Гайка, вильнув привязанной ленточкой, высоко взлетела и зависла на несколько секунд в воздухе, чтобы потом ухнуть в раззявленную пасть комариной плеши. Проводник кинул ещё несколько гаек, кивнул и шагнул вперед. Двое мужчин шли за ним, ступая строго в оставляемые следы. Два шага, и по замедленным движениям проводника клиенты поняли: вот она, опасность. Ещё шаг по сухой, скрипучей под ногами, траве - и ощущение нереальности, озноб и мурашки по коже, и страшно, и отчаянно сладко, и почему-то хочется кричать, но приходится крепко сжимать челюсти, иначе проводник повернет назад. Зона.
Путники молча наблюдали, как сталкер присел у большой блестящей лужи, уставился в неё, словно в экран телевизора. Что-то жуткое ему там увиделось, спина проводника напряглась, казалось, тронь - зазвенит как струна.
Рич Хаворд думал сейчас только об одном: дойти до цели и там, стоя на коленях перед неизведанной силой, молиться и молить, чтобы бог вернул здоровье жене. Мысль о том, что где-то рядом, за холмами, есть некто сильнее Господа, почему-то не казалась кощунственной. Следующий за ним тучный Майкл Брауни шумно дышал, потел, отравляя воздух густым резким запахом, отчего жутко хотелось швырнуть вонючку под душ на всю оставшуюся жизнь.
А Брауни не видел ничего, кроме двух силуэтов впереди. Больше всего ему хотелось повернуть обратно, избавиться от всевозрастающей дрожи. Однако если он дойдет, и задуманное желание исполнится, не надо будет больше унижаться перед начальством, выпрашивая по крохе прибавления к жалованью. И Лайза будет принадлежать только ему.
До шара оставалось метров сто. В городе на людной улице - плюнуть, не расстояние. Здесь, в Зоне, каждый неосторожный шаг - смерть. Проводник медленно выпрямился, замер в раздумье. Что-то изменилось в напряженной фигуре, даже лицо под маской, казалось, вытянулось, стало резче.
Где-то загремело и загрохотало, словно по Зоне мчался тяжелый товарный поезд. Сталкер обернулся, предостерегающе поднял руку. Рич на секунду увидел черные, без зрачков, глаза. Жуткое зрелище. Стало ещё более тревожно. Рич готов был поклясться, что это женщина, но про женщин-сталкеров ранее не слышал.
Сверкнуло так, что побелело в глазах. Сталкер покачал головой - показал, что дальше идти нельзя. Рич и Майкл тоже почувствовали жуть и вонь, что тащил с собою ветер из узкой горловины меж холмами. Молнии били по тропинке, что вилась по вонючей долине, открытая огненным смерчам. Небо, до этого безмятежно голубое, стало болезненно белесым, выжженная проплешина на некогда цветущей поляне качалась в серебристой дымке, колючая трава обмякла, пригнулась к сухой земле. Им пришлось лечь, и вовремя - обжигающая волна срикошетила от тропинки, поднимая горящую пыль, и ринулась на людей, заставила вжаться в спасительную землю.
Отдышавшись, повернули назад. Сталкер вывел клиентов из Зоны. Почти без потерь, если не считать сгоревший рукав куртки Рича. И ещё кое-чего, смертельно опасного, о чем Брауни пока не знал, а проводник, к ужасу своему, не сожалел. Проводив взглядом патрульную машину, он развернулся и растворился в темноте, предоставив Хаворду и Брауни самостоятельно выбираться на трассу - в договор это не входило.
- Мари, - прошелестело осторожно из кустов, что росли вдоль той стороны трассы, где летом ещё ласкала ноги зеленая трава. Ощутив легкое прикосновение к локтю, сталкерша - Рич не ошибся, это была женщина - покачала головой, буркнула что-то на прощанье и свернула на тропинку, ведущую к дому. Не удержалась, обернулась. Джимми прыгал по дорожке, опустив голову. Жаль, ах как жаль. Она не справилась, не рискнула, не смогла. Тьма сгущалась, и девушка решила поспешить в дом - скоро её глаза перестанут видеть...
