Аннотация: Там где человеческая боль и страдания - всегда найдется место злу. Спасение придет неожиданно, от того, кого никто не брал в расчет.
Ночью умер Иванчук.
Он был самым неприятным и докучливым больным в онкологическом отделении. На всё жаловался, вечно стонал, просил сделать ему еще укол. И слушать не хотел, что лекарств на всех не хватает, а его родственники ни ампулы так и не купили. Жена Иванчука - противная тетка, далеко за сорок, сухая как щепка, с вечно собранными в "куриную жопку" узкими губами, на предложения доктора докупить необходимое презрительно шипела:
- Что есть тем и лечите! Все одно - рак!
Вот и лечили тем, чем есть. А Иванчук жаловался и кричал, кричал и жаловался . Не то, что Паша, тихий пациент из отдельной вип-палаты. У него было все - и лекарства, и еда не больничная, доставлял курьер три раза в день, и телевизор плазменный. Правда, Паша все равно плакал. Ирина Ивановна говорила, что на такой стадии рака, как у него, боль только сильными наркотиками глушить. Запущенный случай. Но плакал Паша тихо, ни к кому не приставал, ни на что не жаловался. А еще, видимо, когда боль немного отпускала, подолгу с кем-то разговаривал, невидимым - не иначе как бредил.
Онкологическое отделение городской больницы слыло местом нехорошим. Располагалось в отдельном здании, старом, обветшалом и мрачном, в самом дальнем углу заросшего больничного парка. Столетние дубы и липы так плотно подступали к большим высоким окнам, что солнечный свет едва проникал внутрь, делая длинные полутемные коридоры сырыми и неуютными. К привычному для больницы запаху - дезинфекции, лекарств, немытого тела, плохой еды, в онкологии добавлялся какой-то еще, неуловимый, пугающий. Ирина Ивановна называла его духом смерти. Ведь все пациенты этого отделения, по сути, были обречены. Отчаявшиеся родственники привозили умирать совсем безнадежных онкологических больных. Редко кто уходил отсюда иным способом, чем этой ночью Иванчук. Почти никто из медперсонала не пришел работать в онкологию по собственной воле. Как и Катеньку, Машку сослали сюда, когда застукали в сестринской, в травматологии, тискающуюся с пациентом. Зинаида - грубиянка и матерщинница, появилась тут после того, как послала главврача больницы. Михална - старшая медсестра, одышливая, толстая, вроде попросилась сама, но было мнение, что она подворовывает наркотики. Врачи, в основном молодые, менялись постоянно, и так быстро, что младший персонал не успевал запомнить их по именам-отчествам. Да и то, они отбывали свою повинность, стараясь ни секунды не задержаться дольше положенной смены.
Только завотделением Ирина Ивановна Кряжина должностью своей не тяготилась. Вспыльчивая и дотошная старая дева, она жила работой и своим отделением, с утра и допоздна мелькала по коридорам клиники, успевая и пациентов осматривать, и потормошить строителей, лениво латающих старый корпус, и работать с бесконечной документацией, и указывать медперсоналу на недочёты в работе. Пациенты Ирину Ивановну любили, говорили, что в присутствии её им становится легче, вроде как боль отступает. Медперсонал придерживался мнения опасливого и, скорее нейтрального, строители пребывали в уверенности, что место нехорошее и люди в нём собрались соответствующие.
А теперь вот Ирина Ивановна, насупленная и грозная, поблескивая очками, сурово отчитывала проштрафившуюся медсестричку.
- Семенова, ну сколько можно! Я же предупреждала, во избежание! Опять уснула на дежурстве!
Катенька Семенова, девушка лет двадцати, полноватая, с помятым со сна лицом, виновато шмыгнула носом. На пухлой щеке отчетливо отпечатались две пуговицы с рукава халата. Съехавшая набок смятая застиранная медицинская шапочка, осыпавшаяся с ресниц тушь, делали ее жалкой и нелепой.
