С чего Деда вдруг переклинило, Юрик знал. Мизогиния. Он не думал, что всё так запущено. Тиран не любил женщин и в цифровой ипостаси сохранил эту черту.
Неприязнь имела чисто бытовую этиологию. Женился рано, по залёту. Судьбой жены и двух дочек, давно вытуренных из страны с приличным содержанием, не интересовался. Всего раз при Юрике Дед упомянул семью с чисто человеческим растерянным изумлением:
― Она при помощи моего члена, как будто ксерокопии свои сделала. Девки ещё мелкие были, а уже, как мамаша их, глаза умели закатывать. Разговор один: деньги-деньги-деньги. Тушки жирные на тонких ножках, копия матери. Я ведь не злой человек, Юрка... Ну, скажи правду: не злой? Мне иногда кажется, что я всю злобу, что была во мне, в неё сцедил, всю до капли.
Юрик удивился тогда, ему казалось, что Дед и думать про них забыл.
В Резиденции Шандал были установлены жёсткие, жесточайшие правила касательно женской прислуги: форма, муштра, никаких браков и романов ― безоговорочный запрет.
Проституция не в счёт. Большой штат проживавших на территории гвардейцев охраны и цифровиков нуждался в минимальном бытовом комфорте.
Для горничных запрещены украшения, причёски помимо каре, высокие каблуки. Девушки все как на подбор: невысокие, худые, в тесной безликой форме. Синяя юбка до колен, белая блузка. Светлая пудра таким слоем, что лица теряли индивидуальность. Красная помада, красный тонкий галстучек, красные туфли. Для контроля за макияжем ― отдельный кабинет.
Тиран был не лишён вкуса, тем удивительней, что эти существа с Резиденцией никак не сочетались. Ни с музейными залами: потемневшим деревом, благородным камнем. Ни с хайтек обстановкой научных отделов. Справедливости ради, от мужчин Дед тоже кое-чего требовал: рубашка ― белая, костюм ― однотонный, свежий. Недешёвый. Ему проще кинуть целевую доплату, чем терпеть стилевой винегрет.
Попадали в обслугу обычно из гастарбайтеров, провинциалок. Нерабочее время горничные проводили строго в своём корпусе: первый этаж, рядом с дворницкой.
2.
Перед продолжительной командировкой Юрик обходил Резиденцию по всем этажам. Это стало чем-то вроде ритуала для него. Не любил её покидать. Практический смысл тоже имелся ― нелишне показаться в разных кабинетах с золотыми табличками разным типам на глаза, взбодрить.
Из одного корпуса в другой Юрик шёл инфернальным бесконечным коридором свозь штриховку ламп ― дрожащий радиоактивный циан, пульсирующий артериальный красный. Человека под ними окатывало попеременно словно горячим и холодным душем ― ощущением горячей и холодной угрозы.
Юрик ламп не замечал, шёл и смеялся про себя. Вспоминал подготовку документов к совместной инаугурации на бессрочное правление.
После оцифровки тирана, тогда ещё не обретшего новый корпус, решили заново провести церемонию. Ведь Юрик становился официальным соправителем в аналоговой Резиденции. Страхуя друг друга, они должны были некоторое время править именно так, в четыре руки: две физических, две виртуальных, вдруг чего...
Смеялся Юрик, обнаружив дивное: тиран был по паспорту, по имени отчима, достойного человека ― Валерианович! Но это же смешно: лев и валерьянка! Кот что ли? Раздолье для карикатуристов. Несерьёзно вообще. Пришлось вернуться к имени родного отца. Максимилианович ― звучит солидно...
Юрик ради официоза своё имя изменил так: сдвинул его на место отчества. Получилось ― Юрий Александрович. Внезапно ему понравилась бесившая прежде кличка, озвученная диктором новостей. Нравилось слышать имя-отчество полностью, ощущая себя высоким. Так воспринимали его и другие ― перемещающимся со скоростью и беспрепятственностью телекинеза, всеведущим, работоспособным как дьявол, безэмоциональным лакеем первого в мире цифрового чудовища. Его правой рукой из мяса, не менее хваткой, чем левая. Дед ― левша.
