В доме у моего прадеда хранилась рассохшаяся книга с выцветшими буквами, но хорошо сохранившейся обложкой из кожи дракона. Помню запах рыбного клея и пыльной бумаги, хрупкой и ненадежной на ощупь. Прадед не разрешал брать ее в руки, ветхие страницы могли рассыпаться в любой момент. Раз в год он доставал свое сокровище из сундука и осторожно сдувал пыль с обложки. Никак не хотел он с этой книгой расставаться, надеялся, что молодежь образумится и начнет интересовать прошлым. Не дождался - умер в прошлом году, как раз перед появлением трехногой.
Она и раньше приходила в наши края, только на глаза никому не попадалась. Посидит в том овражке, где ее мать похоронена, поплачет и уйдет незамеченной, а теперь вдруг решила наведаться в деревню, да еще и остаться здесь. Кому она нужна? Волосы серебром подернуты, будто паутинка блестящая сверху накинута, улыбается, как блаженная, а глаза жесткие, злые. И язык поганый. Ничего хорошо не предсказала. На то она и ведьма, чтобы нести всякую жуть. Многим сразу же загорелось пристукнуть ее или накормить досыта. Пусть и лягушками, другого угощения для нее нет. Позубоскалили и разошлись по домам. Про конец света я еще от прадеда слышал, да мало ли что старый говорил. Теперь уж не спросишь. Он был из долгожителей. Перед самой смертью собрал все ракушки, на которых вырезал слова для потомков, и поджег на огороде. Целую бутыль спирта извел, которую берег на черный день. Мог бы и просто сломать, растоптать эти ракушки. Нет, надо обязательно выпендриться, показать какой он герой.
- Да гори оно все синим пламенем, - кричал прадед, - кому здесь нужны мои послания?
Когда костер прогорел, прадед обмяк весь, успокоился и отошел в мир духов, в своей домовине, которую приготовил заранее.
Темные очки, с которыми он никогда не расставался, я оставил для себя, на всякий случай. Вдруг пригодятся. Вместо очков сунул туда эту чертову книгу. Какая ей разница, где лежать, в сундуке или в домовине.
Трехногая поселилась в пустой избе на окраине деревни, там еще бабка Василика жила, лечившая народ от всяких хворей. Когда-то колесила она по округе на тележке, а как тележка сломалась, стала дома принимать больных. Со временем и сама стала как просроченная пилюля - рассыпалась от старости, как и прадед. И осталось ее избушка сиротой, никому не приглянулась из местных. Если бы не ведьма - дом развалился бы в ближайшее время.
Она и крышу починила с помощью своей магии, крыльцо, дверь. Уж не знаю, как у нее получилось - нам бы всей деревней тут на месяц работы, а ей раз плюнуть получается, за неделю управилась, даже огород умудрилась посадить. Правда, не овощи выросли у нее, а сорные травы.
По ночам к ней наведывалась, по слухам, крылама, кусала за воспаленные веки зевак, но напрасно мучили они себя бессонницей - ничего не узнали: кто и зачем прилетал к трехногой ведьме. Слышали, как кричал кто-то около смотровой вышки, хлопал крыльями. То ли ветер полоскал наверху флаг, то ли какая-нибудь морская нежить повадилась лакомиться сушеной воблой. Кто будет разбираться? Надо готовиться к сезону, не до праздного любопытства, тем более, что ведьма никого не беспокоила, жила тихо.
Для меня этот эпизод с трехногой прошел мимо, не затронул за живое. Не до того было. Одиноко после смерти прадеда, тоскливо на душе. Не мог найти себе спокойного дела, маялся как неприкаянный, за что не брался - все валилось из рук. Случайно зацепился за старые легенды - отвлекся на время. Не знал, что сохранилось столько историй о Бродячей Искре, многие с непредсказуемым финалом. Мой отец, например, много лет гонялся за его тенью по всей империи, но так и не встретил, а чьи-то пути пересекались... и не один раз. Есть о чем подумать и поразмышлять на досуге. Раньше меня не интересовало это..
