Чтобы сапоги стали стоптанными, их нужно истоптать. Истоптать там, где без сапог не обойтись, по дорожкам, куда судьба заведёт.
Дороги на Руси извилистые. Идёшь делать добро, а приходится грех на душу брать. Решился на черное дело, а в результате или подлеца наказал, или свою семью от голода спас, или сам раскаялся после страшных злодеяний и стал святым для многих поколений...
Стоптанные сапоги...
Помню знаменитого браконьера Витьку Шмагу. Его охотничьи лайки находили любого зверя в лесу, и в земляных норах, и в кронах деревьев. Выдру или бобра собаки в воде чуяли и по глубине, вплавь до переката или до норы преследовали. Когда речь заходила о собаках, Витька изрекал собственную мудрость: "Чтобы вырастить настоящую собаку, нужно в лесу три пары сапог истоптать". Хорошим товарищем был Шмага. Всегда делился куском мяса, шкурой на шапку или лучшим щенком с приятелями. Но он был злостным браконьером!
А что Вы можете сказать о добросовестном пахаре, Витьке Русакове, не вылезавшем из кабины трактора по четырнадцать часов в день, вспахавшем полтысячи гектаров хлебного поля и обменявшем полмешка краденного зерна на бутылку самогона, чтобы вечером, "с устатку" выпить с товарищами за будущий урожай?
Или, к примеру, попал мальчишка в армию. Там, над ним хорошим мальчиком, целый год злые "деды" издевались, а когда через год, истоптав сапоги, мальчишка стал "черпаком", то сам начал гнобить молодое пополнение. Так кто он, жертва безвинная или злодей казарменный?
А "если завтра война, если завтра в поход"?
- Тогда проводят женщины своих дорогих, ненаглядных, любимых на фронт. А за линией фронта злые, ненавистные враги - такие же хорошие мужики и парни, только на другом языке говорят да сапоги иностранного покроя носят. Много грехов падёт на солдатскую душу, но дома солдата встретят, как героя. Погибших на поле брани, согласно любой религии, ждет райское блаженство. Без них, обутых в сапоги, не жить стране. Если они не будут топтать свои сапоги, то сапоги чужих солдат будут топтать Родину. Забыли уже в России, как на её улицах до смерти поганили невинных девушек и малолетних девочек вонючие кочевники, спесивые ляхи, "культурные" фашисты.
Те, кто носит сапоги, они не хорошие и не плохие. Они настоящие! Без них, настоящих мужиков, обутых в сапоги, не жить стране. А мужикам не обойтись без сапог. Какая страна - такие и сапоги.
Расскажу я Вам несколько историй или одну незатейливую быль о России, русских мужиках и их сапогах. Хорошими или плохими только сапоги могут быть, а люди бывают только живыми.
Мертвые, вроде и не люди уже, и сапоги им не нужны ...
Не нам их судить. Многие из нас, им и "в подмётки не годятся", ибо не пережили, не испытали и не сделали мы ничего, из выпавшего на их долю...
2. НОВЫЕ САПОГИ ДЛЯ СЫНА
Не было на Руси понятия "стоптанные сапоги". У всех сапоги выглядели, как новенькие. Сапоги это символ положения в обществе, достатка и состоятельности.
Кто без сапог идет, тому первому шапку снимать да здороваться: "Здрасьте, Иван Спиридонович...". Опять же в церкви перед богом стоять в лаптях недостойно. Бог ничего не скажет, он сам на Голгофу без сапог вышагивал. Прихожане - односельчане обговорят. Да и сына женить без сапог, только последний голодранец согласится. Так что, при всей привычке к дармовым лапоточкам, покупал мужик на базаре кожи мягкой для голенищ, белой кожи тонкой выделки - на подкладку, кожи крепкой - на осоюзки, да прочной бычьей кожи - на подмётки, передубленой - на каблуки, желтой, бархатистой - на стельки. Припасал прочную дратву с шелковой ниточкой, вар фабричный и горсть медных гвоздиков. Прежде чем купить всё это, не один месяц мечтал мужик о том, какие сапоги сыну справит. Хотелось, чтобы получились красивые, как у исправника. Прочные, как у кума. "Со скрипом", как у приказчика и дешевле, чем у соседа. А сын требует, чтобы пошили ему сапоги с блестящими хромовыми голенищами "гармошечкой", как у поповского сына, да на лёгенькой тоненькой подошве, как у мельникова сына, и обязательно, как у лавочника, с подковками на каблуках, чтобы дробь при танце выбивать звонче. Раз сорок переругаются отец и сын, пока не договоряться о том, что не век сыну на вечорки ходить, что пора сватов к Настеньке засылать. Решат они шить надежные юфтевые сапоги с облегающими голенищами и на двойной подошве.