Подойдя к покосившемуся сараю, медленно разделась, сняв пропитанный Зоной комбинезон, бросила в купоросный раствор. Вздохнула и вошла в дом.
Девушка зашла в дом, выпила воды. Устало села к столу. Провела ласково рукою по голове сидящего много лет на одном месте деда.
- У-жи-нать бу-де-те? - прошелестел вопрос. И, уже почти не видя, но, по привычке сноровко, Мария поставила на плиту кастрюлю со сваренным накануне бульоном. Подошла к лежащей на постели матери.
- Мам, ты как? - ощутила её руку, погладила по седым волосам. Гута вздохнула. Бедная девочка, сама инвалид, а весь дом сейчас на ней, с тех пор как муж пропал, сгинул в проклятой прожорливой Зоне. Она всхлипнула:
- Мартышка, ты где была? - спросила тревожно.
- Мы гу-ля-ли, - как можно беззаботнее откликнулась девушка. Маме нельзя знать, чем они с другом занимаются. Слова давались с трудом, поэтому говорила Мария очень мало, чаще поясняя всё жестами. Покормив мать, Мартышка налила деду в кружку бульона, подвинула к руке. Говорят, им еда не нужна, но к утру кружка будет пустой.
Потом свернулась калачиком на старом заскрипевшем диване, задумалась. Если бы всё получилось, они заработали бы большие деньги. Кусая губы, поклялась: в следующий раз она непременно дойдет да шара. Одна. Потом будет легче провести клиентов. А это - деньги. Их нужно много, чтобы оплатить мамино лечение. А потом сменить эту старую рухлядь - стол, диван, телевизор. И маме новую рубашку купить надо. И по нарядному платью им обеим. Мама поднимется и научит Мартышку танцевать. Девушка улыбнулась, прикрыла уже невидящие глаза.
А, может, не надо так рисковать?
Шар...
Сколько не пытались к нему добраться, плохо кончалось для клиентов и самих сталкеров. То ли мысли не те приходили, то ли ещё что. Но многие не возвращались из Зоны.
Клиентов Мартышка в зону повела не впервые. Пару раз по просьбе отца Джимми водила туда одного странного типа, чтобы помог вынести тяжеленные пустышки. Но чаще ходила одна. Приносила булавки, зуды, этаки. Последние были особо популярны у покупателей - как же, дешевые аккумуляторы. Но главное - в Зоне она насыщалась энергией. Зона дарила Жизнь. Мартышка вдохнула кислый запах дома, спертый воздух вызвал тошноту, захотелось вскочить и бежать обратно, в Зону, насладиться прозрачным ароматом зеленого рассвета, полюбоваться ночными танцами Веселых Призраков.
Мартышка не помнит, когда всё началось. Яркие обрывки детских шалостей и игр во дворе с соседскими ребятишками, мамины руки, её, Мартышкин, веселый смех, а потом - вакуум, полный туман. Из долгого периода забвения и отчуждений ей запомнились мягкие поглаживания по голове и спине, ласковые, теплые. А ещё насмешки и злой женский окрик: "отойди от неё!". А потом она стала просыпаться от тягучего пронзительного скрипа. Словно режут пилой металл, от чего волосы дыбом встают и мурашки по коже. Плакала, пугалась, пока не поняла, что это кричит она сама, Мартышка. Воздух Хармонта для неё был жестким, Мартышка задыхалась, словно на неё надевали пыльный мешок, и все тело начинало колоть, словно улицы наполнены иглами или острыми колючими кристаллами.
Ей досталась чернота, постепенно вытесняющая домашний уют, а ещё звуки и запахи, из которых три были особо желанны. Мартышка чувствовала, как двигается по дому мама, от неё шла теплая волна, наполненная ароматом фасолевого супа, отчего хотелось свернуться калачиком и мурлыкать. Запах деда - ощущение сырости, холода и покалывания. И самый лучший, тот, от которого раздувались ноздри, и начинало громче стучать сердце, а легкие старались вдохнуть поглубже, побольше этого чудесного запаха. Это значило: отец вернулся из Зоны.
