Аннотация: Психологические портреты людей, которых я когда-то лично и близко знал, которые оставили в моей голове и сердце заметный след, до сих пор не стирающийся и кровоточащий...
От автора
Я прожил, благодаря Создателю, достаточно долгую и насыщенную разного рода событиями жизнь, среди которых были и по-настоящему трагические, и даже судьбоносные и переломные. Как лично для меня, так и для моей родной страны, России, в целом... До сих пор отчётливо помню болезнь, смерть и похороны родителей, хотя много уж лет прошло; учёбу в Университете помню и советское славное время в целом, высокомерно и подло оболганное, оплёванное и обруганное теперь коррумпированной ельцинской камарильей, которую не отличить от гопников и которая - о, ужас!!! - всё ещё правит бал, живёт и здравствует нам, россиянам, на горе, барствует, ворует и разлагается. Сама разлагается - и разлагает нас безбожным развратом, стяжательством и пофигизмом. Мне, идейно и мiровоззренчески советскому человеку до глубины души и мозга костей, бывшему ревностному строителю коммунизма, это и больно и обидно видеть и слышать - тотальную нынешнюю коррупцию и воровство, как и поношение и очернение СССР. Я ведь в ту пору чудесную прекрасно жил "в стране учёных, стране мечтателей, стране героев", и был без-конечно счастлив. Клянусь всеми святыми на свете!!! И таких счастливчиков, как я, миллионы до сих пор проживают на одной шестой части суши, если по Интернету судить, по разным публикациям в прессе.
Прекрасно жил тогда, к слову сказать, и нынешний президент В.В.Путин (сотрудник советских спецслужб) со своим теперешним окружением - банкирами и олигархами, министрами и царедворцами, бывшими членами КПСС, инструкторами горкомов и обкомов, преподавателями марксизма-ленинизма, редакторами главной партийной газеты "Правда" и журнала "Коммунист". И почему они все, нынешние российские безыдейные и бездуховные правители-хапуги, дружно побросавшие партбилеты вслед за иудой-Ельциным и оказавшиеся на вершине Власти волей Судьбы, ежедневно плюют и плюют с брезгливостью в недавнее советское прошлое и одновременно прославляют нерусских господ Романовых, которых совсем не знают, а только слышали? - для меня загадка! В их поношениях злобных и ядовитых, как представляется, нет ПРАВДЫ и ИСКРЕННОСТИ, и нет БЛАГОДАРНОСТИ за прошлую счастливую жизнь, Господом Богом дарованную. А есть лишь ЖУТКИЙ и ЖГУЧИЙ ЖИВОТНЫЙ СТРАХ потерять Власть. А вместе с ней - и всё наворованное и приватизированное в лихие 90-е годы богатство...
Хорошо помню я и Горбачева с Ельциным - двух подлых и гнусных иуд, марионеток жалких, бездарных, безмозглых, тупых, двух духовных пигмеев, моральных уродцев и политических клоунов, птенцов одного жидо-масонского инкубатора, - остервенело рушивших Советский Союз по указке тайных своих кукловодов. Перестройку помню и ельцинский тотальный бардак и разор, массовое обнищание и вымирание великорусского народа, которые приостановил чуть-чуть молодой Путин, честь ему и хвала за то, - но теперь, состарившись, безвольно опустивший руки и пустивший дела на самотёк, что аукнется большой бедой и очередной катастрофой, как это отчётливо видится со стороны нам, российским думающим обывателям. Всё это я подробно описал в романе "Немеркнущая звезда", где дал посильную и по возможности объективную оценку тем эпохальным революционным событиям второй половины 1980-х и 90-х годов, связанным с крушением передовой советской Державы. Характеры и политические портреты многих политиков живописал, какими я их узнал и запомнил.
Вообще же за свою 65-летнюю жизнь я встретил огромное количество ярких и незаурядных людей, людей всяких и разных, которые оставили в моей памяти неизгладимый след: кто-то - чуть больший, кто-то - чуть меньший. Наиболее заметных и рельефных из них я по возможности точно обрисовал в своих повестях и романах. Но - не всех. Все, по понятным причинам, не уместились: нельзя объять необъятное. Оставлять же не-обрисованных и не-уместившихся в себе не хочу: тяжело! - потому как не дают они мне до сих пор покоя! Не хочу я умирать вместе с ними, не избавившись от них навсегда путём задушевной публичной исповеди, и попутно не одарив их замечательными образами читателей. Уж больно много было среди них, скажу ещё раз, таких персонажей дивных и знатных, которые до сих пор будоражат сознание, больно жгут душу и сердце. Наружу настойчиво просятся, бесята, на белый свет - ну как детишки те же в утробе матери. Покрасоваться перед людьми упорно мечтают, видимо, - не хотят, за неимением больших и добрых дел, пропадать в безвестности. Жарко и назойливо ноют в моём воспалённом сознании по вечерам и ночам, твердят слова Маяковского: "Воскреси! Своё дожить хочу!..."
Вот я и решил уступить их настойчивым мистическим просьбам - написать психологические портреты каждого. И по возможности объективно это сделать, как и раньше делал, берясь за перо, как это буду делать и впредь, - чтобы не обидеть бывших товарищей и коллег подлым и лживым словом. Ну и чтобы живительному завету-напутствию Александра Сергеевича Пушкина неукоснительно следовать: "нет убедительности в поношениях, и нет Истины, где нет любви"... А уж как это у меня получится, и получится ли вообще? - судить самим героям рассказов и дорогим читателям. Фамилии главных героев, разумеется, будут вымышленными...
"В уме своём я создал мир иной
И образов иных существованье,
Я цепью их связал между собой,
Я дал им вид, но не дал им названья..."
М.Ю. Лермонтов
"Да. Нас года не изменили.
Живём и дышим, как тогда,
И, вспоминая, сохранили
Те баснословные года...
Их светлый пепел - в длинной урне.
Наш светлый дух - в лазурной мгле.
И всё чудесней, всё лазурней -
Дышать прошедшим на земле".
А.А. Блок
"Наши отвратительные, несчастные, одинокие души соединились в одну и штопором, штопором сквозь мировое уродство, как умеют, продираются к Богу".
Г.В. Иванов
"Но игра в молчание когда-то подходит к концу. Она не может длиться вечно... Если что-то грызёт твою память и рвёт воображение, молчание не поможет. Нельзя запереть горящий дом на ключ в надежде забыть о пожаре. Сам по себе пожар не утихнет. Если о чём-то долго молчишь, оно растёт, растёт в тишине, как опухоль".
Теннесси Уильямс
Сашка-свист
"Кровь моя холодна.
Холод её лютей
Реки, промёрзшей до дна.
Я не люблю людей".
И. Бродский
1
С Щепиным Александром Сергеевичем, моим полным тёзкой, я познакомился во второй половине 1980-х годов, когда пришёл работать в Филиал НИИАПа, что на Филях. До этого-то я несколько лет протирал штаны и без пользы убивал время в "Альтаире" на Авиамоторной. О чём всегда потом сожалел - о впустую потраченном времени. Ибо время, как и здоровье, и силы духовные и физические, - невосполнимый ресурс, ресурс уникальный и без-ценный. Я это всегда понимал, со школьных времён ещё, - но не всегда, по разным причинам, мог с собственной праздностью и бездельем бороться... Вот и на новом месте службы, уже на Филях, пользы от меня, молодого и жадного до работы мехматовца, родному советскому государству не много было: честно признаюсь в том. Всё это, скажу ещё раз, я подробно описал в романе "Немеркнущая звезда" - про мои на Филях душевные мучения и мытарства. Кому интересно - всех туда отсылаю...
Возвращаясь теперь к герою первого рассказа Щепину, скажу, что Сашка был лет на пять старше меня по возрасту (приблизительно, ибо точную дату его рождения я никогда не знал, не общаясь с ним близко и тесно). В Филиале он работал уже около десяти лет, таким образом: распределился туда сразу по окончании МВТУ им. Баумана.
Когда я пришёл, он уже состоял на должности старшего научного сотрудника и руководил небольшой группой в соседнем секторе, секторе стабилизации космических аппаратов. Помимо этого, он без отрыва от производства учился в аспирантуре в Бауманке, в которую (аспирантуру) поступил не сразу, а отработав после получения диплома несколько положенных по распределению лет. Из чего можно было с уверенностью заключить, что отличником-передовиком в училище он не был: отличников, как правило, не отпускают из вузов - оставляют в аспирантуре сразу же, без отработки, с прицелом сделать из них в будущем преподавателей-теоретиков. В МВТУ или ещё где.
Отличником Сашка не был, однако ж самолюбием обладал поистине дьявольским, академическим, самолюбием и самомнением. Мысленно себя выше всех ставил с молодых лет, гордец ничтожный и без-таланный, и соответственно выше всех планировал-мечтал забраться по служебной и социальной лестнице: чтобы больше всех получать, ну и чтобы свою отпущенную Богом жизнь лучше всех прожить и устроить.
Не удивительно поэтому, закономерно даже, что он землю носом в Филиале рыл, с первого дня (как рассказывали старики-старожилы отдела) толкался локтями яростно и агрессивно, "ставил подножки коллегам", пакостил где только можно, а начальству плешь регулярно ел своими завышенными претензиями: не скрывая, делал товарищ карьеру. Нос же у него был знатный - огромный такой, с загнутым книзу концом как у хищной птицы. Нормальный еврейский нос, одним словом, каким представители этой славной нации всегда отличаются от других рас; от нас, великороссов, в частности... И взгляд у него был тоже хищный - колючий, холодный, ядовито-острый взгляд, который пронизывал тебя до костей, до самых потаённых глубин добирался. Этим взглядом Сашка сразу же пытался определить и понять для себя: кто ты - друг ему или враг? единокровец-иудей или шабес-гой презренный, второсортный? лопух-простодыра или же жук прожжённый, которого на мякине не проведёшь и за копейку не купишь? Ну и как ему, исходя из этого, с тобою дальше себя вести - приближать благосклонно или же держать на расстоянии? Меня он на дистанции с первого дня держал: я был не его поля ягодка.
Хотя, справедливости ради надо сказать, что в нашем 11-м отделе он мало кого к себе приближал, считал за ровню, за духовного брата. Наоборот, он всегда держался обособленно в коллективе, как волк-одиночка тот же или медведь-шатун, был весь в себе, с головой погружён в свои тайные мысли и планы, с карьерой связанные, с деньгами и достатком. Карьера и деньги были главными ценностями для него, ибо по национальности он был чистокровным евреем, как уже понял читатель, невзирая на свою чисто-русскую фамилию, имя и отчество, что являлись ширмой, маской для обывателей-дурачков, тем же громоотводом. Но люди умные и люди думающие, взрослые русские люди как правило, его сразу же раскусили, что он есть за фрукт. И держали себя с ним соответственно.
Своё еврейство природное Сашка не афишировал, не выставлял напоказ, как это теперь в России-матушке сплошь и рядом происходит, когда все аферюги и дельцы вдруг стали евреями словно по уговору, кто ими отродясь даже и близко не был. А тогда время было советское, интернациональное, атеистическое. И все мы были добропорядочными советскими гражданами, далёкими от церкви, мечетей и синагог, от религиозных и национальных распрей; в нас будто бы текла тогда единая советская кровь.
