Аннотация: Горячий влажный воздух парилки, доведённый до обжигающего голову состояния, растворял мысли о дровах, коррупции, пенсии и цветной телевизионной жизни.
Каждую субботу с утра в посёлке Парфино начинали топить бани. Дым стлался по огородам, заставляя кашлять Марию Петровну, страдающую астмой. Она любила русскую баню, но в этот день старалась не выходить из дома, спасаясь от приступов удушья. Муж Марии Петровны, Михаил Дмитриевич, ветеран войны и инвалид, с утра носил дрова в предбанник, наполнял водой из колодца железную бочку для холодной воды и печной бак. Печка растапливалась с трудом из-за плохой тяги в трубе. На дворе стояла пасмурная погода, прижимающая воздух к земле. Хворост тлел и никак не хотел схватиться пламенем от сухих древесных стружек, вспыхивающих и сгорающих, как порох. Баня наполнялась едким дымом, вытекающим из открытой дверцы печи и щели заслонки. От дыма не спасала даже открытая настежь дверь в предбаннике. Михаил Дмитриевич, не выдерживая едкого дыма, время от времени выбегал на свежий воздух, и, отдышавшись и стерев слёзы с лица, вновь возвращался к своему истопническому делу. Наконец, подсушенный хворост затрещал, и дым потянуло в печную трубу.
Дмитрич вышел на крыльцо бани, сел на берёзовую колоду, стоящую возле входа, и закурил. Он не почувствовал вкус дыма от табака, смешавшегося в его лёгких с печным дымом. Сколько раз Дмитрич бросал курить и вновь возвращался к табаку, он не помнил. По крайней мере, после инфаркта, уложившего его в больницу пять лет назад, он бросал курить после каждого очередного сердечного приступа. Организм не выдерживал расставания с никотином и начинал расстраиваться: ныли суставы, тошнота подступала к горлу, жгло в груди, кружилась голова.
"Лучше умереть стоя, чем жить на коленях!" - произносил про себя Дмитрич и уходил курить за баню, с глаз долой от жены, время от времени устраивающей скандал по поводу неумеренного курения. Плаксивый голос Марии Петровны выводил его из себя.
- Хватить нести чушь! - отбрыкивался он от сварливой супруги.
Пока Мария Петровна произносила свои монологи против курения, Дмитрич успокаивал себя воспоминаниями о послеоперационном времени, проведённом в областной кардиологической больнице. Там мужики с грудью, затянутой бинтами после операции на сердце, собирались на лестничной клетке и курили в открытую. Молоденькие медсёстры время от времени поглядывали в их сторону и предупреждали о приближении врача, опасаясь нагоняя.
"Никто же в больнице после операции от курева не помер! Тем более, дома боятся нечего! - уговаривал он себя. - Как говорится, кто не курит и не пьёт, тот здоровеньким умрёт! Уж сколько человеку отпущено судьбой, столько он и проживёт на свете, как бы ни пытался прожить дольше!"
На дворе стояла золотая осень. Старый клён возле дома цвёл огненной листвой, роняя её на крышу старого бревенчатого дома, срубленного ещё отцом Дмитрича в довоенную пору. Листва покрыла двор слоем кленовых листьев, словно разноцветным огромным ковром. Сколько не сгребали хозяева листву в яму возле дома, она вновь усыпала землю, опадая густым жёлто-оранжевым лётом с огромного дерева. Мария Петровна давно просила мужа спилить проклятое дерево, засоряющее двор, и пускающее корневые побеги, где попало, но он всегда находил причины отложить казнь красавца клёна.
- Это сколько дров можно напилить с этого дерева! - с жадным огоньком в глазах твердила мужу Мария Петровна. - Целый год можно баньку топить!
- Разве это дрова? Вот берёзовые дрова - это да! - отмахивался Дмитрич. - Тем более, что лес выписывают инвалидам бесплатно! Только руби!
- Переться в лес, договариваться с машиной, пилить деревья и рубить дрова - добренькие у нас в стране начальники! Спасибо им! Как раз работа для инвалида! - злилась Мария Петровна.
Дмитрич загасил папиросу и пошёл в дом отдохнуть. В доме душно. Печь в доме топилась два раза в сутки: утром и вечером. Осенью и весной - коротко, а зимой - долго. Дров уходило немерено. За год в хозяйстве сгорало две машины дров. Если бы не посторонняя помощь, ему бы не справиться с лесозаготовками. Зять крутил баранку на грузовике, помогал пилить деревья и вывозил берёзовые чурки из лесу.
По телевизору передавали последние известия. Телеящик стоял на комоде так, что его было видно через открытую входную дверь со двора. Аппарат не выключался, пока хозяева находились дома и жил своей жизнью. Он праздновал юбилеи столичных городов, проводил конкурсы песен и плясок, избирал депутатов, воевал с антиглобалистами, уничтожал террористов, рекламировал щёточки для ресниц, пугал техногенными катастрофами и происшествиями на дорогах. С экрана постоянно неслись вопли убиенных и изнасилованных, стонали женщины в объятиях крепких лощёных мужиков, политики целовались и обливали грязью друг друга.