Мартышка всхлипнула, потерла мокрые глаза. Она верила, очень верила - отец придет, обязательно придет, пусть даже вот такой, как дед, и просто будет сидеть годами рядом с мамой. Каждый вечер, подолгу слепо вглядываясь в силуэты, изредка появлялющиеся на пустынной дороге, она ждала, что отец вернется. Мария стиснула зубы: начинала болеть голова, сейчас наступит глубокая депрессия и сон, а потом медленное тяжелое пробуждение в родном, но чуждом мире.
Гута не спала. За много лет муж приучил её к своим походам в Зону. Тревога, страх, боль, ревность, ненависть, всё разом терзало женщину, когда она долгими ночами ждала Рэда, до одури всматриваясь в темнеющие улицы. Муж возвращался, окутанный ореолом смерти и какого-то отчаянного безумия. Ни любовь, ни время, ни водка не стерли из памяти ощущения чуждого присутствия. Вот также в последнее время стала пахнуть Мартышка. Зона, погубившая Рэда и Гуту, добралась до дочери, предъявив свои страшные права. Что могла предпринять больная, неподвижно лежащая в постели женщина? Гутой владели одновременно отчаянье и бессилие. Боязнь за дочь и злость на себя. И ничего нельзя изменить. Ни-че-го.
Рэд понял всё, когда однажды Мартышка выскочила из дому и неожиданно прижалась к нему, ещё не снявшему комбинезон. Рэд видел, как в окно, побелев, смотрела Гута, сам замер, боясь коснуться дочки руками, боясь передать ей тот ужас, что принес на себе из зоны...
А Мартышка подняла глаза и улыбнулась. Черные, давно казавшиеся пустыми и мертвыми, глаза. Они жили! Там, в глубине, Рэд разглядел движение. Мысли, будь он проклят! В глазах Мартышки был разум. Рэд вспомнил, что дочка всегда ластилась именно после его возвращения из Зоны! Думал, радовалась его приходу, а она вдыхала запах Зоны. Черт побери!
И однажды Шухарт решился. Гута, отчаянно плача, все же прислушалась к его рассуждениям, один бог знает, что она пережила, пока муж с дочерью, прячась от патрульных, бродили ночами в Зоне.
Мартышка видела все иными глазами - теми, что её наградила эта самая Зона. Жаль, говорить девушка почти не могла, но Зона помогала - она делала Мартышку, порождение Зоны, существо, зачатое земной женщиной и мужчиной-сталкером, разумной.
Отец исчез, и, выучив поставленные вешки, названия хабара и правила поведения в Зоне, девушка стала сталкером. Безногий Джимми Карстейн, ещё одно порождение Зоны, прыгающий на коротких обрубках-руках, и его отец, Лукас, стали её сообщниками, её учителями. Это они находили клиентов и вели переговоры, честно деля заработанные деньги с Мартышкой.
Отец Джимми был главным связующим звеном между сталкершей Марией Шухарт и клиентами. Он даже какой-то умный журнал про внеземные культуры почитывал да в одном из институтов со старым другом общался - тот, ученый, много что порассказать мог. Сама-то Мартышка не могла этого делать, да и зачем её светить? Пока удавалось скрывать от полиции и прочих любопытствующих, кто же водит желающих по запретным уголкам Зоны. Долгими вечерами Лукас Карстейн сидел в "Борще", клеил клиентов и проституток. А дослужившийся до майора Луммер, злой как черт на всех жителей Хармонта и на саму Зону, давно переквалифицировался в нечто типа сутенера - Лукас отстегивал ему хорошую долю от продажи хабара, подставляя только себя - мол, сам ползаю потихоньку по старым вешкам.
Жители мечтали покинуть город, бежать подальше от Зоны, ставшей для них пожизненным ужасом, а бизнесмены, ученые и искатели приключений буквально оккупировали Хармонт. Понастроили институты, гостиницы-небоскребы, окружили Зону стеной, запустили роботов, устроили обзорные площадки. Обрадовались - бесплатный сыр учуяли. А мышеловку-то и не заметили. А этот ученый Пильман? Пульман? Считает, что хабар из Зоны - высокие технологии, дорога в будущее. Ага. Да это просто инопланетная зараза - геймерские штучки. И, слава богу, что эти геймеры людей не заметили, а то бы, кто знает, что могли натворить. А эти штучки высосут из людей мозги, и будут бродить по планете тупые марионетки.
