Я уткнулся в его плечо и плакал. Горечь неминуемого расставания подымалась комом из груди, превращаясь в соленые слезы. Мокрое пятно на рубашке - все, что останется от нашей дружбы.

   За годы, проведенные вместе, он воспитал из меня первоклассного пилота. Теперь пора улетать. Плакать - непрофессионально. В другой раз я бы получил выговор и выслушал долгую нотацию, как нужно управлять эмоциями и гасить чувства, но в то утро он молча обнимал меня, просто давая слезам выйти без остатка.

   Сеятель, как он называл себя, появился в городе в канун столетия слияния лун-близнецов. Обеспеченный горожанин, возрастом ближе к тридцати, с правильными чертами лица и бугрящимися мускулами под складками дорогого костюма - он собирал беспризорников с улиц, давал им жилье, еду и одежду. Мне же - заменил отца.

   - Ким, ты будешь открывать для людей новые миры, - сказал он при первой встрече.

   Я смотрел в его карие, с прищуром, глаза и думал лишь о тепле и защите от страха, что поселился во мне после смерти родителей и года жизни на улице. Спустя шестилетие, когда настало время расстаться, я превратился в другого человека, готового без колебаний вывести челнок с переселенцами за границы нашего мира.

   Все, кого Сеятель подбирал на улицах, рано или поздно попадали в его родовой дом. Старинный особняк с классической колоннадой на фасаде, с множеством просторных залов, оранжереями и большим садом примостился на окраине города. Дальше до самого защитного купола тянулись поля и редкие фермы.

   Вместе со мной в доме собрались еще сорок мальчиков лет одиннадцати-двенадцати. Первое время мы резвились, опьяненные сытостью, теплом и уютом. Учтивые слуги и гувернеры позволяли целыми днями бегать по залам и играть в саду. Но после двух недель безделья свобода сменилась строгими порядками - начались занятия. Нас разбили на группы и к каждой приставили наставника. Неграмотных учили грамоте, грамотных обучали наукам.

   День начинался ранним утром с построения. Сеятель медленно проходил вдоль шеренги, всматриваясь в наши лица. Временами останавливался перед кем-нибудь, клал руку на плечо:

   - Ким, вчера у тебя хорошо получались простые задачи на подобие треугольников, сегодня перейдем к условиям посложнее.

   Или:

   - Иван, нужно закрепить материал о бензольных кольцах. Занеси мне вечером конспект по ароматическим связям.

   Сеятель никого не ругал и старался к каждому найти свой подход. Чего не скажешь о других учителях - они с нами не церемонились. После построения начинался изнурительный кросс вокруг сада, потом - спешный завтрак и пять уроков до обеда. Далее - еще три урока, и до самого ужина - упражнения в гимнастическом зале. В конце дня - индивидуальные задания и самостоятельная работа. К десяти вечера, когда звонили "отбой", едва хватало сил добраться до постели и провалиться в сон без сновидений. А утром все начиналось заново.

   Однажды я сорвался с перекладины и сильно ушиб колено. Лежал на прохладном полу гимнастического зала и думал: "Ну, вот и все. Закончились мои мучения". Но прибежала медсестра - сделала укол, приложила лед, и тренер снова подсадил меня на перекладину.

   Не всем такая жизнь пришлась по нраву. Многие сбегали, прихватив что-нибудь ценное из домашнего интерьера. Через три месяца настало утро, когда на построение вышли всего двенадцать учеников - те, кто научился, как рыбы в воде, плавать в потоке ежедневного распорядка и нашли себя в стремительной гонке за знаниями.

   В тот день изменились и сами занятия. Когда мы вернулись в дом после пробежки, то увидели, что стены главного зала раздвинулись, потолок вздулся и потемнел, а на его округлой поверхности засияли звезды.

   И это не казалось чудом. После знакомства с Сеятелем мы словно попали на сказочную карусель, что день за днем кружила нас все быстрее и быстрее. В то утро каждый получил очки и шлем, похожие на те, что носят пилоты скоростных экипажей. Надев их, мы легли в глубокие кожаные кресла и тут же, без перехода, оказались на бескрайней плоской равнине.

