- Предлагаю выпить за Джона Помероя и майора Брока, - сказал мой друг Тадеуш.
Осторожно, чтобы не расплескать вино, он опустил зажатый в металлической руке бокал на стол и выудил из кармана летной куртки две пули - разрывную и зажигательную. Звякнув, они легли на белую скатерть возле багровых винных пятен. Рядом стояла маленькая деревянная клетка, в которой сидел желтый кенар - мой друг никогда не расставался со своим любимцем. Даже в узкой кабине биплана держал клетку у себя на коленях. Тэд улыбнулся и с вызовом осмотрел наполненный людьми зал. Он всегда был готов к драке, Тадеуш Гилевич, смахнувший уже шесть врагов и погибший в прошлом году над пыльными дорогами Линса. Врачи вернули Тэда к жизни, если так можно назвать его нынешнее существование.
- За людей, подаривших нам победу в виде этих двух маленьких смертоносных сестричек, - произнес он, вновь поднимая бокал.
У меня перед глазами возник сегодняшний рассвет с горящим цеппелином и вынырнувший из клубов дыма 'Кэмел' с нарисованным на киле оскаленным черепом. Услышать торжествующий крик Тадеуша в шуме 'собачьей схватки' было невозможно, но я чувствовал его победу. Она колола иголочками в пальцах. Вместе с ревом мотора рвалась на свободу, всё выше и выше за белые облака, туда, куда не поднимется ни один аэроплан. Я кричал вместе с другом, ловя в прицел преследующий его 'Альбатрос' с черным крестом на боку.
Фриц, ты опоздал! Go fly a kite! Пальцы нажимают гашетку до упора. Сестрички идут одна за другой, вспарывая воздух. Точки и тире чередуются, как в телеграфе. От крыла 'Альбатроса' отлетают клочья. Вражеский биплан ныряет, уходит зигзагами, прижимается к земле, но участь пилота предрешена. Ему не спастись. Через минуту я догоню его биплан и всажу последнюю короткую очередь. Говорят, что мой старый мертвый враг Иммельман однажды сбил летуна, израсходовав всего пятнадцать патронов. Пули пробьют топливный бак, загорится масло, и 'Альбатрос' рухнет на землю в двухстах метрах до линии фронта. Засчитанная победа и чья-то жизнь.
- Это не по правилам! - Из-за соседнего столика поднялся командир второго звена майор Баркер, с которым мы соревнуемся по числу сбитых аэропланов, хвастаем, распушив воображаемые хвосты, как петухи на поединке. Пижонские усики, холеное лицо потомственного аристократа, такой хорошо смотрится везде - и на званом обеде и в крохотной кабине аэроплана. - Это нарушение Гаагских конвенций! Как вы не понимаете, что так нельзя воевать? Мы же летуны, в конце концов, а не убийцы!
- Рыцари неба? - ухмыльнулся я, поворачивая голову к майору. - Честь, доблесть и аэропланы? Вы, сэр Джон, не были в небесах, когда по земле ползут клубы хлора? Маленькие фигурки там, внизу, суетятся и падают, но их проблемы выглядят такими надуманными и неестественными. Мы выше этого. У нас благородные дуэли и гордость своими победами. Знаете, сколько бомб для Лондона нес сегодняшний цеппелин?
Я плеснул вино в бокал и отхлебнул, чувствуя, как кадык пытается прорвать кожу.
- Вы не были в городе, когда вокруг рвутся бомбы, и спасение выглядит чудом? Кажется, что попал в ад. Ты лежишь, оглохший, опрокинутый ударной волной, вжавшийся в землю и понимаешь, что - всё, не успел, не сделал. Не закрыл собой.
- Рой, перестань! - Тэд схватил меня за предплечье.
Что я должен перестать? Бокал дрожит в руке, отбивая дробь на столе. Стол вздрагивает, и красные пятна прыгают перед глазами, словно выплеснувшаяся кровь Аманды.
- Остановись!
Вокруг падают камни, стучат как пули по мостовой. Я боюсь открыть глаза, чтобы не увидеть неподвижную Аманду. В голове звучит последний разговор. 'Я ухожу от тебя. У нас нет будущего'. Мы не успели расстаться. Нет, не у нас, Аманда, - будущего нет у меня.
- Мне плевать на все ваши конвенции, - сказал я, отстранив руку Тадеуша.
Захотелось встать и выйти наружу, подальше от сослуживцев, но я подавил это желание. Не стоит доставлять удовольствие Баркеру. Тем более что приступ ярости скоро пройдет. Завтра мы снова поднимемся в небо - я, Тэд, старина Баркер и многие другие. Те, кто доживут и те, кто не доживут до конца мясорубки, которую мы называем Великой войной. Небо делает всех равными. Оно примиряет и дарит свою глубину.
