 30 октября вечером, через два-три часа после того как стемнело; поднялся ветер и разбил несколько не закрытых на ночь окон в домах города. Те, кто мог в то время выглянуть в окно, обычно удивлялись, восклицая, "метель, надо же!" Снег никого не удивлял, удивляла пороша, прокатывающаяся по дорогам да по скверам.
   Утром всё было более-менее заметено снегом, но ветер так и не поутих. Однако, возможность автомобилям пробираться по дорогам ещё существовала, сильных снежных накатов не было и по всей видимости не намечалось, и уроки в начальных классах не отменялись.
   Полина Зайцева работала мастером участка в одном из цехов самого процветающего завода ЖБИ всего города Чердак. Утром она, как и положено, на работу приехала транспортом предприятия, даже и не догадываясь, что после обеда весь завод разъедется по домам. Но поскольку синоптики предсказали непрекращение снега и возможность бурана, то директор завода немедленно подписал приказ отменить работу всех цехов, пока у транспорта предприятия ещё есть возможность развезти всех рабочих по домам.
   Пока Полина добиралась служебным автобусом и смотрела в окно, она могла увидеть чуть ли не через каждые полкилометра застрявшие в снегу иномарки и даже микрогрузовик буксовал, взбираясь в снежную горку, но, возможно, водитель того служебного автобуса, в котором ехала Полина, выбрал удачную колею и колёса не скользили по снегу, как например у грузовика "камаз", перевозящего бетонные блоки и застрявшего где-то с левого края широкой горной дороги.
   Но вдруг произошло неожиданное: автобус остановился посреди дороги и открыл все двери.
   — Выходящие есть? — спросил водитель.
   — Надо было спрашивать до того как останавливаться! — ответило ему сразу несколько недовольных голосов. — А то сейчас забуксуем как тот камаз!
   — Не забуксуем, — ответил донельзя уверенный в себе водитель, закрывая двери и убедившись, что выходящих нет. — Сами увидите. — И он выжал сцепление, изготовившись продолжать путь, не беря пример с вездехода "Ситроен", что забуксовал неподалёку.
   Но не тут-то было... Колёса дежурного автобуса забуксовали-таки. И в адрес твердолобого водителя тут же полетели упрёки и выражения недовольства.
   — Да сейчас поедем, — отбивался тот от возгласов - не обещал, а именно отбивался. Видимо, водитель этот не принадлежал к числу тех, кто сносит выкрики и ругательства в свой адрес.
   Но автобус так и не ехал, как его водитель и орущие на него пассажиры ни старались.
   Хотя внимание Полины привлекло нечто совсем другое... Она в это время смотрела на водителя утонувшего в снегу "Лэнд-Краузера", и пока весь автобус поносил "бестолоча водилу", Поля неожиданно для себя поднялась с места и направилась к выходу.
   — Ты куда? — окликнул её кто-то слегка удивлённым голосом.
   — Всё равно ещё нескоро поедем, — бросила та на ходу. — Может даже и вообще не поедем.
   Полина знала что говорит: автобус действительно мог никогда не сдвинуться с места; всё зависело от неё и... от водителя "Лэнд-краузера", которого Полина разглядела через окно и что-то в ней тут же переменилось...
   Она вышла из автобуса и осмотрелась по сторонам.
   — Какой красивый у нас город, — произнесла она после того как осмотрелась.
   Если ориентироваться по том, что автобус полчаса поднимался в гору, то если взглянуть вниз - в ту сторону откуда по извилистой дороге приехал сюда этот автобус - можно было бы четверть Чердака увидеть как на ладоне. Но только не в данный момент можно было бы увидеть, когда вокруг, кроме метели и залепляющего всё на свете снега, за пять метров ничегошеньки нельзя было разглядеть. Но Полина, никогда особого внимания на город не обращая, когда каждое утро и каждый вечер проезжала на служебном автобусе через перевал, вдруг решила в этот заснеженный день заметить, что "город у нас красивый". Хорошо только, её никто не услышал. Но она словно и сама себя не слышала: молча обошла автобус и подошла к занесённому сугробами "Лэнд-краузеру". Ветровое окошко того тут же опустилось, дверь только не могла открыться - снег мешал.
   На то, что Полина начала делать дальше, уставился весь автобус: все до единого пассажиры перестали ругаться и прилипли к окнам, когда Полина начала залазить в это открывшееся боковое дверное окно, зацепившись за что-то рейтузами и продрала в них дырку...
   Долго она сидела в той машине, а автобус всё это время не собирался двигаться с места. Все видели, Полина просто сидела и разговаривала тихо, чтоб никто ничего не услышал.
   Час или полтора они разговаривали, потом Полина вылезла из окна; вылезла таким же самым образом, каким и залезла - все видели, как ей неудобно пробираться через это узкое окошко, и как стыдно перед сотрудниками: здоровенная и немного красивая женщина, а ведёт себя очень странно - не объяснишь же всем своего поведения.
   — Мы поедем, — сказала всем пассажирам Полина, когда вошла в автобус, — но один из нас должен выйти из автобуса. Иначе мы не поедем.
   — Мы вообще не поедем! — гаркнул на неё водитель автобуса. — Мы застряли в снегу и колёса уже неплохо замело...
   — Ты-то хоть помолчи! — тут же заголосили на водителя женщины.
   — А толку-то! — оправдывался тот.
   — Я вам слово даю, — твердила пассажирам Полина. — Сразу, как один из нас выйдет из автобуса и исчезнет в пелене метели, чтоб никто из нас его не увидел, автобус сразу сможет ехать. Я только что разговаривала с тем водителем, — кивнула она в сторону уже наполовину занесённого снегом "Лэнд-краузера", — впрочем, это неважно...
   — А что он такой чёрный, этот водитель? — спросило несколько человек в голос, увидев через окна и страшную пелену метели еле различимый "Лэнд" и того, кто засыпал за его рулём (они точно видели, что он засыпал); и он был не негр, а просто лицо его, шея и кисти рук (всё, что можно было увидеть под красным спортивным комбинезоном) были по-настоящему чёрными (чернее "подземной ночи" и самой слепой тьмы), если пассажирам этого служебного автобуса ничего не показалось.
   — Это не важно, — ответила Полина. — Ну так что, будет кто-нибудь выходить, пока нас не занесло как в песочных часах?
   — И автобус сразу поедет? — осведомился водитель с соответствующим сарказмом в голосе. — А если я выйду? Из вас ведь никто автобус водить не может! Так поедет он сам? — обращался он непосредственно к Полине.
   — Выйди и узнаешь, — ответила та ему.
   — Добряк! — пожал тот плечами, усмехаясь и выходя из автобуса. Видимо, он больше всего на свете любил шутки.
   — Только отойди от автобуса так, чтоб тебе его не было видно.
   — Как скажете, сударыня, — усмехнулся тот, отойдя куда-то за "Лэнд-краузер" и исчезнув в метельном шквале...
   И что тут началось: автобус завёлся и потихоньку поехал вперёд, разгребая снег, как древний ледокол "Титаник" (данный сюжет увидел свет раньше, чем это сделал "Титаник" Джеймса Камерона. Примечание автора). Автобус был завален сугробами уже чуть ли не по самые стёкла.
   Постепенно автобус набирал скорость, а все немели, глядя на того человека, который в этот суперснежный денёк-вечерок решил заменить водителя. Все прекрасно видели, что водитель этот в красном спортивном комбинезоне. Но лица его пока никто не видел (зеркальце заднего обзора, висящее над головой водителя, самым неожиданным образом оказалось разбито). Но сразу, как автобус набрал максимальную скорость и рассекая небывалый за всю историю снегопадов буран, мощными хлопьями в две секунды превращающий что угодно в последствия схода снежной лавины, "новый водитель" поднялся со своего водительского места и повернулся к перепуганным, повжимавшимся в кресла пассажирам.
   — Вернулся восвояси Великий Потоп, — невнятно проговорил он, охарактеризовывая ситуацию.
   Теперь лицо его было не чёрным; это оно сквозь снежную пелену казалось чёрным, но теперь все ясно видели, что не только его лицо, а и весь он походил на снег... только этот снег был насквозь пропитан кровью; на нём побывало много крови - тьма крови: тьма запёкшейся и засохшей многими столетиями крови; и вся эта кровь отображалась на этом небольшом, снежном человеке в красном спортивном комбинезоне с покрытым массой всевозможных язв, гниющем лице.
   — Вы пожертвовали человеком ради того, чтоб спасти свои задницы? — усмехнулся он. — Допустили жертвоприношение!
   — Какое жертвоприношение?! — подал кто-то голос. — Он же сам вышел, этот водитель, мы его не заставляли. Да и вообще мы ничего ни о каком жертвоприношении не знали.
   — Как это, не знали?! Полина должна была вам сказать!
   — Я тебя надула, идиот! — хохотнула ему Полина. — Теперь ты никто! И не будешь больше никому в кошмарных снах сниться!
   — Вот сволочь! — взревел тот. — Будь ты проклята! Будьте вы все прокляты!
   — Будь ты сам проклят, козёл! — рявкнула ему та в ответ. — Заботиться нужно о душе, а не о теле, а ты до сих пор понять не мог, что душа вечна и её - в отличие от тела - не убьёшь! А ты мертвец. Ты всегда был мертвецом, мертвецом и остане... — Но больше она ничего не говорила: больше никто в автобусе не разговаривал, потому что автобус на полном ходу врезался в увязший надолго в снегу бензовоз, и через пять минут ветер стих, снег прекратился, выглянуло солнце и закат пообещал завтрашнему дню быть солнечным и не по-осеннему тёплым.
   31 октября не спеша переходило в вечер и дети уже капитально приготовились к ночному празднику Дня Всех Святых. Кто знает, может на этот маскарад придёт группа подростков, выкрасившая лица чёрно-бурой краской и одетая в красные спортивные комбинезоны (одна из самых пресловутых масок чердачного Дня Всех Святых), если не весь праздник будет переполнен этими чернолицыми красными комбинезонами. И кто знает, может во время маскарада произойдёт что-нибудь страшное (по-настоящему кошмарное), и заработают переключатели или начнётся серая швейка, но это уже другая история...
   Копец".
  
   — Тьфу ты! — выругались лейтенанты, пока вонючка приходил в себя после тринадцатиминутного путешествия по бездне ада, — какой-то дешёвенький рассказик! А мы и уши развесили! То же мне, повезло!
   — Дешёвенький-то - дешёвенький! — заметил им капитан, — но на ус намотать не помешает, мало ли, вдруг пригодится.
   — Слабые рассказы в нашем городе не сбываются! — твёрдо заявил старший лейтенант. — Кому нужна примитивщина!
   — Но ОХХО ведь! — спорил с ним Васинцев, — о ЧЁМ-НИБУДЬ ведь говорит это имя! Не слабый ведь писатель!
   — Оно говорит лишь о том, — ответили ему, — что рассказ этот Стулов написал ещё в юности. Больше ни о чём не говорит.
   Но когда УАЗ выезжал из Замороженного кладбища и Вонючка до сих пор не мог прийти в себя, каждую вторую секунду содрогаясь от шока, Васинцев разглядел в гуще леса группку подростков, всю до единого наряженную в красные спортивные комбинезоны... Капитан остановил машину и... ему показалось, что лица ребят выкрашены в красный цвет. Подростки как будто не видели остановившегося УАЗа; они стояли, как будто сговаривались о чём-то.
   — Глазам своим не верю! — отреагировали лейтенанты в голос. — Они что, заблудились?
   — Да что-то непохоже, — ответил капитан сам себе. — Это вообще пацаны?, я что-то не разгляжу.
   — Они только кажутся пацанами, — бредил шокированный Вонючка, словно разговаривая сам с собой, — но на самом деле это снежные негры - летние буранные демоны.
   — Чё он бормочет? — уставились на Вонючку четверо милиционеров; подростки в это время уставились в сторону УАЗа.
   — Скоро пройдёт, — успокоил капитан троих. — Сейчас он находится в мире иллюзий. Только завтра из его глаз исчезнут глюки. Я знаю...
   — Не фига ты не знаешь! — взялся с ним спорить Полев. — Это ж не галлюцинации, а видения очищенного мозга. Глюк, это когда мозг отравлен.
   Подростки в это время приблизились к машине ещё ближе, словно старались вовсю, чтоб их не заметила ни одна живая душа.
  

глава 10

Доброе утро

   — Да, маловато я яблок съел! — забормотал просыпающийся Юра Владивостоцкий. — Изрядным твердолобием я всегда отличаюсь! Столько интересных тем для рассказов!...
   Бомж, что сидел всю ночь возле Юры, как сторож, ничего кроме "Доброе утро" произнести не мог, хоть и собирался задушить Юрия, пока тот спал, но... выглядел он так, словно Юра его своими вещими снами загипнотизировал...
   — Извини, сомнамбула, — проговорил ему Юра, поднимаясь и потягиваясь, — но я сильно спешу! Меня ждут великие дела!
   Дорогу наверх Юра нашёл. И уже через пару минут выбрался из-под перрона, на рельсы, и... последнее, что он увидел, было приближающейся электричкой...
  

глава 11

ПИСАКА  2

   — Чёрт! — проворчал Писака, вынужденный поставить после "было приближающейся электричкой" многоточие, подняться с места, прервав главу 10 на самом интересном месте, и подойти к двери, — опять этот придурок ключи наверняка потерял!
   Главу 10 он писал, стараясь вовсю игнорировать дребезжащий дверной звонок, но когда его брат начал материться за дверью и обещать, что взорвёт дом, Писака и прервался.
   — Ключ потерял! — открыл Писака дверь чердака, впуская брата-близнеца. — Да?
   — Не терял я его! — заоправдывался тот на свой обыденный манер, — у меня его кто-то из кармана вытащил...
   — Хватит уже врать! — перебил Писака брата. — Тебе-то и по пути никто не встречался. Здесь же окраина города - захолустье, а ты...
   — Да ладно, — махнул он рукой. — Как творческий процесс у тебя двигается, скажи лучше. Твой дебют. Как он идёт? Написал что-нибудь про город Чердак?
   — Да, — ответил тот. — Вторую часть Чердака написал. Так её и назвал, "Город".
   — Оригинально! — похвалил его брат-близнец театральным голосом.
   — Да ты почитай, хотя бы, чем осуждать; уж поинтереснее твоего "Писаки"!
   — Ладно, почитаю, — улыбнулся писака. — Бегать пойдёшь?
   — Да надо бы. В голову больше не лезет ничего. Только ты мой "Город" не стирай. Хорошо?
   — А чего его стирать, — пожал тот плечами, усаживаясь за компьютер, — он мне не мешает. Продолжу дальше печатать.
   Писака вышел на улицу и затрусил по тропинкам да по пьяным дорогам окраины города Владивосток, в то время как его брат-близнец почитал немного "Города", зазевался и продолжил печатать, решив написать третью часть и назвать её "Вредители", сюжет которой родился у него во время бега.
   Эти двое близнецов верили в бег (в то, что во время бега лучше думается и творчество становится продуктивнее) ещё до того как вынудили Юрия Владивостоцкого покинуть дом и начали на его компьютере писать роман "Чердак", по очереди отправляясь бегать трусцой.
   Поскольку братья знали, что некоторые мечты иногда сбываются, они надеялись, что когда-нибудь сбудется их мечта и они научатся читать мысли друг друга, а не пользоваться сотовым, когда Писака-писатель бегает и диктует своему бездарному братцу зарождающиеся в голове сюжеты, а тот их быстренько набирает на компьютере. Если б они умели читать мысли друг друга, то работа пошла бы куда продуктивнее! Они вдвоём мечтали об одном и том же, но стеснялись друг другу признаться в своих мечтах, боясь быть осмеянными друг другом.
  
  

Часть третья

ВРЕДИТЕЛИ

  
   — Ну и сон! — произнёс Юра через несколько минут после того, как проснулся и успокоился от крика.— Реальнее реальности. Вонючка.
   Он поднялся на ноги, осмотрелся вокруг - бомжа нигде не было. И он сам постарался найти дорогу из подземелья.
   Когда он выбрался и вдохнул полной грудью свежего воздуха, то много чего почувствовал, словно и воздух был вредный и вся окружающая Юрия атмосфера казалась ему... ВРЕДНОЙ.
   Действительно, подумалось Юрию, кто-то на Чердаке сильно вредит. И вредители, это не сон, это самая что ни на есть реальность, реальнее которой не может быть ни одна выдумка.
  

глава 1

С ЧЕГО ВСЁ НАЧАЛОСЬ

1

  
   Первое августа выдалось не менее безоблачным и душным, чем тридцать первое июля. И, что касается детей и молодёжи, то все кто имел возможность, уже давным-давно отдыхали на пляжах. Исключение составляли только самые редкие и отдельные члены чердачного населения; такие, например, как Александра Отдаваева, симпатичная, но немножко закомплексованная девушка. У неё не было ни друзей ни подруг. В прошлом году она закончила неполную среднюю школу и теперь сутками просиживала дома. Единственное, отчего она была без ума, являлось моноблоком; это положительное. Из отрицательного на первом месте у Саши была мама, ежедневно надоедающая ей своим нудением и докучливостью (но какой бы нудной ни была сашина мама, заставить её пойти учиться в ПТУ она не могла, как ни старалась - Саша ещё в школе, в первом классе уже переутомилась от обилия двоек, насмешек и издевательств). Саша стеснялась появляться с мамой на улице, чтоб ко всему прочему её ещё и маминой дочкой не называли. А сегодня (01. 08. 97) мама её просто-таки достала своими уговорами, пойти вдвоём на пляж (а на пляже этом, кстати располагающемся неподалёку от дома Отдаваевых, наверняка собралось уже и полшколы и полмикрорайона и все, кто знает эту Отдаваеву). Вот и сейчас, она вышла на лоджию и аж взвизгнула от счастья.
   — Сашка! — воскликнула она, подбежав к убитой тоской дочери, — я придумала!!! А давай мы бабе Гале и тёте Вере сделаем неожиданный и чудесный сюрприз! Они как раз под окнами сидят.
   — Какой сюрприз? — пробурчала та своим недовольным, гнусавым голоском, — вытряхнем им на голову твоё вонючее мусорное ведро, которое уже десятью плесенями покрылось - третью неделю ленишься его вынести в мусоропровод...
   — Да нет же! — игнорировала та сарказм дочери, за который дочь эту нигде не уважали, потому что она своё чувство юмора всегда не вовремя, не к месту и неудачно применяла (ей больше шло быть объектом насмешек, чем тщетно пытаться самой насмехаться). — Мы пригласим их на пляж...
   — Пригласи их, лучше, в Антарктиду на пляж, — перебила её дочь, — и на затонувшем Титанике будете загорать с Дикаприо. Или, лучше, на рок-концерт "Сотрясения Морга" их пригласи, а я пока отдохну от вас, плешивых.
   — Ну и как хочешь! Сиди тут одна, скучай и парься, а я...
   Но зазвонил телефон.
   — Проклятие! — тихо проговорила мать, подходя к аппарату, — опять, небось, эта мама! И опять с сердцем ей плохо! Надо было нам пораньше умахнуть на море, хоть совесть бы была чиста. — Она подняла трубку и позвала дочь. — Саша, тебя зовут!
   — А кто мне звонит? — удивилась та. Действительно, некому было звонить этой белой вороне. Кто же это мог быть?... Не уж-то...
   Саша подошла к телефону и... завизжала:
   — Конечно пошли! Я исскучалась уже вся! Молодец, что позвонил! Только пойдём на какой-нибудь дикий пляж. Такое моё условие... Я, в принципе, и догадывалась, что оно и тебя устроит. Встречаемся на старом месте. Целую и жду.
   Осчастливленная Саша бросила трубку мимо рычажков и повизгивая от предвкушения, кинулась в свою комнату, примерять новенький (купленный в позапрошлом году) купальный костюм.
   — Кто тебе звонил? — удивлённо интересовалась у неё мама (глаза её от такого неожиданного удивления едва удерживались на месте от выползания из орбит).
   — Не твоя тапочка, — самодовольно отвечала ей дочь. — Я не ты - говна не ем. А ты так и не найдёшь себе мужика - так и останешься старой девой...
   — Как ты с матерью разговариваешь, сопливка! — гаркнула на неё мать, срываясь на слёзы. — Что за выражения, "старой девой"! Я же мама твоя! Твоя родная мама! Я же родила тебя... Старой девой! Как ты...
   — Ладно, мамуля, — реагировала та из своей комнаты, натягивая тесноватый (с годами потесневший) купальник, — некогда мне с тобой лялякания разводить. Составь лучше компанию своим любимым старым курицам, бабе Егале и тёте Вере...
   — Нет, — злобно проговорила та, — я, лучше, тебя сейчас запру и не пущу никуда! Никуда ты у меня не пойдёшь! А то ишь, дружки у неё какие-то появились!
   — А тебе и завидно?
   — Нет, — ответила она, войдя в комнату, — просто...
   — Выйди из комнаты! — вскрикнула Саша, молниеносно заслонив кису и грудь руками, — я тебя стесняюсь.
   — Вот тебе и раз! — уставилась на неё мать, как баран на новые ворота. — А на дикий пляж идти не стесняешься? Наверняка там без купальников будете купаться...
   — Заткнись! И не лезь не в свою тапочку. И выйди...
   — Значит так, — изрекала мать, выходя, — никуда ты сегодня не пойдёшь! Пока не научишься с родной мамой вести себя... Сейчас я дядю Серёжу позову, он поможет мне с тобой справиться, если ты начнёшь вырываться.
   — Зови-зови, — говорила Саша без усмешки в голосе, — пока ты будешь его звать, я себе вены вскрою. Потому что, если я сегодня не встречусь с этим парнем, то я уже никогда с ним не встречусь.
   — Ну и на черта сдался тебе такой парень! — усмехнулась мать. — Настоящий парень должен полжизни готов быть отдать за твой ответ на его звонок; должен под ливнем часами дожидаться тебя, опаздывающую на свидания; должен...
   — Ладно, успокойся, — сказала Саша, натянув купальник, одевшись в лёгкое летнее платьице и выходя из комнаты, за дверью которой и спряталась мама, — без тебя как-нибудь разберётся.
   — Ты бы хоть трубку на место положила! — бросила она телефонную трубку на аппарат, когда мимо той проходила Саша. Но, не успела трубка лечь на рычажки, как тут же раздался звонок...
   — Не поднимай! — вскрикнула Саша, — я сама!
   Она подлетела к аппарату и лицо её в четверть мгновения сменило своё выражение, через пару секунд после того, как Александра прислонила к уху трубку...
   — Что такое? — не понимающе уставилась мать на её разочарованное лицо.
   — Бабушка, — только и проговорила та.
   — Что, бабушка?! — нервозно вырвала она из рук дочери трубку и узнала, что мама её находится при смерти.
   — Дьявол!!! — бросила она трубку мимо аппарата. — Опять она "присмерти"! Опять ехать надо в конец города на семи автобусах! Дождались! Чё ты подняла эту трубку!!
   — А я-то чё! Я на пляж...
   — Во!! — показала она дочери кукеш. — Со мной поедешь, как всегда. Вдруг твоя помощь потребуется...
   — Всё, хватит! — вскрикнула Саша, — достали меня уже все!! И бабушки и тёти Веры... Засунь в сраку свою бабушку... — Она увернулась от летящей в сторону лица ладони и кинулась к двери - слава Богу, та не была закрыта на замок.
   Звонил ей Лёша Пуков, такой же недотёпа, как и она, с которым она познакомилась через службу знакомств и при первой же встрече не понравилась ему (он ей тогда сказал, чтоб она не отчаивалась; что у него ещё есть несколько вариантов для выбора девушки, что он пройдётся по всем ним, и, если ему со всеми этими вариантами не повезёт, то ничего иного кроме неё (Саши) не останется. Она в ответ послала его на три буквы. А сегодня он ей позвонил и, как не в чём ни бывало предложил ей составить ему компанию по дороге на пляж, а то ему, видите ли, одному скучно и неинтересно плескаться в море и загорать, уподобляясь "психу-одиночке"). Он строго-настрого наказал ей, что если она не придёт сегодня - испортит ему такой прекрасный летний день, - то останется на всю жизнь одна.
   Она была уверена, что мама за ней не погонится по лестницам, боясь испачкать тапочки о множество встречающихся по пути экскрементов и луж мочи (благодаря неисправному лифту, всё это имело место быть игнорированным нерадивыми хозяевами любимых породистых псов), и не спеша спускалась навстречу ясному, солнечному, душному, летнему, безоблачному... будущему, едва только коридор с придурошным качком - сорокалетним женатым соседом - остался позади. Благо, что Саша вовремя успела натянуть свои старые пыльные-грязные кунфуйки.
   Пока она спускалась по лестницам, недалеко от её дома - в том месте, по идее, ничего кроме роддома находиться больше не должно было - поднимался высоко в летний раскалённый воздух огненный грибок, сопровождаемый кучей кирпичей и разнообразного горящего мусора.
  

2

   — Привет, — встретились два старых приятеля, — как поживаешь?
   — Всё также, — грустно ответил другу друг.
   — Всё травят? — осведомился первый друг.
   — Чё спрашиваешь? — обозлился второй друг. — Тебя ж самого ещё круче травят!
   — Нас всех травят, кого ни спроси. Считают, что мы взращены на химикатах, на отходах, и от этого кроме вреда не фига не приносим.
   — И без тебя знаю, — хмыкнул тот. — Человек сейчас взращивается на химических... на ядовитых смрадах всяких, в этих чёртовых, треклятых лабораториях! А раньше ведь, лет сто-триста назад, человек понимал собственное совершенство.
   — Да, тогда ещё был жив... этот, как его?...
   — Бог?
   — Ну да, он. А сейчас одни только вредители под "человеческой" маской. Во всяком случае, так считают ОНИ!, те, кто вредителями себя, соответственно, не считает! Для них мы - они, как для нас они - мы! Смешно просто.
   — Но их-то, этих гадов, кто изничтожает?!
   — В том-то вся и суть, что никто.
   — Никто... Но за то мы пытаемся выжить.
   — Ага, — полностью согласился с другом друг. — ЖЁСТКО пытаемся. А 100-300 лет назад не пытались, потому-то и мёрли! Вот в чём смысл смерти... то есть, жизни, в выживании...
   — В травле, — поправил друга друг. — Не отравят - не выживешь.
   — Точно!... Ну всё, харэ трёкать, разбегаемся - турбопылесосы летят со скоростью света по нашу душу! РАЗБЕГАЕМСЯ!!!
   Но не успел он разбежаться. А друг его успел: разбежался и через полмикросекунды исчез в палате, даже и не пожелав лицезреть, как несколько пожарников, внешне очень сильно смахивающих на турбопылесосы, смыли его друга мощным напором воды, спустив на землю; намокли крылышки друга - не сможет больше он парить между небом и Землёй, от которой по его личному мнению не осталось и самого захудалого названия.
   Всё-таки, что ни говори, а и вредители тоже иногда хотят жить, даже если где-то неподалёку за зловещим горизонтом третий глаз чувствует приближение этого кошмарного "НИКТО".
  

