Странник Стелла : другие произведения.

Дьявольская ярость Сихотэ-Алиня

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Оценка: 7.31*5  Ваша оценка:
  Анатолий Кривцов родился в Оренбургской области, мальчишкой пережил оккупацию в Ростовской области, а повзрослев, нёс суровую службу в одной из спецчастей Дальнего Востока. Рассказ записан с его слов, когда Анатолий Иванович находился в доме-интернате для престарелых и инвалидов в Краснодарском крае.
  
  ***
  
  "Те думы - им уж нет следа;
  Но я б желал их рассказать..."
  Михаил Лермонтов "Мцыри".
  
  Никогда не любил поэзию. Тем более - Лермонтова. Казалась мне она какой-то... надуманной, словно специально покрытой налетом печали, безутешной тоски... Скукотища! Другое дело - выйти с ночёвкой в поход (у нас рядом с деревней ого-го какие горы!), на рыбалку, да и просто... погонять в футбол...
  Но однажды каждой клеточкой мозга, каждой молекулой тела прочувствовал я мятежные, проникновенные стихи, попал в их стремительный водоворот, затягивающий, как на нашей своенравной речке и... растворился в них. А случилось это, когда в шестидесятые годы прошлого века довелось нести службу в одной из спецчастей Дальнего Востока... Там и стал невольным свидетелем невероятных, мистических событий!
  Это было! Было! Именно там, в тайге под Уссурийском, я заново открыл для себя поэзию Михаила Лермонтова и с исповедью Мцыри, как с молитвой, прошел через выпавшие испытания, чтобы... пять раз чудом уцелеть там, где многие другие... приняли смерть.
  
  ***
  
  ...Ранним погожим утром кручу баранку своего грузовичка и наблюдаю величие и царскую гордость гор Сихотэ-Алиня. Этот хребет на тысячу километров, а то и больше, раскинулся между Японским морем и долинами рек Уссури и Амура и каменным поясом соединяет Хабаровский и Приморский край. Такого размаха я еще не видел! И как не горько это осознавать, понял, что наша Красная горка - всего лишь несколько маленьких пригорков... "каменные овцы", что разбрелись по Оренбуржью.
  Из головы не выходит песня:
  "Где-то багульник на сопках цветет,
  Кедры вонзаются в небо...".
  И я напеваю её, потому что на самом деле вижу эти сопки, еще затянутые туманом, и эти кедры, поддерживающие своими упругими шапками бледно-голубой небесный купол. Передо мной стоит конкретная задача: отвезти на полигон, что совсем недалеко - километров в сорока от части, продукты. Как я рад этому! Рулю и мечтаю о том, что на перекрестке проеду не прямо, а поверну налево и загляну к своей ненаглядной - красавице Катюше, девушке русско-японской крови!
   "Кажется, будто давно меня ждет
  Край, где ни разу я не был..."
  
  В тех местах еще не проложили широкие асфальтовые трассы, и дорогу к полигону, проходившую через Тигровую падь, печально известное урочище, размыло горными водными потоками. Здесь только что прошел тайфун. Подъезжаю к мосту, а там земля сырая, машина буксует, задним колесом зависает. Закрепляю трос за балку моста, чтобы не свалилась машина в речку, и вдруг слышу легкое потрескивание веток... Вглядываюсь в размытые силуэты деревьев - уже чуть забрезжил рассвет, а там - огромный тигр!
  Он словно наблюдал до этого за мной со стороны и, выждав момент, когда я вышел из машины - выпрыгнул из чащи - и прямо к мосту! Как я успел запрыгнуть в кабину - сам не знаю. Но закрыть стекла - на это у меня уже не оставалось времени.
  Во времена моей солдатской службы эти звери свободно разгуливали по непуганой тайге, тогда еще и не стоял вопрос о сохранении умирающего вида уссурийского тигра. А этот зверь не только красивый и грациозный, но еще и довольно опасный, особенно если у тебя нет никакого оружия. Посудите сами: туша - под двести килограммов и в длину будет метра три, а то и больше, лапы крепкие, пружинят тело, как у домашней кошки, огромная морда с оскалом, если уж вцепится клыком - считай, все... И вот такой зверь делает несколько бесшумных прыжков и в доли секунды уже обнимает передними лапами кабину машины. Толкает морду в окно, а оно для него маловато, тогда он ловко просовывает лапу...
  И как же успеваю вспомнить, что именно здесь, на краю урочища Тигровой пади, погиб Виталий Бонивур? Может быть, потому, что не хотел тогда умирать? По сути, в эти считанные доли секунды я не смог бы подумать ни о чем. Но образ легендарного героя, как мне казалось потом, прибавил сил, а может, и не сил, а холодной расчетливости, смекалки. И я... успеваю отпрянуть назад, так что под звериные когти попадает не голова, а только плечо. Тигр не сплоховал и рвёт его мощной лапой что есть силы. А я, превозмогая боль, другой рукой забрасываю ему в широко раскрытую клыкастую пасть... раздавленную пачку махорки. Как-то она оказалась у меня в руках и, видимо, от страха и от боли, я ее так сильно сжал...
  Короткой молнией мелькает мысль: "Все! Шея сломана!". И на мгновенье отключаюсь. Когда прихожу в себя - первое, что вижу - обмякшего, осевшего на мосту красавца тигра. И прямо на моих глазах, не удержавшись, он сваливается вниз, туда, где протекает небольшой ручей. Видимо, зверь успел вдохнуть приличную порцию табака. И только потом уже замечаю, что гимнастерка на левом плече как ножом разрезана, а белье уже прилипает к груди... Боли не чувствую, нет, и знаю, что до той поры, пока не приду в себя от шока! И потому торопливо начинаю обрабатывать поврежденные ткани. Как нас учили: "раны длиной сантиметров десять и до кости - стянуть лейкопластырем, чтобы они не разошлись и не расцвели как пион".
  Примерно через полчаса рассвет вошел в свои права и царство темной силы отступило. Вижу - едет машина, это наши офицеры возвращаются на вездеходе с озера Ханка...
  
