Karolinerna marsherar tills de ser fienden i vitögat
Karl XII
тебя заменит нам благородная, быстрая, страшная шашка
А. Куприн
Я захлопнул за спиной дверь в канцелярскую и выдохнул. А удивительное все-таки это состояние: когда видишь цель, движешься к ней, и цель все ближе, азарт, напряжение, - и вот бац - кульминация, и тут же хлоп - свобода.
Новая канцелярша появилась у нас с месяц назад. Такая открытая и простая, мне было легко с ней. Я всё шутил, она смеялась, а я смотрел, как дрожат щёлочки ее глаз. Читал ей стихи, часто свои, и тогда её глаза мерцали. А сегодня принес на утилизацию документы, начал с любовной лирики Маяковского, потом 'надо, чтоб поэт и в жизни был мастак' и в итоге овладел ею прямо на рабочем столе. Стремительно и... кратко. Ну, что поделаешь, - азарт же, напряжение, бывает. А она вдруг замерла, вся напряглась и вздрогнула, как от озноба. 'Я никогда еще так быстро не...' - прошептала она. А после встрепенулась, одёрнулась, соскочила на пол и выставила меня за дверь. Я едва успел застегнуться.
Хорошо, в коридоре никого. А то через две двери отдел кадров, там такие бабёхи. Бабёхи славные, но чуть что как пойдут звонить, им только попади на язык. Хотя я и так давно на языке. Зайду, пожалуй, к ним попозже на чай, там весело.
У себя в вычислительном центре я обнаружил записку: 'Позвони контрику'. В закрытом НИИ с особистом знако́м, конечно, всякий, а я - чуть более всяких, потому что в моем ведении помимо 'создания и поддержки программных средств' ещё и 'безопасность вычислительных машин'. Телефонов у нас два: в отгороженном закутке начальника и общий, на цветочной тумбе около входа. Я подошел к тумбе, снял трубку и зачем-то открыл внутренний справочник, хотя помнил номер и так. 'Забеги-ка', - сказала трубка. Это как высшая степень градации после 'Давненько не забегал' и 'Забежишь?' означало что-то важное.
Наверное, это связано с моими похождениями в канцелярской. Быстро... Сейчас про мораль задвинет. Еще, поди, и чертежницу вспомнит, которая замужем, и ту лаборантку, которая потом уволилась, и незнамо что ещё. Да какое ему дело, сейчас не андроповские времена! 'Безопасность вычислительных машин' у меня в порядке, ну и всё! Я вошёл к нему полный решимости постоять за себя, а он улыбнулся и сказал:
- Помощь твоя нужна.
- А?.. - растерялся я, - Какая помощь?
- В Москву поехать.
- Э-а-э, - только и выдавил я.
- Ничего такого, ничего сложного, - он сделал успокаивающий жест.
- А что делать-то?
- Там скажут. Ну, согласен?
Я пожал плечами.
- Вот и хорошо, - он протянул предписание. - Зайди в бухгалтерию, распишись за командировку.
- А когда? - спросил я.
- Так а чего тянуть, - он взглянул на часы, - поезд вечером, машину до города я пришлю. Сколько тебе, час, полтора?
Утром в Москве меня встретили и отвезли в такое заведение, куда мы попали через внутренний двор: сначала наша Волга свернула с улицы в арку, и там за глухими воротами милицейский сержант проверил пропуск у сопровождающего, а потом вошли в неприметную дверь, и сержант в форме внутренних войск проверил документы у меня. В кабинете, куда меня проводили, на столе лежала стопка анкетных листов.
Я заполнял анкеты несколько часов кряду. А после обеда зашёл бородатый доктор в халате нараспашку, психиатр или как его там. Он долго беседовал со мной. Прогнал меня через тесты, а потом все расспрашивал. Есть ли девушка, а что в ней нравится, а что вообще нравится, а чего пугает? Я как мог отвечал, а когда ответа не приходило на ум, пытался отговориться, но он не отпускал. Нет, в самом деле, подумай, чего бы ты больше всего боялся? Лишь я давал зацепку, он хватался за нее, развивал, проникал глубже. Вцепился как клещ, буквально лез в душу. И все с улыбкой, таким мягким дружески-участливым тоном. Я почувствовал себя уставшим после этой беседы.