3

   Кроме бабы Гали со своей дочей, тётей Верой, - всегда сидящих перед подъездом на скамейке, если к ним не присоединяется рядок других старушек, любительниц поиграть в карты, - во дворе никого больше не было, как оценила пятнадцать минут назад тоскливо свесившаяся с бортика лоджии, Александра (она так часто свешивалась - по пояс - вниз головой, пока кровь не натекает в лицо и глаза не приближаются к вылазке из глазниц). И сейчас, выходя из дома, она планировала рассказать им сама, куда она собралась, если они не догадаются задать ей наводящие вопросы; очень уж ей не терпелось подразнить таким образом старую девственницу, 37-летнюю "тётю Веру" (как она от Александры всегда требовала себя называть, если та к ней обращалась - Верка).
   Никто не высунулся из окон, когда душераздирающий визг разрезал полуденную тишину (неподалёку располагался пляж, так что какие-никакие, а звуки должны были присутствовать, но пляж словно накрыла волна цунами, пока Саша спускалась по лестницам на носочках, чтоб не наступить ни на одну "мину" и чтоб Лёша Пуков потом не показывал пальцем на её кунфуйки как в прошлый раз, с хихиканьем, "где ты на дерьмо наступила?!"), как будто Саше снилось всё ЭТО, что она увидела, выйдя из подъезда, и кричала во сне (потому что крик наяву не раздавался). Баба Галя и тётя Вера продолжали сидеть на скамейке несмотря ни на что; даже несмотря на то, что обе были без голов и кровь всё ещё хлестала из шей...
   Если бы Александра спокойно и без паники отнеслась бы к увиденному, то она несомненно обратила бы внимание на то, что головы этих двух женщин были не отрезаны - оторваны. Но она не обращала ни на что внимания, даже на то, что голов рядом нигде не было.
   Только на единственное она обратила внимание, на мини-микроавтбус "Люцида" с тонированными до полной черноты стёклами, который моментально присоединился к её нарушению зловещей тишины и рванулся с места, направляясь в её сторону...
   Она в самый последний момент увернулась от неминуемой погибели, вбежав в подъезд, и автомобиль разнёс в щепки распахнутую настежь деревянную подъездную дверь, со страшным грохотом влепившись в угол панельной стены подъезда, так, что аж крошки и куски отколотой панели полетели в разные стороны.
   Насколько сильно пострадал автомобиль и его водитель (наверняка этот отморозок не был пристёгнут ремнём безопасности), Александре оценивать не было времени - ей нетерпелось поскорее взобраться на свой четвёртый этаж, уже наступая обеими кунфуйками, как она обычно и наступала, пока судьба её не свела с Лёшей Пуковым и дай Бог, чтоб мама её успела вовремя открыть и закрыть металлическую дверь. Александре этой даже не было времени задуматься, осталась ли её мама в живых...
  

4

   — Мама, не убивай бабочку! — взмолилась шестилетняя Оля, не обратив внимание на то, что мама её, даже если б ОЧЕНЬ захотела сжить со света всех до единой подобных "бабочек", потерпела бы ещё большую неудачу, чем сейчас, смахивая на умалишённую, гоняясь по всей квартире за молью и не слыша звонка в дверь.
   — Да не догонит она твою моль! — с усмешкой проговорил ей двенадцатилетний брат, собирающийся на долгожданный рок-концерт.
   — Не моль, а бабочка! — гнула ему своё настырная сестрёнка, пока он вполголоса выругался на отвлекающий его звонок в дверь, бросил на пол свою косуху и двинулся в сторону входной двери.
   — Почему ты, скотина такая, не убила моль! — набросилась на Олю мать, потерпевшая фиаско в погоне за "бабочкой", и влепив дочери пониже спины, кинулась в кухню, поднимать заливающую плиту крышку кастрюли с молочным супом. — Не дети, а гадёныши какие-то!
   — Я жука домой принёс! — орал тем временем в прихожей восьмилетний Олег (до этого он звонил в дверь, так как в лесу за домом потерял ключ), пока его старший брат давил этого "жука" на столе ножом. — Чё ты делаешь, козлина!... Паапаа! — побежал он в отцову комнату, отрывать от телевизора своего любимого папу, который только ему одному (Олег в семье являлся единственным ребёнком, к которому отец не испытывал равнодушия и собирался отправить учиться за границу) всегда готов был придти на помощь.
   — Папа, — влетел он в комнату и оторвал отца от распития дорогого французского вина, — прикинь, я жука в лесу нашёл, хотел его Ольке в трусы для прикола подложить, а Толян его ножом раздавил! Живое существо - ножом!
   — Ну, значит, на концерт он не пойдёт уже, — обрадовался отец ещё одной возможности испортить жизнь своему 12-летнему сыну-балбесу, "металлисту", подскакивая с места и желая, чтоб Толик не успел выскочить за дверь и опять оставить папу с носом.
   — Чё ты жучка режешь, дурак, — подбежала Оля к Анатолию сразу как до неё дошло, чем занимается её старший брат. — Он же живой!!
   — Это клещ, а не жучок! — спокойно объяснил ей брат, пока его папа выскакивал из комнаты и пытался быть для самого старшего сына незаметным.
   — Щас папа тебе задаст! — тут же заметила Оля крадущегося папу.
   — О чёрт!— обратил внимание на вид отца и Толик, тут же выскакивая за дверь без косухи (для полной амуниции только косухи на нём не хватало, а всё остальное было в полном порядке) - в футболке, но возвращаться домой за кожанкой было невозможно, так что оставалось игнорировать майскую вечернюю прохладу и спешить на тусовку, на долгожданный рок-концерт хэвиметалрок-группы "Сотрясение Морга".
   — Чё ты такая тупая! — набросился на Олю Олег. — Взяла, спугнула его. Т У П И Ц А ! — проговорил он по буквам, пока его папа вглядывался в столб и в раздавленного ножиком "жучка".
   — Наконец-то оторвался от телевизора, — образовалась неподалёку вернувшаяся с кухни мама.
   — Ты чё это, Олега, — обращался тем временем отец к сыну, — и правда клеща домой приволок.
   — Это жучок! — твердили в голос Олег и Оля.
   — И Толька убежал без куртки, — обратила мать внимание на косуху, лежащую посреди комнаты; выглянула в окно на дорогу, располагающуюся неподалёку от леса и увидела голосующего сына.
   — Вернись одень куртку! — закричала она ему приказным тоном; этаж был четвёртый, потому громко можно было и не кричать.
   — Догони его, — посоветовал ей муж, — всё равно он нескоро остановит машину.
   Но было поздно: по дороге вихляла иномарка с явно подвыпившим водителем за рулём, на поворотах сопровождаемая соответствующим повизгиванием. Глядя на неё, можно было подумать, что по неаккуратности она вот-вот подбросит над собой этого подростка... Но нет - водитель её ничего не подбросил; он даже мимо не проехал, а остановился подле паренька и тот тут же юркнул в машину, игнорируя выкрики родной матери из окна.
  

5

   На четвёртый этаж Александра взобралась очень быстро, если не обращать внимание на то мелкое препятствие когда она поскользнулась и окрасила в коричневый цвет небольшую часть своего пропахшего потом, бабьим духом, затхлостью непроветриваемой квартиры, платья. Но ей в тот момент было наплевать на всё; она бы, может быть, даже окрасила бы этим цветом себе и лицо и полости рта и не выковыривала бы потом ничего между зубов спичкой, только бы остаться в живых (когда, наступая на пятки, приближается не очень приятная смерть, жизнь всегда кажется прекраснее соломинки утопающего, какой бы тоскливой и отвратительной эта жизнь не выглядела).
   Она очень долго звонила в дверь. Мать её, сколько она её помнила, никогда не открывала дверь, если слышала звонок; впрочем, звонка она редко могла слышать (звонили в дверь к Отдаваемым только дети, сразу убегая) - если Саша и уходила куда, то всегда открывала дверь только собственным ключом.
   Звонок Отдаваевых был очень громким и слышался квартирам всего коридора, даже несмотря на то, что многие из квартир были звукоизолированы; Саша не обращала внимания на то, что звонок уже звенел у неё в ушах, и прислушиваясь, не поднимается ли кто (или что) по лестнице. Но, Богу слава, никого и ничего пока не было слышно.
   Куда же делась эта чёртова мама?! Из дома она незамеченной не выскочила бы, если б устремилась к ненавистной бабушке.
   Саша уже полностью отчаялась и изготовилась к встрече со смертью, как дверной замок неожиданно щёлкнул и дверь открылась...
   — Ну что, ключик забыла? — с ехидной усмешкой проговорила мама, впуская дочь в чрево квартиры и захлопывая следом дверь, как всегда забывая закрыть замок (после того как Саша убежала, мама эта почему-то не забыла закрыть замок). — Вернулась? То-то я тебя сейчас и не выпущу уже никуда...
   — И правильно сделаешь, — еле выговорила справляющаяся с одышкой перепуганного человека Саша. — Закрой замок.
   — Ты чего это? — глянула на её затравленное кошмаром наяву лицо мать. — Что с тобой случилось?
   Но дочь, вместо ответа, подошла к двери и закрыла замок так, как они его обычно закрывают перед сном.
   — Что с тобой? — задала вопрос мать громче. — На тебе лица нет.
   — Ты на улицу не выглядывала? — ответила та вместо, "а на бабе Гале и тёте Вере голов нет".
   — На улицу?
   — Посмотри, что под окнами творится.
   Мать вышла на лоджию, глянула. Вернулась назад и пожала плечами. — И что ты там видела, под окнами?
   Вместо ответа, Александра выскочила на лоджию и увидела пустые скамейки... И "Люциды" след простыл.
   — А почему ты не открывала так долго? — полюбопытствовала тогда дочь.
   — Я звонила в это время в милицию, — получила она ответ.
   — Зачем?
   — А ты не догадываешься?
   — Нет, — задумалась она, зачем.
   — Потому что роддом подзорвали, — хладнокровно отвечала мать. — Ты в это время спускалась по лестнице и, само собой, нихера не могла видеть.
   — Роддом взорвали? — чуть не повылазили из орбит глаза у Саши.
   — Его, этот роддом, местные панки и придурошные отморозки ещё называют "Сотрясение Морга".
   — С чего ты взяла? — не поняла её дочь.
   — А за тобой, судя по всему, гнался кто-то? — решила мать сменить тему. — Только не говори "нет", потому что я видела всё. Я только не слышала, что он хрипел, этот гонящийся. А ты слышала?
   — Кажется, да, — вспомнила Саша. — По-моему, это слово было... Педрило.
   — Нет же! — догадалась мать, в чём состояла вся основа смысла. — Не Педрило, а... ВРЕДИЛО.
  

глава 2

ВРЕДИЛО

1

   Гульнара Кильбаева жила на окраине города, в 71-м микрорайоне. Ежедневно возвращаясь с работы поздно вечером, она была уверена в себе не потому что шестой год занималась самбо и запросто могла обезвредить десять вооружённых противников, а потому что район, в котором она с недавних пор снимала комнату, всегда отличался спокойствием и каким-то необыкновенным миролюбием. Но данный день был для Гульнары выходным и поздно ночью она возвращалась от подруги.
   От Луговой идти было недалеко. Шла она, ни о чём плохом не думая; шла как и каждый день (этот-то день Особенный!), то намурлыкивая песенку, то обмозговывая что-то приятное - неожиданный сюрприз, который она сможет когда-нибудь кому-нибудь преподнести...
   — Эй, девушка, — вдруг прервал её мысли чей-то шёпот со стороны, — прячьтесь немедленно в подъезд!
   Гульнара повернулась в сторону шёпота не потому, что ей что-то показалось странным или она что-то не расслышала, а по совсем другой причине... Ей иногда нравилось наблюдать за сумасшедшими (а человек, который ей шепнул выглянув из окна - судя по шёпоту, он из окна близлежащего дома соизволил к ней обратиться, - был явно не в своём уме), это являлось одним из уровней совокупности её хобби; это было её не водворённой мечтой стать психиатром или хотя бы устроиться в психбольницу работать уборщицей, если медсестрой не получилось бы. А по Чердаку последнее время разнеслись слухи о том, что по городу бродит много психов - слухи породили множество историй, баек: одно цепляется за другое. Но Гульнара не совсем верила в рассказы, ибо ни один из сумасшедших так и не повстречался ей на пути, как ей о том не мечталось. Поэтому она и повернулась, вместо того чтоб продолжить путь, игнорируя различные выкрики и всё такое.
   Поскольку шёпот принадлежал женщине, как услышалось Гульнаре ещё до того как она глянула в сторону окна, то это и была женщина, выглядывающая из единственного, кажущегося живым во всём пятиэтажном доме (дело в том, что все дома, попадавшиеся Гульнаре по пути, как и данный были полностью без света, словно администрация города, состоящая в основном из новых русских, решила опять-таки развеять тоску - поиздеваться над обыденным населением), окна. Женщина выглядывала из окна второго этажа, и поскольку полная луна хорошо освещала этот фасад дома и женщину можно было неплохо разглядеть со стороны, то - как заметила Гульнара - эта пожилая женщина сумасшедшей вовсе не казалась. Тогда в чём же дело, почему нужно "немедленно прятаться в подъезд"?
   — А что такое-то? — полюбопытствовала в ответ у женщины Гульнара, и предупредила: — Только не отвечайте, "сначала спрячьтесь, потом объясню".
   — Прячьтесь в подъезд, — настойчиво повторила женщина.
   — Вы можете мне объяснить, почему? — спрашивала у неё Гульнара.
   — Вы мне не поверите, — ответила женщина.
   — А если постараюсь наоборот?
   — Маньяк-убийца неподалёку, — произнесла та дрожащим голосом, уверенная, что девушка эта ей не поверит.
   — Вы его видели? — спросила заинтригованная Гульнара.
   — Да,— ответила та, — прячьтесь, девушка, я не шучу!
   — Он вооружён? — продолжала Гульнара.
   — Прячьтесь, я вас умоляю! — взмолилась та.
   — Женщина, — отвечала ей Гульнара, — вы подумайте хорошенько, если я "спрячусь" в подъезд, то маньяк-убийца меня там не догонит?
   — Я открою Вам дверь, — ответила женщина.
   — А почему я должна Вам верить?...
   — Девушка, — распиналась та, — я вас...
   — ...может, Вы, женщина, и есть маньяк-убийца, — договорила Гульнара, — а дома у вас и ружья и пистолеты и многие приспособления для камеры пыток, десять лбов на меня набросятся и никакие приёмчики мне не помогут.
   — Девушка, — уговаривала её та.
   — Не продолжайте, — перебила её Гульнара, продолжив путь, — с вами неинтересно общаться - не умеете вы вживаться в роль. А не то я, знаете ли, поднялась бы к вам на второй этаж, прикинувшись полной дурой.
   Больше женщина ничего не говорила, хоть ей уже и осточертели эти визги и вопли под окнами, изредка открывающими вид на чудовище, затаскивающее в машину случайных прохожих; хоть она выбивалась как могла из сил, чтоб спасти от лютой смерти хоть одного человека (всё это - все эти ужасы и кошмары наяву - началось пару недель назад и за эту пару недель женщина эта успела навидеться ТАКОГО...).
   Гульнара продолжала путь как не в чём ни бывало. До дома идти было уже совсем недалеко, потому ч каждым шагом у Гульнары уверенность в себе повышалась и увеличивалась. Естественно, позже она осмотрелась по сторонам и заметила, что во всех окнах, всех, кроме окружающих её поле зрения, домов, свет не горел... Но уверенности всё это не вредило.
   ВРЕДИЛО
   ...Это только в двух-трёх шагах от подъезда ей неожиданно послышалось, что... шагает она не одна... Что в полуметре от её спины кто-то старается идти в такт её шагам...
   — ВРЕДИЛО... — прорычало какое-то чёрное существо в тот самый миг, как Гульнаре удалось машинально отскочить в сторону. И топор пролетел мимо...
   Судя по грациозным движениям чёрного существа, это был очень опасный человек, и рассредоточься Гульнара хоть на полсекунды, в подъезд ей заходить будет уже не надо.
   — ВРЕДИЛО, — хрипело существо, молниеносно поднимая топор и продолжая нападение.
   Гульнара, в ответ свистящему, едва не задевающему её праздничную выходную одежду, лезвию топора, успевала отскакивать и сохранять спокойствие - улица длинная, так что чернь эта долго будет махать но так и не попадёт в юркую девчушку.
   — Да остановись ты, бога ради, хоть на секунду,— предлагала ему Гульнара со смехом в голосе, спокойно уворачиваясь, следя за его движениями, какими бы молниеносными они ни были,— отдохни, потом продолжишь.
   Но у того энергии было, как в киборге; несколько суток подряд мог не останавливаясь размахивать огромным топором для рубки мяса. Уж не мясником ли он работает?
   — Я поговорить с тобой хочу, — объясняла ему Гульнара своим дружелюбным голосом.
   И... Тот остановился...
   — Ну слава богу! — театрально выдохнула она.
   — ВРЕДИЛЫ!!! — раздавался в это время его гортанный, замогильный голос, словно из-под земли. Чёрное существо, бросив топор, со всех ног рванулось в сторону подъезда дома Гульнары и через полсекунды там исчезло...
   ...Следом, тут же, раздался шум мотора, и из-за угла того же дома вынырнул подвижный милицейский УАЗик... Следом за ним ещё три такие же машины...
   — О! — выскочил молодой боец, глянув, соответственно, на Гульнару (Гульнара знала этого сотрудника милиции, он жил с ней по соседству - как тесен мир),— вот кто ВРЕДИТЕЛЬ, оказывается!
   — Мочи её на месте, Лёха,— выскакивал из УАЗа второй, незнакомый Гульнаре милиционер, и не давший девушке вставить в своё оправдание ни единого слова.
   — Да погоди ты, — схватил здоровяк Лёха за шиворот этого коротышку, — разберёмся...
   — Чего разбираться! — не понимал тот, — мочим и всё - оказывала сопротивление при задержание...
   — Может, это не она, — говорил Лёха.
   — А топор "потеряла" тоже не она?— выскочил третий, в то время как и из остальных трёх УАЗов повыскакивали разномастные милиционеры и окружали девушку, а Лёха изготавливался всячески оборонять её, если те попытаются "замочить" эту предполагаемую маньячку.
   — Он в подъезд забежал, — указала Гульнара на свой подъезд. — Не успел он воспользоваться топором. Вовремя вы подоспели.
   — Помолчи, — посоветовал ей сосед Лёха, пока несколько оперативников заскакивали в подъезд, как при особо опасном задержании (как по телевизору показывают).
   — У меня даже свидетель есть, что это не я, — не подчинялась Гульнара совету соседа и приятеля.
   — Не, её нельзя убивать, — согласились с Лёхой собратья, — для опытов может пригодиться: какой-то необыкновенный экземпляр.
   — Но на концерте же толпу пацан подзорвал! — гнул Лёха своё.
   — Бабушкой надвое сказано, — ответили ему. — Свидетели не могут и не ошибаться. А здесь ТОПОР. И "пальчиков" на нём наверняка нет. так что, у кого он последний раз в руках был?
   Семеро оперативников ещё долго не вернутся.
  

2

   Мать Толика уже собиралась отойти от окна, как иномарка остановилась и из открытой дверцы вышла молоденькая женщина. Она вошла в дом, поднялась на четвёртый этаж и позвонила в квартиру Толика.
   — Можно мне забрать куртку мальчика? — поинтересовалась она надменным тоном у матери Толи. — Мальчику холодно не будет и пьяный папа его не обидит.
   В общем, женщина добилась своего - косуху ей отдали.
   — Э, бля, — обращался к ней подвыпивший отец Толика, — а кто ты? Ты моего сына не совращай, бля!
   Но женщина, словно глухая, молча спускалась по лестницам, ибо лифт в данном доме не работал уже четвёртый месяц. Так отец и не дождался ответа от женщины, чтоб найти повод остановить её, грубо схватив за руку, а там уже и добраться до сына.
   Именно косуха Толи сыграла на концерте хэви-металл-идиот-группы (урод-группы) "Сотрясение морга", где собрались все самые сумасшедшие чердачники и самые отъявленные моральные уроды.
  

3

   — Гуля, — спрашивал Лёха соседку, пока милиционеры насторожились, как только из глубины подъезда донеслось несколько выстрелов, — так ты и правда видела этого типа? — интересовался он таким тоном, словно собирался не поверить в любой слово Гульнары. — И он тебе ничего не сделал?
   — Ну почему же? — пожала та плечами, — он рубанул меня несколько раз, но ни разу не попал.
   — Ну чё ты врёшь! — тут же встрял в разговор кто-то из сотрудников, — стоит и нагло врёт...
   — Успокойся, — попросил его Лёха и вернул внимание к Гульнаре. — Как он из себя выглядел?
   — Чёрт его знает, — задумалась та, как бы попонятнее описать то, что она успела разглядеть в этом полностью чёрном "существе". — Ниндзя какой-то. Весь чёрный; ни глаз, ничего, да ещё и темно. Он что-то хрипел, я не расслышала, но что-то похожее на "МУДИЛА"...
   — Вредило, — поправил её Алексей. — Так, кажется...
   — ВРЕДИТЕЛИ, — раздался недовольный хрип из темноты подъезда.
   Все молниеносно перевели взгляды в сторону этого замогильного голоса...
   — О, чёрт, — проблеял испуганным голоском какой-то молоденький сержант. — Он что, перебил уже там всех?
   — Заткнись, салага, — ответил ему Лёха, пока все приготовили к бою оружия.
   Гробовой голос только донёсся из утробы подъезда, так что необязательно было теперь заходить туда и открывать "наощуп" огонь.
   Гульнара хотела спросить Алексея о том, что это за тип такой, но все были в таком напряжении, что она пока не решалась. Только вслушивалась в пугающую тишину подъезда. Внешне ситуация создавала такое впечатление, что никого из исчезнувших несколько минут назад во тьме оперативников в живых уже не осталось; одно только хитрое, притаившееся в неизвестности (сидит в "мышеловке" и придуривается сыром) загадочное существо, от которого кроме "вредителей" и "ВРЕДИЛ", никаких других слов больше не услышишь.
  

4

   — Что это за ВРЕДИЛО такое? — задумалась вслух Александра Отдаваева. — ОНО всего одно на белом свете и одно пытается его разрушить...
   — По-моему, ОНО пустое место, — вмешалась мать в размышления дочери. — И будем надеяться, что оно одно. Маленькая пылинка среди абсолютной чистоты.
   — Что? — не поняла её Саша.
   — Помнишь загадку? — объясняла ей мама. — "Оболочка заполнена всем до отказу; в ней ВСЁ есть. Но чего-то не хватает. Чего?" Знаешь, чего не хватает в заполненной ВСЕМ оболочке?
   — Знаю, — усмехнулась в ответ дочь, — пустого места в ней не хватает. Дедсадовская загадка...
   — Так вот это пустое место и появилось, — говорила мать. — Это ВРЕДИЛО и есть пустое место во вселенной.
   — И что оно, убивая пытается себя заполнить?
   — Может быть, ещё больше опустошить.
   — А откуда у тебя такие сведения? — неожиданно осенило Сашу, как только она вспомнила о узком примитивном мировоззрении матери, каким оно всегда выглядело со стороны.
   — Из милиции, — пожала та плечами, дескать, чего тут особенного. — Я ж с ними только что разговаривала. Вот они и обрисовали мне обстановку в городе.
   — Ты что, с ними знакома? — ещё больше удивилась Александра.
   — Познакомились, — ответила та. — Никогда не думала, до чего приятно заводить новые знакомства. Они услышали как ты звонишь и описали мне криминогенную обстановку, попросив меня открыть тебе дверь. Сказали, что позже перезвонят...— Прервал её телефонный звонок.
   — Саня, — обратилась она к дочери, подняв трубку. — Тебя.
   Та подошла к телефону.
   — Как я понял, ты сегодня уже не придёшь, — донёсся из трубки голос Лёши Пукова, — или может мне ещё немного тебя подождать - ещё несколько часов?
   — Лёшка, — заговорила Саша возбуждённым голосом, — тут ТАКОЕ творится! Если я расскажу тебе, ты ОБАЛДЕЕШЬ! Я, честное слово, не смогла выйти из дому... А ты откуда звонишь?
   — С пляжа,— отвечал он.— В общем, мне не очень интересны твои детсадовские отмазки. Я, вообще, положил на тебя, потому что день у меня потерян. Я простоял и прождал тебя как квадратный идиот. И мне посрать, решила ли ты разыграть меня или у тебя действительно возникли некие неожиданные причины, я прыгаю с нырялки в воду. Поняла меня, подружка?
   — С какой нырялки? — рассеянно переспросила она. — Ты откуда звонишь?
   — С нырялки, заторможенная! — нервно ответил он. — Я сотовый у папы своровал. Но это сейчас не имеет никакого значения, потому что за пазухой у меня камень. И я сейчас нырну, а вынырну через несколько часов, ночью, чтоб никто не увидел меня и не остался заикой. Я приду к тебе в гости, ВРЕДИЛО!
   — Как ты меня назвал?! — переспросила Саша дрожащим голосом, всеми усилиями не подпуская сердце к пяткам; или, хотя бы, делая вид, что не подпускает.
   — Вредителями я тебя назвал, — с удовольствием ответил Лёша. — Ты совокупность всех вместе взятых вредителей; часть от единого-целого. Даже не часть; ты всё ЕДИНОЕ-ЦЕЛОЕ. А сейчас, ВРЕДИЛО, извини меня, договорим ночью. Ты только свет не забудь включить.
  

