- Она симпатичная, - сказал Володя, - пожалуй, даже красивая.
На этом его красноречие истощилось. Герман молчал, ожидая продолжения. Чувствуя неловкость, Володя добавил слова, о которых потом пожалел: - Жаль, что ты не можешь видеть ее.
Газеты с пафосом называли их "воинами света", хотя на деле все было весьма прозаично. Главное - следить за прожектором и вовремя менять угольные стержни. Герман справлялся с этим не хуже любого зрячего. Пока Володя водил лучом по полю боя, слепя противника, или проецировал на облака духоподъемные картины, Герман прислушивался к шипению горящих стержней и понемногу сдвигал их, удерживая пламя в фокусе зеркала. После боя очищал посеребренную поверхность от копоти, проверял электрику - довоенный немецкий дизель требовал аккуратного обращения, тем более, что запчастей к нему теперь не достать.
"Спасибо за службу, - поблагодарил полковник, вручая Герману солдатский крест. По общему мнению, немецкое наступление сорвал именно прожекторный расчет, постоянно слепивший наводчиков вражеской артиллерии. - Береги себя, солдат".
"Слава Его Императорскому Величеству!" - браво отвечал Герман. Еще месяц назад он был бы счастлив, получив перед строем награду. Но теперь его занимало другое. "Если бы ты мог видеть ее..." - вспоминалось Герману.
Он думал, что сможет. Надо только понять, как.
С первых боев в августе четырнадцатого у Володи остался трофей: бронзовая статуэтка, найденная в немецкой лавке, разбитой снарядом. Стройная девушка с восточным разрезом глаз несет на плече высокий кувшин, придерживая его за горлышко чуть согнутой рукой. Юбка - кусок ткани с концами, завязанными в узел под открытым животом - распахнута до бедра выставленной в шаге ногой. Девушка, словно не замечая тяжести поклажи, смотрит прямо перед собой и улыбается, немного даже с вызовом: ну как, мол, нравлюсь тебе? То ли смелый взгляд, то ли иные достоинства девушки так пленили Володю, что он непременно решил забрать статуэтку домой, не смущаясь даже тем, что супруга его вряд ли одобрит добавку к интерьеру. Восточная красавица стала в роте предметом грубоватых насмешек, за которыми - и чем дальше, тем больше - скрывалась тоска по мирной жизни.
"Как она выглядит, - спросил как-то Герман, - она тебе нравится?"
Володя усмехнулся, собираясь ответить резкостью - в самом деле, достали уже, - но вовремя спохватился: негоже обижать слепого.
"Да, - просто сказал он, - нравится".
"Расскажи мне о ней", - попросил Герман.
Герману исполнилось три года, когда отец отдал его в детский приют для слепых. Деньги жертвовали купцы, и книга с записями - кто сколько дал, - лежала на почетном месте при входе. Директором был отставной поручик, лично следивший за дисциплиной и ходивший с хлыстом. В приюте Германа научили плести корзины.
Больше всего ему нравилось гулять, особенно в ясные дни. Если поднять голову к солнцу и подвигать ее вправо-влево, то в темноте перед глазами проносилось светлое пятно, оставляя тающий цветной след. Еще были зайчики от окон и луж - чаще всего ранней весной или летом после дождя. Герману нравилось их ловить, вестников другого мира: того, в который он не вполне верил, но поверить хотел.
Незадолго до выпуска в приюте решили провести электрическое освещение. Деньги на это дал один из купцов, большой любитель технического прогресса. Лампочки поразили подростка - они были не такими уж яркими, но зато включались простым нажатием кнопки. Володя Крамер - молодой инженер, нанятый на время директором - научил его работать с проводами и батареями. Герман испытал настоящий восторг, в первый раз включив лампу в собранной им самим схеме. Видя такой энтузиазм, Володя после некоторых колебаний предложил Герману работу в мастерской при Императорском техническом училище. Тот был счастлив. Он дневал и ночевал на работе и вскоре стал настоящим специалистом во всем, что касалось электрического освещения. Особенно Герману нравилось работать с прожекторами - они светили ярко, даже ярче, чем солнце, и этим светом можно было управлять.