  После встречи с хозяином тайги, хоть и закончившейся вничью, я выучил наизусть поэму Михаила Лермонтова "Мцыри":
  "...Ты видишь на груди моей
  Следы глубокие когтей;
  Еще они не заросли
  И не закрылись; но земли
  Сырой покров их освежит
  И смерть навеки заживит.
  О них тогда я позабыл..."
  
  По каким-то непонятным мне раньше законам созвучия и гармонии лермонтовские строки о Мцыри - битва с барсом - подарили мне ощущение силы и красоты! Благодаря им я увидел окружающий мир с другого ракурса, словно со стороны. Не просто наблюдал, а - любовался скалистыми высокими вершинами гор Сихотэ-Алиня, его резко очерченными контурами, словно бархатными благодаря зарослям дремучего таежного леса. Склоны гор очень разные. Восточные и южные - более крутые, обрывающиеся к морю, а западные - пологие, со множеством долин, котловин и рек. И напоминают они огромную каменную волну в сторону моря. Говорят, в таком виде камень застыл еще в мезозойскую эру. Спорить не буду.
  По-другому я начал воспринимать и лермонтовскую поэму. Как нечто цельное, живое, а не наносное, как раньше! Начал понимать его героя и даже - ощущать себя им. Из дальних уголков памяти всплыл еще один литературный образ, с которым я тогда был тоже созвучен - шолоховский Нахалёнок, летящий на лошади во тьме навстречу своей гибели... Но почему он возникал перед глазами?
  
  Дальний Восток - место особое, исторически ссыльное, страна неизведанных тайн. Его суровую обжигающую зиму с ураганными ветрами и фантастическим воем нетронутой тайги и океана могут выстоять не все. Это трудно описать и литературным словом, и кистью художника! Сколько бы ни бывал в Третьяковке, всматриваясь в палитру необычайного разгула стихии, ничего близкого к жестокой действительности не видел. Это надо прочувствовать на своей шкуре, если, конечно, доведется оказаться в объятьях пурги...
  