5

   Утром этого выходного дня для Гульнары, Владивостоцкий Юра бродил по Чердаку, изучая его окресности. Как он заметил, наяву всё выглядело далеко не так, как во сне. Вообще, вся эта чепуха, что снилась Юре до этого, уже в памяти не присутствовала: Юра надолго свои сны запоминать не мог; обычно всё вылетало у него из головы очень быстро, не успевал он и проснуться. Хорошо запомнилось ему только одно, "ВОНЮЧКА". Это слово никак не могло вылететь у него из головы. Особенно оно не могло вылететь, когда он оглянулся на голоса. Из отделения милиции, мимо которого Юра случайно проходил, вышвыривали за шиворот некоего молодого человека, как какого-то паршивого котёнка.
   — Тоже мне, Вонючка нашёлся! — приговаривал огромный милиционер, засаживая этому парню на прощание хорошего пинка под зад и захлопывая следом за собой дверь. — Проваливай отсюда, придурок, и только попадись мне ещё на глаза! Арестую на трое суток!
   Юра собирался пройти мимо, как будто его это не касается, но, всё-таки, что-то его остановило... И он, словно через не хочу, подошёл к этому парню.
   — За чё они тебя так? — участливо поинтересовался Юра.
   — Не твоё дело, — буркнул в ответ парень, собираясь остаться наедине с самим собой, чтоб никто ему не мешал отряхиваться от следов грязных ментовских подошв, усеявших всю одежду. Похоже, здорово ему досталось в этом отделение.
   И тогда Юра спросил ТАКУЮ ерунду, что чуть не очумел от неожиданности: язык его сам зашевелился и из уст вылетел совершенно неуместный вопрос:
   — Ты Вонючка, что ли? — Хотя, что-то внутреннее требовало Юрия задать такой вопрос именно этому парню.
   Тот внезапно замер, вопросительно посмотрел на Юру... Долго продолжался его изучающий взгляд, пока он не проговорил:
   — Ты кто? Что-то лицо мне твоё знакомо, но никак не могу вспомнить. Где я тебя мог видеть... — задумался он опять.
   — По-моему, я тебя во сне видал, — опять не подумал Юра, перед тем как проговорить несуразность.
   — Точно! — вспомнил тот и глаза у него загорелись. Как у какой-то девчонки, неожиданно узнавшей переодетого и замаскированного Дикаприо или какого-нибудь Мумий Тролля. — Ты Владик! Да?
   — Владик? — переспросил Юра, словно ослышался. — Вообще, Владик, это мой как бы псевдоним. А ты-то кто?
   — А я и есть Вонючка, — радостно ответил ему этот парень, решивший, что Владик помнит все до единой детали девяти частей своего сна...

6

   Никто не мог ожидать от "Вредителя" такой грации, что он неожиданно вылетит из подъезда, набросится на первого попавшегося милиционера, в одно мгновение свернёт ему шею и с ещё большей молниеносностью потянется за своим топором, к которому так никто и не притронулся, пока он решил поймать им эту уворотливую Гульнару, спрятавшись в глубину погружённых в темноту лестничных пролётов девятиэтажного дома. Но не дали ему поднять топор, обрушив на него дюжину пуль и патронов, что попадалось под руку.
   Закончился этот обстрел истерзанным пулями, бездыханным телом (как выяснится позже, тело было одето в шерстяной "комбинезон", если можно так назвать "обмундирование Вредителя"), лежащим в луже крови, рука которого всё ещё сжимала рукоять топора и долго не собиралась отпускать.
   — Чёрт возьми, это же подросток должен был быть! — воскликнул Лёха после того, как разрезали "комбинезон" (разрезали, потому что вязали его прямо на Вредителе) и осветили фонарями лицо Вредителя, как его шутливо именовали все чердачные сыщики. Лицо принадлежало семидесятилетнему (на вид) старику...
   — Лёха, — отвечали на его реакцию, — чё ты как дурак упёрся на своей бабе Насте! Старухе сто лет. А ты веришь...
   — Да заткнитесь вы уже, — отошёл он подальше от милиционеров, пока подъехали ещё несколько машин и работы хватало без него. Он достал из кармана сигареты и предложил Гульнаре.
   Та закурила, хоть и месяц назад бросила.
   — Что там за баба Настя? — поинтересовалась она у него.
   — Гулька, — удивился он, — ты что, про вчерашний взрыв ничего не слышала?
   — Я пьяная вчера была, — нехотя призналась она. — А что за взрыв?
   — Клуб взорвали, — отвечал он.
   — Наш клуб?! — полезли у той на лоб глаза. Вообще-то она с позавчерашнего вечера проводила время на пляже, на Русском острове. Вчера вечером она зашла в гости к пьяной подруге, составила всем неплохую компанию; отоспалась как следует, и откуда ей было знать, что происходило в городе в её отсутствие.
   — Ты прямо как с луны только что прилетела! — отреагировал Лёха на её неосведомлённость. — Не узнаю тебя! Ты ж всегда самая первая всё обо всём...
   — Да ладно, — махнула она рукой. — Расскажи просто и не задавай дурацких вопросов. Ладно? Тогда я тебе кое-что интересное расскажу.
   — Значит, баба Настя, — начал он коротко излагать, — ты её не знаешь, недавно устроилась в наш клуб уборщицей. И перед концертом "Сотрясение Мозга", обратила внимание на одну парочку; она сказала, что чем-то неприятным от парочки этой повеяло...
   — Что за парочка? Выражайся точнее.
   — Какая-то молодая женщина, — отвечал он, — и парень с ней, из своих, из металлистов. А баба Настя последила за ними. Говорит, они вошли в зал перед самым началом концерта и пацан этот снял с себя косуху и зашвырнул в толпу. Потом они вдвоём вышли, сели в машину и уехали. Баба Настя в это время как раз домой собиралась, и её осколками даже не задело, когда взорвалось. Получилось так, что она одна всё и видела.
   — Ну и что? И причём здесь эта "парочка"?
   — Просто предположения, — пожал Лёха плечами. — Следаки точно установили, что причиной взрыва явилась начинённая часовыми механизмами кожанка. А теперь ты рассказывай своё "интересное".
   — О! — вспомнила она, — пойдём, — потянула она его в сторону дома с единственным окном, в котором мерцал слабенький свет и из которого некая женщина предупреждала Гульнару о смертельной опасности.
  

7

   — Только плохо я свой сон запомнил, — признался ему Юрий. — Но я смотрю, в реальности всё в вашем городе совсем по-другому выглядит.
   — Сон, это аллегория, — ответил ему тот, — глубь айсберга. Я зато сон очень хорошо запомнил!
   — Какой сон? — не понял Юра.
   — О котором я в милиции даже и буквой не обмолвился, — отвечал тот. — Я им врал напропалую. А потом, под конец, сказал, что я Вонючка... Представляешь? - в враньё они поверили, а сказал правду - решили, что издеваюсь. Ну и попинали немножко. Ну а теперь ты, расскажи что-нибудь о себе.
   — А что я должен о себе рассказывать?
   — Ну ты чё! — удивлённо воскликнул тот. — Тебя ж Писака выдумал!
   — Что?! — протянул Юра. Слава Богу, сон не лишил его ума, и он помнил - и кто такой Писака, и зачем сюда приехал, и многое остальное помнил. Но этот парень, назвавшийся ему Вонючкой (единственное слово, что оставил в его голове о себе сон; значение этого слова для Юры было также понятно, как и всё, во что он вляпался за последние двое суток), начал казаться Юре обычным явлением города Чердак, которое неплохо было бы обойти сорока улицами.
   — А то, — начал он рассказывать ему с пафосом,— что реален только наш город, Чердак, а остальное всё выдумано, его не существует. Всего, что якобы окружает нас - всего мира - его нет. Я во сне видел. Я знаю. У нас ведь никто не может выехать из города - раз; город отравлен - в городе карантин - два; никто ничего не то что не видел и видеть не хочет, а вообще... - говорить не хочу - три! Ещё привести примеры? А я Вонючка - я чувствую всю ВОНЬ. И кто поэтому согласится со мной спорить? Я чувствую что угодно! Мне снятся вещие сны! Хочешь, я прямо сейчас отведу тебя к ЧЕРДАКУ, в котором лежит утерянный лист от самого дерьмового Писакиного рассказа?
   — Спасибо, не надо, — ответил ему Юра. — Я уж как-нибудь сам.
   — Да ладно тебе! — засмеялся тот. — Я ж шучу! Шуток что ли не понимаешь? Я решил тебя разыграть, — протянул он Юре руку. — Мир?
   — А чё ты мне руку протягиваешь?— не понял Юра, делая вид, что всё тип-топ, никто ни на кого не в обиде.— А,— вспомнил он,— мы ж с тобой ещё не здоровались!
  

8

   В окне второго этажа запомнившегося Гульнаре дома, свет уже не горел. Окно это от всех остальных ничем не отличалось.
   — А чё во всех окнах темно?— полюбопытствовала по дороге Гульнара, когда направлялись они к дому не вдвоём, а взяв несколько человек в подмогу. Они б могли и на машинах подъехать, но до дома идти было совсем недалеко.
   — Люди боятся Вредителя, — ответил ей Алексей. — Выяснилось так, что когда ночью в окнах темно, то Вредитель, наблюдающий за ситуацией с улицы, считает, что дома никого нет и не залазиет в эти окна.
   — Не поняла, — сказала та, — как он залазиет в окна?!
   — Очень просто, — отвечал Лёха, заходя в тёмный подъезд и машинально поднимаясь вместе со всеми на второй этаж, — с помощью чего угодно, хоть с помощью лестницы... Да он даже по стенам лазил. Свидетели рассказывали... — Они остановились перед дверью. Дверь, ведущая в квартиру той пожилой женщины, не была закрыта, и в квартире стояла полная тишина.
   — Ну вот, и её грохнул Вредила, — дошло до всех. — Пошлите назад - кому надо займутся квартирой.
   Кто-то из милиционеров уже отыскал фонариком в квартире труп единственной хозяйки.
   — Так что, — осенило тут же Гульнару, — получается, что этот ваш "Вредитель" не один работает?
   — Получается, — усмехнулся Лёха. — Ты, Гулька, иди, наверно, домой, поспи там, а мы сами во всём разберёмся.
   — Да ты что! — уставилась она на всех как на психов,— вы что, шутите?
   — Не шутим, — ответил ей всё тот же Лёха. — Нормальные люди должны сидеть дома, выключив свет. Иди, поспи.
  

9

   Тем временем, в одной из тёмных квартир города, от собственного крика проснулся маленький мальчик, лет пяти-шести.
   Когда он успокоился, то поднялся с кровати и прислушался; обычно, когда он просыпается от кошмаров, мама его всегда рядом, гладит по головке и успокаивает. Но в этот день никакой мамы рядом не было. В квартирке было темно и тихо, даже дедушкиного храпа не слышалось (обычно, дедушка всегда храпел и под его храп легче засыпалось, чем под телевизор, когда папа с соседом вечерами смотрел футбол и громко реагировал каждую пятую секунду).
   Мальчик (родители назвали его Петей) прошёл в конец комнаты, нащупал выключатель, щёлкнул... Выключатель не отреагировал, как будто в результате стало ещё темнее.
   Эта ночь выдалась для маленького Пети несколько необычной; всегда все в его квартире спали со светом, поскольку в темноте Пете всегда начинали сниться кошмары, а если он просыпался среди ночи, то поднимал такой душераздирающий крик, что просыпался не только весь дом и вся улица, а - наверное - и весь микрорайон. Но этой ночью мальчик спокойно ходил по тёмной комнате (комната в квартире была одна, кухни не было), словно не только забыл о том, что в темноте всегда прячется серая швейка, а и почувствовал, что в квартире он один и бесполезно пищать и выть - никто не прибежит на помощь.
   Поскольку полная луна создавала в квартире некоторую видимость, то Петя легко нащупал стул, выставил его посреди комнаты, сверху - табуретку. И сам полез наверх, чтоб попробовать крутануть лампочку, судя по тому, что видеомагнитофонные электронные часы светились,- значит мэрия электроэнергию не выключила.
   — Петя, — услышал он шёпот мамы из-за ширмы, где располагался её с папой диван, — пожалуйста, не крути лампочку, пусть света сегодня не будет. Дедушку убили.
   — Нет, твердил своё Петя, не переставая взбираться наверх, — мне нужен свет. Надоела вечная темнота!
   — Сын, — зашептал папа, — ты чё, оглох?! Деда Вредитель унёс! Ты меня слышишь? Хочешь, чтоб и тебя и нас всех унёс?
   — Вредителя не существует, — сказал Петя, взобравшись на табуретку, — его выдумали. А дедушка вечером ушёл за сигаретами, а про то, что с ним дальше было, мне сон приснился.
   — Задолбал, придурок! — поднялся с дивана отец и снял с табуретки сына. — Ляжь и спи!
   — А что с дедушкой случилось-то? — интересовалась у сына мать.— Что ты во сне увидел?
   — И ты тоже спи! — гаркнул шёпотом на неё муж. — Фигню всякую мелет, а ты и уши развесила!
   — Дедушка вредителем стал, — игнорировал Петя отца, отвечая маме на вопрос. — Его в свитер заштопали.
   — Ну чё ты мелешь! — подошёл к нему отец. — Заткнись, пока я тебя не выпорол!
   — А ты посмотри, стоит ли в туалете наш большой топор для самообороны, — сказал ему малыш. — Так что это не вредитель к нам в окно залазил, а дедушка - за топором... — Отец врезал ему оплеуху.
   — Так, а ну снимай трусы, — скомандовал он, — пороть сейчас тебя буду как сидорову козу!
   — Не будешь, — ответил Петя. — Деда менты убили...
   Но отец уже зажимал между ног ему голову, срывал плавки и со всей силы лупил сына ладонью, даже и не замечая, как жена его крадучись снимала со стула табуретку, ещё бесшумнее взбиралась на стул и... Отец аж вскрикнул от неожиданности, когда привычную темноту прорезал резкий яркий свет люстры...
   — Молодец, мама! — злорадно усмехнулся Петя, вытащив голову из отцовых колен так, что отец в результате согнулся пополам.
   — Извини, папик, — похлопал Петя его по голове, — нечаянно задел твои орешки.
   — Зачем включила свет, дура! — кряхтел на жену муж, схватившись за промежность так, словно выступал на собрании и неожиданно обнаружил, что из одежды на нём одни только ботинки.
   — Потому что ты Вредитель! — прорычал сын не своим голосом. — Тебя как клопа раздавить мало!
   — Петя видел во сне дедушку, — объясняла согнувшемуся мужу жена, — как его убивали. А мёртвый дедушка теперь передал нашему Пете свой невидимый топор, с помощью которого он перед смертью зарубил в подъезде семь Вредителей.
   Пока мама его отчитывалась перед своим мужем, Петя зашёл в туалетную комнату, легко поднял с пола тяжёлый топор и вышел, чувствуя в себе много злобы к Вредителям и ещё больше силы...
  

10

   — Не собираюсь я спать! — попыталась Гульнара игнорировать это странное поведение соседа и войти в прежнее русло; во всяком случае, сделать вид, что входит.
   — Ну что ж, — удручённо пожал Лёха плечами, — хозяин-барин. А могла бы увидеть несколько полезных снов. Этой ночью одни полезные сны снятся...
   — Лёха, чё ты перед ней распинаешься! — усмехнулся кто-то из милиционеров. — Ей пофигу всё, и что нас всех в любой момент могут пришить; время только тратишь на эту твердолобую - пусть идёт рядом, если ей на попу приключений не терпится.
   — Как это, вас пришить! — обратилась она к этому милиционеру, — чё ты городишь, парень!
   — Гуля, — попытался ей Лёша всё объяснить, — пойми ты, что, возможно, весь город переполнен Вредителями. Никто не в состоянии уследить за ходом эпидемии. Приступ может проснуться в любом из нас. За тёмными окнами всех домов люди выглядят спящими, а на самом деле - кто их знает, ведь все до единого жители нашего города полны нерешительности, каждый для себя индивидуален: они не могут объединиться душой и разумом - на расстоянии почувствовать друг друга, - потому и не исключено, что каждый чувствует в себе призыв Вредилы, но не уверен, что все поддержат его стремления...
   — Лёша, — перебила его Гульнара, — если честно, то я вообще ничего никогда не слышала о Вредителях, толкового. Что это за "Вредило", объясни мне.
   Гульнара обратила внимание на то, что именно в данный момент ситуация позволяет Лёше говорить, судя по тому, что спешить им всем некуда.
   — Чего тут непонятного,— пожимал он плечами,— город в карантине находится из-за эпидемии. Именовали эпидемию "Вредителями". Институт психиатрии очень быстро разобрался в симптомах: заражённый данной эпидемией начинает чувствовать в себе потребность к истреблению планеты от человечества; в его глазах люди начинают выглядеть одним большим ВРЕДИЛОМ. Со стороны заражённого "Вредом" мозга, это конечно в некоторой степени справедливо, спасти планету от изничтожения, но - согласись со мной - люди-то жить хотят, какими бы Вредителями их не считали. Я в достаточной степени ясно всё изложил тебе, Гульнара?
   — А сам институт психиатрии "Вредителями" не заразился, — игнорировала та, — раз ставит такие чокнутые "симптомы"?
   — Смотрите-ка! — оторвал кто-то из милиционеров всех от рассказа о Вредителях, — в окне свет зажёгся!
   Так получилось, что стояли они не вершине небольшой сопочки и загоревшееся окно и загоревшееся окно располагалось перед ними недалеко и всё, что в нём происходило - как на ладони.
   Они видели, как огромный мужик, сжимая между колен голову какого-то шестилетнего обнажённого малыша, лупил его с такой силой, словно сам был Вредителем и пытался выбить на этом мальце весь свой ГНЕВ на человечество. Но потом малыш боднул своей головой мужика между ног, отчего тот согнулся, и выскользнул из комнаты, словно почувствовал, что с улицы за ним некто наблюдает и застеснялся. Но, как выяснили наблюдатели секундой позже, не застеснялся вовсе малыш, потому что вбежал в комнату с топором, примерно той же величины, что и топор Вредителя, которого расстреляли несколько минут назад...
   Перепуганные милиционеры в одно мгновение повыхватывали пистолеты и каждый из них постарался попасть именно в малыша, а не в его родителей, стоявших неподалёку и попрятавшихся в разные углы комнаты, сразу как их сынуля появился в комнате, сжимая в руках огромный топор. Родители словно что-то предчувствовали - не зря разбежались по углам. Они сердцем чувствовали вооружённых Вредителей, что располагались за их окном, на вершине небольшой сопочки.
   Как позже Алексей объяснит удивлённой Гульнаре, они тоже чувствовали сердцем Вредителей в том малыше, почему и открыли огонь.
  

глава 3

ЧЕЛОВЕК И МОРЕ

   Через тринадцать минут после того как "несколько пожарников, очень сильно смахивающих на турбо-пылесосы", прогуливающихся по одному из коридоров "Института Психиатрии имени Вредителей", смыли попытавшегося повеситься пациента (он потом долго доказывал, что он всего-то пытался научиться летать), в кабинет главврача, Валерии Фёдоровны, постучался её любимый пациент.
   — Я занята! — сурово отсеяла она этого, считающего себя большим любимчиком медперсонала, пациента. — Зайди завтра!
   — Валерия Фёдоровна, — пытался её уговорить этот молодой человек, — я Вам новые сведения о всеобщем поведении принёс.
   — Надоел ты уже мне! — пыталась она объяснить ему своё отношение к его "осведомительству". — Ты стукач-неудачник; твои сведения бесполезны, у меня от них даже запоры. Даже в туалет их использовать сложно. Ты понимаешь меня, Барабанщик ты наш дорогой?
   — Но это нечто особенное, — гнул тот своё.
   — Уйди, я тебя умоляю, пока я не позвала пожарников...
   — Это рассказ о себе, — прервал он её, заставив взглянуть на себя совсем с другой стороны. — Я украл его у Человека-Моря! — удивил он её.
   — У Главного Вредителя? — не верила та своим ушам. — Но это же невозможно! Он сжигает свои рассказы, не успевая и закончить...
   — Почитайте и убедитесь, — протягивал Барабанщик ей большой типографский лист, испещрённый самым мелким почерком, — заодно и зрение своё проверите.
   — Ну смотри! — строго предупреждала она его,— если это опять твоё неудачное стукачество, останешься сегодня на весь день без уколов!
   — Не напугали, — отреагировал тот на угрозу главврача, — потому что я уверен, что это написал Человек-Море!
   Валерия Фёдоровна в это время уже читала название рассказа, "ЧЕЛОВЕК И МОРЕ", и всё, что было изложено ниже, с первых же строчек пытаясь уличить Барабанщика в подвохе. Но чем дальше она вчитывалась в текст, тем всё отчётливее и отчётливее узнавала дело рук Главного Вредителя, который считал, что выдумал город Владивосток.
   Главврач читала:
  

ОНА:

   — Ты чувствуешь, эти волны полны истины! — возвышался его голос, пытаясь заглушить собой рокот морских волн. — Они пытаются перекричать меня, чтоб поведать нам сознание вселенной. Нам двоим, тебе и мне, ибо пляж пуст и ночь окутывает его - вселенная снимает маски, обнажая своё совершенное звёздное лицо, и морю не с кем больше разговаривать, ибо все ночью прячутся по своим углам...
   Я уставилась на него как дура; я, конечно, понимала, что он таким образом пытается объясниться мне в любви, но... что-то меня в нём неожиданно испугало...
   По порядку: я с этим молодым человеком познакомилась через объявления; его письмо показалось мне самым оригинальным из многих, вот я и позвонила ему из Уссурийска и приехала вечером к нему во Владивосток; вечером, как он попросил меня, чтоб сводить на пляж, "встретить закат" и рассказать о себе. Конечно, я это очень хотела, чтоб он рассказал мне о себе, судя по тому, как мне понравилась его манера выражать свои мысли. Скажу больше, этот человек мне не показался гением, он показался мне Богом. И я поехала во Владивосток, даже не обращая внимания на те странные вещи, которые последнее время начинали происходить в этом городе, по мнению уссурийской прессы. Когда я собиралась в дорогу, меня ничего не страшило, не потому что у меня чёрный пояс по карате, а потому что я "заочно" влюбилась в этого эксцентричного парня.
   Ещё солнце не зашло, а пляж уже был пустынен, если не обращать внимание на последнюю группку отдыхающих, второпях собирающую свои пожитки в "тойоту" и спешащих уносить подальше ноги от моря. На мои вопросы о том, что здесь происходит, он отвечал совершенно непонятные вещи, чем и гипнотизировал меня, уводя как можно дальше от действительности и влюбляя меня в себя всё больше и больше. Он не давал мне вставить ни единого слова. Но после этого своего "...прячутся по углам...", мне представилась-таки возможность хоть что-то да произнести.
   — Что значит, прячутся по своим углам? — произнесла я.
   — День убивает их мозг, — так отвечал он мне (на каждый мой вопрос он произносил подобную белиберду). — Существа Дня! Вкушают нынче они свой Судный День, отравивший светом их мысль, пожравшую "лабиринтом" невидимых извилин чревоугодие Паранойи.
   — Слушай, — изменила я наконец свой тон, решив, что пора снимать с себя эту маску "пай-девочки", — ты можешь, вообще, нормально разговаривать? Объясни ты всё толком, чтоб понятно было не только тебе.
   — Хорошо, — сдался он, перестав придуриваться, — буду разговаривать на вашем языке, как скажешь, хоть это и скучно, но тебе одной я подчинюсь по обыденной причине. Видишь ли, люди живут по старинке, день предпочитая ночи. А я отношусь к типу людей, отвергающих солнце, ибо вся положительная энергия всасывается Землёй, отрицательная же взлетает в небо; её, эту отрицательную энергию, называют "светлой", вот солнце и поглощает этот "свет", отчего постепенно и тускнеет. Лет триста-четыреста назад солнце было гораздо ярче, чем сегодня. Народ живёт во тьме иллюзий, подневольно белое называя чёрным. Отсюда и все напасти; отсюда и боязнь ночи. Пока эта боязнь охватила только Владивосток - почему-то начала свой долгий путь именно с нашего города.
   — А сколь объёмен тип людей, отвергающих солнце? — сама не ожидала я, как ко мне вернётся тон милого человека. — Насколько я понимаю, тип этот не разбросан по миру, а собран непосредственно в твоём городе?
   — Верно понимаешь, — отозвался он, — с нами общается море. Зло окутывает Владивосток, и поскольку оно ещё не разрастается, то подобный тип людей существует пока только в нашем городе; засоси Зло души других городов, то и там проснутся люди, поняв своё истинное предназначение - для чего они родились именно в данное время.
   — А во Владивостоке, значит, уже проснулся "тип людей", — сделала я вывод. — А не можешь ли ты мне сказать, Антоша (он представился мне Антоном), сколько конкретно таких людей насчитывает Владивосток?
   — Конкретно, — ответил он, — семь процентов населения. На прошлой неделе их было шесть с половиной, — удивил он меня. — Добро растёт!
   — Знаешь что, — заменила я ему, изменив тон до такой степени, что аж у самой мурашки по коже пробежались, — если ты меня не разыгрываешь и не издеваешься тут надо мной, то я тебе скажу, что ты просто сумасшедший, и если ты не псих-одиночка, то ты сектант. И, если твоя компашка поджидает нас с тобой где-нибудь неподалёку, за углом, то ты не надейся, что мне не удастся за себя постоять. Ну, умник, что ты теперь скажешь?
   — И ты туда же! — удручённо произнёс он. — Единственный в тебе плюс, это что ты ночи не боишься. Не боишься потому что даже и не предполагаешь, что происходит в нашем городе по ночам. А происходит то самое, чего боятся девяносто три процента городского населения. Их богатое воображение материализуется... И ОНО происходит по-настоящему, всячески игнорируя мою Армию Спасения, но Армия Спасёт, несмотря ни на что. во всяком случае, постарается Спасти.
   — Поняла я, — неожиданно осенило меня, — нет у тебя друзей. Один ты всю жизнь на белом свете, неудачник, до 26-ти лет дожил и так и не удалось тебе заманить в постельку ни одной девушки; обходят тебя они стороной, боятся заразиться шизофренией...
   — А ты что же, — отпарировал он, — до 24-х дожила и замуж так и не...
   — Некогда мне, — сказала я ему правду, — спортом так много занимаюсь, что даже и не знаю, как мне удалось выкроить на тебя чуточку времени.
   — Всё-таки, надо мне отучать тебя так примитивно рассуждать, — пробормотал он вдруг, — пока грязная водопроводная вода не разрушила твой мозг до конца.
   — Что? — сделала я вид, что не расслышала.
   — Понимаешь, Света, — объяснял он мне, — я не просто так выбрал ни кого попало. Море указало мне именно на тебя. И ты должна с этим смириться...
   — Вряд ли мне удастся помочь твоему морю, — ответила я ему (последнее слово прозвучало как "горю") делая вид, что собираюсь оставить его наедине с самим собой как можно скорее, — придётся ему поискать следующую, кто там попадётся ему на очереди.
   — Не спеши уходить, — попросил он меня. — Ты глубоко пожалеешь, если не смиришься.
   — Что?! — остановилась я, — ты мне угрожаешь?
   — Нет, — ответил он на вопрос, — просто я пытаюсь заворожить тебя, как цыганка-гадалка пытается задержать свою жертву. Но и это у меня не совсем получается, что ж мне с тобой делать? - как мне уговорить тебя остаться со мной?
   — Попробуй записаться на приём к психиатру, — ответила я ему, постепенно ретируясь (я всего лишь делала вид, что "бросаю" его, чтоб он понял, какой он странный и хотя бы постарался сделать вид, что пытается измениться - стать нормальным). — А со мной у тебя уже ничего не выйдет. На будущее, если хочешь иметь успех у девушек: не старайся выглядеть донельзя эксцентричным, будь самим собой, а самое лучшее - это предложить руку и сердце; у тебя такой возраст, что девушка не поймёт тебя неправильно, поверь мне. И тебе и ей пора уже...
   — Да не уходи ты!!! — требовал он от меня, машинально шагая за мной следом и не отставая от меня ни на шаг. — ОСТАНЬСЯ!! Не вынуждай меня на крайние меры,
   (сейчас внимание - я прервала его речь. Я собиралась побежать со словами "догони меня!", но остановило меня то, что в его речи последовало дальше:)
   не заставляй жаловаться морю!
   — Опять ты за своё! — не побежала я. — Парень, по-моему ты серьёзно болен! — заметила я ему с театральной обеспокоенностью (в конце-концов, со стороны дурой я не выглядела, если придерживаться этого бабьево девиза “возлюби, каким бы ни был”, просто этот парень целиком и полностью мне разонравился, и я даже жалела, что не поленилась пропустить день тренеровок и настырно съездить во Владивосток), — тебе надо основательно лечиться, через все "не хочу!"...
   И вдруг он остановился... и направился навстречу волнам, которые, как мне казалось, всё усиливались и усиливались, как будто начинался шторм. Пошёл он со словами:
   — Ну что ж, — удручённо произнёс он, — я пытался тебя подготовить, но... Но мне ничего другого не помогает, кроме моря.
   Он приблизился к обрушивающимся со страшной силой на берег волнам. И начал что-то кричать; я его не слышала. Волны сбивали его с ног, но он стоял как кусок скалы... Немножко смешно написала. Но это было жуткое зрелище. Сердце так и замирало в груди.
   Он долго стоял, словно ждал когда я начну уходить и тогда уже побежать за мной следом. Но я не уходила, словно мне интересно было, "чем всё это закончится" (я и сама не знаю, почему я стояла на месте, чего я ждала
  

