На циферблате: три сорок одна. Шёл четвёртый ― самый глухой, самый ночной час.
Тревожный рингтон Юрик отключить не мог. Не для того ему выдан этот смартфон, чтобы он им распоряжался по своей воле. Убийственно навязчивый зуммер, как из брандспойта ледяной водой, ударил изнутри под рёбра.
- Слушаю.
- Юрка, живо ко мне. Бегом!
К четвёрке охранников присоединился Кемаль и за локоть направил Юрика от анфилады, ведущий в кабинет Деда, к лифтам:
- Не туда. На расстрельный.
Что? Это не атака извне страны?
Расстрельным назывался минус третий этаж с комнатами экстренной оцифровки. Ради казни какого-то лазутчика или предателя Дед не только не стал Юрика будить, но даже рассказывать ему не стал, разве пришлось бы к слову.
Лифт полз мучительно медленно. Смартфон всё пищал, всё завывал тревогу. Она засасывала в себя, как в холодную грязь. Что за дела-то? Хоть слово сказать можно?
- Кемаль? - осторожно спросил Юрик.
Тот взглядом указал через прозрачную стену лифта на тёмный двор, моментально сняв лишние вопросы.
Глухой ночью во всех окнах флигеля горел ослепительный холодный свет. Не лампы это были, а прожектора оцифровочно-реанимационной бригады. В капсулу забирают под такими ― полного спектра прожекторами, когда вынуждены делать это в спешке, когда не проведена подготовка. Экстренное сканирование.
- Оксана Васильевна, - уточнил Кемаль.
Сколько можно было судить по непроницаемому лицу этого восточного человека, ледяной шип в сердце он почувствовал тоже. Юрик только что не всхлипнул.
Вот тебе и надвигается, Пал Семёныч... Это и надвигалось. Человек не находит себе места, потому что на него лично катится неподъёмная злая тоска.
2.
Сигнал тревоги заткнулся, как только Юрик пробежал все пять залов оцифровки, а дверь пятого, элитного захлопнулась, отсекая охрану.
В широкой капсуле лежала супруга Пал Семёныча с распущенными седыми волосами ― под хрустально-прозрачной крышкой, под цветастым ночным халатиком, брошенным сверху, прикрывавшим наготу. Фельдшера оцифровочной бригады возились рядом, где в маленькой капсуле... Там был её мопс.
Над хрустальной крышкой стояли Дед и Пал Семёныч лицом к лицу. Тиран будто вырос, его старый друг уменьшился. Не защищался когда его трясли за плечи, не поднимал рук, не опускал мёртвого взгляда. Смотрел и смотрел. Вопросительно так, как призрак убитого на убийцу, как смотрит презрение слишком глубокое для ненависти.
Голос его звучал едва слышно:
- За что?.. Зачем?..
Дед хрипел:
- Паша, клянусь! Я тебе клянусь! Я сделал всё, что мог! Всё, что было в моих силах! Нельзя, невозможно её вернуть! Туда отправить - можно, сюда вернуть - нет! Паша, тромб!
- Столько лет... - ещё тише сказал Пал Семёныч. - Полвека прошло и ты всё-таки отомстил. Что не тебя выбрала. Меня выбрала...
- Паша! Что ты несёшь?! Какое отомстил, Пашка?!
Юрик не мог отвести взгляда от капсулы. Эта милая, полная, седая женщина на восьмом десятке была яблоком раздора между самыми крупными хищниками страны, матёрыми...
Так вот о ком Дед говорил: "Вышла бы за меня, не стал бы я этим всем тут... с вами со всеми тут... маяться. Увёз бы её в деревню, собирал чёрную смородину в медный таз и ворчал, что не люблю варенье".
Вот кем была хорошая девочка из дворовой компании. Та, которая очутилась в ней по территориальному признаку и была оберегаема всеми гопниками. За свою чистоту и за авторитет дерзкого Лёвы. Главарь преданно ухаживал за Оксаной, но нежданно-негаданно во двор прикатил грузовик с новыми жильцами. В компании объявился Павел и вскоре отвоевал себе достойное место. Не кулаками, а прибаутками, честной щедростью и непобедимой улыбкой наглеца. Всё разом стало понятно. Лёва понял едва ли не раньше самой Оксаночки.
- Пашка, окстись, она вышла за тебя по любви! Разве люди мстят за такое?
- Люди?.. - переспросил Пал Семёныч. - Люди?
Усмехнулся и прикусил губы так, словно их не было.