Постоянная запредельная включённость образовала вокруг Юрика флёр, который невозможно создать никакими имиджевыми ухищрениями. Флёр человека дела. Его боялись не за какую-то свирепость или коварство, но потому что появление Юрия Александровича всегда имело причину. Хорошо, если новая задача, а если разбор полётов? При этом человек из плоти и крови, человек с измученным усталостью взглядом, был своим на фоне цифрового тирана. Заступником. Для провинившихся последней надеждой.
Лифты опять ремонтировали. Дед, кажется, нарочно их ломал, чтобы придворные не зажирели.
Лестница вниз...
По нулевому этажу на выход...
Обслуга и обеспечение Юрику были, как и раньше, поднадзорны. Служба наказаний Резиденции Шандал, созданная из его личной, параллельной службы безопасности, выведена под начало тирана и объединена с патрульной. Как соправителю они подчинены Юрику, да, формально, но не фактически. Больно жирно для лакея. Что за дела? Набрал годных парней? Молодец, спасибо, а теперь отдай. Дед живенько прибрал всё к рукам. Ох, как же Юрик этому порадовался через несколько шагов: "Не моя сфера ответственности!"
Рёв Деда волной катился по коридору, обгоняя и накрывая пронзительный женский визг.
"Он в крыле горничных что ли? С какой стати?"
Юрик ускорил шаг. Справа ему открылась длиннющая в глубину столовая прислуги. Конкретно сейчас она использовалась отнюдь не по назначению.
"Ничего себе аншлаг... Жуть какая..."
3.
Юрик глянул и рефлекторно отшагнул назад.
Перед дверями столовой полу лежала горка одинаковых белых трусиков. Дальше мелькали иссиня-белые халаты санитаров. Запах крови, медикаментов и тошнотворного испуга.
Длинная очередь из горничных. Каждую за шею держал патрульный гвардеец, некоторых двое. Кто-то из девушек извивался, кто-то нет. Были слышны всхлипывания.
В глубине столовой, перед раздаточным окном Дед орал на фельдшеров, размахивая руками:
― Коновалы, для чего вас держу?! Вы девкам колёса в глотку запихать не можете?! Я сам всё должен делать? Сам лично инъекции ставить?! Так будьте покойны, я вставлю! Им, и вам, и всем! Каждого десятого подготовить к цифровой эвтаназии! Нет, каждого пятого! Рассчитайтесь по порядку, пока я заканчиваю со шлюхами!
Фельдшеры стояли на вытяжку, уминая и пропуская между собой к столу очередь из горничных, и слушали, и верили Деду. Он же склонялся над очередной девушкой, лежащей на столе, ненадолго замолкал, облизывался кровавым, быстрым змеиным языком и начинал орать снова. Пока санитары утаскивали горничную с разодранной юбкой в угол за ширмы. Следующую клали на стол.
То, что Юрик увидел, он понял, как стерилизацию путём орального изнасилования. Так оно и было. Дед вычищал изнутри девушек раздвоенным заострённым языком, способным расплавить камень.
"Феерия, конечно..."
― Юрий Александрович! Милый, справедливый! Я ни причём! Мы не такие! Мы не виноваты!
Одна из горничных, Юрик не различал их, влетела, как щенок по скользкому кафелю, ему под ноги. Обняла, уткнулась лицом.
Порой вечером, не имея сил расшнуровать ботинки, Юрик вызывал прислугу. Бывало, после массажа он использовал девушку для секса и презентовал ей лично денег. Хотя это не предполагалось правилами. Спрашивал, как работа и семья. Потому что считал важным вовремя и без подлости увольнять персонал, судьбой, нищетой удерживаемый здесь. Пусть в Резиденции Шандал работают те шкуры, которые считают это за великую удачу, а не те, кто задыхается от дедовых правил. По-видимому, эта девушка приходила к Юрику и запомнила его доброту.
