Когда его сознание уже с благодарной готовностью погружалось в густую обволакивающую пучину сонной пустоты, краем сознания он услышал шелест осторожных несмелых шагов по ковру его комнаты. Это заставило его встрепенуться, ото сна не осталось и следа, а в животе противно похолодело. Подняв голову с подушки, он непроизвольно вскрикнул - от двери в сторону его кровати двигался детский силуэт в бело-лунном саване, переливающемся, подобно северному сиянию. Долю секунды заняло молниеносное движение руки - и в комнате вспыхнул колючий люминесцентный свет. Ребенок закрыл пухлыми ладошками лицо, словно плача, а у него появилась небольшая возможность оглядеть маленького ночного гостя. Ребенку было не больше пяти, но он выглядел явно нездорово - на бледной меловой коже разбегались паутинками вены, будто бы кожа была прозрачной. Яркие светлые кудри волос, ниспадавших на плечи, совершенно перепутались, а пальцы на ногах были сбиты в кровь. Он приблизился, чтобы спросить что-то, что-то сделать, обнять, и в его голове даже мысли не появлялось о том, каким таинственным образом этому ребенку удалось проникнуть в его квартиру, где не появлялся никто уже несколько лет, кроме него самого - обессиленного, неопрятного и катастрофически ненужного, с початым пакетом ряженки и погрызенной булкой в руках, выполняющих роль ужина. Ребенок убрал руки от лица и поднял глаза. Он резко отпрянул и попятился назад. Его глаза панически шарили по всему окружающему, но взгляд был приморожен к лицу стоявшего перед ним Нечто. Огромные, водянистые, похожие на черный янтарь глаза смотрели дружелюбно и без агрессии, хотя, казалось, эти глаза были созданы, чтобы вселять необъяснимый ужас, который подкатывает к кадыку и застревает в горле противным гладким комком беззвучного крика. Два ряда острых, как спазм, зубов, вкупе с синими губами утопленника, создавали подобие улыбки, которую очень хотелось бы назвать дьявольской, да только она была прямой противоположностью своему предназначению. Внезапно, Нечто повалилось на колени и истошно взвыв, зарыдало самыми отчаянными причитаниями, немилосердно пытая психику потусторонним воем, который в то же время был очень-очень человеческий, совсем земной, обычный крик ребенка, потерявшего в толпе маму. Он присел на ковер рядом с Нечто и взял ладошку с грязными пожелтевшими когтями.
- Тебе плохо? - Нечто всхлипнуло и ничего не ответило.
Он аккуратно поднял Нечто на руки и уложил к себе в кровать, укрыв одеялом. Нечто отвернулось к стене, подмяв одеяло поближе к шее, укутавшись потеплее. В его голове крутились слова "бред", "галлюцинация", "шизофрения", однако он гнал от себя назойливый рой мыслей прочь. Сейчас его больше волновало Нечто. Он лег рядом, растянувшись во весь рост на спине и свесил пятки с нижнего края кровати. Отрешенно глядя в потолок, он спросил:
- Кто ты?
- Я страх, - сонно промямлило Нечто и зевнуло.
- Тогда почему ты спишь у меня в постели? Почему плачешь? Почему смеешься?
- Мне одиноко, - голос Нечто совсем затих, и оно заснуло.
А он внезапно почувствовал, о чем говорил Страх. Он почему-то осознал, что одиночество наше - не просто в отсутствии каких-то людей в его жизни или отсутствия его в чьей-то жизни, а вообще - отсутствие Людей в Жизни. Что одиночество наше - это вселенское непреодолимое сиротство человечества. Что все, что наших силах - это каждый день засыпать, обняв Страх за хрупкие детские плечи, чтобы ему не было одиноко.