Я мастерил из глины разные фигурки зверушек и птиц, и не только из глины, из сушеных водорослей, из рыбных косточек, из ракушек, а теперь захотелось вылепить человеческую фигуру. Два вечера просидел и не зря. Сам удивился результату, может, немного переборщил с пропорциями, но ничего, набью руку. Говорят, в больших городах гончары неплохо зарабатывают. Вот бы и мне туда устроиться.
- Ишь чего захотел, Варунька, - заговорил во мне умерший прадед, - бросить нажитое честным трудом имущество, дом оставить, огород, предков. Кто будет за могилками ухаживать? Дядя? Еще и книгу драгоценную засунул в домовину. Тебя об этом просили? Нет. В сундуке она триста лет пролежала и целехонька, а в земле и года не протянет - превратится в труху. Иди, давай, откапывай, правнучек. И запомни, сундук - вещь водонепроницаемая, сделанная на века, там и храни. Не мудрствуй, и лишнего не болтай. Целее будешь. Буду присматривать за тобой. Конец связи.
Я даже вспотел от неожиданности и порезал щеку, потому как заговорил прадед чуть не в отхожем месте. Рядом с рукомойником, пока я брился перед ручным зеркальцем. Нашел местечко. Причем, впервые, после своей смерти, а грозился каждый день о себе напоминать, если не буду ставить по воскресеньям свечку перед его образом. Учил, как надо свечку визуализировать, как образ перед глазами оживлять. Как вытянуть его за петельку из недр памяти. Каждый день тренировались. Может, я чего пропустил тогда и не понял некоторых моментов, потому и не смог расшифровать идущие из потустороннего мира сигналы. Не знаю, только раньше я его не слышал, ни внутри себя, ни снаружи, и вот проклюнулся, наконец, озадачил правнука. Да в курсе я, что он не был настоящим магом, и не мог сотворить огненную бабочку в закрытой ладошке, но зажечь в груди усталого путника живой огонек или разгадать сон - ему не составляло труда. Одним словом - блоГер! Старики, к которым я подходил на берегу, отзывались о нем с уважением. Некоторые еще помнили его телепатические репортажи, когда они были не запрещены законом и транслировались свободно, за чисто символическую плату в каждую голову. Оказывается, у моего прадеда было до миллиона подписчиков, и некоторые передачи его помнят до сих пор. Не верю я в эти мысленные репортажи. Похоже на бред, но все равно приятно, когда о твоем предке хорошие слова говорят, пусть и ничего не значащие теперь, общие фразы. Главное, что не забыли - это важно. Чего, собственно, он и добивался всегда - остаться как заноза в чьей-нибудь памяти.
Про бутыль со спиртом и про книгу промолчал, не обмолвился, про напутствие, что передал покойный, тоже не заикнулся. Зачем старикам знать про какую-то свечку перед воскресшим образом. Это личное, касается только меня и прадеда.
Раскапывать могилу не стал, на кой черт мне его книга сдалась, все помыслы были о большом городе. Сначала грузчиком поработать в порту, потом пристроиться в какой-нибудь театр, хоть подметальщиком... я на все согласен, лишь бы вырваться из этой мокрой дыры. Мой прадед изнывал здесь от скуки всю жизнь, но я не намерен повторить его путь. Он бы, конечно, высмеял мои планы и отговорил бы ехать в город, но сейчас его дух молчал, и я был свободен в выборе.
Последние две недели перед отъездом провел как в лихорадке: носился будто заводная игрушка по всей деревне. Торопился. Уже и с перевозчиком договорился о цене, и день был назначен и все приготовлено заранее, и вот на тебе - заболел. Не выдержал натиска высокой температуры или высокого темпа жизни, как сказал бы прадед. Слег, короче и обозлился на весь мир, даже соседку прогнал, не дал напоить себя горячим отваром. Совсем одичал, изнывая от жара. Никого не хотел видеть. Провалялся где-то дней десять, не помню точно, все перемешалось в голове, видения, образы ... мура всякая.
Я понимал, что со мной происходит что-то нехорошее и надо как-то бороться, вернуться к нормальной жизни, но как это сделать? Ни желания, ни сил не было. Будто сглазили меня или опоили какой-то дрянью.