На лицо ― славная такая полукровка восточного типа. Эти обычно из многодетных семей.
Юрик сидел на корточках перед девушкой, выслушивая суть дела. Покровительствовать ему в целом нравилось. Эти собачьи глаза, эти гладящие лапки на его коленях...
Ярость Деда имела комплексный повод: одна из горничных залетела. Обнаружилось это не в сканирующей кабинке, не по тестам крови, которые все должны сдавать в обязательном порядке, а по её... Поведению. Короче, она нахамила самому тирану. Когда же он, ступая тихо, подобно машине, отправился разбираться, лично глянуть на житьё прислуги, первое, что увидел там ― двух девчонок, тискающихся в углу. Это выбесило его в конец.
"Один день цифрового детокса, а сколько новостей. Говорил же, выходные мне не нужны".
Юрик слушал молча, не успокаивал, но положение говорило само за себя. Либо сейчас он влёт переиграет Деда, либо прости, малышка, Юрия Александровича.
Примерно так же, как охрана брала девушек за шкирку, он положил руку её на шею и повёл вдоль очереди, обнадёжив секундным рукопожатием.
Дед разогнулся над столом, в палёном и железном амбре, над разодранной синей юбкой и струйкой крови.
― Лев Максимилианович, позвольте забрать одну? Извините, что отвлекаю. Я разберусь с дисциплиной завтра же.
― Не твоя вина. Тьфу, Юрик! Ещё и брюхатая! Ещё и между собой кувыркаются: девки с девками, подумать только!.. Для этого их брали? Ну, скажи, за это им платят? Тьфу!
Дед шепелявил на первых звуках, когда раздвоенный язык не целиком убран под человеческий.
― Безобразие, Лев Максимилианович. Я заберу эту? Мне нужен кто-то женского пола курировать детсады. Да и школы тоже. Полковник ваш, извините, дуб дубом. Где полковник, а где детсады?! Поломал мне всю схему. Они там чуть ли не в подгузниках маршировали. Так я беру, вы не против?
― Забирай. Сам дрессируй, хватит с меня.
Валун покатился с плеч. Не отпуская девичьей шеи, Юрик махнул гвардейцу открыть вторую дверь, во двор, чтобы оттуда уцелевшим грузовым лифтом подняться на свой этаж.
― Как тебя зовут?
― Асия.
― Тебе нужно забрать какие-то вещи, Асия? Возьми сейчас или забудь про них. Будешь жить отдельно, подчиняться только мне. Никаких больше подруг в Резиденции. Встретишь, отвернись и мимо пройди, будто не знакомы. Характер у Льва Максимилиановича, сама понимаешь.
Асия смотрел на него снизу, кивая и замирая. Юрику стало неловко, что он не помнит её. Не узнал бы в макияже и без.
― Юрий Александрович, я всё поняла, абсолютно всё!
― Ни одного шага без моего разрешения. Ясно? Ни единого шага...
― Да, Юрий Александрович, клянусь...
Да? Сама же только и оборачивалась к прозрачной стене лифта. Высматривала что-то, кого-то... Проходя мимо распахнутого окна, вдруг зажмурилась и ладонями прикрыла уши. Но это был птичий крик. Скворцы на ветке повздорили.
"Ошибки нет, ― отметил Юрик, ― пригодится, именно такая и нужна".
Асия при своей молодости успела побывать замужем, сочтённая бесплодной и отвергнутая свёкрами после трёх лет брака. В тесноте родного дома, в её собственной нищей семье старшие дети присматривали за младшими. Лучшее, что она могла им принести ― деньги.
Отличный вариант: вышедшая из патриархальной среды, покладистая, меркантильная девушка.
