Злотый почему отправился к кулачникам? Чтоб не идти к борцам.
При всей свирепой экспрессии кулачных поединков, они не только далеки от реальной опасности для жизни, но и субъективно легковесно воспринимаются.
А Злотому в самый раз от тоски вывернуться наизнанку. Ему хотелось не почесать кулаки. Ему хотелось сомкнуть захват поперёк крепкой груди до хруста, до треска рёбер. Ощутить ускоряющееся, поверхностное дыхание врага. Увидеть, как огоньки под кожей разгораются и уходят в красный спектр... Мечутся, паникуют, стучат в камень сердца и руки...
Борцовское объективно в иных тонах воспринимается. Не развлечение, жизнь. Можно выплыть, можно кануть, по замершему, плотоядному вниманию публики идя от победы к победе, как по адской струне в инфразвук. Достичь титула "кракен"...
Кто есть кракен... Ты, если за полные сутки не менее шести борцов встретили смерть от твоей руки. Борцы - непременно - не договорные. Подставной слабак, задушенный ради титула, сулит страшный конец кракену от борцов, узнавших про это.
Кракен страшное, но такое желанное бремя! Он исчадие ада, он и вестник спасения, который не просто может, но должен за день появляться в каких-нибудь шести борцовских шатрах. Не вызывая, а прерывая любой поединок, становясь на место того, кто очевидно слабей.
В титуле кракена для борцов правого, беззаконного крыла Южного Рынка парадоксальным образом воплотилось представление о справедливости, как о чуде. О том, что вдруг, внезапно, когда проигрывающий теряет надежду, ангел пикирует вниз и заслоняет его распахнутыми крылами. Ненасытный ангел битвы. Черными, гибельными крылами.
Договариваться от таком, о "внезапной замене", кракен, естественно, не имеет права. Найдётся, кому воздать за нарушение. Как бы силён он ни был, рынок сильней.
Откуп - возможен! Вкупе с позором откупающегося.
Кракены богаты. Но от старости они не умирают, до возвращения в рядовые бойцы не каждый унизится доборовольно.
Злотый - хищник, находившийся в первой тройке внестилевых борцов, разумеется, кракеном на заре карьеры был. Бывал... Не единожды.
Он давно оставил честолюбивые и непростые в исполнении обязанности, сопутствующие титулу. Возвращаться не собирался. Но теперь это прошлое, как фонарь зажглось и горело в его опустошённом мозгу. Вокруг этого фонаря и метался, ища куда приткнуться, чтоб не в его пламя.
Не попадают в резонанс лучики благих намерений, протягиваемые к несчастному от чужого счастья.
Куда Злотый старается не угодить, это Господин Сома видел как на ладони. Клинчевский Рынок Жук маячил перед Злотым, грохоча, встряхиваясь, как игральные кости, бросая пейзажи... Горы, пропасти... Публика соответствующая.
Но и место, куда, посовещавшись с Доди, Господином Сома утащил Злотого, сомнительный вариант: обратно на Ниагару. Где ни Яри, ни гонок.
- Ты за водопадом-то бывал? - спросил Сома отнекивающегося Злотого. - С изнанки Трека Ниагару щупал?
- И чего там щупать? Чего мне там делать?
Бывал. В горе, над мелководным прудом торца рынка у них с Ярью было гнёздышко для отдыха и разработки гоночных стратегий. Штаб-квартира под каменным козырьком. Вид на островки, камыши и зеркальный полог за нами.
Такими пологами закрывались не наглухо, но демонстративно на Южном Рынке некоторые ряды свободной любви, оккупированные цокки-голубками, из-за чего при первом знакомстве, Злотый и счёл Ярь таковой.
Оказалось, изнанка Ниагары бурлит страстями, не слабей, чем Трек. Она приютила виртуозов тоже водных, тоже парных, но более созерцательных аттракционов... Не всегда парных.
Маслом оттуда несло... Сандал, ветивер, тяжесть и сладость, и непременный анис.
Течение кружило лёгкую плоскодонку, предавая от водоворотика к заводи, от заводи к стремнине. За лентами болотина между камышей оказалась тёплой, парной, дно ровным.
Сома и До-До, свернули, потерялись сразу. Злотый плыл дальше, лениво озирая кочки и протоки, "не думая" о Яри.
Тихо. Мелодичный свист зовёт, бродит. Не понятно, на дудочке или без неё. Вроде голос, а вроде и нет.
Злотый ожидал найти посреди лесной чащи распутных птичек в специальных гнёздышках. Получилось не так. Очень, совсем не так.
Озерцо. Клуб. Лодки оставлены при входе. Широкие листья водных растений служили плотами и мощёными дорожками для гуляющих, коих на удивление много.
Дальняя стена облачного рынка, отражая всё это, уходила в бесконечность, в синеватые дали. Пастораль.
На отшибе зелёные глянцевые плоты под сношавшимися парочками гнали круги по воде.
За ними никто не подглядывал, настолько оживлённое обсуждение развернулось по центру озера, в широком кругу. Дотуда Злотый не сразу добрался. Лодку оставил, раз так принято у них. Мелко, можно вброд.
"Загадочная публика..."
Большая часть её ждала результата бурной дискуссии, не вмешиваясь.
Кое-кто целовался, сидящие рядом баловались фонариками. Направляя на парочки, но чаще на воду и с большим интересом вглядываясь в неё.
