Нам говорили, что они не видят. Нас не видят. Капсулы нашего времени неслись со скоростью выше скорости их мира. Внутри капсулы есть ещё одна, медленно вращающаяся и позволяющая мне и моим спутникам существовать относительно неё, а не того времени, в которое нас несёт капсула.
Потёки света и тени за толстым стеклом. Все цвета радуги скручиваются и разворачиваются стремительно и остаются позади. Или впереди? Едем-то мы в прошлое. Хоть могли бы отправиться, куда угодно. На сто, двести лет вперёд... Дальше, чем на тысячу лет вперёд, компания, однако, не пускает. Плохо исследованная временная зона, большая вероятность мегакатастроф, одним словом, есть риск провалиться в небытие вместе с дорогостоящим оборудованием. Но компания от этого основательно подстраховалась, и, заполняя документы и проходя тесты на психологическую устойчивость, вы должны будете им сообщить адреса ваших явок, то бишь родственников, а компания проверит их платёжеспособность.
- Кто-нибудь знает, когда это закончится? - флегматично спрашивает субтильного вида молодой человек, сидевший справа от меня, и кивает на ржаво-сине-красную мешанину за иллюминатором.
Без особых признаков пола и возраста молодой человек. Может оказаться и девицей. Вполне.
- Инструктор сообщила, что изображение появится на второй час полёта, - подоткнул старомодные очочки мужчина научного вида в твидовой, старомодной же, паре.
- Инструктор - это та голографическая трясогузка что ли, которая трещала в порту? - усмехнулся мужчина в углу, напротив.
Грубо слепленные черты очень смуглого лица, жёсткий взгляд маленьких, глубоко посаженных глаз, шапка седых курчавых волос, скрещенные на груди руки. Скромно, очень скромно, одет. Дорого же ему достался этот полёт - билеты на путешествия во времени не из дешёвых.
- Автогид, - буркнул "учёный" и откинулся с независимым видом на спинку глубокого мягкого кресла.
Уставился в иллюминатор. Не хочет продолжать разговор. С этим собеседником не хочет.
Странная компания подобралась. Не очень могу себе представить, что каждого из них сподвигло отправиться в двадцатый век. К тому же, война... Вот этот тип - узкоплечий, вялый и флегматичный... Должно быть, студент... или, скорее, аспирант.
"Учёный" в твидовом пиджаке и, правда, может оказаться ученым. А мужчина со скрещенными руками... Интересно, что он указал в графе "причина полёта в указанный временной период"? Ищет могилы предков?
- А вы всё молчите, - улыбнулась мне единственная женщина в нашем купе.
На коленях, обтянутых узкими бежевыми брючками, планшет AX, такие позволяют вести профессиональную видео- и фотосъёмку... Не прячет его. Значит, есть разрешение.
Лет тридцать шесть на первый взгляд. Волосы тёмные, хорошие, но ей до них нет дела... потому что на затылке тугая гулечка. Точно из учёных или лингвистов. Такие, с рассеянным взглядом, обычно хорошо учатся и прилежны в науке. Но сегодня, похоже, я всех склонен причислить к клану учёных.
- Я молчун, - улыбнулся я, - извините, если мой ответ вам покажется невежливым.
Она пожала плечами и отвернулась к иллюминатору.
- А вы, я так понимаю, выходить на остановке не собираетесь? - игриво заметил пассажирке "учёный". - Одежда у вас, прямо скажем, не подходящая началу двадцатого века.
- У меня всё с собой, - дама ткнула острым носом коричневой лакированной туфли в спортивную сумку на полу, - эти магазинчики для путешествий во времени очень удобны. А ещё они похожи на секонд-хенды, вы не находите? Куча старомодной одежды, в большинстве случаев мятой.
- А что такое секонд-хенды? - спросил субтильный молодой человек.
- С чужого плеча, - хмыкнул мужчина со скрещенными руками, теперь он вытянул вперёд ноги и перекрестил ещё и их.
Очень закрытый человек. И меня он, пожалуй, интересовал больше всех.