  ...Служба моя продолжается. Как-то раз командование решило организовать заготовку на лето строительного леса, чтобы отремонтировать потом казармы и офицерские домики. Надо было съездить в тайгу, в поселок лесорубов, и до него всего-то ничего - минут сорок, не больше. Собираемся в дорогу мы втроем - двое солдат и майор. Солнечный морозный день, на мне - валенки, добротный белый полушубок. Подхожу к майору:
  - Едем на вездеходе?
  - Нет! - отвечает он. - Только на заправку сколько времени уйдет! Больше на сборы потратимся, чем на дорогу...
  И выезжаем на машине. До поселка добираемся быстро, но там, пока дожидаемся начальника, пока оформляем документы, глядишь, дело уже и к вечеру подошло - февральский день не долог. Надо поторапливаться, пока не стемнело. И мы двигаемся в обратную дорогу. Не успеваем пройти и половины подъема на трассу "Владивосток - Уссурийск", когда начинают опускаться сумерки. Бог с ним, это еще ничего - ехать можно и в темноте! Настораживает другое: начал подниматься легкий ветерок и небо затягивается тучами... Ветер крепчает с каждой минутой, метёт, да так, что вскоре уже и за метр ничего не видно. Поднимается вьюга, да какая вьюга - у этого урагана мужской род! И ревёт он безжалостно, злорадно посмеиваясь над нами и словно радуясь столь легкой добыче.
  "Объятья жадные раскрыв,
  Мир жесток и темен был..." - стучали в висках лермонтовские строки.
  Машина останавливается. Мотор еще работает, так что можно сидеть в кабине, греться и молить Бога, чтобы не закончился бензин. Где-то в три часа ночи мотор глохнет...
  "И тщетно спорил я с судьбой,
  Она смеялась надо мной..."
  Майор - бывший фронтовик, из тех, кто дошел до Берлина, и здесь не теряет мужество, чтобы признаться в своей ошибке:
  - Виноват, сынки, что не взял вездеход... Да и бак не залил по полной...
  Он помолчал немного, а потом добавил:
  - Знаете, мои дорогие, на фронте мы всегда просили товарищей: если погибнем, похороните нас не на чужбине, а на русской земле! Вот и сейчас... мы обнимемся и уснем без боли и страданий... И примет нас родная земля...
  Мы молчим. Каждый думает о том, что вот найдут нас здесь когда-нибудь, и ведь найдут обязательно - с маршрута мы не сбились. Сообщат родственникам сухой отпиской: "Ваш сын погиб при исполнении". Приедут ли близкие на похороны? А я еще думаю и о своей девушке Кате. Как там она? И одолевает меня беспокойная тревога даже не за нас, а за нее. Появляется шальная мысль выйти из машины и пойти на подъем пешком. До главной трассы всего километров шесть... да, скорее всего, это дорога в один конец, но шанс есть... Как только забрезжит рассвет... Если - не замерзнем!
  
  В седьмом часу утра начинает светать, убавляет обороты и ураган. Прижавшись друг к другу, не чувствуя от холода ни рук, ни ног, мы не теряем надежды на спасение и прислушиваемся к звукам, чтобы не дай Бог пропустить шум работающего мотора. И вот он - до боли знакомый, такой родной и ни с чем не сравнимый "голос" вездехода-тягача. Перепутать его с другим мотором просто невозможно! Наш ангел-хранитель! Наш спаситель!
  Нам растирают ледяные щеки, наливают в бак бензин и тащат на трассу, а там и до Уссурийска. Пурга прекращается, воздух, пропитанный морозом, наполняется тишиной. Кажется, что все плохое позади, но тревожные мысли раздирают мою душу, и какая-то невидимая сила подгоняет сознание: "Быстрее! Быстрее в часть!". Да разве ускоришь ход неповоротливого тягача?
  Пока он нас тянет, я успеваю мысленно перечитать стихи Лермонтова и начинаю даже вспоминать историю. Скажу честно, в этом предмете не был силен в школе, но вот мифологию Древней Греции и Древнего Рима помню отлично. И потому рассуждаю: "Скорее всего, сюда и переселился древнеримский хромой Бог огня Вулкан, сын Юпитера и Юноны! А куда еще мог он пойти после того, как изгнали из Олимпа? Посудите сами - Сихотэ-Алинь имеет вулканическое происхождение. Это раз. Как говорится, рыбак рыбака... Во-вторых, это ведь не просто гора, и даже - не хребет, а целая горная страна - именно так и переводится это название. Так что здесь есть где разгуляться! Взял Вулкан костыли в руки в виде самых высоких вершин - Ко и Тордоки-Яни и скачет на них, свирепствует, озлобленный на весь мир за неверность своей супруги"...
  