Когда круг от фонаря оказался ровно перед Злотым, он опустил взгляд.
"Шит, фантазёры, развратники, надо такое изобрести!"
Злотый перепрыгнул человека на дне, за миг до того, как наступить.
Парнишка с фонариком усмехнулся и подтолкнул к нему свободный лист:
- Тут пешком нежелательно, видишь ли... Оттопчешь кому-нибудь, что не надо, в самый увлекательный момент.
Девчонка, сидевшая рядом, на макушке бантик, смешная девчонка, переключила что-то в своём фонарике, и тот осветил подводного жителя целиком.
Ага, теперь Злотый в деталях увидел.
Парень, лежащий на дне, был наг, связан зелёными канатами корней, локти за спиной, а достоинство копьём нацелено в зенит. Большое от природы, оно ещё длинней казалось под водой. Рожа настолько красная, что и зеленоватой воде не скрыть.
Связанный, он изо всех сил, бесстыдно, извиваясь, ловил наконечником копья свет фонарика. Когда пацан всё же останавливал на нём яркий кружок, изгибался от страсти, торопливо, протяжно втыкаясь...
"В свет, просто в свет?.."
Фонарик отведен, и луч опять дразнит, гладит, уходит на живот, рисует на бёдрах восьмёрки...
- Дивно в вашей голубятне.
- Это-то-только разминка, то ли ещё будет-то! - прочирикал пацан. - Называется "солнечная горлица". А там, слышь, галдят? "Цокки без горлицы" рассчитывают, кому водить. Слушай... А не хочешь за новенького? Ведь ты новенький тут?
- Не уверен... И что это?
Пацан пожал плечами, так сразу не объяснить.
Девчонка сказала:
- Ещё название: "цокки с пустотой". Игра, соревнование.
Злотому, в общем-то, улыбалось соревнование любого рода больше, чем пятиминутное цокки со случайной голубкой... "Не думая, что она - Ярь, что не Ярь, шит, этого тоже не думая".
Он не представлял, на что подписывается. С какой беспощадной опытностью тиранит новичка зал. Проклял свою недальновидность. Хотя с определённого момента, всё потеряло значение, всё, всё, всё.
Паренёк небрежным пожатием плеч сильно покривил душой. Объяснить, что за игра, "цокки с пустотой" - проще простого. Однако придётся сказать, почему желателен совершенно несведущий человек...
Потому что это очень вкусно: его растерянность... Его растущее изумление, попытки освободиться... Судорожно им отодвигаемая, неотвратимая капитуляция. Её пик - главное блюдо для публики, цокки с пустотой.
Вчерашние услады назавтра, не то что не позор, но даже не предлог для унизительных шуточек. Это все знают, кроме него, новичка. Он будет защищаться до последнего, он всё отдаст им, капля за каплей, стон за стоном, когда опытный человек давно бы расслабился.
Злотый попал в ловушку.
Он вроде формально и не соглашался. Верней, согласился обсудить...
- А почему не в процессе? - спросили у Злотого. - Подготовка долгая, то-сё, за делом и поговорим...
Профи есть профи, да ещё ассистентки его, да волшебная дудочка... Ловко у них получилось. Для чего вот это колечко? А оно уже на пальце. Для чего этот замочек? А он раз и щёлк!
"Столько атрибутики... Как по волшебству! Где они всё это прятали, в камышах?"
Похищения на мокром рынке практически невозможны, пирамидку не поднять, но бывают и просто похищения. С помощью сетей, цепей, ядовитых оливок, недроидские, грубые похищения. Хоть бы и пустая мнительность, а всё равно, полудроидам не очень-то приятно быть связанным.
Правда, цепи и цепочки с первого взгляда выдавали атрибут-фетиш. Взгляды, бросаемые на них, были двусмысленно липки между смущением и вожделением.
Остальные приспособы открыли своё значение позже, когда Злотый уже стоял в цепях, изумляясь своей податливости.
Наперекрест груди - две толстые якорного плетения цепи из верёвочных звеньев, пружинящих при натягивании.
Ошейник - плоская цепь из металла, как воротник стойка. Над ямкой между ключиц соединённый круглым медальоном с изображением паука. Сзади по шее ошейник присоединён к перекрестью защёлками.
От ошейника - цепочки квадратные в сечении соединены с браслетами выше локтя так, что руки нельзя опустить ниже пояса. Дублируя, идут цепочки к браслетам на запястьях, от которых отходят самые тонкие до колец на всех пяти пальцах. Эти мешают согнуть кисть в сторону ладони, сжать кулак.
Мелкая красота позвякивала и холодила, пока Злотый себя рассматривал. Кстати, наряжали его три хорошенькие, миниатюрные девушки под игру на той самой дудочке. Парни даже не приближались. Чтоб новенького не пугать, чтоб не сбежал.
Ножные браслеты не соединяются ни с чем, однако проверены трижды. Магнитные, отталкивающие, не позволяющие встать на дно.
Отсюда и далее скованный борец чувствовал себя феноменально, трижды глупо: клоуном, добычей и королём маскарада.
Стыд цепей, стыд декоративности цепей.
Своей покорности, своей недоверчивости.
Стыд перед тактичными, и этим самым бестактно самоуверенными ассистентками.
Двусмысленность их вкрадчивых прикосновений, как будто он вещь, модулятор, и его настраивают!
Стыд безоружной наготы и того, что никто вокруг в упор не видит её, как что-то постыдное, он один.