Асия оказалась большой умничкой, а место, предназначенное ей, ключевым в перестаивающейся цифровой деспотии. Люди, конкретнее, дети тут ― основной ресурс, дефицитный в остальном мире. Белые, светлокожие дети. Подданные обязаны хорошо размножаться. Для этого дела, в которое тиран не желал и не умел вникать, нужен отдельный человек. Не так много времени прошло, как Юрик сделал Асию министром Культуры и Детства. Любовь к малышне, изнутри идущая потребность девушки совпала с её ролью.
Вот только соправители не учли, что бывает недолёт, а бывает и перелёт. Честные профессионалы для тирании опасней бандитов и заговорщиков.
4.
Юрик вернулся из десятидневной ― продолжительной командировки. Убийственно долгой. Он так ненавидел покидать Резиденцию Шандал.
Построение Дедом надежной тирании включало в себя тщательный, азартный перебор уязвимостей. Его интересовало всё незавершённое, ошибочное. Всё, что может или должно поломаться. Он конструировал провокации. Он вникал в мелочи, рассматривал фото и видео: новостроек, архивов по годам и районам, сквотов, притонов. Он сверял статистику преступлений, анализировал проблемы, с которыми ― случайно в кавычках ― придётся сталкиваться жителям и при каких обстоятельствах. Исключал недопустимое для себя. Регулировал допустимое и желательное. Бродяжничество? Да. Уличные преступления? Да. Взлом жилища? Нет. Обман в соцсетях? Да. Конфликты внутри жилого кластера: любовные, насильственные, имущественные? Да. Межрайонные конфликты? Смотря какие... Смотря на почве чего и в какой форме проявляются. Между регионами? Только имиджевые.
Юрику поручено было наблюдать за строительством нескольких экспериментальных кластеров "Шесть в кубе", нарочно плохих. Разобщённость среди жителей там будет насаждаться имущественным неравенством. Стройка шла вдалеке от больших городов ради чистоты эксперимента.
Весело и легко, когда ясна задача. Когда всё шаг за шагом удаётся. По электронной почте Юрик отправил в строительный департамент сметы расширения. Сведённое резюме первых заселений должен бы изложить сам, плюс предложения по корректировке. Новостройки в сельской местности ему приглянулись, бедность их не тяготила, солидарность взяла верх над чёрной завистью. И так ему было уверенно, так легко спешить на доклад.
Не жутко, а весело мелькали в коридорах лампы: красная... ― холодный циан... ― красная... ― цвет электрик...
Одна неисправная лампа дрожала. Её свет был приглушённым, акварельным, жёлто-зелёным на белой штукатурке стены. Очень похоже на ветренные, сливающиеся вдалеке кроны...
Юрик остановился, замер и протянул руку к лиственной миражной зелени. Память иногда выбрасывается китом на берег.
Сон сбылся.
"И в этот раз не дойду... Я никогда не выйду на Большой Корабельный канал".
Внутри сна он возражал себе, глядя на бульвар из-под тента кафешки: "Какой вздор. Почему не дойду? Он же рядом, рукой подать". Сон не был ни боевиком с погоней, ни катастрофой, когда под ногами расходятся трещины и рушатся небоскрёбы. Что должно ему помешать? Что не позволит сделать несколько шагов через бульвар, навстречу ветренной зелени, бликующей зыбкой воде, тонким штрихам парусных мачт? Пробуждение.
Большой Корабельный канал давным-давно существовал только в качестве книжной гравюры. Даже и книги этой Юрик не держал в руках.
Почтальонша его родного захолустья каждый месяц приносила долгожданный толстый Исторический журнал. В сентябрьском номере было упоминание монографии по истории кораблестроения. В ней ― разворот с гравюрой.