Вот и Сашка Щепин советским человеком был, если со стороны на него смотреть, - не выпячивался как тот же певец Кобзон, про отъезд в Израиль не говорил, знанием идиша и иврита не хвастался, советскую власть публично не хаял, не материл, как некоторые другие, якобы тоже-русские. Но при этом при всём внутренне он продолжал оставаться евреем, то есть человеком себе на уме, чуждым любому русскому коллективу. И общался близко и доверительно он также исключительно с одними евреями из других отделов, которых, евреев, у нас в институте без счёта было, процентов 50-т. И все они, даже и без-дипломные и без-таланные, относились к категории итээров. Сиречь были обладателями высокого статуса и положения, были сытые и гладкие на удивление и на зависть, праздные, ухоженные и капитальные: уборщиц и работяг среди них я никогда не встречал. Наш Филиал, одним словом, будто специально был создан для них, блатных и чопорных граждан, потомков Авраама, Исаака и Якова, где они прекрасно себя с первого дня чувствовали и по-хозяйски жили. Вели себя среди нас этакими чванливыми барами, обитателями советских научно-исследовательских гнёзд, - счастливыми, без-печными и безмятежными баловнями Судьбы с большими окладами и крепкими тайными связями по всему институту. Сначала блатные родители Филиал оккупировали в 1960-е годы, после его постройки. Потом стали пристраивать в него детей и внуков, неучей, бездарей и балбесов по преимуществу, множа еврейскую диаспору, и без того не маленькую. Пользы от них ото всех было чуть - как я это достаточно быстро понял, - если она вообще была, пресловутая еврейская польза. Ибо всю ответственную интеллектуальную работу и всю утомительную рутину тащили на своих плечах русские инженера по традиции. Евреи же сидели рядом сонно, валяли дурака годами, наедали жирок и ждали момента, чтобы итоговые жирные пенки начать снимать с русских трудов праведных. Они, как правило, занимали высокие должности у себя в отделах - должности ведущих инженеров и научных сотрудников, - и при этом в ус не дули, скажу ещё раз, берегли здоровье и силы. Чтобы на всё лето дружно уйти потом в отпуска и уехать в горы или к морю: встретить их на работе летом было проблематично... Такую же точно картину я наблюдал до этого и в "Альтаире", а в целом - и по всей Москве, когда в командировки по разным институтам ездил и обстановку там наблюдал, с сотрудниками беседовал, тайно жаловавшихся на иудейское засилье и дискриминацию. И Америки этим я не открою для тех, кто был не понаслышке знаком с атмосферой советских столичных НИИ и КБ - оборонных, гражданских и академических...
Интересно здесь другое было. Наш Филиал, под завязку набитый евреями как тот же трал рыбой, формально являлся чисто русской организацией: это если по внешним признакам судить, - так как все наши евреи носили русские или же хохляцко-татарские фамилии. Ближайшим и самым надёжным другом Щепина, например, был некто Молостов, начальник какого-то совершенно левого и пустяшного отдела, - чистокровный еврей. Ближайшей подругой его была некто Бурцева, праздная дочь советского академика и чистокровная еврейка тоже, ездившая на работу на "Ниве" каждый Божий день, что в СССР ценилась как "Мерседес". В нашем отделе работали Щёголев Владимир Фёдорович (начальник), Шипилова Герда Васильевна и Яшкина Галина Павловна (ведущие инженера), Захарова Танька, Котова Клавка и Жураковская Маринка (инженера). Все - чистокровные евреи, опять-таки, плотно связанные между собой священными иудейскими узами и до глубины души презиравшие нас, молодых и старых русских сотрудников, делавшие нам постоянно гадости и подлости с улыбками на лице, распускавшие слухи и сплетни. В соседних отделах работали евреи по фамилии Краснов, Закурдаев, Яковлев, Симоненко, Коваленя, Исаев, Афонин, Постников, Беликин и многие-многие другие: всех уже и не вспомнишь, не перечислишь. И все они косили под русских граждан, якобы патриотов советской страны. Почти у каждого были партбилеты в карманах, на худой конец - комсомольские, которые они с радостью потом побросали в корзины и умыли руки.
Одного я только на Филиале еврея знал, который никогда не скрывал своего еврейского происхождения и за псевдонимы трусливо и подло не прятался, - Абашкина Льва Ароновича, начальника небольшого сектора в 22-м отделе. Очень я его за эту его открытость и смелость любил и ценил, всегда с удовольствием с ним общался и по работе, и так. И он мне отвечал и платил взаимностью...
2
А с Сашкой Щепиным отношения у меня были самые что ни наесть сторонние и поверхностные: мы с ним работали в разных секторах и по службе не пересекались. И по социальному статусу, вере и крови я был тоже страшно далёк от него, православный русский выходец из Тульской области, глубокий провинциал, свинопас-лапотник. Один лишь диплом МГУ меня и спасал, без которого меня коренной москвич-Щепин и в упор бы не видел.
Встречались мы с ним ежедневно на лестнице или в коридоре мельком, где он часто бродил взад и вперёд в одиночестве, всё думу тайную думал, корёжил мысли свои. Но чаще мы встречались в курилке, что находилась в предбаннике мужского туалета на 4-ом этаже под нами. Мы, молодые парни, там по полдня простаивали в отсутствие работы - курили одну за одной, лясы точили, убивали время. Так вот, забегая в туалет раз от разу, Сашка, справив малую нужду, частенько подходил к нам, перед тем как в отдел подниматься. И тогда мы вынуждены были, прервав разговоры, по полчаса выслушивать его нытьё без-конечное.
Курить он сам никогда не курил, но постоять и поплакаться очень любил, на жизнь свою "разнесчастную", еврейскую пожаловаться. Жаловался же он на всё - на отсутствие денег в бюджете семьи, на слабое продвижение по службе, хотя к моменту моего прихода, напомню, он, ещё не имея учёной степени, уже работал старшим научным сотрудником и руководителем группы; то есть получал Сашка больше нас всех, молодых специалистов. Жаловался он и на притеснения и вымогательства научного руководителя в Бауманке. Да мало ли ещё на что!
- Задрал он меня уже, мужики! достал до печёнок, сука! - стоял и гундосил он про научного руководителя. - "Доит" меня и "доит" безбожно, гад! Как будто я деньги кую, или печатаю. Совсем человек не имеет совести. Ни грамма! То его в баню своди, мудака, то в ресторан - всё никак не нажрётся и не напьётся, всё ему мало. Сволота поганая! Да ещё и подъёб#вает всякий раз, когда захмелеет, что, мол, пои, Санёк, меня, не жадись, пои хорошо, если кандидатскую побыстрей защитить хочешь. Защитишь - все свои денежки отобьёшь, которые на меня потратил. Я, говорит, в твои годы, когда аспирантом был, поил своего шефа знатно. Так, мол, устроен наш научный мiр, Санёк: тут все кого-то поят и кормят, и перед кем-то гнутся и кланяются. И гогочет похабно при этом, скалится! Сил уже никаких нет, честное слово, это его блядство терпеть и откровенные вымогательства!
- Ну и бросай ты эту аспирантуру сраную к чертям собачьим, - начинаем мы дружно утешать-уговаривать Щепина. - На хрена она тебе сдалась, если ты и так уже старшим научным сотрудником работаешь, без диссертации? Не стоит научная степень таких унижений, Сань, - точно тебе говорим! Не стоит. Честь - она всего дороже.
- Ага, бросай! - зло огрызается Сашка. - А как же карьера?! Так и буду потом всю жизнь на должности начальника группы сидеть как пень трухлявый, обоссанный. Даже начальником сектора никогда не стану: кто меня без диссертации воспримет всерьёз, кто к большим должностям и деньгам подпустит?! Без диссертации в нашей научной среде делать нечего, мужики. Без диссертации надо заниматься надомной работой...
3
В другой раз, заскочив по нужде в туалет, Сашка начинал жаловаться нам на плохое жильё, в котором он с семьёй обитал в те годы и которое всё поменять хотел, строил такие планы. Да пока что-то там у него не получалось...
И тут надо сказать, пояснить читателям, что родился и вырос Щепин в богатой еврейской семье, проживавшей на Ленинском проспекте в сталинском доме. Квартира родительская была большой, трёхкомнатной, как говорили знающие люди, просторной для одной семьи. И пока Сашка был один, он с отцом и матерью вполне уживался и не ведал горя. Но, будучи студентом, Сашка женился на иногородней девушке-сокурснице, видимо - по любви, которую и привёл в свой дом за неимением другой площади. И в семье Щепиных после этого сразу же начались скандалы: изнеженные родители Сашки не захотели провинциалку рядом с собой терпеть, видеть её счастливую физиономию.
Пришлось сыну с молодой женой съезжать из родного гнезда и снимать жильё в Москве в течение года: так мне рассказывали коллеги в курилке, - пока отец Сашки, высокопоставленный чиновник какого-то министерства, не купил молодожёнам двухкомнатную кооперативную квартиру в Медведково.
Казалось бы, Сашка должен был быть на седьмом небе от счастья: собственная ж квартира в Москве, новая просторная двушка. У него - молодого парня, которому только-только исполнилось 25-ть лет. Что может быть лучше и краше?! Живи теперь - не тужи, радуйся жизни и молодой супруге, которая быстренько родила ему сына!... Однако ж радости у Сашки не было, праздник сердца так и не наступил: какой-то безрадостный он был человек, человек ущербный и без-покойный. Мало чего его в жизни полностью удовлетворяло, давало душе некий праздник и счастье бытия. Вечно он поэтому, Агасфер современный, очумело куда-то рвался: всё хотел из собственной шкуры выскочить как из грязных трусов - и из своей среды тоже, в которой ему тесно было, тоскливо, холодно и неуютно...
Вот он и ныл перед нами, жаловался постоянно - сливал на нас своё же собственное дерьмо, без-прерывно в душе рождавшееся и теперь уже связанное с квартирой.
- Да квартира вроде бы хорошая: грех жаловаться, - стоял и ныл он, тоскливо на нас посматривая. - Но... район, век бы его не знать и не видеть. Там, в Медведково, живут одни лимитчики и алкаши с дебильными рожами и с 8-мью классами образования. И я теперь, коренной москвич и без пяти минут кандидат наук, родившийся и выросший в центре, в десяти минутах езды от Красной площади, поселился вместе с ними. О-хе-реть можно!!! Себя уже перестаю уважать, мужики, когда выхожу с супругой гулять на улицу и по сторонам смотрю, как вся эта провинциальная пьянь и рвань рядом крутится и в друзья ко мне набивается... Нет, надо бежать оттуда пока не поздно, менять квартиру на центр. В Медведково жить западло: я там от тоски подохну. Честное слово!...
И мы опять по традиции начинаем его утешать, мы, простые русские парни, у которых и вовсе собственных квартир в те годы не было. Я тогда в коммуналке жил, а мои сослуживцы, женатые москвичи, жили с родителями в хрущовках. Ругались постоянно из-за тесноты, но деваться нам было некуда. Купить кооператив большинству из нас было не по карману...
