В начале июля капитан первого ранга Николай Банников решил побывать на родине. После того, как он похоронил мать, его в родное село не тянуло: ближних родственников уже не осталось, товарищи поразъехались, а служба и семья, которую он завел сразу после смерти матери, вынудили использовать отпуск по - другому. Только теперь, спустя двадцать лет, когда выросли дети и почувствовался возраст, он понял, что навести родину уже необходимо, и убедил в этом жену, которая поехал с ним без особого желания.
Остановились они у двоюродной тети и еще с дороги сидели за столом, как в сенях послушалось деревянное постукивание по полу и, после непонятной возни, в распахнувшуюся дверь, опираясь о порог деревяшкой, перекинул в избу безногое тело Лёня - "Бак".
- Привет, полундра! - выкрикнул он, вскинув руки с держалками, и в три култыханья подобрался к столу так быстро, что Николай едва успел встать. - Взял все на курс на родную гавань?! Надо! Надо размагничиваться!
Оттерев рукавом пот с твердого заморщиненного лица, он протянул широкую растоптанную опорами ладонь и, задрав голову, с детским восторгом смотрел то на лицо, то на погоны.
Заметив, что жена Николая, удивленная бесцеремонностью, насторожилась, он несколько неестественно обратился к ней:
- Прошу прощения! Вы первый помощник капитана? Не обижайтесь! Мы одноклассники. Я - Лёнька Звонарев. По прозвищу "Бак". А вас как зовут?
- Татьяна - сухо ответила жена.
- Я ей про тебя рассказывал, поспешно, но неловко сказал Николай и напомнил жене:
- это тот самый Лёня, который затравил меня морем. Если бы не он, мы с тобой, может быть и не встретились бы...
Это был Лёня Звонарев в детстве прозванный "Баком" потому, что козырял мерзкими словечками, которым научил его отец, единственный в селе бывший военный моряк. У сверстников Лёня был авторитетом, так как носил бескозырку со сверкающей золотым надписью "октябрьская революция" на ленте, знал все виды кораблей, выучил сам и научил друзей семафору, почти наизусть пересказывал ребятам "Цусиму" и "Порт Артур"; он лучше всех плавал, знал много тревожащих мерзких песен и так задушевно пел "Раскинулось море широко", что у пацанов остановились затуманенные взгляды. Ему завидовали, и все были уверены, что он обязательно будет матросом: он мечтал об этом открыто, красиво и уверенно до тех пор, пока не потерял ноги.
Беда случилась в сорок четвертом военном году. Поскольку Лёня
был серьезным и бойким парнем его первым посадили прицепщиком - плугарем к раненому фронтовику. Проне Рыбину на гусеничный СТЗ, Тракторов и работников не хватало. Пахать приходилось и днем и ночью. И однажды в ночную смену Проня послал Лёню за водой для радиатора, а сам поехал на очередной загон в одиночку. Пахали почти наугад - без света - фары были пустые, так как лампочек не было, Лёня принес полное ведро воды и, дожидаясь Проню, уснул возле борозды так крепко, что не проснулся от привычного треска трактора наехавшего на его ноги.
После жуткого вопля, током передернувшего Проню, Лёня потерял
сознание и пришел в себя уже после ампутации. Недели две он не разговаривал, только молча кусал опухшие губы и беззвучно плакал. Больше он не учился и, как сам горько шутил, устроился в сапожную "кустпрома" "Придворным набойщиком".
Позднее, когда Николай, поступив в училище, приезжал в отпуск,
Лёня каким-то образом одним из первых узнавал об этом и, прихватив в сельпо четвертинку, так же по-свойски вваливался в дом и кричал: "Привет, полундра!".
После неловкости с женой Николая, Лёня, чтобы убедиться в
верности слухов спросил:
- На Балтике, да? И Крейсером командуешь?
- Да, на крейсере, - скромно ответил Николай.
- Понятно, - задумчиво опустил начатую лысеть голову Лёня, а когда
Николай в свою очередь спросил, как он живет, обреченно ответил:
- А что я? Штиваю вот... По селу. На мели! До гроба, - он насупился,
крепко сжав губы, и немного, помолчав, поднял голову, значительно смотря в глаза и краснея, спросил:
- Ты скажи, если я приеду к вам, сможешь меня взять на борт?
Посмотреть. Хоть раз в жизни...
- Николай посмотрел на жену, подумал и не очень уверенно ответил:
- Конечно, могу. О походе, правда, и речи быть не может, а на борт
можно... хорошо бы это на праздник. На день военно-морского флота или в октябрьскую. А сумеешь приехать:
- Да уж как-нибудь ... - не задумываясь, ответил Лёня.
- Удобнее бы на день флота. Жаль, что мы с Таней еще в
Новосибирск поедем, к ее брату, а то бы и тебя взяли.
- Ерунда! Ты только скажи, когда приехать?
- Приезжай к двадцать пятому - в наш праздник мы обязательно
будем на базе - уже надежно сказал Николай, хотя затея его и озадачила.
Двадцать четвертого июля в шестом часу утра, когда Николай начал бриться, кто-то сильно постучал в их обшитые двери. Накинув пижаму и никого, не увидев в глазок, Николай недовольно открыл двери и увидел поднятое, осунувшееся, с виноватой улыбкой, лицо Лёни.
- Звонок-то высоко - не достану. Пришлось торкаться, - по-деревенски громко, а на самом деле скрывая смущение, сказал Лёня вместо приветствия и протянул натруженную при подъеме горячую руку. - Не ждал?.. как договаривались. Больше возможности не будет. Ты уж прости! И держи слово ...
В семь часов на сверкающей "Волге" Николай привез Лёню в проходной базы, быстро оформил пропуск и подкатил к трапу громады расцвеченного флагами крейсера.
Сосредоточенно молчавший Лёня, вывалившийся на машины пирс, одернул свой новый пиджак с блестевшей медалью "за доблестный труд в великой отечественной войне", которой его, единственного из ребят, наградили после победы.
На подъем флага Николай вышел с вытянувшим шею леней и, когда вахтенный офицер, отдав рапорт, повторил его команду "вольно", обратился к экипажу:
- Товарищи матросы, старшины и офицеры, сегодня, в этот предпраздничный день, к нам на борт поднялся человек, с которым мы в детстве мечтали стать моряками. Это мой школьный друг, Лёня Звонарев: - он посмотрел на Лёню и, заметив, что у того подергиваются стиснутые губы, продолжил с видимым трудом это он пробудил у меня лично мечту о море.... Но так случилось, что еще мальчишкой, во время работы на нашу великую победу, он потерял ноги.... И только из-за войны, в этот день, он впервые в жизни поднялся на борт корабля...
В тяжелой паузе, сквозь лопотание шелестящих от бриза флагов,
Николай услышал сдавленный всхлип и заспешил.
Я говорю вам об этом для того, чтобы вы знали, как жестоко калечит война человеческие судьбы не только в боях, чтобы вы всегда помнили о необходимости надежно охранять мир и покой нашей родины...
Он повернулся к стоявшему рядом Лёне и, не стыдясь вздрагивания голоса, обратился к нему:
- От имени всего нашего экипажа я заверяю тебя, Лёня, что мы будем помнить об этой встрече. И, чтобы ты считал себя членом экипажа нашего крейсера, прими от нас прославленную форму русского матроса и сфотографируйся в ней для нашего музея...
Он кивнул мичману и, когда тот, держа перед собой аккуратную стопку формы с бескозыркой на верху, строевым шагом подошел к Лёне и, подавая, опустился на колено, Лёня, не в силах ответить, уткнул побелевшее лицо в бескозырку.