ОН:

   Когда я начал "разговаривать" с морем, то всё внимание моё было полностью отвлечено от внешнего обезвоженного мира, словно что-то внутри меня надеялось на движение вселенной (ЕЁ естественное движение: никакого Бога нет - всё происходит само по себе - Организм живёт "непроизвольной жизнью" и какую-либо волю олицетворяют лишь импульсы) - на непроизвольность волн с приливами и отливами, препятствовать которым способен лишь сумасшедший.
   Читатель, не спеши откладывать мой рассказ в сторону - будь самим собой - не уподобляйся морским волнам, этому бесконечному конвейеру; Нас уже восемь процентов, так что неплохо было бы и тебе присоединиться к Нам. Всё, что от тебя требуется, это дочитать до конца мой рассказ и не задумываться о моём душевном состоянии, не брать пример с 92-х процентов (не уменьшаться, ибо процентов остаётся всё меньше и меньше), которые скоро превратятся в невидимый ноль, и не принимать меня за психа, как это делают уменьшающиеся проценты ("проценты"! их и людьми-то не назовёшь!). И тебе пока вовсе необязательно полностью лишать свой организм водопроводной воды и переходить к первоначальному источнику, к морю. Всё придёт само собой, со временем.
   Она не ошиблась только в единственном, в том, что я не впервые влюблён. Возможно, не все поверят, если я скажу, что каждый день влюбляюсь по нескольку раз. Хотя, что тут удивительного, бывают и ни такие влюбчивые люди! Но сколько я не влюбляюсь, любовь эта безответна. Люди меня не понимают. И я всегда подхожу за советом к морю, не потому что считаю, что человек оттуда вышел; не потому что для меня море является божеством, а потому что... Я пока не скажу, почему...
   Вот и сейчас я, в растерянности, подошёл к волнам; подошёл совершенно без цели - без вопросов, - подошёл не потому что идти мне больше было некуда или ноги мои двигались сами по себе, а потому что подошёл. Я что-то кричал в волны, сам не понимая, что (я слышал доносящиеся из моих уст крики, но ни смысла ни слов не понимал, хоть и осознавал, что нужно громко кричать, чтоб перекричать грохот волн и они тебя услышали).
   Возможно, крики мои выражали просьбу, показать моим глазам то, на что я надеялся последнее время; показать, что восемь процентов действительно существуют и я их не навоображал. Возможно. Возможно, время моё ещё не настало, и я живу, пока не зная для чего. Возможно, так я думаю. Возможно, я вообще не человек, а галлюцинация, раз рот мой сам открывается и закрывается, и из уст моих доносятся различные слова, значение которых не понимаю не только я один. Возможно, мои слушатели значение слов понимают, но делают вид, что не понимают; делают вид, что они "нормальнее".
  

ОНО:

   Полностью стемнело.
   Я побежала в самый последний и самый неподходящий момент, отвернувшись от моря, и таким образом пропустила всё самое интересное, не увидев откуда взялось столько много мокрых детей...
   Когда я побежала, я услышала за своей спиной табун: туча маленьких ножек колотила прибрежный песок, словно начался крупный град. Много-много мокрых детей окружало меня. Я отбивалась от них как могла, но их было МНОГО. Я не могла понять, чего ОНИ от меня хотели. Я только чувствовала, что... что выхожу из моря - взрослый совершенный младенец. Что-то дети эти со мной делали...
   ...Я понимала, что я не ОНА, я - ОН. Почему только всё это происходило, не было понятно.
   Возможно, эта девушка не первая, с кем не разделилась моя любовь. Почему только я ощущаю себя олицетворением вселенной, тоже непонятно. Вообще, мне мало что понятно. Я полагаю, что глаза мои видят (только что именно они видят, меня мало интересует), а душа - если она является реальностью - что-то чувствует. Если она чувствует, а не видит.
   Читатель, возможно, сейчас подумал, что в написании данного рассказа ОНА (Света) участия вовсе не принимала, а принимал один лишь ОН (Антон; так его, по-моему, зовут; ни Свет ни Тьма, а Антон), но я, тот кто всё это печатал, совершенно иного мнения. Можете мне поверить, что я бессмысленно нажимал на клавиши, не видя перед собой ничего; что я слепой, и наощуп ничего не делаю, поскольку всё само собой происходит, и что сам я деревянный... Не верите, читатель? Тогда Вы - уменьшающееся 90 процентов. Я не опечатался - процентов действительно 87!
   И напоследок ещё кое-что о "возможностях", чего я, верьте или не верьте, не понимаю: Возможно, я не являюсь сторонником / посредником света или тьмы и не стою я даже в стороне от них, подглядывая невидимыми глазами из-за угла за всем, что скоро произойдёт (в моих-то воображаемых "глазах" оно уже происходит). Возможно, я вообще ничего не вижу, как и не понимаю. Возможно, я никто, и зовут меня ни Наблюдатель ни Творец ни Зло ни Добро (ничто меня не зовёт, как будто меня ни существовало никогда); зовут меня Никак. И, возможно, читатель, я не обманул Вас, напечатав о том, что несколько миллиардов лет назад Солнце светило намного ярче.
   Но море всегда оставалось морем, были волны или не было - была вода в мире или мир был пустыней.
  

* * * *

  
   — Без укола останешься, барабанщик! — отреагировала Валерия Фёдоровна, закончив беглое чтение.
   — Как?! — чуть не упал он в обморок от неожиданности, пока та вызывала "турбо-пылесосы", — это же Человек-Море! Я Вам клянусь! Это не я написал!! Это...
   Но в кабинет вошли пожарники и вытащили барабанщика за руки - за ноги.
   — И чтоб больше не приходил ко мне! — прокричала вслед уплываемому в палату стукачу.
   Естественно, она была уверена, что рассказ написал Глав-Вредитель, но для неё лучше было, чтоб Барабанщик больше не приносил ей такие рассказы. Чем-то неприятным от них веяло - чем-то вредным; как, впрочем, и от всего, что её окружало, и не только её одну, как она сама считала.
   — Писатели чёртовы! — пробормотала она, распаковывая одноразовый шприц, новые ампулы и двадцатый раз за утро повторяя одну и ту же процедуру с инъекцией "антивреда". — Поудавила бы всех как тараканов! — Но не могла она убить человека - Библия (Библию на позапрошлой неделе Барабанщик украл у Человека-Моря, - который сам её сочинил и отпечатал на компьютере, - и сказал Валерии Фёдоровне, что нашёл её на улице) запрещала ей это, пугая и "отключениями переключателей" и "выходом из пространства" и замороженными кладбищами и чёрте чем ещё...
   Юра Владивостоцкий в это время обратил внимание на то, как из отделения милиции вышвыривали "Вонючку".
  

глава 4

ЧЕРДАК

1

   Пока брат-близнец писаки набирал на компьютере "Вредителей", Писака решил бегать без остановки не менее пяти часов. Но не прошло и десяти минут, как он остановился в недоумении перед деревом, к которой была прибита деревянная дощечка с крупными зелёными буквами на ней, составляющими слово В О Н Ю Ч К А, и стрелка, указывающая в ту сторону, куда в данный момент бежал по лесной тропинке Писака.
   Ему стало интересно и он побежал дальше, но остановили его голоса, раздающиеся неподалёку:
   Какой-то отчаянный мужской голос. — Поворачивай назад!, убегай отсюда!, здесь гиблое место!
   — Это почему же? — отвечал ему какой-то пьяненький, самоуверенный голосок задиристого человека. — И чё будет, если не поверну и не убегу. Поколотите?
   Писаке это показалось чем-то знакомым, как будто он раньше где-то слышал всё это - в каком-то сне - а теперь это повторяется наяву... Он не мог вспомнить, где и когда он это слышал, но подошёл к голосам немножко поближе, и вот, сквозь деревья уже проглядывалась пьяная дорога, посреди которой стояли двое: какой-то мокрый спортсмен, в спортивных трусах и в майке (он-то и выглядел подвыпившим), и некий бомжеватый типик, стоял подле него и пытался в чём-то убедить:
   — Да не поколотим, с чего ты взял! — отвечал он подвыпившему спортсмену. — Мы только предупреждаем.
   — Чё является причиной ваших предупреждений? — спрашивал подвыпивший в ответ.
   — Много чего, — отвечал тот. — Машинная земля, например, заторможенное кладбище Вредителей, колополомка голого града... Ещё перечислять причины?
   Писака не верил своим ушам...
   — Я тебе не верю, — говорил бомжу пьяный спортсмен. — Ты херню порешь - книжек начитался!
   — А в летних буранных демонов, в снежных негров ты тоже не веришь? — кивнул он спортсмену туда, куда устремил свой взгляд и Писака...
   Где-то вдали пьяной дороги (она была прямой и большое её расстояние было видно) показалась группка человек - сдалека трудно было разглядеть, дети это или взрослые - в красных комбинезонах...
   — Ну и чё? — усмехнулся "фома неверный", даже и не став приглядываться, — пацаны в лесу заблудились...
   — Они только кажутся пацанами, — проговорил бомж, — но на самом деле это ВОНЮЧКИ, одни из самых опасных существ на Земле...
   — На какой Земле,— смеялся над ним пьяненький,— чё ты мелешь, придурок?
   — На заколдованной, мышиной земле, — ответил тот. Но Писака его уже не слышал; он убегал. — Они прикоснулись к Замороженному кладбищу, и они теперь больше чем прокляты...
   Писаку начало пугать то, что по пути ему попадались могильные плиты, покрытые ледяными корками. Он споткнулся о чьи-то ноги: какой-то низкорослый алкаш спал, по всей видимости, а как Писака споткнулся, тут же проснулся.
   — ...твою мать! — заорал он, — сон в руку!
   Писака продолжал путь, даже и не обращая внимания на выкрики, "Вонючка! - то ли звал тот своего "телохранителя", то ли называл так Писаку. - Спящий человек! Вредила!!!"
   Неподалёку располагался пляж...
   "О, Боже! - перевёл Писака взгляд в сторону, увидев пляж, - откуда это здесь взялось?! До моря же далеко..." - Внимание его привлекли трое купальщиков, заплывших далеко от берега, так что Писака не мог разобрать, ныряют ли двое девушек или просто топятся, а единственный парень с ними пытается их удержать за волосы... Но рука парня, судя по всему, запуталась в волосах одной из них и утягивала парня под воду...
   Писака не мог на это смотреть и собрался уже убираться из этого леса подальше, но... неожиданно увидел троих девочек-подростков, они хихикали и наблюдали из укромного местечка за двумя ни о чём не подозревающими мальчишками, а те - надеясь, что пляж уже пуст, раз все трое уплывших далеко от берега купальщиков ушли на дно, в пасть подводного Чердака, второго морского кладбища-переключателя, - раздевались, оставляя на себе лишь те одежды, в которых родили их матери и заходили в воду, а одна из девочек выбиралась из укромного местечка, поливала всю одежду юношей бензином из бутылки и кидала спичку, тут же удирая с места преступления, поскольку на пляж въезжал милицейский УАЗ... и не один... УАЗы наводняли весь пляж, в то время, как выныривали и парень, маньяк-топитель, до этого пригласивший первых встречных девушек на пляж, и неподалёку неожиданно образовывалась пятёрка подростков - трое девчушек и двое их приятелей (им этот пляж казался пустынным, не обращали они внимания на наводняющие пляж УАЗы; позже эта пятёрка разденется и разгоревшееся - зажжённое девочками - пламя, помимо нескольких куч мусора и одежд, охватит и их оставленные на берегу вещи, пока они ничего не замечая, поплывут к буйку наперегонки; потом пламя наверняка переместится с молниеносной грацией в сторону УАЗов... Писака на всё это не собирался смотреть).
   Писака уже собирался убегать от всего этого фантасмагоричного "галлюцинагена", но его неожиданно окружили те трое девочек, что развели костёр
   — Куда ты собрался? — не поняли они. — Посмотри, что ты наделал! — кивнули они в сторону пляжа, на молниеносно распространяющийся огонь, один за другим взрывающиеся УАЗы, поднимая над пляжем пламя, метнувшееся из глубин преисподнии.
   — Я про огонь ничего не писал, — промямлил перепуганный Писака.
   — Да ты не ссал в огонь, — пояснили ему те, из-за грохота взрывов и пожара плохо его слышащие, — ты разжёг его! Ты заварил кашу!!! И куда ты теперь собрался, ВРЕДИЛО!!!
   Но Писака растолкал девчонок и побежал, куда глаза глядят.
   — Мужик, — орали те ему вслед, — да мы же пошутили! Чё ты...
   Но ему послышалось совсем другое, "сбегай-ка в город, Писака, посмотри, что там ДЕЛАЕТСЯ. Но в центр не забегай! - чем ближе к центру города, тем К О Ш М А Р Н Е Е картина!!!"
  

2. Пугало-2

   Перед тем как началось реальное уничтожение ВРЕДИТЕЛЕЙ, во время которого служители порядка по очереди расстреляли деда с внуком и много кого ещё... Другими словами, перед тем как началась ночь, был вечер, и не все окна этим вечером выглядели безжизненными, будто бы в домах никого нет; одно из окон чердачных домов отличалось от остальных: Однокомнатная квартира, в которой двое детей надолго остались одни, имела всего одно окно; за этим окном свет горел, как ни в чём не бывало, но двое восьмилетних девочек поубавили в себе весёлое настроение в течение нескольких считанных минут, после неоднократных телефонных звонков, в которых их уговаривали немедленно погасить свет и прикинуться мёртвыми. Не успевала одна из девочек бросить на аппарат трубку, выясняя, что какой-то шизофреник ошибся номером, как тут же раздавался новый звонок с прежним требованием, "выключите свет, не то Вредила залезет к вам в окно и задушит вас!".
   Но вот, на некоторое время звонки поутихли и Катя с Мариной притаились, ожидая следующего звонка...
   — Слышишь? — вдруг нарушила Марина зловещую тишину, обратившись к сестре.
   — Что? — не поняла та.
   — Прислушайся, — проговорила сестра, кивнув в сторону открытого окна, которое они бы и рады были закрыть, не обращая внимание на духоту, да боялись подойти к нему близко. — Как будто за окном кто-то сидит и подслушивает.
   — Седьмой этаж! — возражала Катя (но голосок её был дрожащим и тихим), — какой дурак взберётся на такую высотину? Не верь этим телефонникам!, весь город переполнен психами, а ты... Вот мама придёт скоро и...
   — Когда она придёт?! — усмехалась в ответ сестре Марина, — с утра как ушла за газетой, так и пропала!
   — Тогда папа с работы должен прийти скоро...
   — Он же раньше полночи не приходит, — напомнила ей Марина, — и трезвым он приходит в самых редких случаях, когда зарплату не задерживают...
   Прервал её телефон... Они вдвоём аж взвизгнули, так неожиданно он зазвонил. И от звонка повеяло каким-то неприятным холодком, что близняжек аж пот пробрал, не то что мурашки промчались по телу и задрожали коленки.
   — Не подходи к телефону! — предупредила Катя сестру испуганным голосом, когда та нервозной походкой направилась к аппарату, тщетно показывая, что ей вовсе не страшно.
   — Я его выключу, — ответила она по пути.
   Но... подойдя вплотную к дребезжащему аппарату, рука её как будто сама потянулась к трубке и дрожащие губы не успели промямлить "алло", как из трубки донёсся какой-то жуткий, леденящий душу и удаляющий сердце к пяткам, хрип:
   — Куда я попал? — Впервые за весь вечер попался разумный человек, осведомляющийся, куда он позвонил!
   — Сначала, из чего попал, — заметила в ответ Марина язвительным голосом, сама себе показывающая, что бесстрашна как вселенная, — а потом уже - куда.
   — Девочка, — говорил замогильный хрип, — я набрал телефон морга, а ты надо мной подшучиваешь. Не хорошо это!
   — Он набрал телефон морга! — хихикнула Марина сестре, донельзя вжившись в роль "бесстрашной вселенной". Сестре же было не до смеха. — И кого тебе позвать? Мертвецов?
   — Не тебе, а Вам, — поправил её голос. — Я тебя в тысячу раз старше, соплячка!
   — Ну вот что, — ответила Марина, — если ты, урод ...баный, меня ещё раз соплячкой назовёшь, то я тебе трубкой по балде дам! Ты меня понял, придурок?
   — Слушай, деточка, — зазвучал в этом замогильном хрипе надменный сарказм, — ты, очевидно, полагаешь, что я от тебя далеко и мне тебя не достать?
   — А Вы что, недалеко? — неожиданно изменился её озорной голос, став прежним (всё произошло машинально и молниеносно), так, что аж губы задрожали. — Где Вы?
   — Я тебе не скажу, где, — отвечал голос, — чтоб ты не осталась заикой... На всю оставшуюся жизнь... Только к окну не подходи! Ты не ослышалась, за ним действительно кое-кто сидит и подслушивает...
   Марина выронила из рук трубку, потому что сестра её завизжала как резаная...
   Когда взгляд Марины метнулся в сторону распахнутого настежь окна, она тоже завизжала...
   ...ТО, что залезало в это время в окно, на человека не было похоже. Больше ОНО собой напоминало "...баного урода", как ранее высказалась Марина.
   ...ОНО выключало свет в комнате...
  

глава 5

ГЛАВНЫЙ ВРЕДИТЕЛЬ

  
   После того как Валерия Фёдоровна сделала себе ещё несколько инъекций Антивреда, она выждала положенное время и вошла в "сейф-палату" ГлавВредителя, перед этим долго открывая миллиарды замков.
   И вот, несколько суток спустя, она в сейф-палате, смотрит через спец-экран на прикованного к стене Человека-Моря.
   — Валерия Фёдоровна! — начинает канючить тот, как только до него доходит, что глав-врач справилась-таки с замками, — ну выпишите меня из больницы, я же не Вредитель! Ну пожалуйста, я Вас...
   — Перестань нудеть! — мягким но мощным голосом затыкает ему рот Валерия. — Я тебя обязательно выпишу, как только скажешь правду.
   — Я должен признаться в том, что ВРЕДИТЕЛИ; что я ИХ совокупность; что я заразил своими мыслями весь мир...
   — Чердак,— поправила та.— Мира не существует; существует Чердак.
   — А Чердак, разве это не мир?
   — Чердак, это война,— неопределённо ответила та, то ли умничая, то ли произнося истину. — Не отвлекайся, расскажи о Вредительстве. Я читала твой рассказ, так что не хитри - часть тебя уже раскусана.
   — Разжёвана и в рот положена, — усмехнулся тот, — да проглотить некому - кроме рта ничего больше нет.
   — Опять отвлекаешься, — напомнила она ему, — пытаешься запудрить мне мозги. Но их-то не существует; не забывай про перенесённую мной операцию. Ты ж сам её делал, хоть я и уверяю всё время себя, что мне это показалось.
   — Вам не показалось, — опять отвлекался он, — Вы действительно удалили мозг, и не мне одному...
   — ПЕРЕСТАНЬ!!! — взвизжала та. — Я скоро с тобой в марионетку тут превращусь! Хватит мариновать мне мозги, рассказывай немедленно, что такое Вредители!!
   — Хорошо, расскажу, — снизошёл он. — Впервые в своей жизни скажу правду - потушу пламя, ибо моя Правда горькая, хоть и выглядит в глазах Чердака слад...
   — Хватит этих нудных многословий! — опять взвизгнула она. — Ч Т О Т А К О Е В Р Е Д И Т Е Л И ? ? ? ? — проговорила она по буквам.
   — Вредители, — отвечал он тоже по буквам, но скороговоркой (с интервалом между каждой буквой в девять часов), чтоб кроме неё никто ничего не понимал и не мог расшифровать, — это планета Земля, так можно ИХ назвать. Ей надоело уже "самоистязание", как я полагаю, и она решила избавиться от человечества с моей помощью, ибо - мне так думается - с её содействием мне кажется, что ВРЕДИТЕЛИ кроме как самим себе Вред никому-ничему другому доставить не могут; всё происходит само собой на протяжении всех существований человечества - происходит, не обращая внимания на идею о машинальном Организме, в котором якобы ВСЁ "существует". Вот что такое ВРЕДИТЕЛИ, — говорил он задом наперёд, чтоб всех ещё больше запутать, если вдруг кому вздумается, что в его голове вырос новый невидимый мозг.
   "Да пошёл ты к чёртовой матери! - подумала Валерия Фёдоровна, ещё до того как дослушала до конца рассказ о Вредителях (подумала, уверенная, что кроме этого предполагаемого ГЛАВНОГО ВРЕДИТЕЛЯ, её мысли читать больше никто не осмеливается, если кто-нибудь вообще умеет читать. - Каждый раз одно и то же - сказочник Белый Бычок: валяйся на полу - никто тебя не съест, не то что не закурит!"
   — Ну выпишите меня, Валерия Фёдоровна! — опять заныл он, почувствовав, что та собирается уходить, так и не добившись своего. — Я больше не буду!!!
   — А ты и так выписан, — ответила она ему, закрывая невидимую дверь сейф-палаты (невидимую, потому что на другие двери у больницы не хватало денег, и врачам ничего другого кроме как уверять доверчивых пациентов, что дверь невидима но под током (дверь была под током даже когда не было подачи электроэнергии), больше не оставалось), — можешь идти домой.
   — Так в том-то и дело, что не могу. Вы ж сами сказали, что дверь под током...
   — Не в моей компетенции отключать ток. Как только поступит нам информация о времени прибытия золотого вертолёта с задерживаемой заработной платой, немедленно наймём электрика и ты будешь на свободе. А пока терпи, Земля ведь терпит, почему бы тебе не взять с неё пример, вместо того чтоб каждый раз рассказывать мне байки о ВРЕДИТЕЛЯХ.
  