4
В третий раз Сашка начинает ныть по поводу "говённой машины", которую он в 27-мь лет заимел и на которой на работу ежедневно ездил. Говённую машину - "Москвич" - ему папаша купил через свои еврейские связи. Сам отец Щепин на работу на служебной "Волге" ездил. Но и личную "Волгу" тоже имел с гаражом вместе - эта была для дачи. А сыну он купил пока что "Москвич", чтобы тот на "Москвиче" ездить учился. Мол, разобьёт если - не жалко...
И тут надо снова сказать читателям, прояснить обстановку, что машину в те годы купить простым работягам и инженерам было практически невозможно: очереди длились десятилетиями. На машинах тогда ездила исключительно партийная и советская знать, да ещё ветераны Великой Отечественной войны, которых власть как грудничков облизывала. Мой батюшка, Стрекалов Сергей Дмитриевич, к слову сказать, заслуженный работник и ветеран труда, даже мотоцикл с коляской себе не мог в то время купить: не было тогда свободных мотоциклов в наличие в магазинах. Записываться надо было - и ждать. Вот мой покойный батюшка честно записался в горисполкоме - и ждал. И так и не дождался своей очереди, бедолага, Царство ему Небесное.
А тут молодой 27-летний сопляк ездил на работу на "Москвиче" - и постоянно ныл в курилке, что ему "Москвич" категорически не нравится как машина - убогая больно, мол, невзрачная, тихоходная и неповоротливая! - и он хочет поменять его на "Волгу" или на "Жигули". Западло ему было, видите ли, на "Москвиче" по Москве ездить, когда его друг Молостов и подруга Бурцева ездили на "Жигулях".
И мы опять стояли и его утешали, помнится, искренне жалели Сашку, сопли ему вытирали, несчастному! Мы, у кого тогда даже велосипеда не было, кто на работу на общественном транспорте до пенсии ездили и угорело бегали через огромный Филёвский парк все 1980-е годы, боясь опоздать на службу. Нас тогда за опоздания даже и на 10-15 минут строго наказывали деньгами...
5
Потом в голове Щепина появился новый бзик, новый душевный раздражитель - дача, про которую он всякий раз стал нам мозги засерать в курилке. Вообще-то, дача у него уже была, но - родительская. И даже не родительская, а дедовская, которую его дед по отцу, пенсионер союзного значения, получил от государства в 1950-е годы, ещё до выхода на пенсию, и где потом проживал круглый год на постоянной основе. Я не был на той даче ни разу, не видел её: Сашка не приглашал. Но мужики, старожилы отдела, рассказывали, что дача у Щепиных была хорошая, капитальная и двухэтажная, с большим участком земли в подмосковном сосновом бору. Именно дача - место для отдыха, а не огород в 6-ть соток для выращивания овощей и фруктов, как это было у большинства простых советских людей, получавших участки земли от государства для прокорма. На этой даче жили Сашкины дед с бабкой круглый год, а на всё лето туда к ним переезжали его родители. Было там место, естественно, и для самого Сашки с молодой женой и сыном - но мало. И хозяйничать и всё устраивать по-своему Сашке там не давали - упрямились. "Вот помрём, - говорили, - похоронишь нас - тогда и перестраивай тут всё как хочешь, как будет душе угодно. Пожалуйста: ты тут будешь полный хозяин вместе с женой, когда нас не будет. А пока мы живы и здоровы, мол, - ничего не трогай, не переделывай и не выбрасывай. Нам тут каждая мелочь и вещь дорога - как память об ушедшей молодости".
Вот Сашка и бесился всякий раз из-за такой очевидной дискриминации, жаловался нам на упёртых родственников, мешавших-де ему во всю душевную ширь развернуться и настоящим хозяином себя наконец почувствовать. Пока он был холостой - ему дача особенно-то была и не нужна: он редко там показывался. А уж как женился и сына завёл - переменился парень коренным образом. Под воздействием супруги, вероятно.
- Задолбали они меня своим упрямством и тупостью, - говорил нам зло про деда с бабкой. - И сами уж давно не живут, пердуны старые, а только небо коптят, и мне не дают жить как хочется. Жди вот сиди, пока они окочурятся и сыграют в ящик. Хрен-два дождёшься! Сам вперёд них быстрее кони двинешь на этой грёбаной работе, от которой никакого проку нет, одни сплошные дрязги, нервы и расстройства! Нет, надо мне свою собственную дачу покупать, видимо, где мне на мозги никто капать не будет и диктовать свою волю. Давно бы уже купил, - да денег всё нет, катастрофически мне не хватает грошей...
И снова мы его начинали дружно все утешать, мы - нищета и рвань, голь-моль институтская, у которой не то что дач, которая во время летнего отпуска даже за город выбраться не могла за неимением собственного клочка земли и денежных средств на дикий отдых в палатках. А с путёвками в дома отдыха и санатории были большие проблемы: молодёжи их не давали у нас. Путёвками пользовались старики в основном, заслуженные ветераны предприятия. А мы, молодые сотрудники НИИАПа, так весь отпуск в Москве и болтались, как правило, если родственников в деревне не было, - отдыхали-отсыпались от работы дома, ремонтировали жильё собственными руками...
6
Но вот чем нас неуёмный хапуга и вечный нытик Щепин по-настоящему однажды "убил" - так это разговором про личный компьютер. Подходит он как-то к нам в курилке с тоскливым и озабоченным видом - и говорит, обречённо вздыхая, что намеревается сыну своему компьютер приобрести, мечтает об этом - точнее. Но вот как и на что это сделать? - пока не знает, не представляет даже. И оттого грустит, места себе, разнесчастный, уже который день не находит.
А это, напомню, вторая половина 80-х годов была, время правления Горбачёва, когда европейский, американский и китайский рынок ещё только-только открывался для россиян, и когда весь наш институт ещё на БЭСМах и на ЕСках свои программы гонял, а о персональных компьютерах в большинстве отделов ещё и разговоров не было. Они тогда в небольших количествах завозились в страну и являли собой диковинку настоящую, как и мобильные телефоны, личные принтеры с ксероксами, стоили очень и очень дорого и были доступны не многим - партийным бонзам и членам правительства разве что, нарождающимся бизнесменам, ставших впоследствии олигархами. А наш неугомонный и тщеславный Сашка уже нацелился такую вот игрушку сынишке своему купить, чтобы начать приучать паренька к компьютерной технике.
- На хрена ему компьютер, Сань, маленькому пацану? - таращили мы глаза на Щепина. - Ещё успеет, насидится за столом и за монитором: у него вся жизнь впереди. А пока лучше спортом пусть занимается и по улице с дружками бегает после школы, воздухом дышит, силы и здоровье копит. Это гораздо полезней, чем дома в духоте сидеть и глаза за экраном ломать, в очкарика и додика превращаться.
- По улице он и так бегает больше чем достаточно, - нервно отвечал нам Щепин. - А компьютер парню нужен, и обязательно, чтобы мозги развивать и идти в ногу со временем. За компьютерами - будущее, пацаны, за искусственным интеллектом. Вот я и хочу, чтобы мой Сашка (сына Щепина Сашкой звали) в авангарде жизни шёл - не в хвосте; не отставал от времени чтобы, в дебила и неуча не превращался...
Нам было подобное чудно слышать, и где-то неприятно даже.
- Да мы вот компьютеры эти ещё и в глаза не видели, - отвечали мы ему, смеясь. - На БЭСМе программы гоняем до сих пор, в лучшем случае - на ЕСках. И ничего, как видишь, живы и здоровы все, в дебилов и неучей не превратились, как ты говоришь.
- Вы можете жить как хотите, можете до пенсии старушку-БЭСМ насиловать и ломать, - зло отмахивался от нас Щепин, собираясь уходить раздражённо. - А сына своего я хочу человеком сделать, чтобы он со временем в ногу шёл, повторю, а не плёлся всю жизнь на обочине Истории.
Сашка, по-видимому, хотел сказать другое: так нам тогда показалось всем, - да постеснялся. "Вы - русские лапотники и мудаки, свиньи и шабесгои! - крутилось у него в голове и глазах презрительно-ядовитое. - Чего мне, еврею высокородному, выходцу из богатой семьи, на вас ровняться?!"
Но этого он не сказал, удержался - чтобы не рвать с нами, коллегами по работе, связь таким своим предельно-честным ответом. Только лишь взглядом презрительным он нас тогда опалил - и вышел из курилки вон: пошёл скорой нервной походкой на рабочее место...
7
А теперь попробую рассказать в двух-трёх словах, какое лично у меня сложилось мнение о Щепине-человеке за время пятилетнего общения с ним, пусть только беглого, шапочного, служебного. И, тем не менее.
Так вот, я видел и сознавал, наблюдая и изучая Сашку каждый Божий день со стороны, что парень он был безусловно неглупый и грамотный, волевой, амбициозный и целеустремлённый. Что было - то было: глупо и подло это скрывать. Он умел ставить цели и добиваться их любыми способами и средствами, слушать и слышать людей умел. Тех в особенности, кто ему нравился, кто был симпатичен и люб. Слушал человека - и мотал на ус, делал для себя выводы... И это было хорошо: мне всегда нравились такие люди - деловые, думающие, знающие и пробивные, внимательные к окружающим. Я никогда не любил и не терпел двуногих тупых самцов с двумя извилинами в мозгу, кто носит голову на плечах исключительно для еды, причёсок и поцелуев. Кому на всё и на всех насрать кроме жратвы, развлечений и похоти. Кто рождается только лишь для того, чтобы "тёлок" трахать и удовлетворять, менять их одну на другую, живя по принципу: "лучше баб могут быть только бабы, на которых ещё не бывал". А таких я встречал предостаточно, поверьте... Сашка же "племенным бычком-совратителем" не был даже и близко, коллекционером пылких женских сердец, охочих до любви и ласки, до безумных страстей. Он был ЧЕЛОВЕКОМ, а не ЖИВОТНЫМ о двух ногах. И это ЧЕЛОВЕЧЕСКОЕ качество в нём мне всегда импонировало, грело сердце и душу.
Но видел я и другое, что меня в Щепине сильно коробило и напрягало всегда, отталкивало от него как от чуждого и враждебного мне элемента. Этот человек не терпел инакомыслия и своеволия - зверел и взрывался гневом, визжал как свинья под ножом, когда ему перечили и пытались по своему всё решить; тем паче - когда хотели его в наглую облапошить. На своевольников и обидчиков, на аферистов, тем паче, он готов был с кулаками кинуться и на куски порвать, унизить, обругать, обматерить, смешать с грязью. Причём, было не важно, кто стоял перед ним и кто в его глазах провинился - старый заслуженный сотрудник или молодой пацан: реакция его была на всех одинаковая и молниеносная, жестокая и без-пощадная реакция. Он этим покойного В.В.Жириновского очень сильно напоминал, многолетнего депутата и руководителя партии, которого народ наш в насмешку Жириком звал, другом другого политического клоуна-пустомели - Зюги. Так вот, Жирик тоже с трибуны Думы мог запросто матюгами в оппонента пульнуть, обозвать коллегу-депутата принародно пидаром и сифилитиков: задевать за живое "сына юриста" было себе дороже.