Тем временем, процент сырости в моем жилище с каждым днем увеличивался. Вместо положенных по нормативам сорока процентов, он поднялся до семидесяти пяти и угрожал дойти до критической отметки в девяносто. Прибор на двери не врал. Каменные стены дома покрылись зеленой плесенью, земляной пол стал рыхлым и неприятным, как болотная кашица, а запотевшие окна не пропускали свет. Я и сам чувствовал, как прибывающая с каждым днем влага, набухавшая вокруг, будто дрожжевое тесто, проникала во внутренности, заполняя легкие отвратительной жидкостью. Становилось трудно дышать. Я задыхался.
Не знаю, сколько времени протянул бы в таком незавидном положении, если бы не трехногая. Она и вытащила из этой трясины. Отпоила целебными травами, отчитала заговорами, отогнала прочь обнаглевшую сырость, вымела ее за порог душистым веником из полыни. Переодела в сухое тряпье латаное, еще бабушкой чиненое, волосы спутанные расчесала гребнем, помогла свечку мысленно зажечь перед потухшим образом прадеда.
- Запас прочности не зависит от состояния организма и возраста, он зависит от состояния духа, - напомнил прадед, - потому и погиб твой отец, что потерял веру в себя, ослаб духом, запутался между реальностью и вымыслом... Не надо думать о деньгах, о славе, надо мыслить о высоком, как блоГеры, понял меня, пацан?
- Понял.
- Ну, вот и славненько, - погладила меня по голове трехногая, - вспомнил, наконец, про прадеда, не то он каждую ночь снился, умолял помочь тебе одолеть болезнь, поставить на ноги. Теперь, когда связь между тобой и умершим прадедом восстановлена, я ухожу. Не отнекивайся, сделай, что просил, уважь духа. Его кровь в твоих жилах течет... вижу. Рыженький, как и прадед. Весь в веснушках...
Я попытался подняться, но не смог - голова была слишком тяжелая, дурная какая-то.
- Ты пока не вставай, лежи, я тебе пичужку вместо забавы оставлю, как выздоровеешь, она сама вернется в мой дом.
И выпустила из рукава платья пушистый комочек, маленький, с детский кулачок будет. Расправила пигалица на столе крылышки и зажурчала как ручеек: чвирк-чвирк, так бы и слушал ее целый день, как славно она выводила клювиком эту мелодию. Но быстро устал, сморило после болезни, не смог продержаться и пяти минут. Прикрыл усталые веки и погрузился в дрему, не заметил, как подполз к певунье водяной паук-чернокнижник, раскинул перед красавицей паутину... но шустрая оказалась птичка - клюнула его в хрустящую спинку и проглотила сразу же... Я даже не успел опомниться...
- Хороший знак, - улыбнулась трехногая, - все наладится.
Приподняла юбку, чтобы перешагнуть высокий порог, и я увидел ноги: одна костяная, как протез, с мягким наконечником на конце, чтобы не стучал по мостовой, и две нормальные, в туфельках из кожи морской коровы.
Трехногая погрозила мне пальцем: не балуй!
Я и отвернулся, покраснев как рак.
***
Когда оклемался, наведался к своей спасительнице домой, чтобы отблагодарить за помощь. У нас в деревне так заведено: человек должен выбрать сам, что ему милее, какая благодарность: доброе отношение или купюры с радугой. Мне кажется, обычай с выбором благодарностей сейчас устарел, и многие не соблюдают его, но другого ничего не придумали взамен. Помню, как у прадеда хранились императорские купюры крупного номинала, и все эти сверкающие банкноты он потратил на домовину. Из цельного ствола кедра выстрогал гроб, еще и просмолил, как настоящую лодку, чтобы сырость туда не проникла раньше времени. Это притом, что в нашей округе никакого леса и в помине нет, весь лес привозной, с материка. Вот и представьте, какой он самодур был - ничего родному правнуку не оставил, все спустил. Ладно, проехали. Я сделал, что он просил. Бумажную книгу вытащил из домовины и убрал в сундучок, сундучок в рюкзачок, рюкзачок в бардачок... Надеюсь, теперь его дух не превратится в навь и мне не понадобиться чугайстер, специалист по уничтожению навей.
- Не переживай, Варунька, - отозвался в моей голове прадед, - я все продумал заранее. Никто не сможет превратить меня в навь, даже если сильно захочет.