- Всё верно, - кивнула дама в лакированных туфлях, - как только открыли туннели для путешествий во времени, так и появились эти странные магазины. Я так думаю, это ходоки доставляют...
Туннели открылись в шести городах мира. Лондон, Париж, Санкт-Петербург, Пекин, Нью-Йорк, Сидней. Вскоре ждали открытия туннелей в Токио и Рио.
- А кто такие ходоки? - опять спросил субтильный.
Он при этом наклонялся, вытягивал тощую шею и выглядывал на даму из-за меня.
- Сразу чувствуется, что вы очень молоды! То не знаете, это не знаете! - хохотнула дама, оглядывая всю компанию, словно приглашая посмеяться вместе с ней. - Ходоки - это сумасшедшие, которые бродят по прошлому. Они считают, что наше увлечение путешествиями во времени, перегруженные ветки на направления с войнами и катастрофами, а особенно принятый недавно закон о невмешательстве - это признак нашей инфантильности и равнодушия. И знаете, я думаю, они, эти ходоки, таки вмешиваются в него! В прошлое!
Она с победным видом оглядела всех нас.
- С чего вы это взяли, провидица вы наша? - буркнул человек со скрещенными руками. - Вы знаете хоть одного из этих людей?
"Провидицу" бросило в краску. Свекольный румянец пятнами пополз по лицу и шее. Она резко ответила:
- Я слышала одного из них, он выступал у нас на кафедре.
- И он сказал, что ходоки вмешиваются в события не своего времени? - настырно продолжал её оппонент.
- А давайте познакомимся, - произнёс я, чтобы хоть как-то разрядить обстановку, - а то я для себя вас так и окрестил "мужчина со скрещенными руками", теперь вы скрестили ещё и ноги. И как, извините, мне вас называть? - рассмеялся я. - А вас, милая дама, я назвал не иначе, как дама в лакированных туфлях. Итак, меня зовут Серж. Любитель-путешественник.
- Хельга, - подал голос субтильный молодой человек.
Стало быть, девица, и я не ошибся.
- Ваша очередь, дружище, - улыбнулся я оставшемуся пассажиру.
- Аввад, - быстро и отрывисто ответил мужчина.
- Рад знакомству, - наклонил голову я.
Аввад с арабского - "часто возвращающийся, посещающий". Конечно, не всегда нужно ковыряться в таких мелочах, как значение имени. Но это если бы я не знал, что те, кем я интересуюсь, уделяют большое значение этим самым мелочам. О разноязычных значениях слова "ходок" я мог бы уже, наверное, написать небольшой научный труд.
- Конгруэнтно, - собеседник утвердительно прикрыл глаза и с усмешкой добавил: - Я так понимаю, вы намеренно остановили наш диалог с... дамой в лакированных туфлях. Вы, мадам, так и не назвали себя.
Женщина дёрнула подбородком, хмыкнула и сказала:
- Мартина. Журналист. Преподаю. И я точно не нуждаюсь в чьей-либо помощи.
Она раздражённо посмотрела в мою сторону.
- С чего вы взяли, что я вам помогаю? - удивился почти искренне я.
- Кстати, про одежду, - вклинился Люциус, - мне тоже приходила мысль, что одежду в эти магазины доставляют ходоки, ну, или в том числе - ходоки. Но если учесть, что не во все времена были даже просто торговые лавки, то возникает вопрос - как они её добывают в тех временах? Ведь требование приобрести одежду для поездки прописано даже в правилах, особенно, если вы планируете остановку...
- Смотрите! - тихо проговорила Хельга.
Мельтешение красок за стеклом приостановилось. Осталось позади. В иллюминаторе потянулись степи. Я стал торопливо припоминать маршрут поездки, но понимал, что делать это бесполезно - маршрут формируется с учётом всех участвующих. И если они отправляются в одну эпоху, но называют разные местности и года, их распределят по убыванию - если вы едете в прошлое, и, наоборот, по возрастанию - если вам пришло в голову отправиться в будущее.