Когда началась война, Володю мобилизовали на фронт в прожекторный расчет. Герман хотел отправиться вместе с Володей, и его настойчивым просьбам уступили - специалистов не хватало, тут даже слепой пригодится, тем более, доброволец. На войне Герману нравилось, он чувствовал себя нужным человеком. Было и еще одно: юноша впервые жил в мужском обществе, со всеми его интересами и заботами. Разговоры о женщинах будоражили Германа, а тут еще и Володина статуэтка - предмет постоянных шуточек. Достоинства девушки обсуждались во всех деталях, так же как и возможные ее отношения с личным составом прожекторного расчета. Ощупывая статуэтку, Герман силился представить ту, что всех так занимала, но напрасно: воображению не хватало зрительных образов.
Идея появилась внезапно, во время боя: Володя в очередной раз повернул штангу прожектора, и блики от зеркала пронеслись перед глазами Германа. "Это же так просто!" - поразился он. В тот же день под видом профилактики Герман провел несколько опытов, помещая под луч полированные детали разной формы. Его ждало разочарование: иногда светлые пятна обретали структуру, как-то связанную с геометрией деталей, но все равно - угадывать приходилось слишком много. Очевидно, яркости луча не хватало.
Герман знал, как решить проблему.
Вскоре он демобилизовался из армии и вернулся в мастерскую при училище. Герман уговорил Володю на время отдать ему статуэтку: в самом деле, что с ней таскаться по фронтам? Тот особо не возражал - она уже успела ему приесться.
Новый прожектор, сделанный через три месяца, по силе света не уступал лучшим немецким образцам, и военное министерство сразу заказало целую партию. К концу года прожектора Германа стали самыми яркими в мире. Ни одно крупное сражение не обходилось без них, и популярности "воинов света" завидовали даже летчики.
Известность, однако, нисколько не занимала Германа: он поставил себе цель и неуклонно к ней шел, создавая все более мощные прожектора. В министерстве его поддерживали - от нового оружия ждали прорыва в позиционной войне. Но последний проект Германа - световую пушку с огромным четырехметровым зеркалом - инженеры встретили с единодушным скепсисом. "Тепловой поток слишком велик, - говорили ему, - зеркало расплавится или даже взорвется!" Герман возражал, компенсируя недостаток аргументов красноречием.
Решающее заседание комиссии посетил сам Император. После выступлений - Герман в одиночку бился против всех, - Государь подошел к нему, пристально всмотрелся в слепое лицо. Может быть, вот он - тот, которого Всевышний послал во спасение Империи? Слепой мастер, изготовивший чудо-оружие - знак того, что подлинная вера еще не погибла в России...
Император увидел то, что хотел. "С вами Бог", - тихо сказал он и, слегка наклонившись, поцеловал подданного в лоб.
"Проект утвердить", - распорядился Государь.
Когда чертежи, наконец, воплотились в металл и камень, Империя уже рухнула. Керенский носился по фронтам, пытаясь пробудить патриотические чувства перед июньским наступлением. "Воины света" были его главной надеждой - так он сказал Герману в минуту слабости.
Комплекс возвели в пяти километрах от линии фронта. Электростанцию мощностью в полмегаватта разместили на двух нижних этажах, саму пушку поставили на третьем. Герман обещал Керенскому, что луч будет бить на пятьдесят километров.
- Я проверил расчеты, - сказал Володя, - твоя пушка выдержит один бой - и то, если не включать полный накал. На что ты надеешься?
Иногда Герман радовался, что ему не надо смотреть людям в глаза. Он вызвал Володю, заявив в штабе армии, что хочет работать только с ним. Желание протеже Керенского тут же исполнили.
- Мне нужна твоя помощь, - вместо ответа сказал Герман, - я очень на тебя рассчитываю.
- Чем я могу помочь? - Володя хмыкнул. - Ты ведь у нас теперь лучший спец по прожекторам. Если не считать того, что с этим монстром, - он кивнул на огромное зеркало, - ты все же ошибся.
Герман подошел к шкафу возле стены и достал из него статуэтку, блеснувшую в свете лампочки.
- Бог ты мой, ты покрыл ее серебром! - удивился Володя. - Зачем?