За окном темнело, когда вошли двое Они представились: госбезопасность, полковник Щёлоков, доктор Немирский. Полковник указал на кресло, я сел. Второй выдвинул стул и уселся прямо передо мной. Полковник спросил, готов ли я оказать органам услугу; я сказал, что еще вчера ответил на этот вопрос, иначе что я здесь делаю, и вообще с утра только и занимаюсь, что...
- Да, да, - успокаивающим тоном перебил он, - понимаю. Просто многое нужно проверить. Давид Семенович? - обратился он ко второму.
- Вы устали, - сказал тот так, что я не понял, был ли это вопрос или сочувственное утверждение.
Я молчал. Он смотрел зрачки в зрачки, прямо, твердо. Буквально лез в душу, как тот с бородой, только без слов.
- Вы смелый решительный человек, - продолжил он. - У вас быстрое, высокотранзиентное сознание.
Я сглотнул, поглядел на полковника. Тот перевел взгляд на Немирского, а последний похлопал меня по колену и встал.
- Хорошо! - довольно произнес он.
- Сработаемся, - подмигнул мне полковник.
Я начал было говорить, но поперхнулся и закашлялся.
- Знаю, знаю, - засмеялся полковник и замахал руками, - хочешь наконец понять, что происходит.
И добавил, уже серьезно:
- Теперь обязательно узнаешь (он посмотрел на окно). Сейчас домой, а завтра начнете. Давид Семенович, готовьте товарища. Клиент на тонкой леске, нужна свертка со всеми номерами.
В машине мне начали рассказывать, что к чему, только я не все понял. Номером, одним из номеров, оказался я сам, клиентом - кто-то, кого нужно ловить, а сверткой - что-то вроде командировки. Да, а домом оказалась ведомственная резиденция госбезопасности за городом. Мы высадили полковника, попетляли по ночной Москве и помчались по шоссе. На месте Немирский проводил меня в комнату. Комната как комната, обычный гостиничный номер. Зажигать свет я не стал. На второй кровати кто-то посапывал. Я бросил сумку, разделся и тут же уснул.
В небольшой столовой комнате было по-домашнему уютно. Приходили люди, здоровались, садились за столики. Я дул на ложку и озирался. Антон, мой новый знакомый, намазывал маслом булку и, поглядывая на меня, улыбался.
- Да ты не зыркай, - сказал он, - здесь все свои. Ешь, не волнуйся, не мешай пищеварению, я всё покажу, осмотришься еще.
Он начал рассказывать о быте и жизни здесь, где он 'давно кукует'. Он оказался словоохотливым приятным парнем, и вообще до того компанейским, что уже к концу завтрака мне казалось, что это мой давнишний приятель. Мы допивали чай, когда к столику подошел Немирский.
- Ну как? - спросил он меня.
- Осваивается, - ответил Антон.
Немирский кивнул.
- Ну, - он потер руки и поглядел на буфетный прилавок, - что тут сегодня?
- Как обычно, - сказал Антон.
Мы вышли подышать.
- Знаешь, где мы? - спросил Антон.
- Угу. Вчера говорили.
- А зачем - знаешь?
Я помотал головой и вперил в него вопросительный взгляд.
- Тут дело такое, - сказал он и поглядел на дальнюю сторону ограды. - Пойдем туда.
Мы побрели по дорожке между соснами, высоко над головой покачивались их кроны. Закрытая глухим забором территория была тихой и ухоженной. Что-то вроде небольшого пансионата или большой дачи.
- Так вот, - продолжил Антон. - Где-то в структуре атомной отрасли есть крот.
- Кто? - не понял я. - Какой крот? А... шпион, что ли?
Он кивнул.
- Я тоже, - невпопад вставил я.
- Что тоже?
- В атомной... Я там, в НИИ, это, на ЭВМ.
Он взглянул и продолжил:
- Так значит, крот. Большой, толстый крот. Стратегический крот. Отрасль-то - во! Опять же оружие.
- Это у нас делают, - опять вставил я.
Он снова взглянул и ничего не сказал. Мы зашагали молча.
- Так и что? - спросил я. - Дальше-то что?
- Ясно что: надо крота поймать. Дело государственной важности.
- Ну, - кивнул я. - А-а где его ловить?
Он состроил гримасу и развел руками:
- Это, мой друг, мно-ого кто хотел бы знать.
