(школьникам к прочтению не рекомендуется - присутствует ненормативная лексика)
Эта строчка пришла мне в голову, когда я читал критику Брюсова. На мой взгляд, Брюсов - поэт слабый. А вот критику Брюсова читать интересно!
"...Но где-то там, в пещерах, в гротах гнездятся страшные жуки ". Сравнение женского тела с ландшафтом, это довольно банально и где-то даже пошло. Два холма можно представить как груди, а излучина реки это что, пищевод, что ли? Стоит высокая гора, а в ней глубокая нора...
Читая стихи Брюсова, мне казалось, что он мучительно решает одну и ту же художественную задачу. И всегда спотыкается о свое творческое бессилие. То, что тщетно искал Брюсов, я нашел в совершенно неожиданном месте - на стыке поэзии Фета и Маяковского. Один знакомый военный журналист, редактор гарнизонного боевого листка, заметил мне даже, что мою манеру он определяет как "цветопись". Сам он, правда, свои произведения исполняет в другой манере, пишет по десятку стихов в неделю. У себя их тут же публикует, извлекая гонорар и славу.
Печь стихи как блины, мне никогда не удавалось. Я в большей степени зависел от такой зыбкой материи как вдохновение. А вдохновение, одним словом не определить. Вдохновение это и восторг, и радость, и энтузиазм. Это праздник рождения, причем рождения внезапного, когда из ничего вдруг складывается нечто.
У меня выработался как-то само собой один единственный критерий настоящей поэзии. Настоящие стихи должны доставлять наслаждение. Нет наслаждения - нет и поэзии. Стихи должны волновать чувства, в первую очередь быть направлены к чувствам. Точнее, я бы сказал, к органам чувств. Стихи должны в идеале обоняться, осязаться, слышаться и видеться. Вот тогда только они имеют шанс пробить броню безразличия.
Итак, строка не давала покоя. Метафора казалась забавной и требовала какого-то развития. По-всякому я пытался обыграть весьма перспективную строчку, но всё выходила какая-то пошлятина, и первоначальный блеск строки мерк. В конце концов, сегодня в любой аптеке против любых жуков, даже самых страшных, достаточно средств. Да, в наше время жуки не помеха, а должны быть высокие моральные принципы, серьёзные нравственные основы, столпы, так сказать. Хотя я отнюдь не стремился морализировать, это глупость, конечно, а чтобы вышло весело, забавно и смешно. Изрядно помучавшись, начав пафосно:
" О, сколько женщины нам лгали...", я сочинил-таки кое-что, подогнав и рифму, и размер под завершающее крещендо: " Но где-то там, в пещерах, в гротах гнездятся страшные жуки ". Хотя по-настоящему удовлетворения не было. Дело в том, что иронические стихи, в отличие от разной лирики, имеют ярко выраженную специфику. В ироническом стихотворении эстетическая красота должна уйти на второй план, уступая место эффектной идее. А может ли прекрасная форма сочетаться с безобразным содержанием? Или ужас содержания неизбежно отразится на качестве формы? Вот такие сомнения меня терзали, когда...
Команда выезжать в совхоз прозвучала неожиданно. Шел конец октября, на полях с утра лежал иней, и по идее, все уже давно должно было быть убрано. Но что-то с этим делом не торопились в Гужском районе. Литер принял решение - выслать на экстренную помощь роту курсантов, которую и направили под руководством старшего, то бишь, меня.
Встречала нас на этот раз агроном Ниловна. А в сентябре на картошке была Петровна. То есть гостили мы там довольно часто. За неделю нам предстояло поднять поле морковки, где-то около четырехсот тонн, и чуть меньше свеклы. Я поинтересовался, когда нам на этот раз подадут автобусы назад, в девятнадцать, как это было на картошке?
- Да, что вы, - отвечала Ниловна, - в девятнадцать уже нихуя не видно. Заказано на шесть.
Каково в поле при нулевой температуре, с ветром и снегом, я умолчу. Курсанты пашут, им теплее, а тут болтаешься, с тоской поглядывая на часы. Наконец, когда уже смеркалось, я заметил оранжевое пятно на горизонте. Автобус почему-то дальше не ехал, и я решил сам подойти, расспросить, в чем дело?
В салоне было значительно теплее. Водителем оказался колоритный мужчина, похожий на одного из братцев семейки Аддамс. В его могучей челюсти просматривалось нечто арийское. Немцы-то здесь как раз побывали, так что возможно всякое. Но больше мое внимание привлекла находившаяся тут женщина, на удивление для этих мест хорошенькая. Просто красавица, как мне показалось.
- А там не развернуться, - ответил водитель, но я заверил его, что это вполне возможно.
- Вы подъезжайте, а я тем временем пригоню курсантов, - сказал я и поспешно вышел.
В автобус первым делом заскочили молодые лейтенанты, командиры взводов. Дама в это время закурила сигарету, кокетливо постреляв глазами, и принялась перебирать кассеты, валявшиеся на двигателе возле магнитолы.
- О, это оставьте, это девяносто восьмой год! - заорал радостно лейтенант. Салон наполнили мощные ритмы, правда, без всякой мелодии.
