А чего вы хотите? Загляните себе в душу и поймете: хочется вам в основном гулять и развлекаться. Любая учеба - принуждение. Любая культура - принуждение, увы. Вы внутренне незрелы, поэтому вас надо заставлять, и заставлять жестоко.
Марина и Сергей Дяченко "Vita Nostra"
Сашка сидела над текстовым модулем ссутулившись и заткнув уши пальцами. В комнате никого не было, из соседних не доносилось ничего, кроме тишины, но Сашке казалось почему-то, что чем меньше видеть, слышать и понимать, тем легче текст проскользнет если не в извилины, то хотя бы в пищевод. Знобило. Крутило. Плющило. По лужице пролитого на клеенку чая ползала ледащая зимняя муха. Шаталась, тюкалась хоботком в сладкие капли. Бессмысленные слова сплетались и расплетались цепочками ДНК. Веки изнутри будто надраили наждачной бумагой, мозги шли пузырями, как кипящая вода в чайнике. Строчки вдруг соскользнули с насиженных мест, съехали сначала вправо, потом влево, словно общежитие стало океанским лайнером и попало в качку. Лайнер тряхнуло, буквы брызнули в разные стороны. Сашка навалилась на них грудью - не дать убежать. Затошнило, пришлось несколько раз глубоко вздохнуть, приходя в себя. Спагетти предложений стекали с губ горькой слюной.
"Спокойно!" - приказала себе Сашка, помотала головой, сфокусировала взгляд на окне. Светофор на улице мигнул зеленым, потом желтым, потом фиолетовым. Потом взорвался синим пламенем. На улице разом погасли все фонари.
Сашка дернулась. И тут, наконец, свершилось: безликие до сего момента буквы вдруг сложились во что-то понятное. Сашка вцепилась взглядом в обведенный красным параграф, осторожно, как пряжу, разматывая фразу. "Магнолии горели неохотно. Дом в полотнищах черного дыма не желал сдаваться", - Сашка еле слышно вздохнула, боясь потерять неожиданно обретенное.
- Все сидишь! Все зубришь! - Прогульщик и сплетник Андрюшка Коротков, являющийся во все абсолютно комнаты без стука, с ноги распахнул дверь.
"Горит трава. В огне корчится неведомый и невидимый мир..." - Строки в выделенном красным параграфе модуля жалобно зазвенели, поникли и снова потеряли всякий смысл.
- Сама такая, - отмахнулся Коротков. - Представляешь, у нас новенький! Первокурсник!
- Какой новенький? Только сессию сдали.
- Вот и я удивился. Он у деканата сидит на подоконнике. Никогда раньше такого не было. И вдруг опять. Ха-ха-ха. Иди, Самохина, глянь, хватит над учебниками киснуть. Все равно в них хрень, которая в голову не лезет.
Сашка сначала хотела сказать, что новеньких она что ли не видала, но любопытство, самый расторопный двигатель прогресса, взяло верх.
"Я на секундочку", - пообещала себе Сашка, накинула на плечи куртку и выскочила за дверь.
- А спасибо где? - простуженно хрюкнул за спиной Андрюшка.
- Бог подаст.
"Вдруг новенький похож на Алена Делона и влюбится в меня, как ненормальный?" - успела подумать Сашка, пока бежала через двор. И удивилась собственной глупости.
***
Ален Делон оказался цыганским парнем Сашкиного где-то возраста, с внешностью, поправшей все законы приятной соразмерности. Слишком тощим, слишком длинноруким, слишком кадыкастым. Слишком черные волосы были небрежно сколоты на затылке розовой девчачьей заколкой; слишком девичьи, пленительные очи смотрели на мир сонно и пренебрежительно - мол, имел я вас всех вместе взятых и оптом, и в розницу.
Студенты, в основном первокурсники, кто исподтишка, кто прямо в глаза пялились на новоявленное чудо.
"Как он теперь догонять будет? - Сашка почувствовала нечто вроде жалости к новенькому. - Не могли год подождать, притащили прямо после зимних каникул. Это все Фарид Коженников. Кто же еще!"
Из деканата вышел Портнов, покромсал лицо новенького острым взглядом из-под узких очочков.
- Самохина, проводите юношу к комендантше, а потом покажите комнату триста двенадцать. Он там жить будет.
