Стрекалов Александр Сергеевич. Б.Пастернак - баловень Судьбы или её жертва? Штрихи к портрету

Стрекалов Александр Сергеевич : другие произведения.

Б.Пастернак - баловень Судьбы или её жертва? Штрихи к портрету

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]

Ссылки:

Оставить комментарий © Copyright Стрекалов Александр Сергеевич (aleksandr.strekalov.58@mail.ru) Размещен: 23/12/2023, изменен: 23/12/2023. 445k. Статистика. Очерк: Проза Иллюстрации/приложения: 1 шт. Скачать FB2		Ваша оценка:
Аннотация: Работа посвящена некоторым наиболее ярким и показательным моментам из жизни и творчества Б.Л. Пастернака - моментам нелицеприятным и несимпатичным, как это теперь видится со стороны; но на которых, тем не менее, не заостряют внимания, которые стороной обходят его либеральные поклонники и биографы, считая их несущественными и пустяшными по вполне понятным и объяснимым причинам! Борис Пастернак для либералов российских - солнце советской поэзии. А на солнце не должно быть пятен. Никаких!...

От автора

Работа посвящена некоторым наиболее ярким и показательным моментам из жизни и творчества Б.Л. Пастернака - моментам нелицеприятным и несимпатичным, как это теперь видится со стороны. Но на которых, тем не менее, не заостряют внимания, которые стороной обходят его либеральные поклонники и биографы, считая их несущественными и пустяшными по вполне понятным и объяснимым причинам! Ведь Борис Пастернак для либералов российских - солнце советской поэзии. А на солнце не должно быть пятен. Никаких!...

"Гул затих. Я вышел на подмостки.

Прислонясь к дверному косяку,

Я ловлю в далёком отголоске,

Что случится на моём веку.

На меня наставлен сумрак ночи

Тысячью биноклей на оси.

Если только можешь, авве отче,

Чашу эту мимо пронеси.

..............................................

Но продуман распорядок действий,

И неотвратим конец пути.

Я один, всё тонет в фарисействе!

Жизнь прожить - не поле перейти..."

Б.Пастернак

"А, так ты... Я без души

Лето целое всё пела.

Ты всё пела? Это дело:

Так пойди же, попляши!..."

И.А.Крылов

"Один солдат на свете жил,

красивый и отважный,

но он игрушкой детской был,

ведь был солдат бумажный.

.....................................

А он, судьбу свою кляня,

не тихой жизни жаждал,

и всё просил: "Огня! Огня!"

Забыв, что он бумажный.

В огонь? Ну что ж, иди! Идёшь?...

И он шагнул однажды,

И там сгорел он ни за грош:

Ведь был солдат бумажный".

Б.Окуджава

Часть первая: Б.Пастернак как мой первый юношеский духовный манок (или проказа)

"Я имею честь принадлежать к той породе русских людей, о которых Ален Даллес, изложивший в конце Второй Мировой войны программу планомерного уничтожения России и русского народа, с высокомерием писал: "И лишь немногие, очень немногие будут догадываться или понимать, что происходит. Но таких людей мы поставим в беспомощное положение, превратим в посмешище, найдём способы оболгать и объявить отбросами общества". И комплимент, и приговор одновременно... Но... Не может такого быть, что предсказал Даллес. Не только потому, что нас много, а ещё и потому, что "всё позволено", как говорил Достоевский, лишь при одном условии: "если Бога нет"..." С.Ю.Куняев

Первый раз фамилию Пастернак, как сейчас помню, я услышал в начале 3-го курса - во время обязательных сельхоз работ, на которые нас, отдохнувших за лето студентов-мехматовцев МГУ им.Ломоносова, всем составом отправили в сентябре-месяце 1977 года, аккурат перед началом пятой по счёту сессии, из-за этого вынужденно сдвинутой на октябрь. Такая в последние годы Советской власти сложилась порочная практика - привлекать молодых студентов страны к решению продовольственной программы; понимай: ликвидировать за счёт нас, молодых и задорных, дефицит трудовых кадров на селе, становившийся к началу 1980-х годов хроническим и устрашающим. Целый месяц почти мы убирали картошку в подмосковном колхозе рядом с деревней Юрлово, жили в пустующем сельском клубе всем курсом, спали на раскладушках в комнатах по 8-10 человек, после работы пьянствовали и дурака валяли. Там-то я и услышал про поэта Пастернака как про "гения всех времён и народов и бунтаря - этакого советского Байрона" от нашего факультетского ловеласа и дурачка Серёги П., который по воле случая оказался в нашей комнате. До этого я про Пастернака ничего не знал. Совершенно!

Серёга этот был москвичом и в нашу "общажную" комнату попал случайно - как незваный гость или "беженец-подселенец", который "похуже будет любого татарина": так в народе у нас говорят про внезапных и случайных попутчиков. Мы-то, иногородние парни, предварительно разузнав от старшекурсников про колхоз, ещё в общаге договорились, кто с кем будет на картошке жить; то есть ещё в Москве разбились на небольшие группы согласно взаимной приязни и симпатии, составили себе компании, хорошо понимая за прошедшие пару совместных общажных лет, как это важно для комфортной жизни, учёбы и работы - психологическая совместимость. Поэтому мы (я и мои товарищи) и поселились вместе, двумя университетскими соседними комнатами общежития: чтобы не сильно менять привычный быт даже и в деревне. Из "чужаков" взяли к себе лишь Беляева Колю - коренного москвича с Замоскворечья и рубаху-парня, отлично нас восьмерых иногородцев знавшего по учёбе и стройотряду, дружившего со многими из нас, приезжими студентами... Девять человек, таким образом, нас оказалось в комнате: получился хороший спаянный коллектив. Но через день начальник лагеря, доцент Стёпин, привёл к нам под вечер Серёгу П. в качестве дополнительного соседа, опоздавшего на работы и оставшегося без койки, без жилья. Хочешь - не хочешь, но пришлось нам всем потесниться.

Серёгу, два первых курса учившегося в другом потоке, я плохо знал, никогда не общался с ним и даже не здоровался на переменах или столовой, проходил мимо. Да и сам он с нами, иногородними студентами, почти не знался и не контачил - принципиально: откровенно и глубоко презирал нас всех как чумазую деревенщину, которая только и делает, якобы, что засоряет Москву. Так про нас многие коренные москвичи думали, увы. Думал так и Серёга, и особенно этого не скрывал. Только с некоторыми однокурсниками-москвичами, двумя или тремя, он иногда хохмил-зубоскалил на переменах, обучавшимися с ним в одной группе, - и всё: на этом его студенческие контакты заканчивались. После занятий он пулей мчался домой, к друзьям детства, и там у него начиналась "настоящая" жизнь - бурная, радостная и насыщенная, по его рассказам, с вечным пьянками связанная и гулянками, с бабами и мордобоем. У нас же на факультете на него сыпались всякий раз одни сплошные насмешки язвительные, расстройства и мучения. Ибо был он у нас, прямо скажем, человеком ненужным, случайным и лишним, этакой чёрной вороной в нашей целеустремлённой и тихой "стае мехматовских голубей", или же "волком в овечьей шкуре", "пятым колесом в телеге", "бородавкой на лице", "прыщом на заднице". Тут по-всякому можно определить - суть от этого не изменится.

Не удивительно, что он, "волчара махровый и тёртый", глубоко презирал нас, своих однокашников, "недотёп сопливых и неудельных" по его твёрдому убеждению, "щенков желторотых, слепых", которые ничего кроме формул и теорем не знают и от которых-де всё ещё молоком матери пахло. Ну а мы, в свою очередь, презирали и чурались его - бездаря, двоечника и кутилку, "пса дворового и шалопутного". И длились такие наши взаимно-недружеские и презрительные отношения до самого 5-го курса, до дня выпуска...

Про Серёгу, которого мы называли Серым между собой (кличка эта очень к нему подходила) и с которым по воле случая или Судьбы я познакомился и сошёлся в деревне Юрлово, стоит рассказать поподробнее, в деталях. Уже потому, хотя бы, что без него я про главного героя очерка, советско-еврейского поэта Б.Л.Пастернака, ещё долго бы не узнал. Ибо других таких "столичных богемных эстетов", как наш Серый, - "ценителей и знатоков возвышенного и прекрасного" - и, одновременно, неистовых, оголтелых и пламенных пропагандистов западноевропейских либеральных ценностей, образа жизни и культуры в моём окружении в Университете не наблюдалось. Похожих типов я лишь на работе встретил, где они обильно водились в столичных закрытых КБ и НИИ и были у всех на виду и на слуху из-за своей ежедневной агитации и пропаганды среди нас, сослуживцев.

Серёга же, помимо этого, антисоветского и либерального, был ещё и фанатичным поклонником многих еврейских писателей и поэтов славной советской эпохи, как и певцов, актёров, художников, музыкантов и режиссёров. И, тем не менее, Пастернак всё равно был первым и главным в его поминальном синодике, был выше и значительнее их всех: был у Серёги безоговорочным гением и кумиром. И уже из-за одного только этого факта, повторю, про Серёгу стоит поговорить, потратить время и силы - чтобы чётко понять для себя, какие забавные были у поэта-Пастернака поклонники. Ибо про самого Бориса Леонидовича (Исааковича) рассказывать сложно - и как человека, и как художника слова. Стихи его путанные и пустые по сути, часто бездушные - ни о чём. А каким он был человеком в жизни? - вообще не поймёшь и не разберёшь из книжек: еврейские биографы (а других нет) тут потрудились на славу, что называется, и его биографии трезвому и думающему человеку невозможно без ухмылок и издёвок читать по причине их плоскости и убогости. Там примитивные и пошлые сказки одни, штамп на штампе - и патока, от которой тебя сразу начинает всего изнутри выворачивать и тошнить, так что с гарантией себе диабет получишь!!!

Поэтому-то давайте-ка мы с вами, читатель, нарушим незыблемую писательскую традицию и сначала с характеристики поклонника начнём, с хвоста - понимай. Имеем право! А потом, как бы на десерт уже, перейдём и к самому таланту, герою очерка - чтобы дополнить и завершить картину, которая к тому моменту у нас с вами сложится. Будем действовать по поговорке, одним словом, "скажи мне: кто твой друг? - и я скажу, кто ты". А поклонники, имейте это в виду, выше и ценнее дружбы, ибо дружба бывает и случайной или же вынужденной - за неимением лучшего. А поклонники случайными и вынужденными не бывают...

И тут сразу же хочу уточнить, или оговориться, что дурачком мой новый дружбан Серёга был лишь в математике, которую он совсем не знал, плохо разбирался в ней даже и на школьном, самом простом и примитивном уровне, - но не в жизни. В жизни-то он дурачком точно не был; скорее даже наоборот - был предельно-оборотистым, ушлым и пронырливым парнем, что и пробы было поставить некуда, прохиндеем, циником и ловкачом с малых лет, дельцом, каких мало, каких ещё походить, поискать надобно; и не скоро сыщешь. Про таких обычно говорят в народе, что этот оборотень и в игольное ушко с лёгкостью проскользнёт, если ему это будет выгодно и полезно.

Замечу ещё, в качестве преамбулы, что Серёга был на год старше нас по возрасту: окончил школу в 1974 году. Учился, скорее всего, там плохо, потому как с юных лет был язвой, пакостником и хулиганом, развратником и кутилкой, помешанным на застольях и бабах, на драках и похоти. Учителя, вероятно, выпускали его на волю с великой радостью и облегчением - как тех своих подопечных, про которых лучше и не вспоминать, которые много им крови попортили... Но после школы он, бездарь, шпана и гуляка, тем не менее, отдал документы в Московский экономико-статистический институт (МЭСИ), - и не поступил туда, разумеется, - провалил экзамены. Осенью его ждала армия, от которой он успешно закосил, прикрывшись левой справкой. И далее он не пропал, не скис за порогом школы, ибо пробивная и деловая матушка временно трудоустроила его в какую-то элитную столичную типографию, печатавшую партийную литературу, где он полгода болтался без дела, баклуши бил и книги запоем читал в подсобке. Только-то и всего! Это и была вся его работа, по сути!

Он нам рассказывал по вечерам на картошке с самодовольной ухмылкой, как ему это удалось - полгода сибаритствовать в типографии, зарабатывать себе нужный стаж и денежки неплохие. И при этом не стукать пальцем об палец, то есть быть "молодцом" - не лохом и не мужланом, на которых все "воду возят" и которыми затыкают дырки. История там с ним и впрямь случилась занятная и показательная в плане без-совестности и цинизма - поэтому и начну с неё как главной и первой характеристики серёгиной внутренней сути, его менталитета и мiровоззрения. Это те вещи первостатейные и основополагающие, не зная которые, про человека ничего и не поймёшь. Только время даром потратишь...

Итак, мастер цеха, хороший знакомый серёгиной матери, через которого он на то предприятие и попал, однажды осенью 1974 года подозвал Серёгу к себе и предложил своему протеже отличиться перед трудовым коллективом и начальством, показать способности и талант. "В типографию, - сказал он, озорно потирая руки, - пришёл дорогущий финский картон на какой-то там очередной "шедевр" какого-то партийного бонза - толи Брежнева самого, толи Суслова, толи ещё какого старого маразматика-пердуна из Политбюро... Давай, - сказал светящийся счастьем мастер новобранцу, - возьми заказ на себя, нарежь обложек для книги. Работа, сразу предупреждаю, архиважная и архи-ответственная! Не хочу её нашим алкашам доверять, которые могут заказ и испортить. А ты - малый молодой, грамотный и смышлёный, в институт месяц назад поступал и ещё собираешься. Так что справишься - дело-то не хитрое! Нужно только старание и твёрдый глаз. Дерзай, парень! Исполнишь всё как надо - будет нам с тобою, дружок, и премия хорошая, и почётная грамота, и уважение от начальства. Может, и медальку какую дадут. На такое-то дело не пожалеют и медалек. То-то матушка твоя будет рада! Да и для будущего поступления пригодится хорошая аттестация тебе..."

Сказав всё это, мастер дал Серёге размеры обложки - 21 см на 11 см, к примеру, - показал, что и как нужно делать, как и чем чертить, - и ушёл, доверился человеку: как-никак сын хорошей знакомой, потенциальный дипломированный экономист. И Серёга взялся за работу. Но только вместо 21 на 11 он взял да и расчертил картон 20 на 10, или ещё меньше того - вроде как по ошибке. После чего пустил неправильно размеченные картонные листы под нож, дал работягам такую команду, которую они и исполнили в точности: по его чертежам изрезали картон на прямоугольники 20-ть на 10-ть см. Мелочь вроде бы, пустяк, - но на обложку нарезки уже не годились, потому как не скрыли бы страницы книги - и надобно было их выбрасывать, утилизировать как брак. Конфуз, да и только!...

Пришедший после обеда мастер, когда это всё увидел, когда понял, почерневший и скукожившийся, что блатной ученик Серёга, на которого он понадеялся, загубил картон и под увольнение подвёл его, заслуженного пожилого работника, - остолбеневший мастер чуть было не помер от страха и от волнения, потерял речи дар. Так нам Серёга, хохоча, на картошке рассказывал, крайне довольный собой и сотворённой подлостью. Нас-то он уверял, гадёныш, что это всё случайно якобы у него получилось, что он-де того не хотел - подличать и гадить. Но я-то, впоследствии узнав Серёгу поближе, хорошо изучив его, понял, что это была сознательная и продуманная акция с его стороны, что он именно так всё и спланировал по своей подлой и гнилой натуре. Он всегда и со всеми так поступал: если можно было кому-то нагадить исподтишка, объегорить, облапошить или подставить, макнуть человека лицом "в грязь", в неприглядном свете выставить, - делал это с легкостью и незамедлительно, вполне осознанно и с удовольствием, главное, согласно позыву чёрного своего нутра, паразитической своей сущности. И никогда не извинялся потом, разумеется, за сотворённую мерзость-бяку, не каялся - зачем?! Каются и извиняются люди - это когда случайно и неосознанно что-нибудь происходит, когда они того не хотят. А у Серёги всё происходило естественно и органично, как справление малой и большой нужды, всё вытекало из принципов и из веры, из жестоковыйной его природы.

И тогда, в типографии, он всё точно и правильно рассудил, что если, допустим, выполнить заказ как надо, тютелька в тютельку, - мастер потом не слезет с него живого, завалит работой по уши, что и покурить будет некогда, не то что книжку какую-нибудь почитать, дурака повалять в курилке. А запори он заказ "по ошибке" - его к работе больше не подпустят и близко, к любой!...

И так оно всё потом в точности и случилось, как хитрюга-Серёга предполагал, на что втайне для себя рассчитывал. Рассвирепевший мастер, придя наконец в себя, со лба смахнув пот ладонью, обозвал его сукой и м...даком, саботажником и провокатором, и сразу же послал его на х...р прилюдно. Заявил грозно, при всех, чтобы сидел он с тех пор в подсобке и не показывался ему на глаза, дубина стоеросовая, хитрожопая! Что Серёга с удовольствием и сделал - до глубокой весны, до самого увольнения то есть в курилке с книжкой в руках просидел, задницей зарабатывая себе полный оклад и необходимый трудовой стаж для института. И получилось это всё у него знатно, чисто по-еврейски...

И тут мы подходим к главной характеристике Серёги как человека: он был евреем по материнской линии (может, и по отцовской, не знаю - не видел ни разу его отца), хотя старательно и скрывал это своё еврейство все годы учёбы и потом. Да и теперь всё ещё скрывает, не признаётся, хитрюга. Только перестройка нам на него глаза открыла, которую он как главный иудейский праздник встретил, Песах или Шавуот, приветствовал всем сердцем и всей душой, в которую без труда и напряга вписался в качестве деляги-предпринимателя. Я видел его матушку, Юлию Борисовну Авербух, несколько раз после окончания Университета: это была яркая пышнотелая дама, из тех, которые сразу же притягивают взгляд и внимание мужиков, на которых весной мужиков как магнитом тянет. Эротической энергией она обладала завидной и знатной!

И при этом при всём она была не замужем: странно, да, при таких-то качествах?! Родив от супруга сына и дочь в достаточно молодом возрасте, она быстро развелась с ним и жила потом всё время одна - с детьми, отцом и матерью - и была счастлива по разговорам, или только прикидывалась, делала вид... К мужикам, тем не менее, бегала раз от разу - на романтические свидания при луне, - но всегда возвращалась назад, под родительский кров и опеку, ни у кого подолгу не задерживалась: не предлагали, скорее всего, не оставляли рядом.

И работала она чисто по-еврейски - заведовала каким-то левым архивом в каком-то столичном НИИ, где под её началом числились четыре блатные и незамужние дурочки, годами бившие баклуши на рабочем месте, да чаи распивавшие целый день от скуки и от праздности, да со старых и ненужных папок с расчётами, что регулярно списывались в отделах и складировались у них, смахивавшие регулярно пыль: в этом, собственно, и заключался весь их "труд" - "упорный, титанический и героический". Она же, Юлия Борисовна, будучи ловкой и предельно-оборотистой женщиной, дурака валять не хотела, и через еврейские крепкие связи пролезла работать ещё и в московский городской суд присяжным заседателем. Там она заседала по полгода, по рассказам сына, находясь как бы в служебной командировке от предприятия, то есть без отрыва от основной работы архивариуса, - помогала судьям вершить дела. Судьи были от неё в восторге, - как хвастался Серёга, опять-таки, - покладистой, проворной, услужливой и понятливой дамы, а она - от них. Когда же наступала плановая ротация, судьи писали гербовую бумагу в НИИ и в приказном порядке требовали кадровиков оставить серёгину матушку ещё на один срок, как сверхнадёжную и незаменимую помощницу. Потом ещё и ещё: так она всем там нравилась без-конечно, так угождала!... Поэтому и проработала она в суде аж 20 лет - до пенсии по сути...

Должность присяжного заседателя, для справки, - вероятно, самая блатная и халявная из всех, самая в смысле обширных связей и левых доходов выгодная. Работы и ответственности никакой, кроме как помогать советами судьям в совещательных комнатах да щёки на заседаниях надувать. И при этом при всём ты - полноправный член суда, тебя все знают и уважают, все как перед попом-батюшкой кланяются, потому что от твоего совета и подсказки очень многое зависит: 10 лет человек получит "строгоча", или же 5 лет условно - разница существенная! К тому же, именно через присяжных заседателей давали взятки и подношения судьям в советские времена, чтобы смягчить или снять приговор, улучшить условия содержания подследственных и заключённых. Присяжный заседатель, как не юридическое лицо, лицо общественное - а значит лицо неподсудное и случайное в любом судебном процессе, - всегда выступал посредником в тёмных делах: напрямую судьи взяток никогда и ни от кого не брали. Отсюда - и такая важность этой пустяшной с виду профессии. Отсюда же - и многочисленные знакомства и связи!!!...

Не удивительно, в свете всего вышесказанного, что серёгина матушка, деловая, коррумпированная и пробивная мадам, раскинувшая по всей Москве среди себе подобных оборотней-деляг тайную сеть-паутину, - что матушка без особого труда подключила знакомых и устроила провалившего вступительные экзамены сына в цэковскую типографию сначала осенью 74-го, потом отмазала его, здоровенного бугая, от армии; а в 1975 году протолкнула его ещё и в Университет через чёрную дверь, да на престижный мехмат, где у неё, вероятно, появились обязанные ей чем-то люди.

Так и оказался кутила, балбес и нетяг Серёга у нас в МГУ, да на механико-математическом ф-те, не зная совсем математики, не любя и не ценя её, не собираясь ей в будущем заниматься. И был он у нас такой единственный на курсе - случайный, ненужный, чужой человек, повторю, напоминавший Остапа Бендера в академической мантии или же гайдаровского Мишку Квакина на комсомольском съезде.

Больше скажу: если бы у его матушки были знакомые на химфаке, допустим, или на биофаке, или во ВГИКе том же, - он бы поступил и туда. Какая в сущности разница, где штаны протирать, если не нужны знания! Поступил - и потом отучился бы там 5 лет с чьей-то тайной помощью и опекою. В принципе, ему было всё равно, скажу ещё раз, где болтаться и диплом получать, и какой диплом. Лишь бы его получить и не ходить в армию. А дальше видно будет...

Понятно и естественно, логично и закономерно, что начальные два курса он был первым и главным кандидатом на отчисление, пересдавал экзаменационные сессии по многу раз и до последнего срока. Зимнюю сессию - до весны, весеннюю - до осени, - когда уже готовились документы в деканате на его "ликвидацию" и по мехмату ходили упорные слухи, что Серёге нашему хана: выгоняют-де его, м...дака, с треском, и загремит он, голубчик, в армию!

Но потом в дело незримо вмешивалась его мать: кому-то звонила или приезжала лично на тайное рандеву, утрясала проблемы в деканате, а может и в ректорате, - и он чудесным образом оставался на курсе, продолжал учёбу дальше, самим этим фактом поражая нас всех максимально. Два первые, самые страшные и тяжёлые года продержался и протерпел таким образом парень - выстоял. Ну а потом уже никого у нас не отчисляли, или почти никого: для этого надо было очень сильно постараться. Ибо не выгодно было Университету и государству после 2-х курсов мехмата кого-то на улицу выгонять...

Уже в первый колхозный день, как только Серёга появился в нашей комнате, он начал активно уговаривать всех нас отметить знакомство и начало работ, попить винца на природе; понимай - не валяться бревном на койке весь вечер, а с пользою назначенный срок проводить. И первый, кого он уговорил на гульбу и пьянку, был Миша Прохоров - единственный парень из нашей комнаты, кого он близко знал, с кем два первых курса проучился в одной группе... Ну а дальше всё пошло как по накатанной - самоходом. Миша уговорил отметить приезд меня: с ним мы были знакомы и дружны ещё с колмогоровского интерната, с осени 1973 года. Я уговорил Колю Беляева, с которым два первых курса делил одну парту в Университете, кого как брата полюбил сразу и навсегда за его душевную широту, чистоту, прямоту, отзывчивость и щедрость, за незлобивость и порядочность, за его ВЕЛИКОРУССКОСТЬ, наконец. Больше скажу: Беляев Коля, Николай Сергеевич теперь, - самое светлое и яркое пятно в моей достаточно уже длинной жизни, связанное со студенчеством и Университетом. Он - и Дима Ботвич, Дмитрий Дмитриевич ныне, - второй мой товарищ по МГУ, уроженец Курска, с кем я 4 года подряд ездил в стройотряд в Смоленскую область, пахал там как проклятый от зори до зори; с кем потом 3 года пьянствовал в аспирантуре; у кого впоследствии был свидетелем на свадьбе, а он у меня. Других столь близких и дорогих людей у меня на мехмате среди студентов не было!...

Итак, я уговорил Колю сначала, а потом и Диму Ботвича вечером пойти погулять, которых было легко уговорить: ребята оба были покладистые и добродушные, податливые как пластилин. Остальные парни пьянствовать наотрез отказались - весь вечер сидели и резались в преферанс, расписывали "пульки". А мы четверо сдали Серёге деньги послушно: он как-то сразу стал у нас казначеем и снабженцем одновременно, освободив нас от этого канительного дела, - и вечером отправились впятером в лес, что располагался почти рядом с клубом. Там нашли поляну удобную, расположились на ней, разожгли костёр - и принялись бражничать, лясы точить, наслаждаться приятным осенним вечером и природой...

И первое, что мне тогда бросилось в глаза и запомнилось крепко-накрепко, - было дерзкое поведение Серёги. Он вёл себя с нами, его однокурсниками, в колхозе по-менторски, свысока, как настоящий хозяин положения, то есть. Или же как наш старший наставник или учитель, а не как какое-то чмо, дурачок и двоечник, каким он был и держал себя в Универе. Отличник-Миша (ныне профессор) попробовал было поиздеваться над ним, как это он в группе регулярно делал, - но ощетинившийся Серёга быстро одёрнул его, поставил на место, да ещё и публично уел.

- Ты, Мишаня, - заявил зло и с вызовом, - хвост на меня не поднимай, не надо! Лучше свой гонор в задницу запихни и больше никому не показывай, держи там от греха подальше. Это ты на факультете отличник и передовик, и ленинский стипендиат, а в жизни ты ещё никто, ноль без палочки, гость столицы. И кроме математики своей ничего не знаешь и не умеешь, не имеешь даже собственного угла - только казённую койку в общаге. А я-де, удалец-молодец - коренной москвич из приличной семьи с отдельной квартирою, и жизнь уже повидал во всех её видах и проявлениях, какие тебе, лимите, и не снились, наверное. И водки выпил немерено, и в драках неоднократно участвовал, двор наш в страхе держал, и в КПЗ пару раз сидел с урками записными; а "конец" свой об баб стёр до самого основания. Да об таких баб, причём, которые тебя, лопуха, и на пушечный выстрел к себе не подпустят! Так что пока ты задачки тупо сидел и решал дома и на мехмате, и в кулачок втихаря дрочил, - я уже целую жизнь прожил. И такую жизнь, повторю, какой многие москвичи позавидуют!... И при этом ещё и гору исторических и художественных книг прочёл, про которые даже у нас в Москве с десяток человек только и знает, наверное; а попутно пару сотен выставок посетил и экспозиций, фильмов на закрытых показах, про которые ты, деревенщина необразованная, тоже небось ни сном ни духом не ведаешь.

-...Ну и какие же ты прочёл книжки, назови, про которые только десять человек якобы знает? - зло огрызнулся Прохоров Миша, обиженный таким отпором, никак не ожидавший его.

- Пастернака, Мандельштама, Бабеля, например; да и тех же Ахматову, Цветаеву, Солженицына и Антонова-Овсеенко, Булгакова и Платонова! - с гордостью выпалил Серёга на одном дыхании, как будто только и ждал подобного вопроса от нас, чтобы образованность свою показать и подавить нас всех одним махом этой своей образованностью и интеллектом. - Слыхал про таких, Мишаня, читал?!

"Мишаня" притих, пришибленный, не зная, что и ответить. Притихли и мы все, поражённые услышанным. Дурачок и неуч Серёга оказался не так прост, каким он два года нам, сокурсникам, представлялся, и не так глуп. Никто из нас, во всяком случае, фамилии перечисленных им авторов не слышал ни разу, книги их не видел в глаза. Было отчего притихнуть и призадуматься...

Целый месяц потом всё у нас в трудовом лагере повторялось как под копирку: днём мы работали в поле, а вечером по требованию Серёги, который нас четверых прямо-таки поработил и подчинил своей стальной воле, шли в лес кутить и трепаться. Трепался, впрочем, один Серёга в основном, который оказался завидным говоруном, а мы сидели и слушали его, разинув рот, поражаясь ему и его познаниям жизненным... Он и впрямь многое чего успел испробовать и повидать к своим 20-ти годам, что нам, чистоплюям-отличникам, и не снилось даже... Я, например, по молодости как огня боялся милицию и милиционеров, а он на них свысока смотрел, отзывался о них подчёркнуто-враждебно и презрительно - как о "человеческом мусоре". Я ни разу и ни с кем не дрался в жизни: не умел этого и не любил. А он про драки рассказывал с жаром и удовольствием, как про занятие любимым делом, уверял, что многократно участвовал в них, и побеждал, что неоднократно ломал себе руки и рёбра.

Далее, я боготворил женщин со школы ещё, воспитан был исключительно на Жуковском, Пушкине, Лермонтове и Тургеневе, до девушек страшился дотронуться аж до 25 лет, не говоря уж про что посерьёзнее и покруче: про внеплановые аборты и триппаки, про групповухи или выходы в окна от чужих жён, когда их рогоносцы-мужья внезапно вдруг заявлялись в квартиры. Моя супруга Марина и стала моей первой женщиной в физическом смысле - честно про то говорю: любовного опыта у меня до неё не было. А уж хорошо это или плохо? - не знаю, не мне судить... Серёга же на "баб" - его всегдашнее и любимое слово! - смотрел с брезгливым вызовом неизменно, оценивающе и похотливо, на всех; любил и часто произносил поговорки типа: "курица - не птица, баба - не человек", "баба создана для любви как птица для полёта", "на Западе баб используют по назначению, а у нас в СССР - по специальности". И добавлял с ухмылкою: оттого-то у нас, мол, в стране и такой бардак, а на Западе - достаток и процветание! - что мы бабам волю дали и наравне с мужиками трудоустроили!

Я в Университете не пил и не курил, все пять студенческих лет активно занимался спортом: лёгкой атлетикой, в частности, в Центральной секции МГУ. Пить я начал в 22 года только, выйдя во взрослую жизнь и растеряв товарищей по учёбе и спорту. От одиночества и тоски больше - не ради удовольствия и потребности внутренней. Какой там! А как только женился и душой успокоился - пить сразу же бросил, взялся за ум. И до сих пор не переношу запаха табака и спиртного. Такой уж попался у меня чистоплотный и аскетический организм: я в этом не виноват и заслуги моей в этом нету... Я и в колхозе на картошке не пил - просто сидел рядом и слушал пьяные речи сокурсников, убивая время и поддерживая костёр, регулярно бегая за дровами... Серёга же, по его словам, уже лет с 14-ти, будучи безотцовщиной, пил и курил вовсю, и "трахал баб во все дырки" - любимое его выражение! - что были и старше его по возрасту, и много опытнее; а потом лечился от разных срамных болезней, на аборты любовниц возил, на гинекологические осмотры. Серёга, словом, был для меня человеком из другого, параллельного мiра, который я по-молодости совсем не знал и который меня заинтриговал и заинтересовал предельно.

"Как такое вообще возможно? - сидел и удивлялся я, с улыбкой поглядывая на нашего колхозного заводилу, восхищённо слушая анекдоты и байки красочные про его шальную и разудалую жизнь, открывая его для себя всё больше и больше, - как можно почти ежедневно пьянствовать и гулять, с девушками миловаться, крутить шуры-муры и всё остальное, - и при этом при всём умудряться ещё и много знать и читать?! В Университет поступить московский, даже и для большинства небожителей-медалистов закрытый?! Чудно, невероятно это!!! Я, вон, до своих 19 лет дожил - а всё ещё дурак дураком: ничего не знаю и не имею, нигде не был, ничего не читал. А тут!... Да, студент Серёга плохой, самый последний на курсе! Но что из того?! Зато всего остального вон сколько знает, сколько всего повидал на свете, чего многие из нас, отличников, и до смерти не узнают, наверное, не испытают и не поймут!!!..."

Часть вторая: мой новый университетский товарищ и жизнь моя до него

"Евреи и полукровки сегодняшнего дня - это вновь зародившаяся интеллигенция".

"Все судьбы в наш век многогранны, и мне приходит в голову, что всякий настоящий интеллигент всегда немного еврей..."

Н.Я.Мандельштам (вдова поэта).

Так вот и появился у меня новый товарищ в Москве, Серёга П., или Серый, с которым я по собственной доброй воле сошёлся довольно близко на 3 курсе, с которым три последних мехматовских года учился на одном потоке, вместе слушал лекции - понимай. Хотя кафедры у нас были разные, разные группы и, главное, разные интересы и взгляды на жизнь, как и место в ней человека.

Серёга не отталкивал меня, видя мою к нему симпатию и приязнь, наоборот - приближал, хотя толку ему от меня, лимиты, не было никакого. Но я был единственным человеком на курсе, наверное, кто стал смотреть на него снизу вверх - в прямом и переносном смысле. Ибо мало того, что он был москвичом, и москвичом "богемным", как мне почудилось из его рассказов, - но он был ещё и на голову выше меня и весил килограммов на 20, на 30 больше.

Он это сразу подметил, ещё на картошке, - моё к нему уважение и пиетет, - и ему это было лестно, понятное дело, это тешило его самолюбие: он был крайне самолюбивым и амбициозным парнем. И можно только представить, что ему приходилось испытывать и терпеть, когда все остальные сокурсники, в том числе Дима Ботвич с Мишей Прохоровым, пьянствовавшие с ним в деревне, после колхоза по-прежнему сторонились его, продолжали смотреть на него как на дурачка или пустое место, меня от дружбы с ним отговаривали постоянно. Оба они оказались прозорливее и мудрее меня и не клюнули на его пропагандистско-рекламную удочку, в его еврейские сети не угодили. А я вот попал - честно признаюсь! И виною тому был я сам, безусловно, моя внутренняя душевная и мировоззренческая перестройка...

Третий курс, открою секрет читателям, стал для меня переломным во многих смыслах, связанных со сменой приоритетов и переоценкой ценностей. Два первые года учёбы в МГУ были мной полностью и безоговорочно подчинены математике: ничем другим фактически я и не занимался. До обеда, до 15-00, сидел на лекциях и семинарах в Главном здании на Ленинских горах, после обеда - в читальном зале общежития. И так изо дня в день, из месяца в месяц, из года в год.

Учёба на начальных общеобразовательных курсах была очень тяжёлой: в нас закладывался могучий научный фундамент на будущее, без которого дальнейшее мехматовское образование теряло всяческий смысл... Преподаватели нас не щадили, не давали поблажек и послаблений, даже и дух не позволяли перевести. Неуспевающих отчисляли, не задумываясь и не церемонясь: с десяток человек вытурили за два первых года или посоветовали перейти на другие ф-ты (ВМК или экономический), попроще и поскромней, что студенты-нетяги и сделали.

Проверки знаний шли сплошным непрерывным потоком: некогда было голову поднять и оглядеться. Ежедневно проверяли даже и посещение лекций и семинаров - всех! За прогулы шли суровые наказания - нас лишали стипендий прежде всего, а они тогда были не маленькими. Я был придавлен учёбой как бетонной плитой, я света белого не видел!

И это - не метафора и не гипербола, не красивый речевой оборот: так всё оно у нас точно и было. Учёба, учёба, учёба с утра и до глубокого вечера! Одна сплошная сверх-напряжённая и сверх-утомительная учёба два первых года, между которыми был ещё стройотряд, куда я 4 лета подряд на работу ездил...

А ещё первые два курса я параллельно преподавал в ВЗМШ (Всесоюзная заочная математическая школа при мехмате МГУ), в которой сам совсем недавно ещё с энтузиазмом и задором учился и много пользы для себя поимел. Каждый месяц, помнится, будучи школьником, получал из Москвы теоретический материал и задачи, сам всё это осваивал и решал, отсылал в МГУ в огромном конверте, который сам же кроил и клеил, - и потом через пару-тройку недель получал тетрадку обратно с оценками и советами, и новой контрольной работой. А поступив в 1975 году на мехмат, нежданно-негаданно сам стал юным преподавателем.

ВЗМШ - это была обязательная общественная нагрузка для всех студентов нашего факультета, кто планировал, получив диплом, в мехматовскую аспирантуру сразу же поступать. А я планировал (на старших курсах, правда, передумал, учился в аспирантуре уже в своём НИИ, без отрыва от производства), потому и впрягся по-молодости и по-дурости в этот преподавательский воз - тоже, надо сказать, нелёгкий. На первом курсе я вёл восьмиклассников; приходил в штаб-квартиру ВЗМШ на 12-м этаже ф-та и получал там 30 тетрадей ежемесячно присланных контрольных работ, которые должен был за неделю проверить и отдать назад с оценками и комментариями. А перед проверкой должен был все задачи решить (10-12 задач), потому как если школьники решали задачи неправильно или совсем не решали какие-то, я должен был не справившемуся с задачей ученику написать короткую подсказку. Это приходилось делать регулярно - советовать, намекать и подсказывать. Отличников и в ВЗМШ было мало, с которыми не требовалось возни, их всегда и везде мало: это штучный товар. И вся эта возня со школьниками мною делалась между основными занятиями, замечу, когда я от университетских дел отдыхал, от интегралов и производных отвлекался, от многомерных матриц, тензоров и числовых рядов.

А на втором курсе мне и вовсе доверили вести десятиклассников, всё тех же 30 человек, полноценный школьный класс по сути, когда ответственность увеличилась многократно, как и сложность самих задач: ведь каждого подшефного школьника я фактически, пусть и заочного, уже подготавливал к поступлению на мехмат.

Я это очень хорошо понимал, возложенную на меня руководством громадную ответственность; поэтому и старался и выкладывался особенно сильно весь 2-й курс - в ущерб сну и здоровью...

А потом я страшно устал: я это ещё в стройотряде почувствовал летом 1977 года, что надо мне менять жизнь и ослаблять вожжи. А то так недолго и до беды, до болезни тяжёлой, психической, когда понадобится уходить в академический отпуск на год и восстанавливать дома подорванное здоровье и силы, драгоценное время терять. Тем паче, что два первых общеобразовательных курса мной были успешно пройдены, добротный фундамент заложен, и нас, 3-курсников, распределили по кафедрам в октябре, где каждого учили уже какому-то одному направлению, "заостряли" студента на одну конкретную тему и задачу, а не на всё и сразу, как до того. Необъятное объять невозможно - это ясно и дураку. Тем более это было ясно и мехматовским славным преподавателям, доцентам и профессорам, тем же седовласым академикам... Отсюда - и кафедры многочисленные, и направления. Да ещё и каждому студенту-старшекурснику уже свой личный наставник-педагог из профессорско-преподавательского состава, который и отвечал за него, за его знания и успеваемость...

Из ВЗМШ я ушёл с лёгким сердцем по окончании 2-го курса, переложил работу на молодых. Свободного времени прибавилось из-за этого. Да и дисциплина стала заметно падать: преподаватели меньше проверяли нас, меньше контролировали посещения лекций. На старших курсах студенты получили волю и возможность самим решать, как и по каким правилам им учиться. Угроза отчисления и лишения стипендии над нами уже не висела...

Это не могло не сказаться на настроении и поведении студентов: мехматовцы, и я в их числе, начиная с 3-го курса вздохнули, наконец, полной грудью, выпрямились во весь рост, расправили плечи. Тяжеленная "железобетонная мехматовская плита" спала с нас со всех, мешавшая нам жить и дышать свободно, радоваться каждому дню и солнцу. Мы все, или большинство из нас вдруг как-то сразу поняли, что математика - это хорошо, это прекрасно даже; но она - не единственный огонёк в окне. Есть и другие цвета на Свете Белом - и не менее яркие и привлекательные.

Такую перемену чудесную и живительную в поведении и настроении студентов-третьекурсников я мог воочию наблюдать по своим друзьям, с кем я два года уже жил в одной комнате в общежитии, мысли и чувства которых прекрасно знал. Так вот, один из троих моих дружков на 3-м курсе увлёкся байдаркой и турпоходами, стал пропадать в тур-секции МГУ ежедневно, и ежемесячно ходить в походы на байдарках по рекам России. И занимался он этим делом до самого выпуска: туризм в его жизни на равных соперничал с математикой.

Второй дружок вдруг увлёкся историей мiрового кино: стал регулярно ездить в кинотеатр "Иллюзион" с какого-то перепою и просматривать там старые фильмы раз за разом, кайф от них получать, ума-разума набираться, богемного шику и лоска. Потом, накайфовавшись сам и позитива и знаний набравшись по самое некуда, начал заниматься пропагандой искусства кино среди дружков-студентов - расклеивать объявления в общаге о каждом очередном западном фильме, покупать абонементы месячные и полугодовые и распространять на мехмате, нас в "Иллюзион" активно зазывать. И тоже маялся этой киношной дурью до последнего в Университете дня. Да и потом, как я слышал, не бросил.

А третий мой сожитель-балбес и вовсе заболел картами, постоянной игрою в них: стал профессиональным картёжником и зарабатывал неплохие деньги. Всю ночь он играл где-то - в преферанс и бридж в основном, реже в покер, - а днём отсыпался в комнате, пока мы были на занятиях. Отоспится, в столовую сходит, бывало, сил наберётся к вечеру, помоется в душе, тело своё освежит, голову приведёт в порядок - и опять на игру "летит" со всех ног, как только очумевшие от любви женихи к похотливым невестам бегают. Год поиграл таким образом, порезвился, парень, а к весне его отчислили с мехмата - за прогулы и неуспеваемость! И стал он единственным 3-курсником на моей памяти, потерявшим берега и голову, кому указали на дверь. Но главное, он - конченый игроман, ни сколечко не жалел об этом, волосы на голове не рвал: по слухам высококлассным "каталою" в итоге стал, нашёл себя в жизни, парень.

А Володя Шмуратко, мой однокурсник и добрейшей души человек, с которым я 4-е года подряд в один стройотряд ездил, увлёкся на 3-м курсе живописью, картины начал писать, устраивать регулярные выставки у нас в общаге. Теперь он известным столичным художником стал: картины его пейзажные вовсю гуляют по Интернету и пользуются успехом у публики...

И это только четыре наиболее характерных примера, которые до сих пор помнятся, крепко сидят в голове. Про остальных парней и девчат если начать рассказывать - бумаги не хватит. Да и не интересно это - чужие жизни без конца вспоминать, в судьбах других сидеть и копаться, свою судьбу отодвинув в сторону. Скажу лишь, что только единицы моих ровесников, по моим наблюдениям, сохранили детскую верность и преданность "царице наук", и не вышли за рамки математики все пять лет, не изменили ей даже и мысленно, - как не выходят монахи-схимники за стены монастыря или обитатели зоопарков за ограду своих вольеров. Для них она по-прежнему оставалась единственная и неповторимая, как и родная мать, заменявшая им буквально всё и всех в их молодой жизни. На неё они - как те же монахи на святые и нетленные мощи - молились...

А про себя самого скажу, что я ещё в стройотряде твёрдо решил, очередной колхозный коровник достраивая, что пора мне с моим мехматовским фанатизмом кончать! И побыстрее!

"Хватит, - помнится, решил для себя в августе-месяце, - хватит, Сань, жилы рвать, ускорять и форсировать события! Отдал дань порядку и дисциплине, дифференциальному и интегральному исчислению, алгебре и геометрии, обыкновенным дифференциальным уравнения - пора и о душе подумать, а не только о силе и крепости разума. Третий год уж живу в Москве, - удивлялся с грустью, разглядывая прищуренным взором розово-голубые смоленские дали, - а Москвы-то толком ещё и не видел, не знаю, не говоря про что-то другое, возвышенное и прекрасное. Только Главное здание МГУ и 6-й корпус ФДС на Ломоносовском проспекте - единственные мои друзья, студенческая общага родная, где я до полуночи из читального зала не вылезаю, а потом сплю как сурок на казённой кровати, набираюсь силы и энергии для следующего учебного дня и следующего за партой и столом кропотливого сидения. Не смотрю телевизор совсем, не слушаю радио, не читаю газет, журналов и художественных книг, не хожу в кино и театры, в музеи и на дискотеки, за политикой не слежу, за той же культурной жизнью. Дикарь дикарём, короче! Маугли настоящий, "кухаркин сын", или биоробот одухотворённый, заточенный на ОДНО дело! Единственное развлечение за два первых курса - Центральная секция МГУ и Манеж, где я тоже не щажу себя, мотаюсь по дорожкам как угорелый. Всё ещё великим спринтером мечтаю и надеюсь стать под руководством великого тренера и человека, Юрия Ивановича Башлыкова. Но этого явно мало для студента Московского Университета, такая убогая культурная палитра, катастрофически мало..."

"Нет, Санёк, нет и ещё раз нет! - намечал я для себя новую программу жизни уже на картошке, где было достаточно времени и места подумать о печальной судьбе своей, где мы не перетруждались особенно-то, отдыхали больше. - Надо математику потихоньку в сторону отодвигать, не зацикливаться на ней одной, а начинать жить полной жизнью, как другие молодые люди живут, некоторые мои столичные однокурсники. По Москве надо бы походить-погулять, познакомиться, наконец, с ней поближе; на мiр и на людей посмотреть, выставки посетить и музеи, где я тоже ни разу не был. Словом, надо срочно окультурить себя и цивилизовать, "навоз" содрать с кожи, чтобы им за версту не пахло. А то ведь как чистым провинциалом-лапотником приехал в столицу - так лапотником же и останусь, выйдя из стен МГУ, "кухаркиным сыном", плебеем. И где я потом культуры поднаберусь, галанту и политесу? - неизвестно! Так ведь и останусь до конца дней своих чушкарём неумытым и чмошником, валенком деревенским, навозным жуком. Вот будет тогда стыдобища!..."

С такими приблизительно мыслями и настроениями я в колхозе Серёгу и встретил, которого мне будто бы сам Господь Бог послал - так я тогда для себя по молодости решил и подумал! Больше скажу: Серёга мне, чудаку, волшебной дверью вдруг показался, или сталкером-проводником в изящный и возвышенный мiр культуры и искусства, столичной литературной богемы, который (мiр) я, будучи глубоким провинциалом, совсем не знал, увы, - но куда всей душой устремился...

Поэтому-то по возвращении в Москву я и начал крутиться возле Серёги на факультете этакой комнатной собачонкой: садился рядом на лекциях всякий раз, подолгу беседовал с ним в перерывах и после занятий. Частенько даже провожал его с подобострастно-почтительным видом на 104-ый или 103-ий автобусы (он жил в Кунцево; в Давыдково - если совсем точно, на Кременчугской улице рядом с колмогоровским интернатом). Случалось и такое - каюсь!

Серёга, хитрюга, видел мою к нему вспыхнувшую на картошке страсть, понял её истоки - и умело распалял меня во время приватных бесед собственным величием и интеллектом, умело поддавал, так сказать, пропагандистского жару и шику. Уверял меня на голубом глазу, засранец, что он-де регулярно читает редкие книги, которых не знает и не читает больше никто. Потому что они запрещены в стране, а ему их привозят и дают почитать какие-то знакомые дипломаты. Плёл, не морщась и не краснея, что у него якобы вообще масса знакомых в Москве на самых разных уровнях и направлениях. И всё это - благодаря его умной, оборотистой и ушлой матушке, богемной и знатной даме, которую-де многие высокопоставленные дяди и тёти знают и любят, крепко дружат с ней, к ней как к солнышку тянутся. А он, соответственно, через неё знается и дружит с ними, сильными мiра сего, регулярно общается.

А ещё он хвастался, и не раз, что помнит все картины музеев Москвы наизусть, по залам даже, и не пропускает ни одной выставки и вернисажа. Говорил, что русскую поэзию якобы знает от корки и до корки: и золотой её век, и серебряный, - но выше всех русских поэтов, тем не менее, ставит Бориса Пастернака. Пастернак для него был Богом вообще, для простых смертных будто бы не достижимый и не доступный!... Велеречил он, пустозвон, помимо прочего, и другое: что якобы перечитал в своё время (когда только?!!!) всего Достоевского, и понял Фёдора Михайловича так, как никто ещё его не понял и не постиг. И что он, Серёга, по этой причине - самый первый и главный специалист в Москве по Достоевскому: главнее и выше нет! Так-то вот! - знай наших! Скромненько, как в таких случаях говорят, и со вкусом!...

Я, помнится, слушал все эти бредни сказочные и хвастливые, разинув рот, безоговорочно верил им, и всё больше и больше уважал и ценил Серёгу, готов был его на руках носить, поить и кормить до отвала. Потому что подспудно надеялся от него все эти знания получить, до которых я был всегда страстный и большой охотник. Я и теперь, став стариком, ЗНАНИЯ боготворю, читаю запоем книги и всё ещё дивлюсь им, хотя уже умирать скоро и учиться вроде бы незачем - поздно. Да и совестно, как ни крути: в моём-то возрасте люди уже "знают всё" и давным-давно уже сами всех учат... Но нет, читаю вот, удивляюсь по-детски и до сих пор учусь; живу так, одним словом, будто старухи-Смерти не существует в природе, и у меня впереди ВЕЧНОСТЬ. Поэтому мне до сих пор до ужаса всё интересно - как желторотому пацану! Поэтому-то и список книг, который я для себя когда-то давным-давно составил для обязательного прочтения, не уменьшается с годами, наоборот - всё только увеличивается и увеличивается в размерах, пополняясь новыми авторами и именами...

Пустомеля и позёр-Серёга, словом, очаровал меня максимально своими байками и безудержным хвастовством. А я по молодости, помимо прочего, был человеком крайне доверчивым и наивным: всем на слово верил как самому себе. Особенно - москвичам, которым я, бездомный и без-приютный туляк, сильно всегда завидовал, у которых всё было схвачено в Москве, имелись жильё и дачи, целая куча родственников и знакомых, обширные связи, соседи, друзья. А у меня, увы, из этого необходимого социального набора долго не было ничего - только временная койка в общаге и такая же временная прописка...

Хотя, признаюсь, не всё мне в Серёге уже и тогда нравилось, а многие вещи и вовсе коробили, заставляли стыдливо краснеть, или наоборот - бледнеть и морщиться, покрываться холодом от досады. Он ведь не только про музеи и литературу со мной говорил, но и про жизнь тоже. А она у него была широкой и бурной на удивление, и в некоторых моментах достаточно неприглядной.

Он, например, матом постоянно и безбожно садил - на улице, на факультетских переменах, в столовой, и даже на лекциях умудрялся непечатное словцо запустить с верхнего ряда вниз, когда лектор чем-то ему не нравился. Причём, часто делал это демонстративно громко, с неким ухарским вызовом даже, что на него оглядывались все - и краснели... Далее, он мне без конца рассказывал про свои коллективные с дружками и бабами пьянки-гулянки, которые у него не прекращались, как со стороны казалось, следовали непрерывным потоком. "Откуда у человека деньги на это? - думал я, - если он с первого курса учится у нас без стипендии: на шее у матери и у бабки с дедом сидит, свесив ножки. И в стройотряд он не ездит, бездельник, - категорически. Хотя знает от нас, прекрасно осведомлён, что нам там платят хорошие деньги, на которые можно жить безбедно... А он завидует нам на словах, слыша про наши трудовые заработки, зло ухмыляется всякий раз, трясёт головой от досады, - но работать с нами ехать не хочет: всё лето пьянствует и развратничает с приятелями. На что?..."

Потом-то уж я узнал, на что; узнал, что был Серёга профессиональным альфонсом и халявщиком, каких ещё походить-поискать надобно, каких не часто встретишь даже и в перенаселённой Москве. Сдружался он быстро и часто с людьми - это правда, - но с одной-единственной целью только: чтобы "друзей" "доить", и "доить" капитально. И все зазнобы его и любовницы моментально попадали в положение "доноров" и "кормилиц": щедро оплачивали дружбу, любовь и ласки, которые он им предоставлял. А иных он рядом и не держал, не тратил время и силы! Умных и прижимистых он сразу же от себя отдалял, относил в категорию "жуков" и "гнид хитрожопых"; и везде их потом чернил и хаял нещадно, материл на чём свет стоит...

Не удивительно, что он помнил, знал наизусть дни рождения и юбилеи всех своих многочисленных "подруг" и "друзей". И обязательно звонил и намекал за несколько дней до даты, чтобы, значит, не увиливали и не хитрили, не зажимали люди пьянки-гулянки, а приглашали и "хмелили" его - лучшего их "друга".

И при этом при всём сам он редко когда свои памятные даты отмечал публично: начинал заранее ныть и жаловаться, хитрован, ссылаться на отсутствие места и денег. А вот чужие праздники не пропускал никогда: юбилеи, свадьбы и похороны, новоселья те же, - между которыми он не делал различий. Причём, мог оказаться на соответствующем мероприятии даже и у незнакомых людей, к кому-нибудь втихаря прицепившись.

И если уж он туда каким-то хитрым способом попадал - то выгнать его из-за стола было уже невозможно. Первым садился за стол - последним вставал, гадёныш, будто бы и не замечая ждущих: стыда и совести у человека не было совершенно...

А ещё мне категорически не нравились, признаюсь, омерзительны были его удалые рассказы про сексуальные оргии, которые он с парнями в общаге устраивал раз от разу, доверчивых деревенских дурочек там напропалую трахал и развращал. У него, как выяснилось, в одном из подъездов дома, где он жил, располагалось женское общежитие на первом этаже, где обитали молодые девушки-лимитчицы, приехавшие на заработки в Москву. Вот Серёга с дружками туда и повадился шастать с некоторых пор этакими столичными ухарями - устраивать там пьяные бардаки за девичий же счёт, и порно-сеансы. Напоят там девушек до без-чувственного состояния, у них же взяв денег якобы в долг, и без отдачи, естественно! Ну а потом начинают над ними же и куражиться, без-помощными и беззащитными, свою удаль показывать друг перед другом, сексуальную изощрённость и мощь, фантазии пьяные. Сначала поодиночке с ними упражняются на соседних койках самым диким и варварским способом, а потом трое на одну лезут, а то и все четверо или пятеро: рвут у девушек всё внутри, больными и порчеными делают на всю жизнь, и регулярно беременными.