- Ирина Иванна... - Катенька снова шмыгнула носом. - Даже не знаю как это. Я даже кофе принесла с собой. Не знаю, как это...
Девушка сникла. Ну почему этому Иванчуку приспичило умереть в ее смену? Неужели не мог подождать до пересменки?! Машка вот заступила бы и пожалуйста, помирай себе. Так нет.
Она тяжело вздохнула.
Катенька проклинала тот день, когда она вот так же уснула на ночном дежурстве в кардиологии, и в наказание ее сослали сюда.
Пробуждение оказалось печальным. Смерть пациента сама по себе была событием неприятным, а то, что она уже в третий раз уснула на посту и была застукана завотделением, лишало Катеньку последней надежды на перевод из онкологии.
- Что, ягодка моя, опять уснула что ли?
Виталине было уже далеко за семьдесят. Но старушка была бодрая, крепкая и спокойно доживать свой век на пенсии не хотела. Работала санитаркой и отпусков не просила.
- А что я там не видела, в отпуску этом, - ворчала Виталина. - Дома у меня кот один, да и то уж старый. А тут люди.
Всех особ женского пола Виталина называла ягодками, а мужского - касатиками. Независимо от возраста и положения. И подкармливала выпечкой, удивительно вкусной. Катенька, хотя перманентно сидела на всяких диетах - от кремлевской до кефирной, устоять перед пирожками - пухлыми, с румяной глянцевой корочкой, не могла. Особенно перед теми, что с грибами.
Вот и сейчас, Виталина явилась на пост с гостинцами.
- Угощайся, ягодка. Не переживай. Дальше онкологии не сошлют.
Катенька всхлипнула и взяла угощение. Вдохнула теплый сладкий дух выпечки и передумала плакать.
- Кушай, ягодка, кушай, - проворковала Виталина, - образуется все. А мне пора чистоту наводить. Ишь, опять как нагрязнили! Эх, мою, мою у вас тут, а все нечисто.
Катенька краем уха слушала ворчание санитарки, заполняла постовой журнал и продолжала думать об умершем Иванчуке, о его жене и о том, что не хочется сообщать людям плохое, даже некоторым.
- Семенова! - Ирина Ивановна бросила на стол потрепанную папку с историей болезни Иванчука. - Родственникам позвонила?
- Нет, журнал вот, - промямлила Катенька.
- Иди звони, - оборвала ее завотделением. - Потом заполнишь.
Катенька обреченно вздохнула, открыла историю болезни, отыскала там домашний телефон покойного Иванчука и подняла перемотанную пластырем трубку с видавшего виды древнего дискового телефонного аппарата грязно-белого цвета.
Пять длинных хриплых гудков Катенька надеялась на то, что ей никто не ответит. Но после шестого в трубке раздался неприятный, будто железом по стеклу, женский голос:
- Слушаю!
- Иванчук Лариса Викторовна?
- Да, а что?
- Это из онкологического...- Катенька выталкивала каждое слово с трудом, - ваш муж...
Произнести слово "скончался" она не смогла. Хотя этого и не потребовалось.
- Отмучился.
Судя по тону, плакать и причитать жена Иванчука не собиралась. Катенька облегченно выдохнула.
- Вам нужно приехать. Справки получить.
- Приеду. Куда теперь спешить-то.
Положив трубку, на жалобно звякнувший аппарат, Катенька вернулась к заполнению журнала.
Вдруг в конце коридора, из приоткрытой двери кабинета завотделением послышался громкий раздраженный голос Кряжиной. Катенька удивилась: Ирина Ивановна на ее памяти никогда еще ни на кого не кричала.
- Виталина Семеновна! Сколько раз можно говорить! Не трогайте ничего в моем кабинете! Я сама наведу порядок! Сейчас официально предупреждаю!
Из кабинета торопливо вышла Виталина с шваброй, недовольно бурча себе под нос:
- Развела тут грязищщу. Подумаешь, пыль со стола протерла. Не трогайте её вещи! Что с ними станется, с пробирками-то! Пылищи то на них, пылищи! А полы-то мыть кто будет? Соплячка!