- А трехногая, ты же до нее достучался как-то, пусть и во сне.
- Я тебе потом объясню. Это особый случай.
- Да, ладно не оправдывайся, понятно, что симпатия. Она или есть к человеку, или ее нет.
- Пусть будет симпатия. Не противоречит истине.
Трехногая встретила меня радушно: стол накрыла в опрятной горнице, занавесочки на окнах, скатерть, циновки на пороге, ожерелья из мелких ракушек над потолком висят - все как у людей. Оладушек испекла рисовых, икру лососевую поставила, не пожалела для гостя. Серебряную паутину в волосах прикрыла нарядным шарфом, светится вся, глаза добрые...
- Никаких благодарностей от тебя не приму. Мы с твоим прадедом много лет одним и тем же делом занимались, так что ты, мне теперь как родственник, понимаешь?
- Так ты из блоГеров что ли? - удивился я.
- Из блоГеров, Варунька. Объясняли людям, что и как устроено на самом деле, все эти магические фокусы и заклинания, в чем заключается обман. Не сидели сложа руки, действовали... освещали события. Когда эти маги пришли к власти, твоего прадеда выслали сюда на вечное поселение, а меня на зооферму отправили, выращивать из драконьих яиц змейсих.
- Так к тебе змейсиха прилетала по ночам, не крылама?
- Змейсиха Лаза, моя любимица. Я ей готовлю иногда лакомства. Змейсихи обожают сосать вареный сахар. Добавляю туда несколько приправ для вкуса: имбирь и мяту. Не хочу все секреты раскрывать, - улыбнулась трехногая, - Лаза и поднимет тебя наверх, в город мастеров. Ты теперь легкий стал после болезни. Ей будет не в тягость. Как управлять змейсихой я тебя научу - это не сложно освоить. Сам в город мастеров не суйся - стражники не пропустят, еще и подзатыльников наподдают в придачу, если заартачишься, а то и в тюрьму отправят. Думай, прежде чем что-то предпринять...
Ночь тогда выдалась ясная, звездная, никакого дополнительного освещения не потребовалось, все было и так хорошо видно. Змейсиха Лаза оказалась покладистой тварью и не фыркала на мой запах, приняла сразу. Видимо, трехногая заранее позаботилась об узнавании и давала понюхать что-нибудь из одежды, потому она и не дергалась, и я вскарабкался на ее спину спокойно, не спеша.
От страха я тут же закрыл глаза и чуть не выпустил из рук поводья, ощутив за несколько минут странное чувство: будто выскользнул из себя наружу. Я как будто парил над уснувшей Вселенной, а за спиной выросли собственные крылья. Такого со мною еще не случалось. Мы покружили несколько минут над сонным морем, то опускаясь до самой воды, то взмывая вверх, и холодные капли оседали на моей коже искрящимся бисером. Змейсиха Лаза как будто заигрывала с морем, вызывая его на ответные действия, но оно не откликнулось и продолжало спать. Волны спокойно набегали друг друга, складываясь в четкие и ясные узоры, будто цветные стеклышки в детском калейдоскопе. В глазах рябило - рисунок волн менялся слишком быстро, чтобы запомнить. Потом мы спустились в подземную пещеру и неожиданно нырнули вниз. Я был не готов к погружению. Судорожным и совершенно непроизвольным движением выдернул змейсиху назад.
- Неплохо, - похвалила трехногая, - ты хорошо чувствуешь ситуацию. Думаю, что пару занятий будет достаточно для обучения.
Я не стал спорить, ей виднее. Отпустив змейсиху в свободное плавание (рядом с домом нельзя - узнали бы местные), мы поднялись по ступенькам вверх, на пристань.
- Письмо не забудь к старику Вило, будешь у него обучаться кукольному мастерству.
Я чуть не подпрыгнул от радости. Надо же, к самому мастеру Вило в ученики, и не думал об этом, ну может быть совсем чуть-чуть, самую капельку... да хоть бы одним глазком посмотреть, ведь кто такой Вило и кто такой я, нищеброд какой-то, без роду и племени...
