Счетовод леспромхоза Анна Васильевна Брагина своего солидного возраста почти не чувствовала. В подкравшиеся пятьдесят, несмотря на вдовство и невзгоды, она, на зависть сверстницам, была бодра и привлекательна. Её золотисто - русые волосы были только чуть - чуть прошиты паутинками седины на висках, а синие, как незабудки глаза не потускнели и смотрели по - доброму открыто.
В одиннадцатом часу теплого июньского вечера, закончив дела по хозяйству, Анна Васильевна сидела на лавочке у ворот своего небольшого дома и, сложив руки, отдыхала в ожидании дочери.
Вечер был спокойный, только из парка наплывами слышалась музыка - там были танца; и там была Надя, которая второй день была дома на каникулах. Теперь Анна Васильевна каждый вечер будет так дожидаться возвращения дочери. За зиму она стосковалась так, что впору бы все время быть рядом, она к приезду Нади, как обычно, и отпуск выпросила.
Танцы заканчиваются в двенадцать, когда заиграют марш.
После марша Анна Васильевна ждет уже с нетерпением, но молодежь ещё погуляет, и только ближе к часу застучат шпильки по деревянному настилу тротуара, затем Наде мелькнет под фонарем на повороте в проулок, потом опять раствориться в темноте, пока с приближением шагов не возникнет почти рядом, войдя в круг света от лампочки.
Легки росистым воздухом дышалось приятно, что украшало материйскую отраду: девочку она вырастила не хуже других, выучила и через год Надя станет врачём и обязательно - обговаривали уже -, Анна Васильевна увидела, что кто - то поспешно свернул в переулок. По шагу было понятно, что это идет женщина, но не Надя: она ходит скоро, но не частит; да и танцы еще не кончились.
Однако, когда шедшая оказалась в освещенном круге, Анна Васильевна, увидела что это, все - таки, была Надя. Она встревожилась, заметив, что Надя шла как - то неровно.
- Ты, что это рано сегодня? - спросила она издали и потому, что дочь не ответила, почувствовала неладное.
Подумалось, что Надя, как бывало подойдет к ней, сядет рядышком и все расскажет, но дочь этого не сделала. Остановившись напротив, она така зло посмотрела, что Анна Васильевна испугалась.
- Что с тобой, Надя ?!
- Ничего! - неожиданно мстительно ответила дочь, - пойдем домой,поговорим... - в голосе у неё звенела железная решимость.
-Да - договори здесь. Садись. Хорошо тут, - как можно ласковее сказала Анна Васильевна.
- Нет идем! Это надо! - возразила Надя и шагнула к калитке, резко дернула шнур, брякнув щеколдой
Анна Васильевна, предчувствую что - то очень плохое, поспешно встала.
В доме Надя включила свет и села на не любимый диван, а на стул.
Затворя двери, Анна Васильевна довольно отметила, что в доме приветливо
и уютно, это должно успокаивать. Она сняла кофту и села напротив. Надя покосилась на нее рассматривая портрет Николая увеличенный с последней афганской карточки, брови у нее почти сошлись, губы сжались в ниточку.
Что случилось - то, На - адя? - виновата спросила Анна Васильевна, она терялась от сложных разговоров.
Дочь отчужденно посмотрела не нее прижмуренными глазами.
- А я тебе не дочь! - хлестнула она, и, призретильно глядя, раздельно,
обвинительно спросила, - зачем ты врешь? Все время врешь!? Обманываешь меня и своего погибшего мужа?..
Это было так неожиданно и так плохо, что дернулось в груде, словно сердце сбилось и заработало мимо. Сразу ударило по вискам и не стало сил. Ответить сразу она не смогла: в голове билось только одно: кто это сказал? Кому стало нужно?
Надя смотрела презрительно блестя стоявшими в глазах слезами. Она видела как Анна Васильевна побледнела, видела, что она не находится что ответить, и, чтобы сильнее показать свою обидную справедливость вопросов, спросила снова:
- Но скажи, зачем ты врала? Лучше хотела! А мне хуже! Хуже. Что я не
знала! Я же тебе чужая! Ты мне не мать!.. И отец не он!.. - кивнула она на портрет, - зачем эта милостыня?!
- Не надо так! Надя! Взмолилась Анна Васильевна, но дочь перебила.
- А как надо?.. Молчать?.. А я не могу! Я же подки - дыш!
Она заревела, жалко, по - детски вывернув подведенные губы. У Анны
Васильевна тоже защипало и стало застилать глаза, однако она удержалась, напряженно как в угаре, обдумывая, что ответь, но вместо ответа спросила:
- Кто - о сказал...
- Бабушка! Вот кто! Я и подарком не угодила! Вот она и отблагодарила.
Конечно, только свекровь могла это сделать. Ведь уже из ума выживает, а зло помнит. Чего стоило умолить ее не писать Николаю, что ее кровная, родная Наденька, умерла.