У меня от рассказов тех, помнится, мороз по спине бежал, сердце сжималось от жалости и от боли, от страха за несчастных провинциалок, которые по молодости и неопытности попадали в лапы таким вот нелюдям-стервецам! - а похабник-Серёга, довольный, лыбится стоит, геройствует передо мной, юнцом зелёным и не целованным. Ему, шалопутному подлецу, вся эта мерзость и этот публичный разврат сильно нравились. И занимался он этими оргиями довольно долго по разговорам: нечистоплотным был в морально-нравственном плане, грязным и злым...

И его забавы юношеские, любимые, были мне тоже сильно не по душе, про которые я от него узнавал постепенно, с течением времени. Это когда они сбивались в стаи бандитские и мотались по паркам и скверам Москвы, сознательно надирались там на молодые пары при помощи малолеток и потом унижали парня в присутствии девушки, "опускали" его, старались девушке показать, что её избранник - трус, дерьмом и ничтожество, её любви и внимания недостойный... Вообще, надо сказать, что Серёга терпеть не мог счастливых, успешных, довольных жизнью людей по моим наблюдениям, на дух не переносил крепкие и здоровые семьи: они вызывали в его чёрной душе одну сплошную ненависть и злобу. И он втайне мечтал их сломать и разрушить, по мiру с сумой пустить; всё делал для того, хотя и скрытно.

Другим его развлечением, которое он тоже любил и с удовольствием занимался, была "охота" на рыбаков его пруда. Он и про это мне часто рассказывал, не таясь, про прежние свои шалости - и с превеликим удовольствием это делал, гадёныш, с гордостью нескрываемой... Всё там у них происходило так, по его свидетельствам. Рядом с метро "Пионерская", если кто знает, есть небольшой пруд, где местные мужики до сих пор ловят от скуки рыбу для кошек, расположившись на корточках или на складных стульях. А Серёга лет этак с 16-ти частенько отирался где-то там неподалёку у зазнобы своей, впоследствии ставшей его супругой.

И вот, приезжая к ней и надираясь пьяным, он от скуки и от дури скопившейся собирал дружков лихих и драчливых и вёл их всех к воде - "охотиться на м...даков и грубиянов". Там они находили одинокого рыбака (а такие присутствовали там постоянно), подходили к нему сзади, по-волчьи, и начинали бедного мужика провоцировать и задирать, выводить из себя просьбами типа: "дай закурить нам всем, не жидись", "а когда у тебя было-то, куркуль?". Или: "а чего ты тут вообще-то сидишь и нашу рыбу ловишь, которую мы недавно сюда запустили для расплода?" - ну и всё такое, заводное, колкое и обидное.

Мужик, понятное дело, терял терпение, выходил из себя от наглости неприкрытой и хамства, и простодушно посылал молодых наглецов куда подальше. После чего слышал ядовито-злобное сзади: "да ты, дядя, хам! не умеешь себя вести в гостях с порядочными людьми", - получал от Серёги пинок под зад или в спину и летел в воду прямо в одежде: хорошо, если летом, а ведь подобное бывало холодной осенью или весной. Следом же за ним туда летели его складной стул и все рыбацкие принадлежности...

Итог "забавы" был таков, что ошалелый, взрослый мужик барахтался в воде как пацан, ловил снасти и вещи, без-помощно ругался и думал, как ему из грязной воды выбраться и домой попасть побыстрей в таком-то неприглядном виде. Серёга же с дружками стояли на берегу и ржали дружно, как жеребцы, довольные собой и выходкой, которую считали удачной, достойной того, чтобы потом знакомым про неё, смеясь, рассказать.

Мне, когда я такое слышал, было совсем не смешно, наоборот - грустно и страшно было. Ох, и не хотел бы я никогда попадать Серёге под его шутки дурацкие и под горячую руку, под которой неизвестно ещё - выживешь ли, останешься целым!... А ведь сколько ходит и зверствует на нашей Святой земле таких вот "серёг-весельчаков", для которых унизить и опустить человека - праздник настоящий, великий.

В такие минуты скорбные я очень хорошо понимал, почему Серёгу его же дружки-собутыльники прозвали за глаза Бармалеем - злым разбойником, если кто позабыл, из сказки К.И Чуковского...

А ещё Серёга слыл патологическим диссидентом, учась в МГУ, махровым и ярым антисоветчиком, лютым ненавистником Сталина и всей советской системы, построенной якобы на крови. Мне всё это тоже жутко не нравилось, коробило и оскорбляло до глубины души! Ибо сам-то я был сугубым патриотом своей страны, считал Ленина и Сталина с юных лет, как себя помнил, гениями всех времён и народов, непревзойдёнными творцами-строителями и гуманистами, создавшими величайшую в мiре Державу фактически из руин, сделавшими Мать-Россию самой справедливой и правильной страной на свете. Так меня воспитывали в школе учителя, а дома - родители; и в это я свято верил.

Серёгу же эта моя святая вера и убеждённость бесили, выводили из себя - потому что больше всего на свете он не терпел именно верующих людей, имеющих цели и идеалы в жизни. Такие на него действовали как красная тряпка на быка. И он стремился подобных идеалистов, титанов и стоиков всенепременно с панталыку сбить и дурачками перед всеми выставить, посеять в их чистых и цельных душах сомнения и хаос.

Он и меня, необразованного паренька, постоянно сбивал, подлец, с пути истинного, державно-патриотического, подсмеивался-подтрунивал надо мной всякий раз, диссидента из меня упорно делал. И при этом для убедительности постоянно осыпал меня страшными цифрами жертв и потерь, вычитанными из Солженицына, из Антонова-Овсеенко, позже - из Волкогонова и Радзинского; вешал (по утверждённому либеральному трафарету) потери и жертвы всей великой и героической советской эпохи на "тирана" и "палача"-Сталина одного, фамилию которого он спокойно слышать не мог - сразу же начинал кипеть, беситься и материться!

Но я упирался, как мог, стоял на своём - не хотел верить и знать, что всё в нашей советской Истории было жутко и мрачно до ужаса, чёрно, дурно и аморально, построено на крови и костях, на лагерной пыли. Я чувствовал всем естеством своим, что это - неправда!!! Или, в лучшем случае, перегиб!!!

"Откуда тогда наша силища-то взялась: первоклассные самолёты, Космос и Атом, лучшее в мiре образование, наука и культура? - думал я, - если у нас в стране жизнь была такой мрачной, тягостной и антинародной при Сталине?! Забитые и запуганные до смерти люди великую науку и культуру не создадут, и государство могучее не построят!..."

Книг вот только я не читал - ни патриотических, ни диссидентских, вражеских, - никаких; и не мог поэтому с вражиной-Серёгой на равных поспорить, его бредовые цифры и "факты" правильными опровергнуть или же перебить. Поэтому и приходилось уступать иногда и соглашаться в спорах...

И тем не менее, несмотря ни на что, мне Серёга понравился, пришёлся по сердцу на картошке - и я с тех пор потянулся к нему как стебельки тянутся к свету. Была в нём при всех изъянах и недостатках какая-то природная удаль и без-шабашность, внутренняя свобода и мощь, чего я не замечал в своих сверстниках из общаги. Мы были малые дети ещё, как ни крути, и были приезжие, гости столицы; вели себя соответствующим образом - как дети и гости: скромно и тихо то есть, робко и незаметно для окружающих. Серёга же был взрослым, опытным и прожжённым мужиком, повторю, успевшим познать жизнь во всех её проявлениях. Плюс к этому, был он коренным москвичом, что крайне важно, любил и ценил Москву, знал её как свои пять пальцев - центр столицы, во всяком случае. Он и вёл себя и держал поэтому как коренной москвич; сиречь - как настоящий хозяин города и положения. И с нами, и с преподавателями, и вообще.

Поэтому я и мои товарищи по ФДСу робели при нём, молчали и слушали больше, а он тарахтел безумолчно, как артист разговорного жанра на сцене, - и постоянно занимался саморекламой, везде и всегда раскручивал и преподносил свои немыслимые достоинства и таланты, мнимые больше, сказочные, выдуманные или высосанные из пальца, как потом с очевидностью выяснялось, чем действительные и реальные... И гитаристом он якобы первым у себя в Кунцево был, и шахматистом знатным, и картёжником азартным, лихим, и хорошим спортсменом (пловцом), и любимцем и поклонником дам. И в культуре он рубил якобы как никто другой - в литературе, в музыке, в живописи. И вообще, он был такой человек, по его признаниям, тонкий, возвышенный и прекрасный, каких на земле очень мало, если вообще таковые есть, если водятся в природе. Ни дать ни взять - Демон лермонтовский; или сам лорд Байрон - если попроще и поскромней!

Оголтелая самореклама и само-раскрутка - национальная еврейская черта: я потом с этим постоянно сталкивался. Как попадается в коллективе еврей, даже самый копеечный и пустяшный, всё, конец, - только его (или её) одного (одну) и слушай и восхищайся, пой дифирамбы и в ладоши хлопай, повторяй, какие они все молодцы.

Вот и Серёга этой нарцисской болезнью страдал, да ещё и в максимальной степени. Говорил, говорил, говорил безостановочно парень - и всё про себя, великого, любимого и ужасного! И все рассказы его, похвальбы, надо было непременно делить на десять!... На гитаре он бренчал на пьянках-гулянках, это правда, - но делал это плохо, по-детски прямо, потому что был самоучкой. Блатные песни очень любил, Высоцкого, Визбора, Окуджаву. Ну а какой он картёжник есть - нам он это в первые колхозные дни показал, как только объявился нежданно-негаданно в нашей комнате.

Привёл его доцент Стёпин, напомню, во второй половине дня, когда мы уже отдыхали на раскладушках после работы, не знали, чем себя занять, чем развлечься. А парни-картёжники уже сидели в углу за столом и писали пульку. Вошедший Серёга, когда их и карты увидел, ухмыльнулся презрительно и сказал громко, чтобы все слышали: "В дурачка играете, пацаны, или в пьяницу?" - желая этим унизить моих корешей, своих новых сожителей... Парни опешили от такой откровенной наглости гостя, переглянулись дружно, носами сердито зашмыгали. "...Зачем в дурачка? - заявили потом серьёзно и тихо. - Пульку расписываемым", - чем окончательно рассмешили Серёгу, не поверившего услышанному. "Вы даже и такие слова знаете, пацаны! - с вызовом сказал он. - Надо же! Под шелобаны играете, или под интерес?"... "Да можем и под интерес сыграть, - также тихо ответили парни, продолжив раскладывать карты. - Садись, сыграем с тобой"...

Но в первый день Серёга за карты не сел: мы пьянствовать в лес умотали, а пьянки и бабы для него были всегда важней. А вот на второй день после работы он решил сыграть - показать всем мастер-класс и заодно "обуть" моих общажных дружков на пару-тройку рублишек. Сел расписывать пулю он в паре с моим соседом по комнате в ФДСе Костей, будущим профессиональным "каталой". Вернее будет сказать, мой товарищ сам выбрал его себе в напарники: уж больно Серёга борзо себя перед этим вёл, по-мастерски высокомерно как-то. Вот Костя, уже и тогда отменный картёжник, и сел с ним в пару, развесив уши и думая обыграть соперников в пух и прах, деньжат себе подзаработать лишних.

Кончилось всё это тем, такая их "цыганочка с выходом", что уже через пару-тройку часов Костя с Серёгой просадили по червонцу каждый, большие в советские времена деньги, на которые я, например, мог неделю в Университете жить и сносно в столовой питаться. Выяснилось к всеобщему удивлению, что балабол-Серёга в преферанс играет на самом примитивном, любительском уровне. А парни, против кого он сел, были настоящие профи со стажем.

"А куда ж ты лезешь тогда, разъеб...й, чего языком трепешь?! - зло выговорил ему Костя, вылезая расстроенный из-за стола, - если играть ни х...ра не умеешь, и карт в руках не держал?! На червонец меня опустил, м...дила! - надо мне было это, скажи?! Иди вон лучше бормотуху в лес пей, не морочь людям голову!..."

Серёга и сам был в шоке - чего уж там! - при его-то мелочном и жадном характере и откровенно-паразитическом образе жизни. Ходил и оправдывался потом неуклюже, что, мол, всю жизнь "в ростов" играл, а не "в сочи", и всё такое. Но это была чистая отговорка, запоздалый трёп, хорошая мина при скверной игре: мы именно так тогда все и поняли. Подсмеивались над Серёгой несколько дней, его червонец проигранный вспоминая, злили парня этим, который про карты больше не заикался и к картёжникам нашим близко не подходил: они с него спесь хорошо на картошке сбили.

А я потом понял, ближе к 30-ти годам, что он и везде был таким "картёжником"-пустозвоном! И любой бы профи с него быстро его природный еврейский гонор сбил - и игорный, и литературный, и культурный, и музыкальный, всякий...

Но как бы то ни было, и что бы я тут ни рассказывал задним числом, как бы ни размахивал кулаками "после драки", - однако, начиная с 3-го курса, я, тем не менее, стал вторым Серёгиным на мехмате приятелем, не другом: друзей у него вообще не было. И это есть твёрдый факт, от которого никуда не денешься, как ни пытайся. А всё остальное - эмоции запоздалые и пустые. Всё остальное - лирика.

Первым же и самым главным, самым выгодным и доходным для него приятелем по возвращении из колхоза стал Беляев Коля, в которого Серёга вцепился как настоящий клещ - насмерть что называется, - которого как породистую корову "доил" и "доил" в две руки - и на мехмате, и потом, после его окончания. И до сих пор, как я слышал, всё ещё продолжает эту свою безбожную "дойку"...

И тут сразу же надо сказать, для лучшего понимания сюжетной линии, что Коля для него, ярко-выраженного хищника, или социального паразита на современный лад, был идеальным жертвой и донором. Ещё бы: чистокровный славянин-русич ему попался в сети с широкой русской душой, покладистый и хлебосольный, надёжный и верный во всём, готовый другу последнее отдать - всё, что под рукой и в запасе имеется. Плюс к этому, отец Коли работал заместителем директора НПО "Альтаир" - крупнейшего столичного научно-производственного объединения всесоюзного значения и масштаба. Оно когда-то располагалось на "Авиамоторной" и занимало огромную по площади территорию, не меньшую, чем знаменитый завод "ЗиЛ". Там, в "Альтаире", в советские годы разрабатывали с нуля (и теперь про это можно уже сообщить открыто, не боясь нарушить грифа секретности) крылатые ракеты морского базирования - для больших боевых кораблей и подводных лодок. Возможности, понятное дело, у человека, отца Николая, были огромные, для простого смертного и вовсе запредельные.

Не удивительно, что уже на втором курсе мой задушевный университетский друг Николай стал обладателем отдельной двухкомнатной квартиры рядом с парком Кусково, в которой впоследствии (возвратясь с картошки в Москву) его новоиспечённый наперсник Серёга устраивал свои без-конечные пьяные оргии почти три года. Туда же он регулярно привозил и бл...дей (сохраняю жаргон товарища), и времени проводил там больше, наверное, чем сам хозяин Коля, превратив чужую квартиру в блат-хату, в притон...

Один был минус у Николая для нового его знакомца: он учился три последних курса во втором потоке, выбрав кафедру математической логики, десятую по счёту на Отделении математики нашего ф-та. Поэтому видеться с ним Серёга, студент кафедры математического анализа, постоянно не мог, чего очень хотел, - только после занятий. Я же был всегда под рукой, был рядом, смотрел на него восторженной, повторюсь, если не сказать влюблённо. И амбициозному и тщеславному еврею-Серёге такое мое отношение сильно нравилось, безусловно, тешило его самолюбие. Вот он и приблизил меня к себе, единственного его "друга" в первом потоке, взял надо мной шефство в плане истории и литературы, с которыми я с тех пор постоянно к нему приставал, пытаясь выудить полезную информацию.

"Расскажи да расскажи, - просил, - ты мне про Пастернака и Мандельштама, про того же Солженицына, просвети меня, дурачка. Я ведь эти фамилии - признавался честно - только от тебя и узнал на картошке. До знаний же я ещё со школьной скамьи страшно жаден!"

"Расскажу, Сань, всё расскажу: дай срок. Соберёмся когда-нибудь с тобой у вас в общаге, или ещё где, купим винца и водочки, посидим тихо и мирно. Вот тогда-то я с тобой и проведу ликбез. Ты, я гляжу, в плане культуры человек сосем тёмный и дикий".

Я не сердился и не отрицал своей культурной и литературной дикости. Просил Серёгу на переменах или на улице по дороге домой мне пока хоть что-нибудь рассказать про Пастернака того же, от которого Серёга, по моим наблюдениям, как от чистого спирта балдел или от непорочной девы, которого выше Пушкина с Лермонтовым ставил, выше Есенина, Маяковского, Блока. Утверждал со знанием дела, что "Пастернак - это космос, мол, поэт будущего, время которого ещё не скоро настанет, потому что не доросли-де до него людишки наши. А может - и не дорастут"...

Я дурел и ехал умом, слыша такое, просил Серёгу принести мне пастернаковские стихи почитать в виде сборников, чтобы самолично познакомиться с ним, составить мнение.

"Да ты охренел, Санёк, спятил! - язвил надо мной мой товарищ. - Борис Пастернак - запрещённый поэт, всю свою сознательную жизнь советскую власть ненавидевший и презиравший, обличавший её по мере возможностей и сил, все её пакости и бл...дство. Поэтому-то наша власть и запретила его строго-настрого всем читать, из Союза писателей исключила, стихи из библиотек и магазинов изъяла. А ты его почитать просишь! Книжки его теперь достать практически невозможно! Они - на вес золота ценятся! Я его сборники стихов через десятые руки брал - у хороших знакомых! - и брал на несколько дней всего, под залог или под честное слово. А потом возвращал быстро и без задержек. Потому что познакомиться с Пастернаком, насладиться им, ума-разума от него набраться - в Москве очередь целая на годы вперёд существует! Это тебе не Пушкин какой-нибудь, не Лермонтов и не Некрасов, кого в каждой библиотеке полным-полно - горы целые. А Пастернак, повторю, на несколько голов всех русских поэтов выше. И значительнее! - точно тебе говорю..."

После таких и похожих слов я и вовсе оказывался в прострации, в нирване или сомнамбулическом состоянии, надолго замолкал, собеседником пришибленный и придавленный как бетонной плитой.

"Надо же! - думал, - какие люди на свете есть! А я, деревенщина неумытая, про них ни сном, ни духом не ведаю. Срамота!!! Москвич хренов!!!"

"...Ну хорошо, ладно, пусть, - придя в себя, наконец обращался я опять к Серёге надтреснутым от волнения голосом. - Нельзя так нельзя. Бог с ним. Почитай хотя бы что-нибудь наизусть, если ты так этого Пастернака ценишь и любишь, если много читал. Мне хочется самому понять, оценить величие этого человека, про которого я раньше, ещё раз тебе скажу, вообще ничего и ни от кого не слышал..."

Серёга напрягал память и лицо, задумывался... и через длинную-длинную паузу начинал читать строфы из "Гамлета", которые не произвели на меня особого впечатления. Две первых строфы прочитал - и остановился, дальше не стал или не смог прочитать. Сказал лишь, что стихотворение длинное и очень сложное, и что запомнить его тяжело. Добавил, что у Пастернака и все стихи философские, мудрые и тяжёлые... Потом, подумав, прочитал пару строф из "Свечи". Потом ещё что-то... И всё. Остановился, уже окончательно. Сказал, что этого пока вполне достаточно мне, что дальше, мол, уже жирно будет.

Точно так же он меня знакомил потом и с творчеством Мандельштама, Ахматовой и Цветаевой: пару начальных строф из двух-трёх стихотворений каждого автора протараторит скороговоркой - и всё, шабаш! Хватит, мол, Санёк, перевари, мол, пока хотя бы это; с тебя и этого будет вполне достаточно, задарма... Причём, напутствовал он меня всегда с таким плутовским выражением на лице, будто и Пастернака, и Мандельштама, и Ахматову с Цветаевой он знает от корки до корки, как линии своей руки. Просто не хочет мучить себя, вспоминать. "Я, мол, тебе дал наводку, паря, а ты уж теперь сам крутись, ищи их по знакомым и библиотекам".

Про запрещённых Бабеля и Платонова, Варлама Шаламова того же он мало мне чего познавательного говорил - только перечислял названия их главных произведений. Зато Солженицына взахлёб славил как автора "без-смертного" "Архипелага ГУЛАГ" - "настольной книги, по его словам, каждого интеллигентного и высоконравственного человека"!!! Но и это делал как-то поверхностно, без конкретики и огня в глазах - одними пустыми эпитетами отделывался от меня, лицедей! Потому что сам, наверное, не читал, но категорически не признавался в этом. Он вообще редко в чём порочащем его признавался, а лучше сказать - никогда... А вот Михаила Булгакова и его "Мастера и Маргариту" расхваливал на все лады, и делал это часто и много: его он, скорее всего, прочитал; поэтому хорошо помнил сюжет и героев, перечислял их для форсу и убедительности, цитировал некоторые места. Уверял меня всякий раз, что "Мастер и Маргарита" - самый великий роман из всех, которые он знает, читал, - куда круче и качественнее "Войны и мiра" и "Тихого дона" даже. Это точные его слова...

Мне оставалось лишь слушать и верить Серёге на слово, ибо сам я с Булгаковым в 1990-е годы смог познакомиться только, с "Мастером и Маргаритой" - в том числе. И, признаюсь, был крайне удивлён и раздосадован после прочтения. Я-то ожидал увидеть мысленным зрением что-то великое и широкое как звёздное небо над головой, и такое же как небо бездонное и прекрасное, в высшей степени мудрое и познавательное, да ещё и с большим историческим и философским подтекстом и реминисценциями, что превосходят качеством и масштабом антикварного уже Толстого, Мельникова-Печёрского и даже Шолохова. Так меня мой Серёга в Университете настраивал, во всяком случае, именно к такому интеллектуальному пиршеству приготовлял.

Но увидел я вместо этого одну лишь социальную сатиру, примитивное и плоское бытовое чтиво с копеечными мыслями и проблемами, разбавленное для пущей важности элементами исторической мистики, тоже, кстати сказать, грошёвыми и достаточно примитивными, вырезанными из Евангелий. В советские годы, когда над чувствами и умами читателей господствовал атеизм, может это и будоражило воображение и как магнит притягивало обывателя. Но теперь, когда описание Жизни Иисуса Христа можно купить в газетном киоске, когда её, Жизнь, любой уважающий себя школьник знает, - теперь, извините, это выглядит мелко и пошло, по-детски совсем.

Коробили в романе и сентенции типа: "Никогда и ничего не проси у сильных мiра сего: придут и дадут сами", - которые никак не красят писателя, претендовавшего на пьедестал, которые читать противно. Потому что никто, никогда и нигде задарма никому и ничего не даёт, за красивые глазки: стыдно такое не знать взрослому и умудрённому дяде, "инженеру человеческих душ". А у Булгакова это было тем более странно и тошно читать, что сам-то Михаил Афанасьевич, как хорошо известно, был ужасным сквалыгой и нытиком: при жизни задолбал Сталина письмами с просьбами помочь с деньгами и публикациями, с лечением и отдыхом. Но в романах и повестях хотел гордым и красивым казаться, лицемер ничтожный, скрывал от потомков мелочность своей души и мыслей, как и непомерные свои амбиции.

А потешный "Бал Сатаны" меня и вовсе рассмешил сначала, а потом - расстроил. Потому что этакими "страшилками" разве что первоклашек перед сном пугать, а уж никак не бывалых людей почтенного возраста. Ибо сатанинские балы в действительности ни один нормальный человек не опишет и не перенесёт: психика его не выдержит тамошних страстей и кровавых ужасов - в два счёта лопнет... У нас в ЧК было нечто похожее в 1918-20-е годы: когда с людей сдирали кожу заживо, молотами раскалывали черепа, отрубали для смеха руки и ноги, резали гениталии, выкалывали глаза штыками, вспарывали животы и копались во внутренностях, дымящуюся кровь жертв расправ кружками пили вместо допинга, и при этом затыкали уши марлевыми тампонами, спасаясь от душераздирающих криков. Тогда даже и палачи-чекисты, садисты законченные и маньяки, сходили с ума, не выдерживали психологического напряжения! Вот уж были "балы" так "балы", "кровавые карнавалы" целые - воистину сатанинские!... А беллетрист-Булгаков какими-то детскими мультиками-ужастиками захотел народ удивить. Смешной он был всё-таки парень, этот наш Михаил Афанасьевич, если не сказать глупый!...

Я расстроился сильно, помнится, загрустил. "Зачем, - первое, что подумал, - было советским властям такой примитив запрещать, делать ему этим без-платную рекламу?" Не скажу, что роман плохой, нет: есть там некий цельный сюжет, какой-никакой замысел, язык удобочитаемый. Но уж никакой он не выдающийся, не первого ряда - оставьте этот вздор его горячие поклонники и почитатели, не грешите, не надо! Вам всё равно больше никто не поверит - после того, особенно, как Булгаков из подполья вышел и на книжные полки и прилавки попал, - посмеётся только.

Да, согласен, что юмора там много добротного и качественного, который читателя держит, не отпускает и от души веселит. Это - главное писательское достоинство и находка, на мой скромный взгляд. Без этого "Мастер и Маргарита" половину бы своей прелести потерял - и остался бы незамеченным читателями и критиками... Ну а в целом это - убогая беллетристика для обывателя наподобие творений Войновича или Ярослава Гашека, где кроме чёрных пародий на жизнь и нет ничего! Разочаровали меня, одним словом, и сам роман, и Булгаков, и Серёга мой - москвич богемный, эстетствующий, пустоголовый...

"Мелкий он какой-то оказался на поверку, - подумалось с горечью про бывшего своего дружка, - мелкий и глупый - но с гонором. И кумиры его такие же - примитивные, плоские и недалёкие..."

---------------------------------------------------------

(*) Историко-литературное дополнение.

Писатель Э.Лимонов хорошо однажды про это булгаковский "шедевр" написал: хочется привести его мысли в дополнение к авторским. Итак: "..."Мастер и Маргарита" - любимый шедевр российского обывателя... Во-первых, пародия на исторический роман. Во-вторых: это ещё и плутовской роман, и очень-очень напоминает ... "Двенадцать стульев" и "Золотой телёнок". В-третьих, добавлен небольшой элемент сверхъестественного... Смешав и встряхнув хорошенько все эти элементы, получаем очень лестную для обывателя книгу. В "Мастере и Маргарите" обыватель с его бутылью подсолнечного масла, с его ЖЭКами и прочей низкой реальностью присоединяется к высокой Истории, к Понтию Пилату и Христу. Ну как же обывателю не любить такую книгу?! Он её и любит с завидным простецким задором. Хотя... книга получилась вульгарная, базарная; она разит подсолнечным маслом и обывательскими кальсонами. Эти кальсоны и масло преобладают и тянут вниз и Понтия Пилата, и Воланда, и Христа. С задачей создать шедевр - роман высокого штиля - Булгаков не справился, создал роман низкого уровня, сродни "Золотому теленку"... "Собачье сердце" - достаточно гнусный антипролетарский памфлет... сама интеллигенция может быть не менее противна, чем пролетариат. Самая удачная книга Булгакова, без сомнения, - это "Белая гвардия"..."

---------------------------------------------------------

Часть третья: Моя вольная послеуниверситетская жизнь и связанные с ней проблемы и настроения

"...Я торжественно ставлю крест на теории ассимиляции, на философии ассимиляционизма (...). Я принимаю как нечто законное то, что я чужой здесь, и в этом состоит моё освобождение (...). Я не осознаю себя блудным сыном, которому пора вернуться под отчий кров. Мой кров всегда со мной, где бы я ни скитался. Мне нет надобности осознавать себя евреем, я и так еврей с головы и до кончиков ногтей. Вы скажете: а почва? Как можно жить, имея под ногами бездну? Но удел русских евреев - ступать по воде".

"Патриотизм в русском понимании слова мне чужд. Та Россия, которую я люблю, есть платоновская идея, в природе её не существует. Россия, которую я вижу вокруг себя, мне отвратительна"... Борис Хазанов (псевдоним)

1980 год, год Московской олимпиады, стал поистине ЧЁРНЫМ для меня - я прощался с дорогим и любимым Университетом, к которому прикипел за 5 студенческих лет всем существом своим как второму отчему дому, где у меня давно уже всё стало родным: и стены, и атмосфера, и люди. Признаюсь как на духу или на исповеди перед Всевышним, что впоследствии я не встречал уже больше нигде подобных красивых людей - такого же высочайшего душевного и духовного качества и таких талантов!

Поэтому-то я ещё долго потом мотался в Главное здание МГУ на Ленинских горах, благо было к кому: там товарищи-аспиранты мои учились и продолжали в общаге жить, с которыми мы регулярно пьянствовали три аспирантских года, молодость вспоминали свою, годы студенческие, без-печные... С научным руководителем я тоже регулярно встречался лет пять или шесть после мехмата - до горбачёвского в Кремль прихода. Но больше всех - с Беляевым Николаем виделся, по которому страшно скучал, который стал мне по сути вторым родным братом на факультете.

Но приезжая домой к Коле после предварительной договорённости, я там Серёгу часто встречал, который, как я уже говорил, вцепился в него мёртвой хваткой во время учёбы. И не отпускал от себя ни на шаг - держал крепко. А Коля мой дорогой был почему-то этому рад: необычайно добрый, податливый и без-хребетный, он словно бы нуждался в таком именно поводыре, хищном, сверх-волевом и цельном.

Серёга это чувствовал, свою над человеком силу и власть, - и пользовался Колей по-максимуму. Превратил его квартиру в собственную берлогу, жил и гулял там неделями и месяцами за чужой счёт - и не тужил, не знал горя. На это рабство не повлияла даже женитьба Беляева, потому как друг-Серёга долгое время был для него дороже жены. Ибо жена - для постели служит на первых порах, для секса, а друг - для души и сердца.

Супруга Николая Света, ясное дело, сильно обижалась на это и пыталась с первого дня Серёгу от своего суженого отбить и от дома навсегда отвадить - но всё без толку. Даже и угрозой развода она не могла Николая пронять и привести в чувства: так он крепко к прохиндею-Серёге нутром прикипел, что было и не оторвать никакими силами...

Света пыталась и меня к этому благому делу подключить, чтобы и я как-то повлиял на Колю на правах товарища - поговорил, убедил, надоумил. Не раз жаловалась на кухне, когда мужа не было дома, что наглец-Серёга её уже задолбал, до печёнок достал своей простотой, как и несусветной наглостью и хамством. Прицепился, мол, к их молодой семье как клещ кровожадный или вампир - и сосёт их обоих безбожно и без-престанно. Все юбилеи и дни рожденья и свои и друзей отмечает у них, живёт у них по неделям как барин, объедает и обпивает, деньги их как свои собственные тратит, вино их домашнее пьёт, варенье трескает за обе щеки, грибы с огурцами, яблоки, которые они с дачи привозят. А у него, жаловалась, никогда денег нет: и куда, удивлялась, он их только девает, жучила!!!...

Я слушал бедную Светлану, помнится, всем сердцем сочувствовал ей, жалел, - но что я мог, посторонний человек, сделать? Я сидел с понуро опущенной головой и думал, как чудно устроена всё-таки наша жизнь, чудно, нелогично и несправедливо. Мы, русские люди, если уж сдружаемся с кем - последнюю рубашку другу готовы отдать, крестик с груди снять и подарить на память. Так мы интересно и неразумно устроены! А евреи, наоборот, сдружаются с нами исключительно для того только, чтобы эту нашу последнюю рубашку взять себе вместе с нательным крестиком.

И замечательного русского философа Розанова я тогда вспоминал, сидя на кухне, его размышления про невесёлую и обременительную для нас, гоев, еврейскую дружбу.

"С евреями ведя дела, чувствуешь, - писал Василия Васильевича в "Опавших листьях", - что всё "идёт по маслу", всё стало "на масло", и идёт "ходко" и "легко", в высшей степени "приятно". (...) Едва вы начали "тереться" около него, и он "маслится" около вас. И всё было бы хорошо, если бы не замечали (если успели вовремя), что всё "по маслу" течёт к нему, дела, имущество, семейные связи, симпатии. И когда наконец вы хотите остаться "в себе" и "один", остаться "без масла", - вы видите, что всё уже вобрало в себя масло, всё унесло из вас и от вас, и вы в сущности высохшее, обеспложенное, ничего не имущее существо. Вы чувствуете себя бесталанным, обездушенным, одиноким и брошенным. С ужасом вы восстанавливаете связь с "маслом" и евреем, - и он охотно даёт вам её: досасывая остальное из вас - пока вы станете трупом. Этот кругооборот отношений всемирен и повторяется везде - в деревеньке, в единичной личной дружбе, в судьбе народов и стран. Еврей САМ не только бесталанен, но - ужасающе бесталанен: но взамен всех талантов имеет один большой хобот, маслянистый, приятный: сосать душу и дар из каждого своего соседа, из страны, города. Пустой - он пересасывает в себя полноту всего. Без воображения, без МИФОВ, без ПОЛИТИЧЕСКОЙ ИСТОРИИ, БЕЗ ВСЯКОГО чувства природы, без космогонии в себе, в сущности - БЕЗЪЯИЧНЫЙ, он присасывается "пустым мешком себя" к вашему бытию, ВОСТОРГАЕТСЯ им, ЛАСКАЕТСЯ к нему, искренне и чистосердечно восхищён "удивительными сокровищами в вас", которых сам действительно не имеет: и начиная всему этому "имитировать", всему этому "подражать" - всё искажает "пустым мешком в себе", своею космогоническою БЕЗЪЯИЧНОСТЬЮ и медленно и постоянно заменяет ваше добро пустыми ПУЗЫРЯМИ, вашу ПОЭЗИЮ - ПОДДЕЛЬНОЮ ПОЭЗИЕЮ, вашу философию - философической риторикой и пошлостью (...)

И так - везде.

И так - навечно"... (В.В.Розанов "Опавшие листья". III короб. 21.11.1914.)

Гениально подмечено и написано, не правда ли! Лучше и не скажешь! Василий Васильевич Розанов - по-настоящему могуч, прозорлив и велик! Розанов - это высочайший интеллектуальный уровень! Выше него мыслителя и философа в России нет. Так мне теперь кажется.

----------------------------------------------------------

(*) Философско-историческое дополнение. Не отставал от него в этом смысле и другой светлый русский гений - Игорь Ростиславович Шафаревич, мой ещё с колмогоровского интерната светоч и кумир, который не хуже Розанова, Достоевского и Меньшикова понял паразитическую суть мiрового еврейства. И талантливо написал про это в первоклассной своей работе "3000-летняя загадка" так:

"Когда мы говорим, например, о человеке, то имеем в виду не идеальную работу какого-либо его органа, вроде поджелудочной железы, но ту деятельность, которая свойственна его человеческой индивидуальности, в старомодной терминологии, произведение его души. И талантливый народ опознается не по количеству его талантливых представителей, но по способности создавать собственные, только этому народу свойственные ценности - плоды народной души, как греческая драма, итальянская живопись, немецкая музыка, русская литература, персидская поэзия... Иногда - это продукт творчества нескольких близких народов: например, современная физико-математическая картина мира создана романо-германскими народами.

В этом смысле евреи как народ оказались лишенными творческого начала. Ещё в древней Иудее вся культурная деятельность была, по-видимому, полностью подавлена единой целью - созданием этно-центрической религии. И позже, вряд ли кто-либо может указать хоть какой-то продукт именно еврейской культуры. Это можно было бы пытаться объяснить тем, что жизнь евреев протекала в рассеянии, хотя не мешало же это им сохранять сознание национального единства, а у других народов это сознание всегда бывает связано с существованием национальной культуры. Но вот создание чисто-еврейского государства Израиль в этом ничего не изменило. Положение стало даже более острым. Казалось бы, такие яркие еврейские таланты проявляются в странах, где евреи вкраплены в незначительных количествах, как уран в окружающей руде. Если их соединить вместе, должен был бы произойти просто атомный культурный взрыв! Но на деле оказалось - пустота. Даже в специфически еврейских областях деятельности. Например, почти все лучшие скрипачи мира - евреи, но я не слыхал ни об одном, вышедшем из Израиля. То же относится к шахматистам. Израиль (как признанное государство) существует уже более полувека, а он породил меньше талантов, чем другие маленькие страны: Голландия, Дания, Норвегия. Мы видели и в этом обзоре, что евреи внесли большой вклад в развитие определенных течений человечества. Например, в развитие капитализма в Западной Европе. Но капитализм уже складывался в Италии, Франции. Евреи участвовали только в том, чтобы придать ему определенные черты: финансово-спекулятивное направление. Или в развитии социализма в XIX и XX вв. Но сам социализм как учение существовал задолго до этого, с Платона. Евреи же играли громадную роль в превращении его в основу революционного движения, в победе социалистической революции и утверждении революционной власти. Кроме того, евреи, после эпохи эмансипации (в XIX-XX вв.), участвовали в культурной деятельности многих стран, наряду с представителями коренных (как сейчас говорят - титульных) народов. Например, в развитии немецкой литературы и музыки, общеевропейской физики и математики, мировых финансах и т.д. И в своей собственной специальности - математике - я знаю много имён еврейских способных, талантливых математиков, начиная с XIX в.; в своей жизни встречал их и сам. Но все они действовали в той культурной математической традиции, которую уже создали западноевропейские народы. В ней японцы, евреи, русские, китайцы и т.д. были лишь продолжателями. Да хоть такой яркий пример, как гениальный цикл песен Шостаковича "Из еврейской народной поэзии". Видимо, существовал яркий фольклор еврейских местечек, частично был даже собран (как я слышал, еврейскими музыкантами). Но, чтобы превратить его в музыку мирового масштаба, понадобился Шостакович.

Я способен указать лишь на один творческий акт, свойственный именно евреям как народу, - это создание самих себя: совершенно уникального, не встречавшегося до того сплава религии и национальности, замешанного на идее избранности. И сохранение и укрепление этого удивительного феномена на протяжении более, чем двух тысячелетий. Но это совсем не те плоды культуры, о которых мы говорим в связи с греками, римлянами, немцами, китайцами и т.д. В обычном же, более стандартном понимании, евреи участвуют в деятельности других народов, в рамках уже созданной этими народами культуры. Причём делают развитие некоторых областей или направлений более интенсивным. В своей старой работе "Русофобия" я сравнивал роль евреев в русской революции с ролью катализаторов в химических реакциях. Это вещества, ускоряющие химическую реакцию, хотя в их отсутствие реакция все равно бы происходила, но менее активно.

С этим связана более глубокая, объективная опасность слишком значительного участия евреев в развитии какой-то области. Они сами нуждаются в том, чтобы существовала основная масса представителей народа, в принципе создающего новую культуру. Без этого (т.е., например, если евреи становятся большинством, "доминируют") само культурное творчество иссякает, в нём не остается места и для евреев. Наступает ситуация, аналогичная той, которая существует в государстве Израиль.

А ведь сейчас в мире имеются именно подобные тенденции. Социолог Кац из Иерусалимского университета пишет:

"Возникает вопрос, кому предстоит стать интеллектуальной элитой постиндустриального общества - евреям или населению, составляющему абсолютное этническое большинство в той или иной стране".

Автор обращает внимание на то, что "...при этом Израиль должен стать центром и притом духовным центром мирового еврейства..." - и выражает сомнение: "Вряд ли это этническое большинство согласится на то, чтобы 80 или 100 процентов евреев имели высшее образование, а остальное население отставало от них во много раз, чтобы евреи оставались руководителями ведущих научных центров в тех странах, где по численности они составляют ничтожный или сравнительно ничтожный процент".

"А ведь так выглядит картина сегодня", - продолжает автор и приводит ряд действительно поразительных примеров: в основном техническом институте США - Массачусетском Технологическом Институте - едва ли не все ведущие научно-административные посты, включая должность президента Института, занимают евреи, президентом Лондонского Королевского Общества (английской академии в области естественных наук) является еврей, евреи занимают ведущие места во многих университетах Франции и других стран Запада.

Здесь проглядывается некая концепция ближайшего будущего человечества, почти "Утопия": с переходом к постиндустриальному обществу творцами культуры становятся не индивидуальности, не Галилеи, Ньютоны, Фарадеи, не Рублевы или анонимные средневековые иконописцы и строители храмов, а громадные коллективы - предприятия и научно-исследовательские институты. Само понятие "культура" приобретает новый смысл - это массовое, машинное производство, та "штемпелёванная культура", о которой писал А.Белый. А вождями этой деятельности становятся евреи, объединённые мировым духовным центром - Израилем. Здесь страшит даже не то, что евреи узурпируют роль, которую могло бы играть "этническое большинство", но, что эта "Утопия" уж слишком похожа на предвидения Замятина, Хаксли и Орвелла" /И.Р.Шафаревич "3000-летняя загадка"/...

---------------------------------------------------------

Я и сам, знаете, прожив достаточно долгую уже жизнь и всё подмечая в ней и анализируя самым дотошным образом, в этих словах философа и математика убеждался потом не раз, имея родственников-евреев. И много!... Открою секрет, признаюсь как на духу, что оба брата моего отца - старший и младший - были женаты на еврейках. А потом ещё и мой родной брат, святая душа, тоже мне и родителям удружил: хитро-мудрую евреечку взял в жёны - "осчастливил" нас и себя её "красотой неземной" и "умом недюжинным" до жути. Да и братья моей супруги Марины, родной и двоюродный, были женаты на еврейках (пока те не померли обе от фонтанирующей злости и зависти), детей нарожали от них. И в двух столичных оборонных НИИ, где я более 20 лет оттрудился, евреев тоже было немерено и несчитанно.

И после этого, замечу вскользь, иудеи ноют и жалуются по телевизору, что евреев-де МАЛО на свете, что надобно их морально и финансово поддержать, привести популяцию в норму. "А нормально - это сколько будет по-вашему? - так и подмывает спросить российских граждан Моисеева закона. - Когда каждый первый будет еврей, да? Как в Израиле?... Но кто тогда вас поить и кормить станет, товарищи дорогие, батрачить на вас, содержать?! Сами-то вы работать не любите и не умеете. И толку от вас - чуть..."

Но сейчас не про это речь, а про то, что я хорошо познал, на собственной шкуре, что называется, что это за чудо такое есть - еврейская дружба и родство, и во сколько они обходятся добродушному и добропорядочному русскому человеку. Не поленюсь, повторю Читателю, чтобы запомнил крепко как строевой устав, что евреи дружбу с нами, гоями или акумами, понимают как-то уж больно странно и своеобразно. Все мы просто обязаны, по их разумению, на них работать, им подчиняться без-прекословно и служить, бросаться на помощь по первому их требованию, одаривать их вниманием и подарками, от пуза поить и кормить, отдавать последнюю копейку и крошку хлеба. Потому что дружба с ними, почитателями и посланцами Иеговы, для нас - по их же твёрдому и непреложному мнению, опять-таки, по их иудейским взглядам на жизнь! - это большая удача и честь: они нас ею как бы одаривают и счастливят, к себе приближая как равных. Именно и только так евреи к этому и относятся - как к нисхождению и одолжению с их стороны, спусканию с небес на землю: чтобы с нами, чушкарями чумазыми, скрепя сердце поручкаться и пообщаться - за хорошую плату, естественно, за навар.

От них же, как правило, не получаешь в ответ и замен ничего: они как-то умело и ловко в критический момент все от тебя ускользают без-следно, оставляя тебя, бедолагу, с носом и недоумением - и с накопившимися проблемами и обидами один на один. Дружба и родство с ними - односторонние, - как течение реки! Или как тупое хождение в Церковь на праздники или на похороны, когда туда служителям культа несёшь и несёшь деньги, яйца, творог и куличи, но главное - душу широкую, русскую, чаяния, надежды и слёзы. А взамен не получаешь НИЧЕГО - абсолютно! - только сальные, приторные улыбки попов и их многочисленной вороватой челяди (из еврейского племени в основном), да пустые и дежурные обещания загробной жизни, рая небесного - как приманки. Всё! Более там ни от кого и ничего не дождёшься - кроме мздоимства и словоблудия, повторю...

Поэтому-то я и согласен со взглядами Розанова и Шафаревича на болезненный и коварный "еврейский вопрос", полностью подписываюсь под каждым их словом и буквой: я на себе испытал еврейскую дружбу во всех её видах и проявлениях. И насытился ей по горло, хватит! - поживу теперь без неё. Мне это здоровее и полезнее во сто крат будет...

А про дружбана Серёгу скажу, жука прожжённого и лицедея, плута и афериста с рождения, что его послеуниверситетское мнимое безденежье и нытьё, и житуха халявная, паразитическая стали меня раздражать: я сильно стал сомневаться в его без-конечных рассказах про какие-то там мифические загулы на стороне с тратою огромных денег. Со мной и Колей Беляевым, во всяком случае, он свою щедрость ни разу не проявил, наоборот - исключительно за наш счёт продолжал гулять и пьянствовать, поганец.

Когда он это в Университете делал - я смотрел на это спокойно и снисходительно: понимал, что человек за 5 лет учёбы не получил ни копейки стипендии от государства, что и в стройотряд он не ездил на заработки - вот и ныл, и плакался вечно, скулил про отсутствие средств. Но уверял нас на голубом глазу, клялся-божился даже, что были бы они у него в наличие - денежки лишние! - ох и дал бы он тогда жару и звону! Такой забег в ширину устроил бы - что и чертям тошно стало!

И вот наконец после получения диплома и выхода на работу он озолотел: его пробивная мамаша ему, двоечнику и м...даку, такое халявное и кошерное место нашла в центре столицы, что мы, отличники, только диву давались! Он, не умея умножить два на два как следует - это математик-то высшей квалификации! - стал получать на службе 200 с лишним рублей - огромные по тем советским временам деньги! И при этом продолжать валять дурака, не стукать пальцем об палец в своём элитном НИИ, как и у нас на мехмате: умеют же эти евреи устраиваться! И плакаться, вечно при встречах ныть и стенать - на жизнь свою "невыносимо-тяжёлую" жаловаться, на судьбу! Как и на множественных "друзей", сослуживцев, "подруг" и любовниц, на супругу с дочуркой, матушку, сестру и бабку, которые якобы его, "дурачка-простачка", "доят" и "доят" без-совестно и безбожно, как ту же грушу постоянно трясут - требуют своей доли внимания и капиталов. А он-де такой простой, наивный и широкий пацан, охочий до дружбы и до любви, не может никому отказать: тратится на всех и тратится, и всё прогуливает подчистую, что "тяжким трудом" зарабатывает... И опять он вроде бы как нищий жил, опять нам его надобно было жалеть - и содержать, разумеется, по-дружески поить и кормить до отвала...

Мне это было уже и странно и неприятно слушать, признаюсь, - такие очередные Серёгины по-сиротски слёзные песни. Это было с его стороны перебором, и не жалость уже вызывало, а тихую злобу с яростью вперемешку.

"Деньги лопатой гребёт, - стал уже думать я после каждой нашей с ним встречи, - а всё ноет, гад, жизнью своей недоволен, хитрюга, всё меня и Кольку на "пузыри" и пиво раскручивает! Любовниц поменьше води, пей и гуляй пореже, кобель, на автобусах езди по городу, а не на такси, живи скромнее и проще, как все остальные живут, меньше по городам и весям СССР на экскурсии шляйся, - тогда и денежки будут водиться. И может перестанешь ныть, и когда-нибудь нас напоишь..."

Отношение моё к Серёге стало с этого времени резко меняться. Я стал понимать и видеть воочию, что он - хитрожопый жук, но с большими связями, которые позволяют ему легко и успешно по жизни плыть - как ледоколу по тёплому морю, - и при этом в ус не дуть, не печалиться ни о чём, не ломать голову: только снимать с чужих праведных трудов пенки. Нет, как хотите, но на этот еврейский житейский рай со стороны смотреть мне, одинокому и плохо устроенному в столице провинциалу, было уже крайне тягостно и обидно.

Почему-то в такие минуты горестные и печальные замечательная Нина Карташова назойливо лезла в голову со своими пророческими стихами:

"Народ мой бедный! Дармовой работник,

Кому плоды трудов твоих уходят?

Народ затравленный, все - на тебя, все - против,

И новый призрак по России бродит"...

Я возвращался на съёмную квартиру после надоедливых встреч с Серёгой, которые не было возможности избежать, и думал с горечью и тоской, как в этом отношении сложно было жить и работать нам, иногородним русским парням и девушкам после Университета. Всем тем, кто не хотел красавицу-Москву покидать, но у кого не было здесь собственного угла и связей. Мы все здесь получали долгие годы от 120 до 150 рублей ежемесячно, работая в самых скучных, глухих и без-перспективных местах, куда москвичей было не загнать и палкой; жили в общагах или комнатах в коммуналках, а то и снимали квартиры у алкашей за огромные деньги, позволяли ноги об себя вытирать, постоянно должны были сдерживаться, не роптать с хозяевами жилья и на службе.

Но хуже всего в этом плане нашим аспирантам пришлось, которые ещё 3 года на 90-рублёвую стипендию жили. А потом, защитив диссертации, не могли устроиться на приличную высокооплачиваемую работу, что соответствовала бы их знаниям и таланту, потому что всё уже было давно и плотно забито нашими отцами-стариками и блатотой - под завязку, что называется. И уступать насиженные места они не собирались, разумеется.

Мой друг дорогой и любимый Дима Ботвич, к примеру, после аспирантуры вынужден был идти работать на ЗИЛ в какой-то там отдел перспективных разработок. Это с дипломом-то МГУ и кандидатской диссертацией! И всё для того только, чтобы получить себе комнату и прописку в Москве, чтобы не уезжать из столицы в Тмутаракань и там не спиваться от скуки. Лет пять или шесть он болтался на ЗИЛе, теряя время, силы и квалификацию, пока наконец комнату ни получил в коммуналке. Но что ему было делать дальше с жильём и пропиской, но без нормальной работы и связей?!

И тут грянула перестройка, слава Богу, которая его спасла от тоскливо-нудного и без-перспективного прозябания: так он теперь считает и твёрдо стоит на том. Потому что его научный руководитель в этот момент уехал работать в Париж по контракту, и мой Дима, не раздумывая ни секунды, умчался туда следом за ним; и весь свой талант и знания, и жар души на благо Франции в итоге отдавал, а не матушки-России. Вернулся оттуда уже при Путине - старым и выжатым как лимон, разбитым, седым и больным. А главное, без огня и страсти, без намерения научную жизнь сначала начать, чтобы поработать уже на благо Родины. Так ничего от него Мать-Россия и не получила взамен, вырастившая и воспитавшая его, обучившая парня по самому высокому счёту...

А с Андреем Хренниковым, с кем мы три года бражничали в аспирантские годы, в хмельном угаре объяснялись друг дружке в симпатиях, сокровенными тайнами делились, и вовсе картина трагикомическая получилась. Он был первым человеком с нашего курса, если мне не изменяет память, кто стал доктором наук и профессором! Первым же написал и издал толстую книжку под своим единоличным авторством - тоже большая редкость в советские времена. А его научным руководителем был нынешний ректор МГУ Виктор Садовничий, в 1970-е и 80-е годы, время нашей молодости, работавший зав кафедрой мат"анализа на мехмате, которую выбрал Андрей.

Так вот Андрюха распределился после аспирантуры в МИЭТ, что в Зеленограде, но даже став профессором института, жил там с молодой женой в обычной комнате в коммуналке. Представляете! Жаловался при встречах, что вот, мол, хрень какая творится в нашей якобы справедливой стране - молодому профессору нормального жилья не дают, жмутся!... И чего удивляться, что в 1990-е годы он жить и работать сначала в Германию умотал, а потом осел на ПМЖ в Швеции. Там ему дали всё, что нужно для сытой и комфортной жизни и для работы: на Западе любят наших гениев приваживать и собирать, и заставлять их потом на себя ишачить. Только даром-то там ничего не дают, разумеется: это надо хорошо себе представлять всем нашим добропорядочным русским гражданам-ротозеям, кто туда очумело стремится за манной небесной и за баблом. Душу собственную парню пришлось продать, вероятно, тамошним дельцам-толстосумам в обмен на кусок хлеба с маслом и удовольствия, на красивое житьё-бытьё. Но тут уж никуда не денешься - это существует и действует закон такой непреложный и железобетонный любого социума: хочешь быть в шоколаде и наверху, и за завтрашний день уверенным - забудь о Свободе, о Совести и о Боге, главное! Князь мiра сего отныне будет твой господин и бог! Со всеми вытекающими отсюда лично для тебя счастливыми и, одновременно, печальными последствиями...

В России Андрей теперь бывает наездами - лекции почитать, потешить праздную публику, ну и себя показать. Почитает - и обратно в Швецию мчится, где уже обустроился капитально, получил гражданство. Жалко! Такой ведь хороший и красивый парень был - на удивление! Высокий, статный, отзывчивый, с широкой русской душой и гагаринской светлой улыбкой, неизменно со всеми добрый, приветливый и покладистый, очень простой в общении и страшно талантливый, страшно!... А теперь, наверное, и русский язык уж забыл, или говорит на нём через пень-колоду. Не знаю, давно не видел его, только догадываюсь...

А прощелыга, бездарь и неуч Серёга, двоечник и дебил записной, кто и в подмётки Ботвичу и Хренникову не годился, кто был пародией на обоих на факультете, или же антиподом полным, отрицательной величиной, - Серёга в Москве себя как рыба в воде всегда чувствовал, начиная с рождения. Корни здесь глубоко пустил, сволота, как тот же сорняк-борщевик, хорошо обустроился и пристроился, и уезжать никогда и никуда не планировал, не собирался. Какой там!!! Зачем и куда ему уезжать от воистину райской жизни?!!!...