Степи всё больше напоминали саванну. А когда мимо проплыли деревья, одно из которых было пятнисто-рыжим, я даже кивнул, убедившись в догадке. Пятнисто-рыжее дерево было самым высоким. Оно наклонилось к листве. Дерево закачалось.
- Жираф, - произнёс я в полной тишине. - Теперь их можно увидеть только на фотоснимках в специальной литературе.
Все продолжали молчать, потому что перед иллюминатором мелькнула окровавленная морда хищника. Придерживая лапой и озираясь, он рвал мясо.
- Это волк? - спросила Хельга, не отрываясь от стекла.
Саванна тянулась во все стороны, сколько хватало взгляда. Рыже-коричневое выжженное солнцем пространство, редкие купы деревьев и небо, белёсое от зноя. Я не спускал глаз с Аввада. Только сейчас я понял, что его костюм больше всего подходил для остановки в этом месте. Военный костюм, очень поношенный. Я бы сказал, что такие видел на старых выцветших фотографиях в Одиссее Леттов-Форбека. Восточная Африка. Только не на колонистах немцах, а на туземных солдатах - аскари. Да, очень похоже. Но не буду утверждать...
Аввад встал уже и одёрнул форму.
- Я откланиваюсь, господа, - кивок по-военному.
- А не возьмёте меня с собой? Мне, в общем-то, всё равно, где путешествовать, - обратился я к нему.
- Нет, - отрезал он, - прошу меня извинить.
- Вы очень суровы. Чем я могу вам помешать?
- Ничем. Вы просто со мной не пойдёте.
- Да, бросьте, - буркнул мне Люциус, - зачем вам идти в это пекло? Оставайтесь, я хочу остановиться в Варшаве, скрипичный концерт...
Я сделал вид, что не расслышал его.
Аввад отвернулся и приготовился к выходу. Капсула должна была открыться вот-вот, потому что светился уже зелёный "Out" на панели возле двери.
С шипением открылась дверь. Ходок вышел во внешнюю капсулу. Дверь за ним быстро закрылась. Прошло, как и предупреждает всегда автогид, четыре минуты. Все в купе смотрели на широкую спину Аввада, словно это было очень важно для них. Он стоял неподвижно.
- А ведь это ходок, - проговорила Мартина, - видели, как он вцепился в меня, когда я заговорила про них?
Все молчали. Потом Люциус спросил меня:
- А вы куда направляетесь, если не секрет?
Я посмотрел на него мельком, стараясь не упустить момент, когда закроется внешняя капсула за ходоком.
- Боюсь, что секрет, - ответил я.
Увидел, как замелькал красный "stop". И нажал на сенсорной панели "стоп-кран" - маленькую кнопку под пластиковой крышкой от случайного нажатия.
- О, Боже! - вдавившись в сидение от внезапного торможения, промямлила Мартина.
Люциус и Хельга с интересом следили за мной, но не произнесли ни слова ни когда я, подняв шляпу, сказал:
- Прощайте, господа.
Ни когда я выходил во внешнюю капсулу. Я оглянулся и помахал смотревшим на меня рукой. Мартина, скептически скривившись, покрутила у виска.
Здесь было тихо. И через четыре минуты двери разошлись в разные стороны.
Душное марево и звон насекомых, облепивших враз взмокшее лицо...
В компании говорили нам, что они нас не видят. Однако требовали выходить в иновременные зоны в соответствующей одежде, ведь всегда есть те, кто видит больше, чем другие. Мягкая федора, костюмная коричневая пара и белоснежная рубашка с шёлковым галстуком, туфли на тонкой подошве, которые были на мне сейчас, посреди саванны - это временная аномалия, вредная для психики коренного населения, как нам говорили при отправке...
Выйдя из капсулы, я слышал ещё некоторое время тихий шелест, чуждый для степного марева, в котором оказался. Видел движение длинной вереницы почти прозрачных капсул в еле заметном, похожем на морок, теле временного туннеля. Они должны вернуться сюда же на обратном пути, а вот когда, это известно лишь тому, кто здесь вышел. Он мог прописать возвращение через день или два. Дольше не полагалось находиться в зоне. Об этом особенно предупреждали...