глава 6

ДОРОГА ДОМОЙ

  

1

   Много чего ещё Писаке повстречалось, пока он бежал куда глядели глаза, подспудно пытаясь найти дорогу к дому. Он не замечал, но ему казалось, что он пробегает мимо исчезающих на глазах людей (люди неожиданно возникали в лесу, словно под влиянием чьёго-то воображения и тут же исчезали, потому творцу хотелось кого-то развлечь, кто наверняка безразличен к судьбам этих никчемушных, выдуманных примитивным мозгом, людей), мимо Пугала, пытающегося слезть с шеста и отучить бояться не только его - всех (но пугало наверняка даже и не собиралось слазить с шеста, уверяя себя, что ему опять не повезёт), мимо двух заблудившихся в лесу (судя по их виду, это были супруги с которыми можно было поспорить в том, что они действительный муж и жена), для которых лес всегда являлся тремя соснами; пробегал мимо всяких мелочей, пока силы его не кончились, дав возможность ему остановиться и успокоиться. Но идея осенила его ещё после того как он вырвался из лап девчонок-малолеток, просто он не придавал ей значения, принимая всё видимое за совпадения.
   Но вот он остановился, отломал от дерева прочную ветку, расчистил землю от листьев и всякой древесной ерунды, присел на корточки и начал вырисовывать отчётливые буквы:

глава 11. Дорога домой.

   Писаке показалось, что он заблудился в лесу, но лес так не считал. Лес стремился показать, что он живой, не только этому заблудившемуся путнику, а и самому себе. И Писака понял это. Он закончил вырисовывать на Земле какие-то непонятные ему буквы, поднялся и по дороге домой наткнулся на... парабеллум... Пистолет этот как будто утерял некто. Но Писака поднимает его, даже не обращая внимания на то, что он не только заряжен, но и не поставлен на предохранитель. Писака ни на что внимания не будет обращать, ибо он Писака и плывёт против течения не потому что Богу так угодно, а потому что Писака не верит в существование "Господа" и живёт как Вселенная. Писака - никто. Он до такой степени НИКТО, что даже перестаёт быть похожим на своего брата-близнеца.
  

2

   — Как мы теперь домой попадём?! — опять заныл обращающийся к однокласснику Лёше подросток Женя, когда до него окончательно дошло, что микроавтобус с его пьяным папой в действительности уехал окончательно - раз и навсегда и что они вдвоём теперь располагаются в самой глубине сихотеалиньской тайги и если их до ночи не загрызут какие-нибудь звери, то они уже к утру умрут от голода и безысходности. — Батя мой с братом напился до такой степени, что теперь неделю будет отсыпаться.
   — Я ж тебе говорил, что не надо было с ними ехать! — произнёс Алексей в своё оправдание. — А я тоже хорош: попался как рыбка на крючок - уселся с этими двумя шизиками, потому что люблю на машинах кататься. Всё-таки плохо, что папика твоего по дороге ГАИ не задержало; не даром говорят: пьяному море по колено... Да не хнычь ты! Не забывай девиз Мюнхаузена: Из каждого безвыходного положения Обязательно должен быть выход. Выберемся...
   — Смотри, — неожиданно перестал плакать Женя, указывая вглубь леса, — по-моему, там кто-то сидит.
   Лёша присмотрелся: — И правда, кто-то сидит, прислонившись к дереву и вытянув ноги, как будто подножку какому-то бегуну собрался поставить...
   — Чё ты мелешь, — тихо усмехнулся сын пьяного папика.
   — Да это я так, — махнул тот рукой, — анекдот глупый вспомнил... Ты куда? — отреагировал он на то, как ноги его плаксивого приятеля машинально зашагали в сторону этого сидящего на земле под деревом.
   — В Африку, — ответил тот.
   — Подожди,— попытался остановить его тот,— а вдруг это маньяк-топитель...
   — Не верю я в твоего Топителя, — усмехнулся Женя, не останавливаясь. — Наслушался баек.
   Алексей поспешил следом, с каждым шагом уверяя себя, что это никакой не маньяк-Топитель, а... А кто же это тогда?!
   По приближении к сидящему, подростки обнаруживали, что сидящий этот небольшого росточка и не просто так сидит, потому что глаза его закрыты.
   — Слушай, — схватил Лёша друга за рукав, — пойдём-ка отсюда; кажется, этот парень уже того... Убит...
   — Не мели фигни! — вырвался Женя. — Он спит и я его сейчас разбужу и спрошу кое о чём.
   — Не спросишь, — понял Лёша в чём дело. — Этот мужичок пьян, как стёклышко - пьянее твоего папы и брата вместе взятых.
   Вот они подошли к нему вплотную (Лёша не остановился, поскольку ещё издалека слышал, как тот бормочет что-то сквозь сон) и Женя уже собрался разбудить этого парня, как тот пробормотал предыдущую свою фразу более отчётливо, так, что друзья смогли разобрать каждое слово.
   — Не будите меня, — бредил он, — об меня должны споткнуться.
   — Споткнись об его ноги, — шёпотом предложил Лёша другу.
   — Нафига? — не понял тот.
   — Ну он нас подкалывает, — отвечал Алексей, — хочет, чтоб всё было как в том анекдоте про Топителя. Споткнись - покажи ему, что ты не веришь в Топителя.
   — Чей совет, того и проба.
   — Ну ладно, — разбежался Лёша и споткнулся о ноги спящего алкоголика.
   — Вы чё здесь делаете, пацаны?! — продрал тот глаза.
   — Мы заблудились, — тут же ответил Женя. — Здесь есть где-нибудь поблизости посёлок или деревня?
   — Про посёлок с деревней не знаю, — ответил тот, — знаю только про город. Если будете идти по тропинке, в ту сторону, куда протягиваются мои ноги, то через полкилометра выйдете к морю, к пляжу, а там уже и рукой подать до города.
   — А какой город-то? — спросил его Лёша.
   — Как, какой! — усмехнулся тот во весь свой спящий голос (человек этот делал вид, якобы не проснулся вовсе, а продолжает спать и что-то говорит). — У нас один город, Владивосток. Ты, юноша, так спрашиваешь, как будто в Африке родился!
   — Пошли отсюда, — потянул друга Лёша в противоположную сторону той стороне, куда направил их этот мужичок. — Издевается, скотина!...
   — Да погоди ты, — остановился Женя, — давай сходим в ту сторону, всё равно уже...
   — А вдруг там ловушка!
   — Да ты параноик!
   — Ладно, пошли, — через не хочу согласился Лёша.
  

3

   — А чё ты мне руку протягиваешь? — не понял Юра, показывая Вонючке, что всё тип-топ, никто ни на кого не в обиде. — А, — вспомнил он, — мы ж с тобой ещё не здоровались!
   — Итак, пошутили и хватит, — пожал Вонючка юрину руку, — идём всерьёз: объясняю тебе ситуацию: я тебя подвожу к дому Писаки - он, его дом, очень сильно походит на твой, Владивостокский, - ты входишь в его дом, а там сам разберёшься, что к чему. Помни главное, что днём Писака не опасен так как ночью, если ты не забыл ваши вчерашние встречи и можешь их проанализировать.
   — А откуда ты всё это знаешь? — задавал Юра дурацкие вопросы.
   — Пойдём, покажу тебе дорогу к дому, — игнорировал Вонючка Юрин вопрос.
  

4

   — Владивостока же не существует, — твердил Алексей своему другу, надеясь, что тот повернёт назад пока не поздно. — Его же выдумали! Весь Чердак уже об этом знает.
   — Ничего, пойдём, — как-то странно усмехался в ответ Евгений. — Я знаю, куда мы придём.
   — Что? — не расслышал его друг.
   — А то, — отвечал тот. — Ты ж не заметил по дороге дощечку с указателем, а я заметил. Зелёными буквами на ней указывалось направление В О Н Ю Ч К И.
   — Я не понимаю, что ты говоришь, — реагировал друг на его загадочную речь, — какой вонючки?
   — Не важно, — отвечал тот. — Главное ведь не добраться до дома, а помочь всем. Верно?
   — Что, верно?!
   — Что за химию двойки не надо было получать в школе, — ответил этот неожиданно ставший замысловатым друг. — А теперь мы не переиграем Вредителя
   — Что ты...
   Но не договорил Лёша - в поле зрения обоих наконец-таки попал дикий пляж. Идти до него было уже не далеко.
   — Чёрт, откуда море здесь взялось?! — уставился Алексей на это причудливое явление как на реализовавшиеся ПЕРЕКЛЮЧАТЕЛИ. — Это же невозможно!
  

5

   На окраине другого леса, удалённого от дома Писаки на несколько считанных километров, располагался коттедж. И пока жена предпринимателя, хозяина коттеджа, поднималась по лестнице, перед тем как войти в детскую, между двумя её детьми (тринадцатилетней Ольгой и четырнадцатилетним Андреем) шёл разговор о вселенной:
   — Слушай, — неожиданно обратилась сестра к брату, не успел он разбить умершую тамагочи и выйти из дома, чтоб позаниматься немного бодибилдингом в спортзале, — а классную песню Иванушки спели "...тоже является частью вселенной...", — напела она. — До меня только сейчас допёр её смысл, а раньше с девчонками балдели под неё как придурошные, даже и не задумываясь над смыслом слов.
   — Ну и чё дальше? — спросил Андрей скучным голосом. — Всё?
   — Да ты вдумайся! — внедряла она ему, — ведь всё действительно является частью ВСЕЛЕННОЙ! Всё, что ни возьми, всё является...
   — Не всё является,— этак скромно перебил он её,— а только некоторое.
   — Но почему? — не понимала она, — ведь вселенная - это весь космос, а земля - это микроб, по сравнению со всем космосом...
   — Я тебе даже могу привести примеры того, что не является частью вселенной, — решил он на время задержать свой поход в спортзальчик, который папа ему подарил на день рождения, неделю назад, и поддержать её примитивную тему разговора.
   — Ну приведи, — разрешила она, даже и не догадываясь, что он собрался проговорить. — Интересно послушать.
   — Ты, хотя бы, не являешься частью вселенной, — ответил он. — Ты и твои куриные мозги.
   — Я всё про тебя маме расскажу, — сказала тогда та, — что это ты машину разбил, а не дядя Вова...
   — Не хорошо врать, — вошла в комнату мама, — доча. Машину разбила я, ты же знаешь.
   — Мама, — обратилась к ней дочь, — а ты помнишь песню Иванушек International, "тоже является частью вселенной"?
   — Помню, — всегда подлизывалась та к дочери.
   — Ладно, — усмехнулся Андрей, — разговаривайте о Иванушках, а я пошёл в спортзал.
   — Я слышала ваш разговор, — отвечала мать дочери, — и должна тебе заметить, что ты абсолютно права. Но некоторые компоненты составляют для вселенной более важное значение, чем ВСЁ.
   — Например, состоятельные люди, — задержался Андрей в дверном проёме и решил, что сейчас его язвительный голос крайне необходим. — Вселенная им УЛЫБАЕТСЯ, в то время как всем остальным показывает язык; кому язык, а кому и другое место.
   — А почему бы и нет, — ответила ему мать, — и зря ты, между прочим, смеёшься! Подрастёшь - поймёшь, что деньги - ВСЁ, а не какая-то там вшивенькая вселенная. Папа твой это давно уже понял, что нужно думать только о деньгах и процветании, если хочешь лучше работать - деньги, это такой мощный Двигатель... У меня даже слов не хватит, чтоб выразить всё, что представляют собой деньги...
   — Конечно-конечно, — усмехался Андрей, — на этот смысл есть загадка: Что появилось вперёд - человек или деньги? Деньги - это больше чем бог...
   — Слушай, сыночка, — сказала ему мама, — иди отсюда, а?
   — Но я вам с папой когда-нибудь докажу, что деньги - это ноль, — бросил Андрей, перед тем как раз и навсегда выйти из дома, — что их даже злом не назовёшь...
   — Мы тебя не слышим, Андрюша, — перекричала его сестра.
   — Земля - это единственная из живых планет во вселенной, — говорила мать дочери, пока Андрей спускался по лестнице, выходил из дома и до ушей его из глубины леса доносились выстрелы, мать которые приняла за игры пейнболистов, перед тем как вошла в здание коттеджа, — Бог вокруг неё нарисовал "картинку", называемую космосом. В космосе ведь всё мертво, и инопланетяне - выдумка. Всё вращается вокруг Земли, доча, а не Земля - вокруг солнца. Бог на то и Бог, что создал живую картинку, в которую можно залезть и пощупать всё там в ней пальцем.
   Андрей в это время передумал заходить в спортзал, когда звуки выстрелов донеслись до него более отчётливо... Потом, несколько секунд спустя, из лесу неожиданно вынырнул джип "Черроки" отца. Это был не тот автомобиль, который разбила об автобусную остановку его жена, когда по неопытности, вместо педали тормоза, надавила на газ; хоть джип этот и выглядел так, будто ездил в нём не экс-чемпион автогонок, а его тупорылая доча.
   — Андрюха, — выскочил из машины весь подранный, поцарапанный и всклокоченный отец, — забегай назад, в дом...
   — А чё там за выстрелы? — удивлённо смотрел на него сын, пока тот подлетал к нему со скоростью звука и без слов заталкивал назад, в дом, только не в парадную дверь, а в подвальную.
   — Чёртовы вредители! — бормотал он, запирая за собой подвальную дверь и продолжая проталкивать опешившего от удивления сына вглубь подвала, — решили поубивать друг друга! тоже мне, охотнички!
   — Там же, в доме мать с Олькой остались! — вскрикнул вдруг Андрей, когда кое-что начало до него доходить.
   — Поздно, — проговорил тот потерянным голосом, игнорируя приближающиеся выстрелы. — Теперь их ничего не спасёт, хоть они тем подонкам покажут, где у нас сейф находится.
  

6

   Ребята прошли по берегу пляжа, закончился который подъёмом в гору.
   Взобравшись на эту высокую сопку, пред взором друзей открылся совершенно незнакомый город; пусть не столько огромный и необъятный как Чердак, но тоже приличных размеров.
   — О блин! — восхитился увиденным Лёша. — Новый микрорайон Чердака! А мы, Джон, с тобой колесили весь Чердак вдоль и поперёк, а этого микрорайона так и не заметили...
   — Какой Чердак! — отреагировал друг в соответствующем тоне. — Ты очевидно забыл, что пару часиков назад мы с моим нетрезвым батей удалились от Чердака на несколько сотен километров?
   — Ах, — ткнул тот себя ладонью в лоб, — я ж и забыл! Ну значит, это какой-то новый город...
   — Вот И верь теперь науке! — хныкнул Женя. — Она ж доказывала, что Чердак единственный во всём мире; что ВСЁ вокруг давно вымерло и погрузилось в карантин и поэтому из Чердака выезжать якобы нельзя. А этот, — кивнул он под ноги, в сторону простирающегося в туманные дали города, — нормальный, живой город - вон и машины ездиют и людишки всякие ходят и вообще жизнь как бы кипит полным ключом.
   — Ну что, — вопросительно взглянул на друга Лёша, — тогда спускаемся вниз?
   — А чё ещё делать, — безразлично пожал тот плечами.
  

8

   Ночью.
   Мэр города проснулся от собственного крика, перепугав своего любовника...
   — Манька, ты чё? — отреагировал любовник на вопль Ивана Чердачёва, — Крюгер что ли приснился?
   — Да не, — ответил тот своим обычным голосом, а не фальцетом, как любил он всегда ворковать со своим милым, прежде доводя жену до истерики и вынуждая её таким образом уезжать в другой конец города (мэр Чердака никогда не любил женщин, предпочитая им пассивный педеразм, поскольку ещё с самых малых лет был недоволен тем, что родился мальчиком, но всегда вёл двойную жизнь и никто кроме семидесяти восьми любовников Чердачёва о душе мэра даже и не догадывался), — приснилось, что кто-то ползёт по стене
   — Таракан? — тут же подал голос возлюбленный, не дослушав. Этот возлюбленный отличался изрядной глупостью, отчего и стоял в "гареме" мэра на пятом (!) месте.
   — Типа того, — ответил Чердачёв. — Страшно мне так стало! Обними меня.
   — Ты, моя хорошая, ляж на другой бок, — посоветовал тот, исполнив требование, — и тебе будут счастливые сны сниться, про любовь.
   — Впервые со мной такое, — бормотал Чердачёв, — как будто предчувствую что-то кошмарное. Раньше всё время весёлым был, а теперь...
   — Так это у тебя, наверное, месячные начались, — толи отшутился, толи ляпнул невпопад любовник. — Пройдёт...
   — Да заткнись ты уже! — впервые повысил Чердачёв голос на своего пятого заместителя. — Надоел со своими шуточками!
   — Зря мы над городом издеваемся, — изменил тот свой глупый голос на серьёзный, — зарплату врачам задерживаем...
   — Не мы, — напоминал он ему как и всякий раз, — колесо само крутится, катясь с горочки.
   — Говорят, Писака с ума сошёл, — проговорил любовник как бы ни к стати, — и психбольницы опять без нашего ведома пораспускали...
   — Слушай больше! — хмыкнул мэр. — Трепачи!
   — А что такое? — пожелал пятый заместитель быть в курсе того, что проспал. — Я ж после позавчерашнего запоя двое суток дрых беспробудным сном.
   — Да надоели уже все на свете! — отвечал он. — Замучили звонками с утра до вечера! Вредители какие-то...
   — Вредители? — не понял тот и осёкся - зарешёченное окно двенадцатого этажа разносило что-то огромное и чёрное...
   Рука заместителя машинально ныряла в столик, извлекая оттуда заряженный револьвер, но заместитель не замечал как в вытаскивающую револьвер руку летел большой кусок стекла, попадал точно в запястье и револьвер падал на пол.
   — Аж ты ж козёл, — взвыл заместитель, схватившись за руку и дуя на неё, сколько хватало лёгких.
   Чердачёв молча кинулся к выключателю, поскольку в спальне было темно и трудно разобрать, человек ли влез в окно или какое-то чудовище из фильма ужасов. Но не добрался он до выключателя - остановил его очередной кусок стекла, углом своим попавший в висок мэру.
   — Я не козёл! — яростно прохрипело существо, подбираясь к стонущему от пронзившей всю руку режущей боли нагому возлюбленному мэра Чердака, — я мёртвый шахтёр, милиард лет не получавший ни копейки и прилетевший из будущего на машине времени, чтобы поубивать вас всех, проклятые вредители!
   — У нас деньги есть! — запищал перепуганный любовник, только бы потянуть кота за хвост, — прямо в нашей квартире, в семнадцатой комнате сейф. Вы можете прямо сейчас получить большую часть задолженностей...
   — Не бывать шахтам никогда, — приговаривало чёрное существо, одновременно ткнув средник пальцем заму в кадык, отчего тот согнулся в три погибели, задыхаясь, — не сверлить - не терзать Землю! Бог захотел, чтоб все шахтёры сменили работы - перестали быть ВРЕДИТЕЛЯМИ! Если вредителей использовать как семя, то из них вырастет только газообразная вонь, выползшая из земли и отравившая носоглотку атмосферы... Другими словами, "Земля пукнула", прости меня Мама за выражение.
  

9

   Спускались Лёша с Женей недолго. Уже на полпути им повстречалась группка очень странных людей. Эти люди были одеты как бомжи, хоть и не очень-то походили на бомжей. Они окружили двоих ребят, не давая прохода. У каждого в руках было по пустой тарелке с ложкой и каждый ложкой стучал по тарелке, сводя этих двух подростков с ума. Подростки пытались им что-то прокричать, но сквозь заглушающий всё на свете звон посуды не прорывалось ни звука...
   Ребята с трудом прорвали круг этих странных сухощавых существ и пустились от них со всех ног, даже не обращая внимания на то, что существа ввиду своего излишнего истощения никак не могли бы за ними угнаться, чтоб реализовать свои примитивные мечты и свести с ума весь город, включая и этих двух подростков.
   — Чёрт, что это было?! — задал Лёша вопрос вперёд Жени, поскольку первым успел отдышаться, когда группа сумасшедших осталась далеко позади.
   — Я тебя то же самое хотел бы спросить, — прорывался ответ Жени сквозь частые вдохи и выдохи.
   — Дурдом какой-то, — пробормотал Лёша невесть что, даже и не задумавшись над сказанным.
   — Ладно, пойдём дальше, — произнёс Женя, — может удастся у кого-нибудь что-нибудь спросить.
  
  
  
  
  

10

   Перед тем как коттедж хорошо тряхнуло, как будто реально заработал выдуманный Писакой переключатель, и до ушей отца с сыном донеслись неузнаваемые душераздирающие вопли, мать с дочерью продолжали разговор:
   — Мама, — интересовалась дочь, — а почему сейчас на российскую эстраду берут одних бездарей? Почему сегодняшний день от вчерашнего отличается полным отсутствием смысла?
   — Зато весело и красиво, — отвечала мать. — Ты, доча, обрати внимания, что скучные тоскливые и серые люди сейчас никуда не пробиваются, какими бы осмысленными они не были; сейчас нужно море энергии, жизнерадостности, веселья и оптимизма, ибо каждая мысль, каждое слово, каждое действие - это ткань для будущего. Почему Нострадамус предрекал одни бедствия, катастрофы и т. д. и т. п.?
   — А мне кажется, — отвечала дочь, — что он вовсе ничего не предрекал. Он думал, как ты это называешь, и всё сбывалось - его мысль воплощалась в реальность. Вселенная дала ему Великую Силу Мысли.
   — Да, — горько усмехнулась мать, — а ещё она дала ему кислое лицо и не научила хотя бы улыбаться, не то что веселиться. Ты представь себе вечно весёлого и никогда не унывающего пророка: приходит он и своим счастливым голосом предсказывает войны, землетрясения, массовые убийства и что сегодня же никого не останется в живых.
   — Мне кажется, — изрекла дочь, — что Нострадамус был дьяволом...
   — Да ладно тебе! — усмехнулась мать, — болтаешь что попало. Просто он был обыкновенным невесёлым человеком и хорошего ничего не мог сказать. С кем такого не бывает. Так сейчас нужно всем веселиться, радоваться жизни, какой бы она ни была. Всё сейчас верно делается: кто хоть в чём-то неправилен - остаётся без денег, ему не на что жить, выбирает верную дорогу: устраивает какое-то бессмысленное грандиозное шоу ни о чём, и всё - он при деньгах. Главное сейчас, чтоб мозги плесневели; серый и умный человек невидим-неслышим, а жизнерадостному и весёлому дураку всегда и во всём везёт, ибо ему Бог помогает...
   — Вселенная, — перебивает её дочь. — Бог - это вся вселенная.
   — Нет, доча, — сказала мать, — Бог, - это любовь. Подрастёшь, узнаешь.
   — Бог и любовь являются частью вселен...
   В окно их комнаты влетало что-то серое, склизкое, зловонное и хрипящее. В результате чего до ушей отца с сыном спрятавшихся на самом дне подвала и донеслись неузнаваемые душераздирающие вопли, которые продолжались не дольше пяти секунд...
   — Будем надеяться, что до нас Вредители не доберутся, — пробормотал себе под нос отец, пока сын осматривался по сторонам, желая найти что-нибудь, с помощью чего легко можно будет покончить с собой, не дожидаясь скорого, зловещего будущего и не принимая на свою душу долгую и мучительную смерть от переключателя. Смерть такая никогда не наступает, как читал Андрей в произведениях Писаки; смерть такая отправляет тело человека в пропасть всех существующих и несуществующих бесконечностей преисподней, и адская боль не прекращается никогда, даже если время с пространством закончатся.