   Потрескавшаяся бурая земля, покрытая редким лишайником, тянулась вдаль насколько хватало взгляда. Солнце поднялось в зенит, превратившись в жаркого слепящего ежа. Лишь там, где на желтом небе проглядывали сблизившиеся серпы лун-близнецов, ровная линия горизонта перетекала в округлый пузырь защитного купола. Внутри виднелся частокол угловатых городских небоскребов.

   В городе есть обычай. Первое путешествие дети совершают к границе мира. Родители привозят ребенка прямо к радужному мерцанию, чтобы малыш потрогал прозрачную упругую стену, убедился в ее надежности и услышал, что никто не знает, как появился купол и жизнь внутри него. Наверное, в те минуты каждый обещает себе, что, когда вырастет, обязательно выйдет наружу и разгадает все тайны мира. Но проходят годы, и мечты угасают. Взрослые, занятые бытом, без необходимости не бывают у купола, порой забывая о самом его существовании.

   Нам же выпало исполнить детские мечты. Мы поднялись над поверхностью планеты и увидели насколько мал обитаемый мир. Купол вмещал сотню тысяч домов, заводы, поля, озера и миллионы людей, но все равно занимал лишь небольшой клочок - точку, отвоеванную у безжизненной бордовой пустыни.

   Путешествия с Сеятелем походили на сонные грезы. Наши тела оставались в креслах, а разум летел к иным планетным системам и звездным скоплениям. Мы прыгали между галактиками, погружались в недра звезд, преследовали кометы. Во многих мирах бурлила жизнь - часто дикая, но иногда встречались люди и реже - негуманоиды.

   Некоторые намного обогнали нас в развитии. Защитные купола их городов разрослись до размеров планеты. В их небе парили летательные аппараты, по океанам плыли корабли, самоходные брички мчались с невероятной скоростью по гладким, словно зеркало, автострадам. Другие миры походили на наш столетия назад - с небольшим куполом, в котором помещался, скорее, поселок, чем город. И они тоже не помнили, как возник их мир.

   Невидимые и вездесущие, мы постигали, как разнообразно и непохоже устроена жизнь. Так Сеятель открыл перед нами дверь в сказку.

   Заботливый, сильный, всезнающий - он стал для меня идеалом. Я выбивался из сил, чтобы выполнить любое его поручение. Хотел быть лучшим. Строил маршруты межзвездных полетов, программировал сложные автоматы и вычислял формулы терраформирования диких планет. Но Сеятель будто не замечал моего усердия и часто повторял:

   - Ким, главное не то, что ты знаешь и умеешь, а то, каким ты вырастешь человеком.

   Потом приказывал:

   - Сегодня будешь помогать своим братьям. Они должны уметь столько же, сколько и ты.

   Братьями он называл учеников, живших в доме. Будто мы большая семья. И хотя все попали к Сеятелю погодками, мне часто приходилось заботиться об остальных. Натаскивать по учебным предметам, поддерживать в трудные минуты. Многие сами просили у меня помощи и совета.

   Временами, когда мы выбирались в город, Сеятель мог назвать нашим братом и любого горожанина:

   - Вы починили вашему брату, мистеру Домбровскому, радиоприемник? Он пригласил нас на обед. Не забудьте о вежливости.

   Домбровский, почти уже старик, держал бакалейную лавку и казался самым зажиточным из тех, с кем нам приходилось общаться. К тому же, он пользовался авторитетом у бедняков. Толстый, с вечно красным носом, сидел весь день за прилавком в окружении посетителей.

   Сеятель помогал многим из бедных районов. Куда бы мы ни приехали, везде нас встречали с радостью. Рядом с ним казалось, что все люди - одна большая семья. Но сам он, если и был нам родственником, то очень дальним. Я понял это на третий год нашего знакомства.

   Однажды я рассматривал альбом фотографий, оставшийся от родителей. С пожелтевших карточек смотрели мои сгинувшие родственники - старики, дети, женщины и мужчины. Все разные и одновременно похожие друг на друга. Внезапно я понял, что мне давно не давало покоя. Каждый слуга и наставник в доме неуловимо - речью, мимикой, жестами - похож на Сеятеля. Будто все люди в доме - это он сам в разных личинах.