И получается, как ни крути, что всё социальное дерьмо и отстой, вся нечисть и погань людская, все захребетники-дармоеды словно в отхожей яме или на мусорном полигоне оставались в стране, с лихих 1990-х годов начиная, - богатства, силу и славу советскую доедать и при этом палец об палец не стукать. И до сих пор продолжают здесь сладко и сытно жить, двуногие опарыши-паразиты, чтобы русскими соками и кровью продолжать питаться - и радоваться такому везению и удаче, такому подарку Судьбы... А всё поистине великое, ценное и талантливое, творческое и плодовитое из мiра людей будто специально выталкивается на Запад либеральной властью "новой" и "свободной" России - Европе и Америке на счастье и преуспеяние. И не видно этому дьявольскому людскому оттоку конка - ни в науке, ни в спорте, ни в бизнесе.

И как нам, оставшимся русским насельникам, подняться и набраться ума и сил с такою-то антирусской и антинародной политикой - и с такими опарышами повсюду и пауками за пазухой?!...

Про Серёгу сообщу ещё, в дополнение к сказанному, что 200 с лишним советских твёрдых как сталь рубликов он сразу же стал получать с началом выхода на работу - огромные для молодого специалиста деньги! А про жильё и прописку он вообще никогда не думал, не переживал: везунчиком, шельмец, родился!

И чего удивляться, в очередной раз спрошу сам себя и читателей риторически, что окончание МГУ и диплом, пусть и синий, стали для него настоящим праздником жизни, или бравурным маршем, что поднимает и укрепляет дух. Ещё бы! Он наконец сбросил с себя надоедливую, постыдную и постылую маску потешного факультетского дурачка и надел иную - молодого и перспективного столичного учёного-математика. А это вам не шутки, не хухры-мухры: выпускники мехмата и в чопорной и высокопарной Москве на вес золота ценятся и всегда ценились. Ведь мехмат - это бренд мiровой, это фирма, это фундаментальные и глубокие знания и умения на всю жизнь! Это вам не училище Щукина или Щепкина, не ГИТИС, выпускающие неучей-пустозвонов одних, или, на худой конец, аниматоров, которые после этого лапу всю жизнь сосут, нищенствуют, попрошайничают и унижаются, годами пороги театров и киностудий оббивают как пацаны, рожицы там строят продюсерам и режиссёрам наперегонки, чтоб те на работу взяли. А тут нет - тут университетский престижный диплом, математика и большая наука! Тут - важнейшая, нужнейшая и ценнейшая специальность, с которой куда хочешь иди - везде возьмут: не побрезгуют, не разочаруются и не прогадают... Словом, было отчего Серёге выпрямиться во весь рост, возрадоваться и возгордиться! Он будто себе на Арбате генеральский китель по дешёвке в антикварной лавке купил, напялил его на плечи - и так и проходил в нём до пенсии, как павлин, на всех свысока поглядывая и через губу поплёвывая.

Это он у нас на мехмате был пугалом огородным, комиком-лоботрясом, махровым и круглым двоечником, предметом вечных приколов, насмешек и издевательств, - но кто теперь про это знал и помнил за стенами МГУ! Его однокурсники разбрелись-разъехались по столице и по стране - и след их простыл в Истории, как и память. Свидетелей рядом с ним не осталось совсем его студенческого кретинизма и дебилизма. И теперь уже можно было и даже крайне-выгодно и полезно ему быстро поменять свой низменный научный статус, придумать себе новую - головокружительную и сногсшибательную! - биографию, а про старую, не симпатичную, позабыть. Никто ведь этого не проверит и опровергнет, не усомнится и не подымет на смех!...

Серёга это и сделал быстренько, придумщик-фантазёр: такое стал про себя на работе плести, что у сослуживцев его, старых и молодых, голова шла кругом, сладко сжимало грудь и глаза восторгом и завистью возгорались. Плёл, засранец, что он круглым отличником якобы в Университете был и вундеркиндом, что с красным дипломом мехмат закончил и знаком отличия, как ленинский стипендиат... Мало того, будто бы уговаривали его даже преподаватели и лично сам декан факультета не уходить, в аспирантуре остаться: докторскую диссертацию сразу начать писать, профессором становиться, а потом - академиком... Да он подумал-подумал, прикинул х...р к носу - и отказался. Деньги, мол, очень были нужны: семья у него, которую-де кормить и поить надобно; а на 90 рублей не прокормишь... И это было похоже на правду - поэтому люди Серёге верили в первые дни и года, и даже дружбою с ним, пустозвоном, гордились...

Он и с нами, новоиспечённый младший научный сотрудник, когда встречался - сильно изменился в поведении и лице: со стороны это здорово было заметно людям, кто его прежде видел и знал. Высокомерным и кичливым стал, паразит, всё на свете знающим и умеющим. И всё нас с Колей Беляевым с нашего врождённого патриотизма упорно и планомерно продолжал сбивать - на антисоветские рельсы обоих перетащить пытался. Те чёрные мифы и сказки про Сталина, что Хрущёв озвучил и запустил на ХХ-м партсъезде в 1956 году, а Брежнев потом приглушил, он то и дело вкратце нам пересказывал, не ленясь, которые во второй половине 1980-х годов сплошным зловонным потоком потекли на головы одураченного населения СССР со страниц демократического "Огонька" и "Московского комсомольца". А я всю эту хрущёвскую и александро-яковлевскую мутотень ещё в первой половине 80-х от закадычного дружка своего слышал. Так что перестройка сознания для меня началась на несколько лет раньше всех.

Теперь-то я думаю, даже уверен в том, что неспроста происходило подобное, что наш баламут-Серёга, скорее всего, на младших курсах в масоны вступил или ещё в какие тайные организации, которые его и поддерживали все 5-ть лет (помимо его матушки, разумеется), не позволяли с мехмата с треском вылететь и на бобах остаться. Там его попутно накачивали антисоветским пропагандистским материалом и лозунгами, книгами запрещёнными типа "Архипелаг ГУЛАГ", которые он был обязан в массы как духовную наркоту нести, в мозги и души добропорядочных советских людей как стальные гвозди вколачивать. Чем, собственно, он и занимался активно и горячо во время и, особенно, после Университета - с друзьями бывшими и с новыми коллегами по работе...

Его победное время наступило с приходом в Кремль М.С.Горбачёва, когда тёмные разрушительные силы, выйдя из подполья, широко и мощно раскинули над страной свои враждебно-поганые крылья, когда антисоветская и антирусская пропаганда стала нормой, и, одновременно, новой идеологией государства, новой политикой партии и страны. А журналы "Огонёк", "Октябрь", "Иностранная литература", "Новый мир" и "Юность", газеты "Аргументы и факты", "Известия", Литературка и "Московский комсомолец" вытеснили и полностью заменили собой в сознании масс обветшалый партийный устав, Манифест компартии, Историю ВКП(б) и СССР, стали новыми рупорами, ориентирами и программами новой - Демократической уже - партии, полярными по духу, смыслу и содержанию старым коммунистическим доктринам и направлениям развития страны. Они раскупались в два счёта и зачитывались до дыр, вызывали горячие споры на улицах, во дворах и курилках. Каждая их статья и псевдоисторическая повесть-байка про "тирана" и "палача" Сталина становились сенсацией и откровением для всех - и уже не подвергались критике, как раньше. У простого народа-труженика от обилия сенсаций и новостей - и каких новостей! - буквально уши вяли, закипали и плавились мозги, а голова шла кругом...

"Ну, что я вам говорил, что?! - встречаясь с нами, визжал счастливый Серёга, сияя довольством и сытостью. - А вы не верили мне, дурачки, на смех меня поднимали, неучи-недотёпы! А ведь всё, что я вам обоим втолковывал уже несколько лет подряд, - про это теперь уже говорят вовсю и открыто даже и на высшем уровне!..."

На Серёгу мне глаза широко открыл Борис Ельцин, сменивший в декабре 1991 года политически-сдувшегося Горбачёва. При нём, при Ельцине, в начале января 1992 года, как теперь уже хорошо известно, "шоковая терапия" Егора Гайдара обрушила финансовую систему страны и плановое советское социалистическое хозяйство. Все прежние крепкие предприятия и организации СССР по швам от этого затрещали, грозя в любой момент рухнуть и развалиться, погребя под собой всех своих сотрудников... И вот в этот-то как раз момент прохиндей и ловкач-Серёга и покинул свой престижный ещё вчера институт, ловко и проворно "переобулся и переоделся в воздухе" - и из никудышного математика-дармоеда стал крутым барышником-бизнесменом...

Заранее простите меня, дорогие читатели и друзья, что отниму у вас времени ещё чуток на освещение второстепенных вроде бы вопросов, не относящихся напрямую к заявленной на обложке теме, - но вам интересно и поучительно будет узнать, как мой бывший кореш им стал и где. Давайте остановимся на этом поподробнее, потратим пару-тройку страниц ещё: чего их жалеть? Поверьте, что мой рассказ того будет стоить. Как и дальнейшее повествование про самого поэта Пастернака, которое не за горами...

Так вот, ушлый и оборотистый как сто чертей масон (вероятно) и матёрый еврей Серёга быстро смекнул, а может подсказали опекуны-кураторы, что после провала ГКЧП Советскому Союзу хана, и государство наше накануне грандиозного шухера. И тогда он решил, что надобно новое место работы себе искать, и в будущую капиталистическую жизнь начинать потихоньку встраиваться, пока не поздно, пока другие не опередили.

Послушавшись совета доброжелателей-доброхотов, он ещё осенью 1991 года умудрился съездить в родной Университет на Ленинские горы и навести там мосты и справки по поводу взаимовыгодной дружбы и сотрудничества. Толи в профком сходил на рандеву, толи в сам ректорат, наплёл там с три короба администраторам про себя самого и свои грандиозные планы. Рассказал перво-наперво, что он бывший их выпускник, москвич коренной, закончил мехмат в 1980-м году с красным дипломом и работал потом в крутом столичном НИИ, двигал вперёд науку и технологии. А теперь вот решил-де, поддавшись веянию времени, новое дело освоить - бизнесменом стать, или новым русским; решил попотчевать студентов родного и любимого вуза импортным шоколадом "Сникерс" и "Марс", накормить и напоить Кока-Колой вперемешку с чипсами. Чтобы, мол, не ходили ваши студенты голодными, когда рухнет всё, чтобы думали об учёбе только, а не о пустых желудках.

В ректорате (или профкоме) подумали-подумали, почесали затылки старческие - и решились на авантюру, дали своё добро, в фундамент которого было тайно положено клятвенное обещание со стороны гостя-переговорщика регулярных ежемесячных взяток и подношений. После чего воодушевлённый Серёга приступил к действиям...

В детали его оргработы входить не станем: они достаточно примитивны и скучны. Скажем лишь, что уже к весне 1992 года - самые тяжкие для народа и страны времена, самые из всех голодные и чумовые - всё Главное здание МГУ на Ленинских (Воробьёвых) горах было заставлено Серёгиными ларьками и киосками, битком забитыми импортным пойлом и шоколадом, сигаретами, чипсами и жвачкой. Возле них без-престанно крутились оголодавшие студенты как муравьи - дружно сметали с прилавков заморские напитки, жареный картофель, жвачку и шоколад, ими одними несколько перестроечных лет только лишь и питались, за неимением лучшего, портили желудки и печень.

Но самому нуворишу-Серёге до этого дела не было никакого, естественно: с его здоровьем всё было в порядке - а это главное. Он не успевал подсчитывать барыши и поднимался как на дрожжах в новой "свободной России", Ельцину с Гайдаром и Чубайсом, не уставая, дифирамбы и осанну пел как гениям экономики и перестройки!!! За тот диплом, что он когда-то дуриком получил, и за ту райскую послеуниверситетскую жизнь, которую мехматовский диплом ему обеспечил, он теперь щедро рассчитывался с родным МГУ "Сникерсами" и Кока-Колой. Носился всё это время по Москве, аферюга удалой и знатный, с горящими наадреналиниными глазищами как у пантеры - дела делал! Довольным, счастливым и гордым до чёртиков был, как министр важным, каким я его никогда не видел и не помнил раньше, не знал. Он будто бы только с началом 90-х годов по-настоящему жить и начал... И сразу же забросил и позабыл, что удивительно, про модные выставки, фильмы и книги. Про Багрицкого ни разу больше не вспоминал, про Пастернака и Галича, Визбора, Высоцкого и Окуджаву, Шагала, Кандинского и Малевича, Андрея Тарковского, Германа и Сокурова. Деятелей, которых ещё недавно он до небес превозносил и до поросячьего визга славил, которыми нам по глазам постоянно стебал - за наше их незнание и непочтение... А теперь все эти клоуны мафиозные стали и ему самому не нужны: шальные деньги ему оказались во сто крат милей и дороже...

Я именно в это время, став убеждённым и ярым противником Бориса Ельцина и его реформ, записавшись во Фронт Национального спасения летом 1992 года, то есть став активным оппозиционером Власти, - именно в этот судьбоносный момент я и прервал с торгашом-Серёгой всякую личную связь. Разошлись окончательно наши стёжки-дорожки.

"Вон, оказывается, для чего ты нам всем, дружок, начиная с 3-го курса, мозги-то антисталинской и антисоветской пропагандою засерал, - зло уже думал я про бывшего своего товарища. - Вбивал в нас как мантры масонские лозунги, что СССР построен якобы на крови, и его непременно надо разрушить; что Сталин - тиран и палач, кровавый деспот, не дававший будто бы простому народу жить и дышать вольно, как того хочется!... А оказалось, что умница-Сталин таким упырям, как ты, мешал, а не народу русскому, таким прохиндеям, как ты, воровать и бездельничать не давал, жить и жировать за счёт того же народа... А мы, дурачки, и я в том числе, тебе, вражине лютому, верили, слушали на переменах, запоминали. А ты, оказывается, волю к сопротивлению в нас сознательно убивал по приказу своих тайных начальников-кукловодов, стремление к отпору вам, паразитам, и защите собственного великого и могучего государства..."

"И вот оно рухнуло наконец под наше равнодушное зевание! - и что?! Кому от этого лучше стало?! Нам что ли с Колей Беляевым, у которых надежду на будущее сразу отняли, образование и диплом, научно-исследовательскую работу и перспективу, которых торгашами и расхитителями собственной страны насильственно делают новые власти?! Диме Ботвичу с Андреем Хренниковым, вынужденно на чужбину подавшимся с огромным запасом знаний?! Или моим родителям-работягам, которые "пахали" как проклятые всю жизнь, пока ты по притонам и бабам шлялся, ряшку себе наедал и ублажал похоть?! Которые каждую копейку копили на чёрный день и которых твои любимцы Гайдар с Чубайсом взяли и ограбили до нитки, сволочи?! Нет уж, дудки!!! Лучше стало только тебе одному - упырю, и всем твоим соплеменникам-евреям, плотно забившим все торгово-посреднические конторы России и банки!!!..."

"Всё понятно мне стало с тобой, дружок, и как Божий день ясно! Больше ты меня на свою жидо-масонскую туфту не купишь, не проведёшь! Давай - воруй и торгуй дальше: успехов тебе. А я, поумневший и протрезвевший, опыта и истинных знаний набравшийся, Россию-матушку попробую от таких как ты, защитить. И ещё посмотрим, чья возьмёт, на чьей стороне окажется сила и правда!!!..."

Половину 1992-го года и весь 1993-й год я был активным членом ФНС. Мотался по митингам и собраниям регулярно, распространял антиправительственные воззвания к народу и подрывные листовки - как по Москве, так и по своему родному Богородицку через матушку свою дорогую и любимую, Стрекалову Антонину Николаевну, Царство ей небесной, верной помощнице и заступнице моей; а в перерывах между партийной работой скупал охапками книги. В своём НИИ на Филях я появлялся раз от разу на пару-тройку часов всего - разузнать обстановку, - и опять убегал на митинги и демонстрации, ибо работы у нас не было никакой в тот переломный период времени, и нас никто не проверял и не держал на месте. Хочешь - работай, приходи и в домино играй; не хочешь - дома сиди или вообще увольняйся: никто и не чухнется, не заметит.

А осенью 1993 года я был защитником восставшего Верховного Совета России, пропадал возле его стен сутками, митинговал, поддерживал своим присутствием депутатов, пока нас не разогнали оттуда омоновцы, а само здание не оцепили проволокой и машинами, готовясь к известному штурму...

Эта неделя противостояния с Ельциным и его воровской камарильей мне, помимо прочего, запомнилась и тем ещё, что я там встретил бывшего сослуживца Серёги Дениса Б., которого мой бывший университетский дружок по всегдашней своей привычке всех грести под себя и потом "доить" когда-то притащил на какую-то очередную нашу с ним пьянку. Там-то мы с Денисом впервые увиделись и познакомились, хорошо запомнили друг друга, как выяснилось: молодые же были, памятливые... И когда встретились возле Белого дома - обрадовались оба, крепко и по-дружески обнялись, и не расставались потом уже всю неделю, пока были рядом с депутатами-оппозиционерами на заднем дворе.

Разговаривали мы в основном про политику, разумеется, про шансы Руцкого и Хасбулатова на приход к власти в Кремль; но как-то раз вспомнили и про Серёгу - человека, кто в недалёком прошлом познакомил и связал нас.

- Как он у вас там работал-то все эти годы, Денис, расскажи? - обратился я к новому своему товарищу по борьбе. - Мне это так интересно узнать - не представляешь даже! У нас-то на мехмате он круглым дурачком и неучем был все годы учёбы, с трудом 5 лет продержался за счёт своей какой-то невероятной ловкости и связей. А у вас он за счёт чего и кого держался, полный кретин и невежда?...

Услышав мои слова, Денис вытаращил глаза от удивления.

- Что? - спросил ошалело, - Серёга двоечником у вас был? Я не ослышался?

- Нет, не ослышался, - засмеялся я. - Был м...даком и двоечником, да. А первые два года и вовсе был первым и главным кандидатом на отчисление, экзамены по сто раз сдавал - и раздосадованные преподаватели уже было планировали от него избавляться. Но потом... потом вступали в действие некие тайные силы, которые вставали за него горой - и его оставляли на факультете, представляешь, давали возможность дальше учиться... Матушка его мафиозная этому сильно способствовала, я так думаю, проработавшая всю жизнь в суде, имевшая обширные связи; и на мехмате - в том числе. Может, кто-то ещё, не знаю... Так он и протянул до конца, с посторонней помощью и поддержкой, и получил диплом вместе с нами. А потом устроился к вам в институт - и тоже, как я понимаю, благодаря матери...

Ошалелый Денис, что слушал меня внимательно очень и заинтересованно, только головою тряс от удивления и хмурился, желваками грозно играл: видно было, что я своим рассказом переворачивал всё у него внутри, превращал в хаос, в сумятицу...

-...Надо же, - через длинную-длинную паузу, наконец, произнёс он, собравшись с мыслями. - Прямо-таки Америку ты мне открыл только что, Сань, честное слово! И заодно глаза на Серёгу... Он-то нам, п...здабол, всё по-иному про себя рассказывал все 11 лет - диаметрально-противоположное и возвышенное.

- И чего же он вам рассказывал, интересно? - спросил я. - Поведай, удовлетвори любопытство.

- Рассказывал, что круглым отличником был все 5 лет, что отпускать его будто бы не хотело даже ваше мехматовское руководство - в аспирантуре мечтало оставить как первого студента курса, науку вперёд двигать; а он-де отказался наотрез - захотел пойти поработать, знания применить на практике. Да и семью, мол, надо было кормить, хотя мы как-то сразу поняли, что жена и дочка ему до лампочки, что он о себе больше думает всю дорогу - не о других... А научным руководителем у него какой-то академик известный якобы был, фамилию которого он называл, но я не запомнил... А про наш институт он рассказывал так, что попал-де он к нам чисто случайно. Шёл, мол, как-то по улице с другом, увидел шикарное здание в центре Москвы - и решил зайти, поговорить: так, больше для смеха. А у нас в кадрах, мол, когда услышали про МГУ и мехмат, то за него и уцепились мёртвой хваткой, данные его записали сразу же для контактов, домашний телефон, послали на него в министерство и на ваш факультет заявку и всё такое. А потом звонили несколько раз - слёзно упрашивали, чтобы Серёга не передумал... Мы ему все и верили, что так оно всё и было, что парень не врёт, и действительно повезло ему с трудоустройством... А теперь получается, что он нас за нос водил что ли? откровенно все прошлые годы дурачил?... Да-а-а, дела-а-а! Ну, Серёга-а-а, ну, прохиндей, ну, сказочник знатный!!!...

- А работал он у вас как все эти годы? научные обязанности как выполнял? - не унимался я с расспросами, пытал и пытал Дениса на лужайке перед Белым домом, Серёгин психологический портрет мысленно в своей голове выстраивая и сверяя его с тем черновиком, что уже был у меня внутри от прошлого. - Ведь он же в математике круглый ноль, профан полный! Как вы его терпели-то столько лет? не раскусили? не вытурили за ворота? Деньжищи вон какие ему платили, которыми он вечно хвастался!

- А как его раскусишь-то, Сань? - если он выпускник мехмата, если у него диплом на руках имелся с подписями и печатями! Настоящий, между прочим, не в метро и не на рынке купленный! Да и языком он чесать умел знатно: такую сам себе регулярно рекламу делал в курилке и в отделе - что даже и у бывалых стариков наших глаза на лоб вылезали; а мы, молодые специалисты, в сравнение с ним вообще казались детишками малыми, несмышлёными!

-...А потом, - подумав, добавил Денис, - мы с ним оба пришли в институт в такое время горячее, что были там не нужны никому. Совершенно. Наш институт в конце 1970-х - начале 1980-х годов очень важный правительственный заказ выполнял. И начальство наше на ушах несколько лет стояло - не вылезало из кабинетов и комнат своих, вечно спорило и совещалось, корректировало программы и планы: всё хотело перед руководством партии и правительства отличиться, медалек и премий себе получить за качественную работу. Поэтому им не до нас было, не до молодых. Они нам с Серёгой в первый рабочий день так и сказали честно: сидите, мол, тихо пока, парни, не мешайтесь, не путайтесь под ногами, не приставайте к нам - не до вас сейчас! Вот завершим заказ, отчитаемся - тогда и поговорим о работе и перспективе. А пока отдыхайте, набирайтесь сил...

- Вот мы с Серёгой несколько лет и болтались без дела - ждали. Книжки читали запоем, кроссворды отгадывали, дурака валяли, трепались в курилках безвылазно о спорте и о политике - обо всём. Убивали время, короче, на рабочем месте... А года через два про нас наконец вспомнили наши местные руководители, успешно выполнившие заказ, стали привлекать нас к тематике отдела. Ну-у-у, я с жаром и принялся за работу: надоело до чёртиков дурака-то валять, слоняться из угла в угол, сигареты одну за другой смолить, здоровье портить. А Серёга нет - стал по-прежнему от работы отлынивать, брать её у начальников - и не выполнять, тихо, но умело саботировать задания... А потом и вовсе молодуху себе чумовую у нас в отделе завёл, озабоченную по самые гланды. Стал крутить шуры-муры с ней прямо в рабочее время, часами где-то там пропадать, в подсобках сосаться и трахаться. Какая уж тут работа, согласись?!...

- Начальству нашему подобное Серёгино паразитическое поведение уже перестало нравиться. Оно сначала с ним по-хорошему, по-любовному пыталось вопрос решить: что пора бы, дескать, тебе, Сергей Николаевич, и за ум начинать браться, оправдывать большие заработки и университетский диплом. Но всё напрасно: где садилось на Серёгу - там и слезало. Серёга саботажником умелым был, повторюсь, знатным, - хорошо ото всех ускользал. От заданий, главное, не отказывался никогда, в прямой конфликт не вступал, - но и не делал их, ссылался на то, что не получаются, что его в МГУ не тому учили и не к тому готовили... А потом уж и угрозы ему пошли со стороны руководства, когда человеческие и душевные разговоры не помогали. Начальство прямым текстом ему уже стало указывать на дверь, предлагать уволиться и перейти в другое место, в другой институт, коли этот не нравится, не по сердцу. Советовало даже в Университет вернуться, в аспирантуру учиться пойти, если уж он себя таким умным считает, а всех остальных - дураками...

- Но Серёга и на это не реагировал: и работать не начинал, и не увольнялся, без-совестный. С него было как с гуся! Продолжал дурака валять каждый Божий день, крутить амуры и шашни в открытую. Да нас, молодых сотрудников, развращать без-конечными пьянками-гулянками, которые он раз за разом активно организовывал. Не успеет, бывало, одна пьянка закончиться, он уже про другую ходит-думает и нас трясёт, на бабки нас раскручивает... Мы уж к концу 80-х годов стали на х...р его посылать с его загулами без-конечными, вечерами. Хочешь пить, говорили зло, нравится это тебе - пей. Но нас-то давай не трогай. У нас у каждого дома семьи уже образовались, жёны каждого с работы ждут - а ты всё никак не успокоишься, не уймёшься, своё упорно гнёшь: давай нажрёмся да давай нажрёмся! Будто мы пацаны сопливые и неженатые! Сам живёшь как цыган, и нас к тому призываешь. Любишь пить, повторяем тебе, - пей. От нас-то отстань только...

Я сидел, внимательно слушал Дениса - и удивлялся тихо, хмыкал себе под нос. Потому что будто бы моё собственное сочинение мне мой новый товарищ зачитывал перед Домом Советов под названием "Мой бывший закадычный дружбан Серёга". Так мне это было хорошо знакомо всё по прошлым годам, Серёгины постоянные нас, якобы его дружков, денежные раскрутки. "Банковал" он с упорным постоянством везде и всегда, все загулы сам лично организовывал - и на мехмате, и на работе, как выяснялось. И понятно, почему это делал, хитрец, мне это после беседы с Денисом становилось хорошо понятно. Чтобы самому ему не платить, чтобы за чужой счёт вечно пьянствовать и тусоваться. Поди, плохо, да! Мы ведь с него отчёта не спрашивали никогда - совести не хватало подозрения и мелочность свою напоказ выставлять, предъявлять финансовые претензии "другу". А он этим умело и пользовался всегда, чертяка ушлый, прожжённый, жил и здравствовал за счёт этого с молодых лет, за счёт левых своих доходов. Хотя и под это паскудное дело лукавое объяснение подводил: что, мол, мы в спиртном не разбираемся ни хрена, что мы в этом деле - дети; а он типа специалист, типа дегустатор знатный, со стажем!...

-...Ну а вас-то, своих коллег, он хмелил когда, отмечал свои дни рождения, семейные праздники? - поинтересовался я, когда мой уставший от разговора товарищ чуть успокоился и отдышался. Поинтересовался я так, для смеха больше - потому что уже знал ответ, или догадывался, что собеседник скажет.

- Ни разу не хмелил и не отмечал ничего, - не задумываясь ни секунды, мне Денис ответил. - Вечно ныл и жаловался перед отпуском или днём рождения, перед Новым годом или 8 марта, когда начальство с нас денежки собирало на банкет, - жаловался, что с кем-то он там накануне нажрался будто бы до зелёных соплей, с каким-то своим старым корешем, и всю получку или весь аванс просадил, что теперь даже и на обед денег нету. Мы ему верили поначалу, жалели, такого "широкого" и на дружбу "верного": лет пять он нас таким Макаром дурачил и за нос водил... А потом уж верить перестали, когда всё про него поняли, и начали его подкалывать, язвить... Он щетинился, обижался - но поведения не изменял: продолжал, жмотина, ныть и плакаться, и денежки экономить. Не убьёшь же за этого его - жука прижимистого, хитрожопого!...

Мне это было всё очень хорошо знакомо по прошлым годам, повторю, поэтому я и не стал больше Дениса расспросами терзать и мучить. Лишь спросил под самый конец про Серёгину судьбу: неужели ж, поинтересовался, так и не смогло руководство их крутого НИИ привлечь его, раздолбая, к порядку и работе?

- Нет, не смогло, - прямой и честный ответ последовал. - Плюнуло на него окончательно лет через пять, руками обречённо махнуло, когда убедилось твёрдо, что не работник Серёга, не для работы создан. Сказало устало только: дескать, живи, дружок, как знаешь, коли у тебя стыда и совести совсем нет, - только не плачь потом, когда жареный петух клюнет, на снисхождение не рассчитывай... Так он и проболтался у нас 11 лет как дерьмо в проруби - и не работал, и не увольнялся, в жизни отдела участия не принимал; шалавил только, ряшку себе наедал, копил силы. Книги запоем читал всё рабочее время, а вечерами зазнобу свою "строчил" от скуки и от избытка сил - да нас, молодых ребят, в курилках агитировал в антисоветском духе, мозги нам Солженицыным засерал, к развалу СССР подспудно готовил.

- Про это узнал под конец наш зам. директора по режиму Налётов Иван Кузьмич - старый заслуженный чекист, полковник спецназа, попутно курировавший наш институт по кагэбэшной линии. Стукачей у нас на предприятии, как теперь выясняется, была целая рать: они ему еженедельно доносы писали про всех, обрисовывали обстановку... Вот и узнал однажды из тех доносов наш грозный полковник-правдолюб про ярого диссидента у себя под носом, да ещё и откровенного саботажника, - рассвирепел, естественно, вызвал Серёгу к себе в кабинет в конце 1980-х и заявил ему прямым текстом, без обиняков, что, дескать, Серёга у него первый в списке бездельников и шалопаев, да ещё и антисоветчиков убеждённых, законченных, которым не место на предприятии, которым место в тюрьме. И что поэтому, во избежание скандалов и крайностей, пусть-де он себе подыскивает другой институт - и побыстрей. Предупредил сурово и недвусмысленно, что как только Серёга где оступится - он немедленно вылетит с работы по 33 статье: чекист-режимник такой печальный исход ему гарантировал...

- Вот тут-то наш прежний герой-удалец Серёга и перебздел. И хорошо перебздел: я раньше его таким понурым и замкнутым, бледным и молчаливым ни разу не видел. Идти-то ему было некуда: кому он был нужен, такой?! Вот спесь с него и слетела... А тут ещё и в нашем 11-ом отделе всё шло к большим переменам: на место старого и заслуженного начальника новый и молодой уже готовился прийти, начальник соседнего сектора, Володька Климов, который Серёгу прямо-таки на дух не переносил, который его в два счёта выкинул бы со службы... Бездельника, гуляку и развратника-Серёгу обкладывали, короче, со всех сторон - изнутри и снаружи, - и он от этого стал на глазах чахнуть, худеть и сдуваться как раковый больной. Жалким каким-то стал, неприглядным, невзрачным, неразговорчивым. Даже и с зазнобой своей озабоченной и похотливой шашни крутить перестал - не до неё ему уже было: настроение вместе с "концом" до нуля упали...

- Его перестройка спасла, Ельцин Борис Николаевич и Егор Тимурович Гайдар, - закончил свой рассказ Денис. - При них он ожил, расцвёл на глазах, радость и силу жизни себе в два счёта вернул, потенцию. В торговлю с головой бросился, от нас уволившись, наконец, послав коллектив института ко всем чертям вместе с его руководством... Я слышал, что где-то в вашем Университете теперь торгует, дело знатное развернул, что горд и счастлив от этого. Нашёл себя человек, одним словом, в без-пошлинной-то торговле, в родную атмосферу попал, близкую ему и желанную.

- Да, торгует, правильно говоришь, - подтвердил я. - Всё Главное здание МГУ палатками своими заставил, предприниматель хренов; деньги лопатой, по слухам, гребёт, ходит важный и напыщенный теперь, как молодой индюк, каким я его никогда прежде не видел, хотя знаю его уже "тысячу лет" - с 1975 года! Он будто эту без-пошлинную и без-контрольную торговлю все прошлые годы только и ждал, будто бы торгашом родился. И зачем ему был нужен тогда наш мехмат, не пойму, при таком-то его настрое и психологии, где он 5 лет только мучился? А потом ещё и у вас в НИИ сидел и штаны протирал более 10-ти годков без пользы и без навара. На хрена?! Ему бы, такому жуку, в Плехановке было самое место - с тамошним торгово-воровским климатом и контингентом: такие профессиональные жулики туда только и шли в советские годы, помнишь, да и теперь всё ещё идут. А после Плехановки где-нибудь на складе сидел бы и воровал, дефицитный товар сбывал на сторону втридорога. А у нас и у вас он только мучился, как я понимаю... Но ничего, теперь-то уж упущенное наверстает с лихвой, карманы туго набьёт баблом - под завязку. Для таких хитрожопых евреев теперь самое время настало. Потому что еврей, Денис, - он и в Африке еврей. Это - закон жизни. Для них торговля и ростовщичество - родная стихия! А всё остальное - лажа и баловство, пустая трата времени!

- Кто еврей?! Серёга?! - вытаращился на меня собеседник словно на приведение, не веря ушам своим.

- Да, - спокойно и уверенно ответил я без тени сомнения. - Он еврей по матери. А может и по отцу тоже - не знаю. Его отца-то я ни разу не видел: он быстро от них ушёл... А матушку видел несколько раз и могу доподлинно подтвердить: еврейка она настоящая и чистокровная...

Услышав такое, остолбеневший Денис, помнится, долго не мог ничего сказать - стоял предо мной истуканом без-чувственным, как в омут в себя погрузившись, недобро ухмылялся краями губ, тряс головой и носом расстроенно хмыкал: что-то напряжённо прикидывал и сопоставлял в своём закипевшем мозгу, мысленно перекладывал на другие "полочки"... А когда наконец "уложил" всё по-новому, с учётом услышанного, чуть-чуть успокоился и в чувства пришёл - то произнёс обречённо и грустно:

- Ну, тогда всё понятно, коли так, тогда всё у меня в голове складывается. Какие евреи работники, действительно, и какие друзья? Россия для них - лишь дойная корова и временное прибежище, очередная богато-обставленная "поляна" для пиршества. Ну и чего им её укреплять, преумножать и обустраивать, силы на неё, постылую и чужую, тратить? Нужна была она им?! Всё сожрали, продали и вывезли - и побежали дальше: другую "поляну" искать, другую трудовую нацию, хлебосольную, щедрую и простодушную. Нашли - и за неё взялись, её объедать и объегоривать начали, рвать и терзать на части. Вся их кочевая история о том свидетельствует, начиная с Моисея, и вся география скитаний и переходов... И друзей у них среди нас, гоев, нет. Принципиально! Только одни идиоты и "лопухи", кого трясти и дурачить нужно и должно, "опускать на бабки"... Спасибо, Сань, что сказал, что открыл мне глаза и правду на сослуживца бывшего. Буду теперь знать на будущее, с кем имею дело, если что, если пересекутся где наши стёжки-дорожки... Жалко только, что я раньше-то про это ничего не знал. Я бы тогда по-другому себя с ним вёл - не так доверчиво и простодушно.

- Так он поэтому и скрывает упорно свою еврейскую национальность, свою кровь. С точки зрения конспирации тут всё логично и правильно - не подкопаешься! И раньше скрывал, и теперь скрывает, насколько я знаю от наших общих знакомых. И дальше, я полагаю, будет скрывать: я абсолютно уверен в этом. Потому что эта тайна великая хорошо ему среди нас, славян-русичей, помогает жить, русского рубаху-парня из себя корчить, надёжно маскироваться. И долго будет ещё помогать как та же шапка-невидимка или волшебная палочка.

- Он это знает, чувствует, сучонок, - с грустью закончил я, - вот за русскую шкуру и прячется!!!...

Часть четвёртая: Конец политической борьбы и начало тихой и спокойной жизни, в которой моя тяга к Б.Пастернаку разгорелась с новой силой

"Даже Израиль я хотел бы видеть не чисто еврейским государством, а убежищем для каждого "перемещённого лица", для каждого человека, потерявшего родину, центром вселенской международной диаспоры (которая растёт и ширится). Если у еврейского народа, после трёх тысяч лет истории, есть некоторая роль, то скорее в этом, а не в том, чтобы просто выжить и быть как все". /Г.С.Померанц/

Противостояние депутатов восставшего Верховного Совета России с президентом Ельциным закончилось для них и для нас, защитников народовластия, полным разгромом и трагедией, как известно, и многочисленными смертями осенью 93-го года. Однако Бог и жена Марина уберегли меня тогда, активного и сознательного противника новой власти, активного члена ФНС, от беды: в последнюю, самую страшную ночь с 3 на 4 октября в своей квартире под замком оставили...

Поэтому-то расстрел Русского Белого дома танками я, к стыду своему, пропустил - не находился в нём вместе с ополченцами и депутатами, как того очень хотел и планировал сделать, к чему всё тогда дело шло. Но так получилось, увы, что вместо этого я на домашней койке больной и разбитый весь памятный день 4 октября пролежал, бледный как полотно, полуживой, насквозь мокрый и без-чувственный от сердечного приступа. И при этом мыслями и надорванным сердцем, всем существом своим переживая за погибавших от пуль и снарядов и заживо сгоравших в центре Москвы боевых товарищей, которых я предал и бросил фактически, пусть и не по своей воле.

После той трагедии я долго восстанавливался морально и физически, приходил в себя, усилием воли заставлял себя жить дальше...

Меня Зюганов Геннадий Андреевич к жизни тогда вернул, выигравший в декабре 1993 года выборы в Госдуму и сразу же вставший в оппозицию к Ельцину и его воровской команде, намереваясь, клятвенно пообещав поверившему в него народу эту команду еврейских "биндюжников"-расхитителей вытурить вон из Кремля и России поганой метлой и навести порядок! Я вместе со всеми поверил ему, ожил сразу же, взбодрился и воодушевился - и опять в политику с головой ударился, уже на стороне КПРФ. Два с половиной года за товарища Зюганова агитировал, листовки опять расклеивал и раздавал, на митинги постоянно шастал. Всё надеялся этим народ российский поднять, дурачок, а Зюганова поддержать морально. Тогда ещё была надежда, и не маленькая, прежнюю жизнь вернуть и всё отыграть обратно: оппозиционные настроения в народе были сильные и достаточно массовые. Мы, сторонники КПРФ, в успех верили...

Ну а потом были выборы президента летом 1996 года, когда после первого тура Зюганов обошёл Ельцина (хотя объявили о равенстве голосов), - и должен был состояться второй тур голосования. Там Зюганова ждала победа по всем раскладам и прикидкам, ибо простой, озлобленный и до нитки обобранный Гайдаром и Чубайсом народ российский был полностью за него, коммуниста со стажем, бывшего члена ЦК, а пьяницу-Ельцина ненавидел...

И вот в этот-то ключевой и судьбоносный для новой России момент изрядно помотавшийся всю весну по стране в агитационном поезде Борис Николаевич, добывая себе поддержку и голоса избирателей, вдруг зарабатывает обширный инфаркт и становится глубоким инвалидом по сути, почти что бревном без-чувственным, овощем. Он полностью недееспособен и нетрудоспособен, он чуть живой, он на ладан дышит. Бери, Геннадий Андреевич, власть в Кремле, которая сама тебе в руки упала, выводи государство Российское из-под опеки мiровой спекулятивной мафии, из-под контроля финансовых упырей с Ротшильдами и Соросом во главе, - будь молодцом и героем, каким ты народу русскому быть обещал на выборах 1993 года, заручившись его поддержкой!

Но не тут-то было, как вскоре выяснилось, не взял Геннадий Андреевич власть - ответственности испугался, работы каторжной и неблагодарной, политической борьбы! Ударил по тормозам в последний момент, а потом и вовсе пошёл на попятную, как раки ходят. Без боя полуживому Ельцину власть уступил: купили его, пламенного коммуниста-ленинца, с потрохами евреи-олигархи за "30 серебряников". А он и сам был продаться рад, как это теперь представляется. Потому что во власть с молодых лет не для того лез, чтобы работать по-ленински и по-сталински, и что-то построить великое и прекрасное, на века, светлую память в народе по себе оставить, ДЕЛА, - а для того исключительно, чтобы языком чесать ежедневно и безостановочно - кидать идеи и лозунги в массы, пустопорожние программы. А попутно славить и холить себя, любимого! - и до глубокой старости в Государственной Думе штаны протирать, царствовать-тусоваться в окружении зажравшихся и тупых холуёв-коммунистов, "товарищей по борьбе".

Словом, предал тогда балаболка-Зюганов и своих сторонников, и русский народ, и мать-Россию в целом! - как сом залез под корягу от страху и вечным оппозиционером стал. Как чеховский Петя Трофимов - вечным студентом - помните! Мотается теперь по митингам два раза в год и "продажную", "воровскую" и "антинародную власть" с трибун материт нещадно! Плачется, лицедей, что голоса у него якобы каждый раз отбирают на выборах - "мешают" Путина победить, как когда-то - Бориса Ельцина. Горячим критиком власти заделался товарищ - удобная и выгодная позиция! А какая эффектная, вдобавок, и для телерепортажей яркая! Кто-то работает в поте лица, что-то пытается восстановить, произвести и наладить, а ты стоишь сбоку козырем, весь такой умненький и красивый, и всё на свете "знающий", - и только посмеиваешься, двойки ставишь: "идиоты!" - кричишь, - "недотёпы!". Короче, гения из себя корчишь и провидца, при этом сам не умея ничего, и уметь не желая!... Все они критики и оппозиционеры такие, не правда ли, - умные, как сто чертей, но абсолютно пустые и без-плодные как ближневосточные евнухи, и как амёбы бездарные!!!

Я Геннадия Андреевича после тех малодушно-сданных Ельцину выборов, когда он нам всем смачно в души плюнул, спокойно видеть и слышать уже не могу - зверею!

"Чего ты народ тогда баламутил, дядя?! - мысленно его до сих пор корю. - Если ты слабый и слюнявый такой уродился, как та же мокрица, если работы как огня боишься, ответственности и неприятностей!... И зачем Ленина со Сталиным упоминаешь всуе, самонадеянно считаешь себя их полноправным наследником и приемником. Смешно! Да ты, товарищ недорогой, мизинца каждого из них не стоишь, прыщика на лице или на голове волоса. Потому что оба они были ПОЛИТИКАМИ до мозга костей и с большой буквы - и отлично знали, что есть такое ВЛАСТЬ. Знали, как брать её, зачем брать и как потом за неё бороться, ею пользоваться!... А тебе, Геннадий Андреевич, власть и даром не нужна - извини за правду: наболело просто! Ты только делаешь вид, клоун орловский, что за неё борешься. А дай тебе её - так ведь опять перетрусишь и убежишь, и будет спешно искать, кому бы тебе продаться и под кого лечь, кого вместо себя поставить! Таким уж ты уродился слабеньким и недееспособным как политик, таким и помрёшь. Тебе бы только всю жизнь языком молоть, и на трибунах перед толпой дебильных зевак тусоваться и красоваться... И все вы там такие, в этом вашем гнилом и продажном КПРФ, - клоуны-пустозвоны несчастные, бездари и ничтожества как на подбор, неудачники и прилипалы! Об одном только думаете каждый Божий день: как бы вам во властное корыто хобот свой поглубже и поверней запихнуть - и сосать всё, что под него попадётся. За эту сытую и сладкую богемную жизнь, за этот доступ к КОРЫТУ вы душу Дьяволу готовы продать, или уже давным-давно продали..."

Зато к Ельцину Борису Николаевичу я после выборов 96-го года своё мнение переменил - и радикально, - видя по телевизору, как он полуживой выходил к народу перед вторым туром и что-то там шёпотом бормотал нечленораздельное - весь чёрный, страшный, безжизненный! Он ведь тогда одной ногой в могиле фактически стоял, мог запросто умереть перед камерой - и, тем не менее, до последнего вздоха за президентское кресло человек бился, за ВЛАСТЬ. Показывал всем, шатаясь и собирая волю в кулак, силы, что он - БОЕЦ, а не пустозвон, не клоун от политики, не сопля на двух ножках, не слюнтяй и не тряпка; что знает, чего хочет в жизни, и за это своё знание и убеждения на смерть бьётся - и даже готов умереть!

Именно это он всем и показывал тогда своим смертельно-опасным выходом, пока розовощекий здоровяк и словоблуд-Зюганов, трусливый его оппонент, с барыгами-евреями сидел и договаривался о сдаче, светлое будущее себе у них выторговывал, место подле Кремля! И ведь выторговал, хитрец! - вон как сладко и важно теперь живёт, как настоящий барин!

Я это ельцинское мужество и самопожертвование во имя ВЛАСТИ тогда по достоинству оценил, хотя и не полюбил его, первого президента "свободной России", нет, сторонником его не стал, разумеется; тем паче - апологетом или апостолом. Но и оппозиционером с тех пор я быть перестал - это факт! - поставил на политике жирный крест, понимая, убедившись после выборов 1996-го воочию, что возврата назад, увы и ах, уже никогда не будет. Или это будет очень и очень не скоро. Я, во всяком случае, до такого социалистического реванша не доживу...

Осознав всё это, я с чистым сердцем и с сознанием выполненного долга засел за книги, которыми завалил всю квартиру к тому моменту, но которые не было времени почитать: всё оно на политику и борьбу уходило, на митинговые страсти-мордасти. Теперь же я стал свободен и от политики, и от страстей, и от работы тоже, ибо заказов во второй половине 90-х годов в нашем НИИ не было никаких - вольное тогда было для нас, работников оборонных ведомств, время, хотя и безденежное. Я и засел за историю и литературу, перечитал к началу 2000-х годов всё, чем мой дружбан Серёга когда-то перед нами, сокурсниками, кичился и козырился, чем нас по глазам стебал.

Солженицына с Антоновым-Овсеенко только не стал читать, серёгиных светочей и кумиров, поставщиков анти-русской и анти-сталинской информации, которые чуть ли ни в каждом киоске уже продавались при Ельцине, и проблем с приобретением которых не было, как раньше. Но я их потому от себя отринул, что прежде прочитал внимательно патриотические биографии каждого - не либеральные, не еврейские. И оба этих деятеля-пустозвона после этого мне уже перестали быть интересны, совсем-совсем.

Замечу вскользь, что либеральные книжки и вообще-то читать мучительно и тошно для истиннорусского думающего человека, тошно их в руки брать по причине умственной неполноценности их недалёких авторов, страдающих природной зашоренностью какой-то, однобокостью, мелкотравчатостью и дальтонизмом, да ещё и патологическим враньём, которое проистекает от полного незнания предмета. А уж биографии их кумиров - литературных ли, политических ли, - тем паче. Там славословия пафосные льются сплошным потоком, чистая "патока" и "шоколад", от которых читателей быстро тошнить начинает и наваливается изжога - такая, что и сода уже не спасёт....

---------------------------------------------------------

(*) Историческая справка. Книга воспоминаний А.В.Антонова-Овсеенко (сына известного революционера-палача и главного комиссара РККА при Троцком, В.А.Антонова-Овсеенко, травившего восставших тамбовских крестьян газом и введшего в обиход институт заложников), изданная в 1989 году громадным тиражом, по сути дела повторяла доклад Хрущева на ХХ-м съезде. Считая главным и даже вообще единственным виновником всех репрессий 1930-1940 годов И.В.Сталина, А.В.Антонов-Овсеенко стремится представить его без-примерным патологическим злодеем, маньяком и упырём. Известная песня всех российских евреев-правозащитников и либералов, не правда ли, набившая у народа оскомину.

И 1937 год, с его идиотской точки зрения, породили присущие Сталину "всепожирающая месть и неутолимая злоба"...

---------------------------------------------------------

Итак, Солженицына с Антоновым-Овсеенко я пропустил - сознательно! Мне умно и авторитетно, на примерах и фактах, разъяснили авторы-патриоты, что читать двух этих продажных и нечистоплотных господ не следует категорически: себе дороже выйдет! Ибо там ложь и бред, и вражеская пропаганда на каждой странице, один политический заказ, состряпанный на тайных масонских кухнях. И я не только знаний и ума себе не прибавлю, наоборот - последние растеряю, оказавшись по собственной воле и дуре в их псевдо-исторических дебрях и буреломах.

"Конармию" Исаака Бабеля я начал было читать - но не смог, оставил чтиво: уж слишком мерзкая и злобная вещь оказалась на поверку, больно царапавшая нутро каждой своей страницей. Ядовитый был всё-таки "товарищ" - этот Исаак Эммануилович Бабель: яд с его отвислых и чёрных губ так и капал крупными густыми каплями, как представляется спустя десятилетия, оставляя на бумаге корявые и мрачные следы. И всё против нас, против русских насельников был направлен: спокойно жить и дышать мы ему не давали.

---------------------------------------------------------

(*) Историческая справка. Презрение и патологическая ненависть и гадливость к славянам - русским, украинцам, белорусам, полякам - как к существам низшего типа, недо-человекам или полу-человекам, - ощущается почти в каждом рассказе "Конармии". Полноценный же и настоящий ЧЕЛОВЕК и ГЕРОЙ, вызывающий у автора любовь, уважение и сочувствие, встречается там только в образе еврея.

Показателен в этом смысле рассказ "Сын Рабби". Автор едет в поезде вместе с отступающей армией.

"И чудовищная Россия, неправдоподобная, как стадо платяных вшей, затопала лаптями по обе стороны вагонов. Тифозное мужичьё катило перед собой привычной гроб солдатской смерти. Оно прыгало на подножки нашего поезда и отваливалось, сбитое прикладами".

Но тут автор вдруг видит знакомое и родное лицо: "И я узнал Илью, сына житомирского рабби". (Бабель заходил к раввину вечером перед субботой - хоть и политработник Красной Армии - и отметил для себя "юношу с лицом Спинозы": рассказ "Гидали".) Его, разумеется, сразу приняли в вагон редакции по приказу Бабеля. Юноша был болен тифом, был при последнем издыхании и там же, в поезде, умер.

"Он умер, последний принц, среди стихов, филактерий и портянок. Мы похоронили его на забытой станции. И я - едва вмещающий в древнем теле бури моего воображения, - я принял последний вздох моего брата"...

---------------------------------------------------------

Поэтому-то дружбу с палачами-чекистами патологический русофоб и человеконенавистник-Бабель до последних дней и водил, в коллективизации участвовал во главе продотрядов, забросив перо и бумагу. Насиловал, грабил и убивал зажиточных русских крестьян, двух моих прадедов - в том числе, в лагеря их отправлял массово и безжалостно, на расправу лютую к иудеям Френкелю, Берману, Раппопорту, Агранову, Когану, Заковскому, Трилиссеру, Фирину, Фриновскому и другим своим братья-едино-кровникам и единоверцам - имя им ЛЕГИОН. Много чужого добра в Москву привозил, наверное, сволота, по сусекам рассовывал и корпел над ним как пушкинский Скупой рыцарь. За что и поплатился жизнью в 1940 году: свои же братья-чекисты, которых он воспевал и боготворил, к стенке его в Бутырке поставили во время великого передела собственности и власти (1936-38 гг.), а наворованное отобрали, забрали себе.

И напрасно его почитатели (к числу которых относится и мой бывший дружбан Серёга) теперь плачут, притворные слёзы льют, Сталина во всём обвиняя. Смерть Бабеля и всех остальных, с Троцкого, Зиновьева и Каменева начиная, - это чисто внутренняя еврейская грызня и разборки, сведение счётов друг с другом, перераспределение власти и награбленного добра. Это - ЗАКОН ИСТОРИЧЕСКОГО ВОЗМЕЗДИЯ, если хотите, и, одновременно, закон любой хищной стаи: отбирать у слабого лучший кусок. При чём тут Сталин-то?...

Познакомился я в те годы и с творчеством Эдуарда Багрицкого, Виктора Шкловского, Самуила Маршака, Михаила Светлого, Ильи Сельвинского, Семёна Кирсанова, Давида Самойлова, Александра Безыменского, Ильи Эренбурга, Василия Гроссмана и других раскрученных писателей и поэтов еврейской национальности. Чуть позже много читал Евтушенко, Рождественского, Вознесенского, Ахмадулину и Окуджаву, поэтические сборники которых купил - мы все их тогда покупали оптом и в розницу, поддавшись рекламе и моде, - и прочитал "по диагонали", составил мнение.

---------------------------------------------------------

(*) Авторская ремарка: Произведения всех перечисленных авторов проникнуты одной и той же мыслью по сути, которая звучит сегодня басовой струной с газетных и журнальных полос современного Израиля:

"Народу "богоносцу" мало огромной конформированной страны, ему нужна также жемчужина, т. е. Святая Земля... Ему хочется этой недоступной ему святости, и хотя он сам - погрязший в презрении к самому себе и ко всем остальным, даже не знает, что ему с этой святостью делать, потому что в его язычески-христианском представлении святость не живая и не может освятить мир, он всё ждёт своего часа самодура-палача. И в его тёмном инстинкте это вызывало и вызывает чудовищные порывы ненависти к Израилю - носителю святости живой".

---------------------------------------------------------

А в начале 2000-х годов я засел, наконец, и за Пастернака, двухтомник которого приобрёл по случаю на Новом Арбате и который сразу же, не мешкая, решил прочесть от корки и до корки. Уж так любопытно мне было понять: что же это был за "зверь такой лютый" - Борис Леонидович Пастернак, - и за что его все советские и российские евреи так дружно и горячо расхваливают и превозносят...

Первый том, где лирика, читал долго и вдумчиво, помнится, тяжело читал и без удовольствия, главное, без желания прочитанное запомнить и потом про себя мысленно повторить, чтобы вдохновиться ещё и ещё разок на досуге рифмованным поэтическим СЛОВОМ и теми образами, мыслями и чувствами, что оно несёт в мiр. Читал - и не мог понять: почему Пастернак проходит сквозь меня, словно приведение сквозь стену, совсем не задерживаясь внутри, не оставляя следов в душе и на сердце, как другие поэты, - а только лишь недоумение одно и тягостные воспоминания о впустую потраченном времени? Вроде и рифма есть у него, и мысль какая-никакая присутствует, и чувствуется, что грамотный пишет товарищ, с образованием, много чего почитавший и повидавший на своём веку, владевший огромным словарным запасом, культурой русской и европейской. И, тем не менее, стихотворения его путанные какие-то в основном были, без-цельные и пустопорожние, декадентские: этим вообще грешил т.н. Серебряный век. Не скажу, что они плохие, нет; но и хорошими их не назову, щемящими и душу рвущими, как бритва острыми и духоподъёмными. Потому что у нас таких пастернаков в России в каждом провинциальном городке по 15 человек на дюжину киснет и прозябает без пользы! У нас в любой провинциальной газетёнке, районной или областной, такие умельцы-пастернаки сидят, искусно умеющие слова рифмовать и складывать их в строфы, в стихотворения к праздникам и юбилейным датам, а то и вовсе в поэмы. И родись они в богатой еврейской семье, допустим, они бы тоже славились и гремели на всю страну, а то и мiр, имели бы умопомрачительные тиражи и космические гонорары! В этом можно не сомневаться! Я по жизни таких рифмоплётов много потом встречал: у нас даже в стройотряде был один такой, Воробьёв Юрка, песни писавший для агитбригады, гимн сочинивший даже для студентов-строителей, добротный и качественный гимн, который я до сих пор помню и иногда про себя распеваю, возвращаю молодость им. А сколько из студенческой среды в мои юные годы вышло плодовитых и даровитых бардов, помнится: Дольский, Суханов, Егоров, Кукин, Митяев, Семаков и другие! - которые своими изумительными стихами Пастернаку фору сто очков дадут и заткнут за пояс. Уже одним тем, хотя бы, что писали с жаром и вдохновением! - а не с брезгливостью и скукой, не с желанием прославиться и "бабла нарубить"!