глава 7

ДУРДОМ

  

1

   Лифт в доме не работал, как убедился Вадик Модрудов, спешащий успеть заскочить в квартиру быстрее, чем его старшая сестра закончит болтать по телефону и выскочит, машинально захлопывая за собой дверь (ключ она никогда с собой не берёт, а родители 15-летнего Вадика и его 16-летней сестры приедут только через неделю). Хорошо, что он вовремя сунул руку в карман, доставая жвачку, и вспомнив о забытом на столе ключе.
   Подниматься надо было на 12 этаж, потому Вадик так спешил, что чуть не сшиб своим огромным, накачанным тренажёрами телом худенькую костлявую, тоже поднимающуюся вверх старушку, и та едва не задела его лезвием косы, которую она сжимала в руках...
   — Не путайся под ногами, бабка! — нервозно прорычал он, обегая старуху и продолжая подъём. Позавчера он выпросил у друга видеокассету с "порно-хитами" и друг его запросто убьёт (в прямом смысле), если Вадик ему эту кассету сегодня же не вернёт...
   — Ах ты сопляк! — донёсся из-под натянутого на голову капюшона старухиного чёрного дождевого плаща недовольный хрип.
   — Повякай мне ещё! — рявкнул он не останавливаясь. Не спеши он, так остановился бы и научил эту худенькую-маленькую старушонку, как надо разговаривать с теми кто тебя сильнее. — Позже попиздим с тобой, вешалка!
   — Хорошо, — усмехнулась старуха, так и не снимая с головы капюшон. С лезвия её косы на ступени лестницы капала какая-то тёмно-красная густая жидкость, чего Вадик так и не заметил, как не заметил он и косы - так спешил.
   Поднимаясь вверх, перешагивая через каждые три ступеньки, он преодолевал этаж за этажом, и был уже на шестом. Когда сверху до него донёсся голос сестры, "Ладья, ты долго ещё копаться будешь?!", колотила она кулаком в дверь соседки, Лиды Ядаль.
   — Маринка, — заорал он сестре, надеясь, что дверь ещё не закрыта. — Не захлопывай дверь, я ключи забыл.
   — Ну и быстрее шевели тогда ягодицами, — последовал ему от сестры ответ. — Мы с Ладьёй на концерт опаздываем!
   — Я уже на четвёртом этаже, — известил он сестру, поднимаясь на восьмой, — только дверь не захлопывай...
   — Захлопываю дверь! — издевалась та над братом. — Прибавь-ка скорости, капуша!
   — Это я-то капуша?! — доносился оскорблённый голос Вадика уже с десятого этажа.
   — Это я Ладье, а не тебе, Вадичик, — ответила ему сестра.
   — Не называй меня Водичкой! — реагировал Вадим уже с одиннадцатого этажа, — сколько раз объяснять тебе, ду...
   В поле зрения ему наконец-таки попадала сестра, стоящая подле закрытой двери в собственную квартиру и двери в квартиру соседки, Ладьи.
   — Ты чё!! — выдохнул он, глядя на стерву-сестру и теряя от ярости весь словарный запас. — Как ты...
   — Вадичик, — "виновато" захлопала она ресницами, — дверка захлопнулась ещё до того как ты попросил меня её не закрывать, а ключик я опять с собой не взяла.
   — Чёрт!! — проревел Вадик вне себя от обиды на ситуацию. — Меня ж Бензин уроет за кассету!
   — Ну наконец-то! — произнесла Марина с большим облегчением, когда замок Ладьи щёлкнул и дверь начала открываться, — я уж думала, ты там умерла уже!
   — Лидка, — обратился к ней Вадик, — давай я через твою лоджию к себе перелезу...
   — Пошли, Ладья. Не разговаривай с ним, а то опоздаем на "Мумий Тролль", — заметила ей соседка.
   — Да ну! Ещё полно времени! — отреагировала семнадцатилетняя Ладья. — Ещё к пацанам заскочить успеем...
   — Ну Лидка! — канючил Вадик.
   — Мы там всё покрасили, — коротко ответила она ему, — да и сорваться можешь.
   — Я тебя умоляю! — не отставал тот. — Всё равно вы не опоздаете! Я быстро - полсекунды даже не займу.
   — Да, действительно пошли, — согласилась с Мариной Ладья, — а то и правда из-за твоего нудного братишки опоздаем везде и всюду.
   Поскольку те обладали неплохим чувством юмора, Вадик уговаривать их больше не стал. Ему незачем было унижаться перед бездушными феминистками, когда в голове его назревал блестящий план, взобраться на крышу и по верёвке спуститься к себе на лоджию, и если та не будет открыта, выбить стекло ногами (лоджия была застеклённой). Оставалось только где-то раздобыть верёвку, пройдясь по знакомым.
   И Вадик двинулся вслед за девушками. Он планировал спуститься на девятый этаж и позвонить в дверь первого из знакомых.
   Навстречу девушкам поднималась худенькая невысокая старушка в чёрном, грязном дождевом плаще, с натянутым на голову капюшоном и косой в руках... Девушки молча обошли эту странную старушенцию, даже и не посмотрев на неё. У Вадика же сердце приблизилось к пяткам, когда он осмотрел старуху более отчётливо. В отличие от сестры и ладьи от стал более неподвижным.
   — О, — донеслось шипение из-под капюшона, — вот мы и встретились ещё разок, молодой человек.
   — Девчонки, — нашёл Вадик в себе силы позвать их, пока те не пропали из его поля зрения. За секунду до этого он заметил капающую со старухиной косы кровь...
   — Посмотрите на неё, — проговорил Вадик девчонкам, когда те остановились и оглянулись.
   — Ну и чё? — спросили они, не глядя в сторону старухи.
   — Вы странного ничего в ней не находите?
   — Не находим, — ответили те и продолжили путь.
   — Не для каждого коса моя заметна, — скрипела старуха, поднимаясь по ступеням и надвигаясь на пятящегося парня. — Для живых я обыкновенная старушка, и даже чёрный плащ для живых во мне не заметен. Снять ли мне с головы капюшон?
   — Не подходи, — принимал Вадик боксёрскую стойку, — зашибу.
   — Поранишься об косу, — заметил ему старухин шипуче-скрипучий голос из-под капюшона, — об неё многие ранятся. Она ядовитая. Их потом в морг увозят.
   После того, что он услышал, он рванулся наверх, моля Бога, чтоб выход на крышу не был на замке - чтоб не спускаться потом на седьмой этаж за ключом. Хотя, что там на крыше ему делать, если эта ненормальная старуха поползёт следом за ним. И вместо того, чтоб залезать на крышу, Вадик начал звонить и колотить во все двери своего этажа, кроме собственной двери и двери Ладьи (Лидия жила с матерью, которая редко когда бывала дома). Но, судя по всему, не за одной из трёх дверей не было не пустынно.
   Старуха с косой уже не спеша поднималась на последний этаж. Ей оставалось только преодолеть шесть ступенек и этот невоспитанный молодой человек уже будет в её полной власти. Тогда-то Вадик и оставил в покое двери, кинувшись в сторону лестницы на крышу, так и не обратив внимание, закрыта она или нет.
   Ладья и Маринка в это время уже цокали высокими каблучками где-то между пятым и шестым этажами, особо не торопясь на свой "Мумий Тролль", понимая, что времени действительно ещё море.
   — Чё это за старуха? — спросила Ладья у Марины как бы между прочим. — В чёрном плаще, с косой, как смерть прямо!
   — Из дурдома, наверно, — пожала та плечами, — здесь же Луговая - Шепеткова в двух шагах. Но ничё, Вадик у нас крепкий пацан - настучит ей по бороде, если чё не так.
  
  

2

   — Вон, — громко усмехнулся Лёша, указывая в сторону крыши двенадцатиэтажного дома, которая с горки видна была как нельзя лучше, — смотри, Жека, Смерть!
   Друг его присмотрелся и увидел как по всей крыше за каким-то парнем гоняется чёрная старуха с косой, внешне донельзя олицетворяя своим видом ту Смерть, какой её обычно изображают карикатуристы.
   Женя уже улыбнулся - забавно выглядели со стороны эти "догонялки", - но улыбка с его лица мгновенно спала, когда старуха наконец-таки задела того высокого культуриста своей косой и он упал замертво, потому что голова этого парня отлетела, и парень, падая, немножко "не подрассчитал" и оступился и юркнул с двенадцатого этажа вниз, так, что чуть не попал по выходящим из подъезда двум девушкам... Те в ответ не просто взвизгнули - одна из них даже упала в обморок.
   А старуха-смерть подбежала к выходу из крыши, чтоб успеть натворить немало дел.
   — Удираем отсюда! — потянул Лёша Женю за рукав; потянул назад, в ту сторону, откуда они сюда спустились. Но Женя вдруг вырвался и почему-то побежал в другую сторону, удирая подальше от этой жуткой двенадцатиэтажной "свечки", даже и не обращая внимания на то, что бежит он в самую глубь города - в самое его жерло.
   — Куда ты, придурок?! — заорал ему друг и побежал следом, чтоб догнать. Но Евгений его не слышал; он не уподоблялся своему другу - не задумывался над тем, что весь этот город переполнен такими странными людьми, которые несколько минут назад пытались их оглушить и свести с ума, - он неожиданно превратился в маленького ребёнка, к которому на чужих улицах пристают старшие пацаны и он пытается не спастись от них бегством, а найти какого-нибудь доброго и сильного дядю, который не игнорирует его и постарается за него заступиться.
  

3

   — Я не могу больше без курева! — пытался четырнадцатилетний парень вырваться из дома сквозь перегородившего выход двухметрового папашу. — Я не железный. Выпусти меня, если ты сам - такой здоровый придурок - и боишься выйти на улицу...
   — Не называй отца придурком! — в пятый или десятый раз за день поправила сына мать.
   — Да вы просто с ума посходили! — пытался сын внедрить в них собственную точку зрения. — Вы же никогда раньше телевизионщиков не слушали. Что с вами стряслось?! Как вы докатились до такого позора, что стали верить телевизору на слово?
   — Просто я не хочу выйти из дома и чтоб меня замочили, — нехотя ответила мать. — Или, хотя бы, чтоб гонялись за мной, если сразу убить не удастся... И мне не важно, что там вякает этот телевизор...
   — Ты с ума сошла!!! — пытался он докричаться до неё. — И сколько ты собралась сидеть?, пока всё не утихнет?, а если оно никогда не утихнет, или если дверь начнут выламывать? Что ты на это скажешь? Так дай мне перед предполагаемой смертью хотя бы накуриться - позволь мне выйти, сигарет купить хотя бы два-три блока...
   — Убийцы двери не выламывают, — перебил его отец, — и в дома не заходят вообще. Потому что это специальные убийцы. Так передали по телевизору...
   — Да засунь ты себе в жопу свой телевиз...
   — Не смей с отцом так разговаривать! — сделала очередное замечание мать.
   — Ну хорошо, — вошёл сын в ванную комнату, закрыл дверь на шпингалет и разговаривал уже сквозь дверь. — Вы, пидоры ...баные, если вы сейчас же не выпустите меня, я беру бритву и вскрываю старые-добрые вены. Вы меня знаете, я это делать ещё не разучился. Я не хочу сдыхать без курева. Я считаю до двух - начинаю с трёх.
   — Ну ладно! — тут же в голос снизошли безропотные родители, — выходи, мы соглас...
   — Откройте дверь, — командовал он голосом террориста, — и отойдите от неё как можно дальше.
   И сразу как те исполнили распоряжение (сын наблюдал за ними через широкую щель в стене), он стремглав выскочил из ванной, даже и не обратив внимание на то, что он забыл захватить с собой деньги на сигареты и переобуть домашние тапочки (кунфуйки) в кроссовки, да и одеться поприличнее тоже забыл.
   Звали этого отвратительного сына Патронов (от фамилии Тронов), и поскольку жил он на третьем этаже, то убегать ему было недалеко - он поверил в то, что родители его действительно сошли с ума и насмотрелись теленовостей, в которых сообщалось о какой-то корове-убийце и чёрт знает о чём ещё. Он выскочил на улицу и остановило его то, что он вспомнил про забытые деньги...
   — ЛЫЫЫСЫЫЫЙЙ, — позвал он приятеля-шестёрку, живущего ниже этажом. — Высовывайся, урод, я знаю, что ты дома! Поднимусь хуже будет! — угрожал он однокласснику.
   И бритоголовый хлипкий подросток тут же вынырнул из окна второго этажа.
   — Патрон, — заорал он ему каким-то паническим голосом, — заскакивай немедленно в дом, я видел эту корову, она подшвыривает людей как матадоров...
   — Да заткнись ты! — перебил его Патрон. — Кинь мне лучше бабок, а то мне подниматься к тебе на второй этаж лень.
   — Каких бабок! — пялился тот на него как на психа, — ты осмотрись по сторонам - никого вокруг нет - улицы пустые...
   — Мне насрать на улицы!— скрипел тот зубами от нетерпения и возмущения человеческой глупости.— Я подыхаю без курева - кинь бабок, не чмырись!
   — Так ларьки пустые, — усмехался тот, понимая, что бесполезно этому твердолобому ублюдку что-либо пытаться объяснить, — разбивай стёкла - тебе никто ничего не сделает.
   — Ты, козёл! — заорал разъярённый Патрон, — ты скинешь мне бабки или мне завтра всем рассказывать про тебя, что ты за щеку у меня брал?
   — Да ладно-ладно, — понизил тот голос до шёпота, — я сейчас скину деньги, только не ори ты так - не подли мне.
   Пока Лысый отправился рыться по комнатам (может удастся найти тайник, где его мать прячет деньги на чёрные дни), у Патрона появилась возможность осмотреться по сторонам и обнаружить, что вокруг действительно никого нет, не доносится никаких звуков и дорога пуста, хоть по ней и должны ежесекундно сновать машины.
   Лысому чертовски повезло - он наугад вытащил из книжной полки самую безобразную книгу и извлёк из её провонявшихся мочой страниц 50 долларов десятками.
   — Пятьдесят баксов, я надеюсь, тебе хватит для долгой и счастливой жизни, — оторвал он Патрона от осматривания окружающей местности, — чтоб в дальнейшем больше никогда не загонять меня в долги и никому ничего не рассказывать?
   — Вообще-то маловато, — почесал тот затылок. — Целки за поломку мне больше отстёгивают. Но если ты ещё раз возьмёшь у меня в рот, то мы сможем с тобой договориться, я уверен.
   — Ну ты ведь обещал, что первый и последний раз и больше ты не будешь заставлять меня...
   — Ладно, швыряй баксы, — лицемерил он и по голосу его это чувствовалось, — хрен с тобой.
   Тот, нехотя, спустил на ниточке деньги, которые его несчастная мать зарабатывала только собой (больше неоткуда ей было ждать податей - завод уже второй год зарплату задерживал, не балуя своих рабов даже авансами); нитками он воспользовался, чтоб этот подонок не заставлял его потом выбегать из дома и бегать, собирать, если те разлетятся во время полёта.
   Теперь Патрон смело мог спуститься с пригорка и купить в ларьке не только сигареты, но и чего-нибудь запить, хоть и не был уверен, что в такой причудливый день ларьки будут работать.
   Он спускался с пригорка, не смотрел под ноги, вглядываясь сквозь кроны деревьев на ларьки, работают ли те или ему не спускаться, и... кувыркнулся, не ожидая, что под ногами у него окажется нечто крупное...
   — Э, мужик! — промямлил он донельзя неуверенным голосом (не уверен он был, что мужик этот всё ещё жив и способен отвечать на его вопросы о ларьках, работают ли они сегодня или нет), когда в глаза ему попала окровавленная человеческая туша, на которой было заметно очень много "ножевых ранений". — Ты чё, мужик, чё с тобой?
  

4

   — Стооой! — умолял друга Лёша, поскольку Женя всегда бегал быстрее него. И они таким образом вбегали вглубь тишины - чем дальше бежали, тем глубже погружались в пучину этой странной кладбищенской тиши. — Подожди меня - я не могу тебя догнать.
   Только тогда до Жени и донёсся голос друга и он остановился.
   — Куда ты убегаешь? — догнал его тот, пока Женя осматривался по сторонам, — чё ты как бык...
   — Чё это? — прервал его Женя напрочь своим взволнованным неожиданностью голосом, осматриваясь по сторонам.
   Лёша тоже взял с друга пример и наконец-таки обратил внимание на эту загадочную тишину. — Чёрт его знает, — удивлённо пожал он плечами. — Я тебе говорил, пошли отсюда, а ты побежал в город. Надо было в лесу скрыться. Что-то мне сильно не нравится всё это.
   — Ладно, пошли назад, — сказал Женя, не собираясь продолжать стоять и догадываться, что же всё это может означать.
   Но друзья остановились, потому что где-то неподалёку раздался какой-то странный звук.
   — Ты слышал? — тут же подал настороженный голос Женя, боясь оглянуться назад.
   — Да, — прошептал в ответ Лёша; судя по его шёпоту, этот странный звук напугал его немного больше чем Женю.
   — Нельзя ходить, — раздался из-за спины ребят мужской голос; как ребятам показалось, это был голос какого-то доброго дяди (того самого доброго и сильного дяди, на встречу с которым внутренне надеялся Женя, слепо забегая вглубь этого незнакомого зловещего города, который внешне больше походил на выдумку, чем на реальность), всегда готового прийти кому угодно на помощь в любую из трудных минут, какими бы трудными эти минуты со стороны не выглядели.
   Как оценили обернувшиеся ребята, лицо этого высокого и мужественного дяди было добрым, если б не приглядывались к его глазам (если б он догадался одеть солнечные очки)...
   — Нужно уважать город, — продолжал этот дядя читать ребятам морали, — нужно уважать человеческий труд - не портить хотя бы обувь, не говоря уже об асфальте, который ежегодно приходится вскрывать, чтоб укладывать его потом заново. А вскрываете этот асфальт вы своей обувью, которую вы не бережёте - не уважаете человеческий труд. Ведь Земля дана для чего, чтоб на ней строить, пользоваться её ресурсами и не обращать внимания на мудаков, которые пытаются её якобы спасти, очищая таким образом от человечества. Они мудаки и не понимают, чего хочет от человека Земля - не понимают юмора: боятся вулканов, землетрясений и всякой разной непогоды. А вы... СТОЯТЬ! — молниеносно отреагировал он, обратив внимание на то, как эти двое ребят незаметно пытаются ретироваться. — Не вздумайте удирать от меня, сопляки, а не то я вас забодаю! Я в год быка родился и всегда бросаюсь на красный цвет. Я ненавижу красный цвет - цвет педераста!
   — Да мы и не убегаем, — промямлили в голос перепуганные друзья.
   — Ребята, — мгновенно его яростный голос перекрасился в добрый и ласковый, — зря вы обо мне плохо думаете. Я ведь добра вам хочу. Я всего-то хочу вас убить, чтоб вы не издевались над творениями рук человеческих. Человек сейчас потерял цену: шахт нет, бесплатной медицины нет, строительство остановилось, а чем дальше, тем хуже. Так что я против растягивания "удовольствия смерти", как именовали его ВРЕДИТЕЛИ, введя во всё свой психотропный препарат и добиваясь от человека, чтоб он сам себя уничтожил, гоняясь за собой, как за Вредителем. Это глупо. Не лучше ли просто взять да и взорвать всю планету? Сам я не являюсь ни учёным ни химиком ни... никем я не являюсь, только нулём без парочки. Я непризнанный гений; мыслитель, который безразличен обществу, а мог бы быть большим человеком и к моему мнению прислушивались бы толковые люди... Ведь есть у человечества способности взорвать Землю, а ума мало. А у меня ума... Э!! — опомнился он, взглянув на убегающих ребят (так глубоко заболтался, что и не заметил, как его поле зрения покинуло этих двух малолетних ВРЕДИТЕЛЕЙ и они удачно воспользовались неожиданно подвернувшейся ситуацией). — Стоять!!! Не убегайте от буйвола! ЗАБОДАЮ... Не забегайте в Союз писателей, — заметил он, как те неожиданно для себя забежали в тупик, заканчивался который одной только распахнутой настежь дверью в здание Дома писателей (так больше им ничего не оставалось, кроме как вбежать в это здание и рассчитывать на удачу; на то, что удастся найти в здании чёрный ход и выскочить, оставив того громадного шизофреника с носом). — В Союз писателей теперь даже я боюсь заходить. Я поубивал там всех за то, что они не поняли моей "Бурёнки", а теперь не захожу туда, поскольку боюсь призраков, привидений и оживающих мертвецов. Такой вот я дурак.
   — Забегаем, — отдал распоряжение Алексей себе и другу, когда оба замялись перед входом, но увидели шизофреника, обратившего внимание на их заминку.— Он наверно не забежит за нами следом.— И они вбежали в здание, закрыв следом за собой металлическую дверь на замок.
   — Кретины! — захохотал тот. — Они не верят в вампиров!!

5

   Патрон думал, что обезображенное тело мужика бездыханно, и потому он не надеялся, что оно хотя бы сможет пошевелиться, не говоря уже о том, что стало происходить дальше...
   От окровавленного тела донёсся хрип, что-то вроде "убегай из города, спасайся". Тогда-то Патрон и повернул это тело к себе лицом, поскольку оно лежало на животе.
   — Что ты говоришь, мужик? — аккуратно переспросил он. — Ларьки чё, не... не работают?
   — Не работают, — с трудом прохрипело тело. — Уходи из города, если не хочешь, чтоб тебя изуродовали как меня.
   — Куда я уйду?— не понимал Патрон, понимая ситуацию, что действительно нечего делать в этом гиблом городе. Но куда отсюда можно убраться?
   — В деревню Чердакино, — пробулькало тело и изо рта его потекла чёрная струйка. — Там...
   — Что там? — спрашивал он, хоть и понимал, насколько глуп его вопрос - мужик "отдал концы".
   Но неожиданно в глазах у тела прояснилось, вытекла до конца чёрная струйка, и мужик продолжил хрипеть:
   — Корова убила всю деревню, так что больше она туда не вернётся. Там ты выживешь... — И всё, больше этот человек никогда уже ничего не произнесёт - наступила настоящая смерть.
   Патрон помнил, в какой стороне располагается деревня Чердакино; знал, что находится она недалеко от Владивостока, хоть и никогда ещё там не был, но по карте города мог судить о её месторасположении.
  

6

   Пока Женя закрывал металлическую дверь на замок, Лёша вбегал в большой зал и вместо того, чтоб отыскивать во всех уголках этого зала дверь чёрного хода, в глаза ему попадали пожилые люди в солидных костюмах. Их было пятеро и все они были мертвы. Трупы не были так обезображены, как тот, что разговаривал в это время с Патроном в другом конце города. из головы сидящего за столом и облокотившегося на спинку стула лысоватого старичка торчал небольшой кухонный топорик; остальные четверо бездыханных стариков лежали в разных позах на полу, и судя по их внешним видам, все до единого пострадали от одного и того же чёрного топорика.
   — Бляха муха! — тихо выдыхал вбежавший Женя. — Совсем тот мужик с ума сполз...
   — А глянь-ка, — обратил Лёша внимание на листы бумаги, сжимали которые мёртвые руки старика с топором в голове. — Ты помнишь, мужик что-то про "Бурёнку" говорил?
   — Ну, судя по всему, это повесть мужика, — кивнул он на тройку листов, на которую кровь не попала. — Они её прочитали и он их поубивал, пока они читали её...
   Лёша в это время аккуратно извлекал из податливых рук мертвеца бумагу, разгибая пальцы.
   Рассказ назывался

БУРЁНКА

(дневник вегетарианца)

А)

   - Папа, - обратился пятилетний малыш к отцу, - а правда, что наша деревня самая великая?
   - Сынок, - отвечал ему папаша своим пьяненьким весёлым голоском, - ну почему, самая великая, если она одна во всём мире?
   - Всё правильно,- тут же поднялась со своего рабочего места и мать малыша, встряв в разговор, как будто затронули её любимую тему,- всего мира не существует. И всё благодаря вот этой вот коровке!- осторожно подошла она к своей Бурёнке, чтоб та её опять не боднула и не укусила, попытавшись погладить корову и - если повезёт - поцеловать её в лоб. Дорого же им обходятся эти лобызания - пятилетний малыш позавчера попытался её погладить, та неправильно его поняла и откусила ему руку по запястье. Мать этого малыша едва осталась в живых - корова ей всего лишь задела висок, а могла бы проткнуть ей голову своим рогом.
   Я с этими людьми, приютившими корову Бурёнку, живу по соседству и могу уже наблюдать в открытую, не прячась по углам как раньше; они теперь ничего кроме себя и коровы больше не замечают, не потому что корова им в фигуральном смысле выколола глаза, а потому что они стали уверены, что живут в муравейнике (в смысле, они - люди, а кругом муравьи, причём мёртвые муравьи, как считают эти трое людей). А началось всё это позавчера. Расскажу по порядку:
  
   Я приехал в деревню на пятичасовой электричке, и пока добирался до своей дачи, вся деревня ещё спала. От ЖД станции до моей дачи пролегала полукилометровая улица, и пока я шёл по этой улице, меня обогнала корова. Она как будто убегала от кого-то, хотя, как мне тогда подумалось, больше её спешка создавала впечатление погони, будто она гонится за чем-то невидимым. Но... неожиданно внимание моё привлекло её вымя, по которому было очень хорошо заметно, что корову эту давненько уже не доили. И тогда она остановилась, словно прочитав мои мысли, и поняв, что я не какой-то там городской олух. А понимаю некоторые необходимые ей вещи и легко могу заменить её хозяйку (что только с хозяйкой этой произошло, хотелось бы мне тогда узнать). А у меня как раз кстати было с собой пустое ведро, которое я купил по дороге, для того чтоб набрать в него ягоды.
   Корова эта была излишне смирной, когда я её доил. В детстве и в юности я частенько практиковался в данной сфере, так что рука ещё помнила все тонкости
   Подоив корову, я, конечно же, решил испробовать на вкус её молока... Лучше бы я этого не делал!
   Сказал бы я с удовольствием, что молоко этой коровы имело какой-то нереально вкусный привкус, от которого невозможно оторваться - так и прирастёшь к вымени и превратишься в какого-нибудь сумасшедшего молокомана... Сказал бы я так, но это была бы неправда, и - что удивительно - в неё легче поверить, чем в ПРАВДУ...
   А по ПРАВДЕ, молоко на вкус было как моча (хотя, как я могу судить о вкусе мочи, когда я никогда не практиковал уринотерапию?!) и меня тут же вырвало и я потом долго не мог отдышаться, весь день меня мутило. По дороге я потерял ведро и сумку, и шёл шатаясь, уверенный, что секунды мои сочтены и я вот-вот навсегда потеряю сознание.
   Но жил я "данным мигом", постепенно приходя в себя и тайком наблюдая за соседями, мимо дома которых проходила эта корова и они заманили её к себе в сарай, как будто она их загипнотизировала. Только не в сарае она жила, а в доме, вместе со всеми, как человек.
   В течении этих двух дней я наблюдал с каким трудом привыкали они к "молоку" коровы и как их сумасшествие поднималось по своим невидимым ступеням всё выше и выше.
   День клонился к вечеру. Деревня готовилась ко сну, деревенская молодёжь готовилась к еженощным бдениям. Я не был молод и мне хотелось как и всем немолодым людям принять участие в этом неприятном восьми-девятичасовом процессе, именуемом "крепкий и здоровый сон" (что поделаешь, молодость моя прошла своим сереньким медленным шажком, оставив меня надолго старым и закомплексованным девственником; скорее, аскетом, живущим сегодняшним днём, Терпящим, ни в какую не подпускающим руку к... к тому из чего писают. Всё-таки нет лучшего для терпения девиза, "оставь ВСЁ на потом". Но, слава Богу, импотентом я не стал, благодаря строгой диете и ежедневным тридцатиминутным пробежкам), судя по тому, с каким упорством слипались мои глаза. Но желание быть Наблюдателем пересилило с годами превратившееся в "наркотик" Желание поспать. И я через все не хочу поднялся с постели, оделся и вышел на улицу, понаблюдать за бурёнкой.
  
   Я привычно вошёл во двор соседнего дома (я всегда был нелюдим и не заводил знакомство с соседями, поэтому они для меня были такими же незнакомцами как и все соседи по этажу моего городского дома) и осмотрелся по сторонам - коровы нигде не было; был бездыханный труп хозяина, повисший на заборе, как будто его кто-то высоко подбросил и он не смог увернуться от летящих на него снизу вверх остриёв металлического забора, потому что до этого его всего избодали до смерти.
   Я не стал заходить в дом, погрузившийся в мёртвую тишину, потому что не был уверен, что Бурёнка там притаилась и превратила дом в этакое подобие смертоносного капкана. Много ли она людей наловит таким образом? Она ж не дура. Я отправился гулять по деревне, надеясь заметить Бурёнку и продолжить наблюдение. Дневник свой таскать с собой не буду. Вернусь - если вернусь - и продолжу описывать ход событий.
  