Дверь кабинета Кряжиной со стуком захлопнулась. Виталина, продолжила бурчать и поплелась, шаркая тапочками без задников, в процедурную.
Катенька уже переодевалась в сестринской, когда туда бесцеремонно ворвалась Машка, как всегда опаздывая на смену.
- Ну что тут у нас? Чего кислая? - спросила она, хлопая дверцей шкафчика так, что она едва не слетела с петель.
- Иванчук умер ночью, - хмуро ответила Катенька.
- Отмучился. - Машка размашисто перекрестилась. - Земля ему пухом. Ладно, побегу. Влетит опять от Ирины.
- Влетит, - согласилась Катенька. - Мне уже...
- Опять что ли уснула? - расхохоталась Машка.
Катенька только шмыгнула носом. Потом надела пальто, надвинула поглубже шапку, замотала шею шарфом и направилась к выходу.
На улице еще было темно. Медленно и красиво падали крупные хлопья снега. Словно там, наверху распороли мягкую перину, и на землю сыпался невесомый пух. Катенька подняла лицо к серому, наливающемуся рассветом небу и с удовольствием вдохнула морозный свежий воздух. Он пах арбузной коркой и праздником. "Хорошо-то как, - подумала Катенька и быстро зашагала по весело хрустящему под ногами снегу. Прочь от мрачного здания онкокорпуса, от умершего Иванчука и недовольной Кряжиной.
Следующая смена у Катеньки опять была в ночь. С вечера она проверила все назначения, раздала лекарства, обошла палаты, гася свет. Последней была вип-палата тихого Паши. Он лежал молча, не стонал, только скрючился от боли и отвернулся к стене. Катенька проверила капельницу, подоткнула сползшее одеяло. Паша тихо всхлипнул.
- Ну, ну, - Катенька погладила его по костлявому плечу.
Вдруг Паша развернулся к ней и прошептал:
- Она придет сегодня ко мне? Придет, да? Я хочу... очень.
- Кто придет, Паша? - удивилась Катенька.
- Ирина Ивановна! - горячено зашептал Паша. - У неё руки такие хорошие... от них боль проходит. Так хорошо!
Катеньке стало жалко Пашу. Видимо у него начался бред на фоне уколов бупренорфина.
- Придет, придет, - успокоила она больного. Паша вымученно улыбнулся.
- Скорей бы...
И закрыл глаза. Катенька вышла и осторожно притворила за собой дверь.
Пошла в сестринскую, поставила чайник. Заварила себе крепкий кофе "по-польски", залив ароматный порошок кипятком. Приветливая продавщица из магазинчика со смешным названием "Чайкоффский" утверждала, что этот сорт под названием "Коста-Рика" самый крепкий. Посомневавшись, Катенька выложила за сто граммов этого кофе целых триста рублей. Денег было жалко. Но позволить себе еще раз уснуть на посту она не могла.
Завотделением сегодня снова не торопилась домой, видимо, осталась дежурить. Из-под закрытой двери её кабинета пробиваласьполосочка света. Громко тикали большие настенные часы над сестринским столом, в старых трубах журчала вода, ветер стучал в окна обледенелыми ветками. Эти негромкие звуки обступали Катеньку, убаюкивали, глаза снова начали слипаться. Но сдаваться она не собиралась. Встала, пошла к умывальнику, плеснула в лицо холодной водой.
Вернулась на пост, достала из ящика книжку - любовный роман, затрепанный, с выпадающими страницами и заломленной в нескольких местах мягкой обложкой. Раскрыла его и попыталась углубиться в страдания героини. Но чтение тоже усыпляло.