Вот и с Сашкой похожая наблюдалось картина. Я очень хорошо помню, к примеру, как Щепин однажды при всех сцепился в коридоре с нашим начальником сектора, Родионовым Кириллом Павловичем из-за какой-то сущей ерунды; сцепился с человеком то есть, по возрасту ему в отцы годившимся. Это было тем более странно и непонятно видеть со стороны, их публичную громкую склоку, что наш Кирюха был мужичком хитрым, скользким и подлым как сто чертей, ни с кем открыто не конфликтовал, действовал исподтишка с подчинёнными, через чужие руки. Старался, короче, всегда, в любой ситуации ужом пролезать "между капелек". Оттого и проработал всю жизнь на должности начальника сектора, ничего из себя в интеллектуальном плане не представляя. Он и Щепина всегда стороной обходил, не желая связываться с молодым и борзым евреем.
Но и при таком-то своём страусином поведении он однажды всё же "оступился" и под Сашкину горячую руку попал, сам того не желая, как представляется. Я даже не знаю, что там у них произошло: не понял причину конфликта. Хорошо помню только, на шум из комнаты в коридор выйдя, как разгневанный и "ощетинившийся всеми иглами" Сашка прилюдно кричал и материл перетрусившего Кирилла, обзывал его, покрасневшего и раздувшегося как помидор, самыми мерзкими и непотребными словами, которые воспроизводить не хочется. Униженный и оплёванный мальчиком-сопляком Родионов долго потом ходил по отделу - обтекал, чистил душу свою от полученного оскорбления...
После того памятного эпизода я твёрдо решил для себя не иметь с Сашкой никаких общих дел. Решил его стороной обходить, чтобы самому не попасть под раздачу...
8
Весной 1988-го года Щепин защитил наконец диссертацию в Бауманке: кончились его мучения и мытарства, унижения и траты денег на подкуп учёных дельцов. Он был необычайно гордым и важным после этого, став кандидатом технических наук: первый маленький шаг к большим научным и руководящим должностям им был сделан.
Ровно через год, весной 1989-го года, он сделал и другой важный шаг на пути к НИИАП-овскому Олимпу - вступил в партию. И этот его ловкий трюк с членством в КПСС в достаточно молодом возрасте был куда более поразительным, чем даже учёная степень, ибо вступить в партию советской интеллигенции было очень сложно: наши НИИАП-овские инженера десятилетиями стояли в очереди на партийный билет, ходили в статусе кандидатов. Им, кандидатам, не членам ещё, уже надо было и взносы регулярно платить, и на партсобраниях постоянно присутствовать, слушать весь тот агитационно-пропагандистский бред, что сыпался на головы коммунистов. Ну и показывать коллегам пример во всём, демонстрировать окружающим образцово-показательную жизнь свою и работу.
В нашем отделе, в секторе Щепина, между прочим, работал мужик на должности ведущего инженера, Женька Сёмин, Евгений Николаевич, двухметровая худющая и тупая "жердь", которому в те годы было за 50-т уже, и который уже более 20-ти лет состоял кандидатом. Очень хотел человек членом партии стать, был убеждённым и фанатичным коммунистом не хуже героя одноимённого советского фильма. Но его не принимали - мурыжили и мурыжили: очередь! Вступил он в партию только в конце 1990-го года, когда оттуда все прохиндеи и ловкачи уже побежали массово и наперегонки, как известно. А Евгений Николаевич, наоборот, вступил. И хранил он свой партийный билет потом все 90-е годы бережно - всё ждал, дурачок, что советская власть вернётся.
А вот еврей и пройдоха-Щепин в партию пролез в 30-ть лет каким-то хитрым Макаром, растолкав всех русских кандидатов локтями, разбросав их в разные стороны. Потому что мода тогда такая на коммунистов была, и он понимал прекрасно, что без партбилета в кармане ему путь "наверх" заказан. Он и пролез в члены КПСС, используя крепкие еврейские связи...
Всего один год только в партии и про-состоял, промучился парень: взносы платил ежемесячно, и не маленькие, кис, дурел и скучал на собраниях регулярных, слушал тупые речи такого же тупого горе-парторга. Куда деваться-то?! - надо было! "Назвался груздём - полезай в кузов"... А потом случилось неожиданное и непредвиденное для всех советских коммунистов событие. На ХХVIII Съезде КПСС 12 июля 1990 года Борис Ельцин, науськанный своим окружением, ведшим его, как барана, к Власти, публично в зале пленарных заседаний встал и объявил о выходе из коммунистической партии. Потом подошёл к трибуне Президиума твёрдым широким шагом, трезвый и бодрый в тот знаменательный день, положил перед опешившим Горбачёвым свой партийный билет под вспышки сотен кино- и телекамер - и гордо вышел из зала вон с видом победителя.
И вслед за ним, как по команде свыше, дружно и массово принялись сдавать свои партбилеты парторгам и все советские евреи, держащие носы по ветру. Особо отличился здесь и прославился на всю страну Марк Захаров, видный сионист-русофоб и масон, а по совместительству известный эстет и деятель культуры, главным режиссёром столичного театра Ленинского комсомола проработавший 40-к лет и всем своим возвышением и карьерой, деньгами несчитанными и наградами обязанный именно членству в КПСС. И, тем не менее, он, советский Иуда-Искариот, или тот же генерал-перебежчик Власов, вслед за дебильным алкашом-Ельциным собрал журналистов в театре и под вспышки софитов и треск кино- и телекамер прилюдно СЖЁГ свой партийный билет!!! Понимай: выразил таким паскудным и омерзительным образом вскормившей его партии своё человеческое презрение, своё фи... Нет, как хотите, дорогие мои читатели и друзья, - но большей гадости и мерзости и придумать было нельзя: этим профессиональный лицедей-Захаров всех тогда переплюнул. И вот теперь именем этого оборотня-перевёртыша без совести и без чести назван популярный в Москве театр Ленинского комсомола. Ходишь мимо и диву даёшься, и думаешь с грустью: в какое же дикое, подлое и тошнотворное время мы теперь все живём! Какими же человеческими отбросами умудрились загадить-засорить либеральные власти страны и Москвы души и умы россиян, повесив таким вот отвратительным упырям доски на здания, поставив памятники, назвав улицы и театры. Ужас! ужас!...
Оборотистый Щепин, пробывший в партии чуть больше года, напомню, тоже быстренько избавился от своего парт"билета - и вздохнул свободно, поганец, героем себя почувствовал, отчаянным либералом-перестройщиком, идущим в ногу со временем, - не коммунистом. Одновременно с ним это сделали и все евреи нашего института: выбросили билеты в корзины с мусором и умыли руки, забыли про ненавистную им партию, одарившую их таким количеством добра за целую жизнь, таким количеством благ и денег. Бросали билеты и русские коммунисты: зачем скрывать? - но через одного, а может и реже: статистики у меня нет. Помню только одно, главное: массовым в русской среде, поголовным, тем паче, это явление не стало. Я, например, лично знал многих рабочих и инженеров-россиян, кто ещё долго потом свои партбилеты хранили, ходили на анти-ельцинские митинги все 90-е годы под руководством Ампилова и Зюганова, восставали против грабительских антинародных реформ, против приватизации и новой воровской жизни. Толку, правда, от тех протестов не было никакого, потому что Маятник Истории качнулся в другую сторону - в сторону капитализма...
9
Что касается меня лично, - то меня Щепин не поспешным выходом из компартии поразил, в которую он пролез каким-то непостижимым образом, без-совестно растолкав локтями тех, кто давно уже стоял в очереди. Он был евреем, скажу ещё раз, - и потому с молодых лет был приучен так жить: агрессивно и безжалостно бороться за место под солнцем, как и держать нос по ветру. Поразил он меня тем, что к концу 80-х годов, когда горбачёвская перестройка была в самом разгаре, он вдруг занялся благотворительностью. Это Сашка-то, сугубый и законченный индивидуалист и эгоист, патологический русофоб и жадина, за копейку удавиться готовый, а нас, гоев-коллег, в упор не видевший никогда, не считавший нас за людей, за ровню. И вдруг он с другом Молостовым, таким же патологическим жадиной, эгоистом и русофобом, стал бегать по Филиалу целыми днями и собирать деньги с русских парней и девчат - якобы на помощь бастующим шахтёрам. Именно русских сотрудников они оба трясли, "опускали на бабки": к филиальским евреям они с подобною просьбой почему-то не обращались...
Напомню читателям, что в конце 80-х мiровое еврейство с Ротшильдами и Соросом во главе задалось целью разрушить Советский Союз и прибрать к рукам его несметные богатства: природные и накопленные за 70-т лет. Для этого и был поставлен в Кремль пустазвон-Горбачёв, призванный по максимум расшатать скрепы Советской Державы. А потом мiровые финансовые воротилы планировали привести в Кремль алкаша и дебила Ельцина, чтобы его руками разрушить СССР через Беловежский сговор.
Беловежье, однако, было заключительным актам развала и дележа. А до этого надо было максимально дискредитировать через СМИ и агентов влияния иудушку-Горбачёва и его политику. Для дискредитации, помимо прочего, закулисные дяди привезли в Москву и шахтёров из Донбасса, посадили их на Горбатом мосту перед Домом Советов, если кто помнит ещё. И они в течение двух недель сидели и стучали касками об асфальт в центре столицы как дятлы те же - привлекали внимание мiровой прессы к своему якобы бедственному положению; ну и попутно они, бунтари, требовали увеличения зарплаты. Всё это был чистый спектакль, рассчитанный на обывателя, которым рвавшиеся к власти евреи нагнетали нервозность в стране и накаляли обстановку. А главное - провоцировали на холостой выстрел будущих организаторов ГКЧП, который входил в план развала страны и был лукавым иудеям только на руку (подробнее читайте об этом в моём романе "Немеркнущая звезда").
Я не могу определённо сказать, что наш пройдоха-Щепин был как-то причастен к этому глобальному плану Сиона. Скорее всего - нет, если судить по его дальнейшей жизни и судьбе, совсем даже не выдающейся. Мне кажется, я даже уверен в том, что он просто решил воспользоваться обстановкой и набить себе карман под шумок лёгкими деньгами. Обычная еврейская практика, тысячелетняя.
А теперь расскажу, как он это делал. Летом это было, как сейчас помню, в 89-м году. Я сидел за своим рабочим столом у окна в первой по счёту комнате: на этаже их было 11-ть. Комната наша была большая, просторная, очень светлая из-за огромных окон. В ней сидели и работали восемь человек, сотрудников сектора. Трое из них, включая меня, были мужчинами, а остальные - женщины. И старые, и молодые - всякие.
Я сидел и напряжённо думал о чём-то, при этом машинально смотрел в окно, залитое июньским солнцем. И не услышал, как в нашу комнату Щепин зашёл ближе к обеду и сразу же ко мне направился, минуя всех остальных присутствующих.
- Привет, Сань, - легонько хлопнул он меня по плечу, останавливаясь сбоку. - Как дела?
