Пришла весна в Соломбалу, заблестела, заискрилась, словно сказочная фея, растопила остатки снега, разлила озерами лужи и запела вместе с хором маленьких пташек. Солнце, обычно нечасто балующее собою эти низинные северные края, теперь, кажется, повсюду. Двина ожила. Как быстро мчатся по ней речные суденышки, ещё не успевшие устать от очередной навигации, а миллионы, нет, миллиарды солнечных зайчиков то и дело скачут по этим холодным и обманчиво ласковым волнам. Мимо старой пристани проносятся десятки мощных льдин, похожих на стаи полярных медведей. В воздухе шум. Это пролетел одинокий самолет; пролетел так низко, что можно разглядеть снежинки "Аэрофлот-Норда" на хвосте.
Соломбала, морская сторонка... Десятки речных и морских судов и кораблей сегодня вновь увидели твои невысокие берега, и каждый, начиная от маленького Балхаша, бегущего на противоположный берег реки, до большого Сергея Кравкова, уходящего далеко в море, одарил тебя свежими, как набухшие почки на деревьях, волнами. Отовсюду слышны мощные гудки теплоходов, завораживающие морские разговоры по рациям, истошные крики чаек и безмятежный шепот волн. И все эти звуки проживут считанные секунды, служа лишь фоном многовековому течению вод великой русской реки.
Тихи пока воды Двины, ведь эта почти идиллическая картина создана руками человека, управляющего несколькими дельтовыми ледоколами. А в двухстах километрах выше по течению, близ развалин новгородской крепости Орлец, бушует настоящая гиперборейская стихия, с ревом проносятся груды льда, заливая многочисленные двинские деревни и разбрасывая талые снега по ещё недавно освободившейся от них земле. Но это там, а здесь, в акватории Архангельского порта, природа словно замерла. Двинские воды тихо плещутся о размытый за десятки лет берег, осыпая ударами многочисленные остовы бревен, сохранившиеся ещё со времен коронованного здесь парусного флота. Блестят утопленные в воду у самого берега льдины, кричат беспокойные чайки, тут и там детишки и их папы-мамы кидают в реку камушки, а те исчезают в пучине волн или расходятся кругами на водной глади.
Вот тронулся от причала Иван Киреев, а в километре выше по течению на рейде появился влекомый двумя буксирами плавучий док. Гудки, гудки и ещё раз гудки! И только одно судно покидает причал, к нему тотчас же подходит другое. Малыши на берегу играют в моряков, пытаясь толстенным морским канатом пришвартовать огромную доску. Дует сильный ветер. А куда без него наш Северный Амстердам?
На другом берегу без устали трудятся портовые краны, загружая на борт очередного судна штабеля известной на весь мир беломорской доски. Иван Киреев уже стоит посредине реки, а прямо навстречу ему несется целая флотилия ледяных кораблей, один из которых крепко держит вырванный из берега блок автопокрышек. Кажется, вот, ещё секунда... и произойдет столкновение. Но судно отклоняется, и льдины проносятся мимо.
А вот Александр Жилинский, пришедший из далекого порта Тикси, встал у причала соломбальской гидробазы. На берегу курят седовласые моряки, прыгают сизые голуби, совершают променад степенные дамы с маленькими собачками и молодые мамаши с детьми в разноцветных колясках. А река все так же течет, золотясь миллиардами солнечных зайчиков...
На земле уже проступили яркие кружочки мать-и-мачехи и тотчас же застелили собою невысокий склон. Я ухожу в тихую аллейку из тополей и лиственниц, которая помнит меня годовалым ребенком. Слева и справа стоят столетние деревянные дома, охраняемые шнырящими между деревьями и дворами добродушными псами.
Как и всегда в начале мая, вдалеке гудит мощный Диксон, бороздящий ледяные поля Корабельного рукава, а с противоположного берега в Соломбалу возвращается маленький Балхаш. Здесь, на помнящем ещё Петра корабельном пристанище, как и сто лет назад, мирно спят старая англиканская церковь и домик двинского лоцмана...