Хорошо, что деверь тогда приезжал в отпуск и помог доказать, что Николай с горя может потерять голову и сам полезет под душманские пули. А как она донимала потом, когда Анна Васильевна, не спросивши ее, удочерила малютку из дома ребенка, назвав ее тоже Наденькой. До сих пор свекровь считает смерти внучки ее - ненавистную сноху - лишь за то, что на отрез отказалась жить в ее доме, а потом не дала окрестить Надю.
Скорбно смотрела Анна Васильевна сквозь пелену на свою давно ставшую, пожалуй, роднее родной дочь и где - то за тем, что думалось о свекрови больно сверлил вопрос: "Что будет?.. Что же теперь будет?"
- Наденька! Умница, ну пойми! Ты уже взрослая грамотная. Это не милостыня! Я же люблю тебя! Ты мне была нужна... И сейчас нужна!.. - поспешно поправилась она.
- Нужна - а? - передразнила Надя, - конечно, нужна была: тебе было плохо, ты не уберегла дочь; а затем воюет... И, чтобы скрыть вину, ты взяла меня и врала ему, что она живая. А вместо нее была я. И имя мне дали, чтобы врать было легче.
- Не говори так! Это все от бабушки. Это она так считает.
- Нет! Я сама! Я же тебе нужна была не потому, что ты не меня родила...
Эта слишком неприятная мысль ее окончательно расстроила и она откровенно зарыдала.
- Я же падчерица, приёмная - захлёбывалась она, - хорошо бы только из милости, а то с целью - для прикрытия.
- Господи, Наденька, ну за что ты так!? Ради бога, поверь - для меня ты
самая родная! Самая дорогая!
- Не - ет! Не - род - на - я! - истерично закричала Надя и встала, пошла по комнате, стиснув рукавами запрокинутую голову, - у меня никого нет! Я подкидыш!
Она кинулась к двери и, обернувшись, решительно, дико крикнула:
- Я уйду! Мне не надо!.. Спасибо!..
Смыслом сказанного пронизало почему - то не сразу и, когда Анна Васильевна бросилась вдогонку, было поздно: когда она выскочила на крыльцо, резко, как по голове, стукнула калитка.
Ощутив неожиданно сильную слабость, она растерянно опустилась на ступеньки. Она покорно сидела так очень долго в надежде, что Надя подходит, успокоится и вернётся, а в заболевшей голове назойливо довило то, что так нехорошо заявила Надя. Да, она, наверно, виновата, что не бросила, боясь потерять, работу, кончился всего шестимесячный декретный отпуск. Из - за этого и пришлось совсем маленькую дочь отдавать в ясли, когда свекровь заявила, что нянчиться не будет. Но разве ее вина, что она, из - за затеянной Брежневым Афганской войны осталась с ребенком одна?! Никто не знает как ей было больно оставлять в яслях плачущую малютку и брать её домой почти всегда мокрую и зареванную. Как объяснить состояние, когда ребенок задыхается и, словно отбиваясь, машет ручонками, а ты даже не знаешь, что делать? Она ли виновата; что врач определили ОРЗ, а оказалась корь с воспалением легких?..
Как передать материнский ужас, когда дочь умирает?.. Умирает на руках?.. Как это страшно, ощутить безжизненное размягчение ещё горячего тельца, когда жалко свалилась на бок головка с запекшимся открытым ротиком.
Потом она, потрясающе скуля, несколько часов, как помешанная никому не отдавала остывавшую, умиротворенно побелевшую дочь.
А как поразил ее маленький, как игрушка, ящичек гроба... Она даже упала в обморок, а очухавшись запомнила как тяжелый бред, и жила потом, как в бреду, до того, как подруга Таня селянина, через пару недель не привела её в "Дом ребенка", где заведующей была её старшая сестра. Некоторое время она, правда, замечала, что смотрит на приемную дочь не как на родную - вопросительно, но это прошло потому, что она уже была матерью. Больнее было скрывать от Николая, а сказать правду, пока он в Афганистане, она не могла. И, если бы он не пропал без вести, он бы не осудил, он бы ее понял.
...Однако, Надя не возвращалась.
Когда заголосили петушки и за лесом, где был сапёрный полигон, на котором до Афгана служил Николай, забрезжило утро, Анна Васильевна, трудно выпрямив отсиженные ноги, зашла в дом и легла на диван. Закрыв усталые глаза, она ещё прислушивалась, не скрипнет ли калитка, но это было в полудрёме.
Очнулась она уже светло от чувства, что на неё кто - то смотрит. Рядом стояла Надя. Её бледное лицо заострилось.
Анна Васильевна подалась, было вставать, но Надя присела рядом и, виновато смотря опухшими глазами, сказала:
- Прости меня, мама! Я больше не буду...
Анна Васильевна невольно отметила, что "мама" было сказано так, как она сама говорила это свекрови, и, печально прикрыв глаза, кивнула, но Надя что - то не договорила и вздыхала, пока Анна Васильевна не взяла ее холодную руку. Посмотрев в глаза и вздохнув облегченно, Надя спросила:
- Ты мне расскажешь всё, как было?.. И не будешь сердиться, если я своих буду разыскивать?..
- Конечно... - с хлынувшими слезами ответила Анна Васильевна.