По зиме приходил в деревню мастеровитый сапожник со своим инструментом. Дня три он жил у хозяев и под непрестанным надзором всего семейства шил для парня его первые новые сапоги. После ухода мастера, сапоги раз пять промазывали берёзовым дёгтем, чтобы не пропускали воду. Несколько раз начищали куплЁной ваксой и, завернув в дерюжку, убирали в сундук. До лучшего дня...
3. КРЕСТЬЯНСКИЙ СЫН
Когда настал черный день и поп-батюшка, стоя на церковном крыльце, зачитал Высочайший манифест об объявлении войны с кайзеровской Германией, почистил крестьянский сын свои сапоги в последний раз. Обул лапти. Обнял жену и детишек. Взял котомку со сменой белья нательного, кружкой, ложкой, парой портянок, караваем хлеба. Присел на лавку возле стола "на дорожку" и ушел на войну.
А на войне выдали ему винтовку трехлинейную, шинель серую, новые сапоги казенные и отправили воевать "За веру, царя и Отечество". Поистоптались сапоги на военных дорогах, сменились другими, присланными на фронт вороватыми поставщиками. У тех других, подошвы из гнилой кожи через неделю оторвались. Пришлось солдату разуть убитого товарища - односельчанина.
В тех сапогах и довоевал солдат до Октябрьского переворота. Отправили их полк в губернский город усмирять смутьянов. А там, на вокзале встретили агитаторы большевистские. Наобещали сладкими речами мира народам, фабрик рабочим, земли крестьянам. Офицеры хотели было тех агитаторов - пропагандистов арестовать, как бунтовщиков, немецких шпионов и врагов Отечества. Хотели да не смогли. Слишком надоела солдатикам война, слишком соскучились они по женам и детишкам, слишком захотелось им жизни райской на земле без богатеев - эксплуататоров. Постреляли солдаты своих господ - офицеров и оставили валяться возле вокзальной стены. Только портсигары серебряные с папиросками из карманов вытащили, наганы забрали и сняли офицерские сапоги.
В сапогах, снятых с поручика, пошел наш солдат, вслед за агитатором, воевать за власть рабочих и крестьян.
Гадкое дело война! У красных бойцов бывшие каторжники, евреи - комиссары или вчерашние офицеры командуют.
У белой гвардии - сынки помещиков, банкиров и фабрикантов, вчерашние юнкера и офицеры командуют.
В красной армии воюют казаки, заводские рабочие, крестьяне да гимназисты, мечтающие о свободе.
В белой армии воюют казаки, заводские рабочие, крестьяне да гимназисты, мечтающие о свободе.
И те и другие, заменив всего пару слов, одни песни поют на один мотив. В одних деревнях останавливаются на ночлег, из одних печей щи хлебают, с одними и теми же вдовушками по ночам не спят, из одних сёл лошадей уводят. И убивают друг друга пулями и снарядами, и секут шашками, и вешают на столбах и деревьях, и множат в России вдов и сирот. Возненавидел наш солдат войну, жизнь свою нескладную, развалившиеся сапоги с подмётками, привязанными проволокой. Решил, что сходит последний раз в бой, разживется сапогами крепкими да шинелькой не прожженной, не прострелянной и подастся в дезертиры, поближе к родимой хате. Однако, не пришлось ему изменять своим боевым товарищам и делу пролетарской революции. В начале атаки, резанули его беляки пулемётной очередью по ногам, фельдшер перевязку сделал, извозчик свёз в лазарет, а там доктор мясо издырявленное отрезал, кости дроблёные выше коленок отпилил. Так что не нужно теперь бывшему солдату ни сапог новых, ни шинели длинной, ни побега с фронта. Коли выживет, то напишет сестра милосердия его жене письмо, чтобы та приезжала и забирала домой безногий обрубок. Обрубки армиям не нужны. Они не могут на посту стоять, на плацу маршировать, в атаку бегать и перед начальством навытяжку замирать да каблуками щелкать...