   Пораженный своим открытием, я как пьяный вышел из комнаты в коридор. Воздуха не хватало, пришлось идти в сад. У дверей на скамейке курил трубку старый дворецкий - сутулая спина, лицо в глубоких морщинах. Я прошел было мимо, но потом вернулся. Встал перед ним и, заикаясь от волнения, спросил:

   - Ты... ты... Сеятель?

   Старик ответил не сразу. Сначала выпустил струю сизого дыма, потом улыбнулся, обнажив пожелтевшие зубы, и проскрипел:

   - Да, Ким, ты прав.

   - Но как? Зачем?

   - Согласись, было бы странно наполнить дом копиями одного человека.

   Я промолчал. После тысяч миров, что я видел в грезах, принять существование человека, единого во многих лицах, было уже несложно. К тому же, меня тогда увлекала более интересная тайна.

   Оказавшись в доме Сеятеля, я за первый месяц облазил все закоулки - от чердака до котельной. Казалось, ничего нового найти невозможно. Как же я удивился, когда узнал про подземные этажи.

   В то время мы обучались архитектуре. Проектировали конструкции из камня, кирпича и бетона. Мне пришло в голову ради забавы построить трехмерную модель нашего дома. И как бы я не менял расчет, выходило, что в самом его центре здания между залами есть небольшое пустое пространство. Двери туда не было, но через неделю поисков, мне удалось найти секретный замок за шкафом в одном из залов. Еще пара дней ушла на подбор кода. За отъехавшей в сторону частью стены открылись крутые ступени, ведущие вниз.

   В кромешной темноте я спустился на несколько пролетов, нащупал ручку еще одной двери, толкнул и оказался в тускло освещенном зале размерами больше самого дома. Серые стены и такие же пол и потолок. В душном воздухе, пропахшем машинным маслом, стоял низкий гул, будто работают сотни моторов.

   Зал заполняли матовые кубы и сферы. По их поверхности, перемигиваясь, бежали цветные огни индикаторов. Центр помещения от потолка до пола занимала черная цилиндрическая конструкция метров двадцать в обхвате. Ее бугристая поверхность непрерывно колыхалась. Приблизившись, я рассмотрел сплетения множества механизмов. Они без остановки двигались, подчиняясь сложному ритму.

   Я подкрался ближе и оказалось, что черный цилиндр уходит вниз в вертикальную шахту. Шахта, насколько хватает глаз, рассекала другие подземные этажи, и к ним от цилиндра тянулись толстые горизонтальные отростки.

   Сделав круг по своему этажу, я наткнулся на такой же отросток. Он черной стрелой выстреливал из цилиндра и врастал в пол тысячью ответвлений. Они расползались по залу, превращаясь в сеть капилляров. Я опустился на корточки, провел пальцами по ребристой поверхности под ногами и внезапно понял, что весь зал походит на огромный плоский клубень, прикрепленный к такому же огромному корневищу. Дом врастал в землю гигантским корнями, образуя подобия подземных ярусов.

   На другом конце зала я нашел еще одну дверь и лестницу вниз. С тех пор большую часть дня я проводил, как обычно, прокладывая космические маршруты между пышущих радиацией гигантов и тусклых карликов, а вечерами, несмотря на усталость, пробирался в подземелье под домом.

   Раз за разом я старался спускаться все ниже, исследуя каждый этаж от стебля до дальних краев. Там, где клубень касался окружающей породы, стену покрывала сеть капилляров. Их полупрозрачная поверхность вибрировала. Если приглядеться, можно было заметить, как внутри движутся комки почвы и измельченные камни.

   Одни этажи пустовали, а другие, напротив, походили на огромные склады, заполненные контейнерами с одеждой, консервами, коллекциями семян и промасленными деталями механизмов. На некоторых располагались настоящие музеи из предметов быта горожан. Казалось, что экспонаты собирались с момента возникновения города.

   За все время подземных путешествий я не встретил ни одного человека. По залам и коридорам двигались механические тележки и многорукие автоматы, без человеческого участия работали цеха, заполненные станками. Подземелье жило собственной непостижимой жизнью, которая не замирала ни на секунду.