Б)

   Не думал я, что вернусь. Но вернулся, с трудом вырвавшись из когтей кровожадной Бурёнки (чем-то её имя напоминает собой цвет запёкшейся крови, не правда ли?)...
   ...Шутка! Не удалось этому драному вегитарианчику вырваться из моих "когтей" (у меня выросли когти и вообще я стала больше походить на человека, хоть меня и трудно назвать человеком, больше подходит название ЧУДОВИЩЕ. Но чудовище чудовищем, а я ещё научилась держать в когтях ручку и выводить буквы, значение которых не понимаю). Я его съела, отправив в свой желудок-бездонные пропасти преисподней и теперь этот вегетарианишка превратится в дерьмо. Но, поскольку у меня несварение, он продолжает оставаться человеком, ибо его участь заставила меня его проглотить, положив в рот и надеясь, что я пережую его сама, но моя лень позволила ему остаться человеком, коих у меня в желудке уже вся деревня (я имею в виду души, а не тела - тела пусть земля гноит), ибо всего остального мира не существует, как сказали мои первые хозяева-жертвы. Но это ведь не значит, что я должна этим жертвам верить на слово. Я завтра пойду дальше, по другим деревням, посёлкам и городам, не потому чтоб превратить людей в вегетарианцев (хороши вегетарианцы, которые ничего не едят, потому что я сожрала их души!), а потому, чтоб исполнить просьбу Земли (по идее-то Земля разговаривать не умеет, но я решила, что она была бы не против, если б человек перестал над ней бессознательно измываться. Я как будто услышала Её стон и решила, что плевать, если меня некому будет доить, но пусть на Земле останется только одна флора, фауна и мёртвое человечество - от лежачего камня пользы гораздо больше, чем от мёртвого человека, ибо камень этот со временем вырастет, а человеческое тело нет), я решила прогуляться по ней и съесть все до единой души. И...
   ...И навешать лапшу на уши своему дневнику, ибо я не бурёнка, а всё тот же вегитарианец. А бурёнки никакой нет. а хорошо бы было, если б была такая сверхъестественная корова, которую хоть из ружья, хоть из всех в мире базук и огнестрельных оружий пали, а ей один хрен - она неукоснительно исполняет свою миссию, очищая и очищая свою землю от истязателей.
   Естественно, до меня она должна добраться в самую последнюю очередь, судя по моим предположениям, что она выбрала меня неспящим Наблюдателем, не сопротивляясь, дав мне себя подоить и испить её ядовитого молока. Так что всё, что я увижу в будущем и запишу в свой дневник, всему этому я стану свидетелем! Всё будет происходить на моих глазах.
   Но пока ещё ничего не происходит - жизнь скучна, неинтересна и монотонна. Мне остаётся только мечтать.
   Но мечты сбываются для детей. Взрослому же и сильному человеку приходится самому водворять свои желания в реальность.
   Ну всё, перестаю писать, ибо есть время у меня кое над чем задуматься...

10. 09. 98. 12: 42

Вег Буреенко. :

справка доставлена космонавтами с планеты

земля и ещё раз доказывает о когда-то существовавшей на

этой планете жизни

НОВАЯ ПЛАНЕТА

*****************************************************************

  
   — Давай чёрный ход попытаемся отыскать, — предложил Лёша, обратив внимание на то, что Женя начал читать рассказ. — Выбрось ты эти листки, не до них сейчас.
  
  

7

   — Открой, щенок! — ревел за дверью страшный голос, — подзорву дом!! Весь город взорву...
   — Дяденька,— умолял его малыш по ту сторону запертой на три замка двери,— я не знаю, как замки открываются! Ну пощадите меня, не взрывайте дом!
   — Мне плевать!— слышал тот только себя,— открывай мне дверь, пока я её головой не вышиб! Открывай, пока я тебя в говядину не превратил...
   Дверь была металлической и без отмычки, без "турбинки" или без резака открыть её этому ненормальному человеку было невозможно. Но его шизофрения дошла до такой степени, что он разогнался и боднул мягкую обивку двери головой. Потом ещё пару раз боднул, но оба безуспешно, и он решил передохнуть, опасаясь потерять во время четвёртого мощного удара глаза (судя по всему, кроме глаз в голове у него больше ничего не было, что могло бы ещё потревожиться во время сокрушительного удара) и ничего не видеть (не видеть красного или начать путать красное с жёлтым и зелёным).
   — У меня рога есть! — известил психопат малыша своим страшным голосом. — Я бычара, щенок! Открывай дверь...
   — Федька! — в пятый или десятый раз позвал этот шестилетний малыш своего старшего (десятилетнего) брата, полчаса назад запершегося в туалете, — ну выйди, помоги мне открыть дверь, ты же знаешь, как она открывается!
   — Я какаю, — донеслось из туалета кряхтение Федьки, — не мешай.
   — Ты уже второй час как...
   — ОТКРОЙ!!! — опять содрогнулась дверь; скорее, не дверь содрогнулась, а весь дом. — Хуже будет!!!
   — Ну что мы вам такого сделали?! — в десятый или двадцатый раз за последние полчаса задавал малыш двери свой жалобный вопрос.
   — В том-то всё и дело,— отвечал всякий раз разъярённый психопат, — что ничего не сделали, и дай Бог не сделать больше ничего плохого. Поэтому-то я и пытаюсь вас, сопливых щенят, обезвредить пока вы ещё несмышлёныши. Откроешь, малец, или мне опять боднуть твой поросячий домик? Где ваш третий брат-близнец, поросёнок Нюх-Нюх?
   — Что?— не понял его малыш, потому что громко зашумел сливной бачок.
   — Ты поросёнок Ниф-Ниф, — объяснял спокойным голосом стоящий за дверью, пока туалетная дверь открывалась и выходил Федя, — твой брат - Наф-Наф, а где Нуф-Нуф? Где ваш ...баный Нуфик.
   — ...баный Нуфик, — подошёл к двери Федя со своим насмешливым издевательским голосом, — пошёл нафиг!
   — Это ты мне? — обиделся приглушённый дверью голос.
   — Тебе, Бык Бурёнка! — хохотнул Федя в ответ.
   — Ну, — заплакал тот (из-за двери), — я так не играю! Я добрый друг детей, Карлсон, а вы...
   — Ты, скорее всего,— поправил его Федя,— "добрый друг" детей, Сталин... Или, нет, Ленин. Да? ты же у нас оживший мертвец, вампир, пришёл кровь пить?
   — Я Питер Пэн,— промямлил было тот за дверью, но Федя его тут же перебил:
   — Ты Пидер Хрен! Пошёл в собственную задницу отсюда!
   — Я улетаю!— сказочно пропел голос за дверью (теперь, от общения с Федей этот голос до такой степени изменился, что стал не то что добрым-волшебным, а наполненным каким-то бездонным счастьем, словно срабатывала чердачная поговорка, "не думай о зле и не будет зла - не страшись и не страха будет"),— но я ещё вернусь, не забывайте меня, дети!
   — Не улетайте! — завопил малыш, — я Вас умоляю!
   — Заткнись, придурок! — влепил Федя брату подзатыльник.
   — Сам ты придурок! — заголосил возбуждённый малыш. — Это же Призрак Детства! Настоящий... Ну открой дверь, пока его ещё можно догнать... — Он опять получил подзатыльник:
   — Ты чё, козёл, Ловканова читал?! — освирепел Федя. — Я же тебя предупреждал не трогать мои книги ужасов! Вот научили его читать на мою голову! Может ты ещё и "Пришельца" читал?! А ну признавайся...
   Приглушил его звонок в дверь.
   — Я же тебе сказал,— опять подбежал Федя к двери,— проваливай! Ты чё, пидо...
   — Федёк,— перебил его перепуганный мальчишеский голос,— это я, открой!
   — Жека! — узнал он голос друга (Федьком его называл только он) и достал из-под кухонного стола топорик, чтоб зарубить психопата, если он окажется неподалёку (если он сейчас делает из Жеки "ловушку"). — Ё-моё, Жека, — отпирал он дверь, — где ты пропадал две недели?
   — О! — восхищённо отвечал тот за открываемой дверью, — охренеешь, если узнаешь! Со мной такое было...
   — Это Женя? — не верил своим ушам подошедший к двери малыш, — его же объявили без вести пропавшим!
   — Плюнь им в харю,— ответил ему брат.— Вот он, Жека! Живой и невредимый!— открыл Федя дверь и убедился, что шизофреника того рядом нету.
   — Меня сейчас чуть не убили! — затараторил Жека, пока Федя за ним со скоростью звука закрыл дверь, — я чудом остался в живых!
   — Тебя хотел убить Призрак Детства? — прервал малыш его рассказ.
   — Какое ещё Детство? — не понял малыша одноклассник Фёдора.
   — Да не смотри ты на этого маленького засранца как на инопланетянина! — объяснял Жене друг, — он у нас Антона Ловканова начитался, вот и бредит. Научили пятилетнего пацана читать - решили из него сделать вундеркинда! а он вместо этого с ума сошёл. Хорошо, хоть заикой не остался.
   — Но ничего, — говорил малыш, — вот придут папа с мамой, я им всё про тебя расскажу, и про подзатыльники и про засранца...
   — Ты чё это, — посмотрел Фёдор на братишку удивлёнными глазами, — заложишь брата? Я же шутил... Да и ты раньше никогда ябедой не был! Что с тобой стряслось такое?
   — Ты тоже так никогда себя не вёл...
   — Да успокойтесь вы, — обращался к братьям Женя, — никто сегодня домой уже не вернётся, если он задержался на улице.
   — Как это, никто? — не понял малыш, — а мама с папой...
   — Вы что, пацаны, — обращался он больше к Феде, чем к его слабоумному братишке, — не понимаете, что у нас в городе происходит. Вы ничего не слышали про Вредителей?
   — Нет, — ответили братья в голос (и младший от старшего тут же получил подзатыльник). — А чё там, в городе?
   — Война, — ответил Женя, — третья мировая, если не рассусоливать и коротко обрисовать ситуацию.
   — А почему тебя без вести пропавшим объявили?— любопытствовал малыш.
   — Потому что меня похитили, — объяснил им обоим Женя. — Мне чудом удалось спастись. И я ТАКОЕ (!!!) про весь мир узнал!...
   — Ну рассказывай же, не тяни!
   — Рассказываю! — начал тот... Но...
   — Пацаны, — опять прервал его малыш, — а мы ведь как три поросёнка сейчас, да?
   — Ну всё!! — освирепел Федя и погнался по всем смежным пяти комнатам за братишкой, — тебе крышка, придурок!
   — Я папе расскажу! — орал тот на бегу.
   — А я жопу покажу, — никак не мог толстый и неповоротливый Федя ухватить своего Юркого братишку.
   — Ты думаешь, что папа не вернётся, и потому гоняешься за мной, — говорил ему малыш, — а он вернётся, живой или мёртвый, и отомстит за меня, потому что я заколдовал Призрак Детства. Я - трое поросят!!! — вдруг завизжал он. — Я вызываю оборотня!
   — Федёк,— уговаривал его Женя,— оставь ты его в покое! Садись, послушай, пока ещё есть время; пока к нам в окно не залетел никакой ВРЕДИЛА.
  

8

   Пока Женя и Лёша искали выход (чёрный) из Дома писателей, а Патрон благополучно добирался до леса (никакое существо из кошмарного сна по дороге его не встретило, не потому что он не боялся ничего...), чтоб отыскать там тропинку в Чердачино (он там, в Чердачино, и останется - нечего ему делать в этом "выдуманном несколькими психами городе"), Писака, подняв парабеллум и бессознательно проверив его обойму, продолжил путь...

9

   Пока малыш всячески пытался перебить рассказчика Жеку - кричал что он (малыш) ясновидящий и предчувствует приближение кровожадной коровы Бурёнки, Евгений и Алексей неожиданно передумывали искать выход из Дома писателей (в частности, расчищать от ящиков с досками запылившуюся дверь; этим они в данный момент занимались, решив, что за дверью долгожданный выход). Вот как это происходило:
   — Ты чё остановился?— не понял Лёша,— помогай давай, некогда размышлять!
   — Да погоди ты, — задумчиво проговорил тот.
   — Ты что-то другое придумал? — осведомился Алексей.
   — Да нет же, — не менял тот тона. — Ты не чувствуешь?
   — Что?
   — Мысли, — произнёс Женя.
   — Мыслить? — не понял Лёша, взглянув на него странно.
   — В этом здании мысли так и лезут в голову, — разговаривал тот словно сам с собой. — Остановись и подумай.
   — Какие мысли?— посмотрел Лёша на друга ещё страннее.— Чё с тобой, Жека?
   — Жека, — произнёс тот как эхо. — Если б Жека не пришёл, их бы было двое и оборотень не влетел бы в окно...
   — Джон, ты чё городишь?! — смотрел на него друг уже испуганно. — Какое окно... какой оборотень?! Ты чё...
   — Оборотень ещё не влетел в окно, — объяснил тот другу, — но должен влететь. Должен не потому, что он КОРОВА, а не банальный - набивший оскомину оборотень-волк, а потому что... Потому что должен. Видите ли Писаке так захотелось!
   — Какому писаке?
   — Я пока ещё не знаю, — ответил Женя. — Ты просто задумайся и не спрашивай меня ни о чём. Это же волшебное здание! Его Писака таким создал...
   — Какой Писака? — спрашивал он у него как тупица.
   — Я ж тебе говорю, что не знаю, что такое Писака, — растолковывал ему Женя, — никто этого не знает, но все предполагают разную ерунду - выдумывают Его.
   — Подожди-подожди! — задумался Лёша, — кажется, я начинаю кое-что понимать! Писака - это творец. Точно?
   — Не точно, — ответил Женя.
   — Ну почему? Я же правильно сказал!
   — Ты предполагаешь! — орал на него Женя, — а это нельзя! Нельзя думать!
   — Как это?! а что мы тогда с тобой...
   — Всё нужно делать не задумываясь - машинально - бессознательно, только так получается вещь или её отсутствие. Будешь думать - НАВРЕДИШЬ!
   — Мысли должны приходить сами! — понял Лёша.
   — Вот именно, — подходил Женя к занимающему писательский стол мёртвому старику. — Давай-ка, Лёха, вышвырнем из-за стола эту бездарь, а то от неё вонять скоро начнёт...
   — Почему он бездарь, если он мёртв? — не понял друга Лёша, машинально подчиняясь распоряжению друга.
   — При жизни он даже вредителем не был, — проговорил Женя.
   — Даже ВРЕДИТЕЛЕМ не был?! — удивился Алексей.
   — Он был невидимой - до такой степени мизерной - частью большого вакуума, — ответил Женя. — Никому ненужное существо занимало в писательской гильдии высокий пост и сидело - штамповало свои бессмысленные книжонки... Я помню, оно выразилось однажды, когда к нему пришёл какой-то начинающий, слабохарактерный писатель, "Сначала из крана ржавая-грязная вода течёт - дерьмо выходит - потом чистая течь начинает". Но забыл, что перед тем как "дерьму" из трубы потечь, трубу неплохо испачкать надо.
   — Ну да, — согласился с ним Лёша, — а мы с тобой ещё дети - наши мозги более-менее чистые, и космос свободно может использовать наши с тобой тела как марионетки. От стариков с засорёнными мозгами мы отличаемся!
   — Вот именно! — хлопнул Женя его по плечу. — Ну всё, харэ балаболить, садимся за стол. Наша с тобой теперешняя задача не болтать, а описывать много событий, пока не поздно.
   — А что поздно?
   — Не знаю. Садись и не думай; освободи голову для вселенной. И пусть карандаш твой сам водит по листу бумаги и не зависит от руки.
   — А мужик тот - шизоид - в Дом не войдёт?— испуганно опомнился Лёша.
   — Да не пугайся ты так! — усмехнулся Женя нервозности друга. — Описываемые нами события захлестнут его в первую очередь!
  

10

   Высокий дядя с добрым лицом и ненормальными глазами в это время пытался хоть что-то разглядеть сквозь огромное запыленное окно Дома писателей, и уже кое-что видел...
   — Нет, — пришёл он в гнев от увиденного, — я не дам им писать! Я плюну на все свои страхи, войду в заколдованное здание и попытаюсь убить ВРЕДИТЕЛЕЙ!!!
   Он кинулся к запертой металлической двери и с яростным воплем принялся колотить в неё руками и ногами (уподоблялся другому шизофренику, выбивавшему "рогами" дверь малыша и Феди), пытаясь вышибить или хотя бы пробить в стали дырку, чтоб можно было руку протолкнуть и нащупать замок.
   Поскольку вокруг располагались дома, то несколько человек повысовывались из окон и принялись реагировать на его поведение; в отличие от него, они были нормальны и не имели никаких психических отклонений.
   — Люди, — громко обращался он к ним, — киньте кто-нибудь мне топор, я сквозь окно попаду по писакам с первого раза - двоих зайцев урою одним выстрелом.
   — Мы сейчас милицию вызовем, — отвечали ему, — если Вы не прекратите дебоширить! Идите домой и ложитесь спать!
   — Нельзя всю жизнь СПАТЬ!!! — пытался он им объяснить, но его не слушали.
   И продолжалось это до тех пор, пока к Союзу писателей не подъехала милиция и скорая...
  

11

   Фёдр не желал оставлять в покое своего полоумного братишку, поэтому и обращался за помощью к однокласснику:
   — Давай мальца этого сначала поймаем, а то он рассказывать тебе не даст. Ты с одной стороны заходи, я - с другой, и поймаем.
   — Да сядь ты! — усаживал его в кресло Жека. — Просто игнорируй своего брата и всё.
   — Не могу я этого придурка игнорировать! — усаживался тот через не хочу в кресло. — Эх, плохо, что у нас смирительной рубашки нет! Ну ладно. Так что там на улице происходит? — решил он воспользоваться дружеским советом и вернуться к "слушанию дела".
   — А ты сам подумай, — отвечал ему Женя, — на что становится похож город, когда все его дурдомы распускаются из-за неплатежей и отсутствия пищи... еды, короче. На что такой город становится похож?
   — На дурдом, — подал голос малыш.
   — Верно!— похвалил его Женя.— Больше такому городу не на что походить.
   — Тебя туда надо, мелкий, — заметил братишке Федя. — Давай, мы тебя из окошка выбросим, ты ж всё равно не разобьёшься.
   — Седьмой этаж, — проболмотал тот, стоя у окна и глядя глубоко в небесную даль, словно разговаривал сам с собой.
   — Тебе хоть седьмой, — проговорил Федя, — хоть семьдесят седьмой, хоть нулевой - один х...й. Ты ж дурак!
   — Меня коровожадный бык на лету поймает.
   — Не коровожадный, а кровожадный, — поправил его Федя, — когда ты это слово выговаривать научишься!
   — Через несколько считанных секунд, — ответил малыш, — сразу как коровожадный залетит к нам в окно.
   Женя тут же подскочил к окну, как будто видел глазами малыша.
   — О чёрт! — беспомощно проговорил он. — Бурёнка летит!
   — Какая бурёнка? — спокойно поднялся с места и подошёл к окну Федя, — чё вы ме... — не договорил он "мелете", увидев плывущую по воздуху окровавленную корову.
   — Красная бурёнка, — ответил малыш.
   — Дальтоник! — отреагировал Женя. — Зелёная, а не красная.
   — Красно-жёлто-зелёная, — пробормотал Федя. — И не коровожадная, а просто корова жадная.
   — Ага, — задумчиво бормотал и Женя, пока корова неумолимо приближалась к окну его одноклассника, — до того жадная, что уже и сама себя готова слопать с потрохами и того ей мало будет. Чем больше, тем больше хочется. Вот удел жадной коровы...
   — Да это же настоящий Призрак Детства!!! — не своим голосом воскликнул малыш, прогнав по коже старшего брата ватагу мурашек. Очень уж этому брату не хотелось, чтоб тот шизофреник, от которого он полчаса назад прятался в туалете (прятался-прятался, да не вытерпел - лопнул терпёж), залетел к ним в окно.
   — Это ещё только маленькая пылинка от всего ДУРДОМА-пылесоса, — последнее, что проговорил Женя в своей жизни.
  

12

   Первой к зданию Союза писателей подъехала скорая, поскольку её вызвали ещё с тех пор, как один высокий шизофреник пристал на улице к двоим пацанам (к Жене с Лёшей).
   — Не справимся ведь с таким здоровяком! — увидели хлипкие санитары из окон скорой этого огромного шизофреника, разбивавшего о металлическую дверь себе все руки, все ноги и почти всю голову. — Как его в смиритель будем одевать?
   — О! — обратил внимание водитель на подъезжающий милицейский УАЗ. — Как раз кстати подмога!
   И действительно нелегко было справиться со здоровяком даже при помощи наряда милиции, но несмотря ни на что его погрузили в карету скорой помощи, и каким бы сверхъестественным он себя не ощущал, но опоясывающие его стан рукава смирительной рубашки разорвать не смог, как ни старался.
   — Да не пыжься ты, мужик,— завёл с ним разговор кто-то из санитаров, после непродолжительного молчания.— Теперь ты формально у себя дома.
   — У вас дома, — поправил тот санитара, прекратив все попытки вырваться из смирительной рубашки, — потому что не я, а вы дураки, не понимаете куда мир катится! Так что это ваш дурдом, а не мой.
   Скорая в это время постепенно сбавляла ход.
   — Ты, мужик, лучше посмотри в окошко, — посоветовали ему, — и выбери, в какой из палат тебе удобнее будет разместиться.
   Вот тут в глаза здоровяку и попался тот естественный облик родного города, под маской которого город этот прятался почти всё время, когда здоровяк выглянул в окошко. Скорая тем временем сбавила скорость чуть ли не до десяти км/ч.
   Мимо бесшумно крадущейся по пустынным улицам скорой проплывало высотное здание, над крышей которого красовались огромные буквы, составляющие слово ПАЛАТА  1296746669. Здоровяк аж присвистнул:
   — Разве такое бывает?
   — Что именно?— попросили его уточнить,— "ПАЛАТЫ" таких размеров или номера?
   — Сколько вообще "ПАЛАТ" в вашем... ДУРДОМЕ? — решил он по всей видимости сменить тему.
   — Чуть-чуть меньше, чем звёзд во вселенной, — ответили ему. — Многие ПАЛАТЫ размещаются и под землёй.
   — А, я всё понял!— произнёс он, когда мимо проплывало следующее здание, на крыше которого красовалось "СУПЕРПАЛАТА  0, 0", — меня загипнотизировали: инъецировали какой-то специальный галлюцинаген...
   — Нет,— возразили ему,— ничего мы тебе не кололи. Даже машина наша не волшебная, и стёкла, сквозь которые ты смотришь, не заколдованы. Ты в этом убедишься, когда мы приедем. И убедишься не только в этом.
   — ЗАИНТРИГОВАЛ!— произнёс он с сарказмом.— В чём же я ещё убежусь?
   — В том, что ты сам и есть ДУРДОМ, — толи отшутился водитель скорой, толи произнёс истину, такую же истину, как представший перед ним облик города, потерявший по своей долгой дороге все маски.

13

   — Слушайте, ребята, — произнёс кто-то из милиционеров, за секунду перед тем, как прибывший по вызову наряд милиции собрался уезжать восвояси, успешно погрузив буйного дебошира в смирительную рубашку и отправив "домой", — а там ведь кто-то есть.
   До этого молоденький сержант долго пытался увидеть хоть что-то через запыленное окно, поскольку сердце его чувствовало нечто очень подозрительное. Пока он вглядывался, наряд прекрасно обходился без него, справляясь со здоровяком.
   — Кто там может быть? — посмотрели все на него с насмешкой, — садись давай, бездельник, поедем рапорты писать о том, скольких психов мы сегодня перебили.
   — Там точно кто-то есть! — увидел наконец-таки он сидящих за столом двоих пацанов. Не мог он только разглядеть, что это там на полу рядом с пацанами валялось...
   — Тебе померещилось, — ждала его открытая дверца УАЗа. — Ну ты поедешь или на попутных доберёшься?
   — Я не понимаю,— пытался он всех удержать,— куда вы так торопитесь?
   — Он не понимает!— хохотнули все.— Смена заканчивается!, вот куда!
   — Едьте тогда без меня.
   — Да ты чё! — стал их голос каким-то испуганным, — а если не вернёшься, как мы перед начальством отчитываться будем?, у нас ведь теперь в городе особая система; комендантский час по сравнению с ней ерунда. Если тебя прибьют по дороге?
   — Тогда выбиваем это стекло, — указывал он на огромное запыленное стекло Дома писателей. — Секундная работа. Если в здании и правда никого - пишем рапорты и по домам.
   — Ну ладно, — через не хочу согласились милиционеры.
   Стекло поддалось не сразу, но когда поддалось, то всех ожидал приятный сюрприз, поскольку кроме двоих пацанов, сидящих и что-то пишущих за столом, на полу лежало пять трупов.
  