Герман прошелся по комнате, не зная, с чего начать. Потом сказал самое важное:
- Я хочу увидеть ее. Думаю, яркости луча хватит, если дать максимальную мощность. Минуту-другую зеркало продержится.
Володя потрясенно уставился на него.
- Ты с ума сошел, - севшим голосом проговорил он, - погубишь ведь пушку. Ты... ты хоть понимаешь, что пойдешь под трибунал?
Герман усмехнулся.
- Да, если выживу. А что до наступления, последнего и решающего... Победа должна быть прежде всего в умах, Володя. Если там ее нет, то на это - он показал на прожектор, - надеяться глупо. Знаешь, сейчас никто никому не верит: генералы - Керенскому, офицеры - генералам, солдаты - офицерам... А без веры наступление обречено, с пушкой или без. Хотя, - хмыкнул он, - если ты на меня донесешь, оно все же начнется. Погибнет, наверное, еще миллион человек.
Володя молчал, не зная, что ответить. Если даже обласканный властью гений говорит так...
- Зачем ты меня вызвал? - наконец, хмуро спросил он.
Герман оживился.
- Вот это другой разговор.
Незадолго до рассвета в прожекторной раздался телефонный звонок. Герман снял трубку, выслушал приказ. Затем подал напряжение на патрон со стержнями. Привычно запахло озоном.
На стойке рядом со штангой, в специальных пазах лежали трафареты. Герман мог узнать любой из них с одного касания. Вот один из первых, еще довольно простой, с Георгием Победоносцем. В первый раз его показали в контрнаступлении подо Львовом весной пятнадцатого. Тогда Польшу удалось удержать - правда, только до сентябрьского восстания в Варшаве. Казанская Божией Матери, сделанная к Брест-Литовской наступательной операции. Говорили, зрелище было фантастическим, и русские войска смяли немецкую оборону в первый же день. Через неделю наступление увязло, и вскоре опять по обе стороны от линии фронта принялись рыть землю. А вот и трафарет Донской Пресвятой Богородицы, освященный на днях. Сегодня ее проекция на облака должна стать сигналом к артподготовке.
Герман, однако, собирался показать совершенно другое.
Низкие облака над линией фронта озарились белым. По воспоминаниям очевидцев, изящный силуэт девушки с кувшином виднелся на редкость четко: повезло с фактурой облаков.
Артподготовка оказалась сорванной - изображение не то, да и держалось оно не больше минуты. Потом облака ярко, как в грозу, полыхнули, свет погас, и все погрузилось в сумрак.
Наступление отложили - сначала на день, потом на два, потом на неделю. В Ставке кипели споры, мнения высказывались противоположные. Сыпались взаимные обвинения в измене. Германа искали, но вяло. Керенский, устав мирить генералов, сбежал от них в Петроград. Верить военным нельзя, уверял он всех и каждого, они сами не знают, что творится у них под носом. Вскоре Керенский выступил в Государственной Думе, предложив начать переговоры с Германией о мире без аннексий.
О так и не начавшемся наступлении благополучно забыли.
Герман очнулся.
Он пошевелился - вроде цел. Левая рука ниже локтя горела - наверное, ожог. Доносились встревоженные голоса, пахло дымом. "В сторону, в сторону, отходите!" - раздался крик, и сразу после послышался нарастающий громкий треск. Германа накрыло удушливой волной. Кашляя, он двинулся прочь от пожара. Под ногами путалась высокая трава - не иначе, как поле через дорогу от пушки.
Герман прошел еще немного и лег на спину. Начиналось теплое июньское утро, под глазами светлело солнце. Он отвернулся - не хотел, чтобы оно ему мешало. Перед мысленным взором роились сияющие образы, один удивительней другого. Их надо было запомнить, во всех деталях, чтобы ничего не упустить. Уцелела ли статуэтка, и, если да, найдет ли ее Володя? Герман очень на это надеялся: тогда можно будет свести воедино впечатления всех органов чувств, а не полагаться только на память. Красива ли эта девушка? Он не знал - с чем было сравнивать? - но в одном не сомневался: она поразительна.
- Здравствуй, девушка с кувшином, - сказал Герман с чувством и громко, во весь голос рассмеялся.