- Пашка прекрати! Она жива. Она не здесь, но жива. Она не умерла, Пашка! Я сделал всё что мог! Ты её увидишь. Скоро. Совсем скоро. Ты сможешь с ней поговорить, ― Дед щёлкнул пальцами и бросил в сторону, не глядя. ― Юрка, останься с ним!
Сам вышел в боковую лабораторную дверь. Юрик знал зачем - побыть в цифре. Дед ненавидел переключаться на людях, хотя внешне это не выражалось ни в чём. Базовое слежение за происходящим вокруг не оставляло его беззащитным.
- Пал Семёныч, мне так жаль...
Тот покачал головой:
- Он лжёт. Оксаночка... Это случилось именно сегодня - в единственный день, когда я уезжаю к своим ветеранам. Он знал. Я не успел, я опоздал на час, на несколько минут опоздал. Оксаночка...
- Пожалуйста, не открывайте капсулу! Это может повредить. Процессы угасают с разной скоростью, система перепроверяет их по нескольку раз.
Дед появился из дверей, поманил к себе обоих:
- Мы сделали для тебя временного, самого простого сима, Паша. Она - не сим. Ты меня понял? Оксана - это она и есть, целиком настоящая. В пределах двора. Выйти из него не может. Твой сим тоже не может. Флигель изнутри ещё не готов. Собака готова. Настоящая - ваша оцифрованная собака. Идёмте.
Смежная лаборатория была похожа на кинозал без экрана. Возле каждого кресла 3Д очки, массивные, как верх шлема с забралом.
Юрику нравилось ходить через них по цифровой Резиденции Шандал, но не в этот раз. Холодная тоска заново окатила сердце из брандспойта.
В знакомом, хотя и несколько условном дворике, на лавочке у крыльца флигеля сидела Оксана Васильевна. В этом самом цветастом халатике. Растерянная, с неубранными, волнистыми сединами по плечам и смотрела на мужа, только на него, ужасно виноватыми глазами.
- Пашенька, прости меня...
Упреждающий голос Деда остановил его:
- Сим к оцифрованному человеку не прикоснётся. Не сможет. Хочешь, попробуй, но будет разочарование. Пашка! Мы всё вернём, всё переделаем! Ну, взгляни: у меня же есть тело! И вас будут, у обоих, ещё лучше моего. Я обещаю!
Юрик моргнул и тряхнул головой, испортив картинку, забылся...
"Дед утешает, Дед обещает, что-то здесь не то... У обоих! Вот что - он сказал: новые тела будут у вас у обоих! Читай: у тебя, Паша! Ты упирался, ты ломался, ты не хотел в оцифровку? Посмотрим, как теперь запоёшь".
Тиран позвал Юрика на выход:
- Оставим их, сейчас лаборанты следят.
Они сняли очки и отправились в кабинет. Пока шли, молчали. В лифте Юрик отвернулся от прозрачной стены.
Дед заметил, конечно:
- Что лицо воротишь? Хочу чтобы вы с Кемалем провели ближайшие дни там, - он ткнул пальцем вниз, в темноту двора, - во флигеле. Неотлучно. Чтобы Пашка не сдурил, ничего с собой не сделал.
3.
Едва закрылась кабинетная дверь, тиран сбросил маску скорби, как таракана щелчком. На львиное лицо вернулось хмурое самодовольство. В двойной дозе.
Придворный цинизм покинул Юрика. Больно и тошно. Он прямо чувствовал, как на его лице проступает, что и у Пал Семёныча, вопросительное презрение. Жалкое, ненавидящее. Не скрыть.
- Я считал вас друзьями, Лев Максимилианович. Смейтесь, но я действительно верил в это.
- Я сделал всё, что мог, - с откровенной ухмылкой повторил Дед, направляясь к барному уголку.
С человеческим удовольствием развалился в кресле.
- Плесни себе чего-нибудь выпить. Юра, он умирает. Ты передал мне приглашение. Я им воспользовался и навестил Оксанку. Да, в отсутствие мужа. Знаешь, что она мне сказала? Почему Пашка не соглашается на оцифровку? Она сказала: "Ох, Лёва... Паша всегда тебе доверял более чем... Он трус. Он умирает, Лёва, и страшно боится: смерти, тебя, твоих фельдшеров, твоих капсул. У него не один, а три приступа были! Во время первого откачали, а в следующие, полегче, он как-то сам отлежался. Скрыл их. Боится он вас. Я люблю его, Лёва, такого, какой есть. Давай, я пойду в оцифровку первая? Разузнаю, как там всё, а он уж придёт ко мне. На это он решится. Точно-точно. Да ты и сам понимаешь, что ко мне Паша придёт".
