Он любил эту башню, свою гордость, самую высокую во всем междуречье, даже в Кише не было такой высоченной. 250 ступеней, и вот он: Великий Урук. Справа и слева поля, под ногами город, а впереди неподвластная времени река Евфрат. Разлив прошел, оставив после себя пятна прудов и штрихи каналов, уже успевших обрасти тиной и тростником, и глядевших зелеными глазками вдоль берега великой реки. Ему нравился этот мир, нравилось быть в нем полным хозяином. Но, только не сегодня. Сейчас он просто неподвижно стоял под палящими лучами светила, не обращая внимания на пот, катящийся из под накладной бороды, на вездесущую пыль, на жару и воды Евфрата, грезившиеся в этот день расплавленным золотом под слепящим Солнцем.
Роды были очень трудными, Ниншун кричала уже третий день и никак не могла разродиться. Лекари сменялись один за другим: дворцовые, свободные, рабские... Все прекрасно знали характер господина и при плохом исходе на чудо не надеялся никто. Казнь лекарю гарантирована. Но они все пытались выторговать, даже не для себя, а для семьи какие-то блага. Только последний, восемнадцатый подполз хоть и на коленях, но не сгибая спины. Он попросил лишь одного:
- Правитель всемогущий! Позволь мне, если случится, что-то плохое с ребенком или роженицей умереть безболезненно. Боли я не боюсь, но она унижает.
--
У тебя есть семья? - он сдерживался из последних сил.
Воспоминания, воспоминания, Эторо их подери... Они мешают стоять спокойно и ждать исхода этого бесконечного дня. Девчонка в храме Иштар, вылезшая из какой-то щели, вместе с облаком пыли и чихнувшая ему чуть ли не в лицо. "Она исполняет обет Иштар, господин, не обращайте внимания.", только и ответил жрец-проводник. Ручки-ножки, костляво торчащие сквозь тростниковые одежды. Он, тогда еще не ведал, что станет самым счастливым мужем в этом негостеприимном мире, а просто увидел ее глаза...
- Нет, я один, и буду всегда один. Мне не надо благ для себя или для семьи. Позволь только умереть без унижения, если я не смогу полностью выполнить врачебный долг.
- Так исполняй! - Кулабу всего уже трясло. Там умирала Ниншун а здесь снова шел торг.
- Как тебя зовут?
- Машрутх, о, великий.
--
Подойди ближе! И слушай, пока способен слышать! Я никогда не отрекался от своих слов. Ты получишь легкую смерть... или долгую жизнь. Беги бегом, идиот! Она умирает, ты слышишь?!
Топот по ступеням, хрипы легких где-то на краю сознания.
--
Господин великий, не вели казнить за радостную весть!
Кулаба сдернул кольцо с пальца и кинул вестовому. Пусть. Если что, если весть не совсем радостная оно ляжет с посланником в могилу.
--
Господин! У Вас родился мальчик! Сын!
Пауза при вдохе казалась бесконечной. Жива ли Ниншун? Мысли роились, мысли просто одолевали.
--
Госпожа жива и во здравии! Радуйтесь!
Кулаба, не глядя сорвал еще два кольца, кинул их вестовому и попытался повернуться, чтобы спуститься по лестнице к жене. Тьма нахлынула неожиданно, господин Урука потерял сознание.