Настя - венчанная жена, слову своему, перед алтарем сказанному, не изменила. За полторы тысячи верст умудрилась добраться за своим искалеченным мужем и назад с ним, с безногим возвратиться. Пришлось солдату к новой жизни приспосабливаться. Научился он по избе на руках скакать, на лавку взбираться, ложки деревянные резать, кадушки да бочки под огурцы солёные и капусту квашенную мастерить. Самовары старые паять и рукомойники прохудившиеся лудить.
Хотел было бывший борец с мировой гидрой империализма начать сапоги шить, да настало на деревне такое время, что перевелись заказчики на сапоги. По всей стране началась коллективизация. Тех, у кого хозяйство покрепче было, например пара коров и лошадка или коровка да пара лошадок, кто в сапогах справных ходил и в колхоз идти не захотел - начали раскулачивать да в Сибирь отправлять.
Строители новой жизни - сельсоветчики, активисты и уполномоченные, из района присылаемые, сапог не заказывали. Они в "кулацких" сапогах и полушубках щеголяли.
4.ПОЛИТРУК - КРЕСТЬЯНСКИЙ ВНУК
Стал активистом сын нашего солдата. Слова богу, что в своем селе не куролесил, людям горя не творил. Верил паренек в светлое будущее, стал сельским корреспондентом уездной газеты "Красный бедняк", вступил в комсомол, с темна до темна работал, подавая хлебные снопы в колхозную молотилку, а придя домой умывался, ужинал и до полуночи читал умные книги.
Взяли солдатского сына "на заметку", наградили его за труд новыми ботинками и отправили в техникум учиться на механика. Немного погодя, по зову партии и сердца, сменил он свои старенькие наградные ботинки на ботинки бойца танковых войск. Встретил в одном из увольнений в город Катеньку, любовь свою нежную. Как отличник боевой и политической подготовки, стал курсантом военно-политического училища. Перед выпуском, проведала его состарившая мать и привезла в подарок бережно хранившиеся, раз пять надеванные, до революции шитые отцовские сапоги.
На место прохождения воинской службы, политрук танкового батальона прибыл в тех добротных сапогах. Представился командованию. Стараясь не запылить сапоги, добрался до офицерского общежития. Для более тесного знакомства с соседом по комнате, достал заветную бутылку водочки и до рассвета беседовал с ним о командирах, о бойцах, о близкой границе и о немцах, сосредоточившихся за рекой. До рассвета. А на рассвете, после первых разрывов, спотыкаясь о поваленные столбы, пригибаясь при взрывах бом, перепрыгивая через тела убитых, политрук бежал в расположение части.
Короткое объяснение комбрига: "Война".
Короткий приказ: "Вперёд"! Танки, высекая искры из булыжной мостовой, рванулись навстречу вражеской колонне.
- Политрук, НЕМЦЫ!!!
- К лесу! Стоп машина! По головному танку, бронебойным, ОГОНЬ! По последнему - ОГОНЬ! Ребята, бей их гадов!
- Политрук, горим!
- Еще пару снарядов! ... Экипаж, покинуть машину!
А потом была дорога. Точнее, дороги не было. Были лесные тропинки. Были вековые звериные тропы между болот и переходы по лесным ручейкам, петляющим в зарослях олешника и ивняка. Были выходы к сельским проселкам и большакам, по которым двигались немецкие колонны. Были засады и короткие перестрелки с небольшими группами немцев, отставших от своих подразделений.
Наши бойцы наспех собирали карабины, автоматы, гранаты, подсумки с патронами и ранцы убитых немцев, в надежде обнаружить в них тушенку, не черствеющий в герметичных упаковках, хлеб и курево. Иногда сдёргивали с убитых немцев сапоги с короткими широкими голенищами. Политрук вел группу уцелевших танкистов и прибившихся красноармейцев на восток, к удаляющемуся фронту. Кожа на его сапогах давно утратила свой первоначальный цвет и глянец. Стала рыжей и исцарапанной. А прочность не утратила. Обветрилось и потемнело лицо политрука. Гимнастерка побелела от солнца, пота и дождей.