Мы сошли с дорожки и зашуршали по палым сосновым иглам. Антон наклонился и стал вытряхивать сандалию. Выпрямился и весело спросил:
- Все понятно?
- Все понятно, - ответил я. - Только ничего не понятно... Я-то при чём? У нас в городке пятьдесят тысяч народу и все в отрасли: и в НИИ, и в КБ, и на производстве - я и не знаю никого. Да и ваших - на каждом углу, у них и спросите.
- Дело не в том, - он замотал головой. - У вас полсотни тысяч, а по всей стране - полмиллиона, и даже учетом допуска - ого-го. Да и неизвестно где: у вас, у них или незнамо где, в Караганде.
- Если неизвестно где, так, может, его и нет вовсе.
- Где - неизвестно, а что есть - известно.
- Откуда?
- От верблюда. Это по другим каналам приходит, это вообще не нашего ума дело.
- А искать неизвестно кого неизвестно где - нашего.
- Так и есть, - засмеялся он. - Такая работа.
Мы сели на лавку, Антон вытянул ноги и подставил лицо солнцу.
- Ваша, - сказал я. - Стучать не буду, а больше ничем помочь не могу.
- Еще как можешь.
- Стучать не буду, - повторил я.
- И не надо.
Он поморщился и отмахнулся.
- Тогда я удивляюсь, - сказал я.
- Мы по-другому работаем, это потом Семёныч покажет, вот тогда и поудивляешься. Главное, чтобы из предметной епархии человек был, вот раньше у нас из ваших был физик.
- Какой физик?
- Ну, физик-ядерщик. Тебя на его место взяли.
- Я-то программист.
- Не важно, важно, что из отрасли.
- А физик куда делся?
- Умер, - он поглядел на часы. - Ладно, пойдем. Нам на физику.
Я округлил глаза, он усмехнулся и добавил:
- На физподготовку. А вот потом поудивляешься.
Мы зашагали обратно. Посреди пути Антон остановился вдруг и выпалил, как будто это кипело у него на душе:
- Мы этого гада чуть не год разрабатываем!
- Крота-то? - спросил я.
- Да. Обложили со всех сторон, а, черт его знает, никак не подберемся. Никогда такого не было, не везёт и все. А тут еще физик этот помер.
- А отчего он?
- Ни от чего. Ни с того ни с сего помер: лег спать, сердце остановилось.
- Хм... - сказал я.
- Во-во. Невезучее дело, никогда такого не было. Ну ничего, закончим - рванем в Сочи.
- В Сочи?
Он кивнул:
- Это каждый раз, для рекреации, ты не знал?
Я помотал головой.
- Ну, знай. Готовь купальник. Ладно, пошли.
Инструктор по физподготовке велел раздеться и рассмотрел меня гастрономическим взглядом:
- Вижу, парень крепкий. Спортсмен?
- В школе в хоккей играл.
- Сильно?
- Второй юношеский.
- Размер обуви?
- Сорок третий.
Он открыл кладовку, покопался там и вынес сложенный спорткостюм и новенькие кеды:
- А ну, давай, - сказал он мне посреди занятия, приняв борцовскую стойку.
Я подошел. Перед глазами промелькнул оконный ряд и я мягко хлопнулся спиной о мат.
- Самбо? - спросил я.
- Первый взрослый, - ответил он.
Часом позже, освеженные зарядкой и душем, мы вошли в просторный кабинет, посреди которого стояло кресло, наподобие стоматологического, окруженное стойками с какими-то приборами и проводами.
- Здесь, мой друг, ты познаешь такое! - шепнул мне Антон и подмигнул. - А в первый раз, это... ух! Я даже завидую.
- Это чего?.. Чего, а?
- Не боись, всё в порядке. Слушай Семеныча, он - во! - Антон поднял большой палец, а после картинно воздел руки и, что называется, возопил: - Предаю в ваши руце сию несвёрнутую девственную душу!
Давид Семенович заулыбался, махнул ему, а мне велел 'посадить свою девственную душу во-он в то кресло'. Я открыл было рот, но он сказал, что это не больно и не страшно. Я устроился полулежа в кресле, он сказал:
- Расслабься. Сейчас ты увидишь фильм. Постарайся почувствовать, раствориться, как бы проникнуть туда. Будешь слышать мой голос, делай то, что говорю. Ну, давай?
Я кивнул, сглотнув.
- Опусти руки, - сказал он.