Камни от взрыва из прошлого улеглись. Я больше не чувствовал под ладонью липкую кровь.
Вечер. Маленький ресторанчик в провинциальном городке. Фронт далеко - до него миль двадцать. Лишь изредка доносится эхо канонады, но оно кажется нереальным, словно это вдалеке грохочет гроза. А здесь играет музыка. Смеется, сев на колени к Баркеру, девушка с ярко накрашенными губами. Подол ее платья расчетливо поднят, чтобы присутствующие могли оценить красоту ног.
Я поднялся и вышел на свежий воздух.
Наша война близко - аэропланы ждут летунов. Я подошел к своему 'Кэмелу' и провел ладонью по его гладкому боку. Притронулся к холоду пулемета, сдвинул на четверть оборота пропеллер. Пальцы скользнули по нарисованной на фюзеляже красной птице. Когда-то мне понравилась эмблема французской эскадрильи 'Аисты', и я, вооружившись краской и кистью, попытался изобразить нечто подобное. Но моя птица получилась смешной - маленькой, взъерошенной, с растопыренными крыльями. Она задиристо рвалась в бой. У птицы было еще одно отличие от французских аистов - не хватало ног. Закончить рисунок помешал германский разведчик, появившийся в небе. При взлете я опрокинул банку с краской.
Беса в кабине не было. Он появляется только в небе - черное пятно на границе зрения. Здесь, на земле, мне казалось, что это лишь проблемы с глазами от перепада давления. А наши разговоры с Бесом я предпочитаю забывать, иначе следует логичный вывод о проблемах с головой. Возможно, мы все больны на этой войне.
'Зачем тебе небо, пилот? - тихий шепот Беса. Он слышен, даже когда мотор работает на пределе. - Что ты ищешь здесь?'
Он продолжит спрашивать, даже если я отвечу. Не знаю, хочет ли он меня слышать.
'Может быть, ты забыл внизу себя?'
'Возможно, Бес, - иногда отвечаю я. - А может, мне просто нравится убивать. Чувствовать свое превосходство, когда мы грыземся в небе как собаки'.
'Врешь, - тихо смеется Бес. - Ты просто бежишь от прошлого'.
Его не заставить замолчать. Слова так и будут звучать в голове, пока не вернешься на землю.
Я достал из кобуры револьвер и сел на ящик из-под патронов. Солнце уже наполовину зашло, окрасив крыши домов в кровавый цвет. Возле ящика рос первый весенний одуванчик. Я вытащил из револьвера пять патронов, оставив только один, прокрутил барабан и поднес оружие к груди, представляя, как самураи из далекой страны легко решали свои проблемы. Избавиться от войны. Избавиться от Беса и воспоминаний. Больше не чувствовать на ладони липкую кровь.
Подошел Тадеуш с двумя бокалами вина, клетка с канарейкой болталась на ремне через плечо. Сел рядом, поставил клетку возле себя и молча протянул мне бокал.
- Не стоит умирать, уж поверь бывшему мертвецу, - сказал он.
В его груди за металлической броней щелкали какие-то механизмы и проскакивали искры, запуская сердце. 'Словно часы', - смеялся неунывающий Тадеуш.
Моему другу повезло - когда его вытащили из горящих обломков аэроплана, военному врачу-инженеру Кулишеру, прибывшему из столицы, потребовались подопытные кролики для своих экспериментов. Или не повезло - это с какой стороны посмотреть.
- Можно? - спросил Тэд, забирая револьвер у меня из рук. - Именной? Говорят, что в начале войны ты застрелил из него немецкого летуна? - поинтересовался он.
- Врут люди, - сказал я, вспоминая захлебнувшийся крик бедняги Фрица.
Когда на аэропланах стали устанавливать пулеметы, в ручном оружии пропал смысл. Но револьвер я всё равно беру с собой в небо - ведь не знаешь, когда может понадобиться пуля. Говорят, что личное оружие - это душа воина. Может, да, а может, и нет. Но револьвер пережил вместе со мной не один аэроплан.
- Что ты ищешь в небе, Рой?
Бокал в руке вздрогнул, и часть вина выплеснулась на землю.
- Знакомый вопрос? - Тадеуш поднялся, подошел к моему аэроплану и поставил пустой бокал на крыло. - Раньше, когда я был жив, тоже видел в самолете его.
Тэд вернулся обратно и тщательно прицелился в бокал из револьвера.