И вдруг заметила на столе потрепанный листик, будто из тетрадки-прописи: с косыми линиями поперёк строки. На нём зелёными буквами были выведены слова совершенно непонятные. А внизу, дописано: "Детская считалка. Помогает от сонливости. Прочитать вслух три раза. Уп-Уп. оф". Почерк в приписке был торопливый, не старался человек
"Наверное, Виталина притащила, - подумала Катенька. Отложила листок. Снова взяла его в руки. Пробежала глазами. А потом решилась. Глупо, конечно. Но хуже точно не будет. Откашлялась, будто на экзамене. И слегка охрипшим голосом произнесла:
- Хемен-этан, эвайе, эва, хайот, сарайе...
Испуганно оглянулась, будто ожидая, что произойдет что-то страшное. Сонная тишина коридора обволакивала будто вата. От нее даже заложило в ушах.
Катенька осмелела и повторила странную считалку еще два раза.
Откуда-то взявшийся холодный ветер обжег лицо, погладил по спине, унимая боль, тревогу. Стало хорошо и легко. Катеньке показалось, что по коридору потянуло сквозняком, будто открыли окно. Затхлый пропитанный лекарствами воздух разбавило странным запахом - не то марганцовки не то озона, будто включили кварцевую лампу. А еще сильно запахло болотом и гнилью.
Неужели кто-то забыл окно закрыть? Окно, единственное, было в самом конце, рядом с дверью кабинета Кряжиной. Проходя мимо, Катенька вдруг услышала тихий взволнованный голос Ирины Ивановны. Она с кем-то говорила, сбивчиво, горячо, пытаясь убедить или уговорить неизвестного собеседника. "По телефону, наверное, - подумала Катенька и прошла мимо. Взялась уже за ручку окна, как вдруг спиной почувствовала холод. Будто в другом конце коридора нараспашку открыли входную дверь. Но Катенька точно помнила - она заперла ее на ключ.
Быстро обернулась и уловила краем глаза неясную зеленоватую тень, растворившуюся в полумраке коридора. Опять запахло так, будто включили кварцевую лампу.
Катенька подергала на ручку. Окно оказалось закрытым . Ей стало совсем не по себе. Лишь освещенный настольной лампой желтый островок сестринского поста разгонял тревожный сумрак. Захотелось побыстрее вернуться в этот спасительный круг. Вдруг дверь кабинета резко распахнулась, едва не ударив Катеньку.
- Семенова, - рявкнула Ирина Ивановна, - что ты шатаешься по коридору? Твое место где?
- На посту, - пролепетала Катенька. - Я... это... проверить... вроде окно открыто было...
- Зачем? Отделение выстудить? У нас больные с лейкопенией! Им только переохлаждения не хватало! Марш на пост! Официально предупреждаю! Это уже второе предупреждение у тебя! Смотри мне!
Катенька порысила в сторону стола. А Ирина Ивановна прошла к Пашиной вип-палате. Прежде чем войти, воровато оглянулась на Катеньку и скрылась за дверью.
Катенька какое-то время сидела, напряженно прислушиваясь к тому, что происходило в палате. Там было тихо. Ей было нестерпимо интересно, зачем завотделением понадобилось ночью идти в палату к спящему больному. Подняться со стула, подойти к двери было страшно: вдруг Кряжина застанет ее за подслушиванием? Но любопытство жгло огнём.
Не дыша, Катенька на цыпочках осторожно подкралась к неплотно прикрытой двери вип-палаты. Сквозь узкую щель расслышала тихое бормотание Кряжиной. Она опять, то ли кого-то убеждала, то ли уговаривала. Катенька разобрала только несколько слов: "Наконец-то..." и ответное - невнятное, вроде как бульканье: "Уп..Уп.. сложу...офффф"
Послышались сдавленные всхлипы. Катенька отошла от двери и вернулась за свой стол. Сердце колотилось в груди, в горле пересохло. Что-то непонятное и пугающее творилось в палате.
Вдруг дверь вип-палаты открылась. Кряжина, бледная, вся какая-то выцветшая, с вытаращенными глазами, чуть пошатываясь, сделала несколько шагов, посмотрела на Катеньку и тихо сказала:
- Запиши, время смерти пациента Крамова - час сорок две.