Я переложил руки с живота на кресло. Он похлопал меня по колену, и начал двигать стойки, так что я оказался окружен устройствами и опутан проводами. Тяжелый шлемофон буквально вдавил мою голову в спинку кресла, а прямо перед глазами, на расстоянии руки, возник широкий вогнутый полупрозрачный экран. Теперь, даже скосив глаза, я мог видеть только его.
Появились звуки: легкая мелодия, шелест ветерка. Экран ожил, и я увидел - перед собою и как бы вокруг себя - горный луг, небо, облака.
- Ты смотришь вдаль, вдыхаешь запах трав, тебе хорошо и спокойно, - услышал я.
Было действительно хорошо и спокойно. Я глядел вдаль, дышал, чувствовал трепет ветра. Вот я обернулся на нарастающий гул и увидел, как рядом маршируют солдаты в сине-жёлтых кафтанах и треуголках, с тяжелыми ружьями на плечах. Я буквально почувствовал как от их шага гудит земля, а вскоре сам шел среди строя.
- Привет! - я увидел лицо Антона с улыбкой от уха до уха.
- Как себя чувствуешь? - спросил Немирский, внимательно глядя в глаза.
- Нормально, - ответил я. - Я что, уснул?
- Отлично! - вместо ответа сказал тот.
- Пойдем, - сказал Антон.
Мы вышли, зашагали между соснами.
- Ну как? - спросил Антон.
- Уснул...
- Да не уснул ты. Топал по комнате как миленький, даже в коридор выходил.
Я поглядел на него.
- Это гипноз, - сказал он. - Так наша группа работает. Я расскажу, смотри. Я не математик, но вот так, грубо и общо: если есть очень трудная задача, к которой не подступиться, то можно её привести в комплексную (он сделал ударение на О) плоскость и там найти решение.
- Ну сказанул!
- Ты слушай, слушай. Есть реальность, - он повел рукой, - мы делаем свёртку...
- Чего?
- Свёртку. Это так называется. Преобразуем реальность в другую, подходящую...
- Погоди, как это вы преобразуете реальность?
- Сама реальность, конечно, остается на месте, а вот твое восприятие - меняется.
- Для этого нужен гипноз, - догадался я.
- Именно! И не простой, а особый, это Семеныч делает. Так вот берем оперативного работника, внушаем ему новую реальность, и в ней он находит то, чего в обычной жизни не найти. А в той можно найти, потому что она специально вычислена, там у него перед противником преимущество.
- Каким противником, это кто?
- Ты же понимаешь, чем контрразведка занимается.
- Крота ловите?
- Крота, крота. Теперь понятно?
- Ну... а как он его там ловит?
- Где?
- В этой, в свёртке.
- По разному. Там не обязательно кого-то ловить, там попроще задания. Ты все там делаешь, что нужно, а на самом деле в реальной жизни ходишь и... ну, это сложно понять, что во что свёрнуто. А потом в реальности хоп! - задача решена.
Он поглядел на меня ясными глазами.
- Погоди, - сказал я, - дай обдумать.
Мы подошли к лавке, сели. Удивительное дело, охренеть можно, подумал я.
- Слушай, - я почесал нос, - если задача решена там, нашел ты там что нужно, то как сюда решение вытащить? Ты сам сказал, неизвестно что во что свёрнуто.
- Обратное преобразование, - проговорил он. - Это самое сложное. Тут по разному выходит.
Он поднялся, сунул руки в карманы, зачем-то поцыкал зубом.
- На самом деле, - сказал он, - у нас ведь достаточно зацепки, малю-юсенькой. А потом можно и обычными методами. Опера насядут и пи(он употребил нецензурное слово)ц. Обычно получается.
Я кивнул. Мы помолчали.
- Так вы, - сказал я, - с такой методой всех шпионов, чай поди, уже повыводили.
- Да-а, - саркастически усмехнулся он. - Все не так просто. Свёртки тоже разные бывают. Вот нынешняя - ух и тугая! Знаешь, как мучаемся?
- Ты говорил.
- Ну, тоже вроде к концу идет. Да и еще знаешь... под работу в свёртке трудно людей найти. Вот тебя отыскали, слава Богу. Нас ведь одна группа всего.
- Да, а вот тоже хотел спросить - а я чем глянулся?
- Красивый, - он усмехнулся.