Большой Корабельный канал полукругом вдавался в город: от прибрежной верфи к центру столицы и обратно к реке. Геометрически совершенный, обведённый ажурной решёткой. Через каждые сто шагов ― пологие спуски с причалами для лодочек и небольших паромов. Канал охватывал производственный район. Там был устроен променад с крытыми лотками мелочной торговли, с каруселями для небогатой публики. Волшебный вид. Аристократическая строгость особняков по одну сторону, пастораль выходного дня по другую.
Гравюра на развороте отобразила всё, а главное ― корабль... Со спущенными парусами и пирушкой на борту...
Что ребёнок не разглядит или не поймёт, то стократ домыслит. Юрику помнились даже гравюры трюма! Вот уж чего не было.
Оказавшись в столице, он немедленно сделал горькое, ошарашивающее открытие: Большой Корабельный канал давно засыпан. Мать сказала ему это, когда трамвай уже свернул на главный проспект. Когда полукруглая улица Верфей, некогда бывшая каналом, скрывалась из виду.
С тех пор Юрик подсознательно избегал маршрутов, лежавших в той стороне. Наяву избегал. Но не во снах. Бессчётных.
Во сне божественно прекрасные деревья затеняли высокие арки дворов, открытых к полоске воды. Откуда сквозило, сияло, звало. Веяло особенной чистотой. Как эта неисправная лампа ― там шелестела и мерцала живая предлистопадная зелень... Туда не удавалось пройти. Никогда. Он уже внутри сна помнил, что не выйдет, но не мог поверить. Сейчас, остановившись в коридоре, признал ― опять никогда.
5.
Интерактивная столешница требовала цифрового расхламления. На перемещение туда-сюда файлов, заслонявших друг друга, тратилось лишку времени.
Дед сказал:
― Сделай списком по типу.
Юрик не услышал, внутри ближней папки сделал по названию.
― Юра, всё вместе, а не одну папку.
Пять минут назад лёгкий и целеустремлённый теперь он был, как шкурка от дохлого таракана, пустой. Ненужный вообще ни зачем. В отчёте всё есть. Зачем он и где? Его нет, как набережной за кронами.
Надо прочувствовать удовлетворение сделанным... Надо возыметь жадность к завтрашнему дню... У пустой хитиновой оболочки нет завтра. Внутри неё мучение небытия, снаружи ― шершавая бетонная пустота пространства... Сухого таракана будет мотать сквозняком, пока не изотрёт в пыль...
Юрик извинился, неопределённо помахав рукой:
― Я теряю концентрацию.
Дед прищурился в угол комнаты, будто решая в уме несложное уравнение. Юрик тоже, проследив его взгляд, но ещё не веря. Хотел выложить смартфон. Молнию внутреннего кармана заклинило. Скинул пиджак. Хороший, не должны в таком молнии подводить.
Дед ждал его в углу. Кивнул. В опущенной руке прокрутил стальную биту. Без резинового чехла. Не дробя костей, в мясо научился бить. Юрик подошёл ещё ближе и остановился, как человек под дождём, под ливнем, без мыслей.
Замирание щекочет затылок, перекручивает диафрагму, с макушки бежит до коленей. Невозможно перестать внутренне закрываться, ужасно глупо.
Со стороны это выглядело, как сцена жестокого убийства: Дед мог позволить себе заранее выбрать предел силы для конкретных движений и достигать его. То есть, замахиваться и бить со всей силы, которая в реальности не составляла и десятой доли возможного. Так приятней, красивей: широко замахиваешься, точно попадаешь. На Юрика он был зол: что за фигня? А, впрочем, если ему надо...
Упал с третьего удара, под дых. Два по бокам выдержал. Лежащего на полу, Дед охаживал злей, почти страстно. Прибегая напоследок тройку смачных ударов, предназначенных выбить стон ― финальную точку.
"Как он знает, когда остановиться? Цифровое чутьё?"
На самом деле тирану глазами было видно растёкшееся: сдаюсь. Юрик просто не имел такого опыта.
Он вдохнул. Осторожно подтянулся в ближнее кресло. Потёр лицо и пересел к столу. Жизнь вернулась.