Их группа с боем перешла фронт между Духовщиной и Смоленском, вышла с оружием и документами. Проверка особиста была не долгой. Затем вызов в командирскую землянку, кружка горячего чая, несколько искренних вопросов о семье и тычек пальца в карту севернее Московского шоссе. И второй приказ, полученный политруком за всё время войны: "Силами бойцов, выведенных из окружения, удержать высотку возле дороги любой ценой. Приказа на отход не будет...".
Тяжела доля фронтовая. Они прошли от Бреста до Смоленска только для того чтобы на два часа задержать немцев, рвущихся к Москве и умереть на небольшой горушке возле деревенской дороги...
Немецкий майор, не увидевший на погибшем офицере командирского планшета, приказал снять с него сапоги и проверить, нет за голенищем какого приказа или карты. Фельдфебель стащил с политрука стоптанные, провонявшие потом сапоги, брезгливо заглянул в них и торопливо отшвырнул в сторону...
5. ЗЕМЛЯ ЗОВЁТ или "ПРАВНУК"
У небольшого обелиска, установленного в центре белорусского городка, в честь погибших солдат и партизан, стоял демобилизованный сержант. Сюда, в этот городок был направлен после окончания училища в июне 1941 года его отец.
Сержант не знал и никогда не узнает где и как сложил голову его отец. Погиб ли он в разбомбленном поезде по дороге к месту службы, или на окраине этого городка, или израненный в немецком плену, или во время партизанского рейда, или еще где-то на бескрайних просторах страны - от Буга до Волги. Сержант не помнил своего отца, никогда не видел его фотографии. Из довоенной жизни мать смогла вынести только его, орущего в байковом одеяльце и память об отце. Помнил сержант слова матери: "Твой отец был хорошим, умным, справедливым и красивым... И смелым... Он не мог склониться перед врагом...".
Сержант ехал по комсомольской путевке поднимать целину. Перед отъездом у него было два важных дела - помянуть отца и взять с собой москвичку Леночку. Отца помянул, теперь в Москву!
Леночка...
Они никогда не встречались. Банальное знакомство по переписке, но переписке уже два года. Толстая пачка писем лежит в дембельском чемодане, а несколько фотографий улыбчивой, симпатичной девушки с неизменной кудряшкой светлых волос у виска - на сердце, в кармане кителя. Леночка заканчивает медицинский институт. Сержант - механик водитель бронетранспортера - готовый тракторист. Леночка - врач. Очень нужные люди на целине.
На московской площади трех вокзалов, за последние "подъемные" рубли, сержант купил два билета на поезд, костюм "с искоркой" и букет цветов. Переоделся возле камеры хранения багажа, заправил брюки в начищенные кирзовые сапоги и поехал к Леночке домой. Приехал и не застал её дома. Благодушная мама подробно объяснила, что у Леночки сегодня выпускной вечер, что до института всего три трамвайной остановки и там нужно искать девушку в платье фисташкового цвета.
Зал гремел музыкой вальса, выдуваемого сверкающим духовым оркестром. Под музыку вальсировали пары. Девушки в нарядных платьях лёгкой ткани, а парни в тёмных брюках и белоснежных рубашках. Некоторые парни толпились у стены. Они были одеты в смешные, до невозможности узкие брючки, в рубашки навыпуск немыслимых "петушиных" расцветок и еще более яркие галстуки. "Так это стиляги!" - догадался сержант. Вальс закончился. Оркестр грянул твистовскую мелодию про несчастного черного кота. Стиляги рванулись в центр зала, замахали ручками и завихляли попами под песенку: "А пока, наоборот, только черному коту и не везет...". Там в кругу стиляг сержант и рассмотрел Леночку, энергично приседающую и грациозно поднимающую оголенную ручку в такт песне.
- Лена, здравствуйте!
- Ты что, как дурак, припёрся в сапогах? Так только колхозники ходят!
- Мы с тобой и будем колхозники, в новом колхозе. Поезд через шесть часов. Леночка, мы едем на Целину!
- Если ты дурак, то не принимай меня за дуру! Какая Целина? Пошел ты к черту со своей Целиной, колхозник недоделанный!
Через шесть часов сержант стоял в вагонном тамбуре и, зло затягиваясь "Памиром", навсегда стирал из памяти образ девушки с кудряшкой у виска.