- Ну серьезно.
- Главное - ум! Он у тебя быстрый, как называется, подвижный. В свёртке ум обрабатывает две реальности одновременно - раз, суметь приспособиться - два.
Я сделал гримасу.
- А ты молоток. - продолжил он. - Математик-вычислитель, о твоих литературных талантах тоже известно (я слегка покраснел), это уже значит, мозг сильный, разносторонний. Ну, и по всем проверкам вышло - молоток. Таких мало.
Я покраснел уже не слегка. Он добавил:
- Вообще, способности хорошо сворачиваются. Это ценно. Дурака сверни - что он там сможет? А на выходе свихнется к тому же.
Мы занимались каждый день, разминались, боролись. 'А ну, давай!' - выкрикивал Антон. На сеансах всё глубже и явственней погружались в новую реальность. Новую для меня, для Антона это было привычно. Каролинерами, солдатами шведской армии XVIII века - вот кем мы становились в этой свёртке.
Однажды я встретил его там и сразу узнал, хоть он и не выглядел, как он: чужое лицо, соломенные длинные волосы, пегая бороденка. Как и на мне: треуголка, желтый камзол, синий кафтан.
- А ну, давай! - крикнул он, обнажая шпагу.
Мы скрестили клинки.
- А ты быстрый, - сказал он по выходе.
- Да неудобно, - сказал я, - шпага эта... Тыкать ничего, а рубить стрёмно.
- Так и тычь, зачем рубить?
- Не знаю, душа просит. Вот, помню, в Дагестане на экскурсию ездил, там шашка была, такая, с узорами. Так её в руку возьмешь, она прямо сама просится - йэх!
Антон рассказал кстати, что в свёртке мало найти и запомнить объект. Нужно создать с ним такую связь, которая при обратном преобразовании стала бы явной. В нашем случае, например, убить, заколоть шпагой. 'Смерть развернётся во что-нибудь вроде... - говорил он, - вот потеряет он кошелёк, а ты найдёшь - зацепка! Опера насядут и...' 'Помню, помню, - смеялся я, - не продолжай'. А стрелять оказалось бессмысленным. Покидая ствол, пуля теряет связь с тем, кто стреляет, а потом поди найди, во что этот выстрел развернётся. 'Никакого толку, - говорил Антон. - Пуля дура. Да и вряд ли попадешь, там сложная связь'.
Дела шли как нельзя лучше. Это Семенович так говорил. Говорил, что работаем на диво, опережаем все планы. Приехал Щёлоков, назвал нас орлами и велел в ближайшие выходные съездить в Москву развеяться. Мы погуляли по Красной Площади, по Арбату, поели, отстояв очередь, в модном Макдональдсе. Потом пошли в видеосалон смотреть американский боевик. В итоге посмотрели там же ещё кой-чего позабористей.
Через две недели Антон уехал. Я готовился один. Ещё через две приехал Щёлоков.
- Пора подключаться, - сказал он. - Волнуешься?.
- Да нет, - ответил я, - я уже бывал.
Оказалось, нет, не бывал. А то, где бывал - это упрощенное погружение, не такое глубокое, так называемая полусвертка. В полусвертке ясно осознаешь обе реальности, а в свертке память о настоящей намного слабее. Зато шире возможности. Есть еще Полная свёртка. Полная... Сложная и опасная. Но это не для меня.
Итак, я должен буду найти свой полк. Что за полк, как его найти и вообще что делать дальше станет ясно по входе. Эта ясность свернётся из того, что уже есть в моей голове. Моя задача - связь. Остальное на усмотрение суперпозитора.
- Это главный. Старший группы, - пояснил Щёлоков.
- С Богом! - сказал он в урочный час
- Ни пуха! - добавил Немирский.
Солнце сваливалось за горы. Высокая трава била по груди коня. Я скакал на закат. Бег коня, скрип седла и вольный ветер заставляли сердце дрожать от восторга. Впереди полная приключений даль, где-то там притаился враг, - чего же еще? вперед!
Во тьме я увидел огни, свернул, переночевал в деревушке, расплатился медными эре, с рассветом тронулся дальше. Следующая ночь застала меня на перевале. Послышался волчий вой, конь задергал ушами, я отстегнул и положил поперек седла карабин. В лунном свете ехал всю ночь, временами вел коня в поводу.