   Однажды я набрел на библиотеку. Своими размерами она превышала все вместе взятые городские библиотеки и книжные магазины, что я видел ранее. Сотни шестиметровых стеллажей с плотными рядами цветных корешков создавали подобие улиц и переулков, по которым изредка шныряли многорукие автоматы. В воздухе стоял сладкий запах старой бумаги. Хотелось взять том побольше, сесть и забыться, листая пожелтевшие страницы.

   Следующий месяц я провел, перебирая увесистые фолианты, пока не наткнулся на несколько стеллажей, заполненных раритетными городскими хрониками разных столетий. Среди них нашлись книги пятисотлетней давности и даже древнее. Редкость, которую не найти ни в одной библиотеке.

   Я бегло просматривал местами выцветший текст, когда взгляд зацепился за нечто знакомое. Мне пришлось унять дрожь, чтобы еще раз прочесть пляшущие перед глазами строки. Триста лет назад некий господин, звавший себя Сеятелем, собирал на улицах города беспризорных. Я начал лихорадочно листать другие тома. Имя Сеятеля упоминалась и сто лет назад, и двести, и четыреста, и пятьсот.

   Ночь пролетела незаметно. Когда на ручных часах пискнул будильник, я не поднялся в дом, а продолжил перебирать книги, находя все новые и новые свидетельства присутствия Сеятеля в городе в давние времена.

   Я надергал из старой беллетристики пустые листы, выложил их на полу, прочертил линию времени и стал кропотливо фиксировать то, что удалось найти в хрониках. Уже через пару часов начала складываться картинка, на которой ясно обозначились волны цикличных событий. Например, в городе пропадали люди. Раз в несколько десятилетий из бедных кварталов исчезали целые семьи. Выходило, что исчезновения случались через шесть лет после очередного появления в городе Сеятеля. Тогда же многие видели небесные знамения, проповедники на улицах вещали, что купол порвался и грядут последние времена.

   Обложившись книгами, я продолжал исследование. Малая стрелка часов пробежала круг. День закончился и снова наступила ночь. Видимо, от усталости я незаметно уснул и очнулся уже на кровати в своей комнате.

   В саду щебетали птицы. Солнечные лучи пробивались сквозь листву и играли яркими зайчиками на стенах и потолке. В памяти всплыл обрывок сна. Садовник в больших сапогах и спецовке идет по саду к свежевскопанной грядке. Лица его не видно. В руках он держит плетеную корзину с семенами. Широкий взмах, и ворох семян летит в жирную черную землю. Садовник поворачивается ко мне и громко произносит:

   - Ты - семя.

   Протягивает пустую корзину и снова говорит:

   - Ты - садовник.

   Я бегу к нему, но не успеваю. Поднимается ветер и гонит туман, фигура садовника пропадает из вида. Там, где он стоял никого нет, только что-то шевелится под ногами. Я наклоняюсь, отгибаю верхний слой почвы и вижу, как толстые белые корни сетью тянутся вглубь земли.

   Поднявшись с кровати, я оделся и вышел в сад. Сеятель ждал под старой цветущей вишней. Я подошел и обнял его.

   - Теперь ты готов, - произнес он и прижал меня к себе.

   Да, я был готов. Тогда, у корней старой вишни сложилась моя новая судьба.

   Вечером Сеятель сам повел меня в подземелье под домом. Лестница не понадобилась. Мы встали в центре главного зала, и тут же под нами очертилась круглая платформа. Она слегка вздрогнула и начала, набирая скорость, опускаться. Замелькали подземные этажи. Я едва успевал отмечать, как много пропустил и не заметил в своих путешествиях.

   Через минуту спуск замедлился, и платформа замерла на краю зала размером в несколько железнодорожных вокзалов. Вместо вагонов и тепловозов его пространство занимали массивные туши двенадцати космических челноков.

   С тех пор прошло еще три года. Я научился управлять челноком, безошибочно прокладывать курс между звездами и маневрировать в атмосфере разных типов планет. Космос стал новым домом, а прежняя жизнь превратилась в смутное воспоминание. Я словно родился заново. Осталась лишь тонкая пуповина между мной и Сеятелем, но и она вскоре оборвалась.

   Утро старта выдалось ясным. Мы с Сеятелем стояли на балконе дома, глядя как восходящее солнце растворяет туман. Я плакал, словно ребенок, не сдерживая слезы. Мне предстояло расстаться с самым родным в моей жизни человеком.

