- Чем занят, Глеб? - резко вскинув голову, я увидел вошедшего профессора Чашина. Хотя для меня он с детства Петька, друг и коллега, с которым мы съели ни один пуд соли.
- Да что я могу делать? - криво усмехнувшись, я обвел глазами аскетичную обстановку бокса и кивнул в сторону раскрытых фотоальбомов. - Предаюсь воспоминаниям. Нахлынуло накануне Дня Мира.
- Пустой звук, а не праздник. Всё чаще жалею, что тогда, в 45-м, мы отказались от ядерного оружия, может, уже бы отмучились. Как же все испугались, когда Япония после ударов ушла под воду, захотели предотвратить дальнейший разлом коры, а через пятнадцать лет начали соревноваться, кто придумает самую убийственную альтернативу, - слова Петра были пронизаны сожалением.
- Не горячись! Ничего уже не изменить, да и нельзя обвинять людей в желании выжить. Что тогда творилось: плиты пришли в движение, землетрясения повсеместно, сколько стран за год ушло под воду! Вот и начали драться за жизненное пространство.
- Да иди ты со своим желанием оправдать всех и вся! Ты, учёный с мировым именем, четыре года сидишь в этой, не побоюсь слова, камере как подопытный кролик, а члены твоей группы свихнулись или скончались! А сколько ещё таких жертв, тех, кого поразило психологическое оружие, химическое, информационное?! - Чашин раскраснелся, эмоции рвались наружу. - Могу напомнить, если ты забыл, как вернувшиеся из командировок неожиданно расправлялись со своими семьями, а младенцы, убаюканные записями колыбельных, больше не просыпались.
- Помню, всё помню, - я отвернулся к стене с проекцией окна, пытаясь стряхнуть охватившее отчаяние. - Лучше скажи, по мне что-нибудь есть?
- Потому и пришёл. Ученый совет решил, что ты не опасен. Жаль, подобных тебе, не поддающихся психокодированию, ничтожно мало. Мне поручено вернуть тебя в лабораторию - продолжать разработки в сфере нейронного программирования. Конечно, время съездить домой тебе предоставят. Ну как?
Сердце предательски застучало, глаза обожгло огнем.
- Домой... Я б лучше наверх, Петь, - мой голос звучал хрипло и надрывно от нахлынувших чувств.
- Наверху сейчас страшно, Глебушка, африканцы своей химией выжгли всё, там практически пустыня. А постоянные ультразвуковые атаки гораздо опаснее, чем та, под которую твоя группа попала. Но к Куполу я тебя вывезу, небо-то по-прежнему синее.
- Так я теперь опять Заров Глеб Матвеевич, а не объект исследования К-214? - я улыбнулся сквозь слёзы, только начиная осознавать, что у меня есть почти всё необходимое для счастья: жизнь, свобода и по-прежнему синее небо.