- Нормально, - от неожиданности ответил я испуганно, поворачивая голову налево, в сторону Сашки, удивлённо тараща глаза по поводу его визита; раньше-то он никогда ко мне не приходил: не было случая.
- Слушай, Сань, - начал Щепин с места и в карьер, без вступления и раскачки. - Не хочешь в благотворительности поучаствовать, бастующим шахтёрам деньгами помочь? А то они, бедные, там сутками на мосту торчат голодные и холодные, безденежные и без-приютные, за наши интересы с правительством бьются. А мы тут в тепле и светле сидим - и в ус не дуем, не обращаем на них внимания. Нам хорошо - и ладно. А на остальных нам плевать - эгоистам законченным. Вот потому мы так и живём уже столько веков - хуже и беднее чем в Африке. Нельзя так, Сань, нельзя! Согласись! Добром такое равнодушие наше не кончится.
- А мне-то что делать, не понял? от меня-то что нужно? - спросил в свою очередь я, продолжая с удивлением глядеть на Щепина и как бы заново открывать его для себя как человека.
- Я же сказал уже: деньгами шахтёрам помочь. Мы с Молостовым фонд помощи на предприятии организовали: бегаем по отделам и собираем деньги. Поэтому, если хочешь и можешь шахтёрам помочь - помоги. Любой сумме будем рады.
- Ладно, помогу, - тихо ответил я, оборачиваясь назад и ещё плохо чего соображая: так это всё неожиданно для меня было. Обернулся и увидел, как бабы из нашей комнаты дружно уставились в мою сторону, ожидая моей реакции: пошлю я Щепина, не пошлю; пожадничаю или раскошелюсь.
Я не послал, разумеется: выставляться крохобором-жлобом перед ними было мне не с руки, зарабатывать репутации в коллективе махрового эгоиста и скряги. Скрепя сердцем полез в сумку за кошельком, намереваясь отдать Щепину рубль, максимум трёшку. Когда доставал кошелёк - думал про себя: "Шахтёры какие-то из Донецка! Кто их сюда звал, и на кой ляд они в Москву примчались?! Зарплату им маленькую платят, видите ли! Получают рублей 400-500 в месяц, в два раза больше, чем я. А я им помогать ещё должен. И Сашка Щепин, хитрюга: в комнате ко мне подошёл, битком набитой бабами, - не в курилке. В курилке мне было бы легче его послать с его фондом. А теперь вот попробуй пошли: на весь отдел ославишься..."
Думая так, я достал и открыл кошелёк, и с ужасом увидел там лишь один червонец. Ни рублей, ни трёшек в кошельке не было... Делать было нечего, отказываться было уже нельзя; как нельзя было просить у Сашки и сдачу.
Я нехотя достал червонец и протянул его Щепину: - На-а-а, возьми, - сказал, побледнев.
Сашка опешил от неожиданности: - Многовато будет. Поменьше нет?
- Бери, бери! Помогай шахтёрам, - скривившись в улыбке, ответил я. Ответил и подумал с грустью, что обедать сегодня мне будет уже не на что. На червонец-то в то время я полторы недели обедать ходил: обед в нашей столовой в то время стоил 70-80 копеек. Хороший куш Щепин с меня сорвал, подлец хитрожопый, без-совестный, - и ушёл, собой чрезвычайно довольный...
Он ушёл, а ко мне через минуту тихо подошла Валентина Подгорская, нашего сектора старший инженер, давно работавшая на предприятии, сидевшая от меня через стол и всё, естественно, видевшая и слышавшая.
- Саш! Ты совсем обалдел что ли?! - стала с жаром шептать она мне в самое ухо, боясь, что её услышат бабы-еврейки и Щепину передадут. - Этому аферисту десять рублей подарил. Зачем?! Он уже несколько дней по отделу бегает и нас поодиночке отлавливает и трясёт - на бабло раскручивает. Решил под шумок своё материальное состояние улучшить, пользуясь всеобщей неразберихой.
- Он же для шахтёров деньги собирает, - ещё больше бледнея, тихо возразил я.
- Да какие шахтёры?! - окстись! - возмутилась Подгорская. - Нельзя же быть таким наивным дурачком-простачком, Саш, имея диплом МГУ в кармане. Этих шахтёров засланных там поят и кормят и без него - и хорошо, как говорят, кормят. А он решил на пару с Молостовым свой карман под это дело набить посредством какого-то левого фонда, который они сами же, наверняка, и организовали. Чтобы Щепин кому-то там помогал?! - я тебя умоляю! Плохо ты его знаешь! Он всю жизнь под себя гребёт, сволота, и весь мiр ненавидит: он скорее удавится! Ступай и возьми у него эти деньги назад немедленно, пока ещё не поздно это, - на себя их лучше потрать. Завтра он тебе их уже не отдаст! Скажет - нету...
Но я никуда не пошёл, естественно. Идти - и требовать свой червонец назад у Щепина, откровенно давать задний ход, становиться прохвостом было выше моих сил. Я был не так воспитан. Проглотив обиду, занял рубль у друзей на обед - тем всё дело тогда и кончилось... Но про благотворительные фонды с тех пор я спокойно слышать уже не могу, тот давнишний эпизод вспоминая. Знаю, что их организовывают с начала 90-х годов такие же вот оборотистые дельцы-евреи, как Щепин, прикрываясь больными детьми и какими-нибудь катастрофами и трагедиями человеческими. Организовывают, приглашают известных актёров в качестве ширмы, которые ежедневную рекламу фондам делают через СМИ, платят этим шутам гороховым копейки за работу. Сами же миллионы тихой сапой гребут - и живут в России-матушке припеваючи...
10
После провала ГКЧП в августе 1991-го года я решил уволиться из института. Мне до чёртиков надоели тот всеобщий бардак и морально-нравственное разложение, что с головой захлестнули и пожирали изнутри наше и без того пустое, никчёмное, откровенно-паразитическое предприятие. Скопив некоторое количество денег, достаточное для тихого житья-бытья в советское время, я вознамерился год-другой посидеть дома и написать что-нибудь стоящее - чтобы заявить о себе как о новом русском писателе, закрепиться на новом поприще понадёжнее, а заодно - в сердцах и умах людей. Заниматься литературой по праздникам и вечерам, то есть урывками и ущипками, мне до чёртиков надоело: страсть к писательскому ремеслу давно уже овладевала мной настойчиво и властно. А к математике страсть охладевала, увы, к ней самой и её практическим применениям.
Однако посидеть спокойно за письменным столом в домашней тиши и уюте мне тогда не удалось, к великому сожалению. После провала путча в стране началась форменная вакханалия: галопирующая инфляция и почти ежедневный рост цен на товары первой необходимости быстренько обнулили все мои накопленные про запас денежки. Не на что стало жить. Меня это повергло в ужас, ясное дело, поломало все мои намеченные литературные и житейские планы, и я начал срочно обзванивать и объезжать своих университетских товарищей, чтобы они помогли мне трудоустроиться и переждать-пересидеть беду... Но и этого не случилось в итоге: такая вот грустная была история, - потому как товарищи мои горемычные, кандидаты и доктора наук, объятые чемоданным настроением, готовились увольняться и уезжать за границу - спину перед капиталистами гнуть. Кто в Европу намылился, кто - в США, чувствуя, что их родная страна, Россия, накануне грандиозного шухера. Трудоустроить к себе они меня могли и даже согласны были - но не советовали этого делать. Говорили, что долго я на грошовых академических заработках не протяну, которые неизвестно ещё - будут ли.
И тогда я, от отчаяния и безысходности, пошёл торговать жвачкой с одним моим филиальским дружком-прощелыгой: он меня и трудоустроил. Восемь месяцев я простоял-промучился на улицах и площадях Москвы с разложенным на столе заморским товаром - как заправский купец-коробейник втюхивал москвичам и гостям столицы душистую и диковинную тогда пищевую резинку, пиво баночное, пенное и ароматное, и американские сигареты. Зарплату домой сумками таскал, буквально, питался ежедневно красной икрой и другими деликатесами - но и уставал страшно физически и морально, работая через день по 12 часов. Про литературу я в то время и не вспоминал - не до неё уже было. Лежал на домашней кровати пластом весь выходной - копил для следующего торгового дня силы... И получается, что я уволился из Филиала зря, потому что ничего я за восемь вольных месяцев не написал и не прочитал совершенно...
И в мае 1992 года я решил вернуться назад оплёванным и униженным Тотошей, в свой покинутый институт на Филях, до чёртиков надоедливый и постылый, - когда мои силы физические и душевные меня окончательно покинули. Не родился я торгашом, увы и ах, а родился кабинетным работником, домоседом.
В Филиале в это время молодёжи почти не осталось - разве что совсем никудышная и ни на что не годная "плесень": дебилы полные, чмошники, трутни и лежебоки, блатота так называемая, не способная "ни украсть, ни постоять на атасе". Все бойкие и толковые парни и девушки один за другим уволились сразу же после меня - бросились хапать и торговать; пардон - приватизировать, рвать на куски и переправлять за рубеж бывшую социалистическую собственность, полученную в наследство от отцов и дедов... Не было в отделе и Сашки Щепина, который, плюнув на диссертацию и учёное звание кандидата наук, на карьеру научно-исследовательскую, престижную ещё совсем недавно и высокооплачиваемую, уволился вместе со всеми, организовав всё с тем же Молостовым какое-то ООО по продаже в России компьютеров. И говорят, прекрасно себя на новом месте чувствовал первое время, доволен был новым занятием.
Я, когда слышал такое, только диву давался и думал, сидя в опустевшей комнате и растерянно смотря в окно, как же диковинно устроены всё-таки наши меньшие братья-евреи. За ними в жизни не угонишься ни за что: социальная мобильность их поражает. Нас, великорусских тяжёлых на подъём насельников Святой Руси, прямо-таки оторопь берёт от их стремительных переодеваний и переобуваний в воздухе, от смены кумиров и взглядов, приоритетов и профессий. Ведь столько сил, помнится, Сашкою было потрачено на диссертацию, да и денег тех же, если вспомнить его прошлое нытьё. И вот диссертация была им успешно защищена, учёная степень получена. Казалось бы, расправляй крылья, парень, и ясным соколом лети ввысь - пиши докторскую, становись учёным-теоретиком, светилом космической отрасли. Силы и возможности для этого есть, да и здоровьем Бог не обидел... И Сашка бы так и сделал, наверное, зная его характер и психологию, буром наверх попёр, к большим должностям, деньгам и славе! - если бы не Ельцин Борис Николаевич, дебил, кутилка и баламут, который, захватив Кремль со своей воровской командой гопников, позволил народу на первых порах безнаказанно и обильно грабить страну, территориально обкромсанную со всех сторон Мать-Россию... И ошалевший от радости Сашка, забыв про диссертацию и науку, с головою бросился в этот узаконенный новой властью грабёж, стараясь крепко вписаться в новую воровскую жизнь и как можно туже набить карманы. Будто и не было МВТУ, аспирантуры за его плечами и 15-ти лет инженерной работы в НИИАПе; будто никогда не состоял он в коммунистической партии, по щелчку убеждённым демократом став, ярым сторонником алкаша и ворюги-Ельцина. Парадокс, да и только!!! Мы, православные русские люди, напомню ещё раз, так жить не можем и не хотим в основной массе своей. Не так нас Творец-Создатель устроил...