Корпус стоял лагерем в долине, на рассвете я въехал туда и встретил драгунский разъезд, - оказалось, моего полка. Меня поприветствовали, указали путь. Вскоре я прибыл на место. Дежурный капрал посмотрел бумаги и велел обождать. Он сказал, что штаб-офицеры на выездке, но он пошлет доложить. Я отвел коня, расседлал, напоил и задал корма. Здесь меня нашел пожилой фендрик, он показал мне место, отвел на кухню и велел накормить. Он сообщил, что мне разрешено отдыхать вплоть до вечерней молитвы. Я проспал ее, а утром ни свет ни заря протрубил рожок. Мы высыпали во мглу.
'Седла-ать', - понеслось над головами, - 'первая рота... вторая рота...' Зажглись факелы, лагерь ожил. Небо едва посветлело, когда над строем раздалось: 'К походному строю, поротно, справа по три, ма-арш!'
Долго ехали, обгоняя пешие колонны. Отдохнувшие сытые кони косились и приветственно всхрапывали. 'Новенький! - услышал я на растахе голос фендрика. - К ротному, живо!' Тот сидел, вытянув ноги, на прогретом за день камне. Я отрапортовался. Он оглядел меня, остался, по-видимому, доволен и сказал, что мне приказано явиться к корпусному профосу. Добавил, что не знает, какого дьявола им нужно от его доблестных драгун, и чтобы я не задерживался там и догонял своих.
Толстомордый профос принял рапорт и отправил посыльного, а меня лично проводил к одной из штабных палаток, где я предстал пред важным на вид офицером с плюмажем подполковника. Тот был один. Представительный, статный, с лихо закрученными усами и удивительным, не вяжущимся с его геройским обликом, взглядом. Так смотрит на дитя любящая мать. Я стал во фрунт. Тут вход распахнулся и вошел не кто иной, как Антон! Я поглядел на подполковника, на Антона, опять на подполковника. Тот заулыбался и сделал знак рукой. Антон подскочил ко мне, мы обнялись. 'Тикоссон', - по-простому представился подполковник и похлопал меня по плечу. 'Эй, принесите пива', - крикнул он, выглянув наружу. Это был наш суперпозитор.
Я узнал, что объект локализован в пехотном полку, куда специально перевели Антона, и его, Антона, задача окончательно выяснить, кто он. При такой близости это несложно. Затем арест - и вуаля! Единственное, предупредил Тикоссон, нужно все же быть осторожным, объект, судя по всему, хитрый и опытный, таких еще не было. Но ничего, скоро все закончится. А моя роль, выходило, закончится не начавшись.
Я вернулся в полк, два дня мы шли маршем, потом повернули назад. В один из дней протрубили тревогу. Зашевелились офицеры, замелькали вестовые. Заслышались далекие выстрелы, где-то заухали пушки. Полурота отделилась, ушла на запад, затем вторая. Ушел первый батальон, мы стояли. 'Второй батальон, по коня-ам!' - раздалось наконец.
Мы подошли к перелеску, спешились и оставили лошадей, пробрались сквозь заросли. Вышли к каменистому склону, выстроились за плутонгами пехоты. Вдалеке маячили фигурки, и развивались знамена.
'Forwa-ard!', плутонги двинулись, двинулись мы. У меня задрожало дыхание, сердце заколотилось где-то у горла. Новичок, в сомкнутом строю, плечом к плечу с видавшими виды, выученными бойцами, я боялся выдать своё чувство. Не робость, не волнение - нет! такое летучее, щекочущее чувство, какое, наверное, испытывает молодой зверь, впервые вышедший на охоту и впервые услышавший запах раненой жертвы, но еще не знающий, чего этот запах сулит.
Оно исчезло так же быстро, как появилось, лишь первые дымки вскурились впереди и над головами пронеслись и зашлепали тут и там первые пули. В мерном шаге шеренг вместо него вдруг закипело новое: яркое, горячее - азарт, жажда боя! И то, чего это сулит, я, как каждый в ряду, уже знал твёрдо и ясно: шагать, презрев картечь, презрев страх и смерть, шагать в строю, шагать до команды, а после - изготовиться к стрельбе, дать залп, обнажить клинки и броситься на врага. Не так уж и много, чтобы запомнить. Даже для новобранца.