Ходок шёл быстро. Его обувь - ботинки на толстой подошве - были удобнее для ходьбы по саванне, чем мои туфли. Вот он вдруг оглянулся и остановился. Увидел меня. Покачал головой. И, махнув рукой, пошёл опять. Но не старался убежать, и я вскоре догнал его. Он искоса посмотрел и сказал, продолжая идти:
- Наблюдатель?
- Точно, - запыхавшись, ответил я и снял пиджак, чувствуя, что лицо нестерпимо горит от зноя.
- Только тебя мне не хватало, - Аввад раздражённо покачал головой.
- Я не помешаю тебе, если.
- Знаю, - отрывисто бросил ходок, - только вряд ли тебе понравится то, что я собираюсь сделать.
- Что же?
- Остаться здесь навсегда.
Он остановился.
- Вон там... - он не очень определённо махнул на горизонт и посмотрел на меня, - скоро появится группа аскари из патруля Леттов-Форбека. Она будет отступать, взорвав поезд англичан. Там мой друг. Мгоголло тяжело ранят. Его бросят в саванне. Как и всегда, впрочем, - задумчиво добавил ходок, - ибо в саванне с тяжело раненным не уйти от погони. Я останусь с ним... Ты не сможешь мне помешать.
Он достал металлический плоский портсигар. Когда рука ходока нырнула в карман штанов, я невольно приготовился к худшему. И в какое-то мгновение пожалел, что в наше время в наблюдатели готовят лишь болтунов. Нам нельзя вмешиваться, но как, как я могу остановить этого человека?! Его взгляд буравил меня насквозь и смеялся, откровенно смеялся надо мной.
- Не смогу. Я могу лишь попытаться убедить тебя не вмешиваться.
- Пытайся, - растянул губы в язвительной усмешке Аввад, - у тебя восемь минут.
- Что ты хочешь сделать? - я лихорадочно подыскивал слова. - Спасти своего друга? Хорошо! Он будет жить. Это прекрасно. Он будет жить и явит миру нового Гитлера, уничтожившего миллионы людей за несколько лет, или новоиспечённого Барта Левица, на счету которого миллионы душ, умерших в одночасье.
- Известная песня, - Аввад зло сузил глаза и отбросил сломанную папиросу, спрятав портсигар в карман.
- Что ты сделаешь в этом случае?! Пойдёшь убивать своего друга?! Или ограничишься тем, что убьёшь его злодея-сына?
Тёмное лоснящееся от пота лицо ходока приблизилось ко мне:
- Что ты несёшь?! Кто тебя научил этой ерунде? Всегда есть причина и следствие. Если бы удалось предотвратить Первую Мировую войну, не было бы Второй! Не было бы миллионов погибших! Если бы мы потрудились и отправили Барта Левица учиться в какой-нибудь закрытый монастырь, то разве он стал бы известным химиком?!
Покачав головой, я сказал:
- Согласится ли с тобой Барт или его родители? Всегда есть тот, кто не будет согласен с тобой. Ты уверен, что кто-нибудь несогласный не явится к тебе и не поправит твоё существование?! Спросив, а судьи кто? Ты? Я? Кто ещё? Мартина не любит секонд-хенды и ходоков. Пожалуй, я нашёл того, кто исправит твоё существование...
- Ты идиот! - покачал головой ходок. - Ты идиот или хорошо служишь своим хозяевам. Сколько тебе платят, Серж?! Разве можно ставить на одни весы жизнь миллионов и всего лишь судьбу, заметь, судьбу, а не жизнь, одного или нескольких людей?!
- А это, заметь, может быть и моя, и твоя судьба! И самая малость в моей судьбе мне важна! Имей в виду это! - крикнул я, вскинув руку и зло ткнув пальцем в воздух, остановив руку у самого глаза скептически скривившегося Аввада.