А Пастернаку и не о чем было писать, и не сильно-то и охота, как кажется, - такое у меня ощущение постоянно складывалось при чтении, во всяком случае. Признаюсь об этом честно! Большинство стихов ввиду этого были им написаны "из-под палки" - за блага социальные и гонорар! - или от скуки житейской и от тщеславия. Души в них нет, сильных и острых переживаний и боли - совсем-совсем! Одна сплошная рефлексия копеечная, самолюбование и копание в себе, любимом, без-стыдное выпячивание собственного "Я". Вот, мол, я какой необычный, неординарный и незаурядный парень, выпускник Марбурга, весь из себя тонкий и звонкий, прекрасный, возвышенный и гениальный! - не от мiра сего, ей-ей! Оттого-то и мучаюсь, и страдаю больше всех остальных! - бездарных, мелких и ничтожных! Цените и жалейте меня за это, за мои мучения и страдания, восхищайтесь и гордитесь мной, славьте меня и превозносите! Ну и платите мне за работу творческую денежки хорошие, шальные! Я их больше всего на свете люблю, как и жизнь красивую и обеспеченную!...

Замечу, что в 1912 году, когда Пастернаку было 22 года, и он ещё не был поэт, он сватался к дочери известного российского чаеторговца Д.В.Высоцкого Иде. Но получил отказ: чем-то не приглянулся богатеям Высоцким, счастливым обладателям миллионов и десятков дворцов по всему мiру, умудрявшимся продавать чай даже и в Китай, где своего девать некуда, как известно... А если бы приглянулся, допустим, если бы взяли его в ту торговую и капитальную семью, не закапризничала Ида, - отвергнутый Борис стал бы знатным чаеторговцем, скорее всего, и про стихи, про искусство с литературой забыл бы как про страшный сон. Деньги шальные, немереные, чайные дела и вояжи, переговоры тайные ему бы эту духовно-писательскую мутотень прикрыли быстро и основательно. Всё творчество Пастернака мне тогда именно об этом и говорило, во всяком случае, - что литературой он занимался вынужденно: исключительно ради больших гонораров и славы, а не по зову сердца, души! Писал и вымучивал что-то Борис Леонидович, творил, начиная с 23-летнего возраста, с момента разрыва с Идой Высоцкой фактически, чтобы капризной возлюбленной через искусство свою человеческую и мужскую состоятельность доказать - и только! Литература, поэзия в частности, была для него ПОКАЗУХОЙ больше, или болеутоляющим средством наподобие морфия; а в целом была ПРОФЕССИЕЙ - не СУДЬБОЙ. После прочтения первого тома мне это стало как дважды два ясно...

---------------------------------------------------------

(*) Историческая справка. Исследователи считают, что для молодого Пастернака эта трагедия: отказ Иды, - была разрушительной, однако же "на руинах Человека родился Поэт". После такой оплеухи якобы "литературный гений осознал себя и проявил в лучших произведениях пастернаковской лирики".

Как бы то ни было, а для любителей творчества Бориса Леонидовича скажем, что сцена объяснения с Идой описана им в его повести "Охранная грамота". Однако наиболее ярко чувства поэта к своей первой музе воплощены в стихотворении "Марбург" (1916 г.), в таком, например, фрагменте:

"Я вздрагивал. Я загорался и гас.

Я трясся. Я сделал сейчас предложенье, -

Но поздно, я сдрейфил, и вот мне - отказ.

Как жаль её слёз! Я святого блаженней.

Я вышел на площадь. Я мог быть сочтён

Вторично родившимся. Каждая малость

Жила и, не ставя меня ни во что,

B прощальном значеньи своем подымалась..."

"Вот кем была искалечена навсегда моя способность любить", - однажды заявил Пастернак про Высоцкую. Это уже не поэзия, это - проза, суровая правда действительности. С этой правдой отвергнутый Борис и прожил целую жизнь: она многое, если не всё, в этой жизни и определила...

---------------------------------------------------------

И здесь непременно надо сказать в защиту главного героя очерка, что Пастернак исключением в этом меркантильно-потребительском вопросе не был: в смысле поэзии как ПРОФЕССИИ - не СУДЬБЫ! Вся еврейская культура советского периода, если видимую, "надводную" её часть иметь в виду, до небес раскрученную Агитпропом, этим именно и грешила - откровенным и неприкрытым делячеством своим или гешефтмахерством, сугубым материализмом и практицизмом, если по-русски сказать, жаждой славы и денег. Захватчики-евреи превратили нашу культуру и искусство в товар, в наживу, в гешефт, в крайне-выгодное и необременительное предприятие по добыче государственных наград и премий, шикарных квартир и дач, доходов заоблачных, поистине космических, загранкомандировок за государственный счёт и без-конечных разъездов-тусовок по стране и мiру, по без-платным санаториям и домам отдыха.

В одном из последних своих интервью главному редактору журнала "Наш современник" С.Ю.Куняеву великий русско-советский композитор Г.В.Свиридов сказал о еврейском засилье следующее:

"В нашей музыкальной жизни дело ведь обстоит ещё хуже: вся музыка находится в сфере влияния "преступного синдиката" (мiрового еврейства - А.С.), стоящего во главе Союза композиторов и творящего пагубное дело для нашей культуры, в первую очередь - русской. Но надо жить, делать то, в чём убеждён и без чего жизнь теряет смысл".

А вот что, в расширенном виде, написал Георгий Васильевич про тот тотальный бардак и грабёж, что на его глазах творился в Союзе композиторов СССР, в посмертно-опубликованных воспоминаниях "Музыка как судьба", вышедших в свет в 2002 году в издательстве "Молодая гвардия":

"Союз композиторов давно перестал быть организацией, занимающейся творческими проблемами. Тот смысл, который вкладывался в дело его организаторами, - утрачен. Он (союз) превратился в кормушку для рядовых композиторов, в гигантскую организацию само-пропаганды и творческого самоутверждения для его энергичных руководителей-функционеров. Они держат при себе целые штаты людей, работающих для славы своих патронов. Их послушные клевреты сидят во всех учреждениях, руководят почти (всей) музыкальной жизнью страны: государственными заказами (огромные деньги), концертными организациями; своё издательство, музыкальные отделения радио и ТВ, собственная - и общая! - печать. Есть опасность превратить государственные организации в филиалы Союза композиторов, управляемые предприимчивыми безответственными функционерами Союза композиторов через послушных, посаженных ими людей, занимающих ответственные посты в советских учреждениях. В их руках - пропаганда за границей, где они проводят по несколько месяцев в году, представляя своей подчас бездарной музыкой нашу культуру и искусство. Эта переродившаяся организация, которой управляют ловкие дельцы, требующие себе с антрепризой непомерных почестей. Им курится непомерная лесть, вызывающая недоумение и отвращение у человека со <...> вкусом. Театры, оркестры, государственные заказы, собственные дома отдыха, дома творчества, лечение. Миллионы народных денег на этих прихлебателей. В их руках - вся мировая антреприза (и советская тоже); образование (консерватории и музыкальные школы), где они научно унижают отечественную культуру, отводя ей место "провинции"; музыкальные отделы в газетах и журналах и вся специальная печать; Союзы композиторов (в Российской Федерации целиком); филармонии; критика (почти 100 %) - то есть общественное мнение. Музыкальные отделы министерств подконтрольны Союзам композиторов. Радио и ТВ (тут, правда, не целиком), музыкальные театры, оркестры и их руководители (почти на 100 %). Всё это великолепно, по-военному организовано, дисциплина железная и беспрекословная, порядок абсолютный, беспощадность - как в Сабре и Шатиле. Работают в редакциях десятки лет. Это люди опытные и умелые, но их опыт и умение направлены не во благо, а во вред нашей культуре".

Национальный состав Союза советских композиторов, согласно многолетним наблюдениям выдающегося русского музыканта, состоял преимущественно из евреев. И нет никаких оснований предполагать, что подобная пагубная ситуация имела место только и исключительно в музыке...

Почему такое случилось на нашей Святой Земле? - теперь-то уже хорошо понятно, по прошествии ста с лишним лет: срок немалый для осмысления и переоценки ценностей. Свергнув Царя в Феврале Семнадцатого, а потом и Временное правительство Керенского, российские евреи-революционеры захватили над нами власть, перебежав всем скопов под крыло к Ленину в Октябре того же года и связав Владимира Ильича по рукам и ногам своей известной кагальной взаимовыручкой и сплочённостью, круговой порукой. Они, таким образом, выполнили поставленную перед собою цель, ибо к захвату власти над нами они устремились ещё со времени царствования императора Александра II и его знаменитых реформ, когда они, местечковые иудеи западных и юго-западных областей, подмяли под себя все российские банки, промышленность, торговые точки и прессу. После чего все деньги нашей страны, а это кровь экономики, душа и мозги народные: литературная критика и печать, - оказались под их полным влиянием и контролем. И чего удивляться и истошно вопить до сих пор, что произошла Февральская, а потом и Октябрьская Революция. Она, Революция, и должна была рано или поздно в России произойти: тупые марионетки-Романовы, ставленники и холуи Сиона, сделали всё для её победного прихода.

Но я заявляю твёрдо, ответственно и осознанно, как перед Господом Богом самим, с учётом всех накопленных знаний и опыта, что они, иудеи российские, сильно помогли Владимиру Ильичу удержать власть над страной и вообще сохранить страну, избавить её от анархии и распада, от интервентов западных, восточных и южных. Опутав тогда без-хозную, расхристанную и вздыбленную Россию плотной еврейской паутиной, Троцкий и Свердлов с подельниками самыми суровыми, воистину сатанинскими методами подавили саботаж бывших царских чиновников, как и населения в целом, заставили всех служить и работать на победителей-большевиков, восстановили Армию и полицию (милицию тогда), спецслужбы.

Но делали-то они всё это исключительно для себя одних, российских подданных Моисеева Закона, а уж никак не для нас, православных русских насельников. Это тоже надо ясно и отчётливо понимать! - что они, победители, строили на просторах Святой Руси новую Хазарию под своим владычеством, где нам отводилось место рабов под видом освободившихся пролетариев и сельских жителей.

Мы там, куда нас не просили,

Но тёмной ночью до зари

Мы пасынки слепой России

И мы её поводыри...

/Э. Багрицкий/

Для подтверждения этого очевидного, для автора, факта - за слова ведь надобно отвечать, а иначе им веры и цены не будет! - стоит привести выдержки из высказываний некоторых авторитетных людей из мiра политики и литературы. Причём, разной национальности и вероисповедания, разного социального ранга и статуса.

Сначала начнём с русских граждан, коренных жителей страны, больше всего пострадавших морально и физически от разгула революционных стихий и иудейского ига: что они думали и говорили про советскую власть в России в 1920-е годы.

"Я не поеду в Москву, пока Россией правит Лейба Бронштейн!" - не говорил, а истошно кричал в Берлине в 1923 году в лицо писателю Роману Гулю возвращавшийся из Америки Есенин. Чувствовал Сергей Александрович, что не дадут ему, СВЕТЛОМУ РУССКОМУ ГЕНИЮ, на порабощённой иудеями Родине житья-бытья - затерроризируют, замордуют, заморят голодом и убьют евреи-троцкисты как представителя иного мiра и иной, враждебной им, культуры и цивилизации.

Так оно всё и случилось в итоге: затравили, загнали как зайца и прибили в Питере ЛЮБИМЦА, СВЕТОЧА и ГОРДОСТЬ НАРОДА РУССКОГО палестинские казаки, выдав эту ритуальную казнь по всегдашней своей манере всё фальсифицировать и извращать за мелкодушное самоубийство!

Люди, близко знавшие поэта, утверждали потом, что в последние годы жизни Есенин сильно изменился. Он бунтовал, негодовал, метался с места на место и матерился. Много пил от какой-то хронической неустроенности, обречённости и без-просветной тьмы, что плотно его обступала. В начале 1925 года известный прозаик Андрей Соболь рассказывал, что "так крыть советскую власть и большевиков, как это публично делал Есенин, не могло и в голову прийти никому в советской России. Всякий, сказавший десятую долю того, что говорил Есенин, давно был бы расстрелян".

Есенин буквально играл с огнём. Название его последней поэмы говорит само за себя: "Страна негодяев". В ней Сергей Александрович максимально рельефно и яростно выразил свой критический взгляд на политическое и социальное устройство новой страны, которую он видел.

"Слушай, Чекистов!...

С каких это пор

Ты стал иностранец?!

Я знаю, что ты еврей,

Фамилия твоя Лейбман,

И чёрт с тобой что ты жил

За границей...

Всё равно в Могилёве твой дом".

..........................................

"Не страна, а сплошной бивуак.

Для одних - золотые россыпи,

Для других - непроглядный мрак".

..........................................

"Защити меня, влага нежная!

Май мой синий! Июнь голубой!

Одолели нас люди заезжие,

А своих не пускают домой..."

А вот отрывок из манифеста есенинского дружка-поэта, вологодского крестьянина и русского националиста Алексея Ганина, "Мир и свободный труд народам", за который Ганин был объявлен главой ордена "Русских фашистов" и расстрелян 30 марта 1925 года по декрету 1918 года "о борьбе с антисемитизмом" вместе со своими шестью товарищами, православными русскими людьми:

" - За всеми словами о коммунизме, о свободе, о равенстве и братстве народов таится смерть и разрушение...

- Достаточно вспомнить те события, от которых всё ещё не высохла кровь многострадального русского народа, когда по приказу этих сектантов-комиссаров оголтелые, вооружённые с ног до головы, воодушевляемые еврейскими выродками банды латышей, беспощадно терроризируя беззащитное сельское население, всех, кто здоров, угоняли на братоубийственную бойню; когда... за отказ от погромничества поместий выжигались целые сёла, вырезались целые семьи...

- Вместо законности дикий произвол ЧК и Ревтрибунала, вместо хозяйственно-культурного строительства - разгром культуры и всей хозяйственной жизни страны... Всё многомиллионное население коренной России (и Украины), равно и инородческое, за исключением евреев, брошено на произвол судьбы...

- Всюду голод, разруха, издевательство над жизнью народа, над его духовно-историческими святынями. Поистине над Россией творится какая-то чёрная месса для идолопоклонников..."

Один из идеологов Белого движения В.В.Шульгин в книге "Что нам в них не нравится", которая была издана в Париже в 1928 году, писал про иудейское засилье и без-предел следующее:

" - Мардохейская история не умерла. Время от времени дикие мысли о массовой расправе "с врагами" обуревают еврейские мозги. Что это так, нам доказали евреи-коммунисты, которые уничтожали русскую интеллигенцию ничуть не хуже, чем Мардохей вырезал (под именем амановцев) персидский культурный класс...

.........................................................................................................

- Не нравится нам то, что вы фактически стали нашими владыками. Не нравится нам то, что, став нашими владыками, вы оказались господами далеко не милостивыми; если вспомнить, какими мы были относительно вас, когда власть была в наших руках... Под вашей же властью Россия стала страной без-гласных рабов... Вы жаловались, что во время правления "русской исторической власти" бывали еврейские погромы; детскими игрушками кажутся эти погромы перед всероссийским разгромом, который учинён за одиннадцать лет вашего властвования! И вы спрашиваете, что нам в вас не нравится!!!"

Ну и наконец выдержка из запрещённой "Майн кампф" Адольфа Гитлера, касающаяся положения дел в советской России (именно по этой причине сия книга и была запрещена):

"Самым страшным примером в этом отношении является Россия, где евреи в своей фантастической дикости погубили 30 миллионов человек, безжалостно перерезав одних и подвергнув бесчеловечным мукам голода других, - и всё это только для того, чтобы обеспечить диктатуру над великим народом за небольшой кучкой еврейских литераторов и биржевых бандитов"...

А теперь давайте послушаем, что не презренные гои, а уже сами евреи говорили о своём участии в Русской Революции и последующем государственном строительстве. Это непременно стоит сделать хотя бы потому, чтобы отсечь всякие подозрения в авторском антисемитизме и мракобесии.

Так вот, в 1923 году в Берлине был издан коллективный сборник статей видных деятелей дореволюционного российского еврейства И.Биккермана, Г.Ландау, И.Левина, Д.Пинского, В.Манделя, Д.Пасманика под названием "Россия и евреи". В нём эти мужественные и честные иудеи, эмигрировав от греха подальше, с ужасом и отчаянием великим оценили деяния своих единокровных российских братьев иудейской веры, показали на примерах и фактах, что сделали евреи-большевики с Россией, придя на волне Революции к власти. И получилось, что задолго до еврейского "холокоста" они написали про "русский холокост" такую правду лютую и без-пощадную, от которой до сих пор мурашки бегут по коже, леденеет кровь в жилах и голубка-душа содрогается и трепещет. Вот лишь некоторые высказывания из сборника:

"Поразило нас то, что мы менее всего ожидали встретить в еврейской среде - жестокость, садизм, насильничанье, казалось, чуждое народу, далёкому от физической воинственной жизни; вчера ещё не умевшие владеть ружьём, сегодня оказались среди палачествующих головорезов" (из статьи Д.Пасманика).

"Если мы свои потери можем ещё определять гадательными числами, то русские и этого делать не могут. Кто считал русские слёзы, кто русскую кровь собирал и мерил? Да и как считать и мерить в этом безбрежном и бездонном море?" (из статьи И.Биккермана)

"Русский человек никогда прежде не видел еврея у власти; он не видел его ни губернатором, ни городовым, ни даже почтовым чиновником. Бывали и тогда, конечно, и лучшие и худшие времена, но русские люди жили, работали и распоряжались плодами своих трудов. Русский народ рос и богател, имя русское было велико и грозно. Теперь еврей - во всех углах и на всех степенях власти. Русский человек видит его и во главе первопрестольной Москвы, и во главе невской столицы, и во главе Красной Армии, совершеннейшего механизма самоистребления. Он видит, что проспект св. Владимира носит теперь славное имя Нахимсона, исторический Литейный проспект переименован в проспект Володарского, а Павловск - в Слуцк. Русский человек видит теперь еврея и судьёй и палачом" (из статьи И.Биккермана).

---------------------------------------------------------

(*) "После переворота несколько дней главой государства был Каменев, потом до своей смерти - Свердлов. Во главе армии стоял Троцкий, во главе Петрограда - Зиновьев, Москвы - Каменев, Коминтерн возглавлял Зиновьев, Профинтерн А.Лозовскнй (Соломон Дризо), во главе комсомола стоял Оскар Рывкин, вначале - несколько месяцев - Ефим Цетлин и т. д. ...

Положение в 30-е годы можно представить себе, например, по спискам, приведённым в книге Андрея Дикого. Если в самом верховном руководстве число еврейских имён уменьшается, то в инстанциях пониже влияние расширяется, уходит вглубь. В ответственных наркоматах (ОГПУ, иностранных дел, тяжёлой промышленности) в руководящей верхушке (наркомы, их заместители, члены коллегии) евреи занимали доминирующее положение, составляли заведомо больше половины. В некоторых же областях руководство почти сплошь состояло из евреев.

Но это всё лишь количественные оценки. Каков же был ХАРАКТЕР того влияния, которое оказало на ту эпоху столь значительная роль радикального еврейства? Бросается в глаза особенно большая концентрация еврейских имён в самые болезненные моменты среди руководителей и исполнителей акций, которые особенно резко перекраивали жизнь, способствовали разрыву исторических традиций, разрушению исторических корней.

Например, из большинства мемуаров времён Гражданской войны возникает странная картина: когда упоминаются деятели ЧК, поразительно часто всплывают еврейские фамилии - идёт ли речь о Киеве, Харькове, Петрограде, Вятке или Туркестане. И это в то время, когда евреи составляли всего 1-2 процента населения Советской России!... Так, Шульгин приводит список сотрудников Киевской ЧК: в нём почти исключительно еврейские фамилии. И рассказывает о таком примере её деятельности: в Киеве до революции был "Союз русских националистов" - его членов расстреливали по спискам...

.........................................

Или вот другая эпоха: состав верхушки ОГПУ в период раскулачивания и Беломорканала, в переломный момент нашей истории, когда решалась судьба крестьянства <...>. Председатель Ягода (Игуда), заместители - Агранов, Трилиссер, позже Фриновский; начальник оперотдела - Залович, позже Паукер; начальник ГУЛАГа - Матвей Берман, потом Френкель; политотдела - Ляшков; хозяйственный отдел - Мирнов; спецотдел - Гай; иностранный отдел - начальник Слуцкий, заместитель - Борис Берман и Шпилгельгласс; транспортный отдел - Шанин. А когда Ягоду сменил Ежов, его заместителями были Берман и Фриновский...

...............................................

Или, наконец, уничтожение Православной Церкви: в 20-е годы им руководил Троцкий (при ближайшем помощнике Шпицберге), а в 30-е - Емельян Ярославский (Миней Израилевич Губельман). Тот период, когда кампания приняла уже грандиозный размах, освещается в самиздатском письме покойного украинского академика Белецкого. Он, например, приводит список основных авторов атеистической (то есть почти исключительно антиправославной) литературы: Емельян Ярославский (Губельман), Румянцев (Шнайдер), Кандидов (Фридман), Захаров (Эдельштейн), Ранович, Шахнович, Скворцов-Степанов, а в более позднее время - Ленцман и Менкман..." /И.Р.Шафаревич "Русофобия"/...

---------------------------------------------------------

Не отставали от зарубежных евреев-правдолюбов и советские иудеи, публицисты, писатели и поэты, что захватили власть над одной шестой частью суши и барствовали в течение 20-ти лет. И особенно-то не скрывали этого, что поразительнее всего.

Для того, чтобы это понять и оценить по достоинству как факт нашей русской действительности, надо не полениться и заглянуть в сборник "Эдуард Багрицкий. Воспоминания современников", изданный "Советским писателем" в 1973 году, в брежневскую эпоху, и щедро нафаршированный всякого рода размышлениями об еврейском "избранничестве" и о "победе" в Октябре Семнадцатого. Так вот:

"Мы чувствовали себя сильными, ловкими, красивыми. Был ли это так называемый мелкобуржуазный индивидуализм, актёрская жизнь воображения, "интеллектуальное пиршество" фармацевтов и маклеров? Нет, не был. Наши мечты сбылись. Мы действительно стали "управителями", "победителями", владетелями шестой части земли... Эдуард Багрицкий принадлежал к поколению и классу победителей" (А.Адалис).

Более всего любопытно и показательно в этой кичливой цитате то, что классом победителей в ней прямо, честно и откровенно названы не российские рабочие и крестьяне, нет! - а бывшие фармацевты и маклеры, то есть евреи! Хочется, чтобы это и другие похожие откровения иудеев-большевиков наши нынешние историки прочитали и выучили наизусть, и только потом бы уже садились писать правдивые учебники, а не сказочные и не пошлые "пособия по истории", от которых давно уже всех воротит и тошнит. Сколько можно порожняк-то гонять, господа-товарищи учёные, и пилить псевдоисторические опилки?!!!

В этом хвалебном и достаточно откровенном сборнике много чего интересного и поучительного при желании можно прочесть. Есть в нём и воспоминания И.Бабеля, в которых говорится следующее:

"Я ловлю себя на мысли, что рай будущего, коммунистический рай будет состоять из одесситов, похожих на Багрицкого (то есть из евреев - авт.). Из верных, умных, весёлых товарищей, лишённых корысти. Какими лёгкими соседями будем мы тогда окружены, как неутомительна и плодотворна будет жизнь"...

Согласен, что эти самонадеянные высказывания были произнесены в победные 30-е годы, когда евреи и вправду безоговорочно царствовали в СССР. Но они ведь были переизданы и в 1970-е! Значит дело "маклеров и фармацевтов" всё ещё продолжало жить в сознании столичной либеральной интеллигенции. Мало того, это дело подспудно жило и набирало обороты опять на одной шестой части суши, на просторах брежневской Советской России - и кончилось победной ПЕРЕСТРОЙКОЙ, прохвостами Горбачёвым и Ельциным в Кремле. Это когда мы, славяне-русичи, опять оказались в ярме и дерьме, а российские иудеи - при власти и в шоколаде...

Ну да Бог с ними, как говорится! И это новое иго осилим и переживём: не впервой! Напоследок же процитируем пафосные, хотя и корявые, строфы самого виновника торжества, Багрицкого (Дзюбина), из его поэмы "Февраль", в которой без труда прорывается наружу крайняя ненависть автора к порабощённой стране, помноженная на холодное презрение к окружающему его русскому народу. Напомним, что герой поэмы становится после Октября Семнадцатого помощником комиссара, хозяином положения то есть, безумно радуется этому обстоятельству и восклицает громко, на весь мiр:

"Моя иудейская гордость пела,

Как струна, натянутая до отказа...

Я много бы дал, чтобы мой пращур

В длиннополом халате и лисьей шапке,

Из-под которой седой спиралью

Спадают пейсы и перхоть тучей

Взлетает над бородой квадратной...

Чтоб этот пращур признал потомка

В детине, стоящем подобно башне

Над летящими фарами и штыками

Грузовика, потрясшего полночь"...

А однажды, во время налёта на какой-то подозрительный дом, герой поэмы (задрапированный автор по сути) узнаёт девушку, которую он знал и видел ещё до революции - и полюбил: так ему казалось. Она была гимназисткой, часто проходила мимо него, а он вздыхал тяжело и надрывно, не смея к ней подойти, понимая свою убогость и ничтожность. Но потом всё же не выдержал и подошёл, попытался заговорить, - но она его прогнала по какой-то причине: в поэме это не обозначено.

Теперь же от безысходности, когда рухнула прежняя власть, похоронив под собой все прежние ориентиры, святыни и устои, все социальные скрепы, нормы и правила, она сделалась проституткой, чтобы хоть как-то выжить и не умереть с голодухи, вписаться в новую советскую жизнь, для неё по сути и не предназначенную. И вот как ведёт себя с ней победитель-Багрицкий устами и действиями своего героя:

Я: - Ну, что! Узнали?

Тишина.

- Сколько дать вам за сеанс?

И тихо,

Не раздвинув губ, она сказала:

- Пожалей меня! Не надо денег...

Я швырнул ей деньги,

Я ввалился,

Не стянув сапог, не сняв кобуры,

Не расстегнув гимнастёрки.

Я беру тебя за то, что робок

Был мой век, за то, что я застенчив,

За позор моих бездомных предков,

За случайной птицы щебетанье!

Я беру тебя как мщенье миру,

Из которого не мог я выйти!

Принимай меня в пустые недра,

Где трава не может завязаться,

Может быть, моё ночное семя

Оплодотворит твою пустыню"...

Да-а-а-а! Эти бравые парни, иудеи, от сострадания и жалости к нам, гоям, не умрут. Как и от стыда и скромности. Сострадание, жалость, скромность и стыд - это определённо не их добродетель и качество! И не созидать и строить они тогда пришли на нашу Святую Землю, не сеять разумное, доброе, вечное, - а насиловать, унижать и мстить, пить кровь из русских насельников!!! Что было, то было, увы: из песни слов не выкинешь и ластиком не сотрёшь. Мiровую Историю можно на время скрыть, - но набело переписать невозможно!

И ещё вот что заметьте себе, дорогие мои читатели и друзья, что не без-корыстной интернациональной радостью - за первые демократические победы Великого Октября! - обуреваем герой поэмы, нет, а хмельной национальной гордыней, за которой, повторим, стояли насилие и издевательства над страной и её народом, истеричный и кровавый анархизм вперемешку с садизмом...

Итак, с политикой более-менее разобрались на примере высказываний русских и еврейских авторитетных авторов, что иудеи из команд Троцкого, Свердлова и Зиновьева, прицепившись к Ленину банным листом, а потом - и к Сталину, лукаво строили под коммунистическими идеями, лозунгами и знамёнами еврейское националистическое государство на просторах России - новую Хазарию. В ней нам, славянам-русичам, была уготована жалкая участь и роль - роль безмозглой рабочей скотины.

Хотя, знаете, это тоже можно понять и объяснить при желании: ну с какой-такой стати, действительно, евреи-победители должны были думать о нас и жалеть, на нас горбатиться?! А вот на себя самих - это другое дело, это пожалуйста! Тут их энергия била через край, мозги работали как часы, глазища как ночные костры горели! И опутывали они мать-Россию знатно по рукам и ногам, по веками апробированным рецептам и технологиям.

Но перед этим они благоразумно убрали с политической и исторической сцены весь прежний российский правящий класс во главе с Царём-батюшкой и заняли его, класса, место. Наркомвоенмор Троцкий, например, жил в Кремле так, с таким шиком и помпой в окружении сотен головорезов-телохранителей, как и цари никогда не жили. Да и другие деятели, его соплеменники из Совнаркома и ЦК, не отставали от него ничуть: политические процессы 1936-38 годов это убедительно показали, всю глубину морально-нравственного падения и разложения ленинской гвардии, в основном состоявшей из иудеев.

Но это было уже потом, во второй половине 30-х, а в 1920-е годы, расправившись с царскими слугами и министрами, чиновниками высшего ранга, помещиками и духовенством, победившие местечковые евреи принялись за деятелей русской культуры азартно и с удовольствием, их стали активно шерстить и редить, "подравнивать" с пролетариатом. Кого-то посадили на теплоход и отправили в Европу с Богом, кто-то сам туда убежал по добру по здорову, предвидя печальные для себя и своей семьи последствия на обновлённой Родине: а это сделала едва ли не большая часть тогдашней творческой интеллигенции в итоге. Ну а кто покидать Россию категорически не пожелал, даже и советскую, но и на сторону новых властей не захотел становиться: чтобы под их интернационально-иудейскую дудку как жалкому паяцу раболепно плясать, работать у победителей-большевиков агитаторами и пропагандистами, - тех раздавили безжалостно и без-пощадно как тех же клопов, вычеркнули из жизни. Затравили Блока и Есенина - самых ярких звёзд на российском культурном небосклоне тех первых советских лет. Отправили на тот свет по сфабрикованному обвинению молодого Гумилёва и некоторых поэтов есенинского круга: Алексея Ганина, Николая и Петра Чекрыгиных, Виктора Дворяшина, Владимира Галанова. Тела их захоронили в центре Москвы на территории Яузской больницы, подведомственной ОГПУ.

Вообще же надо сказать, что все 1920-е годы и первая половина 30-х проходили под знаком борьбы против "антисемитизма" и "русского великодержавного шовинизма". Выступления на партийных Съездах и всевозможных заседаниях, газетные передовицы тех лет так и пестрели соответствующими лозунгами, призывами и обличениями, больше походившими на доносы. Литературовед Лидия Гинзбург писала в дневнике в 1926 году:

"У нас сейчас допускаются всяческие национальные чувства, за исключением великороссийских. Даже еврейский национализм, разбитый революцией в лице сионистов и еврейских меньшевиков, начинает теперь возрождаться... Это имеет свой хоть и не логический, но исторический смысл: великорусский национализм слишком связан с идеологией контрреволюции (патриотизм), но это жестоко оскорбляет нас в нашей преданности русской культуре".

В 1929 году на XVI съезде ВКП(б) в качестве главных угроз социалистическому строительству отмечались опасность национализма, "великодержавный уклон", "стремление отживающих классов ранее великорусской нации вернуть себе утраченные привилегии"...

---------------------------------------------------------

(*) В 1966 году в книге американского историка-исследователя Вествуда "Россия 1917 - 1964 годов" можно было прочитать следующие правдивые строки: "коммунисты боролись не столько с белыми, буржуазией, кулаками или фашистами, сколько с историческим прошлым России".

"Это, может быть, первый случай, - справедливо отмечает А.Дикий, - когда правильно подмечена и отчётливо сформулирована главная цель правящего класса, заключавшаяся в искоренении в сознании народа чувства своей национальной принадлежности и превращения новых поколений в "советских людей" с психологией "безродного космополита"..."

---------------------------------------------------------

И чего удивляться в этой связи, что с середины 1920-х годов в СССР развернулась борьба с "есенинщиной" как зловредным и упадническим явлением в культуре, а с 1927-го началась настоящая травля поэтов "есенинского круга", которая самым катастрофическим образом отразилась на друзьях и близких затравленного РУССКОГО ГЕНИЯ.

Целая группа поэтов-есенинцев была расстреляна в 1930 году и захоронена в общем рву на Ваганьковском кладбище, где в 1925 году похоронили самого Сергея Александровича под истошные вопли и стоны и всенародную скорбь всей православной, патриотической матушки-России.

Но больше всего перестреляли русских "ново-крестьянских поэтов" летом 1937 года. Всем им было предъявлено одно-единственное обвинение, но какое! - "в творческой близости к кулацкому поэту" Есенину! В марте 1937 года по этой "веской и весомой причине" расстреляли Ивана Филипченко; в мае и июне 37-го - Юрия Островского и Бориса Кушнера (чистокровного и правоверного иудея, как по фамилии легко догадаться, ярого приверженца советской власти). 13 июля 37-го расстреляли Симона Виталина, а 16 июля - ещё семь человек. Обвинение им предъявили самое страшное и крутое - "террористическая организация, высказывавшая намерение убить Сталина". Это были поэты: Иван Васильев, Михаил Герасимов, Михаил Карпов, Иван Макаров, Павел Васильев, Тимофей Мещеряков, Владимир Кириллов.

Поэта Павла Васильева, между прочим, современники считали не менее талантливым и выдающимся, чем Есенин, и очень многого от него ожидали. И написал он достаточно к своим 27-ми годам: был на удивление плодовитым парнем, на удивление! Но... его кондовый антисемитизм и оскорбительную оду на Сталина ему не простили, не могли простить. Итог: ужасные пытки в камере (сломали позвоночник и выжгли окурками глаза) и смерть.

Через несколько дней после расстрела семерых перечисленных горемык, 29 июля того же 1937 года, был расстрелян Пётр Парфёнов, 3 августа - Линард Лайценс и Фатых Сайфи. Поэты Борис Губер, Николай Зарудин и Иван Приблудный были расстреляны 13 августа... В тот же день был расстрелян писатель, критик и редактор журнала "Красная новь" Александр Воронский (ему посвящена поэма Есенина "Анна Снегина").

В один день с ним, 13 августа, был расстрелян и сын Есенина - Юрий (по матери - Изряднов), 22-летний техник-конструктор Военно-воздушной академии им. Жуковского.

Осенью того же 1937 года были расстреляны ещё два больших и по-настоящему значимых русских поэта, выходцы из старообрядцев. Это Сергей Клычков, друг Есенина, которого Сергей Александрович, скупой на похвалы, как известно, тем не менее называл "истинно-прекрасным народным поэтом". И это - Николай Клюев. Его, единственного из всех, напомним, Есенин считал своим учителем.

Поэта Василия Наседкина, бывшего члена Реввоенсовета, комиссара полка и мужа сестры Есенина - Екатерины, а с ним ещё одного "крестьянского" поэта и друга Есенина - Петра Орешина чекисты расстреляли 15 марта 1938 года в Москве. Захоронили обоих на территории спец"объекта НКВД "Коммунарка"...

Выжившие же великорусские поэты - Николай Заболоцкий, Ярослав Смеляков, Сергей Марков, Леонид Мартынов, Борис Ручьёв, как и выдающийся философ А.Ф.Лосев - полной мерой хлебнули каждый свою долю лагерной и ссыльной баланды - и были запуганы на всю оставшуюся жизнь, до самой смерти. Так же, как и Твардовский с Ахматовой, кто хотя и не сидели сами, но стали заложниками своих репрессированных родных и близких...

Место на Русском духовном и интеллектуальном Олимпе после "раскулачивания" русской литературы было полностью расчищено: великорусский культурный ландшафт вымер и опустел. И победители-евреи стали быстро и делово занимать там самые высокие и почётные места, как занимали они до этого чужие дворцы и квартиры, и потом рядиться в чужие одежды, намереваясь таким хитрым макаром попасть в Историю Русской и Мiровой Культуры. Виктор Шкловский, к примеру, "напялил костюм" первого философа и мыслителя страны, счастливого конкурента уцелевшего русского философа Бахтина, которого хотя и не тронули власти, но воздух полностью "перекрыли": долгие годы Михаил Михайлович влачил жалкое существование при Саранском пединституте, убивая дни и силы свои в безвестности и безденежье. Илья Эренбург забрался в костюм великого прозаика, летописца и быто-писца советской эпохи и негласного соперника Шолохова. То же самое происходило в музыке, живописи, ваянии и зодчестве. Примеров множество можно тут привести: русско-советская культура была многогранна, многопланова и необъятна. Союзы советских писателей, композиторов и художников к моменту распада СССР насчитывали по 10 000 членов каждый! Ужас! ужас! Представляете, сколько было тогда захребетников-дармоедов и откровенных бездарей-прихлебателей на шее у нашего советского социалистического государства, польза от которых была нулевой - только одни расходы и растраты! И процентов 70 из них, если не больше, составляли пронырливые и пробивные господа-иудеи!!!

---------------------------------------------------------

(*) По окончании Великой Отечественной войны лидер советских писателей А.А.Фадеев, любимец Сталина, между прочим, попробовал было возмутиться еврейским засильем в литературе, от которого не было проку, как он считал, а лишь одни убытки и разложение. В доказательство он обнародовал даже списки московской писательской организации, где, как он выяснил, более 1000 её членов не написали за десять предвоенных и военных лет ни строчки. Вообще! Что не мешало им, тем не менее, получать писательские стипендии ежемесячно, и не маленькие, все эти годы, а во время войны и голода иметь трёхразовое без-плотное питание в столовых для себя и членов своих семей. И все эти выявленные и поимённо указанные им в списке деляги, бездари и проходимцы от литературы, незаконно пролезшие в СП, были евреями по национальности. Парадокс!

За этот парадокс мужественный, ответственный и талантливый Александр Александрович был тут же и без-пощадно осмеян и оклеветан в СМИ, объявлен на всю страну алкашом - а потом и вовсе убит на даче. Официальная же версия гибели - самоубийство в запойном якобы состоянии...

---------------------------------------------------------

Про советскую поэзию и не говорю - там евреев-ассимилянтов особенно много крутилось, надёжно спрятавшихся за русские фамилии-клички, за псевдонимы. Убрав прежних талантливых великорусских конкурентов с глаз долой и от народа подальше, все они чувствовали себя хозяевами положения вплоть до крушения СССР, все - живыми и здоровыми классиками! Не много и не мало! Были они людьми крайне тщеславными и напыщенными по виду, высокомерными и амбициозными как сто чертей, глубоко уверенными в том, что уж они-то навсегда вошли в пантеон Великой Русской литературы, всех прежних светочей переплюнув и за пояс заткнув.

И их можно было понять, при желании, если хоть чуточку знать предысторию! Ну как, в самом деле, при отсутствии конкуренции со стороны коренного русского народа в лице лучших его представителей - которые либо лежали в сырой земле, уложенные туда Аграновым и Ягодой (Иегудой), либо боялись лишнее слово промолвить, глаза на господ-иудеев поднять! - как при таком-то исключительно выгодном положении дел было не разыгрывать из себя живых классиков Кирсанову, Багрицкому, Маршаку, Пастернаку, Светлову, Сельвинскому, Безыменскому, Ардову и другим с их звучными и пафосными кликухами!!!...

Но даже и при этом при всём, что ВСЕ они были живые классики, кумиры толпы и "гении", неотразимые покорители чувствительных женских сердец, члены РАППа и Союза писателей с первых лет, счастливые обладатели десятков поэтических сборников и многотысячных рублёвых счетов на сберкнижках, шикарных госдач и квартир, - эстетствующие советские иудеи стремились выделить из своей сплочённой среды ЛИДЕРА. Кого-то одного, понимай, единственного и неповторимого, кого они пытались потом при помощи всемогущих СМИ высоко поднять над землёй и поставить в Русской Истории и Культуре выше всех - выше Пушкина и Лермонтова даже, Тютчева, Аполлона Григорьева и Блока, Есенина и Маяковского. Соорудить нечто похожее на Карла Маркса, Зигмунда Фрейда и Альберта Эйнштейна! - но только литературного, - чтобы посредством него славить и возвеличивать свою "богоподобную" нацию...

Однако ж с литературой всё посложней оказалось, чем с философией, психологией и физикой: это там можно любую посредственность на щит поднять и объявить "гением всех времён и народов" при помощи прессы и телевидения, создателем "немыслимых и небывалых теорий и схем" - "единственно-верных и безупречных". Кто станет в этом псевдонаучном дерьме копаться и проверять? - простой обыватель ничего этого не знает: чистая наука ему недоступна и неинтересна. А специалистам и корифеям можно рты и заткнуть, что евреи успешно и делают с начала ХХ-го века: запрещают критиковать под страхом отлучения от науки Маркса, Фрейда и шарлатана и воришку-Эйнштейна, как и их "величайшие достижения". Современная физика (которая автору понятней и ближе всего) после этого превратилась в религию, где есть свой "пророк" - иудей Эйнштейн! - и его незыблемые "вечные" догмы-теории. Их (как и жизнь самого Альберта "Ивановича") категорически запрещено обсуждать в критическом духе печатно и публично, в них категорически запрещено сомневаться! Только восхищаться, превозносить и славить!!!

Понятно, что к научному познанию и адекватному пониманию мiра всё это не имеет ни малейшего отношения. Мало того, это убивает ИНИЦИАТИВУ и МЫСЛЬ на корню, это, наконец, гробит и саму физику как науку... Но кого это всё волнует? - если за дело иудеи взялись, если это выгодно и полезно им для порабощения нашей планеты!!!

Итак, с литературой у господ-иудеев не прокатило, как модно теперь говорить, ибо любой работяга и обыватель может купить и прочесть книжку. И потом со знанием дела сказать: хорошая она или плохая, понравилась ему или нет, захватила за сердце или в сон бросила, - и будет ли он её рекомендовать своим родственникам и знакомым, детям и внукам для подкорма и подпитки души. Тут запреты не действуют никак: ведь на чужой роток не накинешь платок. Это общеизвестно. Потому-то и облом у евреев с русско-советской литературой следовал за обломом, а деньги рекламные, бешенные летели на ветер как дым из трубы.

Сначала они, иудеи советские, в лице своих критиков Багрицкого всё раскручивали и поднимали на пьедестал как самого-самого, как Эверест духовный! Да русский народ его категорически не принимал в своё сердце и душу, выплёвывал из себя как инородное тело, как бациллу вредоносную, как стрихнин. Да и как по-другому могло быть, как?! - если Багрицкий ненавидел Россию-матушку всеми фибрами души - и советскую, и романовскую, любую! - и не скрывал того, не желал скрывать. И всем своим творчеством оправдывал и возвеличивал любой террор против порабощённой страны, в том числе и Красный, славил кровожадных упырей-чекистов на все лады, дружбу с ними водил многолетнюю. И писал мимоходом такие, к примеру, вирши, ставшие апофеозом кровожадности, безнравственности и цинизма первых советских лет, в корне противоречащие гуманистической традиции всей русской классики:

"Оглянешься - а кругом враги,

Руку протянешь - и нет друзей,

Но если век скажет: солги! - солги.

Но если век скажет: убей! - убей".

Русофобскую поэму Багрицкого "Февраль" напечатали за полвека миллионными тиражами! - и русские люди, просветлённые культурной революцией, получили хорошую возможность с ней самолично ознакомиться и сделать надлежащие выводы... Ознакомились, поперхнулись от ужаса, категорически отвергли её - и поняли для себя главное, что божественной поэзией в ней и не пахнет: какой там!!! Одни только человеконенавистнические и людоедские воззвания к победившим братьям-евреям, да безудержное возвеличивание себя и их!!!...

После неудачи с раскруткой плебея-Багрицкого настала очередь высокородного и высокомерного Пастернака, который был идеальной кандидатурой на поэтический Пьедестал: воспитанник Московского и Марбургского университетов как-никак, выходец из культурной семьи, а не из торгашеско-купеческой... И чекистов он никогда не славил, и напрасно-пролитую кровь народную вроде как тоже публично не одобрял, и в ненависти к России замечен не был... И при этом при всём безудержно и умело славил вождей в поэмах - Ленина сначала, а потом и Сталина, восхищался ими обоими и в творчестве своём, и в жизни, политику их всецело поддерживал и одобрял. Чем не кандидатура! Поэтому и сидел в Президиуме Первого съезда советских писателей в августе 1934 года и даже был назван Бухариным первым поэтом новой России...

Но и с Пастернаком в итоге получился полный облом и провал, который сам Борис Леонидович невольно и спровоцировал. Он, чистокровный еврей-коммунист, убеждённый приверженец интернациональных идей и взглядов, 1937 год не принял категорически, как и Л.Д.Троцкий и все остальные троцкисты-большевики... Не принял он и тот духовно-нравственный, политический и государственный разворот в стране, который, начиная с 1935 года, в СССР последовал.

Всё это оттого случилось, что Пастернак боготворил Революции, приветствовал её всей душой, как мог возвеличивал и славил. Как славил он и всех тех персонажей Русской Истории, кто её приближал и вершил, начиная с 1905 года, а потом утверждал в России в 1917 году, пытался через Коминтерн распространить на другие страны и континенты... А 1937-й год поставил на Мiровой Революции жирный крест - прозорливым гражданам это было ясно; как и на людях, что её делали, среди которых было много приятелей и личных друзей Бориса Леонидовича, теперь массово уходивших в небытие, в анналы Истории.

Он впал в депрессию из-за этого и пессимизм, закрылся на даче и перестал славить и поддерживать Власть, как раньше. Как и новую, патриотическую, политику партии и правительства. И этим демонстративным отстранением и затворничеством, этим своим "фи" автоматически попал в немилость, в опалу.

А после Великой Отечественной войны он и вовсе легальным оппозиционером стал, написав контрреволюционный роман "Доктор Живаго", о чём подробно будет написано ниже.

Не удивительно, что во второй половине 1930-х годов и Пастернака пришлось вычеркнуть из списка на пушкинско-лермонтовский Пьедестал, на лавры первого поэта советской эпохи - как до него Багрицкого. Надо заметить, что и большинство советских евреев этого предвоенного периода скукожились и притихли, временно ушли в тень вслед за своим кумиром. Не их это были годы, не их страна, не их духоподъёмные и героические настроения...

Почему с ними, прежними безоговорочными властителями и хозяевами жизни, такая метаморфоза случилась диковинная? - теперь-то уже хорошо понятно и объяснимо тем, кто объективно и честно во всём пытается разобраться! Потому что, начиная с 1935 года в СССР, сознательно повторим это, происходила очевидная и безальтернативная по сути своей трансформация политической системы и Власти. Следствием чего и стали политические судебные процессы 1936-38 годов. Кремлёвская власть, а с ней и страна в преддверии большой войны активно и стремительно менялись и перестраивались в экономической, идеологической и духовной сферах, переходили на патриотические рельсы, на укрепление и возвеличивание самих себя, а не Мiровой революции и рабочего класса Европы; на воскрешение из небытия героической Русской Истории, наконец, и Русской же победной Традиции, что были зачёркнуты и растоптаны космополитами-большевиками в 1917-м году.

И попутно этому наиважнейшему процессу воскрешения и героизации прошлого обновлялись кадры снизу и доверху: на смену упырям-разрушителя и живодёрам, сторонникам Троцкого, Свердлова и Зиновьева, что и составили костяк заговора Тухачевского, приходили великие русские патриоты - воины и строители, понимай, сторонники А.А.Жданова.

То была самая счастливая и духоподъёмная эпоха в советской Истории нашей страны, самая изо всех патриотическая и великая, на скромный авторский взгляд, несмотря на все недостатки и трудности, - эпоха, которую теперь всё те же господа-евреи изо всех сил пыжатся густо обмазать ложью и кровью - и навсегда вычеркнуть из памяти народной. А всё потому, что с 1935-го по 1949-й год (до "Ленинградского дела") патриоты России находились у Власти рядом с Великим Сталиным, которые и выиграли войну, и потом восстановили в кратчайшие сроки разрушенное государство и экономику. А попутно этому укротили Атом, покорили Космос, обучили, одели и накормили народ, вывели Советскую Россию в мiровые лидеры во всём, с мелочей начиная. Нас, наконец, начали уважать, с нами стали считаться на Западе, чего с 1613 года не наблюдалось.

В 1938 году завораживающе и мощно зазвучал над страной пламенный призыв из кинофильма "Александр Невский" с мелодией возвратившегося из эмиграции Сергея Прокофьева: "Вставайте, люди русские...". Мы и вставали тогда, счастливые и одухотворённые, в полный рост, интернациональное ярмо с себя наконец сбросив, -вершили Дела Великие и многотрудные, были реальными и полными хозяевами своей страны - впервые за 300 лет!!! Такого наворотили к середине 1950-х, что до сих пор мiр содрогается от того сотворённого русскими коммунистами-патриотами производственного, научно-технического и технологического ЧУДА!

А у советских евреев-космополитов, скрытых и явных троцкистов и зиновьевцев, наоборот, от подобных грозных призывов мурашками покрывалась кожа и трусливый холодок пробегал по спине: им по-настоящему становилось страшно, появлялись мысли об эмиграции. Вот все они на дачах и попрятались до лучших времён, пустопорожними переводами занимались, копили деньги и силы. В те годы Лебедев-Кумач и Исаковский с Твардовским могуче гремели - вплоть до самой кончины Сталина в 1953 году! - Шолохов, Симонов и Фадеев. И Илья Эренбург ещё, единственный из евреев, который всегда гремел и был наплаву как фекалии, при всех течениях, веяниях и правителях. Такой уж это был покладистый и уживчивый человек! - мягкий и гибкий как пластилин, и абсолютно без-нравственный, без-совестный и без-принципный...

При сменившем Сталина троцкисте-Хрущёве отодвинутые от власти евреи взяли реванш, и опять захватили бразды правления в политике и экономике, в государстве. И в культурной жизни, разумеется, в литературе и искусстве - музыке, живописи, ваянии и зодчестве. Еврейские литераторы-борзописцы опять стали править бал: помимо прочих замелькали имена молодых Евтушенко, Вознесенского, Ахмадулиной, Рождественского и Окуджавы. И из них еврейские тайные лидеры по всегдашней своей привычке принялись Пушкиных и Лермонтовых истерично лепить при помощи всемогущей рекламы - и потом поднимать до небес: доказывать мiру и нам, простым россиянам, еврейскую даровитость и исключительность...

Но и тут их ждало полное и окончательное разочарование - раввинов и левитов! - всегдашних кукловодов еврейских, грозных и жестоких вождей. Не приняли русские люди и этих лукавых и законченных рифмоплётов и словоблудов, помешанных на славе и на деньгах, как родных и близких себе - как кости из горла их выплюнули. Потому что у русского православного человека и у правоверного иудея абсолютно разные взгляды на жизнь - полярные, или диаметрально-противоположные!

Русский народ - народ Богоносец: носит Бога в себе и перед собой с первого земного дня и до последнего, стремится к Отцу небесному что есть силы, трепетно ждёт встречи с Ним, на лучшее в душе надеется - на ВЕЧНУЮ ЗАГРОБНУЮ ЖИЗНЬ, что является заветной и сокровенной мечтой всякого истинно-верующего православного великорусского человека... И потому славянин-русич старается не грешить по мере сил, не поддаваться соблазнам, искушениям и инстинктам, не гневить Господа своими страстями, слабостью и пороками, крайним эгоизмом и материализмом, гордынею и тщеславием; грабежом, насилием и убийством ближнего - тем паче. Так мы жили всегда и везде! Так точно и дальше жить будем! - как бы нас ни обвиняли в обратном злые и подлые люди, как бы ни сбивали с праведного пути.

Не удивительно и закономерно даже, что быстротечная земная жизнь для каждого из нас - это всего лишь трудовой испытательный полигон, или временная сцена, смотр возможностей и талантов, где каждый смертный показывает Небесному Отцу, как он использует Божьи способности и дары, что при рождении ему были щедро дадены. И тем самым показывает Господу - Дарителю жизни и благ, - что он не транжира, не бездарь, не пустозвон, не враг цивилизации и человечества, что тратит всё с пользою и со смыслом, с оглядкой на небо, главное, на Божий Грозный и Страшный Суд. И может пригодиться Ему - Отцу-Вседержителю и Управителю, Творцу и Устроителю Вселенной, - будет полезен в будущем как со-Товарищ и со-Творец, что Всевышний может на него рассчитывать и полностью положиться при случае: ошибки и разочарований с Его стороны не будет.

Об этом и "Славяно-Арийские Веды" нам доподлинно сообщают, запечатлевшие на своих страницах пророческие проповеди Перуна-Громовержца, прилетавшего на нашу планету в физическом теле приблизительно 40 тысяч лет назад. Он, Перун Сварожич, наш главный небесный заступник и покровитель, твёрдо заверил наших великих пращуров, что славяно-арийской расой накоплен громадный эволюционный потенциал за долгие-долгие тысячелетия своего духовного и интеллектуального развития на других планетах-землях, позволяющий нам, современным славянам-русичам, в особых условиях жизни на Мидгард-земле выйти на уровень Творца при определённых нравственных и умственных усилиях с нашей стороны и слиться возможностями со Всевышним, то есть уметь влиять на пространство и материю. Как это сделал Иерарх (Бог) Светлых Сил Тарх (Даждьбог), например, наш славный предок, уничтоживший 110 тысяч лет тому назад Луну Лелю вместе с тайно-созданными базами Тёмных Сил, что намеревались захватить и поработить нашу планету... Перспектива для каждого смертного колоссальная, разумеется: выйти на уровень Творца! - и самая что ни наесть радужная и духоподъёмная, если про неё знать и постоянно помнить.

