На самом деле ты не такой злой, каким кажешься. И парня за прилавком ты убил совсем не намеренно. Жаль, что им всего этого так с ходу не объяснить, у них к тебе еще много вопросов, а когда ответить нечего, приходится убегать. Ближнему - справа в челюсть, ботинком в колено второму, который пытается преградить дорогу, и прямо вперед, сквозь толпу, увешанную преувеличенно новогодней атрибутикой, арки, заклеенные крест-накрест рабочими улыбками, и сквозь расцвеченные искусственными лучами сугробы.
- Эй, ты! да да, ты!
Обернуться на обращение, обратиться, не успеть обратиться, обернувшись, звездное небо как-то слишком неожиданно оказывается напротив его, Мэтта, личной линии горизонта, и дыхание перехватывает спазмом от холодного воздуха и внезапно навалившегося
выть. он воет. ватное бежевое небо сочится темнотой на них обоих, снег трогательно пахнет консервированными фруктами, нежное бледное горло приятно хрустит под пальцами, широкие от узнавания зрачки, пустота в пустоту, они оба воют, хрипят, да, не забудь, непременно надо хрипеть, когда острое колено, обтянутое черной джинсой вдавится штампом под ребра, улыбнись мне, что ли. Дужка наушников на его шее хрупко потрескивает, разлетается пополам, сломанная музыка рассыпается по снегу цветом спелого граната мелкие пряди между пальцами, позвоночник сводит от любви, ногти яростно болят холодом, врастают в сахарные, заиндевевшие от жара хрящи его шеи. Не трогай не трог
замереть. оба замирают, впившись басовыми струнами на мучительной захлебывающейся ноте в каждый микронадрез на противостоящем теле.
Вообще, о таких вещах, как преследование, наверное, стоит говорить сразу, но передавленному горлу удается выдавить только невнятное "я-за-мной-там-надо-отсюда", и, как ни странно, этого оказывается достаточно.
- Поехали, поехали. Поехали же! - кто доверил машину ему в этом состоянии, неизвестно, и есть ли у него кто-то, кто может ему доверять, ключ пляшет у него в пальцах, на ключе застрявшие искры уличных огней, которые больно жгут обмороженную кожу, пока он с трудом попадает в зажигание. Бери вещи, если есть, а то ж эти со своими деструктивными заебами тебя просто уничтожат. Считай, что ты нашел друга.
Мне надо бы тебя приковать по хорошему, но ты в таком дерьме, что никуда не убежишь. В конце концов - там
еще хуже, чем здесь.
Мы ведь где-то уже виделись, правда?
нет, конечно же, нет
Придурок, конечно же да.
ССука ничего святого. взгляд у него замерший, усталый и осатанелый скользит вдоль обочины, к рядам фонарей, туда, где они сливаются в полосы, когда надо бы смотреть и смотреть на дорогу, чтобы не смешаться со снегом и льдом, чтобы не стать снегом и льдом.
Downwaaards. Это Мэтт неразборчиво хнычет там, за спиной, ругается, возится и пытается принять
принять
хоть какое-то устойчиво-сидячее положение, заливая сиденья и свою куртку кровью из разбитого носа, все еще хрипя и всхлипывая, хватаясь за свое лунно синеющее горло, и от всего этого не то чтобы стыдно, а скорее приятно
и немного неловко после стольких месяцев снова украдкой разглядывать его в зеркале заднего вида, и щекочущая пустота в животе, все дальше разрастаясь, запускает свои метастазы в кровь, наматываясь изнутри на вены тонкой, обжигающе ледяной леской, очень эмоциональный, хорошо срежессированный и сыгранный суицид, который так и не воплощается в жизнь, когда каждый раз встревает та самая возможность дышать под водой.
Девочка-ассистент подносит ему клетку с голубем, у голубя ангельские мохнатые крылья. Ты и правда нашел хорошего друга, можешь сам меня приковать к рулю, хотя я-то и так не уйду. Ты только не бросай меня здесь, царь таблеток Мэтт, ублюдочный ангел, precious снайпер, уже нацелившийся, несмотря на то, что пока роли в совершеннейшей инверсии, мгновенно просекший, что ему уготовано.
Мертвый голубь падает на капот. Да не один. Ну и куда ты выбежишь сейчас на ходу? Это, как минимум, глупо, а в целом, ты напоминаешь меня же.
downwards
Он ведь этот подъезд знает, как никакой другой, и дверь, обшитую медово-деревянными планками, с золотистым номером 80, это почти дом, это само по себе звучит тепло.
- Кел. Нахуй правду, нахуй справедливость. Этот вроде кого-то там убил. Все потом, ага? Не смешно.
Скажи ты ему как-нибудь, чтоб он понял.
Это нормально, он привыкший. Без лишних вопросов Кел впускает их в квартиру. Без лишних вопросов жена Кела, красивая блондинка с жалостливыми щенячьими глазами прикладывает к ноющему затылку Мэтта теплое мокрое полотенце. Без вопросов к интеллигентному, похожему на вампира Юре, который заиндевевшим скальпелем соскребает с грязного стола некогда разлитый тонкий и липкий слой гаша. Без вопросов к саундтреку.love me all the same when I sing to you about the Vaseline. Без вопросов друг к другу. И даже у жены Кела не возникает вопросов к сочным красным пятнам на ее белоснежном махровом полотенце. Она спрашивает только, не хочет ли кто-нибудь из них выпить чаю.
На кухне очень тараканно и жарко, пальцы медленно приплавляются к обжигающей керамике чашки, зрачки, запрятанные в голубых лепестках, медленно приплавляются к зрачкам в асфальтово-блестящих напротив. it's unnatural selection, пряди волос мягкие, непослушные, липнут ко взмокшим вискам, вызывая совершенный дисторшн где-то внутри черепа этими контрастами. Нож-то тебе зачем? Это значит, я хочу тебя оскорбить по лицу да нет же, не хочу не могу, это лицо кто-то куда более талантливый еще до меня вырезал и заморозил, а что же до меня самого, то мне остается только любоваться и ассистировать, потому что больше я ни на что при тебе не годен, да и не пытаюсь, если не считать редких и довольно жалких выпадов с попытками разрушения заявленной в нашей инструкции связи типа "верхний-нижний". Я не люблю вообще пускаться в объяснения, но ради такого случая могу попытаться. Без вопросов.
Только где же ты видишь объяснения - никаких шансов для логики, или чего-нибудь, что вы зовете судьбой, только принудительный противоестественный выбор, пластаясь по заправленному всем клетчатым дивану, беззлобно и сбивчиво матерясь в адрес лихорадочным жаром прижавшегося остроугольного во всех плоскостях тела, так, что эквалайзеры подскакивают неровно, всеми чувствами обращаясь в копошение упругих атомов на кончиках своих пальцев, вспарывающих гладкую спину. Это - последний раз, когда я пытаюсь тебя забыть таким странным образом. Да если б я мог. Солдаты и их расстрелянные дети, красные, крупные, пахнущие специями цветы на площади революции, и такие же точно в сквере рядом. Свинец и мышьяк, любовь и слюни.