Парень, которому культурное слово юноша подходило весьма условно, лениво сполз с подоконника - из-под нечищеных сапог брызнули фонтанчики грязи, - подхватил с пола видавший виды брезентовый рюкзак. Рукав рубашки задрался, обнажив лиловый браслет свежего синяка.
"Кто его так?!" - подумала Сашка. И мысленно прикусила язык. Вариантов было много, в том числе и самые очевидные, в которых заботливый Фарид стоял на первом месте.
Парень нахально подмигнул Сашке:
- Веди меня, бишэнги*!
Сашка подумала, что бишэнги - что-то не совсем хорошее. Но не спорить же было с Портновым. Развернулась и, не оглядываясь, пошла к выходу.
За спиной, разочарованные, расходились первокурсники. Развлечение закончилось, надо было возвращаться к текстовым модулям и сборникам практических, черт их побери, упражнений, которые требовали болезненной деформации мозгов, поскольку иначе выполнить их не представлялось возможным.
В каморке у комендантши новенький получил серые волглые простыни и ветхую наволочку с обколотыми пуговицами. Сашка провела пальцем по острому краю, сказала почему-то:
- Если хочешь, я тебе новую дам. У меня есть запасная. - И добавила, спохватившись: - Я Саша Самохина, а ты?
- Люда, - баском просипел новенький.
- В смысле Людмила? - Сашка так удивилась, что забыла о приличиях.
- В смысле Людовик. Ну чего пялишься, бишэнги, мамаша у меня культурная была, с понятиями. Красивое имя выбрала. И заткни кваковку, а то схлопочешь.
Сашка рассердилась:
- Ищи сам свою комнату, король недорезанный! И бесфамильный к тому же.
***
Обладателя королевского имени определили в группу "Б".
- Представляешь! - захлебывалась новостями Оксана. - Портнов ему говорит: "Представьтесь". А этот, не вставая, небрежненько так, сквозь зубы: "Люда". Без фамилии. И Портнов это сожрал!
Сашка не очень представляла сожравшего такое очкастого преподавателя, но факт был налицо.
Через несколько дней оказалось, что Люда по-английски знает только одно слово, и то неприличное, так что Портнов определил Сашку ему в репетиторы.
- Почему я? - на всякий случай спросила она.
И получила в ответ три дополнительных практических задания и злорадный взгляд Лизы Павленко.
***
Для занятий с Людой Сашка выбрала одну из пустующих вечером аудиторий. Можно было заниматься в общежитии, Сашка жила одна в комнате, но не хотелось оставаться с Людой один на один за закрытой дверью и прямо рядом с кроватью. Кто его знает, что в голову новичка придет.
Обучать наглеца было сущее наказание. Сашка каждый раз клятвенно обещала себе оставаться спокойной, как удав, и каждый раз срывалась, доведенная до бешенства нарочитой тупостью и полным пренебрежением к своей хоть и не очень важной, но особе. Ее уже давно не пробивал на жалость вечно свежий синяк то на левом, то на правом запястье ученика. Пусть ему хоть шею свернут: баба с возу - кобыле легче.
В один из особо серых и холодных дней, когда хочется сожрать казенное одеяло, только чтобы все происходящее оказалось сном, Люда смел на пол учебник английского, водрузил грязные сапожищи на хлипкий стол и спросил почти человеческим голосом:
- Тебя, бишэнги, на что взяли?
Сашка хотела его послать куда подальше с такими вопросами, но почему-то ответила:
- У меня мама. Только мама. А у тебя?
- А у меня никого. Сначала мать померла, потом бабка сбежала с конокрадом. Отца я с рождения не видел. Они мне сначала: мол, не поедешь - батя твой как сыр в масле кататься будет. Богатый, здоровый, веселый. Ну я и сделал стойку - зачем ему такое счастье даром? А теперь думаю: да плевать мне на папашу. Пусть он хоть американским президентом станет - переживу как-нибудь. А то влез по уши сам не знаю во что, но точно в дерьмо.
- Знаешь, мне кажется, во всем этом есть смысл. Правильный. Я иногда слышу его за упражнениями этими ужасными, хотя, конечно, чаще нет.
- О том, что во всем этом есть смысл, скажи тем, кто не сдаст весной зачет. Потому что от них ни смысла, ни вообще ничего не останется. Смысл есть во мне, в тебе, мы с ним родились, а то, что нам хотят навязать - это уже чужие смыслы, домыслы и помыслы. Так-то вот, бишэнги.
- Что же ты не уходишь?