---------------------------------------------------------

(*) На Мидгарде, по сведениям Перуна, начинается Золотой Путь Духовного Восхождения по Сварге, и здесь же расположен Источник Жизни, дающий силы для этого /"Славяно-Арийские Веды"/.

---------------------------------------------------------

Всякий истиннорусский человек поэтому, сам про то не догадываясь и не подозревая, усыплённый НОЧЬЮ СВАРОГА в 988 году н.э. на долгие тысячу лет, носит это ТАЙНОЕ ЗНАНИЕ в себе на генетическом уровне. И потому, повторим, отчаянно стремится к Богу всю свою сознательную жизнь, ищет правильные и кратчайшие стёжки-дорожки на НЕБО. Но какие они, и как выглядят? - он, понятное дело, не знает. И потому и страшится их пропустить или не угадать по слабости и по неразумению.

Оттого-то на Святой Руси таким почётом и уважением пользовались всегда юродивые и святые, которые мужественно и самозабвенно указывали народу и вождям на их земные прегрешения и ошибки, на губительные отходы от Правды Божией, от СОВЕСТИ, что является Гласом Божьим в душах и сердцах людских... Но ещё большим уважением пользовались на Руси ПОЭТЫ - кудесники слова, КОЛОКОЛА ГОСПОДА, ДУХОВНЫЕ МАЯКИ, которые без-страшно несли СЛОВО БОЖИЕ в мiр наподобие ЖИВОГО ФАКЕЛА, и Им освещали народу на небеса ДОРОГУ.

Поэтому "ПОЭТ В РОССИИ БОЛЬШЕ ЧЕМ ПОЭТ". Это - посланец НЕБА, это - ПРОРОК, это - СВЯЗНОЙ САМОГО ГОСПОДА БОГА! Так именно все великие русские СТИХОТВОРЦЫ-БАЯНЫ к своей быстротечной земной жизни и относились - как к просветительской божьей МИССИИ, возложенной на них НЕБЕСНЫМ ОТЦОМ.

И первым об этом громко и недвусмысленно заявил Г.Р.Державин в романовскую эпоху Русской Истории и Культуры, в целом враждебную и чёрную для нас... Читателю любопытно и поучительно будет узнать, как вообще Гавриил Романович определял Творца в стихотворении "Бог", с каким глубочайшим почтением и пиететом:

"...Ты во мне сияешь

Величием твоих доброт,

Во мне себя изображаешь,

Как солнце в малой капле вод.

Твоё созданье я, Создатель!

Твоей премудрости я тварь!

Источник жизни, благ податель,

Душа души моей и Царь!"

А сам Поэт для Державина - СВЕТИЛЬНИК БОЖИЙ, НОСИТЕЛЬ ГОРНЕГО ОГНЯ:

"Когда небесный возгорится

В пиите огнь, он будет петь".

Схожих взглядов придерживался и А.С.Пушкин, принявший из рук "сходившего в гроб" учителя духовно-просветительскую эстафету. Для Пушкина поэт - ПРОРОК, несущий СЛОВО БОЖИЕ в мiр, о чём Александр Сергеевич и написал лаконично и чётко, пусть и высокопарно для современной публики в одноимённом стихотворении, которое стоит процитировать полностью ввиду его особой важности для Русской Культуры и магистральных путей её развития:

Духовной жаждою томим,

В пустыне мрачной я влачился, -

И шестикрылый серафим

На перепутье мне явился.

Перстами легкими как сон

Моих зениц коснулся он.

Отверзлись вещие зеницы,

Как у испуганной орлицы.

Моих ушей коснулся он, -

И их наполнил шум и звон:

И внял я неба содроганье,

И горний ангелов полет,

И гад морских подводный ход,

И дольней лозы прозябанье.

И он к устам моим приник,

И вырвал грешный мой язык,

И празднословный и лукавый,

И жало мудрыя змеи

В уста замершие мои

Вложил десницею кровавой.

И он мне грудь рассек мечом,

И сердце трепетное вынул,

И угль, пылающий огнем,

Во грудь отверстую водвинул.

Как труп в пустыне я лежал,

И бога глас ко мне воззвал:

"Восстань, пророк, и виждь, и внемли,

Исполнись волею моей,

И, обходя моря и земли,

Глаголом жги сердца людей"...

"Глаголом жечь сердца людей!" - это и есть, по Пушкину, главное предназначение ПОЭТА. И не случайно, и недаром, и неспроста после трагической гибели Александра Сергеевича Тютчев назовёт его живым органом богов: "Богов орган живой". На смерть же Пушкина тот же Тютчев в 1837 году откликнулся такою строкою:

"...Тебя, как первую любовь, России сердце не забудет..."

Схожих с Пушкиным взглядов придерживался и М.Ю.Лермонтов:

"Однажды в тёмной своей комнате я уносился мыслью в Вечность. Мне снилось наяву давно желанное блаженство - СВОБОДА! Я был ДУХ, ДУХ ВСЕМОГУЩИЙ, завладевший Прошлым и Будущим. Я не видал вокруг себя предметов земных, и более не помнил я ни боли, ни тяжёлых беспокойств о будущей судьбе моей. СМЕРТЬ?!!! Всё было мне так ясно и понятно, как будто бы вернулся я туда, где долго жил, где всё известно мне.

Я никогда не был так счастлив! Я летел над Россией. Я вдруг нашёл себя; в себе одном нашёл спасение целому народу!!!"

И чего удивляться после этого, что Михаил Юрьевич оставил Родине и народу русскому такие, например, наказы-строфы:

"ГОТОВЬ СЕРДЦЕ К ПОДВИГУ И НИЧЕГО НЕ БОЙСЯ. ЕДИНСТВЕННО, ЧЕМ МОГУТ ДОСАДИТЬ НАМ ВРАГИ НАШИ - СМЕРТЬ. А КОЛИ ДУША БЕССМЕРТНА - ТАК И БОЯТЬСЯ НЕЧЕГО!!!".

"Ещё не знаешь ты кто я.

Утешься! Нет, не мирной доле,

Но битвам, Родине и воле

Обречена судьба моя".

По пути, указанному Державиным, Пушкиным и Лермонтовым, шли потом и все великие русские поэты Золотого века: Баратынский, Тютчев, А.Григорьев, Некрасов.

Заповедям великих предшественников-учителей следовали и великие поэты века ХХ-го: Бунин, Блок, Есенин и Маяковский. Чуть позже: Твардовский и Исаковский, Ахматова, Заболоцкий и Смеляков. А на закате века: Н.Рубцов, Ю.Друнина, И.Тальков, Н.Карташова. Это - самые-самые, поэты первого ряда и величины, БЛАГОСЛОВЕННЫЕ ПОСЛАНЦЫ БОЖИИ. А сколько было похожих, стоявших талантом и рангом чуть ниже. Не сосчитать, не измерить, не перечислить!...

Вот что писал великий А.А.Блок о предназначении ПОЭТА:

"Жизнь - без начала и конца.

Нас всех подстерегает случай.

Над нами - сумрак неминучий,

Иль ясность божьего лица.

Но ты, художник, твёрдо веруй

В начала и концы. Ты знай,

Где стерегут нас ад и рай.

Тебе дано бесстрастной мерой

Измерить всё, что видишь ты.

Твой взгляд - да будет твёрд и ясен.

Сотри случайные черты -

И ты увидишь: мир прекрасен.

Познай, где свет, - поймёшь, где тьма.

Пускай же всё пройдёт неспешно,

Что в мире свято, что в нём грешно,

Сквозь жар души, сквозь хлад ума".

А вот без-смертные строки С.А.Есенина в том же духе, которому Блок дал путёвку в Большую литературу:

"Приемлю всё, как есть всё принимаю, готов идти по выбитым следам,

Отдам всю душу Октябрю и Маю, но только Лиры милой не отдам.

Её я не отдам в чужие руки ни матери, ни другу, ни жене.

Лишь только мне она свои вверяла звуки, и песни нежные она лишь пела мне".

Боготворивший Есенина Николай Рубцов про кумира сердца написал однажды:

"Вёрсты все обнажённой земли, все земные святыни и узы

Словно б нервной системой вошли в своенравность есенинской музы.

Эта муза не прошлого дня. С ней живу, негодую и плачу.

Много значит она для меня, если сам я хоть что-нибудь значу".

А про себя самого и свой поэтический дар Рубцов тихо и скромно, без излишнего пафоса писал так:

"День пройдёт - устанут руки.

Но, усталость заслонив,

Из души живые звуки

В стройный просятся мотив".

А вот размышления Ярослава Смелякова о своём поэтическом призвании:

"Как будто занят пустяками

Средь дел суровых и больших.

И вроде стыдно жить стихами,

И жить уже нельзя без них..."

С ним солидарен и Твардовский. В стихотворении "О сущем" (1958 г.) Александр Трифонович так определил смысл своей жизни и творчества:

"Мне славы тлен - без интереса, и власти мелочная страсть.

Но мне от утреннего леса нужна моя на свете часть;

От уходящей в детство стёжки, в бору пахучей конопли;

От той берёзовой серёжки, что майский дождь прибьёт в пыли;

От моря, моющего с пеной каменья тёплых берегов;

От песни той, что юность пела в свой век - особый из веков.

И от беды и от победы - любой людской - нужна мне часть,

Чтоб видеть всё и всё изведать, всему не издали учась.

И не таю ещё признанья: мне нужно, дорого до слёз

В итоге - твёрдое сознанье, что честно я тянул мой воз"...

Ну и, наконец, мысли о роли и судьбе ПОЭТА двух последних гениев советской эпохи - Игоря Талькова и Нины Карташовой.

Тальков:

"Поэты не рождаются случайно: они летят на Землю с высоты.

Их жизнь окружена глубокой тайной, хотя они открыты и просты.

Глаза таких божественных посланцев всегда печальны и верны мечте.

И в хаосе проблем их души вечно светят тем

мирам, что заблудились в темноте".

Карташова:

"Не для комфорта нам даётся жизнь - для смерти!

Чтобы было ВОСКРЕСЕНЬЕ!!!"

"Умом и совестью, и духом соберусь,

Пред Богом встану в схимне и веригах:

Пусть я умру, - но ты воскресни, Русь!

Воскресни прежней Родиной великой..."

"Моя Поэзия - Судьба, а не профессия,

Моя религия - Христос, не чужебесие,

Моё Отечество - Святая Русь Державная,

Всё остальное для меня не главное..."

Именно и только так наши кудесники слова, русские и советские поэты - БОЖЬИ СВЕТИЛЬНИКИ и КОЛОКОЛА! - всегда понимали и до сих пор понимают свою великую историческую роль и предназначение в земной жизни:

"Светить всегда, светить везде - до дней последних, до конца!

Светить - и никаких гвоздей! Вот лозунг мой - и Солнца!!!"

/В.В.Маяковский/

Они твёрдо, горячо и осознанно учили всех нас, православных славян-русичей, великороссов, что "человек - это творец, раскрывающий в своей жизни дары Божии". И что при определённых условиях и усилиях с нашей стороны каждый из нас, подчеркну - каждый! - может подняться до уровня Бога-Творца и дотянуться душой до Вечности! О чём недвусмысленно, осознанно и великодушно сообщил нам с вами Перун Сварожич в "Славяно-Арийских Ведах", для многих, увы, недоступных!

Но для этого нужна лишь "самая малость", "сущий пустяк" - подчинить себе природные инстинкты, источники страстей, поставить их себе на службы, а не быть их рабом, не быть обезьяной Господа! Всё!!! Рецепт во все времена действенный и единый, надёжный и безотказный. Другого нет. И, вероятно, не будет!!!....

А у евреев всё происходит не так, в сравнение с нами, славянами и арийцами, всё разнится полярно. И чтобы понять: почему? - надо знать главное, что отличает еврея от остальных наций мiра, от великороссов, в первую очередь, представителей славного славяно-арийского рода-племени. И это ГЛАВНОЕ - отсутствие ДУШИ. Всё остальное - следствия или же частности.

Но это отличительное еврейское качество - БЕЗ-ДУШНОСТЬ и БЕЗ-ДУХОВНОСТЬ - не является ни их достоинством, ни недостатком: жирно выделим это и подчеркнём. Это всего лишь тот Богом данный факт, полученный при рождении, - как цвет волос или кожи человека, рост и вес, - который надо принимать как данность - со всеми его плюсами и минусами.

Из отсутствия ДУШИ вытекают и главные национальные качества евреев, чем они так разительно отличаются от других. Ведь если нет ДУШИ, значит нет и БЕЗ-СМЕРТИЯ, нет ЗАГРОБНОГО ГОРНЕГО МIРА и блаженной ВЕЧНОСТИ, куда все остальные народы Мидгард-земли так настойчиво и страстно с первого дня стремятся. Значит этот ДОЛЬНИЙ земной мiр - единственный и неповторимый, после которого - ПУСТОТА, "СУМРАК НЕМИНУЧИЙ" (по Блоку), СЫРАЯ ИТОГОВАЯ МОГИЛА, КОНЕЦ ВСЕГО СУЩЕГО, материального и осязаемого, физического... Из чего с неизбежностью следуют полное отсутствие нравственности и приличных норм поведения по отношению к гоям и окружающей среде. Как и то ещё, что из земной быстротечной жизни, при таком-то материалистическом и атеистическом взгляде, надо постараться выкачать и выжать всё по максимуму, все её прелести, радости и удовольствия, ничего другим не оставлять, тем паче - не-иудеям.

---------------------------------------------------------

(*) Историческая справка. Об этом феноменальном, единственном в своём роде свойстве (или качестве) еврейской нации не только гои пишут и говорят с незапамятных времён ещё, но и сами евреи тоже. Еврейский вундеркинд Отто Вейнингер (1880-1903 гг.), например, родившийся и живший в Австрии при юном Адольфе Гитлере, а в 23-и года покончивший с собой. Одновременно с Ницше он создал в Европе культ сверхчеловека. Ненавидел братьев-евреев и жутко презирал их за их "женскую" (безнравственную и бездуховную) сущность, о чём и написал талантливо, ярко и убедительно в своей замечательной книге "Пол и характер", что стала впоследствии культовой для многих поколений европейцев.

Книга представляет собой глобальное исследование "мужского" и "женского" начала. По мнению Вейнингера, первому присущи высокий уровень развития сознания, созидание, творчество и аскеза. Второе, наоборот, выступает носителем примитивной модели сознания, творческой без-плодности и вульгарной чувственности. Носителями "женского" начала, по мнению автора, являются, помимо самих женщин, также и мужчины - евреи и негры.

Так вот, в главе "О еврействе" Вейнингер пишет:

"В Ветхом Завете отсутствует вера в бессмертие. У кого нет души, тот не может чувствовать потребности в бессмертии..." /"Пол и характер", стр.386)/.

Этим, собственно, и отличается иудаизм ото всех остальных мiровых религий - отсутствием веры и жажды без-смертия. Этот дольний мiр для них божество. Ему они и служат ревностно и самозабвенно....

---------------------------------------------------------

А для этого - чтобы в ПРАЗДНИК земную жизнь превратить - надо поменьше работать, а лучше - не работать совсем; давать волю инстинктам, соблазнам и похоти на всю катушку. Одним словом, надо захватить мiр, подчинить его себе и своей воле, а других заставить работать в поте лица, кто на тот свет очумело стремится, для кого ГОРНИЙ мiр - главная и единственная цель земной жизни, желанная НАГРАДА и ПРИЗ.

Для захвата же и полного контроля над мiром нужны религиозные и светские лидеры-вожди перво-наперво - левиты и раввины, - железная палочная дисциплина нужна, централизация и сплочённость. И всенепременно необходимо ЗОЛОТО, или ДЕНЬГИ как универсальный эквивалент торговли и обмена товаров, которые обеспечат ВЛАСТЬ. Поэтому ЗОЛОТО и ДЕНЬГИ для евреев - главное божество, которому все они фанатично и ревностно поклоняются, которые старательно копят и берегут, а часто и отнимают силой. Где скапливаются большие богатства и деньги гоев со временем - туда они всем скопом и направляются по указке вождей, и выгребают всё под чистую, оставляя после себя пустоту ("там, где мы прошли, остались одни кладбища", - Л.Д.Троцкий). Евреи поэтому - вечные странники и скитальцы, "нация без языка и территории, но со своими незыблемыми законами" - так именно определил когда-то Соломон Лурье своих соплеменников-единоверцев... А еще профессор Лурье совершенно точно и мудро подметил, что "внутренний облик" - это то, что отличает всех евреев от всех не-евреев во все времена, независимо от цвета кожи, окраса волос и происхождения!!! (Цитаты взяты из книги С.Лурье "Антисемитизм в древнем мире", Петроград 1922 год)... {1}

Не удивительно, в свете всего вышеизложенного, что евреи поражали и поражают мiр своей фантастической сплочённостью и кагальной организацией, взаимопомощью и взаимовыручкой; как и потрясающей социальной мобильностью и друг на друга чутьём - качествами, понимай, которым у них не грех и поучиться. Но более всего евреев от не-евреев отличает ВЕРА - ТАЛМУДИЧЕСКИЙ ИУДАИЗМ, полная противоположность ДРЕВНЕМУ СВЯТОРУССКОМУ ВЕДИЗМУ с его культом НЕБА и ВЕЧНОЙ ЖИЗНИ, с его аскетизмом и все-человечностью, стремлением к Правде и Справедливости, с его же духоподъёмной идеей превращения Героев в Богов - Иерархов Светлых Сил, проводников ЗАМЫСЛОВ и ВОЛИ ВСЕВЫШНЕГО.

Что бросается прежде всего в глаза даже и при поверхностном взгляде на правоверных иудеев? - это что у них нет монахов-отшельников. И нет, и не было никогда, и не будет, по-видимому! У всех религий и верований есть, а у них нет. Странно, да!!! И вытекает этот без-спорный отличительный факт из особого мiровоззрения, опять-таки, этого племени, про которое говорилось выше.

Ведь кто такой есть монах, или инок по сути своей? Это глубоко-верующий человек, который страстно хочет жить иначе, чем все, потому что абсолютно и стопроцентно уверен, в отличие от других, в существовании ГОРНЕГО ВЫСШЕГО МIРА, куда он стремится попасть всеми силами и правдами, но куда не каждого ещё и возьмут. Уж это-то, надеюсь, понятно современному грамотному россиянину, что ЗАГРОБНУЮ ВЕЧНУЮ ЖИЗНЬ ещё заслужить надобно: не всякому она по силам и по плечу, и потому не всякому станет в радость. Самоубийцы, например, и от земной-то жизни капризно отказываются и возвращают Богу "проездной билет". Ну и зачем им, следовательно, ЖИЗНЬ ВЕЧНАЯ, что станет мукой?!!!

Ну а чем и как заслужить БЛАЖЕННУЮ ВЕЧНОСТЬ? - законный вопрос возникает. Ответ очевиден, как кажется: безгрешною, самоотверженною жизнью на Земле, жизнью по ПРАВДЕ и СОВЕСТИ. А ещё: святыми земными делами и подвигами, чистотой помыслов и поступков, поднятием эволюционного потенциала на максимально-возможную высоту, развитием интеллекта. Как и могучим стремлением жить и творить дальше, чтобы продолжать реализовывать те планы и те дела, на которые земного времени не хватило! Но главное - ДУШУ свою в чистоте содержать, не пачкать её СЛАБОСТЬЮ, ПОХОТЬЮ и КОРЫСТЬЮ.

Но сохранить в чистоте ДУШУ очень и очень сложно простому смертному: жизнь человеческая коварна, тяжела и противоречива, полна соблазнов и искушений, плюс ко всему, иллюзий, предательств и страстей, жестокости, подлости и крови. Поэтому-то те, у кого не хватает сил выдерживать ежедневные социальные и морально-нравственные искушения, конфликты и напряжения бытовые, удары судьбы, войны, раздоры и революции, ломаются и убегают от мiра - прячутся в молитву за стены монастырей, в постриг, в схимну, в затвор. С одной-единственной целью, повторю, - СОХРАНИТЬ В ЧИСТОТЕ БОЖЬЮ ДУШУ, сберечь её, голубку без-ценную, для Господа, для Страшного Суда! Только-то и всего!!! И такое поведение характерно для всех религиозных концессий - для христиан, мусульман, буддистов, индуистов и пантеистов. Но только не для иудеев, у которых институт монашества отсутствует как таковой. Потому, скажу ещё раз, что у иудеев нет ДУШИ, и сохранять и оберегать им нечего. Для них эта земная короткая жизнь - сама по себе желанна, празднична и хороша, самоценна, единственна и неповторима...

На эти характерные отличительные свойства и качества еврейской нации - КУЛЬТ ДЕНЕГ, СИЛЫ и ВЛАСТИ, БЕЗДУХОВНОСТЬ, ПОСРЕДНИЧЕСТВО, БЕЗЪЯЗЫКОСТЬ и БЕЗЗЕМЕЛЬНОСТЬ - указывали и писали многие авторы. Я думаю, вряд ли кто станет спорить с мнением Карла Маркса (Мордухая Макса Леви в девичестве), авторитетного и раскрученного иудея, лучше которого своих соплеменников не знал, вероятно, никто.

Так вот, в своей работе "К еврейскому вопросу" (1843 год) этот самозваный философ, экономист и социальный теоретик промышленного пролетариата 19-го столетия со знанием дела утверждал, что основным препятствием к общественной эмансипации и ассимиляции еврейства является его экономическая роль в обществе, паразитическая по преимуществу, традиционно ассоциирующаяся в сознании окружающего населения со всевластием денег и торгашеством ("Деньги - это ревнивый бог Израиля, перед лицом которого не должно быть никакого другого бога"), что "химерическая национальность еврея есть национальность купца, вообще денежного человека". Поэтому-то, заключал К.Маркс, "эмансипация евреев... есть эмансипация человечества от еврейства (сиречь: от губительного и тлетворного духа делячества, торгашества и наживы, который они с неизбежностью везде насаждают - А.С.)".

---------------------------------------------------------

(*) Историческое замечание. Справедливости ради надо сказать, что эту "антисемитскую" статью Маркс написал очень молодым (в 25 лет), сразу после женитьбы на Женни фон Вестфален, аккурат во время их "медового месяца". И нельзя исключать, что в тот момент он искренне хотел "выскочить из еврейства", "порвать с ним связь" и приобщиться к кругу "фон Вестфаленов" (т.е. свободно-мыслящих немцев). Однако вскоре он убедился, как представляется, что это невозможно в принципе (как по причинам, лежащим в еврействе, так и по причинам, лежащим в немцах), и в дальнейшем отказался от этого предательского пути, став последовательным проводником интересов еврейства...

---------------------------------------------------------

А вот ещё мнения известных и авторитетных евреев о самих себе.

Марк Эли Раваж: "Вы ещё не знаете глубины нашей вины. Мы врываемся везде, мы везде поднимаем драку, и мы везде убегаем с добычей. Мы всё извращаем. Мы взяли ваш естественный мир, ваши идеи, ваше предназначение и всё это перемешали и извратили. Мы были в начале не только Первой мировой войны, но и всех ваших войн; не только Русской, но и всех ваших революций в истории. Мы принесли несогласие, раздоры, смятение и депрессию во все ваши личные и общественные дела. И мы до сих пор только этим и занимаемся. И кто скажет, сколько ещё мы будем этим заниматься?"

Морис Самуель, известный американский писатель начала ХХ века, близкий сподвижник Хаима Вейцмана, писал в своей вышедшей в 1924 году книге "Вы - гои": "Мы, евреи, - разрушители, мы всегда будем ломать и уничтожать всё, что построили другие".

Бен Фроммер, американский сионист: "Неоспорим тот факт, что евреи, если рассматривать их как коллектив, - больные люди и невротики. Евреи, которые чувствуют себя оскорблёнными такими высказываниями и яростно отрицают эту истину, - злейшие враги своей собственной расы, так как в результате они ищут ложные решения еврейского вопроса".

А вот слова еврейского пророка Иеремии, сказанные о соплеменниках: "Они умны на зло, а добра они делать не умеют".

Был полностью согласен с ним и иудей Спиноза: "Евреи несут антисемитизм или юдофобию с собой"...

Из Европы в Россию, между прочим, пришёл и легендарный образ Агасфера - этого "Вечного жида", без-смертного грешника и проклятого Богом и людьми скитальца во времени и пространстве...

Схожие мысли о еврействе как могучей антихристианской разрушительной силе высказывали и русские мыслители: Достоевский, Самарин, Меньшиков.

Цитировать известный отрывок из "Дневника писателя" Ф.М.Достоевского, где он пророчит запальчиво, что "евреи погубят Россию", мы не станем. Фёдор Михайлович тут явно ошибся, переборщил с прогнозами по непонятной причине, что в целом ему не свойственно: он был человек глубокий, прозорливый и здравомыслящий. Никого они не погубили и не погубят в будущем: кишка тонка Россию-матушку погубить - Подножие ПРЕСТОЛА ГОСПОДНЯ. И евреям это сделать слабо, и всем остальным племенам, народам и народностям планеты. Уж сколько их, губителей-ниспровергателей, было на нашей Русской Земле, вспомните!!! И где они все сейчас? - найдите и укажите пальцем!!! Ну-у-у!!!... Мы же живём и здравствуем, и вечно жить и здравствовать будем! - если поможет Господь, если ВРАЗУМИТ, УКРЕПИТ и НАДЕЛИТ нас всех, насельников Святой Руси, СВОЕЙ НЕДЮЖИННОЙ СИЛОЙ, ВЕРОЙ и ВОЛЕЙ. Ведь БОГ ПОРУГАЕМ НЕ БЫВАЕТ!!!

А вот Самарина и Меньшикова мы процитируем - и с удовольствием...

Так, Ю.Ф.Самарин в письме баронессе Раден писал про евреев следующее:

"В ПОЛИТИКЕ - ЭТО ПРЕКЛОНЕНИЕ ПЕРЕД УСПЕХОМ И КУЛЬТ ЗОЛОТОГО ТЕЛЬЦА, В ФИЛОСОФИИ - ЭТО МАТЕРИЯ И ЕЁ ГЛАВЕНСТВО НАД ИДЕЕЙ, В СОЦИАЛЬНОЙ СФЕРЕ - ЭТО ПЕРЕДЕЛКА ВСЕХ ИСТОРИЧЕСКИ СЛОЖИВШИХСЯ ИНСТИТУТОВ... В СФЕРЕ СЕМЬИ - СВОБОДНАЯ ВОЛЯ ЛИЧНОСТИ КАК ЕДИНСТВЕННАЯ БАЗА ВСЕХ ОТНОШЕНИЙ; В ОБЛАСТИ ОБРАЗОВАНИЯ - ЭТО ПРЕИМУЩЕСТВЕННОЕ РАЗВИТИЕ ЕСТЕСТВЕННЫХ ИНСТИНКТОВ И ПОДЧИНЕНИЕ ИХ РУКОВОДСТВУ..."

А вот что сообщал читателям наш выдающийся историк и публицист Михаил Осипович Меньшиков о пагубном еврейском влиянии на Россию и русский народ:

"При всевозможных условиях еврей - ростовщик, фальсификатор, эксплуататор, нечестный фактор, сводник, совратитель и подстрекатель, человеческое существо низшего, аморального типа... Так называемые гонения на евреев были вызваны не чем иным, как нестерпимым засильем еврейским и их хищничеством".

Или такая ещё мысль Меньшикова: "Еврей опасен для арийца не только тем, что в качестве паразита присасывается к жизненным источникам и вытягивает его соки. Правда, одно уже это угрожает худосочием и истощением, но ещё тягостнее то, что, входя в арийское общество, еврей несёт с собой низшую человечность, не вполне человеческую душу. Всё то высокое, чем гордится христианская цивилизация, - гениальность, героизм, религиозное вдохновение, честь и совесть - всё это портится примесью низших еврейских качеств, как если к дорогому вину подлить дешёвого. Евреи фальсифицируют не только товары и продукты, они фальсифицируют самое общество христианское, постепенно заменяя его поддельным. Гениальность подменяется шарлатанством, героизм - идеями всепрощения и равноправия, религиозный восторг - скептической усмешкой, честь и совесть - толкованиями свободы, которая будто бы разрешает всё. Захватив вследствие преступной слабости христианских правительств нервные центры общества - печать, кафедру, судейскую трибуну, сцену, - евреи ведут широчайшую пропаганду своей пониженной человечности и погружают арийское общество в опасный гипноз... Вопреки решительно всем народам на земле, которые все имеют черту осёдлости - государственную и этнографическую границу, - евреи одни не хотят признавать черту осёдлости. Они одни хотят безвозбранно кочевать по земному шару, не имея определённой территории. Они одни, признавая себя строжайшей из национальностей, притязают на право жить среди других племён и захватывать их жизненные средства и пространства" /М.О.Меньшиков "Письма к русской нации", стр. 116 и 132-133/...

Евреи именно так и живут, как про них говорят и пишут. Они - сугубые прагматики и материалисты, дельцы и посредники всегда и везде, сводники, плагиаторы и решалы, разрушители крепких национальных структур, осквернители чужеродных святынь и устоев, хулители и ниспровергатели всего достойного и великого, приватизаторы ловкие и хитрющие. Даже в науке, искусстве и культуре они такие, даже и там. Г.Гейне, К.Маркс, З.Фрейд и А.Эйнштейн, Ч.Чаплин и П.Пикассо, К.Малевич и М.Шагал, Б.Пастернак и А.Солженицын, Л.Ландау и А.Колмогоров - это в первую очередь и главным образом ПАКОСТНИКИ, ХУЛИТЕЛИ и РАЗРУШИТЕЛИ, ДЕЛЬЦЫ от псевдо-науки и псевдо-культуры, без-совестные ПЛАГИАТОРЫ и ПРОВОКАТОРЫ, ЛЖЕЦЫ, каких поискать, МАСОНЫ самых высоких уровней, посвящений и степеней, или ЖИДОМАСОНЫ, послушные воины КНЯЗЯ МIРА СЕГО. Это - огромные мыльные пузыри, если хотите, если говорить прямо и начистоту, накаченные несметными еврейскими капиталами и пропагандой, которые лопаются и превращаются в брызги, в ничто при первом же к ним внимательном и вдумчивом "прикосновении".

Цель подобной бешенной раскрутки и баснословных капиталовложений понятна и очевидна каждому думающему человеку - показать "мощь", "красоту" и "величие" "богоподобной" еврейской нации мiру, авторитет, даровитость и первенство её во всём, недосягаемое для всех остальных народов и племён планеты интеллектуальное лидерство. А значит - и полное и безоговорочное моральное и юридическое право евреев ДОЛЬНИМ мiром владеть, царствовать на Мидгард-земле - и наслаждаться, пока другие будут землю пахать, сажать, поливать и сеять, урожай убирать, в дерьме денно и нощно возиться. И этим каторжным каждодневным трудом жизнь безбедную и комфортную своим господам обеспечивать, приверженцам и почитателям Талмуда и Торы.

Великую ЦЕЛЬ сию первым озвучил ещё пророк Моисей и передал по наследству Иисусу Навину, и дальше по цепочке, которую легко проследить по Библии. И она, Моисеева ЦЕЛЬ, согласитесь, стоит того, чтобы за неё платить еврейским банкирам-толстосумам: она будет любые средства оправдывать и золотовалютные вливания!!!

А вот и цитата из Торы, подтверждающая эту авторскую мысль:

"2. Ибо вот, МРАК ПОКРОЕТ ЗЕМЛЮ и МГЛА - НАРОДЫ, А НАД ТОБОЙ ВОССИЯЕТ СВЕТ БОГА, и слава его.

3. И БУДУТ ХОДИТЬ НАРОДЫ ПРИ СВЕТЕ ТВОЁМ и ЦАРИ - ПРИ БЛЕСКЕ СИЯНИЯ ТВОЕГО...

......................................................................................................

5. Тогда увидишь ты, и воссияешь, и растеряешься от радости, и преисполнится сердце благодарностью, - ибо СТАНЕТ ТВОИМ ВСЁ ИЗОБИЛИЕ СТРАН ЗАПАДА, БОГАТСТВО НАРОДОВ ПЕРЕЙДЁТ К ТЕБЕ...

......................................................................................................

16. И будешь ты пить молоко, БРАТЬ ВСЁ ЛУЧШЕЕ У НАРОДОВ, из грудей царских пить молоко, и узнаешь, что я - Бог, Спаситель и Избавитель твой, Владыка Яакова..."

/Пятикнижие и гафтарот. Книга "Дварим", Йешаягу LX, 2-5, 9-16, 1286-1288 с./

Как хорошо видно из этого священного текста, СВЕТ Бога Яхве (Иеговы) является ТЬМОЙ и МРАКОМ для ВСЕХ ОСТАЛЬНЫХ НАРОДОВ планеты Мидгард-земля, кроме самих ИУДЕЕВ!!!... Поэтому-то: СВЕТ - СВЕТУ РОЗНЬ!!! И что хорошо ИУДЕЯМ, для остальных землян - смертельные муки и слёзы, рабство и унижение...

И подобных обещаний и откровений в Ветхом Завете, Священном Писании иудеев, полным-полно, хоть пруд ими пруди. Он, Завет, ими плотно напичкан и нашпигован. Поэтому-то это самая человеконенавистническая и расистская книга из всех, на скромный авторский взгляд, самая зловредная... И, тем не менее, её почему-то яростно и оголтело пропагандируют и раскручивают через мiровые СМИ, продают миллионными тиражами во всех уголках планеты, делают рекламу и гешефт; на ней в обязательном порядке клянутся все западные президенты, в том числе - и американские!

Не верите автору по поводу расизма Торы?! Хотите ещё подтверждений на этот счёт?! Пожалуйста, сколько угодно!

В Библии читаем:

"И предали заклятию всё, что в городе, и мужей, и жён, и молодых, и старых, и волов, и овец, и ослов, [всё] истребили мечом".

(Кн. Иисуса Навина, VI, 20)

"Истребите все места, где народы, которыми вы овладеете, служили богам своим, на высоких горах, и на холмах, и под всяким ветвистым деревом; и разрушьте жертвенники их, и сокрушите столбы их, и сожгите огнём рощу их, и разбейте истуканов богов их, и истребите имя их от места того".

(Второзаконие: 12; 2-3)

---------------------------------------------------------

(*) Как это похоже на то, как принималось у нас на Руси христианство, не правда ли?! Вот и скажите, кто его тогда насаждал - русские или же евреи, прилепившиеся к князю Владимиру?!!!

---------------------------------------------------------

О деяниях царя Давида:

"А народ, живший в нём, он вывел, и положил их под пилы, под железные молотилки, под железные топоры, и бросил их в обжигательные печи. Так он поступил со всеми городами Аммонитскими".

(2-я книга Царств, XII, 31)

А какой другой народ планеты Мидгард-земля, подумайте и скажите, из поколения в поколение воспитывался и воспитывается до сих пор на таких, к примеру, заветах:

"...Введёт тебя Господь, бог твой, в ту землю, которую Он клялся отцам твоим, Аврааму, Исааку и Иакову, дать тебе с большими и хорошими городами, которых ты не строил. И с домами, наполненными всяким добром, которых ты не наполнял, и с колодезями, высеченными из камня, которых ты не высекал, и с виноградниками и маслинами, которых ты не садил..."

(Второзаконие, VI, 6-11)

"Тогда сыновья иноземцев будут строить стены твои, и цари их - служить тебе; ибо во гневе Моём Я поражал тебя, но в благоволении Моему буду милостив к тебе.

И будут всегда отверсты врага твои, не будут затворяться ни днём, ни ночью, чтобы приносимо было к тебе достояние народов и приводимы были цари их.

Ибо народ и царства, которые не захотят служить тебе, погибнут, и такие народы совершенно истребятся".

(Исаия, 60, 10-12)

"И придут иноземцы, и будут пасти стада ваши; и сыновья чужестранцев будут вашими земледельцами и вашими виноградарями".

(Исаия, 61, 5)

"И будут цари питателями твоими, и царицы их кормилицами твоими; лицом до земли будут кланяться тебе и лизать прах ног твоих..."

(Исаия, 49, 23)

И, наконец, у кого можно встретить подобные чувства и мысли:

"О прочих же народах, происшедших от Адама, Ты сказал, что они ничто, но подобны слюне, и всё множество их Ты уподобил каплям, каплющим из сосуда".

(III кн. Ездры, 6, 56)

"Если для нас создан век сей, то почему не получаем мы наследия с веком? И доколе это?"

(III кн. Ездры, 6, 59) ------ {2}

А вот что думали (и думают до сих пор) про свою избранность и земные задачи эмансипированные европейские евреи в прошлом веке, мысли и настроения которых мало отличались от буквы и духа Талмуда и Торы. Известный еврейский национальный деятель Яков Клацкин в книге "Проблема современного еврейства", что вышла в свет в Германии в конце 1920-х годов, до Гитлера, без тени сомнения и печали напутствовал своих соплеменников-иудеев, что решительное обособление от остальных народов мiра является, помимо власти, главной стратегической целью всего еврейства. Именно и только так!!! Методом же или тактикой для достижения данной цели, по Клацкину, должно стать укрепление "духовного гетто, переносных стен еврейского государства", "шатров Израиля". Это надо понимать как воспитание в подрастающем поколении на религиозной основе и традиций психологии чуждости, неслияния с другими народами.

"Наши мудрецы говорили: "Для других народов мира изгнание не есть рассеяние (галут). Но для Израиля, который не ест их хлеб и не пьёт их вино, изгнание воистину становится галутом"".

"Прочная стена, созданная нами, отделяла нас от народа страны, а за стеной жило еврейское государство в миниатюре". Так, по его мнению, всё и должно оставаться.

"Повсюду мы среди коренных наций чужаки и хотим несгибаемо держаться нашей отчуждённости".

"Можем ли мы называть страны нашего рассеяния отечеством, мечтая и стремясь к освобождению от изгнания? Что за удивительное, удивительно возлюбленное отечество, которое мы называем Галут (рассеяние) и из которого мы стремимся вырваться!"

"Это "страна чужих", "насильственное отечество"".

"Мы всегда должны повторять: "Непреодолимая пропасть зияет между вами и нами, нам чужд ваш дух, ваши мифы и сказания, ваше национальное наследство, ваши обычаи и привычки, ваши национальные и религиозные святыни". "Нам чужды дни вашей национальной памяти, радости и горести вашей национальной жизни, история ваших побед и поражений, ваши гимны и боевые песни, ваши национальные устремления и надежды. Ваши национальные границы не разделяют наш народ, и ваши пограничные споры не наши. Поверх них распространяется наше единство вопреки всем связям и разделениям вашего патриотизма".

"Евреи, геройски павшие, сражаясь в войсках окружающего их народа, деятели культуры - всё это, - заявляет автор, - предатели еврейского национального дела, растратившие впустую свои таланты и жизни".

Он ставит в пример предков:

"Талмудическая политика наших отцов не знала иного патриотизма, кроме еврейского. Они огорчались победами своего народа-хозяина, если они приносили несчастье народам другой страны. Их симпатии народам и странам были подчинены исключительно интересам еврейства. Они часто принадлежали не их стране проживания, а стране проживания их соплеменников, если положение евреев в этой стране было лучше".

Это даже не проповедь пассивного отстранения, а призыв к битве. Прежде всего, против христианства:

"Где раздаётся сейчас голос еврейства против величайшей лжи истории? Осмеливается ли еврейство бросить человечеству клич: Раздавите гадину!"

Он призывает:

"Потребовать от своего угнетателя признания внутреннего бессилия, короче, духовной капитуляции перед иудаизмом".

Но и всю жизнь он воспринимает как войну:

"Наше галутное существование в некотором смысле есть состояние перманентной войны".

"Это состояние неослабевающей битвы с окружающим нас чуждым миром, который стремится нас поглотить".

/Все цитаты взяты из работы И.Р. Шафаревича "3000-летняя загадка"/...

И чего удивляться после всего вышеизложенного, что, захватив после Октября Семнадцатого власть над нашей страной, евреи внесли в нашу русскую жизнь вообще и в культуру в частности ДУХ СТЯЖАТЕЛЬСТВА И НАЖИВЫ. Как и ДЕЛЯЧЕСТВО и ПРОТЕКЦИОНИЗМ, КУЛЬТ ЗОЛОТОГО ТЕЛЬЦА, ВЫСОКОГО СОЦИАЛЬНОГО ПОЛОЖЕНИЯ и СЛАВЫ, сугубый ИНТЕРНАЦИОНАЛИЗМ и КОСМОПОЛИТИЗМ, атеистическое БЕЗВЕРИЕ, - чего раньше у нас никогда не было, мы не страдали этим.

Русские деятели культуры, как правило, стыдились брать деньги за свои творения. Все они жили по негласному принципу, который первым громко озвучил и завещал России великий Михаил Юрьевич Лермонтов:

"ДАРОМ ПОЛУЧИЛ - ДАРОМ ОТДАЙ!"... "ПЕСНЯ, ЧТО ЛЬЁТСЯ ИЗ УСТ, И ЕСТЬ ТА НАГРАДА, КОТОРАЯ ВОЗНАГРАЖДАЕТ!"... "ДУШУ ДОЛЖНО В ЧИСТОТЕ ДЕРЖАТЬ, ЧТОБЫ НЕ ЧУРАЛАСЬ ТВОИМИ УСТАМИ ГОВОРИТЬ ИСТИНА..."

И все они, русские гении и провидцы, кудесники-мастера СЛОВА, были глубоко-верующими людьми, согласные с Ф.И.Тютчевым, что

"Всё зримое опять накроют воды,

И Божий Лик изобразится в них!"

А ещё они были сугубыми патриотами своей страны, России, ориентировавшими свою земную быстротечную жизнь на поучение Святых Отцов о том, что

"Можно не стремиться в Отечество Небесное, но тогда смерть духовная неизбежна; можно не делать ничего для своего Отечества земного, но тогда зачем нужен такой гражданин Отечеству Небесному?!..."

И чего удивляться, что при таком отношении к жизни и творчеству большинство русских деятелей-творцов были нищими и голодными: им было совестно брать за работу плату, за Божий Дар, что являлся наградой. Дворяне жили за счёт крестьян, разночинцы перебивались водою и хлебом. Ну а подневольным русским мужикам в романовскую эпоху было не до литературы и искусства...

Всё переиначила и перекроила, поставила с ног на голову Советская эпоха Русской Истории, когда пришедшие к власти евреи взялись за дело и стали править бал, насаждать свои правила и порядки, и законы финансовые, спекулятивные. Забравшись с ногами в Величественный Храм Русской науки и культуры, став нём единственными хозяевами, они потребовали себе немалое вознаграждение от иудеев-большевиков - потому что они не привыкли работать даром. И правительство Ленина, а потом и Сталина обеспечивало им, глашатаям, идеологам и пропагандистам новой власти и коммунизма, комфортную и безбедную жизнь. Да такую райскую и без-печную, какой и сами Ленин со Сталиным не имели.

Советские писатели и поэты первого, революционного, призыва, музыканты, ваятели и художники заняли шикарные барские квартиры в Питере и Москве по 5 и более комнат каждая, полностью обставленные и меблированные прежними хозяевами, а затем и барские загородные усадьбы с гектарами земли и прислугой. Для них были учреждены декретами Совнаркома творческие Союзы музыкантов, писателей и художников, где их члены-евреи получали огромные ежемесячные стипендии и право не работать, дурака валять, лукаво называя всё это поиском вдохновения, или, наоборот, творческим застоем, кризисом. Для них же были открыты и многочисленные дома творчества, пансионаты и санатории по всей стране, где они годами болтались от скуки, поправляли здоровье за государственный счёт, без-пробудно пьянствовали и развратничали там с прислугою и поклонницами. За это они и славили Власть - "гуманную, справедливую и народную", воистину "коммунистическую"...

Автор очерка не видел их жизни, не застал в силу юного возраста - только слышал от стариков-литераторов. Но зато я хорошо помню, воочию наблюдал, как жила еврейская творческая интеллигенция в последние советские годы: все эти евтушенки, вознесенские, рождественские, ахмадулины и окуджавы. Какие они имели шикарные квартиры в самом центре Москвы, а то и по нескольку сразу, но жили постоянно за городом на природе - на дачах в писательском Переделкино. Как не вылезали товарищи из дорогих ресторанов и кабаков, где у них были у всех личные именные столики, свободные в любое время. Как за границу они регулярно мотались в творческие командировки якобы, а в действительности - потусоваться, языком почесать и на мiр задарма поглазеть, ну и шмоток поднакупить заграничных, чтобы их в Союзе продать втридорога. Как имели все они кучу жён и детей, а любовниц и любовников столько, что и счёт им забыли. Как годами сибаритствовали и дурака валяли, богемные свистуны, наслаждались жизнью чисто по-иудейски - и при этом при всём умудрялись регулярно издавать толстые сборники стихов: издатели за ними как бездомные собаки бегали - такими-то богоподобными, даровитыми и плодовитыми.

Казалось бы, при такой их разгульной и праздной жизни когда они только успевали заниматься творчеством, стихи и поэмы как блины выпекать, а попутно писать сценарии, критику, прозу? Ведь разгул и творчество несовместимы друг с другом - кто про это не знает! Ребёнок разве что!

Повзрослев и поумнев, жизненного опыта поднабравшись, знаний столичных, богемных, и сплетен, я наконец догадался, или предположил, как это всё у них МОГЛО получаться так ловко и быстро - и сибаритствовать, и "творить", - и сильно удивился догадке своей, основанной на информации подковёрной. Я узнал к 30-ти годам, что все вышеперечисленные деятели, оказывается, долгие годы работали в молодёжном журнале "Юность". Еврей-Дементьев был главным редактором до перестройки, верти-хвост-Евтушенко заведовал там отделом поэзии, Вознесенский, Рождественский, Ахмадулина и Окуджава были в нём членами редколлегии; понимай: вершили все издательские дела и были в курсе всех новинок и поступлений. Ибо со всех концов советской страны к ним ежедневно присылались на суд сотни стихов, повестей, сценариев и рассказав от молодых провинциальных прозаиков и поэтов, наивно, легкомысленно и чистосердечно вверявших им, столичным мэтрам, свою литературную судьбу, и как манны небесной ждавших от них положительного ответа, что стал бы переломным моментом в жизни каждого, толчком "наверх", путёвкой в Большую литературу. Вот они все и слали в Москву свои рукописи пачками - не жалели, не думали о плохом. Успевай только перелопачивать такое добро, фильтровать - и лучшее рассовывать потом по пазухам и карманам. Кто увидит и кто накажет? Кто вообще узнает про то? Молодые авторы получат письмо из Москвы в лучшем случае, что, дескать, стихи или рассказы ваши слабые и нам не подходят, утрутся соплями и забросят литературу - горькую пить начнут. А всё, что они прислали на суд мэтрам - будет после этого без-хозное и дармовое. Ну разве ж не так?!

Естественно, что это не обвинение никакое, избави Бог! У автора нет доказательств и быть не может: такие вещи, понятно, под протокол не делаются!... Поэтому это только лишь робкие предположения и догадки с моей стороны, что именно так всё оно и могло бы быть при той советской системе с её жёсткой централизацией и культом Москвы. Хотя бы чисто теоретически!... А иначе, откуда ежегодные сборники и собрания сочинений брались? - ответьте мне, - и творческая плодовитость столичных мафиозных авторов, сравнимая с плодовитостью свиней? Ведь существует же в русском языке такое слово, как плагиат, не на пустом же месте оно возникло: была значит для него, слова, почва. Бедного Шолохова, например, с момента выхода в свет первого тома его гениального "Тихого Дона" в нём бездоказательно обвиняли, заставляли оправдываться и доказывать авторство своё, свой литературный талант! Именно обвиняли, а не намекали, не предполагали худшего. И продолжают позорить и обвинять до сих пор. Нам же, русским читателям, даже и предположить нельзя, чуть-чуть усомниться в нечистоплотности еврейских авторов-графоманов!

А ведь, между прочим, это их соплеменник и единоверец Михаил Жванецкий: я плодовитых руководителей "Юности" имею в виду, - написал однажды в миниатюре про существующие порядки в стране, что "кто чего охраняет - тот то и имеет! Аптеку охраняешь - вату имеешь, змей охраняешь - яд имеешь, ничего не охраняешь - ничего не имеешь". Это, дескать, закон жизни такой - делячески-рваческий.

Михаил Михайлович, понятное дело, русскую нацию держал на прицеле, когда такое писал, а не свою еврейскую, "богоподобную". Ибо братишки-евреи не подвластны критике и суду: они вроде как все святые, все с крыльями.

Но вот что, в пику Жванецкому как бы, писал про своих соплеменников-иудеев честный советский еврей и поэт Борис Абрамович Слуцкий:

"Евреи хлеба не сеют,

евреи в лавках торгуют,

евреи раньше лысеют,

евреи больше воруют".

А наши столичные деятели из журнала "Юность", говоря языком Жванецкого, охраняли КУЛЬТУРУ - слепок с народной души, или же ЗОЛОТУЮ ПЫЛЬЦУ. И грех было им, пусть даже и чисто гипотетически, чего-то из присланного не урвать и не отщипнуть для себя, согласитесь, граждане? Особенно, если это ДОБРО валяется под ногами.

Хотя, повторю, что это только лишь голые предположения и догадки авторские, которым, ясное дело, - грош цена, которые не наказуемы, я надеюсь, как те же сплетни стариков и старух на лавочках у подъездов. Но у которых, однако, веские основания есть, опытные примеры из жизни...

---------------------------------------------------------

(*) Евреи вообще не допускают и мысли, что они когда-нибудь и в чём-нибудь могут быть неправы. Еврейская жестоковыйность и препирательство поистине уникальны и не имеют прецедентов в Истории. Вот что по этому вопросу пишет И.М.Бикерман в своей статье-очерке "Россия и русское еврейство" (сборник I, "Россия и евреи", Берлин, 1924 год):

"Еврей на всё отвечает привычным жестом и привычными словами: известное дело - мы во всём виноваты. Где бы ни стряслась беда, будут искать и найдут еврея. Девять десятых того, что пишется в еврейских повременных изданиях по поводу евреев и России, составляет только пересказ этой стереотипной фразы. Так как всегда и везде мы, евреи, конечно виноваты быть не можем, то еврей делает отсюда весьма лестный для нас и, на первый взгляд, весьма удобный вывод, что мы всегда и во всём правы. Нет, хуже: он просто отказывается подвергнуть собственному суду своё поведение, отдать самому себе отчёт в том, что он делает и чего не делает, но, может быть, должен был бы делать. И так как с разных сторон к нам предъявляются претензии, сыплются на нас упрёки и обвинения, то виноваты наши обвинители, виноват мир, виноваты все прочие, только не мы..."

В другом месте того же сборника мы находим ещё и следующую фразу:

"Еврей не признаёт суда истории. Он сам судит историю"...

---------------------------------------------------------

Я открою секрет читателям и скажу, что всегда боготворил Игоря Владимировича Талькова, своего великого ровесника и земляка, который родился в соседнем Щёкинском районе Тульской области почти в одно время со мной: его дата рождения 4 ноября 1956 года. Я же годом и тремя месяцами позже появился на свет в Богородицком районе. Мы росли и набирались сил, таким образом, параллельно и в 30-40 километрах друг от друга, дышали одним тульским воздухом, любовались одной и той же природой и небом над головой, слушали одних птиц и грелись под одним солнцем. Может, поэтому я всегда считал и до сих пор считаю его Божественные и духоподъёмные песни-молитвы вершиной Русского музыкального искусства конца 20-го века: выше ничего нет! Для меня, по крайней мере.

Игорь Тальков (я дальше буду так его называть, без отчества: он трагически погиб в молодом возрасте и не успел состариться; ВЕЛИКИМ РУССКИМ ПОЭТАМ этого делать категорически не дают - рот затыкают быстро!), так вот Игорь прожил короткую и необычайно яркую жизнь, жизнь голодную и холодную. И всего в этой жизни добивался сам, благодаря Великому Дару богоподобные стихи и музыку сочинять, - и ещё при помощи Господа.

Но однажды он всё-таки обратился за помощью к известному столичному еврею-композитору Давиду Тухманову: чтобы тот помог ему пробиться на Большую сцену. Тухманов вроде бы пообещал, но поставил условие: чтобы Игорь работал под его руководством - песни ему якобы аранжировал вместе с другими молодыми хлопцами, которых у него много было. Всё это я слышал от самого Игоря в его интервью Леониду Дербенёву, данному уже перед смертью.

Про Тухманова скажу коротко, что его фамилию первый раз я, молодой студент-первокурсник, услышал в 1976 году, когда вышел в свет его знаменитый диск "По волне моей памяти". Диск, который я до сих пор слушаю и люблю: качественные там песни, которые, плюс ко всему, уносят меня в университетские годы, в ушедшую безвозвратно молодость... Одно меня только смущало всегда - и теперь и раньше: в этом диске не просматривается единого авторского почерка. Создаётся впечатление у меня, что его сочиняли разные лица. И от этого ощущения я не могу отделаться, с ним до сих пор и живу... С 1976 года я стал следить за Тухмановым, понятное дело, слушать выходившие песни. И опять не мог отделаться от странного ощущения, что у композитора нет "лица": все песни его разные... После прослушивания предсмертного интервью Талькова я, наконец, понял - почему. На музыкального дельца-Тухманова постоянно кто-то работал, батрачил. И одного такого помощника я теперь знаю - Игорь Владимирович Тальков. Но были, наверное, и другие.

Туманов, как я понял из тальковского интервью, уже и в советские годы работал эффективным менеджером, как модно теперь говорить: по своим еврейским каналам выбивал деньги в Союзе композиторов СССР, и потом на них набирал молодых парней, которые на него ишачили за скудную плату. Считается, что работали аранжировщиками, то есть раскрашивали мелодии, что придумывал маэстро, разными инструментами. Но так ли это было на самом деле?!... А может полностью песни писали именно ОНИ, не ОН?! А их мафиозный хозяин и благодетель Тухманов только свою подпись и фамилию ставил?! А потом славу под себя грёб руками и ногами - и денежки?!!!