Дед сортировал папки.
― Эту в корзину, ― сказал Юрик.
― Нет, я ещё раз посмотрю.
― Там дубли почти с тех же ракурсов. Есть панорамное видео.
― Сказал: оставь.
Дед прищурился на него и резковато, с недоверчивым любопытством спросил:
― Юра, тебе это действительно помогает?
Тот моргнул, на секунду отвлёкшись от пасьянса из файлов:
― Не то слово.
― Я как бы про цену. Порно и то удобней шлюхи, даже если стерильная и сразу вон. А тут... Ты, ясное дело, колёса у коновалов возьмёшь, так ведь проходить будет неделю. Нормально это тебе?
Юрик поднял на него глаза, но промолчал. Он, холуй, крайне редко так делал, когда действительно не находился с ответом.
Что он мог сказать? Что скорей выпьет яд, чем таблетки, взятые у фельдшера? Что в этом и смысл? Что по кабинетам и коридорам он втайне будет носить под пиджаком следы от его биты, как тёплого котёнка, лаская. Что, как бы ему ни было хорошо сейчас, ночью в одиночестве ему будет ещё лучше. Настолько, что сил нет. Так бывает, когда длится канун чего-то невозможно прекрасного. Не хочется приближать его, не хочется засыпать. Так приятно ― засыпать бесконечно, но не вполне. Он ляжет на бок и положит ладонь на разбитую выше локтя руку, как на что-то желаннейшее в мире. Драгоценный подарок, билет на корабль, готовый к отплытию. Эта боль, да ― мешающая спать, мешает, как свет лампы за общим столом. Ты дремлешь в кровати, к тебе долетают не разговоры, а голоса. Попытка изменить позу ранит и успокаивает болью. Ушиб под ладонью пульсирует, растекается, ноет. Истома и боль укачивают, как волны... И так будет ещё несколько дней. Несколько лучших дней и ночей... Это он должен был сказать?
6.
Клик. Клик-клик?.. Ничего не происходит.
― Зачем?! За что?! ― очнувшийся Юрик взвизгнул, как как пёс, от испуга припадающий на четыре лапы. ― Документы откройте!
― В отпуск иди.
― Диск с документами!
― В отпуск.
― Лев Максимилианович...
― Юра.
― Умоляю! Я буду только читать! Вы же знаете, что я не могу без работы, откройте документы, просто чтобы я оставался в курсе! Лев Максимилианович, вы хотите, чтобы я за эту неделю с ума сошёл?
― За две недели.
― Нет! Пожалуйста! Вместо детективов!
― Открою диски до последнего года, текущий не получишь.
Юрик выдохнул:
― Хорошо, Лев Максимилианович, спасибо.
― Хм...
Тиран подозрительно сощурился. Чего там интересного?
А там было что. Именно в них.
Вплоть до оцифровки тирана, Юрика интересовал лишь один технический момент: власть над оцифрованным по-прежнему остаётся у администратора с этой стороны монитора. После того, как он совершил... ― как назвать?.. ― обратный дворцовый переворот, когда остался верным Деду, не возвращался к этой теме. Просто не имел досуга, чтобы вникнуть в природу оцифровки. Как это всё работает? За две недели насильственного отпуска решил наверстать.
В частности, Юрик абсолютно не понимал: с чего вдруг перемещение той же самой матрицы мозга вдруг назвали обратной оцифровкой, если поменялся лишь корпус? Добавлены сенсоры, да, но сигналы от них идут в ту же матрицу, навеки цифровую. В чём суть?
А суть была в буфере динамического архивирования. В том, чем именно становились условные единицы информации.
Уходя в цифру, то есть, в воспоминания, глубокую задумчивость или в интернет, Дед рылся в памяти, анализировал и планировал мощным движком. Защищённым, изолированным. Это не изменилось.