Утром Катенька все не могла забыть странные события этой ночи. Позвонила родственникам Паши, выслушала рыдания его матери. Заполнила журнал. В сестринской, куда она пошла переодеваться, мыла полы Виталина.
- Ягодка, чего грустная? Нагоняй получила? - спросила санитарка, отставив швабру и вытирая руки чистым платком.
- Опять пациент умер, - ответила Катенька.
- Ну отделение такое, ягодка, мрут и мрут. - Виталина грустно улыбнулась.
- Странно это, - вырвалось вдруг у Катеньки.
- Чего странного? Рассказывай, ягодка, не таись.
Катенька не собиралась ничего рассказывать Виталине. Да и говорить собственно было не о чем. Глупые страхи одни.
Но словно против воли вдруг стала говорить о странном поведении Ирины Ивановны, о странных голосах в кабинете, и о ледяном сквозняке при закрытых дверях и окнах. И даже про зелёную тень, привидевшуюся в коридоре.
- Так, так, - кивала головой Виталина. - А еще чего странного?
Катенька подумала и вспомнила про считалку.
- А ну-ка, ягодка, покажи ту записочку?
Сморщенное лицо Виталины вдруг стало серьезным и даже немного грозным. Катенька вдруг удивилась, какие у санитарки не по-старчески яркие синие глаза
Катенька попыталась припомнить, куда она дела этот листок со считалкой. Похлопала себя по карманам. Точно!
- Не надо, ягодка, - серьезно сказала Виталина, убирая листок подальше. - Ты уже...
- Ох ты.. - Виталина говорила будто сама с собой. - Надо же... Ишь ты, придумали... Считалочка, значит. Чтобы не спать... Ну ничего, ничего. Зелень-погань. Чистоту-то мы наведем. Ты иди, отдыхай, ягодка. Не бери в голову. Перемелется - мука будет. А мне убираться надо.
Катенька встала, достала из шкафчика пальто, шапку, сапоги. Одеваясь, вдруг поняла, что тревога ее испарилась, уступив место вязкой усталости.
Но уйти из отделения ей было не суждено. Уже взялась за ручку входной двери, как услышала за спиной строгий голос Кряжиной:
- Семенова! Петренко звонила, у нее ребенок заболел, у Зинаиды и так больше всех дежурств за месяц. Тем более ты проштрафилась. Иди поспи в сестринской пару часов и за работу. И в ночь останешься. Зато потом отпущу на три дня. Я официально говорю.
Катеньке очень не хотелось оставаться в отделении после этой страшной ночи. Но делать было нечего. Вздохнув, она поплелась в сестринскую.
Виталина уже драила коридор, весело переругиваясь с Зинаидой. Увидев, что Катенька возвращается, санитарка участливо ей улыбнулась.
Снова переодевшись, Катенька достала из большого шкафа с перекошенными дверцами, одеяло и подушку, бросила их на продавленный диван. Легла, вдохнула резкий запах хлорки от наволочки, поморщилась. Поерзала, пытаясь, устроится поудобнее, так чтобы не впивались в бок выпирающие диванные пружины. Но усталость и волнение ночи взяли свое. Катенька провалилась в серый бесцветный сон, без звуков и запахов.
Проснулась она резко, словно ее толкнули в плечо, а по лицу провели чем-то влажным и холодным. Сильно запахло болотом. Сквозь обрывки сна Катенька расслышала тихий свистящий шепот:
- Не бойся...Спи...
Хотела открыть глаза, но не смогла - на веки словно положили по свинцовому кругляшу. Катеньке стало жутко, она вдруг стала задыхаться, будто на горле сжимались ледяные пальцы...
- Вон пошла! - сквозь звон в ушах Катенька не сразу узнала голос Виталины, вдруг ставший решительным и грозным.
Удушье сразу прошло, а ощущение ледяной хватки на горле пропало. Катенька, наконец, смогла открыть глаза.