Это всё ДОГАДКИ, опять-таки, ПРЕДПОЛОЖЕНИЯ, на которые меня, тем не менее, упорно все эти годы толкает песня "Чистые пруды". Это - единственная песня, которую покойный Игорь часто пел в своих концертах, которую очень любил и ценил. Больше скажу: эта песня вытекает из всего его творчества, она родная ему, у него подобных песен с десяток. Вам это любой непрофессионал скажет и подтвердит, знакомый с творчеством Талькова. Оттого и такая тяга к ней у Игоря.

А для Тухманова это песня случайная и чужая: похожих песен в его обширном творчестве больше нет. Так это со стороны кажется нам, обывателям. Но фамилия на ней, тем не менее, стоит тухмановская - не тальковская!!! Странно всё это и чудно!!! Очень и очень странно!!! Не стал бы Игорь петь на концертах чужих песен, когда у него своих - пруд пруди! Зачем ГЕНИЮ брать чужое?! Это не свойственно им. И у кого брать? - у Давида Тухманова, бездаря и пустышки! Кто, как композитор и творец, и в подмётки Талькову не годится: их и сравнивать-то совестно и грешно! Всё равно, что сравнивать гору с мышью. Да про Тухманова все уже забыли давным-давно, хотя он и наведывается в Россию раз за разом из родного и любимого Израиля - награды и премии тут получать на сладкое житьё-бытьё в Тель-Авиве. Талькову же Игорю Владимировичу в России обеспечена ЖИЗНЬ СЛАВНАЯ и ВЕЧНАЯ! Как и Пушкину!...

А мафиозный еврей-Тухманов молодому русскому аранжировщику так тогда и не помог, как того пообещал: попользовался по-максимуму талантливейшим провинциалом - и выкинул вон с чистым сердцем. Иди, мол, дружок по добру по здорову: я же тебя не бью; всего, мол, тебе хорошего.

Игорь спокойно и честно Леониду Дербенёву про тот облом рассказал, без матюгов и злости. Ему перестройка горбачёвская помогла, отменившая поднадоевшую всем до чёртиков советскую цензуру и Агитпроп, снявшая тяжеленые оковы с плеч и душ измученных советских людей, что позволило нам всем свободно и широко вздохнуть и во весь рост распрямиться. И наличествующие таланты и способности, наконец, показать, которыми нас Господь не обидел.

Тогда, если помните, на эстраду разом высыпало целое созвездие российских молодых "звёзд", которых одряхлевшая коммунистическая власть как паршивых котят топила и душила. Рядом с гениальным Тальковым обрадованный трудовой народ вдруг увидел и услышал по телевизору блистательных Михаила Муромова и Андрея Державина, Анатолия Днепрова и Александра Розенбаума, Сергея Беликова, Женю Белоусова, Машу Распутину, Александра Серова, Ирину Шведову и других. Чуть позже появился без-подобный "Ласковый май" и талантливый тверской поэт-песенник Михаил Круг. Разве ж можно было такое представить при Брежневе, Андропове и Черненко...

Итак, я, молодой москвич: студент сначала, а потом и научный сотрудник, - видел и отлично помню, как вся эта столичная литературная богема ("еврейской мафией" мы её меж собой называли) с Евтушенко во главе царствовала все последние советские годы, и происходило это почти буквально. Перечисленная пятёрка - Евтушенко, Рождественский, Ахмадулина, Вознесенский и Окуджава - не сходила с теле- и радиорепортажей и передач, с журнальных и газетных страниц, премии и награды как фантики собирала, или пустые бутылки бомжи; уставала даже их собирать и в шкафы под стекло прятать. Не проходило месяца или даже недели, чтобы кого-то из них не славили и не превозносили, не ставили народу в пример. Генсека Брежнева тогда меньше упоминали, руководителя страны, чем эту праздную и мафиозную публику.

Но... напрасными оказались хлопоты их кукловодов с Ю.В.Андроповым во главе - отметим это как факт Истории, или как её насмешку, лучше сказать, над попранием Истины и Здравого Смысла людьми пустыми и недостойными. Русский народ на мякине не проведёшь и на дешёвую туфту не купишь, как ни старайся. Это он с виду Иванушка-дурачок - для конспирации, собственного спокойствия и страховки, ну и для поднятия настроения у собеседников. Но Правду-то от Кривды он отличает быстро и легко, ясно чувствует, кто ему друг, а кто враг; кто душу свою ему, не задумываясь, отдаёт, а кто наоборот - забирает...

Потому-то и не получилось ничего у еврейских критиков и идеологов с раскруткой и возвеличиванием Багрицкого и Пастернака на Святой Руси, Евтушенко, Вознесенского и Окуджавы. По одной простой и понятной причине: все эти крикливые и мафиозные деятели славили всю жизнь лишь самих себя - и Мiровую Революцию. Россия им была не близка и не мила, и не нужна никогда. А они, соответственно, не нужны России...{3}

Для чего всё это написано, - спросите, - такие длинные отступления и исторические экскурсы в работе, изначально посвящённой поэту-Пастернаку вроде бы? Исключительно для того только, - не задумываясь, отвечу, - чтобы произнести теперь крайне-важную и, вероятно, крамольную для многих читателей мысль, которую автор очерка давно уже внутри себя выращивает и лелеет, а именно:

не еврейское это дело - КУЛЬТУРА; в особенности - чужая, аборигенная. И занятие ею евреями-ассимилянтами не приносит пользы коренным народам планеты - одни сплошные убытки только, разврат, падение нравов и бардаки, и одновременное падение культурного и интеллектуального уровня, которые потом столетиями восстанавливаются. Так всегда и везде бывает, когда люди вдруг начинают заниматься не своим делом: пироги вдруг пекут сапожники, а сапоги, соответственно, тачают пирожники; а прирождённые и знатные посредники и торгаши пишут музыку, стихи и картины, снимают фильмы, лезут в науку, культуру, искусство, идеологию.

От подобной подмены и происходит хаос, делячество и скандал один, морально-нравственное, научное и культурное разложение и гниение!... А следом за этим - и распад государства! И как итог - всеобщее горе, крики о помощи, слёзы, стоны, нищета и кровь! Что и случилось с СССР, который рухнул потому только, как это ясно и в полном объёме видится теперь, что ДУШУ народную, Святорусскую, иноверцы-нацмены убили своим агрессивным, наглым и без-пардонным вмешательством! И, одновременно, они вытравили из наших умов и генетическую память о Славном, Великом и Героическом Прошлом русских славян, предварительно народные духовные ориентиры, святыни и скрепы с ног на голову перевернув, изрядно их истоптав, опошлив и изгадив!

Под их разрушительным влиянием мы забыли главный святоотеческий наказ:

"Империя - как живое тело - не мир, а постоянная и неукротимая борьба за жизнь, причём победа даётся сильным, а не слюнявым. Русская империя есть живое царствование русского племени, постоянное одоление нерусских элементов, постоянное и непрерывное подчинение себе национальностей, враждебных нам. Мало победить врага - нужно довести победу до конца, до полного исчезновения опасности, до претворения нерусских элементов в русские. На тех окраинах, где это считается недостижимым, лучше совсем отказаться от враждебных "членов семьи", лучше разграничиться с ними начисто"... /М.О.Меньшиков "Письма к русской нации"/.

Про это, между прочим, и сами иудеи убедительно и верно пишут в лице своих лучших представителей: что не должны евреи заниматься чужой культурой, потому что не будет от этого пользы ни чужой культуре, ни им самим.

Известный израильский философ Шмуэль Бергман, честный, искренний человек, про социально-разлагающую роль своих соплеменников-единоверцев сообщает прямо, без обиняков:

"Наша роль в диаспоре - это роль паразитов. Возьмём тех евреев, которые жили и творили в Германии накануне Первой мировой войны и вскоре после неё. Возможно, что у них была, даже несомненно, была какая-то стимулирующая роль в немецкой культуре. Но если говорить о самовыражении нации, еврейской нации, о её вкладе в мировую культуру, - то общий итог их деятельности, мне кажется, был резко отрицательным. То же самое можно, по-видимому, сказать и о нашей роли в сегодняшней Америке, хотя тут я не специалист. Трудно объяснить всё это человеку, не жившему в ту эпоху. Были журналы такие, как "Тагебух" Шварцшильда, "Вельтбюне" З.Якобсона, со страниц которых евреи регулярно, словно инъекцию, вспрыскивали нигилизм и раздражение в кровь немецкого народа. О да, евреи умели многое подмечать и в силу своей безответственности могли позволить себе высмеивать любые отрицательные стороны немецкой жизни, немецкое офицерство, буржуазию, домашний уклад, могли выставлять напоказ их отталкивающие черты. Всё это началось давно, ещё со времен Гейне. Авенариус (редактор журнала "Кунстворт", сыгравший большую роль в становлении Кафки как писателя) однажды написал: "Евреи являются администраторами немецкой литературы". И это была правда... Более того, если говорить о тогдашних немецких или чешских евреях, то их "роль" внушала им ощущение превосходства, высокомерия по отношению к окружающему народу. Между тем, ощущение это было абсолютно безосновательно, ведь они на самом деле существовали-то благодаря физической и духовной деятельности этого народа. Любопытно, что в Германии в то время развивалась и чисто немецкая литература, которую евреи вообще не читали: эта литература рассказывала о жизни крестьян, которая евреев совершенно не интересовала. Таким образом, существовали как бы две немецкие литературы: та, которая интересовала евреев, и та, которую они игнорировали. И то, что при этом евреи владели многими крупными газетами и издательствами и в определённой степени контролировали таким образом развитие немецкой литературы, было нездоровым и опасным явлением".

Бергман приходит к печальному для себя и своей нации выводу:

"...в общем, вклад евреев имел нигилистическое влияние (как мне кажется, и в сегодняшней американской литературе) и в нём было что-то неуловимо паразитическое".

"И, действительно, - дополняет Бергмана Шафаревич, - это начинается ещё с Гейне, писавшего, например:

"Большой осел, что был мне отцом,

Он был из немецкого края;

Ослино-немецким молоком

Вскормила нас мать родная".

Немцам внушалось, что они стадо ослов, опасное для соседей, так как по своей тупости способны растоптать нормальных людей. И это выплескивалось на талантливейший из западноевропейских народов, воинственный и сильный духом народ, гордый, вплоть до самовозвеличения. Ясно теперь, и без труда можно было предвидеть ещё тогда, что эта линия поведения могла иметь лишь два хода: либо немцам окончательно сломают хребет, либо их толкнут - на отчаянную, безумную попытку сопротивления. Второй исход и реализовался, и это был, мне кажется, хотя и не единственный, но один из существенных факторов, породивших германский национал-социализм" /И.Р.Шафаревич "3000-летняя загадка"/...

Вышеупомянутый Яков Клацкин, рассматривая роль евреев в культурной жизни народов, участие в каковой возможно только при известной ассимиляции (овладение языком, прежде всего, принятие внешнего облика окружающей среды), - так вот, Клацкин об этих евреях-ассимилянтах добросовестно пишет следующее:

"Они, в первых стадиях ассимиляции, вредны не только для своего еврейского народа, от которого они окончательно не отошли, но они вредны и тому народу, в который они хотят войти для властвования над ним.

Они часто мутят источники чужой культуры, опошляя её, хотя кажется, что они проникают в её глубины. Этим они оскорбляют её основы. Они остаются большею частью поверхностными или делаются разрушителями и злостными насмешниками. Их сила - издевательство и ирония. Самовлюблённое мудрствование, всезнайство. Обо всём... Всегда около, без проникновения в сущность...

Они, еврейские ассимилянты, очень любят быть космополитами. Беспочвенные, они не чувствуют тайных сил народного гения. Они очень любят быть посредниками между многогранными национальными культурами. Они мутят - ибо презирают - силу организованного общества. Соглашательские души, не понимающие святости понятий самобытности и не повторяемости. Они всезнайки. Они нигде и всюду дома. Они очень любят быть радикалами и самыми передовыми среди передовых. Они очень любят быть нигилистами, обесценивателями и разрушителями.

Нагие души, банкроты, потерявшие своё национальное имущество, - они не находят покоя, оторванные звенья исторической цепи.

Их идеализм в подозрении. Легко этим людям без корня быть апостолами свободы и работать против того, что свободно. Даже их добродетели носят печать зла. Если в известном смысле они ещё связаны с еврейством, то и тем они, кроме беспорядка, ничего не делают и не дают. Они приспосабливаются и находят общее среди чуждых элементов. Они сводни еврейства с германской культурой, еврейства с французской культурой и т.д. - и этим они наносят ущерб обоим сторонам, калечат тех и других.

Еврейские ассимилянты будут отвечать не только перед еврейскими, но и перед другими народами. Они грешат перед национальной структурой чужого культурного целого, фальсифицируют его историческую подлинность, его национальную душу посредством фальсифицированного еврейского отступничества. Они вдвойне фальсификаторы. Они стирают границы, потому что в их душе все границы стёрты.

Поэтому - святая обязанность народов стоять на страже своей национальной индивидуальности" /цитата взята из книги А.Дикого "Евреи в России и в СССР", стр.12/.

---------------------------------------------------------

(*) Оговоримся сразу, что Я.Клацкин объясняет приведённую выше мысль тем, что евреи, по его глубокому убеждению, происходят от "духовной элиты". Они якобы интеллектуально высоко развиты и богаты как творческими, так и разрушительными способностями. И потому не могут рабски воспринимать чужую культуру и растворяться без-следно в ней. Данное уточнение важно для правильного и объективного понимания прочитанного...

---------------------------------------------------------

"Высказывания эти перекликаются с высказываниями многих авторов, как евреев, так и не-евреев, - пишет далее Андрей Дикий, комментируя Клацкина, - которые пытались проникнуть в совершенно исключительную способность евреев сохранять своё еврейство при всех внешних признаках полной ассимиляции. А эта способность неизбежно вела к конфликтам с коренным населением, причём эти конфликты бывали всегда тем ощутимее, чем сильнее и крепче были национальные чувства и сознание своего единства у народа, среди которого жили евреи.

В дореволюционной России патриотизм, чувство национальной гордости, в результате влияния либерально-социалистическо-интернационалистических идей, находился в упадке, особенно среди интеллигенции и молодёжи.

Этим обстоятельством, вероятно, и можно объяснить ту лёгкость, с которой к концу 1917 года еврейская этническая группа фактически превратилась в правящий класс, занявши руководящие посты и создавши каркас новой власти, не встретивши при этом надлежащего противодействия коренного населения" /А.Дикий "Евреи в России и в СССР", стр.12/...

К этому, собственно, автору и добавить-то нечего. Можно лишь повторить то, что было заявлено выше: не своим российские местечковые евреи занимались делом, определённо не своим, самовольно, нагло и самонадеянно после Октября Семнадцатого забравшись в Храм под названием Русская Наука и Культура и устроившись в нём с комфортом. Без малого 75 лет они были в нашей стране полновластными хозяевами духовной и интеллектуальной жизни - хозяевами, надо сказать, неласковыми, недружелюбными с аборигенами, к инакомыслию нетерпимыми! Скорее даже наоборот!

И что? каков результат их деятельности? Да никакой, или почти никакой! - самый что ни наесть смешной и пустяшный, копеечный!

Зато на другой чаше весов - многомиллиардные убытки для казны, потраты и разорения на содержание советской безродной, бездарной и без-плодной богемы, пустой и надоедливой как барабан, и при этом при всём - чрезвычайно капризной, прожорливой и амбициозной. Один сплошной мусор и хлам после себя оставили в литературе, музыке, живописи и скульптуре все эти визгливые и чванливые деятели - абстракционисты, авангардисты, импрессионисты и все прочие творческие онанисты, - мусор, который в приличном обществе и показывать-то нельзя, который годен разве что для подмосковных свалок. Да ещё для наших нетраханных и экзальтированных одиноких мадам с куриными мозгами и нереализованной сексуальностью, похотью нерастраченной и энергией, что "знатоками-искусствоведами" прозываются словно в насмешку, "эстетками записными" и критикессами, хранительницами, ценительницами и поклонницами "красоты"!

А если что-то и появлялось действительно стоящего и ценного под еврейскими фамилиями-псевдонимами, - то и тогда можно было с большой долей уверенности предположить, что за этим шедевром стоял какой-нибудь безымянный русский гений-провинциал типа Талькова, которого превратили в раба и обобрали до нитки.

Еврейская культурная интеллигенция и сама ничего не дала народу, или почти ничего, второсортное или третьесортное в основном, и русским талантливым парням и девчатам дорогу к творчеству перекрыла наглухо - оставила РУССКУЮ ДУШУ без пищи, без живительной и целебной поддержки и "мёда". Ибо цензура советская, тоже еврейская по преимуществу, тот же всесильный Агитпроп, что тайно курировался евреями, убивали русских гениев на корню: сколько их от безысходности и безденежья тогда погибло или влачило нищенское существование в провинции! спивалось и умирало до срока, не имея возможности раскрыть и реализовать талант!

Кто знает и помнит теперь Заболоцкого, Смелякова и Ольгу Фокину, Соколова, Яшина и Кузнецова, Куняева, Передреева и Рубцова, того же Шукшина?! А ведь это те талантливые русские авторы, которые сумели хоть что-то издать при жизни, кому повезло донести своё творчество до читателей, всеми правдами и неправдами пробраться и закрепиться в столице - социально или хотя бы литературно, через журналы. А сколько было таких, чьи творения канули в безвестность? - и не сосчитать, поди! Даже и великому Шолохову удалось пробить еврейский плотный "железобетон" и прорваться к большим тиражам и славе со своим "Тихим Доном" только благодаря личному вмешательству Сталина в литературный процесс!!! А так бы русские люди и Шолохова не узнали и не увидели, не насладились его талантом и его ВЕЛИКОЙ РУССКОЙ ДУШОЙ.

И это в то время, отметим, когда для еврейских изнеженных барчуков двери в науку и культуру были распахнуты настежь, где их и встречали радостно соплеменники, и осыпали деньгами и славой щедро - как из ведра, буксиром тянули наверх, рекламу и критику обеспечивали самую умопомрачительную и позитивную, миллионные тиражи. Багрицкие, светловы и пастернаки, солженицыны, вишневские и плисецкие, неизвестные, збарские и рабины, колмогоровы, виталии гинзбурги и ландау, евтушенки, окуджавы и ахмадулины, рождественские, дементьевы и вознесенские взлетели к славе и гонорарам немыслимым, баснословным, прямо-таки с космической скоростью, с жиру пухли с первых же "творческих" дней - и деньги уставали таскать домой и считать, не вылезали из борделей и кабаков, из самых престижных санаториев, форумов и издательств...

Часть пятая: Б.Пастернак - певец-прославитель революционного терроризма, ловкий приспособленец и трус

"Заменив вакуум, образовавшийся после исчезновения (!) русской интеллигенции, евреи сами стали этой интеллигенцией. При этом, однако, они остались евреями. Поэтому им дано переживать ситуацию изнутри и одновременно видеть её со стороны. Русские люди этого преимущества лишены - что они неоднократно доказывали".

"Такова ситуация русского еврейства, какой она мне представляется. Я не вижу противоречия между моей "кровью" и тем, что я говорю по-русски; между тем, что я иудей, и тем, что я русский интеллигент. Напротив, я нахожу это сочетание естественным. Я убеждаюсь, что быть русским интеллигентом сейчас неизбежно значит быть евреем".

Борис Хазанов (псевдоним).

"Национальный склад русского интеллигента имеет мало общего с национальным складом крестьянина, рабочего или бюрократа". "Ещё Гершензон заметил, что русский интеллигент даже антропологически иной тип, чем человек из народа".

Б.И.Шрагин - правозащитник.

Такие приблизительно мысли и настроения крепко завладели мной после прочтения первого тома Б.Пастернака - нелицеприятные, прямо скажем, для автора сборника, а то и вовсе обидные. Но я с надеждою сел за второй, ещё надеясь эти чёрные мысли развеять...

Но и второй том, где были собраны поэмы Бориса Леонидовича, проза его и некоторые переводы, не изменил моего мнения о нём как о второсортном ремесленнике-графомане: да простят мне его поклонники за такие оценки крайние и прямые - но говорю и пишу, как есть, без обиняков и кривляний. Глупо кривляться на старости лет! Том скорее даже усилил и утвердил тот внутренний негатив против автора, который засел в мою душу плотно и навсегда: Борис Пастернак с тех пор для меня как российский пиит кончился.

Поэмы его мне категорически не понравились, ну просто совсем! - ни в чисто художественном, ни в историческом смысле, тем паче. Какая история и правда жизни? - если там с первых строф чистая заказуха проглядывает на потребу дня и эпохи, бурные фантазии авторские, больше на наркотический бред похожие, на тяжёлое похмелье, и какое-то изощрённое словоблудие и рифмоплётство, корявое и некачественное, плюс ко всему! А прозу и переводы я пропустил: скучно было читать всё это, и тошно. Я переводы вообще не терплю - за редким-редким исключением! Дело это и пустое, и утомительное, и неблагодарное, на мой скромный читательский взгляд, и самое что ни наесть сомнительное. Ведь у каждого переводчика свой собственный перевод одного и того же оригинального текста, - и разнятся переводы существенно. И поди потом пойми-разбери, кто там больше всех остальных прав и кто из них больше мастер переводного жанра, кому можно, а кому нельзя доверяться в оценке автора-иностранца. А главное: чего в переводе больше - самого творца текста, или же его многочисленных толкователей-толмачей...

Поэтому, если кто действительно хочет познакомиться с иностранными поэтами, качество их оценить, роль и значение для себя и мiровой культуры - пусть прежде учит язык. А потом читает кумиров в оригинале - не надеется на переводчиков. Они вам один сплошной суррогат подсунут, и свой же собственный взгляд на мiр. Ну и зачем вам такой маскарад поэтический, какая от него польза?!

Так я в молодые годы считал; этих же взглядов и теперь придерживаюсь...

---------------------------------------------------------

(*) Читателям небезынтересно будет узнать мнение о переводческой литературе профессионального поэта и писателя С.Ю.Куняева, многолетнего главного редактора журнала "Наш современник". Так вот, в книге воспоминаний "Поэзия. Судьба. Россия" Станислав Юрьевич писал про "национальную литературу" народов СССР следующее:

"Всем нам была известна механика энергичного и ловкого создания из порой беспомощных подстрочников переводных книг среднего версификационного уровня, за которые Расул Гамзатов, Мирзо Турсун-Заде, Давид Кугультинов, Зульфия, Наби Хазри, Петрусь Бровка и прочие усилиями двух Яковов - Хелемского и Козловского, Юлии Нейман, Наума Гребнева, Давида Самойлова, Александра Межирова, Юнны Мориц, Семёна Липкина и прочих деятелей из переводческого клана получали внеочередные издания, собрания сочинений, лауреатские медали, баснословные гонорары, звания академиков и секретарей, квартиры, дачи, автомашины и прочее и прочее. Замахнувшись на этих фанерных, наспех сколоченных классиков, - думал я, - можно нанести удар по переводческой мафии, можно перераспределить часть изданий и средств на нужды русских писателей, особенно провинциальных. Да по сравнению с "национальными классиками" многих замечательных русских писателей и поэтов 50-80-х годов - Заболоцкого, Мартынова, Смелякова, Сергея Маркова, Дмитрия Балашова власть держала всё-таки "в чёрном теле"... Одно только количество изданий дагестанских, калмыцких, таджикских, узбекских классиков должно было поразить слушателей - по 80, по 90, а то и по все 100 книг за 20-30 лет литературной жизни... По 3-4 издания в год! Во много раз больше, нежели у Ахматовой, Заболоцкого, Мартынова...

Переводчики-евреи тоже считали себя "поэтами" - и неплохо жили!!! Но кто их помнит теперь, кто знает?! Даже и среди евреев..." /С.Ю.Куняев "Поэзия. Судьба. Россия", том Љ1, стр. 194/.

---------------------------------------------------------

Итак, когда я таким образом и второй том пробежал глазами и закрыл страницы, первое, что подумал, помнится, - это что надули меня с Пастернаком, сильно надули: и дружбан мой бывший Серёга, который лет десять им мне мозги зас...рал, и сослуживцы-евреи из НИИ, где я когда-то работал. Любят, подумалось, ох и любят они, черти, самим себе умопомрачительную рекламу делать, на заоблачную высоту самих себя поднимать - и в зените искусственно-созданной славы потом как воробьи в грязной луже купаться! Прямо-таки помешаны они все на саморекламе и пропаганде.

"А за что же тогда Пастернаку Нобеля-то дали, интересно?! - ходил и удивлялся я. - Если у него, строго говоря, читать нечего?!..."

Оставалась надежда на "Доктора Живаго" - нашумевший когда-то роман, но и он меня разочаровал в итоге, когда я его приобрёл чуть позже и читать принялся. Дочитал до половины только - честно в этом признаюсь! - и больше не смог: до чёртиков надоели все эти еврейские стоны, нытьё и сопли, вся их гнилая и ущербная эгоцентричная философия, замешанная и помешанная на самих себе, повторю, на собственных копеечных проблемах и переживаниях, на экзальтации и без-стыдном душевном стриптизе. Про что у нас на Руси говорят обычно: товарищи с жиру бесятся: горя настоящего они не знали.

И то сказать, они ведь, пришельцы-евреи, евреи-ассимилянты, жили все советские годы барами в нашей стране, как и дворяне русские в большинстве своём никогда не жили, которых они ликвидировали как класс, и как сыры в масле потом катались в их национализированных квартирах и особняках, и на их же приватизированных диванах и кроватях. И всё плакали при этом, всё на судьбу свою жаловались, всё им кто-то и где-то вечно мешал, не додавал положенного.

А от барчука-Пастернака подобное слышать было вдвойне, а то и втройне тошно и неприятно: он большую часть жизни в тепле, светле и в чистом шоколаде прожил, этаким мальчишом-плохишом в окружении банок с вареньем и коробок с печеньем, который, если помните, переметнулся на сторону буржуинов ради социальных благ. А Пастернак по его почину и примеру - на сторону советской власти. И чего удивляться, что он первым и самым высокооплачиваемым поэтом страны считался, начиная со второй половины 1920-х и до первой половины 30-х годов, затмившим собой даже и великого Маяковского. Революцию славил всем сердцем и её вождей, Ленина и Сталина, и имел за это от Власти всё - квартиру шикарную в центре Москвы, огромную дачу в Переделкино с гектарами земли, полным холодильником и прислугой, кучу жён и любовниц, ежедневные пьянки-гулянки в дорогущих кабаках Москвы! Чего же ему ещё, сладкоежке и сладострастнику, какого лешего было надобно?! Разве ж это не рай и не счастье для любого хитрюги-еврея - любовницы, бордели и холодильники, забитые доверху мясом, колбасой и икрой?! И это в то само время, что показательно, когда простой советский народ-труженик нищенствовал и бедовал все 1920-е и 30-е годы - годы Гражданской войны и НЭПа, коллективизации и первых пятилеток! - когда жил в землянках и бараках в основной массе своей, и жил впроголодь. И не ныл, не рефлексировал, заметьте, на злодейку-судьбу не жаловался, не клял на кухнях советскую власть - некогда было. Народ коммунизм и светлую жизнь с нуля для себя возводил, когда такие ловкачи и пройдохи, как Пастернак, всё это давно уже для себя "построили" и поимели...

Он и не ныл 10-ть лет - до середины 1930-х годов: напраслину возводить на него не станем. Зачем?! Но после 36-го года, время бурного обсуждения и принятия Новой сталинской Конституции, народно-демократической по сути своей, а не большевистской, не дикой, не тоталитарной, как раньше, Пастернак вдруг почувствовал остро, что политический ветер Первой страны Советов в другую сторону мощно и волево подул. И обстановка в СССР кардинально и на глазах менялась. Мiровая Революция, о скорой и неотвратимой победе которой прежде неустанно и тупо трендели-трезвонили старые космополиты-большевики, троцкисты, зиновьевцы и бухаринцы, главным образом, уже вроде как не в чести, не в тренде: про неё власти уже и забывать стали, на задний план задвигать как ненужную рухлядь-хлам, как тот же мусор. А в моду входили патриотизм, русизм ("вставайте люди русские!!!") и великодержавное социалистическое строительство в пределах новой, советской России - и только; слова зазвучали яростные и духоподъёмные с трибун о стремительно надвигавшейся войне, к которой партия и народ уже вовсю и активно готовились.

Политически и социально-чуткий Борис Леонидович это чрезвычайно болезненно ощутил всем нутром, всей душой, всем естеством своим: в интуиции и прозорливости ему не откажешь, - и как-то сразу скукожился и ушёл в себя, в глубокий пессимизм, апатию и депрессуху с горя ударился. Да и политические процессы 1936-38 годов сильно тому поспособствовали: глаза на патриотически-ориентированную матушку-Русь ему широко открыли, на принципиально-новую жизнь, для всех справедливую и хорошую, а не для одних евреев.

И что было делать Пастернаку в той кардинально изменившейся ситуации, куда грести?! Патриотом национальной России, пусть даже и советской, защитником-велико-державником и великороссом-строителем он становиться категорически не желал: против этого всё его безродно-космополитическое существо бунтовало - чужую нацию и страну обустраивать, защищать и славить, духовно подпитывать и поднимать на борьбу, а потом ещё и оборонять от врагов-супостатов. Ну-у-у, нет уж, как говорится, увольте, граждане, ищите других дурачков, кто станет на свой иудейский хвостик какать!...

Именно с этого времени, хронологически если судить, он, неистовый пропагандист и глашатай Мiровой Революции все 20-е и 30-е годы, вдруг становится диссидентом и оппозиционером, противником социально-политического курса власти и лично Иосифа Сталина как главы государства. Правда, пока что кухонным, тайным - или латентным, подавленным, говоря медицинским языком. Он перестал писать хвалебные оды вождям и революционным героям прошлого, появляться в президиумах писательских съездов и совещаний. Вместо этого он заперся на даче как крот в нору и с головой погрузился в переводы, чтобы прокормить себя и семью. А переводы в СССР хорошо оплачивались традиционно, потому что только одни евреи тогда ими в основном и занимались, которые и выбивали из государства деньги немыслимые под самих же себя и свою халявную работу.

Стихи он продолжает писать, да, но такие тоскливые и убогие, упаднические, от которых молоко кисло сразу же и портилось настроенье в два счёта...

После победоносной войны 1941-45 годов, когда патриотический Дух в Первой стране Советов многократно умножился и разросся в народе до поистине-гигантских размеров, а в партии и правительстве, в руководстве культурой замелькало много русских фамилий, когда, наконец, борьбу с безродными и бездарными космополитами на весь Советский Союз объявил Андрей Александрович Жданов, - в это переломное в смысле идеологии время сильно перетрусивший от подобных героических настроений и веяний в обществе оппозиционер-космополит Пастернак окончательно скис и сдулся, духом упал как зайчик. Но ненадолго, должное ему надо отдать, тем паче - не навсегда. Он взял себя в руки в итоге, взбодрился по подсказке заграничных родственников, силы собрал в кулак - и за большой оппозиционный и контрреволюционный роман засел крепко. Его он называл по-разному в разное время, не раз менял его название - "Мальчики и девочки", "Свеча горела", "Опыт русского Фауста", "Смерти нет", - но остановился в итоге на "Докторе Живаго".

Такое конечное имя получило произведение, в котором наш бывший пламенный революционер и коммунизма неистовый пропагандист и глашатай вдруг от Революции Семнадцатого отмежевался сначала, а потом и вовсе от неё отрёкся, назвав её несчастием для страны, принёсшим-де неисчислимое количество бед, смертей и разруху. Договорился до того, удалец-молодец, перевёртыш, каких мало, что было бы лучше, наверное, если бы её, Революции, и вовсе в России не было (что потом проповедовал с пеной у рта маньяк-Солженицын и ему подобные дятлы от литературы). Что это вообще, мол, искусственно-созданное и плохо-продуманное, трагическое и в целом ущербное явление для нашей огромной страны; явление рукотворное, особо настаивал досужий автор, а не всемiрно-историческое, не закономерное и не естественное, не Божье.

Представляете, метаморфозы какие диковинные и какой любопытный пассаж наблюдали и терпели люди от бывшего убеждённого ленинца и сталиниста!!!...

Мне уже одним только этим морально-нравственным кульбитом и роман и сам Борис Пастернак категорически не понравились - не терплю ренегатов, перевёртышей и лицедеев, держащих нос по ветру вместо флюгера. Я, помнится, настолько тогда возмутился и возбудился умом и душой, что даже и собственную биографию Пастернака решил написать, или штрихи к биографии, точнее, куда намеревался запихнуть всё то, что прочитал и узнал про Бориса Леонидовича к тому времени, как и своё собственное мнение о нём, что твёрдо у меня сложилось.

Написал это быстро, дней за десять, как сейчас помню, и в первой половине 2000-х по редакциям бывших столичных патриотических журналов решил пройтись - "Москва" и "Наш современник", - чтобы разузнать обстановку. Прошёлся с супругой вместе - и был поражён тем развалом и запустением, которые там увидел. Обе редакции были пустые, двери в различные кабинеты были распахнуты настежь как в доме, что шёл под снос, а не нужные никому номера журналов "Москва" валялись вдоль длинного коридора редакции под ногами - грязные, измятые и затоптанные. Представляете, картиночка маслом!!! А ведь во второй половине 1980-х и первой половине 90-х годов, когда я туда частенько наведывался за книгами, там жизнь бурлила и кипела вовсю, по узким коридором было пройти нельзя, чтобы с кем-нибудь из "великих" лоб в лоб не столкнуться и не поручькаться.

Возле редакции "Нашего современника", например, я в конце 1980-х годов Г.А.Зюганова пару раз видел, который тогда ещё был никем и, не чинясь, протягивал и крепко пожимал мне руку для приветствия - демонстрировал этим рукопожатным жестом близость к народу. А теперь в обоих журналах кончилась жизнь, вытекла как вода из ведра проржавевшего и прогнившего: патриотизм в 2000-е был не в чести и не в моде в порабощённой России.

А соваться с критикой Пастернака в либеральные журналы - "Юность" или же "Новый мир" - я даже и не стал: там бы меня за такое глумление над кумиром тамошние евреи, чего доброго, и побили бы! С них станется!...

Словом, некуда было мне написанное нести. И я положил биографию Пастернака в стол до лучших времён, а сам в это время засел за роман "Немеркнущая звезда", который писал трудно и долго, около десяти лет, который много сил у меня отнял. Плюс к этому, меня постоянно отвлекали от литературной работы служба, которую я наконец оставил в 2008 году, и бытовые проблемы, сыпавшиеся на нашу семью без-прерывным потоком. Их тоже надо было решать, они требовали моего непременного участия и моей энергии.

Когда роман подошёл к концу - возникла проблема с его изданием. Не буду описывать всех мытарств: они никому, кроме меня, не интересны. Коротко скажу лишь, что через год приблизительно без-полезных хлопот и таких же без-плодных ожиданий от столичных книжных издательств я решился создать свой собственный литературный сайт в Интернете "Моётворчество" и выложить роман туда. В надежде, что хоть кто-то его почитает и оценит, что не порастёт он быльём и не забудется в итоге жителями России.

А потом супруга моя случайно узнала про ЛитРес и предложила мне попробовать отослать туда и роман, и другие произведения, которые мною были уже написаны и ждали своей очереди на публикацию... Отослали... ЛитРес принял безоговорочно и опубликовал - и "Немеркнущую звезду", и всё остальное, что к тому времени у меня имелось. Причём, сделал это ЛитРес быстро и безо всяких условий со своей стороны, и без цензуры, главное. Удивительное дело для начинающих писателей и поэтов: отсутствие мелочных придирок и критики со стороны досужих и всезнающих редакторов, требований что-то непременно вырезать и убрать из произведения, искромсать, исковеркать и порушить его первоначальное тело. В советское время такого либерализма и такой свободы действий у авторов и близко не было, насколько я знаю и помню.

Так что спасибо ЛитРесу за помощь и за рекламу без-платную, за электронные и печатные версии моих книг. Верю, что это издательство ждёт большое и светлое будущее при такой-то их щедрой и поистине-либеральной политике!!! Успехов руководителям и работникам ЛитРеса, и многие лета им всем!!!...

Опубликовав на ЛитРесе всё, что мною было написано, я вспомнил тогда и про Пастернака. Достал черновик его биографии в ноябре 2019 года и прочитал придирчиво и внимательно. И понял, что краткая биография Бориса Леонидовича, или штрихи к ней, вторично оговорюсь, чтобы прослыть у читателей автором точным и аккуратным, - так вот краткая биография у меня получились в целом неплохо. С некоторыми оговорками и дополнениями, которые я сделал. Работа достойна того, понял я, чтобы вынести её на зрительский суд: мне за неё стыдно точно не будет.

Но при одном существенном уточнении: евреям она не понравится, я предполагаю. Ибо они своего кумира как в бочку с мёдом запихнули ещё в середине 1920-х годов, так и купают там до сих пор, не унимаются. С большим вынужденным временным перерывом, правда, пришедшимся на годы хрущёвско-брежневского правления.

А я решился осмелиться - и подлить в пастернаковский густой и душистый мёд маленькую ложечку дёгтя, совсем маленькую. И не специально, не по злому умыслу это сделал, чтобы подло оклеветать невинного и безгрешного человека; не с дерзким вызовом, тем паче, чтобы прославиться и возбудить толпу собственным своим геройством, а исключительно для того только, чтобы и с другой стороны на Пастернака взглянуть - державно-патриотической, его биографам чуждой, враждебной и неприятной.

А почему нет-то?! почему?! Почему евреям-критикам и публицистам можно в русских гениев дерьмом без конца кидаться как в удобную для них мишень?! - а нам даже и взглянуть на них самих, на иудеев, с сомнением нельзя: сразу же клеймо черносотенца-антисемита вешают и площадно матерятся?! Разве ж так правильно, скажите, разве ж справедливо и честно лишь по головке евреев гладить, или по шерсти?! Неужто и вправду еврейская нация неподсудная и неприкасаемая испокон веков?!!! И "еврей не признаёт суда Истории, ибо он сам судит Историю"?!!!...

Итак, я всё же осмелился и решился покритиковать Пастернака чуть-чуть: имею на это право, как гражданин России, высказать свой собственный взгляд на страну и её культуру! Но чтобы избежать будущих ядовитых ярлыков от евреев-"доброжелателей", на которые они мастаки, перво-наперво хочу определиться и расставить все точки над "и"...

Так вот, я - убеждённый и сознательный русский националист: прямо и твёрдо заявляю это. В том смысле - внимание! - что считаю свою милую родину, Святую матушку-Русь, и любимый русский народ самыми дорогими себе и желанными! Ближе и дороже нет! А на все остальные нации, народы и племена мне глубоко плевать! Я к их жизни, судьбе и святыням полностью равнодушен... Но это совсем не значит, что я враг им: немцам, французам и англичанам, голландцам, испанцам и итальянцам, - и желаю им зла - отнюдь нет! Я просто к ним РАВНОДУШЕН!!!

И к евреям-талмудистам я равнодушен, не испытываю к ним ни страха, ни пиетета, ни почтения - потому что хорошо изучил их за долгую и сознательную жизнь, знаю их сильные и слабые стороны, достоинства и недостатки. И вслед за Карлом Марксом мог бы уверенно заявить, что

"...евреи воспроизводят, как в зеркале (и даже не в обыкновенном, а в удлинённом виде), все пороки окружающей среды, все язвы общественного строя, так, что когда начинаются антиеврейские движения, то можно быть уверенным, что в них таится протест против всего порядка и начинается движение более глубокое". /К.Маркс. Цитата взята из статьи Д.Шуба "Евреи в русской революции", напечатанной в сборнике "Еврейский Мир", Нью-Йорк, 1944 год/...

А ещё я - убеждённый и сознательный черносотенец. В том смысле, опять-таки, что я с рождения близко стою к родной русской земле, появившись на Свет Божий в глухой тульской деревне, чувствую с ней, ЗЕМЛЁЙ, глубинную, кровную, мистическую и живую связь, полученную от родителей, - как и её дыхание, боль и страдания, её вековые тяготы и проблемы!!! В этом и только лишь в этом и состоит моё черносотенство, которое с годами и опытом только усиливается и как на дрожжах растёт!

Горбачёвская перестройка тому виной, безусловно, как и ельцинская воровская и кровавая вакханалия, широко открывшие мне глаза на многие вещи. Но больше и вернее всего его, черносотенство, мои покойные родители незримо, но мощно и ежедневно подпитывают - потомственные великоросские крестьяне, прожившие крайне-тяжёлую, голодную и холодную жизнь, кровью и потом добывавшие нам, детям своим, и себе кусок хлеба. Я хорошо знаю с рождения, что это за чудо такое - РУССКИЙ ХЛЕБ! И какова его ценность в мiре. Поэтому-то я никогда не отщипываю и не выбрасываю в мусор горелых корок или же недоеденных и плесневелых кусков. Категорически!!! Берегу ХЛЕБ! ценю ХЛЕБ! боготворю ХЛЕБ! - и ем его всякий и разный, какой под рукой, даже, повторю, плесневелый и чёрствый!!! И вкуснее, слаще и питательнее ХЛЕБА я ничего не знаю в природе!!! И не хочу знать!!!

Я - тягловый русский мужик, не взирая на своё университетское образование, а не гнилой и продажный интеллигент, не безродный космополит столичный, которым на всё и на всех наср...ть, кроме денег, что с успехом конвертируются потом в соблазны и удовольствия... А мне комфорт и соблазны без надобности: я со школьной скамьи ещё всё лишнее от себя отринул по наказу матушки и "судьбу свою в монахини постриг". Так и живу с тех пор - этаким светским монахом, замкнутом на России и на Господе Боге, на них одних. Таким родился, таким до 60-ти лет дожил - срок не маленький! И таким и умирать буду - с мыслями о Родине, её счастье, процветании и благополучии, её возрождении в прежних размерах и границах! - и на смертном одре буду повторять слова, завещанные нам, славянам-русичам, великим Ломоносовым:

"Восстани и ходи; восстани и ходи, Россия. Отряси свои сомнения и страхи, и радости и надежды исполнена, красуйся, ликуй, возвышайся"...

Ну а теперь, когда всё определено и расставлено по местам и по смыслу, я выношу на суд читателей штрихи к биографии Б.Л.Пастернака, которую первоначально назвал так:

Б.Л.ПАСТЕРНАК - восторженный и пламенный певец революционного терроризма, ловкий приспособленец и трус: образчик и эталон российского либерального интеллигента.

Подумав-подумав, я ослабил критический накал и страсти и назвал биографию попроще и покороче, как она и стоит теперь на обложке.

Сама же биография получилась следующая: читайте и судите сами. И потом уж решайте: получилась она у меня, или нет...

Борис Леонидович (Исаакович) Пастернак (1890-1960) родился в Москве, в богатой еврейской семье, к тому же - семье творческой. Родители Пастернака: отец - художник, академик Петербургской Академии художеств Леонид Осипович (Исаак Иосифович) Пастернак, мать - пианистка Розалия Исидоровна Пастернак (урождённая Кауфман), - переехали в Москву из Одессы в 1889 году, за год до его рождения. И ещё в аттестате зрелости по окончании гимназии Б.Л.Пастернак фигурировал как "Борис Исаакович". Но после Революции Семнадцатого года стал Леонидовичем: тогда все евреи, захватившие в России власть, меняли свои фамилии и имена на русские псевдонимы - для конспирации.

Семья Пастернаков была не простой и на себе не замкнутой: поддерживала дружбу с известными в Москве людьми, в том числе и с большими и серьёзными художниками, товарищами Леонида Осиповича, - Левитаном, Нестеровым, Поленовым, С.Ивановым, Ге. Хорошая, согласитесь, компания, знатная! В их доме часто бывали музыканты и писатели: Л.Н.Толстой иногда захаживал на огонёк по приезде в столицу - разузнать богемные новости, послушать музыку в исполнении хозяйки и попозировать для портрета (Леонид Осипович писал его); устраивались музыкальные вечера, в которых принимали участие А.Н.Скрябин и С.В.Рахманинов.

Не удивительно, что в 13 лет под влиянием композитора Скрябина отрок Борис увлёкся музыкой, которой занимался в течение шести лет. Но потом охладел к ней, увы. А к живописи всегда был равнодушен: не в отца пошёл. Музыка и живопись - труд тяжёлый! Часто - неблагодарный!...

Из этой краткой биографической справки можно легко понять, что старшему сыну богемных эстетов-Пастернаков Борису была прямая дорога в искусство, где он просто обязан был стать, именно и только так, "гением" и "светилом". Чего и где? - не важно. Ибо любое выбранное направление привело бы его в рай - к большим деньгам и славе. Связи и деньги родителей, еврейское знатное происхождение всё это ему обеспечили бы с гарантией и в царской, и в советской России, где при Ленине евреи правили бал, о чём подробно уже писалось, были безоговорочными хозяевами положения.

Борис выбрал поэзию, задатки к которой имел, - самое необременительное из всех искусств занятие для любителей сладкой и славной жизни, и лёгкой наживы, плюс ко всему, самое неэнергозатратное, посредством которого, в то же время, легче всего пробираться к сердцам чувствительных и глупых барышень. А это - предел мечтаний всех молодых парней, из которых амбиции так фонтаном и прут, в которых очумело гормон играет.

Хотя большим поэтом он так и не стал в итоге, на скромный авторский взгляд, - человеком, напомним, для кого поэзия являлась бы Жизнью самой и Судьбой, тяжким Крестом-Обузою. И, одновременно, светлой и духоподъёмной Молитвою, дававшей силы широко и привольно ходить по земле, свободно дышать и творить ВЕЛИКОЕ, ДОБРОЕ, ВЕЧНОЕ. Так именно и относились к своему творчеству Блок, Есенин и Маяковский, его даровитые и духовитые современники, тот же Павел Васильев, любимец Бориса Леонидовича, что души свои перемалывали и переплавляли в Слово, и за Слово же отдали жизнь.

Иосиф Бродский, соплеменник Пастернака и молодой современник, однажды изрёк свою знаменитую фразу: "Я плохой еврей, плохой русский, плохой американец. Я - хороший поэт". Замечательно сказано, не правда ли, лаконично, честно и предельно искренне! Бродский и был поэтом всем существом своим... А вот Пастернак про себя такого сказать бы не мог - потому что был ремесленником-рифмоплётом, каких у нас тысячи. А по всему мiру - миллионы вообще. Они проходят по жизни как приведения, не оставляя ни памяти по себе, ни следов. Только один трёп пустозвонов-поклонников из родного еврейского племени.

Пока он был молодым и здоровым, полным задора и куража, жажды жизни, - это его вполне устраивало: покорять рифмованными предложениями молоденьких похотливых дам, сидевших у него на коленях, славить власть предержащих и рубить бабло всеми правдами и неправдами, щедро тратить его в кабаках и борделях. Но когда возраст Бориса Леонидовича перевалил за 40 лет - у него начались серьёзные проблемы с психикой, со здоровьем. Баловень Судьбы стал отчётливо понимать, что первую половину жизни прозанимался не своим делом по сути, что дарованные Господом здоровье и силы потратил на художественный свист, каким разудалые соловьи и скворцы по весне самок к себе приманивают...

Но это было уже потом - под старость, повторим, когда жизнь его стремительно покатилась к закату. Молодость же свою Борис Леонидович провёл очень даже хорошо и весело, и беззаботно, главное. Февральскую революцию 1917 года, "революцию красных бантов", принял с радостью, восторженно даже (евреи тогда рвались к власти в России: как ему, молодому еврею было не радоваться, не торжествовать!). О чём стихотворение "Русская революция" свидетельствует.

Через несколько лет он накатал аж две поэмы на радостях во славу победивших евреев-большевиков - "Девятьсот пятый год" и "Лейтенант Шмидт", в которых воспевал двух знаменитых террористов прошлого - Марию Спиридонову и П.П.Шмидта.

Отметив этими откровенно заказными и бездарными поэмами 20-летие Первой Русской революции, большевистский лакей-Пастернак стал активно и усердно готовиться к юбилею главной революции эпохи - Октябрьской. В 1927 году он сочинил поэму "Высокая болезнь" - в честь В.И.Ленина, по воле которого, между прочим, в 1922 году всё руководство левых эсеров, партии Марии Спиридоновой, исчезло с политической арены. Поэтический Ленин у Бориса Леонидовича - "гений" и "демиург", управлявший ходом Мiровой Истории: "он был, как выпад на рапире", "он управлял теченьем мысли и только потому страной". И знаете, ушлого и оборотистого Пастернака можно понять: Ленин вышел победителем в схватке за Власть, а победителей не судят, а славят!!! Это и выгодно, и приятно во всех отношениях!!!

---------------------------------------------------------

(*) Судьба пастернаковской героини Спиридоновой была трагической и поучительной: в 1922 году большевики организовали судебный процесс против левых эсеров, и Мария Спиридонова, одна из видных деятельниц и руководительниц этой партии, вновь, словно в царское время, пошла по тюрьмам и ссылкам вплоть до войны 1941 года. Последний срок она отбывала в Орловской тюрьме, где и была расстреляна перед отступлением наших войск из Орла. И поделом: её - свихнувшуюся от пролитой крови маньячку и садистку - не жалко!...

---------------------------------------------------------

Следующим победителем в борьбе за Верховную власть в СССР был И.В.Сталин. И Борис Леонидович циклом восторженных стихотворений, открывавших новогодний номер газеты "Известия" за 1936 год, перевернул первую страницу Советской СТАЛИНИАНЫ:

А в эти дни на расстоянье

За древней каменной стеной

Живёт не человек - деянье,

Поступок ростом с шар земной.

Но до этого у Бориса Леонидовича была ещё известная склока с Осипом Мандельштамом, сочинившим эпиграмму на Сталина в 1933 году, когда разъярённый Пастернак прибежал на квартиру к Осипу Эмильевичу и устроил тому форменный разнос. Вкратце история там была такая.

В начале 1931 года Мандельштам покинул Ленинград (где его друзьями были евреи Тынянов, Гуковский, Эйхенбаум) и перебрался на жительство в Москву... Тут Мандельштам приобретает совершенно иных друзей - русских - Николая Клюева (о творчестве которого Мандельштам восхищённо писал ещё в 1922 году), Сергея Клычкова, Павла Васильева, поэтов из круга С.А.Есенина и выходцев из старообрядцев-крестьян, категорически не принявших коллективизацию со всеми её ужасами и кровью. И под их несомненным влиянием он и написал известную эпиграмму на Сталина, подражая Павлу Васильеву, главным образом, с которым Мандельштам был тогда очень дружен и который сочинил похожую эпиграмму на Вождя двумя годами ранее - в 1931-м или в начале 1932 года. Про Мандельштама же верно лишь то, в данном конкретном случае, что он был единственным выступившим против Сталина поэтом еврейского происхождения. Всё! И вся история!

---------------------------------------------------------

(*) Историческая справка. Для полноты картины стоит отметить, что Мандельштам прочитал стихи о "кремлёвском горце" в узкой дружеской компании единомышленников и единоплеменников (!!!), пришедших в ужас от дерзости поэта и от услышанного. И кто-то из них не выдержал и "стуканул" куда следует - толи от страха, толи от вредности. И Мандельштам тогда (благодаря личному вмешательству Сталина) отделался "малой кровью": административной ссылкой в Воронеж... Однако гораздо раньше него русские поэты, бывшие друзья Есенина, - Сергей Клычков, Николай Клюев, Пётр Орешин, Василий Наседкин - на всех углах поливали последними словами Вождя, ответственного за коллективизацию. То в переполненных ресторанах это делали, то просто на улице среди случайных людей, не стесняясь, кричали о том, что Сталин - тиран, что кругом еврейское засилье, "что Каганович сволочь". Николай Клюев в разных домах читал совершенно антисоветский цикл "Разруха" и свою знаменитую "Погорельщину". Павел Васильев - 22-летний юноша (в то время) написал убийственную и оскорбительную эпиграмму на Джугашвили и, не таясь, читал её где угодно по первой просьбе своих друзей и поклонников. Так что русские поэты в начале 30-х годов вели себя куда как более вызывающе и дерзко, нежели Мандельштам. И делали это по зову сердца и крику души, а не для эпатажа публике и личного прославления.

В эпиграмме Павла Васильева были такие слова, за которые поэт поплатился в итоге жизнью:

"Ныне, о муза, воспой

Джугашвили, сукина сына.

Упорство осла и хитрость лисы

совместил он умело.

Нарезавши тысячи тысяч петель,

насилием к власти пробрался.

Ну что ж ты наделал, куда ты залез,

расскажи мне,

семинарист неразумный!"

---------------------------------------------------------

По свидетельству вдовы поэта, Надежды Мандельштам, Пастернак "враждебно относился к этим стихам... "Как он мог написать эти стихи - ведь он еврей!"..." Для самого Бориса Леонидовича тогдашнее - высоко-привилегированное - положение евреев в СССР полностью "перевешивало" и "затмевало" трагедию русского крестьянства, до которого небожителю-Пастернаку дела не было никакого и никакого! А ведь 6 млн. человек в 1929-1933 годах не досчиталась Русская деревня по последним оценкам!!! Куда там "большому террору 1936-38 годов" до этих ужасных цифр!!! Но... сердце Пастернака не дрогнуло, не защемило ни разу, не заставило проронить слезу и разразиться гневными одами и тирадами.

Вот они - евреи-псевдо-гуманисты!!! Главное, чтобы хорошо было им одним. Всё остальное - не важно, не мило, не интересно!!!....

С 17 августа по 1 сентября 1934 года в Москве проходил Первый съезд советских писателей, торжественно заседавший 16 дней. На нём не было ни одного русского гения тех лет - ни Ахматовой, ни Булгакова, ни Заболоцкого. Не было там и арестованного 2 февраля 1934 года Клюева, и арестованного 3 мая 1934 Мандельштама. Процентов на 70 съезд состоял из местечковых евреев-ассимилянтов, славивших Сталина на все лады "за успешно проведённую коллективизацию"... Славил Вождя и Пастернак, сидевший в Президиуме, да ещё как славил! После проникновенной речи Бориса Леонидовича, откровенно панегирической и многократно заглушаемой овациями, ошалевший от восторга и счастья Н.И.Бухарин выскочил на трибуну и призвал Съезд официально назвать Пастернака лучшим поэтом Советского Союза.