14

   Скорая тем временем останавливалась у самого огромного в городе здания (в 26 этажей), на крыше которого с трудом можно было разглядеть буквы Н А Б Л Ю Д А Т Е Л Ь Н А Я.
   — Вот, — хвастались санитары, выводя пациента из машины и подводя к парадному входу НАБЛЮДАТЕЛЬНОЙ, — это наша ГОРДОСТЬ.
   — Гордурость? — расшифровал пациент слово "Гордость".
   — Скорее, гордума, — заметили ему санитары, не очень довольные его неуместным сарказмом.
   — Гордумость, — усмехнулся тот.
   — Сейчас новое время, — объясняли ему, заводя в скоростной лифт, нажимая кнопку последнего этажа и выжидая несколько минут, пока лифт доползёт до "пентхауса" ("пентхаос" располагался на первом этаже, где они в данный момент и ожидали прибытия лифта-реактивной черепахи). — Гордума старается сделать как можно хуже не просто так, а потому что в результате получается "как можно лучше". Но тебе этого пока не понять...
   — Почему же, — не согласился пациент, — я прекрасно понимаю, в каком катастрофическом положении находится наша с вами планета.
   — Ну вот и замечательно, — изрекли санитары, и лифт приехал на удивление очень быстро, — значит сработаемся. Будешь у нас мэром.
   — А много ли у вас мэров? — полюбопытствовал пациент.
   — Почти все, — ответили ему, — если не обращать внимания на президентов, царей, королей, султанов, падишахов и т. д. и т. п. Один только сегодня из окна выбросился, а так всё нормально.
   — Кто выбросился?
   — Женя какой-то. Мальчик ещё, десять лет всего, а уже к звёздам устремился.
   — И улетел к звёздам?
   — Не-а. Земное притяжение помешало. Но это ничего, потому что недалеко ему удалось удрать - красно-жёлто-зелёная корова жадная его приняла за траву.
   — Тоже мне, корова! — усмехнулся ещё кто-то. — Вместо вымени - хрен.
   — Не спорь с Бурёнкой! — ответили ему. — Раз зовут Бурёнкой, значит корова и никаких быков!
  

15

   — Зря мы про этого мента написали, — испуганно проговорил Лёша Жене, обратив внимание на настырного молоденького сержанта, что не мог оторвать лицо от стекла, всё высматривая и высматривая что-то. — Не нравится он мне.
   — Не ешь, — буркнул в ответ Женя и ручка его задвигалась по листу бумаги всё быстрее и быстрее. — Другие съедят.
   — А зачем вообще было про него писать? — не понимал Лёша. — Уехали бы и всё и нам спокойнее.
   — Не будет остросюжетности, если все уедут и город продолжит спать, — машинально произносил Женя, думая совсем о другом. — Нужно, чтоб было хоть немножечко интереснее.
   Сержант за окном тем временем уговаривал сослуживцев не уезжать и выдавить стекло, после того как заметил их и сердце Лёши ушло дальше пяток.
   — Не ссы в компот, в нём повар жопу моет! — вскрикнул Женя в то время как все согласились выдавить стекло.
   Стекло поддалось, а мёртвый лысоватый старичок в это время поднимался на ноги и медленно вытаскивал из головы топор. Остальные четверо бездыханных тел брали с него пример. И сколько в них не стреляли, трупы вели себя как в старинных третьесортных американских фильмах ужасов.
   — Вот это сюжет! — восклицал Женя и ручка его передвигалась по листу бумаги ещё быстрее, набирая сверхъестественную скорость.
   — Это что, зомби?! — чуть не выпадали из орбит глаза Алексея, — живые мертвецы?! Такого ж не бывает в реальности! Во что ты реальность превращаешь! — пытался он вырвать ручку из рук друга. — Это же сущая НЕПРАВДА!
   — А кто тебе сказал, что они мертвы? — усмехался в ответ Женя. — Здесь ДУРДОМ, маскарад, вечный Хэллуин, а она дураки, нарядившиеся мертвяками. Разве плох дурдом? Разве хреново всем быть дураками, шутами, клоунами и веселить народ? Это непохоже на ПРАВДУ?
   — Но в них же стреляли! — не понимал тот. — Что, на каждом из "дураков" бронежилеты?
   — Нет, — тихо произнёс тот, — просто у ментов патроны холостые, а они этого не знают. Так-то, парень, кругом сущая правда. А ты давай тоже пиши! Читай мои мысли, а я - твои. Работай, а то что-то ты сильно разговорился. Нахрена тогда ты нужен на этой Земле?
  

16

   — Э, ребята,— неожиданно осенило пациента,— а мы разве не вверх едем?
   — МЫ всегда вверх едем, — гордо ответили ему санитары. — Иногда, конечно, с нами спорят, но МЫ игнорируем их несогласие.
   — Вот именно, — говорил пациент, — потому что лифт на самом деле едет вниз, насколько я чувствую.
   — Много чего можно чувствовать, особенно когда лифт стоит на месте, но создаёт иллюзорный эффект движения вверх, тем самым давая новичкам понять, что едет вниз. Понимаешь что-нибудь, новичок?
   — Понимаю, — тяжело выдохнул тот (тяжело от чувства ИДИОТИЗМА, с которым слепая судьба его столкнула). — Я понимаю только то, что здесь у вас самый настоящий идиотдом...
   — Это твоё личное зеркало,— говорили ему.— Каждый видит в нём себя по своему; так что можешь успокоиться, новичок, и закрыть глаза.
   — Скоро этот ваш лифт "приедет"? — начал пациент нервничать.
   — А тебе уже надоело кататься на лифте? — отреагировали. — Ну потерпи ещё немного - наберись побольше злости, а когда ты попытаешься как-нибудь с собой покончить, мы спасём тебя от самоубийства и откроем двери лифта и впустим тебя в рай.
   Пациент уже ничего не говорил, только смотрел на этих ублюдков - издеваться над людьми которым доставляет суперэйфорию - и скрежетал зубами от желания разорвать все эти мерзкие рожи в клочья, разорвав прежде длинные рукава "смирителя" (его длинные рукава предназначены для длинных рук, а если у пациента руки коротки, значит эта рубашка ему не впору и имеет удовольствие поиздеваться над ним).
   — Зря ты психуешь, новичок, — реагировали на его скрежет, — ты должен смеяться - веселить всех - быть клоуном и великим шутом, только тогда мы смело выпустим тебя из нашей "ГОРДОСТИ", Гордурости, как ты именовал её.
   — Ну я, в общем, и так довольно весёлый человек, — перестал тот скрежетать зубами и изменил свой тон на спокойный.
   — Нет, — ответили ему, — пока ты просто придурок, обыкновенный психопат, заражённый ВРЕДИТЕЛЯМИ. Выписываются из нашего лечебного учреждения только очень сильные люди, добрые, весёлые и не подверженные никаким эпидемиям. Такой человек отыщет любого ВРЕДИЛУ и всего лишь посмотрит ему в глаза и ВРЕДИЛО уже станет добрее... То есть, Бурёнка станет обыкновенной доброй коровой с вкусным-парным молоком, а не жёлто-красно-зелёным кровожадным чудищем из кошмарного сна, с вытекающей из вымени мочеобразной ядовитой слизью... Иными словами, наш "монастырь" вырабатывает в человеке новую "эпидемию". Теперь ты понимаешь что-нибудь, новичок?
   — Теперь что-то понимаю, — согласился тот. — Мне предстоит пройти через большие испытания, чтоб душа моя очистилась до прозрачности?
   — Ну вот, — обрадовались санитары, — уже чувствуется начальная сила - помощь лифта. Но это только мизерная вступительная частичка НАЧАЛА, новичок. Двери лифта откроются нескоро. Готовься, новичок, тебя ожидает долгий-длинный путь. Он просто-таки плачет по тебе. И если хочешь выжить, то держись...
   ...И тут началось что-то НЕОЖИДАННОЕ...
  

глава 8

НЕОЖИДАННОЕ

   С Юрой Владивостоцким случилось нечто неожиданное.
   Вонючка завёл Юру глубоко в лес и сказал идти прямо, пока не дойдёт, убеждая Юру, что он не заблудится.
   Юра поверил Вонючке, что сам Бог ему велел дойти и куда бы он (Юра) ни шёл, трудно будет заблудиться. И если б Юра был более проницателен и обратил внимание что Вонючка уверен в обратном, относительно того, что наговорил Юре, всё равно не свернул бы никуда со своего прямого пути, так он был уверен в "повелении Господа".
   Но он сам не ожидал, что так быстро увидит... кое-что знакомое.
   — Чёрт возьми! — пробормотал он, не веря своим глазам, — да это же мой дом! Чё он здесь делает?!
   И в самом деле, обстановка вокруг соответствовала той, что окружала дом Юры, из которого его выселил Писака, а сквозь деревья проглядывалось старое знакомое здание...
   — Эй, парень, — прервал Юру чей-то голос, доносящийся из-за спины, — далеко ли до Владивостока?
   Юра оглянулся. За его спиной стоял молодой (лет восемнадцати) невысокий парнишка.
   — А ты знаешь, где ты? — ответил ему Юра.
   — Чёрт его знает, — пожал тот плечами, — но предполагаю, что неподалёку должна располагаться трасса, и если выйти на трассу, то, по-моему, сразу можно наткнуться на автобусную остановку. А время сейчас, — закатал он рукав и посмотрел на часы, пока Юра вернул взгляд в сторону дома. — О! Как раз, через десять минут должен проезжать автобус. А поскольку контролёры его, по идее, уже миновали, то до самого Владивостока можно ехать со спокойной душой, если денежек у тебя в кармане ни копейки. У тебя ведь ни копейки в кармане, парень? — оторвал он взгляд Юры из глубины леса (до встречи с этим пареньком Юре показалось, что вместо той глубины леса располагался его дом, или... двойник его дома...).
   — Что ты спросил? — не расслышал его Юра.
   — А что ты там, тигра увидел? — полюбопытствовал парень.
   — Да нет, — махнул тот рукой. — Я...
   — Там, куда ты посмотрел, — проговорил ему парень, — раньше располагался дом Писаки.
   — Дом Писаки?! — молниеносно переспросил его Юра, словно ослышался. — А куда он сейчас делся?... То есть, я хотел спросить, когда - раньше? Как давно он там стоял?
   — Сегодня стоял последний раз,— ответил тот,— ты ж на него смотрел! А теперь его не стало и больше его никогда не будет. Так-то.
   — Чё ты городишь?! — усмехнулся Юра.
   — Это же Чердак, — заметил ему парень, — фантастический город. В реальности его не существует. Так что здесь и не такое бывает.
   — Да ну тебя! — махнул Юра на него рукой, и решил продолжить путь, но парень его остановил:
   — Алла твоя во Владивостоке ждёт тебя, а ты шляешься чёрт знает где!
   — Откуда ты про это... — остановился Юра, уставившись на этого любопытного паренька, как баран на новые ворота, — ...знаешь...
   — Она попросила меня найти тебя, — пожал он плечами. — Я частный детектив и на счёт многого осведомлён. Она сдыхает по тебе от тоски, парень.
   — Я не верю тебе, — проговорил ему Юра. — А откуда ты тогда про Писаку и про всё... остальное... — задумчиво прерывался он.
   — Вообще, если серьёзно,— сказал парень,— то я не частный детектив.
   — А кто ты? — отреагировал Юра.
   Парень достал из кармана паспорт и развернул его, со словами, "вот, а то не поверишь".
   — Первый Пётр Владимирович, — прочитал Юра. — Вот те на! Пётр Первый! А ты не писатель, случайно?
   — Писатель - это слишком круто!— усмехнулся тот в ответ.— Я прозаик.
   — Так это ты написал "Пришельца"?
   — Ну да, в общем, — скромно ответил тот, — как бы я.
   — А я его читал когда,— вспомнил он "страшную книжку для детей", что купил на позапрошлой неделе и прочёл залпом, перечитав потом пару раз, — думал, что это псевдоним автора. Ну, спасибо, — протянул он ему руку, — отличная получилась книга! Мне понравилось.
   — Не за что, — скромно ответил тот рукопожатием. — Книгу я ещё в юности написал...
   — Ну я понял, — ответил Юра.
   — Просто я научился мечтать, — сказал ему Первый. — Не смейся. Ты видел дом Писаки, я подошёл к тебе, отвлёк тебя, загадал желание и... дом исчез. Так что всё уже готово. История заканчивается. А ты, Юрок, поспеши лучше на автобус, а то они редко ходят - долго куковать в лесу придётся. Города-то, Чердака, больше нет.
   — Нет? — неуверенно посмотрел ему в глаза Юра.
   — Поспеши, говорю, на автобус! — требовал тот. — Девчонка тебя заждалась! Поедешь и по дороге обратишь внимание, когда будешь проезжать Смоляниново, Шкотово и так далее, что вместо всего этого никакого Чердака не существует. Бежи прямо по тропинке на автобус!
   — Ну ладно, — пожал плечами Юрий и пошёл в ту сторону, куда указал ему этот парень.
   — Бегом, — поторопил его парень, — чтоб не опоздать.
   И Юра побежал, решив, что пробежка сейчас для его здоровья не помешает. А может быть и мысль какая-нибудь интересная придёт во время бега.
   Он ровно шесть минут бежал по тропинке, не сворачивая и не останавливаясь, пока не добежал до шоссе, по которому изредка проносились различные автомобили. Никакой новой мысли ему в голову не пришло, пока он бежал, зато парень не подшутил над ним, когда через три с половиной минуты к остановке, на которую вышел Юрий, подчалил пассажирский автобус, с сообщением Находка-Владивосток.
   Юра заскочил в автобус, но тот с места двигаться не собирался. На Юру выжидающе смотрел водитель автобуса.
   — Билет покупать будем? — спросил наконец он Юру.
   — Я извиняюсь, шеф, — ответил Юрий, — но меня по дороге ограбили. Может, сделаешь доброе дело, повезёшь меня на халяву?
   — Что-то много вас, халявщиков, развелось! — усмехнулся в ответ водитель, — и почти каждого грабят по дорогам и выкидывают из машин. Хоть бы уж что-нибудь пооригинальнее придумал. Давай, парень, выходи, придумай что-нибудь оригинальное и следующий водитель тебя наверняка на халяву подбросит.
   Юра вышел.
   И вот... С ним и случилось это неожиданное, о чём говорилось вначале главы: через пару минут, как он вышел из автобуса, возле него остановилась знакомая иномарка...
   — Ё-моё, Юрок! — заорал из иномарки его знакомый редактор, Каплев Олег Гогович, — чё ты тут делаешь! Заблудился, что ли?
   — Немного,— скромно ответил Юра, сдержав в себе вопль, типа "Олеееег!!!!!..."
   — Меня контролёры из автобуса высадили, — объяснил он Каплеву. — Пешком, наверно, придётся домой добираться.
   — Да брось ты! — хохотнул тот, — пешком! Присаживайся рядом. Нам по пути с тобой, как это ни странно.
   По дороге Каплев и Юра болтали на разные темы, Каплев интересовался, нет ли у Юры каких новинок или задумок, признавшись, что стал большим поклонником его творчества; Юра с обычной для себя скромностью ответил, что пока в голову ничего не лезет и что он собирается завязывать с сочинительством, но он том, что с ним происходило в течение последних двух дней, он и словом не обмолвился.
   Когда впереди остановились машины, Каплев нажал на тормоз чисто машинально.
   Они так разговорились, что не стали приглядываться к причине затора на дороге, к двум грузовикам, как они выглядели, полыхающие посреди шоссе чёрным дымом. Если б они отвлеклись от увлекательной беседы, то обратили бы внимание, что один из грузовиков был бензовозом, второй - пассажирским автобусом...
  
   Приехав во Владивосток и распрощавшись с Каплевым, Юра первым делом позвонил Алле, вместо того чтоб немедленно спешить домой - не натворил ли там чего Писака с его избушкой - и, если что, вызвать подмогу или звонить в милицию.
   Вместо пьяного отчима, Юра услышал из трубки голос Аллы. Она аж завизжала от счастья, когда до неё дошло, что это не какой-то придурок ошибся номером, а её Юра шутит...
   Алла велела ему ждать её на месте, никуда не уходить, что через секунду она его расцелует.
   Ну, пусть не через секунду она сдержала своё обещание, а через пять минут, в зависимости от того, насколько успешно ей удалось поймать такси и торопить водителя, чтоб тот плевал на все ГАИ и гнал как можно быстрее.
  
   — Ты с Первым встречался? — спросила она его через некоторое время.
   — А ты что, с ним правда виделась?!
   — Ну естественно! Только если б ты знал, как я за тебя перепугалась...
   — А что такое?
   — Ну он же мне рассказал про Вредителей.
   — Про Вредителей?! — переспросил Юра как ожёгся, до этого, как и с Каплевым, с невестой (до этого они договорились, что сегодня же немедленно подадут заявление в загс, так что, с невестой) своей не обмолвившись о Чердаке и буквой.
   — Сейчас расскажу, — объясняла Алла, сменив свой до безумия счастливый голос на спокойный тон. — Понимаешь, он мне с самого начала показался каким-то странным. Мы ж с ним в одном классе раньше учились, и я за ним ничего подобного не замечала...
   — Ты с Петром Первым в одном классе? — удивился он тесноте мира.
   Алла пересказала ему некоторые из деталей разговора со своим бывшим одноклассником и перешла к делу (к Вредителям):
   — Понимаешь, он то ли проболтался, то ли окончательно спятил, но я раскусила его в том, что он собирается тебя убить.
   — Ну-ну, — слушал её Юра.
   — И он мне признался в этаком шутливом тоне, что мол, да, что он собирается убить не только одного тебя; что он собирается очистить от людей всю планету, и что он знает, как это сделать. Пример обещался продемонстрировать на тебе; сказал, что загадал желание и твой автобус, на который он тебя усадит, столкнётся с бензовозом; что так он уничтожит первые несколько человек своей миссии. Но автобус же не столкнулся?
   — Да чёрт его знает,— задумался Юра,— я на нём и не ехал - водитель не пустил меня без денег. Приятель меня подвёз... Я вот вспоминаю, отчего затор на дороге был... Мы ж проболтали и не посмотрели даже...
   — Ну и ничего, — обняла она Юру, — зато хорошо всё закончилось. Ладно, сначала в загс сходим, а потом к тебе, да? А то придурок мой пьяный опять нажрался - сидит гундит.
   Помещение загса располагалось по пути к Юриной избушке, окутанной полной неопределённостью, так выйдя из загса, они вдвоём направились к Юриному дому...
   ...И наткнулись на кошмарную картину: Вместо дома остались одни дымящиеся обломки и неподалёку какой-то человек что-то засовывал себе в рот.
   — Э, парень, — крикнул Юра этому незнакомцу, — ты не...
   Но прервало его неожиданное явление: парень увидел Юру и тем, что до этого уже добрых полчаса то засовывал себе в рот то вытаскивал, не решаясь, прицелился в него.
   — Стой, не подходи! — предупредил Юру парень. — Пристрелю!
   — Да я прохожий,— залебезил испуганный Юра, когда разглядел в руках незнакомца реальный парабеллум.— Я просто время хотел спросить. Я не причём!
   — Ты Владивостоцкий? — спросил его тот.
   — Нет, я не местный, — ответил Юра, кое в чём уже догадавшись.
   — Я не спрашиваю тебя, мудак,— заорал тот,— я говорю: ты, Владивостоцкий Юрий Владимирович! Подтверди мои слова, или ляжешь щас надолго.
   — Я... я... — заблеял Юрий, — я...
   — Головка от руля, пидор!!! — взрычал тот. — Отвечай, пока я ещё в состоянии держать себя в руках. Если ты Владивостоцкий, я подарю тебе жизнь, если нет - замочу. Отвечай, козёл!
   — Я... — опять замычал он, но - замолк: в поле зрения ему попала Алла...
   Оказывается, он не заметил, как она скользнула в лес, увидев издалека этого парня, обратив внимание на то, что у него в руках и решила хотя бы попытаться предотвратить самоубийство. Но теперь ей пришлось предотвратить нечто совсем другое, СИЛЬНО отличающееся от "самоубийства"...
   Она на цыпочках подкралась сзади и молниеносно вырвала из руки этого парня парабеллум...
   — Ах ты ж сука! — кинулся на неё парень, оглянувшись и увидев, что это никакой не мент или кто-то другой, способный ему накостылять, а всего лишь девчонка-соплячка.
   — Алла не стреляй! — предупредил её сорвавшийся с места Юра, хоть и видел, что та стрелять и не собиралась, задком отскочив в сторону и уворачиваясь, как этот широкий и неповоротливый парень ни пытался схватить её.
   — Ну чё ты не стреляешь, коза!— приговаривал пролетающий всякий раз мимо парень, как она проворно отскакивала в сторону или уворачивалась.
   Затем он резко повернулся к подбежавшему вплотную Юрию и нанёс ему боковой в челюсть, отчего Юра отлетел на пару метров и потерял сознание.
   Тогда-то Алла в этого бугая и выстрелила... Первый раз в жизни она убила живое существо...
  
   Пришёл в сознание Юра в реанимации.
   Первое. Что он почувствовал, придя в сознание, это ВЫДУМКА... Всё, что произошло с ним в течение этих двух дней, показалось ему какой-то чудовищной ВЫДУМКОЙ (это не значит, что для этого он вспомнил некоторые детали из "книжки-малышки" Петра Первого, "Пришелец").
   С этих самых пор Юра решил, что если он в будущем будет писать какие-нибудь рассказы, то они у него обязательно будут добрыми и приятными; во всяком случае, он постарается, чтоб никому в его произведениях не было плохо, какими бы неприятными персонажи его будущих произведений не являлись. Да и насчёт "неприятных" тоже имеет смысл что-то переиначить, сделав так, чтоб всё было хорошо, всё полезно, или же не писать рассказ.
   Это только позже Юра приглядится к тому, на что внешне становится похож его родной город, на который вполне хватает всего одной начисто распущенной психиатрической больницы...
  

глава 9

ЭПИЛОГ

   Писака собирался оформить "Вредителей" отдельным произведением, чтоб те не примыкали к уже изрядно подпорченному роману "Чердак" (подпортил его брат-близнец своим несуразным, не вмещающимся ни в какие ворота, "Городом"... Кстати, "Город" этот не только уродовал "Чердак", а и - как показалось Писаке - обладал какой-то волшебной силой уничтожать всякую возможность продолжать написание "Чердака"... Но стирать "Город" нельзя - близнецу это НЕ ПОНРАВИТСЯ); собирался сделать великим творением, хоть и сам по себе являлся никчёмностью, пустым местом, которое никоим образом не претендует на роль какого-нибудь "Тёмного Иисуса". За свои 22 года Писака сотворил немало романов, худшим из которых являлся непосредственно "Чердак", но ни один из этих гениальных по своей обыденности романов он не показал никому, кроме единственного брата.
   Братья все 22 года прожили вместе, ни разу не познав женщины, ибо считали аскетизм и терпение смыслом жизни и бесповоротной вершиной вечного таланта.
   Писака творил произведения, не задумываясь над ходом сюжета, просто рассказывая какую-нибудь ерунду, иногда он от скуки писал о себе, когда фантазия его отдыхала после долгого-высокого полёта (хорошим, но не совсем точным примером Писакиного рассказа о себе является "Человек и Море", который ему не совсем удачно удалось впихнуть во "Вредителей", полным провалом которые явились из-за "Города", как думалось корпящему над компьютером Писаке... Поговорка, "на чужом горе своего счастья не построишь", ему в это время почему-то не припоминалась). Иногда... он "бродил во сне" - включал компьютер и начинал барабанить по клавишам, но бессмысленного набора букв у него никогда не получалось, всегда что-то да выходило, чего он впоследствии не читал (брат его тоже читать всегда отказывался, только деланно хвалил). Во время сомнамбулизма он в основном описывал свои сны.
   Так что постепенно он понимал, что пора уже закругляться с "Вредителями" - ничего путного из них не выйдет; да и не только закругляться, а вообще завязывать с творчеством - пока этого чёртового Юру не выгнал из дому, сидел 16 лет на чердаке - прекрасно работалось. А Юра уехал на импровизированной электричке, куда Бог послал, тут всё и пошло наперекосяк. ЧЕРДАК какой-то, да и только (для себя Писака изобрёл новое ругательное слово, ЧЕРДАК)!
   И вот Писака быстренько подошёл к концу (не поймите, читатель, меня неправильно!), набрал с закрытыми глазами несколько финальных слов (он всегда глаза закрывал во время завершения романа и ни о чём не думал, иногда даже отключаясь, а пальцы как у больного шизофренией клавишника двигались сами по себе, иногда задевая "клаву"), заканчивающих этот самый свой короткий роман, "Чердак", залез под стол, чтоб вытащить вилку из розетки, раз и навсегда погасив свой компьютер, и не вылез...
   ...Писака и сам не заметил, как сзади к нему подкрался брат и всадил в него всю обойму...
   Да, если б эти двое братьев умели читать мысли друг друга, оба остались бы живы и дом не пострадал бы. Но, СИЛЬНО скрипя сердцем, расстрелявший родного брата Писака во время бега решил (его осенила гениальная мысль, как осеняла брата всякий раз, как тот выбегал в лес, стараясь. Чтоб его никто не заметил), что чердак Юриного дома действительно обладает магической силой и что весь дом нужно взорвать.
   Так он и поступил, набрав на компьютере новую главу, спустившись в подвал за взрывчаткой и отойдя от дома на расстояние взрывной волны.
   И через несколько считанных минут после того как дом рухнул, из лесу вышел некий любопытный молодой человек... Любопытен он был тем, что как две капли воды походил на убитого Писаку... Но брат-то этого Писаки внешне уже совсем изменился, до такой степени, что складывалось впечатление, будто какой-то посторонний парень взобрался на чердак дома Юры Владивостоцкого и впулил в писаку всю обойму, последнюю пулю оставив для себя, коей и помогла ему воспользоваться юрина невеста.
  
   Выйдя из больницы, Юра планировал восстановить разрушенный дом и не пожалеть для этого никаких денег (позавчера Писака ему звонил, предупреждая, что скоро ему может потребоваться уйма денег, когда советовал оставить в покое свой сотовый и воспользоваться бесплатным уличным автоматом. Видимо, Бог так распорядился, вложив в уста Писаки подобную фразу). Естественно, Юра не сомневался, что призрак ЧЕРДАКА окажется гораздо сильнее живого ЧЕРДАКА, Юра даже не обращал внимание на увековеченное мнение о том, что от мертвеца никогда ничего хорошего не жди.
   Юра верил, что всё будет хорошо. Отчего и писал добрые рассказы о будущем; о добром духе ЧЕРДАКА, вселившегося в его призрак... И много о чём ещё; всего не перечислить.
  

3-е сентября 1997 г. - 25 сентября 1998 г.

  
  
  
Оценка: 6.00*3  Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"