Оперативная же память стала буфером. В неё стекались сигналы органов чувств, перемешиваясь с текущим процессом воспоминаний и размышлений. Информация собиралась так называемыми "узлами реагирования". Это и была личность. Со всей её переменчивостью и ригидностью.
Информация, приходившая к виртуальному тирану в рафинированном виде, после обратной оцифровки стала вновь сырой и предвзятой. Она не разбивалась на простейшие фрагменты, не попадала в одну какую-то папку. Ни в папку "оттенки жёлтого цвета", ни в папку "деревья". Юрика прямо-таки преследовал образ осенних аллей. Таковая была взята в качестве примера.
Монотипных папок в буфере динамического архивирования не существовало. Были сотни и тысячи узлов реагирования, где осенняя листва фигурировала или была возможна.
На бульварах.
На страницах гербария.
На заставке прогноза погоды и т.д. и т.п.
От ближних узлов реагирования увиденное сходилось к более крупным узлам, и так вплоть до хранилища долговременной памяти. По тонким и толстым нитям ассоциаций ― до папок.
Простым языком говоря, когда стеклянные глаза позволяли Деду видеть кроны лип, эта картина проецировалась одновременно в несколько десятков или сотен узлов реагирования. Она крутилась в них между другими, накопленными за жизнь ассоциациями: от улетевшего воздушного шарика до вспоминания о коте, забравшемся на дерево. Ассоциации ускорялись по направлению к узлам интересным Деду. Замедлялись возле скучных, например, "урок ботаники". По итогу... Сильная нить передала изображение листвы от ординарного первичного узла "видел из окна" в папку "всё за окном принадлежит мне". Самая слабая ― в папку "фотосинтез". Усреднённый вариант затормозил и архивировал кадр "жёлтый клён" в папке "липовая аллея".
Юрик отвлёкся: "То есть, я его не выдумал? Первый клён в ряду лип, напротив парадного входа Резиденции? Надо будет взглянуть".
В дальнейшем, если понадобится, импульс от узла реагирования найдёт в памяти "жёлтый клён" и полетит обратно в мышцы рук или в голосовые связки. Например, через такие узлы реагирования, как "сфотографировать" или "подровнять крону".
Всё это крутилось одновременно, на немыслимых скоростях, но с человеческой долей непредсказуемости.
Дед каждодневно тренировал ум и память. Вне обратной связи и без движения это невозможно. В теле полуробота он был способен молодеть, но только силой воли. Магнитным мышцам команду давал всё тот же человеческий мозг с его личными свойствами.
В новом спортзале висели боксёрские мешки: кожаные с набивкой, стальные цельные, из композитного материала, круглые пружинящие, неподвижные в обхват. Испещрённые вмятинами, глубокими бороздами. Вокруг десятки титановых бит новых и сломанных. Дед не развлекался, он зарабатывал себе молодость.
Так же регулярно он занимался в тире. Без пушки не ходил. Стрелял хорошо, как машина, но не от своей новой природы. Прицел, твёрдость руки, стрельба от пояса и с разворота, с кувырка ― всё это нарабатывалось и позволяло ему выйти на новый уровень сосредоточения.
Тело, оцифрованное на восьмом десятке, с трудом поддавалось расширению диапазона движений. Кувыркаться и бегать он учился заново, как после инсульта учатся ходить.
Чудовищно упрямый, достаточно умный, чтобы смирить гордыню, своих занятий тиран ни от кого не скрывал. Пусть смотрят и сплетничают. Такая архаичная вещь, как жестокая физическая сила, всегда на коне. Вспыльчивый, мощный, не нуждающийся в секьюрити правитель ― совсем не то же самое, что жалкий старикашка на трясущихся ногах. Люди ― животные, уважают друг друга по размеру.
Дед хотел ощущать аналоговый мир, меняться по его законам. Отдыхать в цифровом. Властвовать в обоих. А что может быть надёжней, что гармоничней биты и кошелька?