- У меня голова болит, - сказал я. Цепь в очередной раз загремела о железную столешницу, вызывая автоматную очередь в моем правом виске, мне было не очень-то страшно, но и нисколько не интересно, я всего лишь ждал, пока эта сцена закончится, чтобы поскорее перейти к следующей. Ноющие от браслетов кисти рук отвлекали от циркулярных воющих под потолком слов, а потом этот лже-бармен еще и выхватил пистолет, киношно им размахивал и угрожал размазать мои мозги по столу, утверждая, что никакого Фрэнка нет и в помине не было.
Я никак не мог с этим согласиться, и, в конце концов, долбаный бармен, конечно же, выстрелил. Хотя началось все, естественно не с этого. Возможно, все просто пошло не так в тот день, когда я нечаянно убил свидетеля. Моей вины там не было, в любом случае, тот парень был в том клубе, и видел, кто мог забрать моего Фрэнки. Я нашел его - а, черт возьми, где я только его нашел?
________
Я обошел куст сирени вокруг четыре раза подряд. С другой стороны тоже никого не было. Я не был уверен, что Фрэнк сумел бы забраться внутрь, просто чтобы подшутить надо мной, но исчезнуть тут было больше некуда. Я огляделся еще раз, и, вздохнув, полез в зеленый ад, царапаясь о ветки. Листья, насыщенно-зеленые, как на детских акварелях, прижимались к лицу и тут же отступали, обжигаясь. Внутри оказалось темно - пожалуй, слишком темно, и я не смог понять, кто заговорил со мной.
- Ты умеешь обращаться с камерой?
- Немного, - довольно забавный был капкан - выбраться из него было бы не менее страшно, чем остаться. Тени на деревянном потолке зашевелились, распространяя теплый запах миндаля, с медлительной жадностью протягиваясь ко мне. Очень хотелось обернуться.
- Тогда так. Ты напишешь Фрэнку записку от меня. Еще снимешь небольшой ролик, так, чтобы мое лицо появлялось в нем не дольше, чем на две секунды.
Я понял, что никогда на это не соглашусь, что бы это все ни значило.
- Ты знаешь Фрэнка?, - спросил я.
- Не оборачивайся. Говорю тебе, не оборачивайся.
Я обернулся. Передо мной стоял внушительно массивный телевизор. Синеватые отблески экрана превращали пестрый красный ковер в неровно колышущийся малиновый поток. Комната выглядела брошенной в попытке стилизовать ее под восточный храм со всеми этими золочеными драконами и вазами, и кроме меня и телевизора в ней не было никого. Голос тоже больше не напоминал о себе. И что - и все? И я побежал.
____________
- Ты знаешь Фрэнка? - спросил я.
Он таращился на меня из-за нервно потеющего стекла машины, как мертвец, бывало, вытаращится на тебя из холодильника, взгляд серый и непонятливый, как у всех потенциальных трупов.
Я повторил вопрос, но он притворялся, что не понимает, до тех пор, пока я не вытащил его из машины за воротник и не прижал его голову дверцей.
- Так ты знаешь Фрэнки?
- Что он делает?
- Угоняет тачки. Так ты его знаешь?
- Ты о Фрэнки? Это тот бледный ловкач, что поджигает книги и если возьмется слушать радио, начинает говорить до тех пор, пока радио не начнет слушать его? Да, весьма ортопедический партнер.
- Что?
- Уникально подходящий, и так, и иначе, - он захохотал, глядя мне в глаза.
- Что?
- Забей.
Я забил, его - его бесполезная голова треснула под напором захлопнувшейся дверцы машины, расплескивая мозги и формальности. Eifersucht. Он осел на асфальт, и я понял, что только зря израсходовал свою бесценную ненависть, так и не получив ответа. Я быстро обыскал его машину, но нашел только пару иглорожих уродцев в бардачке, вперемешку с картами и смятыми пивными банками, и эти твари уставились на меня своими телескопическими глазами, ничего не говоря, но, уже захлопывая бардачок, я увидел в них отражающееся злорадство, - неудивительно - подкравшийся сзади бармен огрел меня по голове. Подлец видел все - было глупо с моей стороны убивать кого бы то ни было посреди улицы, - или, что еще хуже для - они наверняка были заодно, так же как я с Фрэнком. Возможно, мы даже не были двумя разными людьми, если уж поднимать эту тему. Было темно, особенно в затылке, кроваво, темно и обидно.