Виталина смотрела на нее ярко-синими, молодыми глазами и улыбалась.
- Проснулась, ягодка. Сон видно дурной приснился. Ничего, ничего...
И протянула теплый пирожок.
- Скушай, ягодка. Полегчает.
Всю смену Катенька была сама не своя. У нее все валилось из рук, Зинаида успела приложить к ней все известные ей эпитеты, а под конец, когда она едва не перепутала препараты для инъекций, пригрозила пожаловаться на нее Кряжиной.
Заведующая была занята с тремя новичками-интернами, водила их за собой из палаты в палату, рассказывала что-то нудное, задавала вопросы.
К вечеру беспокойство Катеньки только усилилось. Ей совершенно не хотелось оставаться на ночь в отделении, в груди больно сжималось от нехорошего предчувствия.
В семь проводив Зинаиду, и убедившись, что Кряжина заперлась у себя, Катенька закрыла на ключ входную дверь и поплелась на пост. Накопившаяся усталость давила на виски, делала ноги и руки ватными, непослушными. Она почти дошла до своего стола, как вдруг в дверь осторожно постучали. Пришлось вернуться.
За дверью оказалась Виталина в старенькой шубе и платке пуховом. В руках она держала букет, больше похожий на веник.
- Ягодка, можно я с тобой посижу? Что-то не хочется по такому морозу домой возвращаться.
- Кряжина ругаться не будет? - засомневалась Катенька.
- А мы ей не скажем, - заговорщицки подмигнула ей Виталина.
Впустив санитарку, Катенька снова вернулась на пост, а старуха ушла в сестринскую.
Время текло лениво и вязко, будто издеваясь над Катенькой. Никогда она еще не ждала конца ночной смены с таким нетерпением. Тревожно вслушивалась в каждый шорох, со страхом озиралась кругом. Желтый круг света от лампы казался ей магической защитой, как в страшных историях про призраков и ведьм, что как назло вспоминались так ярко и живо. Сердце стучало в груди, горло пересыхало, по спине ползли противные мурашки, на лбу выступал холодный пот. "Точно как Хома в "Вие", - некстати подумалось Катеньке, и она вцепилась в потрепанный романчик, будто он был псалтырем. В отчаянии попыталась вспомнить любую молитву - да так и не смогла.
Вдруг тишину прорезал свистящий шепот, будто вытекал кислород из разорванной трубки:
- Боишься... тебе больно... я помогу... Уп-уп...
Катенька вздрогнула и огляделась. Сумрак обступал ее плотно, не давая разглядеть ничего за пределами спасительного круга. Вдруг на затылке Катенька ощутила холодное дыхание, а по спине будто погладили ледяной рукой. Вскрикнула от ужаса, вскочила, уронила стул и бросилась по коридору к двери сестринской.
Сердце вырывалось из груди, как в тумане Катенька слышала голос Кряжиной, та кричала неразборчиво, как всегда не по делу....
От двери ее отбросило, будто нечто невидимое ударило ее по лицу. Снова стало трудно дышать, горло сжимали безжалостные пальцы, перекрывая кислород. Закружилась голова, онемели руки и ноги, сквозь звон в ушах она расслышала свистящий шепот:
- Не бойся... не больно... заберу боль...Уп-уп... сложу!
Стало вдруг легко и хорошо... Катенька вспомнила, так умирают от холода... приятно... просто уснуть... спать... так хочется спать...
Воздух вдруг налился горьким и терпким запахом полыни, он становился все сильнее и сильнее, и Катенька ощутила вдруг эту горечь у себя во рту...
Шепот перешел в змеиное шипение, яростное и злобное.
- Уйди...старуха... моя... она моя... Уп-уп... офффффф...
Катенька попыталась открыть глаза и нечетко, как сквозь туман разглядела Ирину Ивановну грозно надвигавшуюся на нее. Лицо Кряжиной было бледным и перекошенным, глаза за стёклышками очков - пустыми. Шипящий страшный шепот слетал с её губ, но говорила будто не она..