Чертова капуста. Дартс. Один плевок - и всё. Остановка сердца. А если зацепиться за капустную колючку, то она прожжет одежду, и с маленькой иголочкой проникнет под кожу смертельный яд, а потом наступит полный паралич. Джимми говорил, что это неизвестная на Земле субстанция, сильно действующий гормональный антибиотик, смертельный яд, убивающий живое, сколько ни пытаются разработать противоядие - не получается.
Черные брызги - четки, перебирая их, геймеры ловили кайф, как от наркоты, насыщаясь энергетикой, как транк-ви-ли-за-то-ра-ми. Богатые дурочки носят черные ожерелья на холеных шеях. Идиотки. Да-да, сейчас они получают энергию, кайфуют, а лет через тридцать у их детей начнут плодиться мутанты-уроды
Мартышку Зона не трогала. Девушка легко обходила всё. Перебирая пальцами серебристые нити коллоидной плесени, ощущала лишь приятное покалывание где-то в солнечном сплетении. Могла пройти, спокойно перешагивая через комариную плешь, переливала из ладони в ладонь мерцающие синие языки ведьминого студня. После каждого похода в зону девушка насыщалась энергией. Она поняла это не сразу. Шаг за шагом, медленно двигаясь по отцовскому маршруту, открывала для себя Зону. Сначала ходила так, как все сталкеры - кидая гайки, обходя опасные бугры и ямы. Потом поняла: где для людей таится наибольшее зло, оттуда идет к ней энергия. Но все равно бросала гайки. В такие моменты ей казалось, что отец рядом, стоит оглянуться, и она увидит его подбадривающую улыбку.
Но Рэдрик Шухарт исчез. Когда Гута бросилась в полицию, ей заявили, что нечего было по Зоне шляться, вот видать, догулялся. Накануне отец долго чертил что-то на листе бумаги, а потом Мартышка обнаружила в кармашке своего халатика план - путь к Шару.
Однажды, когда Мария просто гуляла среди раскиданного мусора, приносящего огромные прибыли за пределами Зоны, и думала об отце, вдруг послышался необычный звук - пронзительный и тревожный. Медленно, очень медленно девушка повернулась. Глянула на замершие навечно грузовики. Скорее почувствовала, чем увидела между ними шевеление пыли, зацепила глазами две канавы чуть поодаль. Всё как обычно. А вот дальше...
За три десятилетия рядом с гаражом появилась серебристая лужа - не ведьмин студень, не плешь, а именно лужа. Прозрачная жидкость так и манила опустить руки, охладить их. Опустишь - вытащишь обрубки. Или взметнется высокий фонтан, а потом обрушится и растворит, затянет человека. Бесследно. А Мартышке можно и руки там мыть, и на себя смотреть, если захочется. Только не хочется - не такая она, как все, рыжим пухом покрыто лицо, как у настоящей обезьяны. Вот и приходится надевать маску защитную - одни глаза да губы видны.
Напугавший её звук шел от лужи.
Девушка медленно подошла, присела на корточки, вгляделась в гладкую поверхность. Глубоко внутри сверлило воспоминание об отце, она ощутила шершавую теплую ладонь на голове, нежное, почти невесомое прикосновение. И не сразу поняла, что она это не чувствует, а видит в луже той - как будто они все вместе дома пьют чай с пончиками, а потом отец берет её за руку, и они выходят на крыльцо. И сидят молча, а вверху над ними - небо. И звезды. Мартышка даже всхлипнула. Так вот они какие, звезды - она ж их никогда не видела ранее. Где-то там - Денеб, откуда и прилетели на Землю гонимые всеми отморозки-геймеры, изгнанные с родной планеты, за кайф и азартную игру готовые продать все на свете, а уж такую песчинку, как человек, разве могли они заметить? Расположились рядом с Хармонтом, и вот он вам - межпланетный Лас-Вегас. Что их вспугнуло? Вряд ли совесть.