- Что вы, бедненькие, намерзлись? - сочувственно поинтересовалась девушка.
- Откуда, с Гуги, что ли вас прислали?
- Мы из Литера, - с важностью отвечал лейтенант.
- А это, наверно, ваш самый старший, - уже указывала на меня.
Ситуация начинала мне нравится.
- Ну, не такой уж я и старый.
- Мужчина в самом соку?
- Можно и так.
Девушку озарила чуть заметная улыбка, она заерзала, засуетилась опять с кассетами, и я понял, что представляю для неё некоторый интерес. Потребовав сигарету у одного из замков, я решил пересесть поближе.
- Товарищ майор, вы ж не курите, - удивился сержант. Я никогда вас курящим не видел.
- Курю, курю, плохо смотрел, - отвечал я с улыбкой.
Девушка стала говорить с водителем, рассказывая о своих собаках и кошках, нисколько не стесняясь при этом нецензурных выражений. Выяснилось, что у неё три кошки и три собаки, причем одна скоро должна ощениться.
- Одного кутенка оставлю себе, если получится породистый.
- А, ну да, был же один с родословной, - вспомнил водитель.
" Три собаки, три кота, да ты у нас, подруга, похоже, не замужем!" - подумалось мне.
Наконец, все уселись и мы тронулись. Дорога петляла по полям и весям, обставленная желтеющими во мгле деревьями. Когда подъезжали к Гуге, было уже темно. Вдруг автобус затормозил и остановился. Девушка приподнялась, проскользила попкой по моему бедру, намереваясь выйти. " Ну, вот и конец фантазиям ", - подумал я как о чем-то закономерном. Не тут-то было. Девушка наклонилась и тихо сказала: вы не могли бы мне помочь? Глаза загадочно блестели.
Что было делать? Большинство в автобусе спало без задних ног, но кое-кто взирал с неподдельным любопытством. Военный, принимай решение. И я принял. Это был самый настоящий адюльтер. Как мы договорились, я опускаю. Водила оказался двоюродный брат и обязался к подъему доставить меня обратно в лагерь. Пока мы обсуждали наши дела, он тоже выскочил из автобуса в магазин за сигаретами. Дверца захлопнулась. Мы уже сидели на прежних местах, когда он стал стучаться и просить открыть его дверь. Стекло между салоном и кабиной отсутствовало, поэтому Света - так звали мою новую знакомую - с непостижимой для человека ловкостью и прытью, перекинулась на водительское место и стала дергать ручку:
- Блядь, да чем ты там её закрыл, нахуй?
Я тем временем радовался как ребенок, предвкушая нескучную ночь с этой замечательной селянкой, как я её назвал про себя.
Домишко Светланы стоял на отшибе рабочего поселка с дурацким названием "Несбытно". Я, вообще, заметил, что тот, кто давал когда-то названия местным населенным пунктам, умел, что называется, поиздеваться. Мы, например, трудились под деревней "Голодно", проезжали какие-то "Небыки".
В комнатах было прибрано, хотя и стоял характерный запах домашних животных. На столе тут же появилась бутылка мутной беловатой жидкости и тарелка с яблоками. Я заметил, что к яблокам Света особенно неравнодушна. Еще в автобусе стала всех угощать. Ничего не имею против яблок, но только не в качестве закуски. У нас начальник недавно праздновал день рождения и устроил экстравагантный стол, где присутствовали в основном фрукты. Кто-то ещё, помню, плоско пошутил, почему негры не пьют водки. Мол, бананами неудобно закусывать.
Затем был просмотр семейного альбома. Может, в деревнях так принято, перед этим делом перезнакомиться со всей родней, хотя бы заочно. Я терпеливо рассматривал фотографии незнакомых теток и дядек, сладко ощущая Светкин горячий бок. Что-то всех этих родственников неприятно объединяло, какие-то абсолютно пустые, холодные глаза.
Сельские девушки все как одна романтичные и я предложил почитать стихи.
- Вот, слушай! Это как раз в тему, - сказал я, открывая наш маленький вечер поэзии:
Шел я по полю,
Ветром пинаем.
Жалящим снегом,
Стужей гоним.
Льды нависали
Над головою
И распахнуло
Небо супонь.
Только и было
Грязью полито
Зыбкое поле.
И одиноко
Пень заскорузлый
В глине торчал.
Только бежала
В даль пустотело
Линия жалких,
Плохо стоявших,
Серых от лет
Телеграфных столбов.
И мне подумалось:
Есть справедливость!
Даль - моя родина.
Снег - конвоир.
- А? Каково? Даль - моя родина. Снег - конвоир, - повторил я со значением.
Света заулыбалась.
- Что это за стих? Ни складу, ни ладу.
- Много ты понимаешь.
Я взял бутылку, налил по пол стакана.
- Могу и со складом и с ладом. А вот, кстати, Уолт Уитмен, гениальный поэт и национальная гордость Америки, писал примерно так:
Я воспеваю дом.
Я воспеваю стол.
Я воспеваю тарелку.
Я воспеваю суп.
Я воспеваю котлету
Я воспеваю женщину, которая приготовила эту котлету.
Я воспеваю мясо в котлете, которую приготовила женщина,