И тут непременно надо сказать, в дополнение, что исключением в своём сверх-оборотистом поведении Щепин не был. Я знал много молодых евреев в приснопамятные 90-е годы, проявлявших настоящие чудеса перевоплощения и лицедейства. Евреев, из "великих учёных", "художников" и "музыкантов", "великих преподавателей" школ, техникумов и институтов, какими они себя в советские годы все дружно позиционировали и рекламировали в жизни и быту, быстро становившихся заправскими и первостатейными торгашами, которым пробы было поставить некуда, с которыми невозможно было тягаться в торговом ремесле. Я смотрел на них на всех со стороны - и только диву давался, думая про себя:
"А чего же это они раньше-то в торговлю не шли, где у них так лихо и складно всё получается? чего сидели и протирали штаны в каких-то левых конторах, пошлый театр устраивали, морочили себе и людям головы?"
Единоверец и едино-кровник Щепина, Березовский Борис Абрамович, - тот, как известно, даже и докторскую диссертацию, непонятно как защищённую, забросил ко всем чертям и сделался олигархом - расхитителем госсобственности, понимай, - и казначеем семьи Ельцина по совместительству. Если б не перестройка, он бы, вероятно, советским академиком стал и гремел в СССР точно так же, как гремел в 90-е годы в России, но уже на ином, воровском поприще...
Щепин, как мне теперь представляется на досуге, сильно завидовал пройдохе и ловкачу Борису Абрамовичу, тайно ровнялся на него, может быть и молился даже, и очень хотел повторить его славный в бизнесе путь. Но... увы, не сложилось. Не всем так как Березовскому и Гусинскому, Абрамовичу и Чубайсу, Фридману, Авену и Дерипаске фартит. Для этого требуется что-то ещё, помимо еврейского происхождения. В какие-то тайные клубы и ложи наверное надо вступать, проходить там долгий курс обучения и зомбирования, давать суровые клятвы верности на крови фанатично служить сильным мiра сего до гроба. Щепин такого тайного подвига не совершил - и потому ничего не добился на торговой стезе, ничего существенного точнее.
Организованное им ООО "Рога и копыта" просуществовало несколько лет всего, а потом лопнуло и закрылось: много торговцев оргтехникой в Москве развелось в 90-е годы - больше, чем самих компьютеров и сопутствующих им товаров. И оставшийся без работы Сашка по еврейским тайным каналам устроился в какую-то крупную компанию - в тот же "Газпром" или ещё куда: точно не знаю. Нашим бабам-еврейкам плёл, с которыми иногда перезванивался от скуки, что дослужился там якобы до больших высот - до должности коммерческого директора вроде как даже, зама то ли Лёши Миллера, то ли Игоря Сечина, то ли ещё кого. Я думаю, что врал, цену себе самому набивал, потому как в Интернете про него вообще ничего неизвестно и не написано. А там можно прочитать в подробностях и про куда меньшие персонажи современной российской действительности: это про нормальных людей там не найдёшь ничего. А уж топ-менеджерам крупных российских компаний там, как правило, посвящается несколько страниц с фотографиями во всех видах и ракурсах. Их жизнь освещена там со всех сторон - и с коммерческой, и с семейной, и с тайной... А про Щепина там имеется всего лишь одна строка в Яндексе. Сказано, что в 90-е годы Щепин А.С. стал учредителем ООО, которое в те же 90-е и ликвидировалось. Всё! Ничего большего про самовлюблённого гордеца-Сашку в Истории не осталось, и уже не останется, вероятно: время его ушло...
И что он получил для себя в итоге, поменяв научную среду на торговую? - давайте попробуем разобраться, подвести черту его жизни. Бабы-еврейки рассказывали с восторгом в голосе, что он машину новую себе купил, иномарку какую-то. Но кого в наше время удивишь иномарками, на которых сейчас даже и школьники на уроки ездят, а студенты - в вузы. Трепались бабы, что он и квартиру свою в Медведково поменял на центр Москвы - переехал жить рядом с Савеловским вокзалом. Но и это всё мелочи, доступные теперь многим обывателям-москвичам. А больше про Щепина-бизнесмена и рассказать нечего. Мне, по крайней мере, ничего другого, кроме его нового авто и квартиры, не известно. Собственных дворцов на Рублёвке, а это главный признак достатка и успеха господ-ельцинистов, Щепин не заимел (в противном случае об этом весь наш огромный НИИАП бы знал, Сашка бы растрезвонил, не поленился!), как не стал он ни олигархом, ни министром, ни банкиром, ни теневым дельцом-мафиозником наподобие Шабтая Калмановича. Сидит, наверное, теперь на своей крутой фирме в должности начальника какого-нибудь пустяшного отдела, и это - в лучшем случае, перекладывает бумажки с места на место, как и все чиновники средней руки, каких - миллионы, от скуки гоняет чаи вёдрами и с тоской вспоминает молодые годы, где он уважаемым человеком был, кандидатом наук и старшим научным сотрудником с большой перспективой, руководителем группы. Останься он в институте продолжать работать дальше, не пустись он в погоню за длинным шальным рублём, за халявой, - он бы, как мне представляется, много мог добиться. Куда большего, во всяком случае, чем добился теперь, перейдя в бизнес, где, как известно, евреями всё под завязку забито, где их процент зашкаливает и ужасает... А с ними не поскандалишь, локтями не потолкаешься и изо рта сладкий и жирный кусок не вырвешь, как с русскими инженерами когда-то он подобное практиковал: евреи могут и укусить, сделать больно. Вот Щепин и сидит там никчёмной попкой тише воды, ниже травы - прошлую жизнь с тоской вспоминает, как думается мне, где он человеком был. А мог бы стать ЧЕЛОВЕЧИЩЕМ!
Наш Филиал ведь в начале 2000-х закрыли за ненадобностью, и всех сотрудников, кто ещё остался в живых, кто мог самостоятельно двигаться и не впал в маразм, перевели в главное здание на Калужской. А там прозябали одни дряхлые старики тоже, которые как мамонты вымирали, как динозавры. И заменить их было некому - талантливой молодёжи почти не осталось на предприятии после лихих 90-х годов. Так что, останься Сашка работать в НИИАПе, - он бы мог высоко взлететь, при его-то амбициях и хватке волчьей, при его связях. Мог бы, защитив докторскую диссертацию, и генеральным директором стать, или, на худой случай, одним из его замов. Катался бы после этого парень как сыр в масле и горя никакого не знал: ведь космос при Путине стал чуть-чуть оживать, пусть показно и временно, заметно увеличилось финансирование. Так что, и денег было бы у него, руководителя, вагон, и власть немереная, и всё остальное, что этой власти сопутствует...
Но... не случилось этого, увы. Злую шутку сыграла с ним его патологическая жадность к деньгам и славе, из-за которой Сашка скверно распорядился своей судьбой, не на ту лошадь в итоге поставил, или не на ту карту. И остался у разбитого корыта парень, как бабка из сказки Пушкина про "Золотую рыбку". Что делать? - не угадал! Сиди теперь - и сопи озлобленно, кусай досадливо губы!... С голоду он и сейчас не пухнет, конечно, - но не об этом же речь. Сидеть и до пенсии протирать штаны мелкой сошкой даже и в "Газпроме" - это совсем не то, извините, к чему Щепин с молодых лет стремился. Это для него как плевок в лицо, как пощёчина, как любимой супруги измена!... Вот и выходит, что просвистел он, патологический сребролюбец и карьерист, свою жизнь скворцом, полностью оправдав таким образом кличку, "Сашка-свист", которую ему однажды в Филиале дали... Кто это сделал, кто так точно рассмотрел и узнал итог его карьеры через толщу лет, прозрев будущее? - я не знаю. Когда я пришёл на Фили, его уже так за глаза звали-величали люди, молодые парни из курилки. Но человек, кто это придумал, был гениальным провидцем: одним словом СВИСТ судьбу Сашки предугадал; сам того не ведая начертал путь, по которому Щепин в итоге как телок тупой и проследовал...
Сверхмерный страдалец
"Есть лица, подобные пышным порталам,
Где всюду великое чудится в малом.
Есть лица - подобия жалких лачуг,
Где варится печень и мокнет сычуг.
Иные холодные, мёртвые лица
Закрыты решётками, словно темница.
Другие - как башни, в которых давно
Никто не живёт и не смотрит в окно..."
Николай Заболоцкий "О красоте человеческих лиц"
1
С главным героем второго рассказа - Сашкой Ворониным - я тоже познакомился на Филях и даже посидел с ним какое-то время рядом, в одной комнате, в начале 90-х годов, когда он перешёл к нам в сектор. Слава Богу - не долго всё это длилось: долго бы я близкого общения с ним не вынес - с ума бы сошёл. Уж больно он был прилипчивым и занудным парнем (если не сказать заёб...стым): душу из собеседника прямо-таки клещами тащил, гад, питался чужой энергией как вампир заправский...
Однако перед тем, как рассказывать дальше, хочу сразу же оговориться и пояснить читателям (хотя это надо было бы сделать раньше, ещё в первом рассказе), что в Филиале НИИАПа (Научно-исследовательский институт автоматики и приборостроения) я оттрубил-отмаялся около 20 лет. Целая жизнь по сути осталась там: больше-то я после этого нигде не работал... Не удивительно, что за эти годы я встретил на том предприятии много прелюбопытных и по-своему замечательных персонажей, научных сотрудников и инженеров, техников, лаборантов и работяг, руководителей тех же, коренных жителей столицы. Мало того, имел возможность поближе и получше познакомиться с ними при ежедневных тесных общениях, внимательно их разглядеть и даже невольно влезть к ним в душу и составить о каждом максимально-полное впечатление. Психологические портреты самых ярких и запоминающихся филиальских сослуживцев, кто сильно зацепили меня, я и предоставляю теперь на зрительский суд. Верю и надеюсь, что люди не разочаруется, дочитав произведение до конца. Мне, как автору, во всяком случае, картины прошлого (реминисценциями их зовут философы-мудрецы, литературные критики и историки) доставили истинное удовольствие. Я как будто в Филиале давно закрывшемся мысленно опять побывал и заново прожил первую половину жизни, в которой столько было всего занимательного навалено и намешано...
Так вот, Сашку Воронина, второго моего филиальского тёзку, первые годы работы я плохо знал и редко видел - только мельком, издалека, когда он в туалет иногда забегал на одну минуту. С нами, молодыми сотрудниками соседнего отдела, в курилке он никогда не останавливался и не общался: кивнёт головой в знак приветствия - и пробегает мимо, предварительно руки помыв. Необщительным он был человеком на беглый сторонний взгляд, некурящим и чересчур занятым: на Байконур любил часто ездить и там сидеть месяцами парень, как про него рассказывали, наблюдать за военными - сборщиками космических аппаратов. А когда приезжал в Москву - сидел и строчил подробные отчёты руководству об успешно или неуспешно проведённых пусках; потом доклады готовил, по бухгалтериям бегал, командировочные деньги получал: зарабатывал он в советское время хорошо и много - гораздо больше нас всех, кто в столице сидел безвылазно и точил лясы в курилках. Да и высокомерием его Господь не обделил, помноженным на тщеславное самомнение: ставил-то он себя тогда очень высоко, на многое по молодости рассчитывал согласно недюжинного здоровья и полученного образования. Но я этого в первые годы ещё не знал: всё это уже потом выяснилось.