- Испортишь машину, и мне придется тебя застрелить, - сказал я.
- Не переживай, - ухмыльнулся мой друг.
Он нажал на спуск, и в вечерней тишине раздался щелчок курка.
- Не повезло, - произнес я.
Тэд прокрутил барабан и вновь поднял оружие. Пришлось отобрать у него револьвер.
- Кто они, Рой? - спросил Тадеуш. - Те, кого мы скрываем друг от друга. С кем мы разговариваем в небесах? Какого твой цвета?
- Ч-черного, - выдавил я.
Тадеуш сорвал одуванчик и просунул сквозь прутья клетки.
- Ешь, - улыбнулся он, - Эх ты... пичуга малая. Я пустышка, Рой, после того как умер. Моя кабина пуста. И я думаю - может быть, небеса отражают наши души, как волшебное зеркало? Вдруг я лишился своей, когда умер в первый раз? В небе меня теперь никто не ждет.
- Потому ты носишь с собой канарейку?
Тадеуш ласково посмотрел на кенаря и сказал:
- Говорят, что боши перевели на наш участок фронта свой летающий цирк Рихтгофена. Разведчик видел красные аэропланы.
- Он смог вернуться? - спросил я.
- Смог, - подтвердил мой друг.
- Тогда ему показалось. Красный Барон не отпускает добычу.
- Всякое бывает. По слухам число его побед перевалило за сотню. Боишься?
- Нет, - сказал я.
- И правильно, - кивнул Тадеуш, механизмы в его шее ответили едва слышными щелчками. - Может, он нарочно отпустил разведчика, чтобы мы узнали и боялись?
- Возможно, - пожал я плечами.
- Значит, завтра будет хлопотный день. Давай отдыхать. - Тэд ушел.
Я вспомнил о бокале в руке и поднес его ко рту. На мгновение замер, когда показалось, что в хрустальном сосуде плещется кровь. Но это было всего лишь вино. Оно разливалось все шире и шире, затягивая в свою пучину. Опять? Снова сон наяву, который случается после приступов ярости. Мозг играет со мной странные шутки. Окружающую действительность заливает размытым туманом. Я вновь оказываюсь в ресторане, но уже другом, нереальном.
Они сидят в зале, молчаливые, сосредоточенные. Не обвиняют, даже не смотрят в мою сторону. Просто сидят. Я вижу их, как Беса в моей кабине, лишь краем глаза. Посмотришь прямо - и мертвецы исчезнут. Останется только один, тот, что еще жив, как и я, - мой враг и мой товарищ в призрачных снах.
- Здравствуй, Манфред, - говорю я.
- Привет, Рой, - улыбается Красный Барон. - Мне кажется, что нашим встречам приходит конец. Завтра я могу тебя убить.
- Или я тебя. Во втором случае мне будет не хватать наших разговоров. Ты так и не выяснил, почему мы можем общаться... таким образом?
- Не знаю. У меня это началось после ранения в голову. Еще говорят о мистической связи душ. Странно, да? Мы же враги.
Манфред встал и подошел к окну. Сидящие за столами призраки проводили его взглядами.
- Подойди сюда, Рой, - позвал меня Красный Барон. Я стал рядом с ним. - Ты тоже их видишь?
- Да, - сказал я.
За окном шли солдаты. Их разорванные шинели свисали залитыми кровью клочьями.
- Нас было пятеро, - начал рассказывать Манфред, хотя я ни о чем не спрашивал. Он сложил руки на груди и не смотрел в мою сторону. - Я летел на 'Фоккере'. За мной шли Юст, Гуссман, Шольц и Удет. Ваши войска отступали, и нас встретила прикрывающая группа 'Кэмелов'.
Красный Барон замолчал и обернулся ко мне.
- Они ушли из боя. Ваши самолеты. Драпанули так, что я ухитрился сбить только одного. А потом мы расстреляли отступающих солдат. Снижались до десяти метров и били почти в упор. До сих пор эта картина у меня в голове. Брошенные пушки, лежащие люди и бьющиеся лошади. Я не могу забыть эту дорогу, Рой.
- Война не спорт и не рыцарские поединки. Если мы забудем - нам напомнят. Это мой, Манфред, - кивнул я на сидящего за ближайшим столиков летуна в обгоревшей куртке. - Смахнул сегодня у самой линии фронта.
Они все были во сне - убитые нами в воздухе, упавшие на землю и умершие от ран, обгоревшие, со сломанными руками и ногами. Они сидели тихо и почти незаметно, лишь напоминая о своем присутствии зыбкими призрачными очертаниями.