Дмитрич прилёг на кровать и уставился в цветной экран. После рекламы подгузников на экране возник какой-то депутат. Невысокого роста, с умными глазами, уверенный в своей правоте, он призывал стойко переживать трудности экономического кризиса и обещал выполнить все планы по поддержке пенсионеров и инвалидов.
"Опять разговоров на рубль, а дел на копейку", - равнодушно подумал Дмитрич. Он привык к обещаниям власти, которые она выполняла так, что он диву давался её изворотливости. Пенсии хватало на хлеб, молоко и табачок. По праздникам можно было позволить себе даже прикупить бутылочку водки. Спасибо и за это! На Канарские острова, как это делают сегодня "новые" русские, наворовавшие кучу денег, отдыхать Дмитрич никогда не ездил. Было дело, правда, давно. Профком премировал его за ударный труд путёвкой в Гагры. Провалялся он на пляже санатория неделю и сбежал домой - так соскучился по своей Марии и дочурке. После этого душой и телом Дмитрич отдыхал только на своей Ловати, широкой и могучей реке, текущей, как говорили, "из варяг в греки". Когда-то, ещё в школе, Миша прочитал книгу, в которой рассказывалось о новгородцах, пригласивших варягов править ими, потому что сами не могли совладать с собой и постоянно воевали друг с другом. Мальчишка не мог понять, как это в здравом уме и рассудке русские люди могли призвать чужестранцев "володеть" собою. Тем более, что распри и междоусобные войны после прихода варягов не прекратились, а приобрели ещё большие масштабы.
На его вопросы по истории государства Российского ответил учитель истории Глеб Иванович, тщедушный и очкастый мужчина с вечно покрасневшими то ли от водки, то ли от бессонницы глазами.
- Ерунда всё это, Миша, - объяснял учитель мальчугану загадку истории. - Обыкновенная борьба за власть. Проявление сущности демократии. От имени новгородского веча старейшина Гостомысл состряпал письмецо варягам: мол, приезжайте к нам владеть нами, жутко этого хотим. А хотели этого только местные богатеи, потому что, боялись потерять власть, боялись новгородского веча. Рассчитывали богатенькие защитится от народа мечом варяжским. Власть и народ несовместны, Миша. Запомни это на всю оставшуюся жизнь.
Вскоре Глеба Ивановича арестовали и следы его затерялись на дорогах истории, оставив отпечаток в душе Михаила на всю жизнь. В правоте слов учителя истории Михаил Дмитриевич убеждался не раз. И тогда, когда потерял все свои сбережения в ходе либеральных экономических реформ 90-х годов, откладываемые на счета Сбербанка для покупки автомашины. И тогда, когда лишился трудовой пенсии, которой хватало на безбедную жизнь. 132 рубля в то время были нешуточные деньги. Хлеб и масло стоили копейки. За рубль можно было доехать на автобусе до областного центра. Лекарства приобретались в аптеке почти бесплатно.
Дмитрич тяжело вздохнул и отключил звук телевизора. Депутат на экране беззвучно открывал и закрывал рот, улыбался, суровел лицом, и чего-то всё время хотел. "Наверное, призывает к борьбе с коррупцией", - мелькнуло в голове Дмитрича и ему показалось, что представитель власти призывает на помощь варягов, чтобы они навели порядок в стране.
Проснулся он от толчка в плечо. Над ним стояла Петровна.
- Иди, старый, в баньку, да не поленись выгрести из печки угли и проветрить парилку, - пробурчала она.- А то опять у меня от угара голова болеть утром будет.
После обеда погода испортилась совсем. Зачастил дождик. Тропинку от дома до бани развезло. Дмитрич поскользнулся, но, успев выматериться, удержался на ногах. Сколько раз он собирался обустроить дорожку к бане, да всё недосуг, отвлекали другие, более важные дела.
Порыв холодного северного ветра, пригнавшего дождевые тучи, вдул в нос Дмитрича едкий запах фекалий, разлитых при осенней перекопке огородов. "Соседи уже вычистили выгребные ямы. Надо бы и мне поторопиться. Скоро ударят заморозки", - машинально подумал он.
Мылись и парились супруги вместе, по-деревенски.
- Поддай, мать, парку побольше! - кричал разошедшийся Дмитрич и лупил себя веником, что есть сил.
Дмитрич слезал с лавки, черпал горячую воду из бака и плескал на раскалённые камни. Петровна, ругаясь на чём свет стоит, выбегала в предбанник остыть и попить настоя из целебных трав, собранных вдоль забора на огороде.
Горячий влажный воздух парилки, доведённый до обжигающего голову состояния, растворял мысли о дровах, коррупции, пенсии и цветной телевизионной жизни. Благодатная нега расслабляла мышцы и проникала в суставы. Жизнь начинала казаться здоровой и прекрасной. Впереди маячила стопка водки, крепкий солёный огурец и помолодевшая Петровна с разглаженными морщинами и умиротворённым выражением лица.