- Осторожней, - погрозила пальцем трехногая, - никогда не забывай о своем прадеде. Он ведь не простой человек был. Голос эпохи! Понимаешь! Его репортажи звучали во всех уголках нашей империи. Ты только представь масштаб его деятельности, аудитории, а какие были отзывы... какие девушки... миллион подписчиков...
Когда она стала защищать прадеда, ее лицо будто преобразилось, как засохшая роза на подоконнике расцвела вдруг по мановению волшебной палочки. Невероятное преображение. Мне бы остановится, заткнуть свой поганый рот, но нет... плевал я на ее жаркое признание... и на весь этот пафосный монолог... у меня ведь тоже засвербило в одном месте.
- Да слышал я об этом миллионе, пустое. Каждый третий старик в нашей деревне из бывших блоГеров, и что? Абсолютные развалины. Их время давно прошло. Никому они не интересны, всем наплевать на их засаленные истории, а кукольник Вило - настоящая звезда. Его куклами восхищается вся империя. Каждый пацан в деревне мечтает податься к нему в ученики.
- Завтра продолжим наш спор, хорошо, - остановила меня трехногая.
Я удивился внезапной перемене. Только что светилась вся как солнышко изнутри и вот на тебе, набежала тучка... тусклый, надтреснутый голос...
- Запомнил, как змейсиху вызывать из грота?
- Да.
И больше мы с ней никогда не виделись. Будто сквозь землю провалилась. Ни записки, что обещала написать кукольнику, ни напутствия, ничего не оставила, я добросовестно обыскал, каждый уголок ее дома. Сырость до восьмидесяти пяти процентов. Критическая отметка. Прибор на стене не будет врать. Находится в помещении было опасно. Я не растерялся, не сник и не мучился от угрызений совести. Хлопнул разбухшей от сырости дверью и вышел на улицу.
Если честно, меня не удивило внезапное исчезновение. Наверное, внутренне я был готов к такому повороту событий и поэтому остался равнодушным. Не прикипел душой, как к прадеду... Угостить вкусненьким, заштопать прохудившуюся одежонку, вымыть посуду, погладить по головке - такие телячьи нежности не для меня.
Я давно привык полагаться только на себя. Это под конец жизни прадед стал обращать на меня внимание и пытался чему-то научить, но было время, когда не замечал в упор. Его не заботило, что я ел, пил, с какими пацанами общался, чем вообще занимался целый день. Моего прадеда интересовала только одна идея: передача мысли на расстояние, и все, что связано с блоГерской деятельностью и ее запретом. До самой смерти он надеялся, что власть магов когда-нибудь ослабнет, и настоящие блоГеры выйдут из подполья. Себя он, разумеется, причислял к настоящим блоГерам, не халтурщикам. В последние дни он зациклился на радиусе в сорок пять километров. И я под его мудрым руководством должен был преодолеть этот порог. Десять километров я еще освоил с грехом пополам, но цифра в сорок пять оказалась неподъемной. Видимо, скудных знаний, что сохранились в памяти прадеда, было недостаточно, чтобы научить правнука блоГерскому искусству, или не хватило усидчивости... не знаю... если честно, я не горел желанием стать блоГером...
***
Тем не менее, управлять змейсихой я научился быстро, она подчинялась без промедления, читая мысленные посылы, причем нисколько не искажала суть, а понимала правильно. И это порадовало. Значит, прадедовы уроки по телепатии прошли не зря.
Мы улетели на рассвете. Без любопытных глаз. Я не хотел, чтобы нас видели местные. Подкинул деревенским зевакам историю о погибшем волке трехногой. Пусть развлекаются. Транслировал напрямую, из головы в голову, без визуальной картинки и музыкального сопровождения. С этим у меня пока проблемы - не получается вставить.
Про мысленного волка рассказывала сама трехногая, когда мы сидели у нее в домике и пили чай с рисовыми лепешками. До этого я не подозревал о его существовании. Оказалось, что мысленный волк - это зверь искуситель, он может проникнуть в любую душу и принуждать ее к поиску некой жемчужины в куче отбросов - без возможности видеть, что драгоценность уже унес кто-то другой. Трехногую саму долгое время мучил такой волк, и боролась она с ним вслепую, на ощупь, не зная, что эта самодеятельность чревата пагубными последствиями, в первую очередь, для нее самой. Человеческое сознание ведь не в состоянии выдержать присутствие инородного разума, обязательно произойдет сбой, и ты потихонечку станешь сходить с ума, не замечая этого, и вот тогда мысленный волк может захватить всю душу целиком, как какой-нибудь паразит или червь ( с точки зрения лекаря).