- Знаешь, залюбопытствовал. Почему они из кожи вон лезли, чтобы меня сюда затащить? По-моему, они блефуют, как в покер при плохой карте. Я им зачем-то нужен мно-о-ого больше, чем они мне.
***
- Людка, зараза, открывай! - Сашка стучала кулаком по двери в аудиторию. - Я знаю, что ты тут!
Дверь неожиданно распахнулась, и Сашка пролетела чуть ли не до середины комнаты, сильно ударившись коленкой о стул.
- Бишэнги, дорогая! Зачем столько энтузиазма! - Довольный Люда невозмутимо застегивал рубаху. Раскрасневшаяся Оксана, хихикая, поправляла юбку. Чмокнула Люду на прощание и упорхнула, легкая и окрыленная, как свежевылупившаяся бабочка.
- Я кто тебе, девочка на побегушках? - шипела раздувшаяся, как кобра, Сашка. - Выметайся! Убирайся! Проваливай с глаз долой!
- Уймись, бишэнги! - Люда вдруг развеселился, разулыбался, ухватил Сашку за плечи и как следует потряс. - Ты сейчас сколько заданий сделала?
- Ну пять!
- Ну и я пять, посмотри мне в глаза.
Сашка, набычившись, подняла взгляд. Зрачки у Люды были как у робота. Или как затвор фотоаппарата. Показалось, они сейчас защелкают, если нажать нужную кнопку.
- У тебя такие же, - усмехнулся Люда. - Тебе чего после упражнений хочется? Прибить кого-нибудь? А меня к девчонкам тянет. Так что кончай, бишэнги. Раз дала себя калечить, то хотя бы держи фасон.
- Тебе легко так говорить, - огрызнулась Сашка. - У тебя никого нет!
- Легко, - покладисто согласился Люда. - Все-таки коза ты, бишэнги. Если не придуриваешься. Знаешь, у нас в таборе однажды обезьянка жила, - ни с того ни с сего добавил он. - Мартышка там, или макака, я в этом не разбираюсь. Мурзиком звали. Смешная. Бананы любила. Спала на подушке у всех по очереди. А потом сбежала и в снегу замерзла. Нашли - а уже поздно.
- А я собаку хотела - мама не разрешила. Сказала, ухаживать тяжело и шерсти много. Хомяк был, да.
- Сама ты хомяк. Нашла с кем сравнивать.
По стене пробежал, шевеля усами, жирный тараканище. Сашка взвизгнула. Люда стянул башмак и точным движением запустил им в противника. Башмак упал, на стене осталось усатое темное пятно. Сашка скривилась.
- Имей в виду, - Люда, нагнувшись, сосредоточенно затягивал шнурки. - Я не прусак, со мной так просто не справиться.
"Кому?" - хотела спросить Сашка, но не спросила.
***
В феврале сначала выдали новые текстовые модули, потом наступила оттепель, потом пропал Люда. Испарился-растворился в тумане и дожде. Оксана ходила несчастная и заплаканная, Портнов зло сверкал глазами из-под очков, Стерх обиженно кривил губы. Сашке стали сниться пожары, обвалы и ядерная война.
- Я боюсь, что они его не найдут! - бурно рыдала Оксана. - И что найдут - тоже боюсь!
- Определись уже, - говорила Сашка и уходила заниматься. Но заниматься получалось плохо. Мелькали перед глазами картины одна другой хуже: Люда, сбитый машиной, Люда, упавший в канализационный люк, Люда... О том, что с ним могли сделать в стенах любимого ВУЗа, Сашка думать не хотела.
Ситуация прояснилась в смурной слякотный вторник. Перед главным входом затормозил мокрый замызганный автозак, двое мокрых замызганных полицейских вытащили из дверей мокрого замурзанного Людку с заломленными за спину руками. Людка радостно орал приветствия альма-матер и пинался ногами. Рюкзака на этот раз при нем не было. У Сашки упала с души пудовая чугунная гирька. Было такое впечатление - вдруг пошли безнадежно поломанные ходики.
- Что я, идиот, сидеть взаперти, когда тепло, - смеялся Люда, сидя на Сашкиной кровати и поедая варенье ложкой прямо из банки. - Гулять надо, воздухом дышать, по стране шляться. А ты тут чахнешь над учебниками, как Кощей.
- Не боишься? - Сашка так внимательно разглядывала чашку с давно остывшим чаем, будто она была музейным экспонатом.