Не удивительно, в свете всего вышеизложенного, что на конец 1920-х - начало 1930-х годов приходится период официального советского признания творчества Б.Л.Пастернака как поэта первой величины. Он купается в славе и почестях, получает от государства шикарную госдачу в Переделкино и не менее шикарную квартиру в Лаврушинском переулке: это когда вся страна жила в землянках, повторю ещё раз, бараках и коммуналках. Его большой однотомник с 1933-го по 1936-й год ежегодно переиздаётся массовыми тиражами. Деньги шальные, немереные и несчитанные, на него сплошным потоком сыплются, жизнь его удалась... Поэтому-то он и славит Генсека Сталина на все лады: в декабре 1935 года шлёт в подарок Вождю книгу переводов Грузинской лирики. А следом, напомню, и восторженные стихи в "Известиях" на первой странице во славу Великого Вождя и Кормчего.

До культа палачей-чекистов Пастернак, крещёный еврей, не опускался (лишнего про него говорить не станем) - как это с успехом делали его собратья по крови и по перу, литературные безумцы:

- Михаил Голодный (Эпштейн), один из главных доносчиков и гонителей на Павла Васильева;

- Михаил Светлов (Шейхман), отъявленный лизоблюд и стукач, именем которого и сейчас названы сотни детских и юношеских библиотек России, десятки теплоходов и улиц. У этого дельца от литературы культ ВЧК-ОГПУ даже по тем временам казался недосягаемым для других поэтов: у Светлова как будто не было другой жизни, кроме как в чекистских застольях и на чекистских дачах.

Не отставал в этом плане от Голодного и Светлова и одессит Э.Багрицкий (Дзюбин), готовый растерзать весь мiр за один лишь косой взгляд в свою сторону и потому молившийся на ведомство Г.Ягоды, которое и терзало страну и народ советский как стая оголодавших волков! Рифмованные и прозаические опусы, приветствовавшие все чекистские деяния и все судебные процессы, начиная от Шахтинского дела и до 1937-38 годов, сочиняли неистовые апологеты террора - Павел Антокольский, Семён Кирсанов, Александр Безыменский, Э.Дельман - отец Натана Эйдельмана, Перец Маркиш. Все эти нелюди о двух ногах как на дрожжах поднялись, окрепли и возмужали именно во времена Революции, "Красного террора" и Гражданской войны. Некоторые стихотворения их вообще могут быть с успехом использованы как материал для психиатров...

Не писал Пастернак и не отсылал Вождю и мерзких и подлых доносов, какими по жизни грешил К.И.Чуковский, внебрачный сын потомственного почётного гражданина Одессы Эммануила Соломоновича Левенсона. Таких, например:

"Глубокоуважаемый Иосиф Виссарионович!

После долгих колебаний я наконец-то решил написать Вам это письмо. Его тема - советские дети". И далее Корней Иванович сообщает Вождю, что есть "обширная группа детей, моральное разложение которых внушает мне большую тревогу... Около месяца назад в Машковом переулке у меня на глазах был задержан карманный вор", который "до сих пор как ни в чём не бывало учится в 613-й школе... во втором классе... Фамилия этого школьника Шагай... Районо возражает против его исключения... мне известно большое количество школ, где имеются социально-опасные дети, которых необходимо оттуда изъять... Вот, например, 135-я школа Советского района... в классе 3 "В" есть четвёрка - Валя Царицын, Юра Хромов, Миша Шаховцев, Апрелов, - представляющая резкий контраст со всем остальным коллективом... Серёжа Королёв, ученик 1-го класса "В", занимался карманными кражами в кинотеатре "Новости дня"... я видел 10-летних мальчишек, которые бросали пригоршни пыли в глаза обезьянкам (в зоопарке - авт.)... Мне рассказывали достоверные люди о школьниках, которые во время детского спектакля, воспользовавшись темнотою зрительного зала, стали стрелять из рогаток в актёров...

Для их перевоспитания, - предлагает Сталину программу действий Чуковский, - необходимо раньше всего основать возможно больше трудколоний с суровым военным режимом... Основное занятие колоний - земледельческий труд. Во главе каждой колонии нужно поставить военного. Для управления трудколониями должно быть создано особое ведомство... При наличии этих колоний можно произвести тщательную чистку каждой школы: изъять оттуда всех социально-опасных детей...

Прежде чем я позволил себе обратиться к Вам с этим письмом, - заключает Чуковский, - я обращался в разные инстанции, но решительно ничего не добился... Я не сомневаюсь, что Вы, при всех Ваших титанически-огромных трудах, незамедлительно примите мудрые меры... С глубоким почтением писатель К.Чуковский"...

Представляете, что предлагала Сталину в мае 1943 года, время отправки письма, эта двуногая гнида-Чуковский - "друг всех советских детей"! Чуковский предлагал - не много и не мало - создать детский ГУЛАГ в СССР, куда следовало бы направлять, по его твёрдому убеждению, даже и проштрафившихся первоклассников!!! имена, фамилии и точные адреса которых он, подонок, подробно указал в послании! Чтобы ещё и русские дети пахали без продыха на таких подлецов как он, - а господа чуковские чтобы при этом барствовали и пенки с праведных русских трудов снимали. Это и была заветная мечта всех российских евреев-большевиков, пропагандистов и творцов Мiровой Революции.

А теперь задумайтесь на секунду, читатель, и представьте, что делали подобные гниды со взрослыми русскими людьми, дорвавшись в Октябре Семнадцатого до власти. И что было бы со страной и народом, если бы Сталин всех их слушал, и садистские советы их выполнял! От России давно бы уже ничего не осталось... Теперь же, повторим, внуки и правнуки чуковских в кровожадной лютости одного Вождя обвиняют, выгораживая своих звероподобных родичей, на него одного переводят стрелки - вешают все ужасы, грехи и кровь переломной советской эпохи, на Генсека Великого. Удобно и просто, не правда ли - Сталина ширмой сделать для кровавых еврейских дел! - и потирать потом руки от удовольствия!

Оттого-то, и это нам надо с вами очень хорошо понимать, к Вождю и такая жгучая ненависть со стороны российских правозащитников и либералов до сих пор происходит. Ибо не будет ненависти - спадёт ширма. И тогда ГОЛАЯ ПРАВДА народу откроется: кто в советское время был кем, и на ком вся кровь и жертвы СОЦИАЛИЗМА...

В.В.Кожинов, из книги которого и была взята цитата, про этот гнусный донос Чуковского с болью и горечью пишет так:

"Во многих нынешних сочинениях о сталинских временах с предельным негодованием говорится о том, что имел место указ, допускавший изоляцию "социально-опасных" детей, начиная с 12-летнего возраста. Но "друг детей" Чуковский не мог примириться с тем, что на свободе остаются "социально-опасные" первоклассники - то есть 7-8-летние!...

Цитируемое послание лишний раз свидетельствует, что разграничение людей 1930-1940-х годов на "сталинских опричников" и "гуманных интеллигентов" не столь легко провести. Ведь Сталин не оправдал выраженных в письме надежд Чуковского, не предпринял предложенных "мер" по созданию детского ГУЛАГа...

Ясно, что для сочинения подобного письма необходимо было вытравить в себе духовные основы русской литературы. И Чуковского, и других авторов этого круга нельзя считать русскими писателями; речь может идти о "революционных", "интернациональных", в конце концов, "нигилистических", но только не о писателях, порождённых тысячелетней Россией..." /Обе цитаты взяты из фундаментального труда В.В.Кожинова "РОССИЯ. Век ХХ", том 1, стр. 407-408/...

Обидно и горько только, даже зло иногда берёт, что во славу этих нелюдей-упырей - багрицких и маршаков, светловых и чуковских - до сих пор красуются памятники по всей стране, улицы и библиотеки, которые либеральные власти "свободной России" сносить и переименовывать не собираются. А И.В.Сталину - ничего!!! Великому вождю и Великому же человеку, благодаря которому Россия тогда и осталась целой, кто эти сатанинские проекты мимо ушей пропускал, или просто демпфировал...

Нет, как хотите, но высокородный Пастернак хоть и был одесситом, но до подобной мерзости и низости не опускался, до подмётных писем, - должное ему надо отдать: он был сам на себе помешан. И террор чекистов не славил, и дружбы с обитателями Лубянки категорически не водил - это тоже правда: считался этаким небожителем. И, тем не менее, очень хотел быть для власти своим, быть на первых ролях, на Олимпе искусства. И был таковым до начала 1937 года, успев даже восславить строительство социализма в книге "Второе рождение"... После чего в его жизни начались крутые перемены, связанные со сменой эпох.

В его официальных биографиях про это пишется так: "...уже к середине 1936 года отношение властей к нему меняется - его упрекают не только в "отрешённости от жизни", но и в "мировоззрении, не соответствующем эпохе", и безоговорочно требуют тематической и идейной перестройки. Это приводит к первой длительной полосе отчуждения Пастернака от официальной литературы. По мере ослабевающего интереса к советской власти, стихи Пастернака приобретают более личный и трагический оттенок..."

Поясним, в чём тут было дело, развеем либерально-иудейский туман.

Так вот, с Октября Семнадцатого и до начала 1935 года в Советской России было полное торжество идей и дел Мiровой Революции и коммунизма. Это когда дорвавшиеся до Власти местечковые евреи ожесточённо рушили всё старое в нашей стране ("весь мир насилья мы разрушим до основанья, а затем...") и устанавливали свою антирусскую советскую власть, опутывая русский народ интернациональными веригами и путами. Все они, и Пастернак в их числе, были предельно счастливы от подобного процесса порабощения России - и не скрывали этого, не могли и не хотели скрывать.

Напомним ещё разок читателям, для лучшего понимания и усвоения Истории своей страны, что с самодовольным и кичливым торжеством победителя писала местечковая иудейка Аделина Адалис после коллективизации, в 1934 году, когда положение её соплеменников - советских местечковых функционеров - окончательно упрочилось, и власть над покорённой Россией показалась им незыблемой, вечной:

"Мы чувствовали себя сильными, ловкими, красивыми. Был ли это так называемый мелкобуржуазный индивидуализм, актёрская жизнь воображения, "интеллектуальное пиршество" фармацевтов и маклеров? Нет, не был. Наши мечты сбылись. Мы действительно стали "управителями", "победителями", "владельцами шестой части земли"...

Однако в 1935 году обстановка внутри страны начала заметно меняться, о чём уже коротко писалось выше: на пороге была Великая Отечественная война. И 18-ть лет господствовавший интернационализм и анти-русизм самым естественным и решительным образом стал уступать место русскому патриотизму и великодержавным настроениям в обществе. Замордованных русских насельников выпускали из тюрем массово в конце 30-х годов и поднимали с колен сначала, а потом - на щит, и далее выводили на передний край боевыми порядками - как главную действующую силу предстоящей кровавой бойни.

С этого времени началось повсеместное и повседневное прославление Великого прошлого родной страны и её легендарных Героев для поднятия народного Духа и настроения, столь необходимых для итоговой победы над стремительно зарождавшимся европейским нацизмом и фашизмом. Певцам-прославителям Революции, каковым и был всегда Пастернак, требовалось или идейно и тематически перестроиться и начать славить вместе со всеми Великую матушку-Русь и её народ героический и двужильный, переходить в стан кондовых патриотов то есть - под крыло Лебедеву-Кумачу, Твардовскому, Исаковскому, Фатьянову, Симонову, Суркову, Ошанину, Долматовскому, Агагову и другим, - или же уходить в тень, на обочину всемирно-исторического процесса, как это всегда и везде делают хитрюги-крысы в тревожные и опасные времена. А это значит: переезжать из Москвы на дачу, с головой зарываться в книги, в переводы в частности, - и как мышкам сидеть и ждать, покуда война победоносно закончится, и привычные и любимые интернационализм и космополитизм на прежнее место вернутся как единственно-правильные идеологические напевы, родные и желанные им.

Это Пастернак и сделал в итоге - от войны и от жизни спрятался в нору, - потому что становиться велико-державником-патриотом, повторим, защитником России от её врагов, пусть даже и на идейно-пропагандистском фронте, он, чистокровный еврей, и не мог, и не хотел, и не был обязан, если уж говорить откровенно и строго. Этому всё его гнилое естество противилось.

Спрятался - и молодец! Туда ему и дорога! - не жалко таких! Потому что всё равно толку от него, как от агитатора-духоборца, не было бы никакого. Ведь он никогда бы не смог написать поистине "золотых строк", которые во время войны обильно вытекали из-под пера Константина Симонова, к примеру:

"Навеки врублен в память поколений

Тот год в крови, тот снег и та страна,

Которой даже мысль была странна,

Что можно перед кем-то - на колени!!!..."

Или такого прекрасного и духоподъёмного симоновского стихотворения:

Горят города по пути этих полчищ.

Разрушены сёла, потоптана рожь.

И всюду, поспешно и жадно, по-волчьи,

Творят эти люди разбой и грабёж.

Но разве ж то люди? Никто не поверит

При встрече с одетым в мундиры зверьём.

Они и едят не как люди - как звери,

Глотают парную свинину сырьём.

У них и повадки совсем не людские,

Скажите, способен ли кто из людей

Пытать старика на верёвке таская,

Насиловать мать на глазах у детей?

Закапывать жителей мирных живыми,

За то что обличьем с тобой не одно.

Нет! Врёте! Чужое присвоили имя!

Людьми вас никто не считает давно.

Вы чтите войну, и на поприще этом

Такими вас знаем, какие вы есть:

Пристреливать раненых, жечь лазареты,

Да школы бомбить ваших воинов честь?

Узнали мы вас за короткие сроки,

И поняли, что вас на битву ведёт.

Холодных, довольных, тупых и жестоких,

Но смирных и жалких как время придёт.

И ты, что стоишь без ремня предо мною,

Ладонью себя ударяющий в грудь,

Сующий мне карточку сына с женою,

Ты думаешь я тебе верю? Ничуть!!!

Мне видятся женщин с ребятами лица,

Когда вы стреляли на площади в них.

Их кровь на оборванных наспех петлицах,

На потных холодных ладонях твоих.

Покуда ты с теми, кто небо и землю

Хотят у нас взять, свободу и честь,

Покуда ты с ними - ты враг,

И да здравствует кара и месть.

Ты, серый от пепла сожжённых селений,

Над жизнью навесивший тень своих крыл.

Ты думал, что мы поползём на коленях?

Не ужас, - ярость ты в нас пробудил.

Мы будем вас бить всё сильней час от часа:

Штыком и снарядом, ножом и дубьём.

Мы будем вас бить, глушить вас фугасом,

Мы рот вам советской землёю забьём!

И пускай до последнего часа расплаты,

Дня торжества, недалёкого дня,

Мне не дожить как и многим ребятам,

Которые были не хуже меня.

Я долг свой всегда по-солдатски приемлю,

И если уж смерть выбирать нам друзья,

То лучше чем смерть за родимую землю

И выбрать нельзя...

Ни за какие деньги не написал бы лежебока, приспособленец и патологический трус-Пастернак и "Ленинградского апокалипсиса" с его прямо-таки натуралистическими сценами голода и холода блокадного Ленинграда, - чем одарил мать-Россию Даниил Андреев, переживший ту блокаду лично:

"Ночные ветры! Выси чёрные

Над снежным гробом Ленинграда!

Вы - испытанье; в вас награда;

И зорче ордена храню

Ту ночь, когда шаги упорные

Я слил во тьме Ледовой трассы

С угрюмым шагом русской расы,

До глаз закованной в броню".

А вот что писал во время войны Василий Лебедев-Кумач:

"Чьи там фигуры стоят на крышах

В синем мраке московских ночей?

Это на вахту отважно вышел

Отряд пожарников-москвичей.

Кто у подъезда неутомимо

Ходит бесшумно взад и вперёд?

Это хранит свой город любимый

Бдительный сторож, москвич-патриот.

Кто эти люди, что взглядом острым

Зорко впиваются в сумрак ночной?

Это советские братья и сёстры,

Люди великой семьи одной.

Днём на фабриках и на заводах

Каждый работает за четверых,

А ночью, забывши про сон и отдых,

Они стоят на постах своих.

Люди самых разных профессий,

Седые и юные - в общем строю

Обороняют сегодня вместе

Большую родную Москву свою.

Каждый сказал себе: "Будь, как воин,

Дни боевые, и жизнь горяча!

В грозное время будь достоин

Славного имени москвича!"..."

А вот и гениальная строфа-молитва Твардовского:

Я знаю, никакой моей вины

В том, что другие не пришли с войны,

В том, что они - кто старше, кто моложе -

Остались там, и не о том же речь,

Что я их мог, но не сумел сберечь, -

Речь не о том, но всё же, всё же, всё же...

Или такая, из "Тёркина", что призвана была ковать веру Русского солдата в победу, будить в нём чувство сыновней гордости за Россию, за свой народ - важнее задачи не было для Александра Трифоновича в те кроваво-ужасные годы:

"То серьёзный, то потешный,

Нипочём, что дождь, что снег, -

В бой, вперёд, в огонь кромешный

Он идёт, святой и грешный,

Русский чудо-человек".

От гедониста и нытика Пастернака, заточенного на самом себе исключительно, подобных поэтических перлов ждать было бы и глупо, и смешно: не его это духовный уровень и качество.

Никогда бы не написал законченный космополит-Пастернак и поистине великих и вечных русских патриотических песен, с которыми было солдатам и воевать легко, и умирать не страшно, - "Священная война", "Соловьи", "В лесу прифронтовом, "Ты помнишь, Алёша, дороги Смоленщины...", "Жди меня", "Враги сожгли родную хату", "Где ж вы, где ж вы, очи карие...", "Огонёк", "На солнечной поляночке", "В землянке", "Дороги", "Случайный вальс", "Тёмная ночь" и другие. Разве ж все их вспомнишь, разве ж перечтёшь наизусть.

И "Василия Тёркина" Борис Леонидович не сочинил бы ни в жизнь, как не сочинил бы он и таких поистине вечных строк, что вырвались из груди Анны Ахматовой 23 февраля 1942 года и были опубликованы вскоре, 8 марта, в "главной" газете "Правда":

"Мы знаем, что ныне лежит на весах

И что совершается ныне.

Час мужества пробил на наших часах,

И мужество нас не покинет..."

А на весах тогда лежала судьба страны, как и великое РУССКОЕ СЛОВО. Отсюда - и выдающийся конец стихотворения:

"И мы сохраним тебя, русская речь,

Великое русское слово.

Свободным и чистым тебя пронесём,

И внукам дадим, и от плена спасём

Навеки!"

А "проснувшийся" и вылезший из "тёплой норы" Пастернак лишь смог пропищать-промямлить в конце войны, когда победа была уже близка, очевидна и всем желанна:

"Всё нынешней весной особое.

Живее воробьёв шумиха.

Я даже выразить не пробую,

Как на душе светло и тихо...

Весеннее дыханье родины

Смывает след зимы с пространства

И чёрные от слёз обводины

С заплаканных очей славянства..."

Это хорошо, не спорю, это талантливо. Но это, извините, сопли в сравнение с Симоновым, Андреевым и Ахматовой, с Твардовским, Исаковским, Лебедевым-Кумачом и всеми остальными русскими поэтами-патриотами. И винить Пастернака за это равнодушие и эти поэтические "сопли" нельзя: он, повторимся, был чистокровным евреем, которому Россия, строго говоря, была до лампочки, до фени, до балды; была местом его временного обитания, куда его случайно занесла судьба, и откуда он мог бы улететь в любую минуту без сожаления и оглядки.

Его родители и младшие сёстры так именно и сделали после Великой Октябрьской Социалистической революции - не приняли новую советскую Россию, Россию Ленина, и легко и с удовольствием покинули её в 1921-м году по протекции самого Луначарского: сначала обосновались в Берлине, потом - в Лондоне. И сразу же забыли про СССР как про страшный сон, и не вспоминали ни разу.

Сын же Борис остался в стране Советов из чисто корыстных соображений - так теперь это видится со стороны. Ему ведь было 27 лет в 1917-м - самый выгодный для человека возраст, самый многообещающий и перспективный! Борис почувствовал, что в новой и полностью освобождённой от бывшего правящего класса России советским властям с неизбежностью понадобятся и новые элитные кадры, на которые после бегства знати образовался голод в стране. Поэты и писатели - в том числе, пропагандисты и идеологи новой и счастливой жизни; и одновременно певцы-прославители новых властей - советских уже, коммунистических.

Он и поставил на карту под названием "Русская революция" всё - и не прогадал на первых порах: до 1936 года включительно как сыр в масле в Москве катался, вписался в советскую жизнь уверенно и знатно, самонадеянно и самодовольно встав на поэтическом Олимпе рядом с самим Маяковским и Демьяном Бедным, Багрицким и Маршаком... А ещё он был завсегдатаем салона Лили Брик, любовницы многих высокопоставленных советских партийных деятелей, в том числе и всесильного тогда чекиста Агранова, куда лишь бы кого не впускали, как хорошо известно, - только проверенных и надёжных людей, лояльных Власти. Близость к агентам Лубянки Брикам, на вечерах у которых столы буквально ломились от деликатесов, от водки и от шампанского, гарантировала их друзьям-единомышленникам большие тиражи, невиданное богатство и оглушительный успех в массах через подконтрольную печать, как и неприкосновенность "органов", что тоже было немаловажно...

Но, начиная с 36-го года, в его сладкой московской жизни наступила чёрная полоса - из-за невозможности и нежелания, скажу ещё раз, быть патриотом!

И корить и осуждать его за это - грех: ну какие, действительно, из евреев державники-патриоты?! Евреи - это перелётные птицы по рождению и по духу, те же гуси-лебеди если хотите, не привязанные к какому-то определённому языку и клочку земли: такими их Господь-Вседержитель создал! Их сила и ценность - в рассеянье, не в оседлости, не в патриотизме, не в открытой борьбе с каким-то внешним врагом за чуждые им интересы! Они хорошо, лучше всех умеют и любят опутывать финансовой паутиной далёкие страны и континенты и доставлять туда деньги и золото - кровь любой экономики! - за малый процент, за навар, за гешефт, за лихву! Зачем им, прирождённым коммивояжёрам и ростовщикам, чужой патриотизм и чуждые интересы?! Всё это для них, социально мобильных и предприимчивых деятелей, настоящее проклятие и обуза!

Про это отличительное свойство евреев многие писали и пишут. Карла Маркса мы выше уже цитировали - повторяться не станем. А лучше процитируем теперь историка и философа Ренана, который про еврейское земное предназначение сообщал так:

"Израилю не была предназначена судьба обычной нации, прикреплённой к своей земле; его удел был стать бродилом для всего мира. Рассеяние было одной из предпосылок его истории; ему предназначено было исполнить свою главную миссию, будучи рассеянным". /Renan, "Revue de deux Mondes", 1890, p. 801; перевод Соломона Лурье/...

Душевную драму таких космополитических и безродных деятелей, как Пастернак, предельно лаконично и честно выразила его единокровка и большевичка со стажем Анна Абрамовна Берзинь (1897-1961) - влиятельная партийно-литературная деятельница, адресат некоторых писем С.А.Есенина и автор воспоминаний о нём, в 1923-1925 годах стремившаяся "воспитать" нашего Сергея Александровича в большевистском духе.

Так вот эта активная революционная дамочка (по свидетельству С.Ю.Куняева) гневно высказывалась в 1938 году в кругу знакомых так:

"Нет, уж лучше открыть фронт фашистам, чем воевать"... "Я воспринимаю эту власть как совершенно мне чуждую. Сознаюсь, что я даже злорадствую, когда слышу, что где-то плохо, что того или другого нет"... "В своё время в Гражданскую войну я была на фронте и воевала не хуже других. Но теперь мне воевать не за что. За существующий режим я воевать не буду... В правительство подбираются люди с русскими фамилиями. Типичный лозунг теперь: "МЫ - РУССКИЙ НАРОД". Всё это пахнет черносотенством и Пуришкевичем..."

Подобные же пораженческие и антиправительственные настроения испытывал с середины 1930-х и поэт Пастернак, хотя и не писал и не говорил об этом, будучи по натуре трусом и приспособленцем.

"К концу 1930-х годов он обращается к прозе и переводам, которые в 40-х годах становятся основным источником его заработка. В тот период Пастернаком создаются ставшие классическими переводы многих трагедий Уильяма Шекспира (в том числе "Гамлета"), "Фауста" Гёте, "Марии Стюарт" Ф.Шиллера. Пастернак понимал, что переводами спасал близких от безденежья, а себя - от упрёков в "отрыве от жизни", но в конце жизни c горечью констатировал, что "... полжизни отдал на переводы - своё самое плодотворное время"...".

И вот война, наконец, закончилась, советский народ разгромил врага, шумно отметил победу над Гитлером и Европой, после чего с жаром принялся за восстановление разрушенного и сожжённого врагом хозяйства, строительство заводов, фабрик и городов. А всеми забытый к тому времени Пастернак, собравшись с духом, решается выйти из тени и громко заявить о себе - напомнить властям и народу, что он ещё жив и здоров, полон сил и энергии творческой, планов; и списывать его рано, отправлять в утиль... Но только как это лучше сделать: повторно прославиться и засиять?! - если он всю войну просидел в эвакуации в Чистополе (республика Татарстан) сначала, а потом на даче - и ни строчки про итоговую победу не написал, ничем патриотическим не отметился?! Задача!!!

И тогда его богатые английские родственники протягивают руку помощи - решают сделать опального Бориса Леонидовича (Исааковича) лауреатом престижной Нобелевской премии, после получения которой он всем бы носы утёр: и в СССР, и в Европе, и в мiре. И про него опять заговорили бы повсеместно как о советском поэте Љ1, конкуренте самого Маяковского...

Сказано - сделано. Ежегодно в период с 1946-го по 1950-й год, то есть 5 раз подряд, Пастернака при их активном участии выдвигают на соискание премии, - но всё без толку, всё напрасные хлопоты выходили с их стороны. В Нобелевском комитете недоумевали: за что человеку деньги и славу давать, ничего путного за целую жизнь не написавшему, кроме панегирик власти? К этому низкопоклонству и славословию вождей можно ещё пару-тройку десятков пустопорожних и декадентских стишков не о чём присовокупить, несколько пошлых и льстивых поэм во славу Революции. Всё! Весь литературно-творческий багаж его! Не густо!... Но это - капля в море, мизер в сравнение с тем, что данная премия подразумевает и за что присуждается!... Есть у него, Пастернака, ещё переводы, да, - но и они так себе, по общему мнению специалистов-языковедов. В дореволюционной России, во всяком случае, были переводчики куда значимее и солиднее, кто Гёте, Шиллера и Шекспира переводили несравненно качественнее и лучше. Да и не даются премии за переводы, за чужое творчество. Это - нонсенс, сатира какая-то, бред.

"И писатели в России имелись покруче и потяжелей, - кулуарно возмущались, наверное, члены Нобелевского комитета, - поталантливее и поплодовитее Пастернака: Лев Толстой, Чехов, Крестинский, Куприн, тот же Максим Горький. Но их прокатили, сочли недостойными по разным причинам. Хотя их знала и любила вся страна, в мiре их много и охотно читали и издавали. Гениальный Шолохов давно уже стоит на очереди со своим эпическим "Тихим Доном" - шедевром мiровой литературы... А Пастернаку за что давать? - искренне удивлялись эксперты, - если его даже в СССР забыли и не хотят вспоминать! Нет у него ничего значимого и тяжеловесного!..."

Словом, члены нобелевского комитета упёрлись в своём непризнании Пастернака, пять раз дружно давали его кандидатуре отвод. Что было делать, как выбираться из ямы?!

И тогда по совету родственников, как это теперь представляется по прошествии лет, Борис Леонидович садится за "толстый" роман, да ещё и с антисоветским душком для пущей важности и остроты сюжета - чтобы сразу "убить трёх зайцев":

- проигравший войну с советской Россией Запад откровенной антисоветчиной заинтересовать, стать в этом диссидентском деле первопроходцем;

- заткнуть романом рот недоброжелателям;

- но, главное, склонить на свою сторону членов Нобелевского комитета, 5-ть лет подряд упрекавших его в никчёмности, легковесности и бездарности.

С 1950-го по 1955-й год роман, скорее всего, и писался. А может - и менее того. Хотя и сам Пастернак, и его биографы увеличивают срок написания вдвое: с 1945 по 1955 год! Но это - сомнительное утверждение: такой простовато-банальный роман так долго не создаётся, не пишется. В нём нет ничего такого, над чем можно было бы так долго размышлять и мучиться: там всё предельно просто и ясно как в фельетоне или добротном школьном сочинении. А история Гражданской войны там и вовсе написана на удивление пошло и примитивно, по-детски прямо-таки. У профессиональных историков глаза на лоб лезут от пастернаковских "фактов", "выводов" и "трактовки событий", и ядрёные матерные слова с языка слетают одно за другим.

"Оторвал бы задницу от дивана и потрудился бы хоть чуть-чуть Борис Леонидович, перед тем как что-то серьёзное начинать писать, - с брезгливостью они теперь заявляют. - Поездил бы по стране скуки ради, по Сибири той же, выяснил, как там всё в Гражданскую происходило в действительности. Ведь в 1940-50 годы по всему Союзу проживала ещё масса людей, кто ту войну хорошо помнили, кто в ней участвовали, наконец!..."

Но ничего этого сибарит-Пастернак не делал, задницы от мягкого переделкинского дивана не отрывал, не планировал даже подобного научно-исследовательского подвига - потому что это вообще не его стиль и не его метод работы: долго и упорно над чем-то корпеть, дотошно выискивать и проверять факты. Он привык всё делать быстро и просто, на бегу и на лету, с показным интеллигентским ухарством и шиком - как гоголевский Хлестаков Иван Александрович. Всё писал от балды или от фонаря, если совсем прямо и грубо, как Бог на душу положит. Потому что саму Жизнь он любил несравненно больше творчества - и категорически не хотел её усложнять, утяжелять работой. Любовницы, кабаки и пьянки, отдых на природе под коньяки, балыки и шашлыки для него были куда важней и ценней, чем правда Истории, чем Проза и Поэзия та же. Он был чистокровный еврей, напомним читателям в который уж раз по счёту, а евреи - они ужасные циники, сладострастники и материалисты: любят только пенки с чужого труда снимать. Они - крыловские "стрекозы", не "муравьи" из басни.

Поэтому-то всё в пастернаковском романе примитивно, плоско и несерьёзно для серьёзных критиков; всё поделено на чёрное и на белое, на плохих и хороших людей - как в детской сказке.

"Вот получу Нобеля, - вожделенно думал автор, устало кропая главы за главами за дорогим дубовым столом. - Нобель всё спишет!..."

Так точно и Солженицын в это же время писал, его последователь и подельник, - легко и быстро, и без затей, и без сомнений, главное. Писал - как шашкой остервенело махал, товарищ, рубил направо и налево вражьи головы как кочаны капусты! Всё кого-то громил и обличал, безумец с пером и бумагой, выводил на чистую воду под видом поиска правды, под маркой "жития не по лжи". Жил, графоман полупомешанный, по принципу: "Я - идеал человека, небожитель и пророк; я - гуманист, правдоруб и провидец, и Божьей правды глашатай. А все остальные - опарыши, мразь и ничтожества, навоз Истории, мусор, ошибки Создателя, моей жалости и любви не достойные. Потому-то и буду их всех безжалостно обличать и судить, мазать дерьмом и грязью по самые уши: пусть потом отмываются! А я погляжу со стороны, как это у них получится! Ха-ха-ха!!!..."

И тоже, наверное, лукаво думал сам про себя Александр Исаевич (при рождении Исаакович, как и Пастернак): "Вот получу обещанного Нобеля - все и заткнутся! закроют свои поганые рты! Нобель - он всё оправдает и всё затмит, все огрехи и недочёты разом спишет. Кто меня тронет после этого?! кто что-нибудь противное и дурное вякнет?!..."

В предисловии к "Архипелагу..." он, хитрюга, предупредил, страхуясь от критики и поношений: "Опыт художественного исследования". Что означало следующее: буду, дескать, исследовать лагерную тему - но как художник-беллетрист исключительно, а не как историк. То есть, как Бог на душу положит. Соберу, дескать, все известные байки и анекдоты, сплетни и пересуды лагерные в один литературный мешок, как колючей проволокой надёжно скреплённый много-миллионными цифрами жертв и потерь ГУЛАГа, высосанными из пальца (а может и из задницы), - и вывалю на читателя разом. Пусть читатель сидит и разбирается в этом моём дерьме, кайфует и ахает, ошалело гривой трясёт и тирана-Сталина материт нещадно!... А если что и не так, нестыковки или лажа какая выявится, неправда! - я, дескать, не виноват, с меня взятки гладки. Потому что сразу предупредил: "опыт художественного исследования" - сказки то есть!!! Какие ко мне, бородатому беллетристу, претензии-то?!...

И действительно ведь не трогают, претензий не предъявляют критики-иудеи, дотошные до русских писателей и их огрехов и нестыковок, - или делают это очень и очень бережно и полюбовно, как с ребёночком малым с автором лагерной мутоты нянчатся. Странно, да! Хотя у этого полупомешанного графомана-фантаста взор и бред на каждой странице, цифры и даты путаются и меняются от строки к строке как в сломанном калькуляторе! Ни один уважающий себя историк поэтому на бредни Солженицына не ссылается, ни один! Ссылаться на сказочника-Солженицына - моветон в научном мiре!

Но и критиковать Александра Исаевича никто не хочет, себя дурачком выставлять! Или злобным завистником к чужому таланту, славе! - что многократно хуже! Нобелевский лауреат - он велик и могуч, непогрешим и неподсуден априори!!! А лукавая премия сия, придуманная евреями и для евреев, давно уже превратилась в некий ярлык святости, в охранную грамоту будто бы от самого римского папы, выданную автору Ватиканом и становящуюся могучим оберегом для лауреата от любых нападок и поползновений. Сиречь - от любой без-пристрастной критики и поношения!

На то всё было и рассчитано с этим пресловутым "Нобелем" изначально, который выдаётся с первого дня исключительно по рекомендациям Сиона и ЦРУ - как мощнейшее и чудодейственное оружие в идеологической и политической борьбе с любым противником и государством, что смеют вставать на пути у Нового Мiрового Порядка...

--------------------------------------------------------

(*) Как хорошо, в этой связи, что СВЕТЛЫМ РУССКИМ ГЕНИЯМ никакие премии не нужны и не важны, в том числе и Нобелевские. Они все делом, а не интригами и под"ковёрными битвами, не холуйством, унижениями и плутовством доказывают своё природное и творческое величие и свой талант, исключительно гениальными произведениями, с которыми благодарный русский народ рождается и живёт, с которыми и умирает в радости. Кто теперь знает, к примеру, что Льва Толстого в своё время прокатили с "Нобелем"? Единицы! А что он, бунтарь и гордец, от звания "академик Российской Императорской академии" категорически отказался и даже за своё выдвижение правительство не поблагодарил? Единицы, опять-таки! Для простого русского человека он, тульский страстотерпец и правдоруб, и до премии и до академика был Толстым - великим русским писателем, понимай, автором без-смертного патриотического романа "Война и мiр". Таким же великим, родным и желанным он и остался в народном сознании, даже и не получив премии и академического звания, как у многих других, кто и мизинца его не был достоин.

Великими русскими мыслителями и творцами, настоящими кудесниками Слова были при жизни и остаются до сих пор Розанов, Меньшиков и Бунин, Куприн, Крестинский и Горький, Блок, Есенин и Маяковский, Клюев, Шолохов и Твардовский, Смеляков, Заболоцкий и Рубцов, и, безусловно, Кожинов. Из современных - Тальков, Карташова, Левашов и С.Ю.Куняев. Люди, которые ещё долго будут жить в сердцах и умах наших, указывать нам праведный и правильный к Богу путь. И какая нам, в сущности, разница всем - были у них эти поганые премии и академические мантии на плечах или же нет, которые больше смахивают на взятки, на подкуп со стороны сильных мiра сего! Это уже и ребёнку известно и ясно!...

А вот Пастернаку, Солженицыну и Бродскому Нобелевская премия была как воздух нужна! Без неё они ни за что не попали бы в пантеон великих и славных: почвы для этого просто нет у каждого, богатого и качественного творческого материала, ДУШИ. Отсюда - и такая возня и такие интриги с их стороны для её непременного получения. Для них эта премия - как золотая корона на голову или тот же парик, что закрывает пустоту под названием лысину!

Еврейские светочи и кумиры ведь только за счёт высокого социального статуса держатся и живут, и всемогущей рекламы, за счёт почётных академических званий и степеней, международных наград и премий. Для них внешняя сторона Жизни крайне важна и ценна, как и её многочисленные атрибуты! - этому, собственно, и посвящена сия работа.

Для нас же, православных русских людей, самоценно и значимо внутреннее содержание Жизни, её без-корыстность, безденежье, правда и чистота, её глубина бездонная... А что здесь лучше, что хуже? - поди, разбери попробуй и дай рецепт Бытия. Это - две стороны одной и той же медали, как представляется; или два берега одной Реки Леты!!!....

--------------------------------------------------------

А объявленные Пастернаком 10 лет на написание "Доктора Живаго" - это, вероятно, искусственное и сознательное увеличение срока для предания самому себе и своему "без-смертному" произведению, своей нетленке значимости и веса. Так многие второстепенные беллетристы делают: это у них болезнь.

В действительности подобные легковесные романы за год-полтора пишутся такими как Пастернак, которые нигде и никогда не работали, безвылазно на дачах жили в достатке, покое и тишине, где их никто не смел отвлекать или тревожить. При условии, разумеется, если только сидеть и писать, а не с любовницами неделями развлекаться и кувыркаться...

Как бы то ни было, но в 1955 году роман в целом был закончен, став, по оценке самого писателя, "вершиной его творчества как прозаика". Рукопись книги стараниями всё тех же родственников была сразу же переправлена за границу и вышла в свет сначала в Италии в 1957 году, а потом в Голландии и Великобритании, при посредничестве философа и дипломата сэра Исайи Берлина, как теперь утверждается. Раскрутка романа осуществлялась бешеная, деньги затрачивались колоссальные. Игра стоила свеч!!!

"Издание романа в Голландии и Великобритании (а затем и в США в карманном формате) и бесплатную раздачу книги советским туристам на Всемирной выставке 1958 года в Брюсселе и на фестивале молодёжи и студентов в Вене в 1959 году организовало Центральное разведывательное управление США. ЦРУ также участвовало в распространении "имевшей большую пропагандистскую ценность" книги в странах социалистического блока. Кроме того, как следует из рассекреченных документов, в конце 1950-х годов британское министерство иностранных дел пыталось использовать "Доктора Живаго" как инструмент антикоммунистической пропаганды и финансировало издание романа на языке фарси".

В 1957 году Пастернак снова выдвигался на соискание Нобелевской премии по литературе - шестой раз по счёту. В 1958 году его кандидатура - в 7-й раз!!! - была предложена прошлогодним лауреатом Альбером Камю, и 23 октября Пастернак премию всё ж таки получил - стал вторым писателем из России (после масона И.А.Бунина), удостоенным этой награды. Великий Шолохов Нобеля ещё не имел, хотя его "Тихий дон" бил тогда все рекорды опросов и продаж, и неподдельного читательского интереса...

И получилось в итоге, что и мытьём, и катаньем, и немыслимыми интригами, и без-пардонной закулисной дурно-пахнущей вознёй капитальные английские родственники Бориса Леонидовича, с его молчаливого согласия и одобрения, как представляется, всё-таки своего добились - на весь мiр его прославили как "первого" поэта советской России. Только непонятно было - за что?! Как и непонятно было многим - зачем?! Зачем нужна была "небожителю"-Пастернаку вся эта тёмная и достаточно мелкая и унизительная канитель, его предельно опошлившая и дискредитировавшая и в глазах современников, и в глазах потомков?! Да ещё и ставшая, как ни оправдывайся и ни крути, этаким литературным бельмом в его биографическом голубом глазу, перечеркнувшим все его прежние убеждения и идеалы, его нравственное кредо "жить не по лжи".

Ведь разве ж не он, Пастернак, написал когда-то своё искромётное стихотворение "Быть знаменитым некрасиво", ставшее для автора неким предполагаемым творческим манифестом, или даже твёрдой программой жизни: так представлялось долгие годы, во всяком случае, так думалось почитателям и друзьям, верилось и надеялось:

"Быть знаменитым некрасиво.

Не это подымает ввысь.

Не надо заводить архива,

Над рукописями трястись.

Цель творчества - самоотдача,

А не шумиха, не успех.

Позорно, ничего не знача,

Быть притчей на устах у всех.

Но надо жить без самозванства,

Так жить, чтобы в конце концов

Привлечь к себе любовь пространства,

Услышать будущего зов".

Шикарно написано, да?! - озорно, размашисто, хлёстко и без-шабашно, чисто по-русски прямо-таки, по-бунтарски, почти по-Разински! Согласитесь, люди?! Так только одни небожители и пишут, когда они молоды и красивы, полны задора и оптимизма, веры в без-смертие и внутреннего огня! Когда они не заражены ещё корыстью, делячеством и сребролюбием, ни придавлены бытовухой... А в жизни... в жизни всё наоборот произошло у Бориса Леонидовича (Исааковича) - и пошло, и мелко, и грязно, и именно "некрасиво". Чисто по-еврейски уже: это когда думается одно, говорится другое, на публику, а делается третье, прямо противоположное сказанному и выгодное исключительно для себя и не для кого больше! Когда мнение публики, общества, толпы человека ни сколько не интересует.

А по-другому это и определить нельзя: по-другому будет нечестно, неискренне и неправильно. Да простят меня поклонники пастернаковские за такой крайний взгляд, который им нервы треплет и глаза колет. А если и не простят, - то пусть хотя бы на один-единственный вопрос сами себе ответят. А именно: ну зачем вот понадобились ему - властями крепко залюбленному и зацелованному еврейскому вундеркинду - "шумиха и успех", и такая необъяснимая и унизительная круговерть под старость с этой злополучной премией?!!! Когда и ему самому пришлось крутиться юлой, терять лицо и человеческое достоинство, и заграничным родственникам вдобавок. Не получилось раз - ну и хватит, и ладно, и пусть! Успокойтесь, товарищи, не гневите Бога и людей, живите и радуйтесь Жизни дальше! Вы что, в самом-то деле, с голоду пухните что ли?!

Но господа-товарищи не успокаивались - какой там! - не так просто и честно все они были воспитаны и устроены, чтобы быстро сдаваться и отступать. Жестоковыйность иудеев общеизвестна - и потрясает нас, славян-русичей, кто в дружбе и ладах с совестью! Интриговали и плутовали, и склочничали евреи-Пастернаки до последнего!!! И в 1958-м году они своего добились: Борис Леонидович (Исаакович) этой престижной шведской премией был наконец награждён и попал в Книгу рекордов Гиннесса!!! СЕМЬ РАЗ упорно пытался пролезть в "игольное ушко" поэт-словоблуд - и пролез в итоге, слизняк и мокрица, порадовался удаче: в литературе таких прецедентов более не было.

Абсолютного рекорда, однако ж, Пастернак в плане цинизма и делячества не установил, ибо конкурент у него имелся знатный, до ужаса оборотистый, нахрапистый и без-стыдный! Абсолютный рекорд в этом тухлом, паскудном и подлом деле по получению левых денег и почестей принадлежит другому махровому иудею и прохиндею - Альберту "Ивановичу" Эйнштейну. Его еврейские финансовые воротилы, Ротшильды и Барухи, проталкивали на Нобиля аж ОДИНАДЦАТЬ РАЗ подряд: с 1910-го и по 1922-й год, исключая 1911-й и 1915-й годы, - преследуя этим свои тайные цели по захвату Власти над мiром (но прежде всего - над умами людей). И тоже добились своего, жуки прожжённые, закулисные: руководители Нобелевского комитета под нажимом всесильных сионских мудрецов сдались в итоге, Эйнштейну премию скрепя сердце дали - для последующей оголтелой рекламы величия еврейской нации! Хотя и знали прекрасно (члены жюри), что это был за мрачный, безнравственный и плутоватый тип, работавший в Бюро патентов в Швейцарии (с июля 1902-го по октябрь 1909-го) в должности оценочного эксперта заявок на изобретения и слизывавший там всё подряд - всё наиболее стоящее и ценное, что ему присылали на суд даровитые авторы. Так, то, что теперь именуется "специальной теорией относительности" (СТО) Альберт "Иванович" в наглую слизал у француза-Пуанкаре; а "общую теорию относительности" (ОТО) - у немца-Гильберта. И это - давно уже никакой не секрет для истинных ценителей и почитателей науки, это авторитетно доказано и подтверждено на примерах и фактах. Уж сколько первоклассных брошюр и статей по этому поводу выпущено подпольно и мизерными тиражами, за которые их благородные и без-страшные авторы, знатоки вопроса, расплачивались потом головой. В лучшем случае - карьерой. А Пуанкаре с Гильбертом не захотели голову на плаху класть, обвинять Эйнштейна в воровстве идей, в плагиате, бездарности и пустозвонстве. Оба они были мудрые люди и хорошо понимали, наверное, как всё в нашей жизни подло и гадко устроено. Знали по личному опыту, что перечить евреям - дело крайне невыгодное и без-перспективное, а то и вовсе опасное. Тем паче - становиться у них на пути.

Любопытно и поучительно здесь и другое для читателей: Нобелевскую премию аферист и пройдоха-Эйнштейн получил в 1922-м году за фотоэффект, не за теорию относительности, за которую его теперь все кому ни лень и ни попадя славят, ничего в этой пресловутой и пошлой "теории" не смысля. Но явление фотоэффект открыл и разработал до мелочей гениальный русский учёный Александр Григорьевич Столетов (1839-1896), которому по праву принадлежат и три закона фотоэффекта, и много чего ещё интересного и гениального в физике. Про это, между прочим, во всех мiровых энциклопедических словарях сообщается, это зафиксировано на века как без-спорный и неопровержимый факт! Открыл и разработал природное явление первоклассный русский физик, а премию за сие открытие получил еврейский околонаучный делец. Парадокс, да?! Но именно так парадоксально, гадко и подло, скажу ещё раз, наш подлунный мiр и устроен: СЛАВЯНЕ и АРИИ, представители древнейшей белой расы, изобретали, изобретают и будут изобретать, с Божьей помощью, творить Доброе и Вечное, Историю, Науку и Культуру, двигать вперёд Цивилизацию нашей планеты! Потому что они - ДЕМИУРГИ-ТВОРЦЫ по природе своей, по заложенной в них могучей генетике! Еврейские же захватистые дельцы, прирождённые торгаши-посредники, будут получать за их изобретения славу и деньги!!! И к Богу это их делячество уже отношения не имеет...

---------------------------------------------------------

(*) Историческая справка. Надо заметить, что в Европе из-за этого разразился громкий скандал - из-за откровенной политизации процесса присуждения данной премии. Так, в 1964 году известный французский философ-экзистенциалист Жан-Поль Сартр (1905-1980 гг.) отказался от присуждённого ему "Нобеля" по литературе, выразив глубокое разочарование тем, что премию до него присудили примитивному плуту, бездарю и интригану-Пастернаку вместо гениального Шолохова, чем её сильно дискредитировали.

"Единственной советской работой, получившей премию, - заявил он тогда публично, - была книга, опубликованная за рубежом и запрещенная в родной стране"...

Демонстративно-показательный демарш молодчика-Сартра подействовал отрезвляюще на закулису, и в следующем 1965 году Шолохов данной награды всё-таки был удостоен, став единственным советским писателем таким образом, получившим премию с согласия и одобрения партийного руководства СССР, а не в пику ему...

Правда, и здесь не обошлось без сюрпризов и каверз, на которые евреи большие мастаки. В противовес Шолохову они выдвинули в 1965 году писателя К.Г.Паустовского, законченного шабес-гоя и жополиза, решили космополитом-Паустовским патриота-Шолохова перешибить, перекрыть тому путь к Олимпу.

Но в комитете по премиям правильно разобрались, что не чета пигмей-Паустовский великому Шолохову, и присудили награду Михаилу Александровичу в конце концов, чем сторонников Константина Георгиевича сильно обидели и напрягли. После этого те ещё три раза подряд выдвигали Паустовского на получение престижной награды - 1966, 1967 и 1968 годы, - но всё напрасно. Они бы выдвинули его и ещё, не постеснялись бы - да только летом 1968 года Паустовский скоропостижно скончался и рекорд Пастернака не сумел побить. По независящим от него причинам...

---------------------------------------------------------

Любопытно, что так (как Жан-Поль Сартр) тогда и в Советском Союзе подумали власть предержащие: дескать, за что ему премию? и зачем?! И куда он, шельмец пронырливый и плутоватый, вообще лезет? в какие закулисные дырки и дебри?! Силу свою решил показать?! заграничные возможности и связи?! Ну и ну!!! Человек, мол, как сыр в масле катается все советские годы, не знает проблем и забот ни в чём и ни с чем. И за всё то хорошее и доброе, что мы, коммунисты, ему за целую жизнь сделали, он под старость решил фортель выкинуть - в родную Советскую власть публично плюнуть, харкнуть даже. Да ещё и раструбить о той харкотине на весь мiр...

Не удивительно ввиду этого, закономерно и логично, и абсолютно правильно на скромный авторский взгляд, что роман "Доктор Живаго" был резко отрицательно и даже враждебно встречен советскими властями и официальной советской литературной средой, отвергнут к печати из-за низкого качества, художественного и историософского, это во-первых; а во-вторых - из-за негативной позиции автора по отношению к Великому Октябрю и к последующим глобальным социально-политическим изменениям в жизни нашей страны.

Секретарь СП СССР Э.Г.Казакевич, прочитав роман, заявил возмущённо и грозно: "Оказывается, судя по роману, Октябрьская революция - недоразумение, и лучше было бы её не делать". Затаённый троцкист Н.С.Хрущёв, ярый революционер по духу и убеждениям, был и вовсе взбешён и рассержен, когда узнал о выходе посредственного в целом романа на Западе. Он гневно заявил на заседании Политбюро, что "даже и свинья не гадит в своё корыто". И, знаете, с Хрущёвым в данном конкретном случае трудно не согласиться... А после того заседания Никита Сергеевич спустил на дерзкого автора всю агитационно-пропагандистскую свору писателей, критиков и журналистов, что работали на всесильный тогда Агитпроп.

"Уже в день присуждения премии (23 октября 1958 года) по инициативе М.А.Суслова Президиум ЦК КПСС принял постановление "О клеветническом романе Б.Пастернака", которое признало решение Нобелевского комитета очередной попыткой втягивания в холодную войну. Присуждение премии привело к травле Пастернака в советской печати, исключению его из Союза писателей СССР, оскорблениям в его адрес со страниц советских газет, на собраниях "трудящихся"..."

Перепуганный до смерти Пастернак явно не ожидал такого бурного и негативного поворота событий, не к тому готовился. Писать-то роман он ведь начал ещё при живом и здоровом Сталине, когда Революцию похоронили давным-давно в победившей Гитлера советской стране, если не сказать "на неё плюнули". И ему показались те "похороны" окончательными и безвозвратными.

Вот и родилась озорная идейка у Бориса Леонидовича самолично забить последний идеологический гвоздь в крышку гроба Мiровой Революции, а роман "Доктор Живаго" сделать этаким символическим берёзовым крестом на её могилу. И если бы Сталин был жив ещё к моменту выхода в свет романа, - как знать, может у всеми забытого переводчика-Пастернака эта его афера с политико-идеологическим и духовным переодеванием и переоценкой ценностей и прокатила бы, попала в цель. Не секрет, что Иосиф Виссарионович последние годы жизни и сам от Революции и пустопорожней коминтерновской риторики отходил всё дальше и дальше - на великодержавно-патриотические рельсы страну и народ сворачивал, на свободный от устаревших догм и лозунгов живой созидательный путь...

Но никто и подумать, и предположить не мог, и Пастернак - в их числе, что скоро к власти в стране придёт оголтелый троцкист Никита Хрущёв - отъявленный жлоб и громила, дубина стоеросовая и головорез, упырь кровожадный и дикий. И разрушительная революционная эпоха Октября Семнадцатого вернётся целой и невредимой. Всепобеждающий Дух Мiровой революции в СССР опять поднимет на щит хрущёвское интернациональное окружение, сделает его фундаментом новой-старой программы партии и главным ориентиром для всей страны. Оно, еврейское окружение Никиты Сергеевича, остервенело примется рушить молодую Советскую Державу, великое сталинское наследие до нуля низводить, патриотизм и любовь к Родине выкорчёвывать; а интернациональную коммунистическую идеологию, наоборот, повсюду распространять и насаждать начнёт агрессивно и яростно; в том числе - и в странах третьего мiра. А власть над умами и душами простых советских людей - о, ужас!!! - захватят по-хрущёвски оголтелые, тупые и злобные шестидесятники - убеждённые и махровые анти-советчики и анти-сталинисты!!!...

Сугубому революционеру и волюнтаристу-Хрущёву, у которого один был товарищ по жизни - маузер, - так вот Хрущёву пастернаковские мiровоззренческие, идеологические и литературные свистопляски, переодевания и переобувания в воздухе категорически не понравились, как легко догадаться, откровенное отступничество от коммунистических идеалов и ренегатство. Как и сам скандальный и спорный роман, перечёркивавший всё славное советское революционное прошлое.

Естественно и понятно, что роман запретили к публикации в СССР по его приказу. Самого же борзого и авантюрного автора вызвали куда следует и поговорили по-взрослому и по-мужски серьёзные и суровые дяди - без шуток и прибауток, без сантиментов.

"Ты чего, - спросили строго и недвусмысленно, - Борь, вытворяешь-то? Совсем опух и ошалел от безделья у себя на даче, да? - и решил под старость выпендриться и прославиться, на весь мiр бунтарём-раскольником прогреметь? Мы тебя так прославим, засранца, - мало не покажется. Пожалеешь, что на Божий свет появился, сучонок..."