... Со временем образ исчез, а сапоги не предали. Покрытые пылью или облепленные влажным черноземом они нажимали на педали тракторных торсионов, удерживая трактор в борозде или резко разворачивая трактор на разворотной полосе в конце гона. Сапоги приводили уставшего пахаря к койке в углу вагончика на полевом стане. Из вагончика, поутру к полевой столовой и снова к трактору. Дважды в год сапоги вышагивали в райцентр, а затем по улицам областного города, от вокзала до институтских корпусов. Не зря топтал своими сапогами бывший сержант казахстанские дороги и институтские коридоры. Через двадцать лет, возглавляемый им совхоз, войдет в состав десяти лучших сельскохозяйственных предприятий области. В день своей трудовой славы, бывший сержант снова услышит армейский марш "Прощание славянки" и украдкой смахнет слезу, провожая сына на срочную службу...
6. КУДА РОДИНА ПРАПРАВНУКА ПОСЛАЛА
Весной 1983 года, на дороге в предгорьях Кандагара, колонна десантников попала в засаду. Горела головная боевая машина, подорвавшаяся на фугасе, а гвардии ефрейтор штурмового батальона, разжалованный из старших сержантов за неуставные методы воспитания молодого пополнения, вытаскивал из израненной БМДэшки своих израненных товарищей. Он взваливал их на спину и, шагая по горящей соляре, относил за выступ скалы. Пули вышибали каменную крошку, кожа рук вспухала пузырями от прикосновения к раскаленному металлу, сварившаяся от жары кожа ног присыхала к горячим портянкам. При последней перебежке, душманская пуля пробила сапог, кровь напитала портянку и стала густеть, словно на раскаленной сковородке, закупоривая рану. Гвардии ефрейтор откатился к скале и начал отстреливаться экономными очередями. В том бою ефрейтору повезло. Уцелел. Подлечился он в госпитале, поучил молодых умению воевать, любить Родину, уважать старших и вернулся домой с широкими лычками на погонах, с двумя медалями да Красной звездой на груди. Гордо шел к своему дому, уверенно опуская подошвы сапог на асфальт родного целинного поселка...
7. ПОСЛУЖИМ РОДИНЕ!
...Смотрю на ненавистные горы. Такие горы, наверное, видел мой отец, когда служил в Афгане. Хотя нет, в Афгане, горы должны быть повыше, чем здесь в Чечне. Отцу с друзьями там было труднее воевать, но песни "афганские" бодрее наших "чеченских". Наши почему-то чаще со слезой, а некоторые даже с соплями. А ведь мы не хуже своих отцов. Просто отцам было морально - легче. Они знали, что "выполняют интернациональный долг, отстаивают свободу угнетенных народов и интересы страны победившего социализма. Борются против капиталистов - империалистов, мечтающих обосноваться в Афгане".
А мы за что воюем? Вроде бы понятно, наводим конституционный порядок и уничтожаем незаконные бандитские формирования.
Если есть незаконные формирования бандитов, то по логике, должны быть и законные? Так кто они?
- Те, кто новеньким российским оружием этих головорезов снабжает и делит с местными абреками доходы от торговли местной нефтью? Те, кто по фальшивым авизовкам миллиарды сюда загонял, а потом приказывал город Грозный штурмовать и в первую очередь снарядами разнести здание республиканского банка? Те, кто сейчас гонит сюда миллиарды на восстановление республики? Это ж, какие деньжищи отмывают и крадут? Миллиарды в заграничных банках копят, а мы ради тех денег здесь, на юге своей страны умирать должны?
Черт, вот опять ноги в берцах сопрели. Как же надоели эти берцы, обутые на синтетические носки. Сейчас бы сапоги по размерчику, да портяночки мягонькие, чистые. Только где их здесь, те сапоги возьмешь?
Ладно, хрен с ними, с сапогами! В следующем бою разую дохлого чеченского духа и обзаведусь кроссовками. В них тоже не плохо по горам шагать. Как же я горы ненавижу, но такова уж наша доля солдатская, Родине своей служить, "стойко перенося тяготы и лишения воинской службы, не щадя своих сил и самой жизни". Послужим! Я Родину свою люблю. Я государство ненавижу!