- Тебе уже сказали, что ты скоро превратишься в какую-то чучундру? - перестроился на серьезный тон Люда.
- Почему сразу в чучундру? В часть речи. Глагол в повелительном наклонении. Стерх сказал. По секрету. Как хорошей студентке.
- А я не часть речи, что бы эта хрень ни значила, я - камертон. Единственный и неповторимый. Вы будете звучать лучше, если я буду рядом. Ну и само прозвучание пройдет легче. Поэтому Стерх с Портновым и носятся со мной, как с писаной торбой. Только я еще посмотрю, что со всем этим делать.
- Посмотришь? Да ты просто обязан помочь! Лене, Оксане, Косте. Всем! Ведь есть же вероятность, что кто-то этот экзамен чертов не сдаст. И тогда... Тогда...
- Я никому ничем не обязан, бишэнги, - холодно и яростно перебил Люда Сашку. - Кого-нибудь другого ищите на роль костыля. А я милостыню на паперти не подаю. Запомни: вы сами по себе, а я сам по себе. Платит тоже каждый сам за себя. За вас я расплачиваться не собираюсь.
- Сволочь ты, вот кто! - задохнулась Сашка от возмущения. - Да если бы я... Если бы меня... Если бы мне...
Дальше Сашка развивать мысль не стала, просто выскочила из комнаты, хлопнув дверью.
- Ты бы первая ломанулась домой к маме, если бы появилась такая возможность, - донеслось вслед очень обидное, потому что правда, если задуматься.
Задумываться Сашка не стала. В ней клокотала священная обида не совсем уверенного в своей правоте человека.
***
Небо стало выше, сугробы сгорбились и усохли, сталагмиты сосулек росли как на дрожжах. Восьмого марта выходного им не дали, а праздничное настроение все равно случилось. После занятий сразу похорошевшие девчонки нарезали салаты и бутерброды, а повеселевшие мальчишки притащили откуда-то охапки мимозы и - за пазухой, конечно, - бутылки с тем, что смогли достать.
Оксана, одновременно крася ресницы и снимая бигуди, расставила на столах деликатесы, и даже Сашка, поддавшись общему веселью, пристроила в бутылку из-под кефира в своей комнате веточку желтых тревожных цветов. Цветы вытягивались, сжимались, слепили глаза и жглись изнутри, пытались что-то нашептать на ухо. Пока Сашка разобралась - что, вдруг наступил вечер. Мимоза засохла, в комнате пахло свежим сеном и смазочным маслом. За окном пели, визжали, чокались и чмокались.
Сашка потянулась, зевнула, пробуя на вкус крошечными глотками, как гурман, хорошее настроение. Хотелось разлить его по стаканам и сохранить на будущее. Взволнованные крики застали ее в самый неподходящий момент. Идти и проверять, что случилось, не хотелось совершенно. Но звякнувшее, как ледышка о металл, имя "Люда" заставило вскочить и выместись на улицу.
На крыше четырехэтажного общежития творилось совершенное безобразие. По-видимому, перебравший горячительного Люда забрался на парапет плоской кровли и, не в лад балансируя руками, пытался выдать что-то вроде зажигательного танца с задиранием ног и беспорядочным вращением тощего зада.
Сашка задохнулась от предчувствия беды и кинулась к пожарной лестнице, ясно понимая, что не успеет. На первой площадке ее обогнал, оттолкнув к перилам, Портнов, в один прыжок оказался рядом с Людой, дернул за руку, стаскивая с парапета. Люда увернулся, спрыгнул на крышу, совершенно трезвым глазом глянул в глаза преподавателя.
- Завтра жду вас на индивидуальных с отчетом об отработанных упражнениях - с первого по двенадцатое, если вы забыли. Плюс еще двадцать. За сегодняшнее безобразие, - прошипел Портнов.
Люда подмигнул ему и громко выдал то одно единственное слово по-английски, которое знал.
Мир замер, Сашка перестала дышать.
Портнов поднял руку.
"Сейчас ударит", - подумала Сашка, отпустила руки и стала падать назад, в сугроб.
Падение было очень медленным. Сашка успела рассмотреть каждое облако в отдельности, почувствовать шершавую влажность воздуха, услышать каждую ноту синевы, подчиненную звуку камертона, живущего в груди непокладистого друга.