"Тебе какую роль поручили играть в жизни и литературе, вспомни? - выждав паузу и насквозь прожигая позеленевшего от страха собеседника суровым и хищным взглядом, ещё спросили грозно, вдобавок к первому вопросу. - Певца-прославителя Революции и вождей! Баловня судьбы и везунчика, любимчика женщин и власти! Так ведь?! Так!... А ты куда лезешь, дурья твоя голова? Зачем самовольно меняешь программу, взгляды и риторику с хвалебных на оппозиционные? И этим отбиваешь хлеб у бывшего зека-Солженицына, примериваешь на себя его костюм и маску? Зачем? с какого перепою и перепугу?... Извини, но нам второго Солженицына не надо в СССР - и одного мудака достаточно. Он и один десятерых таких сопляков как ты стоит. Визгу и вони от него немерено, как и чёрной копоти... Так что давай заканчивай, Борь, со своим протестом и своим игрушечным диссидентством, не ломай нам спектакль и сценарий. По-доброму, по-хорошему тебя просим пока. И надеемся на понимание: ты же человек не глупый..."

Борис Леонидович, совсем даже не храброго десятка товарищ, повторим, не бунтарь и не герой по характеру: не Павка Корчагин и не Штирлиц, не генерал Карбышев и не Александр Матросов, тем паче, - перепугался тогда страшно. Понял, что с ним не шутят, не играют в игрушки и не берут на понт, как это обычно дворовые пацаны делают, - и не отстанут от него по добру по здорову. Это было как дважды два ясно. Люди, что с ним беседовали, так просто не отступают и не отстают: играют по-крупному и по-взрослому. Таким человека прибить - что высморкаться. Поэтому, хочешь, не хочешь, но надо начинать славить новую - хрущёвскую власть, как до этого он славил ленинско-сталинскую.

Но сил на дифирамбы и славословия власть предержащим у него уже не осталось, увы: возраст Бориса Леонидовича стремительно приближался к 70-ти... А не славить было нельзя: его бы неправильно поняли серьёзные люди, сочли за непокорного и строптивого бунтаря. Со всеми вытекающими отсюда лично для него печальными, а то и вовсе трагическими последствиями...

Престарелого, слабенького и тщедушного Пастернака, оказавшегося в патовой ситуации, охватили смертельная тоска и паника вперемешку с испугом, как это теперь автору данной работы видится и представляется со стороны. Да такие мучительные и глубинные, запредельные или экзистенциальные, как модно теперь говорить, что он год после этого, вероятно, диареей мучился, бедолага, с унитаза переделкинского не слезал - всё про жизнь свою горемычную сидел и думал, наверное, которую он сам же и испоганил сдуру, единственным романом перечеркнул. Да как перечеркнул! - что и самому страшно и тошно стало!... А когда, наконец, окреп животом неудачливый наш герой и поднялся, на свет белый из туалета вышел, - то сил продолжать дальше жить у него уже не осталось, совсем-совсем: самоедство, сомнения и страх за будущее разрушительное дело сделали...

Не имея сил выдерживать оглушительную публичную травлю и мощнейший психологический прессинг, он категорически отказывается в итоге от получения злосчастной премии. А 30 мая 1960 года и вовсе отдаёт Богу душу - умирает на даче в Переделкино, перед смертью успев написать последнее стихотворение "Нобелевская премия", ставшее своеобразной эпитафией на собственную жизнь и смерть:

Я пропал, как зверь в загоне.

Где-то люди, воля, свет,

А за мною шум погони,

Мне наружу ходу нет.

Тёмный лес и берег пруда,

Ели сваленной бревно.

Путь отрезан отовсюду.

Будь что будет, всё равно.

Что же сделал я за пакость,

Я убийца и злодей?

Я весь мир заставил плакать

Над красой земли моей.

Но и так, почти у гроба,

Верю я, придёт пора -

Силу подлости и злобы

Одолеет дух добра.

Скоропостижной смертью - и про это можно твёрдо теперь сказать - он оставил тогда своих изумлённых родственников и кукловодов-благодетелей из ЦРУ с носом. Они-то, чудаки малахольные, мечтали-надеялись слепить из брата и друга крупного советского еврея-диссидента, неустрашимо и мощно порочащего Советский строй, Россию-матушку и Великий Октябрь по рецепту Родиона Раскольникова: "тварь я дрожащая, или право имею?!!!" Да не на того поставили - прогадали, люди, попали в блудняк и убыток. Борис Пастернак слабаком уродился и сибаритом, примитивным приспособленцем и трусом: отказался от премии и от романа, от убеждений последних, антиреволюционных, от потешных и переменчивых принципов - и послал своих тайных кураторов ко всем чертям со всеми их планами и вожделениями. А потом и вовсе "дал дуба", не пережив скандала.

---------------------------------------------------------

(*) От премии Пастернак публично отказался вроде бы - в том смысле, что не поехал её получать, только-то и всего! Но это не означает ни сколько, что он, хитрец, отказался от денег, а иначе какой же он был бы тогда еврей! Про эту таинственную историю почитатели Бориса Леонидовича и "пастернаковеды" не любят теперь рассказывать и вспоминать из-за её неприглядности - упорно выкидывают и вымарывают из пастернаковской песни слова. Мы же этого делать не станем и скажем честно, что премиальные денежки (в иностранной валюте, между прочим) каким-то чудесным образом опальному Пастернаку всё же доставили: он их все до цента получил, как теперь выясняется... Потом его оборотистые друзья как-то их конвертировали в Москве и уже рублями передавали музе и доверенному лицу Бориса Пастернака Ольге Ивинской.

В СССР за валютные операции полагалась уголовная статья, между прочим, и Ивинская с дочерью были арестованы в 1960 году и получили небольшие сроки - чисто формально, как это теперь представляется, для отвода глаз. Посидели чуть-чуть для вида - и благополучно вышли на волю, имея в загашнике целые мешки денег. Ольга Ивинская после отсидки купила себе шикарную квартиру недалеко от Савёловского вокзала Москвы.

Жена же Пастернака Зинаида Николаевна Нейгауз, как судачат теперь в Интернете, и вовсе требовала от правительства для себя новую машину "Волгу" вместо старой "Победы". "Волгу"!!! - что в те годы была сродни современному 600-му Мерседесу и на которой только одни советские богатеи и ездили! Представляете себе, каков был пастернаковский уровень жизни!... Да и смерть поэта не стала трагедией для его изнеженного и избалованного окружения: денежки у его многочисленных женщин водились - и не малые...

---------------------------------------------------------

Уготованное ему кукловодами место ярого и злобного антисоветчика Солженицын с успехом и быстро занял: этот-то цэрэушников не подвёл, этот был твёрдым, как шанкр, и несгибаемым и могучим, как железобетонная свая. Долго небо коптил, пустозвон помешанный и бородатый, и много на Советский Союз дерьма вылил, которое теперь русский честной народ в лице лучших своих представителей без устали и старательно выгребает - очищает родную землю, головы и души простых людей от идеологической шелухи, от масонской скверны...

----------------------------------------------------------

(*) Историческое отступление.

Странные они всё-таки люди, чистокровные евреи: только в спокойствии и комфорте любят и могут жить, в материальном достатке. А чуть что не так - сразу истерика и упадок сил, здоровья и духа, слёзы и сопли тягучие до земли. Суровая борьба за жизнь, страдание и аскеза их на корню убивают. Они не любят, не умеют и не хотят ничем, никогда и ни для кого жертвовать. Хозяевами быть хотят, господами жизни и положения...

Мы, славяне-русичи, в этом плане куда крепче, выносливее и надёжнее устроены - и любые беды перемелем-переживём, потому что "высоко оно, наше небо".

Великий русский философ нашей эпохи Алексей Фёдорович Лосев (1893-1988), как и многие его коллеги по цеху познавший в 30-е годы вкус лагерной баланды, размышляя о том, что такое в философском смысле понятие "жертва", писал в одной из своих работ на исходе 1941 года:

"Я многие годы провёл в заточении, гонении, удушении: и я, быть может, так и умру, никем не признанный и никому не нужный. Это жертва. Вся жизнь, всякая жизнь, жизнь с начала до конца, от первого до последнего вздоха, на каждом шагу и в каждое мгновение, жизнь с её радостями и горем, с её счастьем и с её катастрофами есть жертва, жертва и жертва. Наша философия должна быть философией Родины и жертвы, а не какой-то там отвлечённой, головной и никому не нужной "теорией познания" или "учением о бытии или материи".

В самом понятии и названии "жертва" слышится нечто возвышенное и волнующее, нечто облагораживающее и героическое. Это потому, что рождает нас не просто "бытие", не просто "материя", не просто "действительность" и "жизнь" - всё это нечеловечно, надчеловечно, безлично и отвлечённо, - а рождает нас Родина, та мать и та семья, которые уже сами по себе достойны быть, достойны существования, которые уже сами по себе есть нечто великое и светлое, нечто святое и чистое. Веления этой Матери Родины непререкаемы. Жертвы для этой Матери Родины неотвратимы. Бессмысленна жертва какой-то безличной и слепой стихии рода. Но это и не есть жертва. Это просто бессмыслица, ненужная и бестолковая суматоха рождений и смертей, скука и суета вселенской, но в то же время бессмысленной животной утробы. Жертва же в честь и во славу Матери Родины сладка и духовна. Жертва эта и есть то самое, что единственное только и осмысливает жизнь"...

----------------------------------------------------------

Но не о мудреце и стоике-Лосеве и не о дубовом маньяке-Солженицыне сейчас идёт речь, а о мягкотелом барчуке-Пастернаке, вознамерившимся прославиться на весь мiр посредством литературы. Давайте попробуем разобраться и понять, за что советские высокопоставленные евреи во главе с Хрущёвым и Сусловым так ополчились на "Доктора Живаго"? в чём причина травли романа и самого писателя? Ведь не художественная, не качественная сторона произведения была тому виной, которая Хрущёву и всем остальным была до фени и лампочки, - а исключительно идеологическая!!!

Травлю эту и полное неприятие произведения со стороны советских и мiровых евреев умно и точно, на скромный авторский взгляд, объяснила Р.Д.Орлова (Либерзон), литературная и, в известной мере, общественная деятельница, в 1956 году написавшая про пастернаковский роман следующее:

"Мне показалось, что книга о нашей (еврейской то есть, революции победителей - А.С..) революции написана извне. Всё это было чужим... книга была чужда тому, о чём мы думали, мечтали, спорили... В письме (отвергнувшем роман - А.С.) редколлегии "Нового мира" (опубликованном в 1958 г. - А.С.) я нашла оценку романа, близкую моей тогдашней..."

В этом и только лишь в этом одном, как автору очерка это теперь представляется, и заключалась главная вина Пастернака-прозаика - в неправильном взгляде на Революцию, нееврейском взгляде. Борис Леонидович, несмотря на то, что считал Революцию 1917-го года неизбежным и даже естественным итогом всей предшествующей Истории России, вместе с тем, стараясь быть по возможности честным и объективным, не отказывался в романе и от этой предшествующей Истории нашей страны, СЧИТАЛ ЕЁ ДАЖЕ ВЕЛИКОЙ! - представляете!!! С чем не могли согласиться, понятное дело, абсолютное большинство советских писателей и критиков - и евреев, и не-евреев. Не говоря уже о том, что отвергнутый редакцией "Нового мира" роман рассерженный и ополчившийся Борис Леонидович передал в "буржуазное издательство".

Было в романе и другое, не менее крамольное и весомое прегрешение Пастернака перед мiровым еврейством: его взгляд на ассимиляцию евреев в России как на положительный и закономерный процесс. Из-за подобной точки зрения автора, абсолютно недопустимой, кощунственной и враждебной для духовных лидеров иудеев, левитов-коэнов, считающих ассимиляцию евреев с гоями катастрофой, премьер-министр Израиля Д.Бен-Гурион говорил о романе, как об "одной из самых презренных книг о евреях, написанных человеком еврейского происхождения"...

С.Ю.Куняев - долголетний главный редактор "Нашего современника", напомним, высказывает свою точку зрения на побудительные мотивы, толкнувшие Пастернака на этот роман:

"Опомнился от соблазнов революционной романтики, от обаяния народоволок, знаменитых террористок и вождей Борис Леонидович только на закате жизни... и, написав покаянный роман "Доктор Живаго", в сущности, перечеркнул "поэтические заблуждения" не только своей молодости, но и почти всей жизни..."

Как бы то ни было, но то, что написано пером, - не вырубишь потом и топором, и от собственного творчества не избавишься, не заметёшь следы. А.А.Ахматова, к примеру, высоко ценившая Пастернака как поэта, в разговоре с М.Д.Вольпиным тем не менее не могла не вспомнить "зигзагов" его литературного пути, всегда её поражавших:

"Заговорили о Пастернаке, о его горестной судьбе, и вдруг она сказала: "Михаил Давидович, кто первый из нас написал революционную поэму? - Борис. Кто первый выступил на съезде с преданнейшей речью? - Борис. Кто первый сделал попытку восславить вождя? - Борис. Так за что же ему мученический венец?"..."

Мне, как автору, хочется дополнить абсолютно законное, честное и справедливое возмущение уважаемой Анны Андреевны письмом самого Пастернака к Александру Фадееву, написанным сразу же после смерти и похорон И.В.Сталина. Этого письма не найти в либеральных биографиях Бориса Леонидовича (Исааковича) днём с огнём. А жалко! Пусть бы узнали современные молодые евреи мысли и чувства литературного гуру их про "Вождя всех народов", которого они вот уже 30-ть лет с пеной у рта клянут как "мiрового вурдалака, тирана и палача", дерьмом густо мажут. Так вот, их литературный светоч и кумир был в этом вопросе иного мнения, прямо-противоположного. Приведу письмо Пастернака Фадееву полностью, где я не увидел рисовки и желания угодить: так по заказу люди не думают и не пишут.

"Дорогой Саша!

Когда я прочёл в "Правде" твою статью "О гуманизме Сталина", мне захотелось написать тебе. Мне подумалось, что облегчение от чувств, теснящихся во мне всю последнюю неделю, я мог бы найти в письме к тебе.

Как поразительна была сломившая все границы очевидность этого величия и его необозримость! Это тело в гробу с такими исполненными мысли и впервые отдыхающими руками вдруг покинуло рамки отдельного явления и заняло место какого-то как бы олицетворённого начала, широчайшей общности, рядом с могуществом смерти и музыки, могуществом подытожившего себя века и могуществом пришедшего ко гробу народа.

Каждый плакал теми безотчётными и несознаваемыми слезами, которые текут и текут, а ты их не утираешь, отвлечённый в сторону обогнавшим тебя потоком общего горя, которое задело за тебя, проволоклось по тебе и увлажило тебе лицо и пропитало собою твою душу.

А этот второй город, город в городе, город погребальных венков, поднявшийся на площади! Словно это пришло нести караул целое растительное царство, в полном сборе явившееся на похороны.

Как эти венки, стоят и не расходятся несколько рождённых этою смертию мыслей.

Какое счастье и гордость, что из всех стран мира именно наша земля, где мы родились и которую уже и раньше любили за её порыв и тягу к такому будущему, стала родиной чистой жизни, всемирно признанным местом осушенных слёз и смытых обид!

Все мы юношами вспыхивали при виде безнаказанно торжествовавшей низости, втаптывания в грязь человека человеком, поругания женской чести. Однако как быстро проходила у многих эта горячка.

Но каких безмерных последствий достигают, когда не изменив ни разу в жизни огню этого негодования, проходят до конца мимо всех видов мелкой жалости по отдельным поводам к общей цели устранения всего извращения в целом и установления порядка, в котором это зло было бы немыслимо, невозникаемо, неповторимо!

Прощай. Будь здоров.

Твой Б. Пастернак"

Это письмо-эпитафия честного еврея во славу УСОПШЕГО РУССКОГО ГЕНИЯ, ДЕМИУРГА ИСТОРИИ, СВЕТОЧА НАСТОЯЩЕГО И ПРОРОКА стоит абсолютно всех клеветнических поношений и измышлений его озлобленных, мелких и крайне-завистливых к чужой славе соплеменников, социальных паразитов по преимуществу. Так это мне кажется теперь, такие мысли и настроения в пастернаковском послании я увидел, почувствовал и понял для себя. Жалко, скажу ещё раз, что это письмо под запретом...

Когда-то Пастернак, обращаясь к Владимиру Маяковскому, иронично язвил:

"Я знаю: Ваш дар неподделен,

Но как Вас могло занести

Под своды таких богаделен

На искреннем Вашем пути?!"

"Борис Леонидович недоумевал напрасно, - в ответ справедливо выговаривает несостоявшемуся Нобелевскому лауреату С.Ю.Куняев. - Плебей Маяковский вышел из семьи русских разночинцев, и путь его в революцию был естественен. Но как "могло занести" благополучного еврейского вундеркинда Пастернака с его знатной роднёй в Англии, с его марбургским образованием в старейшем университете Европы, с его окружением из художников и композиторов в мир эсэрки Спиридоновой, большевика Ленина, "диктатора" Сталина?!!!"

А вот какую оценку давал Пастернаку Эдуард Лимонов - человек без-шабашный и неприкаянный, да, но очень мужественный и волевой, мудрый и очень талантливый:

"Она принадлежала к поколению суровых и мужественных советских юношей и девушек (такими они сами себе казались), которые смело вышли на бой с неправдой в самом начале шестидесятых годов. Эти юноши - её друзья, мужья и любовники - думали, что судьбу поэта можно сыграть между делом - между поездками в Париж, пьянками в Доме литераторов и писанием стихов и прозы, показывающих власти кукиш, но в кармане. Примером для них, они сами его избрали, был Пастернак - поэт талантливый, но человек робкий, путаный и угодливый, дачный философ, любитель свежего воздуха, старых книг и обеспеченной жизни. Я, которого от самого вида библиотек рвать тянет, презираю Пастернака, да...

Пастернак явно произвёл в своё время на молоденькую Махмудову сильное впечатление, этот услужливый человек, переведший со всевозможных языков целую книгу "Песни о Сталине". Трус, просчитавшийся только в том, что решил однажды - уже можно не трусить - написал и издал за границей свой сентиментальный шедевр - роман "Доктор Живаго" - гимн трусости русской интеллигенции. Но обманулся Пастернак - ещё нужно было трусить. Тогда он взял и умер - с перепугу..."

Закончить же сию грустную в целом работу хочется выдержкой из статьи С.С.Лихачёва, профессионального критика и редактора, который оценивает творчество Пастернака уже с чисто художественной стороны, или - стороны качественной. Я ведь понимаю, что Пастернак для многих евреев - до сих пор небожитель и неподвластный критике персонаж. И нелицеприятно, или даже просто без пиетета высказываться о нём как о второсортном деятеле, не оказавшем на русскую литературу и ДУШУ русского человека никакого влияния, да ещё и непрофессионалу-обывателю, дилетанту это сделать - значит вызвать по отношению к себе целую бурю гнева, лютую злобу вперемешку с ненавистью, и ядовитое шипение типа: "А ты сам-то кто такой, чухоло деревенский, чтобы свой поганый рот разевать?! Да ты волоска с головы Бориса Леонидовича не стоишь, крохотной перхотинки с пиджака! Заткнись лучше, дурень, и рожу свою чумазую поди и промой, не дыши на нас мессианским квасом!..."

Поэтому-то я и призываю мысли и выводы Сергея Сергеевича на свои страницы - в помощь и поддержку себе. Помощь профессионала в трудную минуту крайне важна и неоценима. Она вселяет уверенность в собственной правоте лучше всяких самовнушений и медитаций, и похвал жены. Так важно и ценно знать, что не ты один так крамольно думаешь и пишешь.

Итак:

Сергей Сергеевич Лихачёв

Критика романа "Доктор Живаго".

О романе "Доктор Живаго" Пастернака 14 ноября 2011 в "Живом Журнале" я писал:

В небрежно написанном "Докторе Живаго" нет исторической и художественной правды, нет хрестоматийного романного сюжета, нет прописанных запоминающихся образов героев, нет единого стиля и отточенных приёмов, нет, короче, ничего, что должно составлять хороший роман. Пастернак-автор, как в нём литературоведу дотошно ни копошись, не обнаруживает и зачатков романного мышления. Он не потрудился даже освоить азы техники написания объёмных литературных произведений. Автор не понимал, что такое романный сюжет, фабула, содержание, как в романе раскрываются образы героев...

После выхода "Доктора" у тогдашних литературоведов и критиков даже появился издевательский термин - "роман, написанный поэтом". "Доктор" - самое дрянное произведение о Гражданской войне в России. Хотя бы потрудился автор, сидя на тёплой подмосковной дачке в Переделкино, сначала сам о Сибири хоть что-нибудь прочесть: о географии, о жизни свободных крестьян, казаков, ссыльных, лесников и охотников - а в Сибири никогда не было крепостных - о климате и о погоде...

Сегодня, когда в России нет политической цензуры, нет "железного занавеса", "Доктора" не взял бы ни один толстый журнал - именно из-за нижайшего художественного уровня самого текста. Нобелевская премия за этот "выдающийся" роман присуждена Пастернаку исключительно по политическим мотивам: враги СССР рассчитывали получить ещё одного диссидента, да только автор струсил - так и "не отвалил" за кордон.

Пастернак неряшливый, невнятный поэт второго эшелона. Торопливая поэзия его грешит недодуманными мыслями и непрописанными образами, она буквально испещрена неотделанными строками. Едва ли ни по каждой строфе Пастернака хочется вопрошать: а что хотел сказать автор? Так поэты первого эшелона не пишут. У них обнаруживается и великий ум, и умение обобщать и предвидеть. Гораций ещё писал: мудрость - "вот начало и источник правильно сочинять". "Тогда с какой целью вы пишете?" - спрашивали Пастернака. "Мы производим впечатление", - отвечал поэт. Вполне почтенная цель - для хорошенькой девушки, сидящей на коленках поэта. Из-за недодуманности и неряшливости слога переводить стихи Пастернака на другие языки крайне затруднительно. Прозу же переводить всегда легче. Вот и зацепились политические противники СССР за "Доктора" и раздули мыльный пузырь, и сегодня продолжают дуть, потому что Запад не изменился по отношению к нам: просто из антисоветского превратился в антироссийский...

А вот что пишет Лев Данилкин о вышедшей в 2015 году в издательстве "Центрполиграф" книге Питера Финна и Петры Куве "Дело Живаго":

"Помните Экспо-58 - то самое, с "Атомиумом", которое описано в одноименном романе? Какой сюжет прошляпил Джонатан Коу: именно там, оказывается, специально нанятые ЦРУ люди раздавали в павильоне Ватикана советским посетителям свежеотпечатанные экземпляры запрещенного в СССР романа Пастернака. "Дело Живаго", изданное в прошлом году в Америке, - скандальное журналистское расследование, в котором на основе рассекреченных документов ЦРУ продемонстрировано, что одно из самых нелепых утверждений советской пропаганды - будто бы роман "Доктор Живаго" был издан и распространялся на деньги ЦРУ по благословению Эйзенхауэра и Аллена Даллеса, - абсолютная правда. Та же организация обеспечила Пастернаку и Нобелевскую; механизм описан с подобающей тщательностью. Очень любопытно - и как действующая модель того, каким образом спецслужбы используют культуру и интеллигенцию для достижения политических целей, и как урок для всех художников, которые всего лишь ищут истину, своё место в мире, утраченную национальную идентичность, ответ на вопрос о загадке русской души: не вы ищете, а вас ищут. Ну и - не в последнюю очередь - отличный нон-фикшн о блестящей операции времен холодной войны:

"20 мая 1956 года, ясным воскресным утром, в электричку на московском Киевском вокзале сели два человека. Они направлялись в поселок Переделкино, расположенный в получасе езды к юго-западу от столицы. Всего месяц назад растаял последний снег; пахло цветущей сиренью. Высокий блондин Владлен Владимирский был в широких брюках и двубортном пиджаке - такой костюм особенно жаловали советские служащие. Его стройный спутник выделялся в толпе; в нём сразу отличали иностранца. За модную одежду его дразнили "стилягой". Кроме того, Серджио Д"Анджело часто улыбался, что было необычно в стране, где в людях прочно укоренилась настороженность. Итальянец ехал в Переделкино очаровывать поэта".

Как видим, "одно из самых нелепых утверждений советской пропаганды - будто бы роман "Доктор Живаго" был издан и распространялся на деньги ЦРУ по благословению Эйзенхауэра и Аллена Даллеса, - абсолютная правда".

Только что Нобелевскую по литературе за 2015 год получила очередная критикесса "тоталитарных режимов" - белорусская писательница Светлана Алексиевич. Формулировка присуждения - "за многоголосое звучание её прозы и увековечивание страдания и мужества" - не оставляет сомнений, за что именно присуждена премия. Понятно, чем больше показано "страданий" советских людей в литературном произведении, тем выше шанс засветиться в числе добровольных пособников спецслужб США. Когда через полсотни лет рассекретят очередную порцию материалов из их архивов, очень вероятно, выяснится обстоятельства, сходные с мотивами присуждения Нобелевской премии Пастернаку"...

Ещё несколько слов о предпосылках сокрушительного провала романа "Доктора Живаго" как художественного произведения (как политическое оно оказалось сверх всяких американских похвал). Пастернак сложился как поэт в московской футуристической группировке "Центрифуга" времён Первой мировой войны. Красноречивое название! В ту пору "футурист" и "хулиган" были в России синонимами. Пастернака, как футуриста, всегда тянуло на кич, на выверты, на эпатаж публики. Футуристы, как известно, считали художественное творчество самоценным, свободным от каких бы то ни было поэтических норм и традиций. Для московских футуристов был особенно характерен перенос центра внимания со слова как такового на интонационно-ритмические и синтаксические структуры. Не зря Пастернака - в издёвку - называли "спецом по комнатному воздухоплаванию на фоккере синтаксиса". Такому-то "спецу" в самый раз писать о красных сибирских партизанах! Что он мог понять в мотивах действий советской власти, красных командиров и отчаянных вольнолюбивых сибиряков? Столичный поэт Серебряного века Пастернак "понимал" большевиков, точь-в-точь как Солженицын: большевик у них обоих по определению "плохой"...

Э.Г.Казакевич, прочитав роман, заявил: "Оказывается, судя по роману, Октябрьская революция - недоразумение и лучше было её не делать". Отрицательное отношение к роману высказывали не только известные советские писатели, но и некоторые русские литераторы на Западе, в том числе В.В. Набоков. В "Докторе" Пастернак продемонстрировал всё то же футуристическое творчество ради самого творчества, ну, ещё, вероятно, ради узкого круга своих настроенных анти-советски друзей и знакомых. Футуристское и неряшливое отношение к поэтическому творчеству Пастернак перенёс и на единственный свой роман.

Трудно понять, зачем Пастернак полез не в свой огород. Вряд ли нехрабрый поэт (он единственный из писателей советской эпохи официально отказался получать Нобелевскую премию) собирался своим "Доктором" потрясти советские устои в СССР. Может быть, написал "Доктора" на спор? Такое бывает. Но стоило ли на такой дрянной роман гробить целых десять лет творческой жизни (1945-1955 гг.).

Очень трудно найти человека, который смог бы дочитать роман до конца. Много лет назад я на каком-то форуме в интернете проводил опрос: кто, открыв "Доктора", смог дочитать его до конца. Таковых просто не оказалось - ни одного человека. Это даже не черновик романа, требующий развивающего редактирования. Так пишут начинающие, которых я потом заставляю долго работать над первым вариантом рукописи.

Есть превеликое множество критических работ, в которых роман "Доктор Живаго" признаётся никудышным, дилетантским, а его автор - несостоятельным романистом. И это признают совсем не обязательно советские критики, "натравленные коммунистической партией на бедного Пастернака", а иностранцы и русские писатели-эмигранты...

<ноябрь 2019 - январь 2020, декабрь 2021>

Приложения

Приложение Љ1

В доказательство этого факта хочется привести два характерных примера из собственной жизни, подтверждающие мысль автора, что у евреев нет ДУШИ. А потому и не верят они в ЗАГРОБНУЮ ЖИЗНЬ и БЕЗ-СМЕРТИЕ, в БОГА и БЛАЖЕННУЮ ВЕЧНОСТЬ.

Первый пример касается академика В.Л.Гинзбурга и его телеинтервью, данного им какому-то центральному каналу за полгода до смерти, если мне не изменяет память. Так вот, в том интервью Виталий Лазаревич много чего интересного наговорил журналисту. И не физики это касается, которой он всю жизнь занимался, нет. Про физику-то он как раз мало чего путного рассказал - потому что физиком, строго говоря, никогда и не был, невзирая на многочисленные премии и награды, на академический статус, а был дельцом от науки, снимавшим пенки с трудов своих многочисленных младших и старших научных сотрудников, или эффективным менеджером. Рубил, короче, бабло всю дорогу под крышей ФИАНа этот ушлый товарищ и ни о чём, кроме бабла, не думал и не печалился. Так мне теперь его "научная жизнь" представляется со стороны; как и всех остальных физиков-теоретиков еврейской национальности, что оккупировали советскую физику с начала 1930-х годов и никого из русских насельников туда особенно-то и не пускали - превратили физику в свою сверхдоходную вотчину, в кормушку.

Зато он много интересного знал про околонаучное закулисье, про опального академика Андрея Сахарова того же, закадычного дружка своего. И поведал в камеру без стеснения (а может и сознательно это сделал на закате лет, подгадил "другу") крамольную в общем-то вещь, что "правдолюбец" и "великий нравственник и совестник" Сахаров всё то время, пока бунтовал против Власти и находился в ссылке в Горьком, получал и ФИАНовскую зарплату в полном объёме, и академическую стипендию. То есть, понося и критикуя Власть на чём свет стоит, Андрей Дмитриевич продолжал как ни в чём не бывало за счёт этой же самой Власти жить. И жить сладко! Да ещё и многочисленную семью и родню кормить второй своей супружницы, Леночки Боннэр... Нечего сказать, хорош был "нравственник" и "совестник", не правдали? - которого теперь народу в пример ставят, в честь которого целый проспект назвали в Москве, где вся антирусская нечисть устраивает свои ежегодные антиправительственные тусовки-шабаши!...

Но я в данном случае не про это хочу сказать, а про то, что Виталий Лазаревич, которому было тогда уже 92 года и которому жить оставалось всего ничего (умер 8 ноября 2009 г.), на вопрос журналиста: верит ли он в Бога? - ничтоже сумняшеся ответил, что нет, не верит; ни в Бога не верит, ни в загробную жизнь; что байки всё это, обман населения. И по слезящимся и хитрющим глазам его было видно, что товарищ не шутит и не кривляется перед камерой, что отвечает искренне и правдиво.

Признаюсь, мне такое было страшно слышать от глубокого старика, дико, непонятно и неприятно. Можно только представить, как им тяжело живётся на Свете Белом, Гинзбургу и всем остальным иудеям мiра, с таким-то их мiровоззрением и мiропониманием, когда они знают и верят, что впереди - КОНЕЦ СУЩЕМУ, ПУСТОТА, ЧЁРНАЯ ПУСТАЯ ЯМА! Что эта земная жизнь - ЕДИНСТВЕННАЯ и НЕПОВТОРИМАЯ! - другой не будет!... Отсюда именно и вытекают и еврейский вечный психоз, и неврастении разные, и хронические душевные заболевания. Отсюда же - и махровый материализм, патологическая скаредность и делячество, и абсолютное нетерпение к инакомыслию; как и природный садизм и сатанизм.

Мы, православные русские люди, совершенно не так живём, и не с такими чёрными мыслями и настроениями умираем. Готовясь уйти на Тот Свет, мы видим перед собой не "СУМРАК НЕМИНУЧИЙ", а "ЯСНОСТЬ БОЖЬЕГО ЛИЦА". Отсюда - и наше без-печное и без-шабашное, часто залихватское и убыточное поведение в жизни и быту, и наше же вечное терпение и всепрощение, и человеколюбие, наше природное простодырство, что традиционно дорого обходятся нам, чем наши соседи дальние и ближние так умело и выгодно всегда пользуются...

А второй пример касается уже моей бывшей сослуживицы-еврейки, с которой я более 15 лет проработал в одном отделе в НИИ, и которая была на 20 лет меня старше. Жила она с матерью всю жизнь, не имела детей и никогда не была замужем по причине скверного характера и какой-то паталогической жадности и мелочности: деньги любила эта мадам больше всего на свете, постоянно склоки и скандалы устраивала в отделе из-за каждой недоплаченной ей копейки, вечно выгадывала и ловчила, плюя на общественное мнение и коллектив. Нам, молодым парням и девчатам, неприятно было со стороны за ней наблюдать. И, одновременно, нам непонятно было: зачем ей деньги были нужны в таком огромном количестве (зарабатывала она очень хорошо у нас, будучи ведущим инженером долгие годы), и куда и на что она их тратила, одинокая женщина?!

Но особенно меня поразило её поведение в перестройку, когда она очумело и одной из первых на предприятии бросилась в бизнес в 60 с лишним лет при Егорке Гайдаре: устроилась работать на какую-то фирму бухгалтером. И при этом категорически не увольнялась от нас, продолжала к нам приезжать раз или два в неделю на пару часиков - глаза коллективу мозолить, чтобы не забывали её; как продолжала она получать и зарплату в полном объёме, что было с её стороны без-совестностью и цинизмом. Мы, русские сотрудники, так не поступали. Если уж и устраивались куда на большие заработки в лихие 90-е годы - то сразу же и увольнялись с насиженных мест, на двух стульях не сидели - совестились, хотя и могли бы при тогдашнем-то бардаке. А она нет, место ведущего инженера НИИ за собою держала крепко - на всякий пожарный, что называется, - и даже и в академический отпуск не уходила. Зачем? - коли и так можно было: без отпуска и без увольнения... Помнится, приезжала к нам в отдел за получкой грошовой, смешной, вся расфуфыренная и денежная, с горящими как у голодной кошки глазищами, какой я её прежде не видел, не помнил, не знал, и тарахтела в комнате безумолчно - рассказывала нищим подругам своим, как ей новая жизнь сильно нравится, как она любит Ельцина и его команду младореформаторов с Гайдаром и Чубайсом во главе...

Однако же, проболталась она в бизнесе около двух лет всего: не дал ей Господь во всю ширь развернуться и покуражиться, и поболее нарубить бабла, как ей очень того хотелось бы, как она планировала и загадывала по вечерам, считая на кухне левые денежки и потом в стеклянные банки закатывая их и под кровать и диван пряча. Заболела раком крови наша престарелая бизнес-вумен и через полгода умерла в тоске и отчаянии оттого, что деньги шальные, немереные, теперь уж другим достанутся - не ей.

Но интересно в этой печальной в целом истории не это, а то, КАК она умирала, с КАКИМИ мыслями и наказами нам, живым. Так вот, 2-х-комнатную квартиру свою и все сбережения она завещала соседке по дому, с которой долгие годы дружила и которая и ухаживала за ней последние несколько месяцев, когда она уже и ходить не могла, лежала на диване и стонала от боли, мучилась... А за неделю до смерти она всё ж таки собрала последние силы в кулак, волю - и давала подруге своей следующие наставления, которые мне передали потом наши сотрудницы, что в тот день как раз приехали её навестить и весть тот прощальный разговор-наказ слышали слово в слово. Итак, наследнице своей она принялась давать советы и указания, как и в чём её хоронить, в каких туфлях и платье, перстнях, браслетах, цепочках и ожерельях, в каких чулках и трусиках даже; далее, кого обязательно пригласить на похороны (не поленилась, поимённо кандидатов назвала, почётных гостей), а кого категорически не приглашать, даже и из родного отдела (не желала она кормить и поить неприятных себе людей даже и мёртвая); что купить и поставить на стол из съестного, какое вино французское или испанское, дорогие конфеты, пирожное и фрукты, какие цветы. А под конец - какую скатерть положить на стол, как украсить большую комнату, расставить стулья... Весь разговор сводился к тому, одним словом, что не хотела наша мадам умирать кое-как, как плебейка чумазая и безродная, а хотела, чтобы и на её похоронах всё было богато и знатно, по заграничному; и чтобы солидные люди сидели и славили её взахлёб непременно, до небес превозносили, а не простолюдины и чушкари, не быдло. Чтобы не подумал никто потом в доме и на работе, что она - одинокой и нищей рванью жила, старой девственницей-неудачницей; хотела и мёртвая выглядеть богатой и знатной дамой, такую именно память в мiру по себе оставить. К этому вожделенному образу светской львицы она всю прожитую жизнь, как перед смертью выяснилось, очумело и изо всех сил стремилась...

Такие вот мысли владеют чопорными еврейками перед смертью, такие они наказы дают. И опять скажу: жалко и страшно за них, таких несчастных и обделённых Господом! Мы, русские люди, даже и умираем не так - по-другому. Не о гостях и столах мы думаем на смертном одре, не о впечатлении о себе у гуляющей на халяву публики - а о Господе нашем, к встрече с Которым готовимся - и боимся!... Поэтому-то и просим прощения перво-наперво у остающихся дальше жить, чтобы простили нам люди - родные, близкие и дальние - все наши прегрешения и обиды...

За год до смерти Михаил Круг (Воробьёв), чувствуя, видимо, что конец близко, написал замечательную песню, что начинается так:

"Я закрою глаза и забуду обиды,

Я прощу даже то, что не стоит прощать.

Приходите в мой дом, мои двери открыты:

Буду песни вам петь и вином угощать".

И под этими его изумительными словами может легко и не задумываясь подписаться всякий истиннорусский православный человек, всех перед смертью прощающий и простить его самого просящий, всех желающий до отвала накормить и напоить, отдать всё самое дорогое и ценное, что у него было, что удалось скопить! Причём, отдать и напоить и накормить всех, без разбора - христианина и мусульманина, иудея и буддиста! Так мы чудно и неразумно устроены! - ну и что из того?!

Но зато мы твёрдо знаем и верим, что столы и вина заморские, дорогие браслеты и кольца, туфли, платья и чулки, важные люди на поминках! - блажь всё это и баловство, дурь самая настоящая, показуха! Перед смертью это не важно и не интересно совсем. Потому, повторю, что есть ДЕЛО во сто крат нужней и важней - скорая ВСТРЕЧА С ГОСПОДОМ, к которой необходимо готовиться здесь, на Земле. Потом уже поздно будет...

Приложение Љ2

В 1860 году в Париже состоялось официальное открытие "всемирного израильского союза" ("хабура меници индримим" - "братство, пробуждающее дремлющих"), что лишний раз доказывало, какую силу приобрело еврейство к тому времени, если оно наконец решилось учредить свой явный открытый орган, правда скрывающий свою цель под видом благотворительности. Так вот, по этому поводу один из основателей его, еврей Каген, писал в официальном органе евреев "Archives Israelites":

"Мы учреждаем этот союз с целью укрепить братскую связь между евреями всего мира. Это необходимо сделать потому, что масонство много потеряло своей прежней силы".

Тогда же другой основатель и руководитель союза, еврей Кремье обратился к евреям всего мира со следующим воззванием:

"Союз, который мы хотим создать, не есть французский, английский, швейцарский, немецкий; он - иудейский, он - всемирный. Не раньше станет еврей другом христианина или мусульманина, как в тот момент, когда свет иудейской веры, единственной религии разума, засияет повсюду среди других народов и стран, враждебных нашим правам и интересам. Мы прежде всего хотим быть и остаться евреями, национальность наша есть религия наших отцов, и мы не признаём никакой иной; мы живём на чужбине и не можем заботиться об изменчивых вожделениях совершенно чуждых нам стран, пока наши собственные материальные и нравственные задачи находятся в опасности. Еврейское учение должно наполнить собою мир...

Израильтяне! Куда бы вас судьба ни забросила, во всех концах земли всегда смотрите на себя как на членов избранного народа.

Если вы понимаете, что вера праотцов является вашим единственным патриотизмом; если вы сознаёте, что вопреки своим показным национальностям вы повсюду образуете один и тот же народ; если вы веруете, что только юдаизм представляет религиозную и политическую истину; если во всём этом убеждены вы, израильтяне вселенной, - то придите, услышьте наш зов и докажите нам своё согласие. Наше дело велико и священно и успех обеспечен!

Католицизм, наш исконный враг, лежит ниц, поражённый в голову. Сеть, раскидываемая Израилем поверх земного шара, будет расширяться с каждым днём, и величественные пророчества наших священных книг обратятся наконец к исполнению!

Близится время, когда Иерусалим явится домом молитвы для всех народов, и знамя еврейского единобожия взовьётся на отдалённейших берегах!

Станем же пользоваться всеми обстоятельствами. Могущество наше огромно. Научимся применять его к делу. Чего нам страшиться? Уже недалёк тот день, когда все богатства земные перейдут в собственность детей Израиля!..."

Это воззвание - краткое и предельно-чёткое изложение программы революционной деятельности евреев мiра на ближайшие годы, которая потом была значительно расширена и дополнена в Протоколах Сионских Мудрецов. Вся эта программа фактически и была воплощена в жизнь к середине 20-го века!!!

С тех пор не раз и самым категоричным образом изъявлял "всемирный израильский союз" свою волю дипломатам, министрам и правителям.

Про его вес и значение Кремье сказал ещё в 1867 году:

"Это страшная организация, которая находит себе путь к могущественным престолам. Она всегда готова требовать защиты наших прав и сражаться с теми, кто является врагами нашего племени".

В настоящее время "всемирный израильский союз" имеет своей целью:

- содействовать повсюду эмансипации евреев;

- деятельно поддерживать всех евреев;

- поддерживать все литературные издания, которые так или иначе действуют в пользу евреев...

А вот что говорил своим соплеменникам-единоверцам профессор Киевского университета некто Мандельштам на заседании еврейского конгресса 29 августа 1898 года:

"Евреи самым решительным образом отказываются от ассимиляции с другими нациями и остаются верны своей исторической надежде на осуществление обещанного евреям Иеговой всемирного владычества"...

Все цитаты взяты из книги А.Селянинова "Тайная сила масонства", стр.206-210

Уже даже и после создания государства Израиль, в 1965 году, на XXVI сионистском конгрессе в Иерусалиме председатель Международной сионистской организации некто Гольдман заявил, что задачей сионизма является "использование израильского государства для осуществления главной идеи сионизма. Государство никогда не было целью сионистского движения".

Тому же посвящена и религия евреев - иудаизм: завоеванию и порабощению мiра. Это - главная цель иудеев с первого дня появления на планете Мидгард-земля. И она остаётся незыблемой и неизменной.

"Для пропаганды наших идей, - писал Теодор Герцль, предполагаемый автор "Протоколов сионских мудрецов", в книге "Еврейское государство", - нам незачем созывать собрания с их неизбежной болтовнёй. Эта пропаганда войдёт как составная часть в богослужение..."

И ещё о ВЕРЕ. Совсем свеженькое.

"Бог в человечестве определяется верой, - написал поэт Анатолий Найман в газете "Сегодня" 18.05.1994 года. - Вера в своего, национального и только этой нацией понимаемого и чувствуемого Бога - это и есть иудаизм, еврейская вера в Бога евреев. Отсюда начинается отсчёт всего остального - всего остального, что случилось, случается и может случиться с человечеством, с каждым народом и каждым человеком, как это случилось, случается и ещё случится с евреями..."

Из веры в свою богоизбранность, исключительность и неподсудность, в своё предназначение властвовать и управлять, владеть мiром, которую они впитывают с молоком матери, вытекает и характер евреев, как и их вызывающе-агрессивное социальное поведение. Надо хорошо понимать, что не религия определяет характер еврея: сам еврей определяет и рождает веру, иудаизм, которую закрепляют левиты и раввины посредством Талмуда.

"В сущности, любой еврей - талмудист, даже если он никогда и не заглядывал в Талмуд... Самый первый еврей на земле уже содержал в себе все его составные элементы..."

Приложение Љ3

В нашем институте в 1980-е годы в соседнем отделе работал инженером молодой парень, Илья Р., мой ровесник-еврей, который был страстным поклонником Окуджавы, как сейчас помню, и с которым мы часто встречались и беседовали в курилке на разные темы, в том числе - и на литературные. Почему-то этот Илья видел во мне, выпускнике мехмата, достойного товарища и собеседника, равного себе, - и потому тянулся ко мне, искал со мной встречи. Он явно симпатизировал мне и выказывал это открыто; хотя бы потому уже, что иногда просил у меня помощи по математике, которую он плохо знал, но которая ему требовалась по работе. Я его консультировал и помогал - и делал это с удовольствием и без-корыстно.

Так вот, Илья настойчиво пытался уверить меня много лет, что Булат Окуджава - это второй Пушкин по своему значению и вкладу в русско-советскую культуру. Ни много и ни мало! Что даже будто бы ему уготован равный Пушкину пьедестал!... Я от таких его заявлений пафосных и абсолютно без-почвенных кривился как от зубной боли, ехидно лыбился и уверял, что парень явно перебарщивает в своих оценках кумира. Я-то всегда считал, был даже уверен в том, что никогда тоскливый, злобный и нудный Окуджава, третьеразрядный поэт-песенник, откровенно ненавидевший Россию и русских, плюс ко всему, не будет чтим и любим нами. Никогда! Считал и до сих пор считаю, что и известен-то Булат Шалвович был исключительно благодаря мощной рекламной поддержке в СМИ. А не будет рекламы - не станет сразу же и его. Как и Евтушенко, и Вознесенского, и Рождественского с Ахмадулиной.

Илья недовольно морщился на такие мои слова, злился - и говорил в ответ, что я ничего не понимаю в культуре, и что громадное значение Окуджавы выяснится только после его смерти.

"Вот подожди-подожди, - уверял он, - умрёт Булат Шалвович - тогда и увидишь, каким он в жизни великаном был, и как его вся Россия в последний путь провожать будет, с какими слезами и почестями"...

12 июня 1997 года Окуджава действительно умер во Франции, где его хоронить не стали, не нужен и не люб оказался, а скоренько отправили домой, как и его дружка Евтушенко из США выкинули. И что?! Как отнеслась к его смерти Москва и мать-Россия?!... Да никак! Совершенно! Православный русский народ даже и не заметил этого: и ухом, что называется, не повёл, не проронил и слезинки... Мало того, этого не заметила даже и богемная и космополитическая Москва, где евреев теперь проживает больше, наверное, чем во всём Израиле... Но даже и в насквозь переродившейся и ожидовевшей при Ельцине и Чубайсе столице Русского государства усопший Окуджава оказался никому не интересен и не нужен. Совсем-совсем! Дела-а-а!!!

Родственники и знакомые были в шоке, понятное дело, а то и в ужасе вовсе - не ожидали такого полного и оскорбительного равнодушия от жителей Москвы и гостей столицы, такой чёрной неблагодарности к памяти "гения"! И сделали тогда ход конём! Срочно объявили по телевизору, чтобы избежать великого позора и посрамления "второму Пушкину", что они хотят якобы исполнить волю покойного и похоронить его тихо и скромно - без положенных в таких случаях пышных поминальных мероприятий, шума и суеты. Поэтому-то и просят поклонников Булата Шалвовича не приезжать на кладбище и не создавать толчеи, не мешать им один на один проститься с покойным.

И, о чудо!!! "Поклонники вняли просьбе близких - и не приехали кумира своего в последний путь провожать". Потому что и не собирались этого делать - ноги напрасно топтать и время на Окуджаву тратить, потому что и не было у него поклонников настоящих и преданных, как это с очевидностью выяснилось в те дни. Вот москвичи и бойкотировали, наплевали на похороны, равнодушно пропустили их: родственники здесь не причём... Жалко только, что мой Илья к тому моменту уже уволился из нашего института, в бизнес работать пошёл, и я потерял с ним связь. А так бы мне хотелось с ним эти провальные проводы его всегдашнего обожателя обсудить и увидеть его реакцию...

Далее скажу, что мы с супругой теперь регулярно ездим на Ваганьковское кладбище два-три раза в год - навестить могилы Есенина и Талькова: чтобы до земли поклониться обоим, осанну мысленно им пропеть и от всей души поблагодарить за всё то возвышенное и прекрасное, чистое и жизнеутверждающее, что оба они народу нашему в наследство и дар оставили; а заодно и подзарядиться от них как от Святого Источника Жизни, почерпнуть СИЛЫ ДУХОВНОЙ, СТОЙКОСТИ, ВЕРЫ и МУЖЕСТВА, как и горячей ЛЮБВИ к РОССИИ-матушке, БЕЗ-ПРИМЕРНОЙ ВЕРНОСТИ и ПРЕДАННОСТИ ей, ЧУВСТВА ДОЛГА... Сначала мы к Есенину по заведённой привычке идём и там совершаем краткий поминальный обряд, а от него - к Талькову направляемся по аллеям. Ясны соколы наши недалеко друг от друга лежат: для нас и для них хорошо это и удобно очень!

И мы видим, что к обоим в любое время года - паломничество настоящее! Целые толпы русских людей идут и идут к их дорогим и священным могилам без-прерывно и тихо - души свои им навстречу несут и мысли самые светлые и сокровенные! Обе могилы неизменно ухоженные и в цветах, записок много лежит со стихами и молитвами, с просьбами о помощи и защите! Такого и у захоронений святых не часто увидишь, канонизированных Церковью. А всё потому, что Есенин с Тальковым народу нашему во сто крат дороже, милее и ближе любых святых! Ибо оба они для каждого истиннорусского человека - РОДНЫЕ и ЖЕЛАННЫЕ ДЕТИ, которые рано от нас ушли, катастрофически рано, оставив нас всех сиротами без-приютными и безутешными...

А возле могилы Талькова мы и вовсе однажды картину видели поистине чудесную и потрясающую! Подходим, а над его надгробием стоит с опущенной головой женщина, укутанная белым саваном с головы до пят. Стоит неподвижно, будто окаменев, и никого не видит вокруг, не обращает внимания на прохожих - справляет тризну. И простояла она так всё то время, не шевелясь, пока мы были рядом, пока другие посетители подходили и уходили прочь... Потом и мы с супругой ушли, помолившись в сторонке Игорю, а женщина всё продолжала стоять с опущенной головой, какой-то тайный обряд шёпотом производила. Нам непонятно было, кто она: монахини в белых ризах не ходят, а в белом духовенстве женщин нет... Мы с супругой тогда подумали в одно время, что уж ни Божий ли это посланец-ангел спустился с небес, чтобы подготовить возвращение Талькова на Землю в скором будущем. Ведь Игорь клятвенно пообещал России, что воскреснет и вернётся, и непременно споёт "на первом дне рождения страны, вернувшейся с войны". Но только "не в страну дураков" он должен и хочет вернуться, а "в страну гениев". Это было непременное условие его возвращения к нам, слабым и грешным славянам-русичам... Как бы то ни было, но мы ту женщину сфотографировали на память - так она нас поразила обоих ангельским видом своим и отрешённым от всего земного поведением. И теперь мы на неё раз от разу оба любуемся как на живую иконку, и уносимся к небу душой...

Но в данном случае я не про Есенина и Талькова хочу сказать, а про Окуджаву, которого рядом с Тальковым похоронили, в 20-ти метрах от него. Мы с женой Мариной постоянно мимо его могилы ходим - и удивляемся всё её не ухоженности и запущенности, её неприглядному виду. Ни цветов там не видно, ни паломников, ни порядка. Там даже и нормального надгробия нет, памятника. Придорожный камень какой-то бросили необработанный на могильный холмик - и всё, отряхнули и умыли руки. Посчитали, что этого будет достаточно для "великого поэта - соперника и наследника Пушкина", что большего он не достоин: такое впечатление складывается со стороны... Почитателей рядом там тоже нет: ни одного мы ни разу не видели... Нам с супругой больно и неприятно на такое паскудство смотреть, ведь у Окуджавы есть родственники и друзья, те же поклонники его таланта. А человек умер - и все сразу же забыли про него. Никому он теперь не нужен, не люб и не интересен, как и его запущенная могила... Родственники понадеялись на государство, наверное, за счёт которого Булат Шалвович и они сами долго и сладко жили, что государство все похороны и изготовление и установку памятника на себя возьмёт. Но в 1997 году гуманного и заботливого советского государства не существовало уже, а новое, либеральное, ещё не построили, не успели. А Ельцину и Чубайсу, да и Лужкову тому же было не до Окуджавы и его могилы: они страну остервенело дербанили и делили, перестраивали и переформатировали под себя.

Рухнул Советский Союз, одним словом, и вместе с ним попадали и разбились все его прежние "кумиры" и "светочи", которые никчёмные ёлочные игрушки напоминали, как оказалось, красочные и блестящие снаружи, но совершенно пустые и без-полезные внутри. А игрушки, они потому и игрушки, что не интересны и не значимы сами по себе - только как украшение к "царице леса" ёлке!!!

Так что лежит теперь автор "Виноградной косточки" и других похожих сопливых напевов (от которых меня всегда выворачивало и блевать хотелось), всеми преданный, брошенный и забытый! И поделом! И хорошо! И правильно! Разве ж может ему простить Господь, а за ним и вся патриотическая Россия, в чьей он земле покоится, всех сотворённых мерзостей. Мы ведь хорошо помним и всегда помнить будем, как этот злобный и ядовитый "товарищ" на другой после расстрела парламента день, помимо подписи под призывом не церемониться с оппозицией, заявил в прямом эфире ЦТ, что "с огромным внутренним наслаждением и восторгом смотрел по телевизору расстрел Белого Дома танками"!!! Представляете себе, каков был законченный маньяк и садист в действительности - этот арбатский парень Окуджава!!! Таким только в "Чёрном лебеде" и место!

И чего удивляться теперь, спрошу ещё раз для порядка, что он валяется на Ваганьковском кладбище словно бомж, никому не нужный, не важный, не интересный. И даже кладбищенские собаки оббегают его захоронение стороной! - чтобы не заразиться миазмами и не сдохнуть до срока!...

Оставить комментарий
Размещен: 23/12/2023, изменен: 23/12/2023. 445k. Статистика.
Очерк: Проза

Связаться с программистом сайта.
Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"
Как попасть в этoт список

Сайт - "Художники" .. || .. Доска об'явлений "Книги"