- Когда мы проснемся, мы снова начнем убивать, Рой, - сказал Рихтгофен. - Мы не сможем остановиться.
- Наверное. Прощай, Манфред.
- Прощай, Рой Браун.
- Какого цвета твой гость в кабине, там, в небе? - спросил я, и, не дожидаясь ответа, вернулся в реальность.
Выпил вино, поднялся и похлопал аэроплан по фюзеляжу.
- Пока, птичка. До завтра.
***
Поздним вечером я перебирал патроны, выстраивая их перед собой на столе. Патроны стояли ровно, не сгибаясь, словно смелые воины, не ведающие сомнений.
'Завтра мы снова начнем убивать'.
Последний патрон покачнулся, задев соседа. Оба упали, вызвав цепочку столкновений, и я подставил ладони, не позволив патронам скатиться со стола. Через минуту я вновь начну их перебирать, отыскивая возможные дефекты. Плохой патрон заклинит пулемет в критический момент боя, а от этого зависит твоя жизнь. Или чужая.
'Завтра я убью тебя, Рой'.
'А я тебя, Манфред'.
Прошедшие сны расплывчатые, словно растаявшие, как дым, фантазии. Чувства забываются, и всё кажется несерьезным, придуманным. Материальны лишь патроны на столе, которые завтра решат исход боя. Они, а не мастерство высшего пилотажа - все эти петли и повороты ничего не стоят, когда аэроплан противника летит тебе навстречу и требуется лишь одно - выдержка. В 'собачьей схватке' выживает тот, кто лучше стреляет и остается холодным. Пальцы, нажимающие на гашетку, не должны дрожать.
Я отложил в сторону бракованный патрон. Не нам, с тобой, Красный Барон, остановить эту войну.
***
Туманный рассвет наступил вместе с грохотом взрывов. Комья земли стучали по металлической крыше ангара. Я снова бежал вместе с Амандой. Только в прошлом мы мчались к ближайшему подвалу, а сейчас я выбегал под взрывы, в царящий у взлетной полосы ад.
- Наблюдатели их проворонили! - крикнул Тадеуш. Казалось, что он наслаждается происходящим, на его лице играла улыбка. - Взлетаем, Рой!
Грянул взрыв, камешки застучали по железной груди Тэда.
Аманда упала на землю.
Я покачнулся, всё поплыло перед глазами, шум боя начал отдаляться, сменившись комариным звоном. Надо мной склонилось лицо Тадеуша, он что-то беззвучно говорил. Но я не слышал. Я видел Аманду, которая неподвижно лежала на мостовой - сжавшаяся, как маленький, выпавший из гнезда птенец. Я подбежал к ней, перевернул на спину... Руки запачкались в крови.
- Вставай!
Звуки нахлынули как лавина. Я вскочил на ноги. В небе кружили красные 'Фоккеры' - трипланы германской одиннадцатой эскадрильи, которой командовал мой враг Рихтгофен. Уходил, надсадно гудя, тяжелый бомбардировщик.
Такой же, как и убийца моей Аманды.
Мы провели последние сутки вместе. Ее тело стройное и желанное. Маленькие твердые груди под белой блузкой.
'Я должна уйти. Насовсем. Тебе нужно небо, а не я'.
'Глупая, я ведь не могу тебя отпустить'.
Касаюсь губами мочки уха и опускаюсь ниже, расстегиваю блузку, освобождаю плечо с россыпью родинок.
'Мы не можем быть вместе. Я не хочу остаться вдовой'.
Я отвожу в сторону подаренный мною медальон и целую в ложбинку между двух холмиков.
'Ты всё придумала, - говорю я. - Меня не убьют. Я вернусь к тебе, обещаю'.
Я соврал, Аманда, мне не к кому теперь возвращаться. Для меня существует лишь небо. Но мне всё кажется, что ты не умерла, что я придумал твою смерть, как оправдание своего ухода.
Как только я оказался в кабине, нервное напряжение схлынуло, сменившись холодной яростью.
'Завтра я убью тебя, Рой'.
Это мы еще посмотрим, Красный Барон. Я принимаю твой вызов.
Мы взлетели - моя пятерка аэропланов. Смелая красная птичка рвалась в бой. Моторы гудели, и впереди ждало небо. Нас не сбили на взлете, и уже через минуту 'собачья схватка' разделилась на индивидуальные бои.
'Что ты ищешь в небе, летун?' - Бес появился справа от меня темным пятном на краю зрения.
- Не сейчас. Видишь, я занят.