  Разве мог я тогда знать, что тревога моя родилась не на пустом месте, что произойдут в эту ночь два трагических события, разделенные всего несколькими часами и несколькими десятками километров?
  ...Чертов поворот... Точнее и не скажешь! На затяжном спуске перед этим поворотом в то самое время, когда мы попали в плен бури, в таком же снежном плену оказалось в общей сложности где-то машин двадцать. А среди них - маршрутный автобус, в котором ехала моя ненаглядная Катюша, чтобы назавтра встретиться со мной на концерте в Доме офицеров. Кто тогда знал, что этой встрече не суждено будет состояться, и - более того - мы никогда не увидимся с ней в этой суровой реальной жизни, разве что - там...
  И вот ведь чертово совпадение - автобус теряет управление и врезается... в тяжелый грузовик... Человек десять получают ушибы и ссадины, отделываются испугом или легким шоком, и только трое из них, в том числе, нет - в первую очередь - моя Катюша, тяжело травмированы. Под заунывный вой ветра, под слепящую ярость пурги они лежат на белом снегу и, истекая кровью, замерзают. Таков непреложный закон стихии: остался отрезанным ураганом - быть тебе заледеневшим, ну, а если еще и ранен - возможность превратиться в ледяную скульптурку увеличивается в геометрической прогрессии.
  Как выяснится позже, наша машина, завязнув в пурге, находилась всего в двадцати минутах от автобуса! Вот почему я все время думал о Кате! Вот почему готов был идти пешком в необозримую даль! Небесные силы передавали мне это трагическое известие! Да и не только это!
  Не зря я вспомнил о Вулкане! Он ведь любил жертвоприношения! А чем еще для него стала жизнь молодой красивой девушки? Моей хрупкой "японочки"... Моей самой желанной и навечно оставшейся в памяти... Моей дальневосточной звезды по имени Катя!
  
  ...Наш тягач, наконец-то, доползает до Уссурийска. Мы въезжаем в город, где снег еще не слежался, а городские службы уже расчищают улицы. И показалось это странным... А вот и наша часть! Почему здесь такое скопление машин высокого начальства и комендатуры? И военных, и гражданских...
  На плацу - девяносто солдатских коек, покрытых одеялами... Наш старшина подходит к каждой из них, приподнимает одеяло, обнимает закоченевший от мороза труп и обессиленным, осипшим голосом, с завыванием причитает: "Сынки, дети мои... не уберег я вас, не доглядел, не спас...". У каждого солдата - сквозная рана - через сердце до спины, и кровью залита постель.
  И рассказывает нам старшина:
  - Проснулся я в два часа ночи - какая-то тревога засела в душе. На дворе метель бушует... И вспомнил фронтовые дни, когда в любую ненастную погоду проделывали мы какую-нибудь операцию в тылу врага. Засобирался в часть, а потом вспомнил, что воскресенье, думаю, пусть ребята побарствуют - подольше поспят. Но опять же - самому не спится, то выйду во двор, то опять зайду в помещение. В часов шесть утра не выдержал, пошел в часть. Тут и буря поутихла... Захожу в казарму, дневального не видно, даю команду "Подъем!". Никто не пошевелился. Тогда я громче: "Рота! Подъем!". В ответ - тишина. Сговорились, что ли? Или подшутить надо мной решили? А когда в третий раз дал команду, да еще и с угрозой увольнения - меня пронзила страшная мысль. Подхожу к первой койке, поднимаю одеяло и вижу неподвижное лицо солдата и лужу крови в постели. Подхожу ко второй, десятой, сороковой... На всех девяносто - одно и то же...
  
  Я слушаю старшину, а в голове всплывают вечерние и ночные события. Небеса, и воздух, и вода - природа уже знала, что японские лазутчики пойдут убивать людей, поэтому к вечеру поднялась метель и всю ночь свирепствовала, заметая округу снегом. Над Сихотэ-Алинем ревела вьюга и только к утру, когда закончилась кровавая резня, она потихоньку затихла. Снег - это вода, а вода - это слезы. Небеса всю ночь оплакивали своих сыновей. А мы продолжали плакать и когда утихла непогода. Кто-то - молча, стиснув зубы от боли, а кто-то и не скрывая всхлипываний. И если катилась по щекам скупая мужская слеза - она тут же застывала, превращаясь в маленькую жемчужинку.
  Среди этих ребят мог быть и я! Такая мысль пронзала мой мозг, когда стоял у их изголовья и тоже... плакал. Многие слышали в те годы о налётах японских ниндзя на советских солдат, но быть очевидцем такого нападения, точнее, его последствий - такое выпадало немногим. Периодически - то там, то здесь, ниндзя бесшумно проделывали подобные вылазки и после окончания Второй мировой войны. Никто не мог их поймать - настолько неожиданно они появлялись и в считанные минуты, если не секунды, пока солдаты спали крепким сном, вырезали всех без исключения!
  
  И полетят скорбные извещения по всему Советскому Союзу! И заголосят, запричитают, завоют матери, бабушки, сестры, невесты, дети - все, кто провожал солдат в армию из Московской, Ростовской, Киевской, Хмельницкой, Одесской, Пермской, Оренбургской, Алтайской... областей, с Кавказа, Камчатки и Сахалина...
  Несколько слов о таких проводах. Они в наши годы были очень торжественными! С непременным "Прощанием славянки" - лучшим в мире маршем - маршем разлук и встреч, тревоги и радости! Таким же величавым каждый раз было и возвращение домой. Этот день становился поистине самым радостным, самых желанным праздником и для солдата, и для его семьи. И потому особенно тяжко осознавать, что для кого-то из моих сверстников уже после демобилизации не состоится встреча с родными. И это - в мирное время, когда война давно уже позади!
  