Когда она, наконец, пришла в себя, на крыше никого не было. Сашка не ушиблась - снег оказался мягким, несмотря на весну, которая превратила его в дырчатую-пупырчатую творожную массу...
Они пересеклись с Людой на следующий день в столовой. Неунывающий рома тащил поднос, тесно заставленный тарелками. Над тарелками дрожало сытное марево.
- Привет! Жрать хочется, сил нет.
- При... - Сашка глянула на него и осеклась. Губы у Люды были разбиты и опухли. От одного из передних зубов осталась половина. Зуба было особенно, до слез, жалко. Сахарного, крупного, безупречного.
- Понимаешь, поговорил тут кое с кем... - Люда с облегчением опустил тяжелый поднос на стол. - Хотел обидеться, а потом решил, что сам дурак. Говорить надо на равных, иначе получается избиение младенцев, а до "на равных" я еще не дорос. Иду учиться, учиться и учиться, бишэнги. Пока упражнениями рвать не начнет.
Люда постучался в Сашкину комнату через две недели. Ошарашил вопросом:
- У тебя пинцет есть?
- Брови собрался выщипывать?
- Вроде того, - заржал Люда и стащил свитер.
Сашка с удивлением обнаружила на смуглой худой спине, около лопаток, несколько нежных розовых перьев:
- Ничего себе. Откуда?
- Собираюсь переродиться во фламинго.
- Тебе бы больше пошло в черного лебедя. Или в белого на худой конец.
- Белая манишка, черный фрак. Пошло, девушка. Окрасочка должна быть веселая. С придурью. Давай выдергивай. Чешется очень.
Сашка зажгла свет, разгладила пальцами холодную, в пупырышках, кожу, прицелилась. Перья - да какие там перья, так, пух один - поддавались легко, будто сами выпрыгивали в руку. Сашка протянула ладонь, показывая добычу.
- Я у Стерха видел на плечах, - поежился Люда. - Думал, перхоть, а там такое же. Только темное. Ты думаешь, у него там действительно горб?
- А что же еще? - удивилась Сашка.
- Мало ли. Над Торпой по ночам летает большая птица. Очень большая. Никогда не видела?
- Один раз показалось, а что?
- А ничего.
Люда натянул свитер. Накинул сверху Сашкину куртку. С ногами повалился на Сашкину кровать. Потянулся за пледом:
- Холодно у тебя, бишэнги. Чаю поставишь? Я у тебя посижу чуток, отогреюсь.
- Меня Оксана не убьет?
- Оксана славная. Я с ней договорюсь, не бойся.
***
Теперь Сашке было за кого болеть в группе "Б". Весь зачет у Портнова, все три часа она не находила себе места: сидела на подоконнике, грызя ногти; мерила шагами коридор от угла до угла; прижимая щеку к двери, пыталась услышать - что там все же происходит. Но то ли ничего не происходило или происходило, но очень тихо, то ли просто двери и стены были сделаны на совесть.
Гул голосов и удивленный, полный досады крик Портнова она услышала словно издалека. Не думая ни секунды, распахнула дверь и застыла на пороге. Высокое, от пола до потолка окно в аудитории было безжалостно разбито, вокруг беспорядочно разлетелись осколки, пол был усеян бело-розовыми фламинговыми перьями.
К окну Сашка и Портнов подбежали одновременно. Но в небе - синем, весеннем, высоком - увидели только яркую удаляющуюся точку. Люда исчез. И, скорее всего, навсегда.
Фигляр. Ветер. Перекати поле. Свободная душа.
Был - и нету.
- Утер-таки нос, паршивец, - прорычал Портнов.
"Только не взорвись, не сгори, не вывернись наизнанку", - твердила про себя Сашка, впиваясь ногтями в ладони, пока точка не скрылась за горизонтом.
Сашка присела, почему-то стала собирать сломанные, кое-где в крови перья. Уже не мягкие и пушистые, а вполне себе крупные, надежные, с жестким стержнем и широким опахалом.
"Что теперь будет? - спросила она себя. - С ним, с нами, со всеми?"
И вдруг что-то случилось в ней самой, глубоко-глубоко внутри. Даже непонятно где. Нет, ничего не сломалось, и не оборвалось, и не перемешалось. Просто свернулось в спираль. И перешло на следующий уровень. Скачком.
"Я зазвучу, - сказала сама себе Сашка и не заплакала. - И с камертоном, и без. Потому что у меня - свой собственный путь".