   Когда слезы закончились, я развернулся и, не оборачиваясь, побрел в главный зал. Круглая платформа понесла меня к челноку. Как только я вошел в рубку, на мониторах началась трансляция с атмосферных дронов. По моей команде дом, словно сборная игрушка, сложил крышу и стены, а на его месте обнажился провал стартовой шахты. Челнок медленно выплыл из темноты и взмыл в небо, оставляя белую облачную колею. Из кресла пилота я успел увидеть, как затягивается черный зев, а на его месте снова встают стены дома.

   Со стороны челнок напоминает рыбу. Обтекатели будто плавники опоясывают корпус. Спереди - широкий глаз навигационной рубки, сзади - стреловидный хвост силовой установки. Полимерную обшивку, словно хребет, держит металлический каркас. Внутри него тянутся нити искусственного разума челнока. В толстых боках рыбы умещаются грузовой отсек и просторный салон с капсулами для двух сотен переселенцев.

   Всю ночь перед взлетом к дому подъезжали самоходные брички. Мужчины и женщины, держа за руки детей, сходили с подножек на влажную от росы траву сада. Освещая дорогу фонариками, они толпились между деревьями, так что вскоре сад наполнился огнями, словно налетела стая гигантских светлячков.

   Перед рассветом люди выстроились в колонну и пошли к челноку по туннелю, открывшемуся под домом. Грузно ступая, впереди процессии шел господин Домбровский. Он остановился, поравнявшись с Сеятелем, стоявшим у входа. На их лица упал луч фонаря, и мне привиделись слезы, текущие из глаз бакалейщика. Он будто хотел встать на колени, но Сеятель его удержал. Они порывисто обнялись, Домбровский присоединился к колонне и скоро затерялся среди других горожан, спешащих к новой жизни.

   Рабочие автоматы заполнили грузовые отсеки контейнерами с оборудованием, полуфабрикатами, одеждой, биоплазмой и репродукционными модулями. Спустя час челнок покинул атмосферу планеты. Я отдал команду, и две сотни сердец стали биться реже, погрузившись в искусственный сон. Мой разум потянулся к разуму челнока. Установился контакт, и мы прыгнули в слепящую звездную бездну.

  * * *

   Для переселенцев прошло мгновение, для меня - три долгих года, проведенных за выстраиванием маршрута к подходящей экзопланете. На ее поверхности виднелись два континента, разделенных океаном. Плоские равнины, покрытые скудной растительностью - идеальные условия для развития новой человеческой цивилизации. Но ошибиться нельзя. Я несколько суток висел на орбите, рассчитывая координаты посадки.

   Спускаясь, челнок поднял вихрь на зеленом ковре низкорослого леса. Корпус корабля глубоко вошел в рыхлый грунт. Увы, местной флоре в радиусе ста километров суждено погибнуть уже в ходе первого цикла терраформирования.

   Я склонился над приборной панелью и вручную ввел несколько команд. С новой силой заработал реактор, загудели турбины. Корпус задрожал. Челнок распался на части, и они тут же собрались в бугристый конус, уходящий вершиной в землю. В мою кожу впились тысячи прозрачных нитей. Мой разум слился с разумом челнока, начиная мучительную трансформацию. Мир исчез в темноте, чтобы после ярко вспыхнуть преображенным.

   Я обрел новое тело. У меня тысячи рук. Они множатся и тянутся, вгрызаясь в толщу земли, ищут и находят. Тысячью ртов пьют из почвы живительные соки. Я расту, сплетая подземные ярусы и этажи. В моих руках миллионы силовых нитей, способных вдохнуть жизнь в любую форму. Я будто герой из легенд - един во многих лицах.

   Последним аккордом над местом посадки поднялся цветок защитного купола. Он рос, пока не достиг границ будущего поселения. Следом запустилась биоочистка и процесс воссоздания климата.

   Через год новый дом будет готов. Проснутся переселенцы, забыв, кто они и откуда. Построят поселок и заживут так, как мечтали. Когда-нибудь поселок превратится в город, и тогда настанет мое время. Я соберу челноки и отберу семена. Я открою пути для новой жизни.

   Я - семя. Я - садовник. Я - Сеятель.