  ...Я возвращаюсь домой! После трех лет службы кружится от счастья голова, витают в ней самые радужные мысли и кажется, что рядом с этим уже не может быть никакой трагедии. Мы садимся в поезд, а мысли - далеко впереди, уже там, где наши матери, сестры, а у кого - и невесты... И никто не знает, что поезд помчит нас навстречу своей смерти...
  Казалось, что еще надо этому дьявольскому Сихотэ-Алиню? Пора бы и успокоиться! Довольно расплескивать слепящий гнев, свою вулканическую, тяжёлую ярость! Кому мстишь? Своей неверной? Знаешь ведь, что вулканы лишь в юности бурные в своей страсти, а с годами утихают... Хватит жертвоприношений! Но он... снова срывается с катушек!
  Я начинаю чувствовать, что поезд пошел под откос, но ничего не могу с этим сделать. Движение состава не остановить силой мысли одного человека! И тогда я... начинаю декламировать поэму "Мцыри":
  "Меня могила не страшит:
  Там, говорят, страданье спит
  В холодной, вечной тишине;
  Но с жизнью жаль расстаться мне.
  Я молод, молод..."
  Да, я не хотел тогда умирать! И вместо предсмертной молитвы читал лермонтовские строки.
  Резкий толчок вагона, скрежет металла, крики людей... - я почти ничего не помню, все произошло настолько быстро... И вновь теряю сознание. А, очнувшись, вижу себя где-то на земле, среди разбросанных человеческих останков, среди поломанных, искореженных вещей... И понимаю, что жив, когда открываю глаза и вижу небо над Сихотэ-Алинем...
  
  Наши ребята - от Сахалина до Калининграда, опять останутся там, чтобы охранять вечный покой небесного свода Сихотэ-Алиня. На их могилках всегда будут расти цветы и выпадать святые небесные росы, а рядом - проплывать тот самый "сиреневый туман", о котором они пели.
  Для тех, кто никогда не был в этих местах, поясню: в сумерки с древних вершин Сихотэ-Алиня взору открывается захватывающая дух картина - под алеющим закатным небом простираются горы, словно покрытые сиреневым бархатом.
  Так что одной из наших любимых была песня с такими словами:
  "Сиреневый туман над нами проплывает.
  Над тамбуром горит полночная звезда.
  Кондуктор не спешит, кондуктор понимает.
  Что с девушкою я прощаюсь навсегда..."
  Если кто-то скажет, что родилась она гораздо позже, буду с ним спорить! Песня жила и в сороковые, и в наши шестидесятые, правда, под другими названиями: "Дорожное танго", "Пять девчат о любви поют"...
  
  Сколько ребят осталось в бездонной вечности Сихотэ-Алиня! Не устаю этому поражаться и сейчас, когда прошло ни много ни мало - полвека... Душевные раны так и не зарубцевались! И до сих пор кажется, что дьявольский Сихотэ-Алинь с характером Бога Огня Вулкана и до меня когда-нибудь доберется! Каждой клеточкой ощущаю его ненасытное желание получать новые и новые жертвы. Только... как же он расправится со мной, когда я давно уже не там, да и не буду там никогда... Как путешествовать, когда из комнаты никуда не выхожу?
  Я стар и слеп. Карандаш не могу удержать в трясущейся руке... Так что книгу написать не получится, не ждите. Вот и рассказываю - пока могу говорить...
  
  ***
  
  Послесловие.
  Из разговора, подслушанного в холле дома-интерната для престарелых в глухой российской южной станице.
  - Наталья Петровна! Я так волновалась за вас, когда услышала о пожаре... Сообщили о троих погибших...
  - Спасибо, милая Олечка! Слава Богу, жива! У нас ведь полыхало только правое крыло, где палаты "Милосердия"... Так что все погорельцы оттуда...
  - Вы их знали?
  - Очень плохо... Эти люди редко выходят, мало общаются... У каждого - свой недуг. Две стареньких бабульки, царство им небесное... и один чудной такой дедулька - совсем слепенький... Все Лермонтова читал...
  - Как это "читал"? Он же не видел?
  - Как-как? Наизусть!
  
Оценка: 7.31*5  Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"