Трехногая извела мысленного волка чарами. Сначала она заманила его в кокон, который сплела из своих волос и крови, добавив туда веточки волчьей ягоды и связав все одним ритмом - песней танцующего вокруг костра духа, призывающего других духов погрузиться в печальную историю о потере девственности. И, мысленный волк, охваченный страстным желанием присоединиться к слушателям, неоправданно близко приблизился к кокону, источавшему диковинный аромат похоти и пикантных подробностей. Трехногая попыталась высосать из него жизненную силу, но никакой силы внутри волка не оказалось. Пустая оболочка. К тому же, кокон не смог удержать зверя. Волк слишком изворотлив и умен. Он сумел перегрызть все магические ловушки и выбраться на свободу, а когда он снова вернулся к трехногой, то общался уже развязнее и агрессивнее чем раньше. Стал изводить пустыми умствованиями, склоняя трехногую к суициду. Нужно было найти другое решение, надежнее, чем кокон. И она придумала костяной костыль. Его выточил мой прадед из тазобедренного сустава морской коровы, который он выменял у одного рыбака в обмен на эротический репортаж с сайз-акулами. Трехногая освятила костыль кровью умершего своей смертью дракона и прочитала несколько заклинаний. Она выбрала самые сильные из известных текстов, которые выгоняли из человека любую хворь, вплоть до сглаза или порчи. Когда мысленный волк продолжил искушение, предлагая трехногой отправится с ним в "врайские кущи", то есть обкурится дури, она огрела его костяной ногой с такой силой, что пустой череп мысленного волка раскололся надвое. Одну половинку черепа она засунула в горящую печь, вторую половину искрошила в порошок, который развеяла потом в полнолуние над морем. Казалось бы, аура страха, нависшая над душой, была разорвана, и можно вздохнуть свободно, но нет. План не сработал. Нога как будто приросла к телу, и молодая женщина навсегда осталась трехногой и хромой. Видимо, это была плата за колдовские услуги. Не просто так помогали духи, которые она вызвала через огонь и танец. Все имеет цену, и иногда цена становится непосильной или просто в тягость. С прадедом они расстались по той же причине, по причине испорченной фигуры, то есть хромоты, шучу. Точно не знаю.
То, что я озвучил эту историю и вынес ее на суд слушателей, не говорит о предательстве и какой-то вине перед трехногой. Я не обещал хранить молчание, она и не просила, так что я ничем не связан - никакими клятвами. Могу вещать сколько угодно. Вдруг кого-то тоже посетит мысленный волк. Привяжется, и попробуй, отвяжись от него, если не знаешь как. Костяная нога не панацея от бед, но возможно, кому-нибудь эта идея и пригодится.
Стоп, ролик о костяной ноге набрал почти пятьсот лайков. Я однозначно иду по стопам прадеда. Надо же.
- Поскольку мысленные репортажи запрещены законом, будь осторожен, когда выходишь в эфир, - проклюнулся в голове прадед, - главное, не сиди на одном месте, двигайся. Тогда тебя будет труднее вычислить.
Не ожидал! Две тысячи подписчиков!
Змейсиха Лаза отреагировала на мое возбуждение неоднозначно - чуть не выкинула из седла. Видимо, моя чрезмерная активность мешала ее свободному перемещению, и она захотела меня проучить. Мол, знай свое место, Варунька. Ладно, проехали, мы уже почти на месте. Вот он, этот тихий заливчик между двумя островами.
С берега тянуло запахом тины, а пропитанные морской солью водоросли колыхались от легкого бриза. Дышалось легко. Такой сырости, как в деревне, не чувствовалось. В глазах сильно рябило от игры света и линий, пришлось доставать из кармана темные очки, чтобы не ослепнуть. Множество птиц и летающих рыб кружилось рядом с идущей на посадку Лазой. Она осторожно сделала два круга и стала медленно снижаться, не задев мощным хвостом никого из этих крылатых существ. Ювелирная посадка.