Напротив Кряжиной стояла Виталина. Она будто стала выше ростом и шире в плечах, в одной руке тлеющий пучок травы - в другой ведро с надписью "Пол коридор".
- Ах ты, нечисть поганая. - Виталина шагнула вперед и нависла над Кряжиной, подняв над головой свой дымный веник.
Оглянувшись, старушка бросила Катеньке тот самый листок со считалкой.
- Ягодка, там внизу переписано наоборот. Читай, ягодка, читай! Трижды!
Катенька схватила записку и увидела, что аккуратным почерком на ней выведены непонятные слова.
Кряжина снова зашипела и двинулась на Виталину.
- Читай! - гаркнула на нее старушка неожиданно громким и грозным голосом.
Катенька сглотнула скользкий комок в горле и неуверенно произнесла:
- Ейарас, тойах, авэ, ейавэ, натэ-немех.
Ирина Ивановна словно начала задыхаться, задергалась, как в припадке, лицо её потемнело.
От яростного воя, визга и шипения заложило уши. Катенька зажала их ладонями.
Безжизненное тело Кряжиной рухнуло на истертый линолеум, голова страшно стукнулась об пол, стёкла очков разлетелись злыми искорками. Изо-рта её вылезло нечто явно живое, больше всего похожее на зелёного слизня.
Виталина подошла к телу Ирины Ивановны, пощупала пульс, приоткрыла веки.
- Ишь ты как... - озадаченно произнесла старушка. - Жалость какая. Своя-то душа выболела... Изгнали нечисть, плоть и померла. Погляди, ягодка, вот она, зелень-погань, злобность навья ...Пробирки-бобирки... Сплошная химия.
Она ухватила с пола зелёное извивающееся существо и бросила его в ведро - раздался сдавленный писк.
- Вот, - удовлетворённо, заметила Виталина. - Мои пробирки... мои пробирки... руками махала! "Идите в баню", - орала мне, а сама суть одна, зелёная. Нечеловеческая. Вползла сюда, ехидна такая, разожралась на чужой боли, разлакомилась. Надо мной насмехалась... пигалица. Очки нацепила, халатом укрылась - думала, не признаю. Глянь - экая мерзость...
Виталина протянула Катеньке свое ведро. Осторожно заглянув в него, та увидела, как в мутной воде отражается бледное зеленоватое лицо, отдаленно напоминающее женское, искаженное злобой и болью.
- Ты вот что...- сказала Виталина, - вызывай кого надо, а мне надо до конца дело довести.
Катенька кивнула и, шатаясь, пошла к посту. Трясущимися пальцами набрала номер реанимации.
- Онкология, - прохрипела она в трубку. - Зав... Кряжина... остановка сердца...
Бросила трубку на стол и почувствовала себя совсем плохо.
Голова кружилась, ноги крутило судорогой. Не отрывая взгляда от неподвижного тела Кряжиной, она судорожно всхлипнула и сползла по стене на пол.
- Ничего, ничего, ягодка... - услышала она сквозь шум в ушах голос Виталины. - Все уже прошло, все прошло. Аминь!
***
Через неделю Катенька Семенова добилась перевода в родильное отделение. Правда, санитаркой. Но она была согласна на любую работу и даже грозилась уволиться совсем, только бы не оставаться в нехорошем онкоотделении.
Само отделение почти полгода просуществовало без заведующего, врачи идти туда работать не желали, пациентов родственники постепенно разобрали - кто по домам, кто по другим больницам. И вскоре старый мрачный двухэтажный корпус в самом глухом уголке больничного парка опустел.
Зато его очень полюбили любители мистики и всяческие охотники за привидениями. Они в один голос утверждали, что по ночам, пустыми обшарпаными коридорами бывшей "Онкологии" бродит зеленоватый дымящийся призрак в белом халате. Он громко стонет и кричит "Уп...Уп... Оф"