Мы кричали, как два идиота, посреди высушенной зноем саванны и не заметили, как поднялся шум. Равномерный, монотонный... из какого-то старого-старого кино - чух-чух-чух-чух... ту-туууу...
Шум, приближавшийся справа, заставил нас обернуться. Длинный гудок паровоза. Состав дымил по саванне. И поезд, скорее всего, британский. Поезд, который должен взорваться.
- Когда туннель откроется?! - крикнул я.
- Не знаю. Я не указал время возвращения! - Аввад не спускал глаз с поезда.
- Значит, через час. Потом ещё через час. А потом через сутки прибытие будет повторено...
- Да что ты заладил!
- Уйдём вместе.
Тот мотнул головой и пошёл.
Шёл он быстро, походкой пружинящей и крепкой, будто всю жизнь по саванне ходил. И жара эта ему нипочём, от которой я плавился и терял силы, кровь бухала в ушах, и темнело в глазах. Следовать вслед за ходоком мне было всё труднее...
И тут саванна, звенящая насекомыми и гремевшая колёсами поезда на стыках, вдруг словно разломилась.
Страшный грохот взрыва будто треснул меня по голове. Рельсы выгнулись дугой и опустились. Поезд, взлетев в воздух, принялся разваливаться на части. Вагоны, двери, колёса... одно из них летело прямо в нас. Я оглушёно думал, что оно летит очень медленно, слишком медленно... Должно ведь всё происходить быстрее...
Темнокожий аскари наклонился надо мной и отёр лицо снятым с ноги чулком...
Я открыл глаза. В капсуле временного туннеля было прохладно. Аввад сидел передо мной, скрестив руки на груди. Больше никого в купе не было. Встретившись со мной взглядом, он сказал:
- Я подумал, что ты будешь против, если я не вмешаюсь.
Я молчал. Долго молчал. Потом улыбнулся:
- Отчего-то помню лишь, как кто-то вытирал меня чулком...
- Мгоголло, - усмехнулся Аввад, - обычай. Только для истинных друзей.
- Истинных друзей, - повторил я, глядя, как потолок медленно вращается надо мной вместе с креслами купе и Аввадом, тошнота подкатывала и отступала в такт этому ритуальному танцу, - но почему ты там вообще оказался, именно в саванне, в начале двадцатого века?
Ходок некоторое время смотрел на меня. То ли решая, стоит ли мне говорить об этом, то ли просто позабыв обо мне. Я уже думал, что не дождусь ответа, когда он заговорил опять:
- Сначала я поехал посмотреть на свою семью, на дом, где я родился. Я рано потерял родителей. Знаешь, у меня замечательный дед, - Аввад очень тепло улыбнулся, странно было видеть это суровое лицо таким, - и мне захотелось увидеть, где он родился и как жил... Дальше, больше. Так я забрался очень далеко. Там шла война, а мой предок оказался аскари. Потом этот бой. И Мгоголло погиб. Львы. Их очень много в этих местах.
- Так Мгоголло это...
- Это мой пра... пра... Бог знает, сколько раз прадед.
- Ты вернёшься?
Наши глаза опять встретились.
- Мы простились. Навсегда.
Радужные пятна крутились в иллюминаторе. Возле ног Аввада стоял высокий рюкзак с вещами. Он их сдаст в секонд-хенд для путешествий во времени. Компания за них хорошо платит. А для ходоков это единственный заработок.
- Почему ты спорил с Мартиной? Разве то, что ты делаешь, это не вмешательство? - глядя в сбесившийся от красок иллюминатор, спросил я.
- Нет. Это неравнодушие, - отрезал он.
Скоро порт. И мы разойдёмся в разные стороны. Я - в больницу, Аввад - не знаю, куда. Но он, наверняка, останется ходоком, а вот мне не быть больше наблюдателем. Потому что с одной стороны, я бы дорого отдал за то, чтобы мою жизнь никто никогда не исправил. А с другой стороны, я был, оказывается, не против, чтобы ходок вмешался...