Сквозь густые заросли у причала я увидел подводный грот. Там, в глубине грота, стояло испуганное стадо кальмаров, сбившихся в пышную белую массу, как белковый крем. Отвесно уходящая вниз подводная часть стены, обросшая голубоватым мхом, излучала слабое свечение. Рядом тянулись каменные ступеньки, скользкие от воды и тины.
Змейсиха притормозила, и я неуклюже сполз с ее мокрой спины. Сундучок с книгой и поделки из глины оттягивали плечи, немного мутило и покачивало из стороны в сторону.
Мы распрощались с Лазой на хорошей ноте. Я отблагодарил ее за полет леденцами, которые заранее сварил сам, по рецепту трехногой. Не думаю, чтобы она почувствовала разницу, между моим лакомством и лакомством трехногой. По крайней мере, причмокивала с большим удовольствием. Видимо, угодил со вкусом.
Следуя начертанным на стене указателям, я поймал себя на мысли, что постоянно возвращаюсь к идее о подчинении времени и пространства, о котором толковал прадед. Он мечтал соединить эти два понятия в одно целое и управлять ими изнутри, через сон, но безжалостное время, отпущенное судьбой, внесло свои поправки. Бракованные репортажи, зависшие в облаке, вдруг самостоятельно переместились в другое пространство и растворились как сахар в стакане воды. Странное исчезновение. Я проверял, в облаке их нет, но ведь мой прадед хотел вернуть черновики в исходную точку, и поработать с ними еще. - Там должно сохраниться зерно истины, из него может вырасти птенец, он обязательно вылупиться из скорлупы, а мы, как повивальная бабка, понятно?
Понятно, что эти невостребованные почеркухи убрали по просьбе магов или самого императора. К чему им болтаться в поднебесной...
А вот почему нашим правителям не выгодно продвигать новые идеи, непонятно. Мы, что, тут навеки должны застыть в этом средневековье и никакого прогресса? " Ведь люди пришли в этот мир, чтобы расширить его границы" не так ли?
Когда я добрался до дома кукольника, мне расхотелось поступать в ученики, да он бы и не взял без записки трехногой, у него есть среди кого выбирать - вон сколько желающих. Человек десять уже толклись у ворот мастера, переминаясь с ноги на ногу в ожидании назначенного часа. Раньше я не сомневался, что он возьмет меня без рекомендации, что по достоинству оценит мои таланты... И я в это верил, идиот... Достав из заплечного мешка глиняные игрушки, вдруг поразился их убожеству. Меня как будто осенило, я посмотрел на свои поделки как бы со стороны. Здешнее освещение не скрывало мелких недочетов в работе. Нарушенные пропорции и грубость исполнения - все кричало о неумелости и неуклюжести. Мне стало стыдно за наглость. Как я не постеснялся прийти сюда. Хорошо, что-то остановило, пусть и на пороге, но ведь не перешагнул же, опомнился... А ведь трехногая будто предвидела о моем прозрении - не оставила обещанной записки к мастеру. Какая мудрая женщина.
Я спустился по скользким ступенькам снова к воде и вывалив свои игрушки в море. Некоторые сразу же разбились, ударившись об каменное дно гавани. Подплывшие к останкам моих "шедевров" рыбы жадно обнюхивали их, в надежде найти там уснувшего червячка. Я покрошил им засохшую булку, завалявшуюся в кармане. Они жадно набросились на хлеб. Из глаз потекли скопившиеся в горле слезы, я всхлипывал как ребенок, обгадившийся в штаны. Мне было больно смотреть на этот прекрасный мир, который позволил почувствовать свою ущербность и не совершить ничего непоправимого. Я исправлюсь. Обещаю.
- Конечно, исправишься, - помахал рукой с того света прадед, - деваться тебе все равно некуда - будешь продолжать творческую династию. Работать блоГером. А для начала, достань из сундучка книгу и прочитай первую главу. Не бойся, она не рассыплется - бумага прочная, непромокаемая. Из подводного царства. Я обманул насчет хрупкости, Варунька не обижайся... Вот про ценность точно не солгал, клянусь...