_____________
Хотя все это случилось, разумеется, гораздо позже. А сначала Фрэнки пропал. Они забрали его прямо из клуба, где он отплясывал под "the Great Commandment" от Camouflage, правда, на этот раз в исполнении ловкого приземистого иранца с солдатской стрижкой, - и, надо сказать, это был лучший из существующих вариантов исполнения, - но и это никак не смогло повлиять на исход - кровь на полу, сотрясения, вопли, приклады, битые лица и битая посуда - все, как оно и бывает в таких случаях. Он позвонил мне уже из клиники, взбешенный и напуганный, как ласточка, и вопил, чтобы я не позволял им засунуть его в какую-нибудь там барокамеру. Я слышал, как его голос отражается от кафельных стен, но ничем помочь не мог - чего там, он даже не сумел объяснить, где находится.
- Ты в порядке? - только и смог спросить я, мысленно поклявшись, что в этот раз ружье в руки не возьму, куда бы он там ни вляпался.
- Я? В порядке? Да, твою мать, я в полном порядке! - сила его голоса испытывала на прочность динамик телефона и мои нервы, я уже с затаенным восторгом видел его, заключенного в ощетиненное подобие стоматологического кресла, бледного, полувскрытого, красивого и связанного по рукам и ногам, подключенного к неописуемо сложным аппаратам напрямую через аорту - прекрасное зрелище. Он должен был осыпаться на заиндевелый кафель пола непотребными цветами из мяса, соли и очарования. Конечно же, я любил его без памяти, труднообъяснимое чувство, сравнимое только - да, пожалуй, с той самой лягушкой. Я до сих пор помню восторг, охвативший меня в ту секунду, когда я впервые в жизни увидел в лесу настоящую живую лягушку. Очень давно. Лягушка была крошечная, с блестящими глазами и коричневой маслянистой спиной. Это мало с чем можно сравнить, эйфорическое восхищение этим ни на что другое не похожим существом, желание поймать его и рассмотреть и разгадать и запомнить и забрать с собой хотя бы мысленно, а потом разочарование и злость, когда оно скрылось из виду где-то в листьях, так же стремительно, как и появилось. Сложно придумать штуку бесполезнее и занятнее лягушки.
На самом деле я хотел рассказать не о лягушке, а о Фрэнке, том самом ублюдке, который так давно уже сидит у меня в крови, и из-за которого моя температура стабильно выше скорости света. О господи, тогда при чем здесь блядская лягушка?
Я не помню. Видимо при том, что Фрэнк был для меня почти так же интересен, как та лягушка. Штопор его больного рассудка мог проткнуть меня насквозь - и в некоторого рода эротическом контексте тоже. Чтобы представить ублюдка без лишних добродетелей на его погонах, достаточно вспомнить единственный произвольный эпизод из самого начала нашего знакомства - чтобы не скучать в ожидании автобуса, он упорно тряс остановочные ограждения и добился того, что ущербный уличный мальчик - глаза и рот совершенно не различаются, червеобразные щели, полные бессмыслицы - свалился с этих ограждений под колеса. Неудивительно, что я влюбился в Фрэнка в тот же момент. Всегда уважал людей, способных так ловко заполнить паузы в разговоре занятными противоправными действиями. А потом он пропал.
______________
- У меня голова болит, - сказал я. Цепь в очередной раз загремела о железную столешницу, вызывая автоматную очередь в правом виске, мне больше не было страшно. Ноющие от браслетов кисти рук отвлекали от слов, а потом этот лже-бармен еще и выхватил пистолет, киношно им размахивал и угрожал размазать мои мозги по столу, утверждая, что никакого Фрэнка на самом деле нет и никогда не было.
Я вспомнил худые белые руки Фрэнка, и не смог согласиться с этим его поганым утверждением. Чертов бармен, но дело ведь все равно не в этом.
_____________
- А меня пытаются тут убедить, что тебя нет, - с сомнением произнес я.
- Ну, я, в общем-то, так и хотел, - невозмутимость на блюде из снега и помады.
- Какой ты ублюдок! - восхитился я.
Фрэнк пожал плечами. Я снял наручники и подумал - как же все опять чертовски удачно складывается. Он по-прежнему стоял в дверях, - и какой же он был красивый - на его руках не было ни единого синяка, его глаза сияли - вот что делает с человеком жизнь под постоянным адреналиновым напором. Я подошел и начал целовать его, клянусь, вы на моем месте поступили бы точно так же.