Не знал - и ладно, и хорошо, и славненько, как говорится. Я не сильно переживал из-за Сашкиного к себе холодного невнимания. Общаться мне тогда было с кем: в нашем отделе молодых парней было в те годы с избытком, - и Воронин как лишний собеседник или товарищ, тем паче, мне был без надобности. Можно даже сказать, был бы человеком лишним. Я, помнится, в те годы из курилки и так не вылезал, по полторы-две пачки "Явы" сжигал за пустыми беседами, здоровье попусту тратил. То с одним, бывало, постою, покурю минут 30-ть, то с другим, проблемы каждого попереживаю-послушаю, меняя одну за другой сигареты. Мне почему-то люди любили ежедневно плакаться, жаловаться на судьбу. Вот и таскали меня в курилку по очереди, невоздержанные нытики. И только один выговорится, помнится, изольёт душу - глядь, другой на исповедь уже идёт, просит меня постоять рядом, составить ему компанию, покурить и послушать. Так что слёзы и сопли Воронина мне были бы уже лишними, если б ещё и он тогда в моих дружках ходил. Но, слава Богу, этого в 80-е годы не было.
Я только слышал от сослуживцев краем уха, что был Воронин 1957 года рождения, то есть на год старше меня, окончил после школы МВТУ им. Баумана, после чего распределился в Филиал. Работал он под нами, в 22-м отделе на четвёртом этаже, где мужская курилка и располагалась. А я работал в теоретическом отделе, сидел этажом выше, и с Сашкой по работе не пересекался ни разу, и что он был за человек - совершенно не знал, повторю. Знал его лишь с внешней, поверхностной стороны, и сторона эта впечатление на меня производила сильное.
Ещё бы! Воронин был высоким и стройным красавцем 1,90 ростом. По виду - настоящий атлет! Сухой, поджарый, широкоплечий, физически очень здоровый. Такими пловцы обычно бывают в жизни, проведшие все детские и юные годы в бассейне, в воде, или десятиборцы, самые почитаемые мной спортсмены, спортсмены-универсалы, щедро одаренные Господом Богом силушкой, ловкостью и быстротой. Будучи студентом, я их в университетском Манеже и на соревнованиях много видел, и глаз не мог оторвать от их телесной мощи и стати, сам которой не обладал. Вот и Сашка точно таким же богатырём-красавцем был - толи от природы, толи от занятий спортом. Не знаю, не стану врать.
И с одеждой у него был полный порядок: одет он был чисто и опрятно всегда, по моде, хотя и без вызова, без позёрства; гладко был выбрит, идеально подстрижен. Эталон красоты! Волосы имел густые и вьющиеся на голове, аккуратно уложенные: лысина ему не грозила. Был он из тех молодых людей, одним словом, "красавцев-кавалергардов", кто "голодным" женщинам очень нравятся. Любвеобильные дамы (а их большинство по моим наблюдениям) обычно подолгу заглядываются на таких и страстно о таких мечтают, милуются-рукоблудят с такими в греховных похотливые снах - и отдаются самозабвенно и быстро, без разговоров, когда такие на них вдруг обратят внимание, любовь и ласки предложат... И одеколоном от Сашки всегда густо пахло, чего мы, молодые сотрудники, по молодости не делали принципиально - не убивали свой естественный природный запах искусственным. А он одеколон любил, как и в целом парфюм, мылся шампунями и дорогим мылом, наверное, кремами после бритья мазался. Был, одним словом, эстет и чистюля, ставивший внешний вид и ауру на первое место... Единственным недостатком в его царской внешности были рябые щёки, изъеденные юношескими угрями. Но угри те давно прошли, ежедневное тщательное бритьё лицо подровняло как камень-наждак, и Сашку оставшаяся рябь не сильно портила, со стороны не очень была заметна.
Далее поясню читателям, что был он давно женат, как говорили мне сотрудники 22-го отдела, и имел дочку. Женился ещё студентом на иногородней сокурснице, которую привёл в свой дом и прописал, законной москвичкою сделал. А это значит - женился по любви человек, не по расчёту, как это происходило и происходит со многими. И это делает ему честь: этим он повторил судьбу Сашки Щепина - героя первого рассказа.
Собственно, это было всё, что я про Воронина в 80-е годы знал, придя работать в Филиал после "Альтаира"; и большего я узнать не стремился...
2
Близко познакомился с Сашкой я весной 1994 года, при Борисе Ельцине, перед этим расстрелявшего танками строптивый и неуступчивый Верховный Совет России осенью 93-го, как хорошо известно. А я был в числе сторонников и защитников восставших депутатов все десять сентябрьских дней, активным членом ФНС и ярым и убеждённым противником запойного и полоумного президента, любимца российских ворюг-приватизаторов и олигархов-евреев. Поэтому настроение моё тогда, после кровавого разгрома парламента 4 октября, было самое что ни наесть плачевное, по-настоящему трагическое. Мне долго не удавалось душевную боль унять: несколько лет после этого хандра меня изнутри поедом ела...
Чтобы успокоиться и забыться, я с головой погрузился в те годы в Русскую Историю и литературу: без-прерывно что-то читал, потом конспектировал прочитанное, сам начинал писать первые произведения дома и на работе, - благо, что обстановка в НИИ этому способствовала и позволяла. Наш отдел давно опустел. Из молодёжи почти никого не осталось. Вторая комната, где я тогда сидел, обезлюдила. Хотя формально в ней ещё продолжали числиться и держать за собой столы на всякий пожарный случай две молодые девчонки, закончившие институты в конце 80-х и распределившиеся к нам в отдел. Однако на работу они уже не ходили - только держали трудовые книжки в отделе кадров для стажа. Подобное тогда позволялось, если человек отказывался от зарплаты, переведя себя заявлением в длительный академический отпуск. Обе это и сделали - отказались и перевелись, зарабатывая на жизнь все 90-е годы в торговле, чтобы не умереть с голодухи. Естественное желание для молодых парней и девчат, имевших на руках детей-малолеток.
А ещё в моей комнате продолжало сидеть и небо без пользы коптить два "старика", два старожила отдела - Усманов Наиль и Куклева Татьяна. Хотя "стариками" их можно было бы назвать с большой натяжкой. Таковыми считали их только мы, молодёжь, потому что они оба были лет на 15-ть нас старше по возрасту. По виду же и по уму они были сущие детки-груднички, или дауны те же: настоящие институтские старики, на которых Филиал держался, их именно так всегда и воспринимали. Потому что оба (Усманов и Куклева) пришли работать на предприятие сразу после школы, высшее образование получали заочно, понимай - кое-как, для галочки и для статуса. Ни тот, ни другой ничего не знали и не умели: руководство их из милости в отделе держало, или из жалости. Оба - маленькие и вертлявые, невзрачные, невидные и пустые, - были на побегушках всю жизнь, работали по принципу: "пойди - принеси, уйди - не мешайся"... Они и не мешались: сидели во второй комнате мышками, ниже травы и тише воды, глаза никому собой не мозолили, в конфликт ни с кем не вступали. А в 90-е годы, когда работы и вовсе не стало, они продолжали в Филиале торчать, хотя и не старые были люди. Оба добывали гроши как могли за неимением талантов. Татьяна полы всюду мыла за лишние копейки, в отделе бывала редко. Не отставал от неё и пройдоха-Наиль, "неутомимый бездельник" - как мы, молодые парни и девушки, его меж собой называли, - который, будучи помоешником и крохобором с рождения, бегал по Филиалу кругами с высунутым языком и высматривал, чтобы ему упереть, вынести и продать, пока была такая возможность, пока охрану сняли. Татарин, к примеру, регулярно собирал и сдавал пустые бутылки, водочные и пивные: и на территории института это делал, и в Филёвском парке, популярном месте отдыха москвичей. Их, грязных пивных бутылок, там много скапливалось возле ларьков: народ основательно спаивали новые власти. А Наиль на добровольных началах помогал властям парк очищать - проводил операцию "хрусталь" почти ежедневно. Иных занятий у него в 90-е годы не было: товарищ родился полный мудак, был за что-то Богом сильно обижен. Ну и наказан был как тот же Сизиф. Тот бедолага к камням был привязан накрепко, если помните: таскал их и таскал всю жизнь, и всё без толку, - а Усманов - к пустым бутылкам. У него-то, правда, толк был: "наваривал" он на "хрустале" знатно.
Так что мне повезло в этом смысле: я приезжал в институт ближе к обеду, пил чай с дороги и с головой погружался в творчество: читал, писал, анализировал, думал, работал до позднего вечера, когда все уже по домам расходились. И мне работать никто не мешал. А это для творческого человека - рай настоящий, везуха! И даже те поручения, которые мне иногда давало начальство, были не обременительными, не энергозатратными. Так что я за 90-е годы многое чего успел - заметно свой образовательный гуманитарный уровень смог поднять, перед тем как совсем уволиться, чтобы стать домоседом и литератором. Увольнялся я из Филиала в начале 2000-х годов, под завязку напичканный знаниями и литературными замыслами...
3
Итак, весной 1994-го года, придя на работу в обед, я с удивлением увидел в своей комнате нового человека - Воронина Сашку, - которого начальство наше взяло в свой отдел по его настоятельной просьбе и посадило во вторую комнату позади меня, за соседний со мною стол, несколько лет пустовавший. У меня, таким образом, появился новый сосед, которому я не сильно обрадовался по описанным выше причинам, - но выгнать, избавиться от которого я не мог: не в моей это было власти.
Поэтому, хочешь, не хочешь, а с Ворониным мне предстояло знакомиться и сходиться близко. Иметь врага-ненавистника за спиной, или просто постоянного ворчуна-раздражителя не хотелось. Да и не конфликтный я человек по натуре своей: изначально ко всем новым людям отношусь доброжелательно и позитивно - легко иду им навстречу и на контакт, открываю кошелёк и душу. Мне надо очень сильно сразу же насолить грубой необоснованной руганью, или же иметь резко-отталкивающий внешний вид, чтобы я к незнакомцу задницей повернулся.
Насолить Воронин мне ничем не успел пока - не представилось случая, - а вид его внешний был вполне респектабельный и положительный. Так что знакомство с ним как с новым соседом и товарищем по работе во мне не вызвало шока или внутреннего сопротивления с напряжением вперемешку. Я принял его тепло и весело даже, с порога поздоровался и представился, крепко Сашке руку пожал и, положив на стол папку, с которой всегда ходил, сразу же предложил ему попить вместе чаю, "обмыть знакомство".
- Старик, - виновато сказал мне Воронин (он меня всегда потом стариком называл), - чая нет у меня, извини. Я на работе давно уже чай не пью: он сейчас дорого стоит, не по нашим нищенским деньгам.