Идём. Неприятель всё ближе. Стоят. Двести шагов, сто пятьдесят. Видно, как целятся навстречу, как после выстрела меняют ряды. Видно, как превосходят числом. Но мы атакуем. Сто шагов, новый залп. Падают синие мундиры, меняют выбывших, держат строй. Стараясь не смотреть, мы перешагиваем окровавленные тела. Семьдесят шагов, новый залп косит первые ряды, редеют плутонги. Держатся каролинцы, ни один не дрогнул, ни одного заряда не потрачено.
Пятьдесят шагов, вот он враг, рукой подать, ждёт, ощетинился штыками, таращит глаза. Самое время каролинцам вступить в бой! Запылали фитили, полетели гранаты, выступили задние шеренги, грохнули залпом. Ничего не видно, на ходу перестроились, зашагали в дыму. А вот и противник - двадцать шагов! Бледные, дрожат, под ногами убитые. 'Изготовиться! - подняв протазан, кричит лейтенант, - Feue-er!!!' Ничего не видно в дыму, да слышно: нашли свои жертвы пули, всхлипывают, разрывая плоть. В упор бьёт последний залп. Самый страшный. А дальше ещё страшнее! - ринулись в штыки. Колют, режут, бьют! Я, наследник суворовских чудо-богатырей - и то оторопел. Враг вовсе дрогнул, побежал. Драгунам и стрелять не пришлось: карабин за спину, палаш вон - и вперед!
Затемно вернулись к лошадям, встали на ночь. Зажглись костры, потекло рекой пиво. Сидели вкруг, вспоминали, похлопывали друг друга по плечу. Раздался топот, прилетел верховой: 'Новенький, где новенький?' Я отозвался. 'В корпус, живо!' Я поседлал коня и, поплутав в темноте, через пару часов стоял перед Тикоссоном.
- Антон убит, - сказал он.
- Как?!!
- Шпагой, - он похлопал себя по затылку, - вот сюда.
- Я не это имел в ви...
- Молчите, - оборвал он.
Он подошел вплотную, вынул из-за обшлага и протянул мне конверт.
- Депеша в ставку. Скачите немедленно. Путевая грамота у профоса.
- Слушаюсь, господин подполковник!
Он взял меня за плечи, я поднял голову и встретился с ним взглядом. Двухметровый гигант с детскими глазами. Что-то тревожное было в них.
- Будьте осторожны, - сказал он, - и да поможет вам Бог!
Через два дня я осознал себя в кабинете Немирского. Щёлоков был тут же.
- А? А где Антон? - первым делом спросил я.
Они переглянулись.
- Антон в госпитале.
- Он жив?
- Жив. Он... он будет в порядке.
- Что с ним?
- Он будет в порядке.
- Я должен знать!
- Без сознания, - сказал Немирский. - Спит.
- Что с ним случилось?
Я поглядел на одного, второго. Они покачали головами.
Я всё рассказал, достал телеграмму на своё имя: судя по штемпелю, я получил её утром на Ярославской вокзале.
'номер выбыл считаю группа раскрыта приступаю форсированию ближайшее время инсценирую выход провоцирую покушение себя поединок целью ликвидации объекта'
Щёлоков забарабанил пальцами по крышке осциллографа.
- Отдыхайте, - сказал он.
Он направился к выходу, в дверях замер, обернулся, на минуту задумался, ещё раз сказал: 'Отдыхайте', - и вышел.
- Давид Семенович, так что с Антоном? - спросил я.
- Не знаю... - он заходил по комнате. - Говоришь, удар в затылок... Невозможно...
- Да что случилось?! - почти прокричал я.
Немирский сел на кушетку:
- Мы действительно не знаем. Потерял сознание и... и всё. Но ты говоришь, убит ударом в затылок...
- Получается, удар там - а попал в цель здесь?
- Это невозможно. Угроза в свёртке - мнимая. Вернее, реальная, но... - он размашисто жестикулировал, - вспомни бой: штыки, выстрелы, опасность, смерть - всё настоящее! А здесь ты в это время, например, идешь вдоль проспекта, рядом несутся машины, вот она опасность: шаг в сторону - и ты труп. Но ты идешь по тротуару, тебе нет дела до машин - и в свёртке угроза минует тебя.
Я молчал.
- Даже люди там, - продолжил он, - это ведь не люди, а образы. Всё образы. И неизвестно, что в эти образы свёрнуто.