На хвосте два 'Фоккера'. Это не Рихтгофен - я избегаю его, он избегает меня, вступив в схватку с 'Кэмелом' Тадеуша. Но те, которые сзади, тоже реальная угроза. Пули свистят в воздухе. В фюзеляже появляются дырки. Рядам падает горящий биплан майора Баркера.
'Что ты оставил на земле?'
Рывок вправо. Вывожу 'Кэмел' с линии огня. Я забыл на земле себя, Бес, свою жизнь, свою судьбу. Меня нет. Я умер, как и Тадеуш. Мы все здесь мертвы. Если бы это было возможным, я бы всё отдал, чтобы не было этой проклятой войны. Я не знаю, кто ты и чего добиваешься. Я не умею молиться, я не знаю нужных слов, но если меня услышат, помоги.
И вдруг наступила тишина. Надо мной светило яркое солнце. Я плыл вместе с белыми облаками по небу, наполненному тишиной, светом, и спокойствием. Где-то внизу сражались маленькие игрушечные аэропланы, словно дети играли в войну понарошку. Беззвучно вспыхивали разрывы от выстрелов зениток. 'Кэмел' с черепом на фюзеляже задымил и вышел из боя, но триплан Манфреда устремился следом за ним - Красный Барон не отпускает добычу. Тадеуш уводил биплан рывками. Рихтгофен не стрелял, поджидая момент, когда сможет наверняка поразить цель.
Я устремился на помощь к Тэду, бросив аэроплан в пике. Взгляд залила серая пелена. Черное пятно Беса металось перед глазами. Птица без ног летела убивать.
Мысленно я сократил расстояние между мной и красным 'Фоккером'. Сознание разделилось - я продолжал сидеть в кабине 'Кэмела' и одновременно меня засасывала воронка сна наяву. Второй 'я' теперь находился в триплане Красного Барона.
- Здравствуй, Рой, - сказал Рихтгофен. - Впереди твой друг?
В 'Кэмеле' Тадеуша загорелось масло. Языки пламени выбивались из фюзеляжа, аэроплан летел, оставляя позади черные клубы едкого дыма.
- Я ведь убью его, если ты меня не остановишь.
Тот Манфред, который говорил со мной, казалось, не зависел от Красного Барона, чьи пальцы нажимали на гашетку пулемета. Прищуренный взгляд, стиснутые губы - Манфред, управляющий 'Фоккером', выглядел как хищник, преследующий жертву. Для него существовала только очередная победа.
- Убей меня, Рой, - сказал другой Манфред. - Я ведь предупреждал, что не остановлюсь.
Первый 'я' стрелял. Длинные очереди разрывали воздух, но расстояние между моим 'Кэмелом' и 'Фоккером' Рихтгофена было слишком велико. Поздно! Не успеть... Аэроплан Тадеуша будто споткнулся о невидимую преграду, клюнул носом и стремительно полетел к земле. Из клубов дыма вырвался желтый комочек - выпущенная канарейка устремилась в вышину, словно вылетевшая душа моего друга.
Еще секунда, и Красный Барон уйдет с линии огня, а я потеряю шанс убить своего врага. Сознание больше не находилось в его 'Фоккере'. Оно слилось с другим 'я' в кабине 'Кэмела'. Красная птичка готова была растерзать противника. Но мои непослушные пальцы отказывались давить на гашетку, потому что в кабине 'Фоккера' я видел себя.
Я, а не Красный Барон убивал моих друзей. Я, а не Красный Барон вел счет своих побед, словно на спортивном соревновании. Я вспомнил свой беззвучный крик, когда держал на руках тело Аманды.
Кто-то должен остановиться первым. Манфред фон Рихтгофен летел впереди, подставляя 'Фоккер' под выстрелы, которых не прозвучало. Мои пальцы соскользнули с гашетки. Мы продолжали лететь друг за другом, не сворачивая.
С земли стреляли пулеметы.
Возможно, это был действительно удачный выстрел. Возможно, кому-то просто повезло. Потом мне рассказывали, что пуля пробила грудь Рихтгофена у самого сердца, но умер он не в воздухе, а на земле. Его красный аэроплан рухнул у окопов, и множество фигурок-муравьев устремились к павшему хищнику.
Я повернул 'Кэмел'. Чувств не было - только пустота. Пройдет несколько дней, и победу над Красным Бароном присвоят мне - войне всегда нужны новые герои. Но это будет в будущем. А сейчас я возвращался на аэродром.
Что-то светлое, словно маленькое невесомое облачко, бывшее ранее Бесом, оторвалось от моего биплана, развернуло крылья и устремилось к солнцу за белые пушистые облака.