Я не спеша налил из графина, что заполнял и оставлял на ночь, чистую воду в литровую банку, из которой всегда пил, сунул туда кипятильник и начал воду разогревать до кипения; потом насыпал туда чаю из пачки и стал молча ждать, пока чай заварится. Воронин внимательно и также молча наблюдал за мной, сидя сзади, и когда увидел мою пачку с крупнолистовым чаем "Принцесса НУРИ", с тихой завистью произнёс:
- Дорогой ты пьёшь чай, старик. Хорошо живёшь, смотрю, в такое-то тяжёлое время? Мы дома и грузинский-то не каждый день пьём: сейчас и грузинский дорого стал стоить.
- Нормально живу, - с грустной улыбкой ответил я, не желая вдаваться в подробности по поводу тяжёлого душевного кризиса, что тогда целиком охватил и завладел мною из-за удручающей обстановки в стране, в Москве в частности, что в те годы всецело повсюду господствовала. - А чай это мне жена покупает у себя на работе. Их предприятие хорошо снабжают, в отличие от нас. Это нас, работников космической отрасли, опустили до плинтуса. Как, впрочем, и всех остальных бывших советских интеллигентов-интеллектуалов, людей науки. Хотят ельцинисты сраные Россию-матушку в колонию Запада опять превратить, а нас, русских насельников, в рабов без-платных. А рабам мозги не нужны, как известно, - достаточно рук и ног, и хребет воловий, чтобы на хозяев батрачить.
- А где у тебя жена трудится, если не секрет? - тут же поинтересовался Сашка, пропустив мой ядовитый выпад про политику.
- В "Мосгортрансе", что на Раушской набережной, - сказал я устало, наблюдая, как заваривается в банке чай, от которого вода на глазах темнела. - Там им и платят хорошо, и продуктами питания снабжают знатно, тряпьём разным, обувью. У нас в семье в этом плане проблем, слава Богу, нет.
- Завидую тебе, старик, от души завидую, - услышал я в ответ почти жалостное. - А у нас в семье в последнее время чёрная полоса началась из-за отсутствия денег. И жене в её КБ давно уж не платят, и мне. Ругаемся из-за этого ежедневно - из-за нехватки масла и колбасы на столе, а в целом - из-за нехватки денег. Сил уже никаких нет эту нашу хроническую нищету и ругань терпеть: к разводу идёт дело, чувствую... Жена с дочкой от меня всё каких-то решительных шагов ждут: чтобы и я вместе со всеми перестроился и поменял работу, профессию; чтобы в новую жизнь активно вписывался, как другие, в бизнес. А я не знаю, как это сделать: воровать и потом торговать наворованным я не могу, не приучен. А честным трудом сейчас ничего уже не заработаешь, как представляется.
- Да-а-а, торговать не каждый сможет: это дело специфическое - по себе знаю, - согласно ответил я, принеся Сашке чайную чашку из шкафа, которая от уволившихся пареньков осталась. - Я вот торговать не смог. Категорически! Не моё это оказалось дело, и я назад в институт вернулся. Знаешь, наверное, слышал... Та-а-ак, на тебе, Сань, чашку. Только сходи и помой её: она уже несколько лет стоит, не мытая.
Воронин, не капризначая, взял чашку и ушёл в туалет. Минут через десять он вернулся назад, и мы принялись с ним чаёвничать за его столом. Я для этого развернулся на стуле, лицом к соседу, и положил перед ним пакет с конфетами: я любил и до сих пор люблю чай с конфетами пить, фруктовыми карамельками, - потом начал отливать ему из банки душистый напиток в чашку. Только-только налил до половины, как Сашка замахал руками и сказал:
- Хватит, старик, хватит! Ты чего столько льёшь? Много воды пить нельзя: почки быстро посадить можно.
- Ну-у-у, хватит, так хватит, - улыбнулся я, отодвигая от него банку. - Как хочешь. Мне больше достанется.
После этого я поднёс банку ко рту.
- А ты что, старик, прямо из банки пить будешь? - удивился Сашка.
- Да, прямо из банки: у меня чашки нет. Да и зачем она мне? зачем переливать из одной посуды в другую? Пью из банки, и банку потом мою, когда всё выпью. Чашка мне ни к чему.
Сказав это, я с удовольствием принялся пить из прозрачной стеклянной посуды душистый горячий чай, предварительно положив под язык простую конфету. Пил - и блаженствовал, остановиться не мог. Очень мне чаепитие в тишине всегда нравилось.
-...Ты литровую банку полностью выпеваешь, не понял, или частями?! - опять вытаращился на меня мой новый продвинутый в медицине сосед, отхлёбывая маленькими глотками чай из чашки и пристально за мной наблюдая при этом, за моим настроением и намерением банку целиком осушить.
- Полностью! А чего её делить-то? Я чай люблю: ничего, кроме чая, теперь уже и не пью фактически. Да и раньше не пил: не приучен я к спиртному.
- Это же вредно - пить столько воды. Большая нагрузка на почки: не знаешь что ли?
- Кому вредно - тот пусть и не пьёт. А мне не вредно, - с ухмылкой ответил я. - А потом у нас на Руси испокон веков чай мужики вёдрами пили в чайных. И ничего - не умерли от нефрита. Наоборот. Вон какую страну нам в наследство оставили.
- Ну-у-у, не знаю, не знаю, - недоверчиво покачал головой Воронин, удивлённо на меня посматривая, как я из банки золотистую жидкость безостановочно пью и пью - и при этом жмурюсь от удовольствия...
4
Минуты две после этого мы сидели и пили молча, с любопытством посматривая друг на друга, привыкая душами и притираясь взглядами: обычное дело для мало знакомых людей. Когда больше половины банки было выпито, я, желая остановиться и перевести дух, спросил между прочим Воронина, почему он уволился из своего отдела и перешёл к нам, на новое место и в новый для себя коллектив. Работы-то у всех теперь нет: и у них, и у нас. Ну и чего менять шило на мыло?
-...Да-а-а понимаешь, старик, - подумав, ответил мне мой новый сосед и коллега, лицом посуровев и напрягшись. - Люди в нашем отделе оказались гнилые, дерьмовые и поганые люди. И в отделе, и в секторе. Я как-то по молодости этого не замечал: в розовых очках ходил будто бы. Всех вокруг любил, помнится, и привечал. Думал, что и меня все любят... А потом я раньше-то в командировки постоянно ездил, с Байконур не вылезал: в Москве меньше времени был, чем в солнечном Казахстане. Я с сотрудниками отдела мало связывался и пересекался. Оттого, наверное, всех и любил - потому что не знал никого близко... А теперь, когда работы не стало, и мне приходится безвылазно сидеть в отделе, штаны протирать без пользы, вариться с сослуживцами в одном котле, близко с каждым знакомиться и сходиться, - вот тогда-то и начались почти сразу же мои душевные переживания и проблемы. Посидел я со своими коллегами рядом несколько лет, послушал их ежедневные сплетни и ядовитые пересуды и разговоры, козни их на себе вытерпел, - вот тогда-то я и понял всё: в какой зловонный гадюшник я попал и с какими гнидами человекоподобными я много лет работаю. Слышать их уже не могу, никого, видеть их поганые рожи противно и тошно! Достали они меня все, с потрохами сожрали, твари!
- Круто ты про своих бывших коллег, Сань, - засмеялся я, чай допивая. - Видать, и впрямь сильно тебя достали... А ты у кого в секторе-то числился, напомни? Кто был твой непосредственный руководитель?
- Да Краснов Илья Ефимыч, хрыч старый, хитрожопый! Слыхал про такого?! - зло произнёс Воронин фамилию бывшего начальника, ещё больше бледнея лицом и из добродушного и открытого человека становясь суровым и неприступным. - Всю кровь из меня выпил, гад, за последние несколько лет своей злобою, завистью и подлючестью!
- И как же он это делал? - вторично улыбнулся я, дивясь словам и настроению Сашки.
- Элементарно! Денег не платит давно, нормальных, как раньше, денег, - но и зарабатывать их на стороне не даёт: всё какую-то дисциплину требует, какой-то мнимый порядок. Сам-то, хитрюга пронырливый и лукавый, по слухам левые дела проворачивает в рабочее время, нашими научными достижениями торгует вроде как, гонит их прямиком за рубеж по своим еврейским каналам, а нам, своим подчинённым, категорически запрещает этого делать - подработкой заниматься, себя и семьи кормить. Хотите зарабатывать большие деньги, говорит, пишите заявление на расчёт - и катитесь на все четыре стороны: плакать не стану. Хоть в бизнес идите, хоть в торговлю, хоть вообще на панель - мне без разницы. Вольному - воля. Но пока, мол, вы работаете у меня в секторе - будете соблюдать дисциплину и выполнять мои указания. Своевольничать я вам не дам, говорит, разводить произвол и анархию, левачить - тем более. А какая дисциплина, когда работы нет никакой давно?! когда он сам на службу к 12-ти часам приходит?! Я тут попробовал год назад в школу работать устроиться - английский язык там начал было преподавать в 7-х и 8-х классах на полставки, - так он меня заел-запилил, скотина, своим ежедневным нытьём и выговорами. Хотя я в школе до обеда только работал, и только три дня: в понедельник, среду и субботу. То есть два дня всего я опаздывал в институт: в понедельник и в среду. Приезжал в Филиал к двум часам пополудни, признаюсь: раньше не успевал. Так он меня и за эти часы опоздания пилил и пилил все полгода: не нравилось ему, видите ли, что я на стороне зарабатываю, что богатею. А потом и вовсе условие жёсткое мне поставил: мол, приедешь ещё раз к двум часам - останешься без зарплаты... Так и пришлось мне из школы в итоге уйти: без малого семь месяцев я там всего и проработал. Детишек жалко: они ко мне за это время привыкли и даже плакали, когда я с ними прощался... А с Красновым мои отношения после этого резко испортились: видеть его уже не мог, как и он меня. А неделю назад он и вовсе предложил мне подыскивать новое место работы: мол, вместе нам уже тесно становится, неуютно. Я к вашему Кириллу Павловичу и обратился с просьбой о трудоустройстве. И он, добрая душа, взял меня к себе без разговоров. Так я у вас в секторе и оказался.
-...Поня-я-ятно. А ты что, английский язык хорошо знаешь? - было первое, что я спросил после этого Сашку, удивлённый его рассказом про школу.
- Хорошо, не хорошо - знаю. Для школы моих знаний вполне достаточно.
- А чего математику или физику не стал преподавать? В этом-то ты должен быть докой.
- К математике и физике готовиться надо, мозги напрягать, вспоминать материал и как задачки решаются. А я оба предмета забыл уже, честно тебе признаюсь, мало чего в голове из прошлого осталось... А потом, там контрольных много, домашних заданий: их надобно регулярно давать ученикам, а потом сидеть и проверять в учительской или классе, время дополнительное тратить, силы. Короче, хлопотно это, старик, хлопотно! С английским языком в этом смысле проще - ни контрольных тебе, ни домашних заданий, ничего. Вся работа в классе происходит, при живом общении с учениками. Одна сплошная говорильня, короче, через которую и изучают любой язык. Другого способа нет, как известно.