Идея об инопланетных геймерах-наркоманах пришла Лукасу Карстейну, когда он наблюдал за игральными автоматами в "Борще". А после они с Джимми решили: все, что валяется в Зоне - сатанинские игрушки. А пустышки - это, как сказал Джимми, шашки такие. Гравитационные. Редко попадается полная пустышка - синенькое свечение внутри - это некая субстанция, что тоже кайф дает, использованная потом сливается в отход - вот вам и ведьмин студень.
Мартышка спросила: "А где же тогда доска шахматная?" - она видела такую доску у кого-то из соседей. А Джимми ответил, что геймеры доску с собой утащили или в других Зонах кинули. А может, гремучие салфетки и есть разорванная на куски та самая доска? И главное-то именно в этой доске - когда двигают по ней шашками, тогда и возникает кайф. Оторвались от души, накачались, поругались, подрались, всё раскидали и смылись в глубины космоса - гадить в другом месте.
А чем сталкеры лучше? Мартышка - жительница Земли, порождение Зоны, разве не тот же геймер? Разве она и другие сталкеры не ловят кайф от ежесекундного общения с таинственным ужасом Зоны?
Мартышка знала: для людей либо справа, либо слева должно быть открытое пространство. А вешки к Шару были проложены меж холмами, там тень в обратную сторону ложится, и вонь такая, что даже самой тошно. Хочется замереть и не двигаться. Как же туда клиентов вести? Но главное было не в опасности, а в том, что Мартышка в луже увидела. От чего её заколотило и обожгло внутри холодом.
Майкл Брауни. Пасынку, говорил, помочь хочет, из-за пасынка и пошел в зону, чтобы тот не болел, чтобы жизни радовался. А когда лужа зазвенела, Мартышка повернулась медленно, приказала всем на месте стоять, а сама осторожно подошла, старясь ни о чем не думать, и глянула. А там мальчик маленький, над ним этот отчим. И взгляд у Брауни злобный, а руки к шее тонкой тянутся. Мартышке зябко стало - она приведет урода к шару, и, если все правда, если желания исполняются, то мальчик умрет?
И тогда пришло решение. Нельзя водить к шару всех желающих, надо проверять на вшивость, чтобы не рыли могил другим. Когда Брауни рядом со жгучим пухом прошел, тот ему на комбинезон прицепился, Мария будто не заметила. Могла, могла смахнуть со спины маленькую колючку. Не захотела. Из зоны пух не выйдет, но дырочку в одежде злодея прожжет. Через несколько дней - остановка сердца. Неправильно? Нехорошо? Зато мальчик будет жить. Лучше без отчима, чем с таким. Вспомнила, отец говорил: "Сталкеров в рай без очереди пропускают". Наверное, Мартышке там будет также хорошо, как в Зоне.
Золотой Шар. Верила ли в него Мартышка? Верила, наверное. Каждый раз смотрела издали, не мигая, на завораживающее медное свечение и молчала, словно останавливались мысли, и язык присыхал к гортани.
- Я доберусь, папа, я это сделаю, - шептала она, кусая губы.
Но пустит ли Зона девушку к шару? И сам Шар - что это? Злобный разум? Межпланетный портал? А, может, это просто камеры наблюдения? Сложный игровой автомат, путешествие в сказку, комната смеха или комната ужасов? Налево пойдешь - счастье найдешь, прямо шагнешь - в мясорубку попадешь. Не на ту кнопку нажал, и нет человека - надо же и геймерам черпать откуда-то новую энергию. А про желания - так они ещё ни у кого не исполнились. Лукас считает, это оттого, что люди неискренни - думают одно, а говорят другое.
Хотя, возможно, есть в Зоне некий разум. Золотой шар или Бродяга Дик? Чтобы понять, нужно дойти до Шара.
В этот раз не получилось.
Но Мария непременно вернется полюбоваться зеленым рассветом и надышаться воздухом Зоны. Она ещё доберется до Шара. Главное - ни о чем не думать, ни о чем. Тогда заветное желание пойдет изнутри, из души, от сердца...
Она вздохнула, улеглась поудобнее. Сон пришел под мелодию "Не возвращайся, если не уверен", её очень любил отец.