4.
Юрик тихо кивал.
Дед указал ему подбородком на стакан, замерший в руке:
- Чего не пьёшь?.. Я не зверь, Юра. Это было её желание. Я немножко помог... Ну, что ты, как в воду опущенный? Тебя смутила её растрёпанность? Юра, не каждый день умираешь и убиваешь. Я, помнится, был в таком... ничего себе раздрае, когда человека зарезал. Да, зарезал, пырнул ножом. У них были ножи и у меня был. Тогда без ножа не ходили. Но потом я растерялся, смотрю - лежит. Как-то подёргался и не встаёт больше... Пока я глазами хлопал, меня самого зарезали! Но, правда, не насмерть. Оксанка растерялась, кажись, поменьше моего.
Юрика тяготил разговор и молчание тоже.
- А мопс? - уточнил он.
- Собаку я убил, да, без спросу. Это моё решение. Всегда кто-то должен решать! Я позвал тебя, что б ты знал, видел всё с самого начала. И главное, чтобы Пашка тебя видел. Что там Оксанка ему скажет, на то я повлиять не могу. Знать могу, а повлиять нет. Следи за ними, будь рядом. После оцифровки тем более. Самое опасное время. Не хочу чтобы они умерли уже там. Он должен решиться на переход в ближайшие дни, если не часы. Оксанку я подхватил на последнем этапе оцифровки. У неё времени и представления не было. А вот сможет ли она Пашку на переходе встретить - это хороший вопрос! Это мне очень, Юрка, интересно. А тебе?
- Мне тоже, Лев Максимилианович.
- Раньше ты не ленился фальшивить. Если что, я и его подхвачу, но... - Дед замялся. - Если Оксанка сможет, то получится, что она ― моя там, в цифре, но Пашка - её. Вот что мне интересно. Ну, что ты смотришь с таким упрёком? Я что должен был пустить всё на самотёк и потерять обоих? Так по-твоему, Юра?
- Нет, Лев Максимилианович.
- Или мне вообще отказаться от экспериментов, если они априори - на людях? Ну, говори ты уже, как есть!
- Лев Максимилианович, опыт показывает, что добровольцев без труда можно найти для самого безумного мероприятия... Почему вы мне отказываете? Тому кто и хочет, и в должной мере осведомлён про...
Юрик не успел закончить мысль.
Ярость.
Откровенное бешенство сверкнуло в стеклянных глазах тирана. Не карих, не жёлтых, сразу - белых. В лицо полыхнуло жаром. Раздвоенный язык острыми электродами ударил Юрику в подбородок и оглушительно прилетели две пощёчины: нет и нет!
- Я сказал - нет! Ты знаешь, что ― нет! А всё равно заговариваешь! Решил, что мне тебя нечем приструнить?! Думаешь, я не могу устроить тебе персональный ад?!
- Лев Максимилианович, это был вопрос!.. Всего лишь вопрос!.. Я чисто для себя, я тоже хочу глубже разобраться...
- Нет!
Юрик поднял раскрытые ладони:
- Хорошо, хорошо... Прошу простить.
- Забудь!
- Я понял...
- Здесь нечего понимать! Это - моё решение! И я тебе его - сообщил! Точка.
"Загадка природы... - подумал Юрик, в голове звенело. - Но ад он может, сомневаться не приходится".
5.
На оцифровку Пал Семёныч согласился сразу.
Шла подготовка. 3Д очки он снимал только по требованию фельдшера. Остальное время находился симом на лавочке, рядом со своей супругой, неосязаемо держа её за руку. После оцифровки - осязаемо.
Всё прошло легко и просто, как тиран и хотел. На вид легко. Поддержка его другу не понадобилась: полу-вдовец знал, куда и зачем шагает из капсулы смерти.
Для оцифрованных людей губительно словесное и визуальное нарушение границы их мира. Пожилая пара оказалась в уникальном положении - с ними можно было видеться напрямую, как с самим тираном, в первые же дни. Вот только им не хотелось.
Они выжили, да. Но стала ли для каждого из них глубокая взаимная привязанность вторым, известным науке, вариантом доминанты? Стала цементом для виртуальной личности, удерживающим её от распада? Ни в коей мере... Доминантой остался тот же самый изнурительный ужас. В данном случае - не за себя. Оксана Васильевна и её муж боялись друг за друга ещё сильней, чем при жизни. Это сделало их полностью пассивными. От новых железных тел отказались со словами: там пустота. В покинутом вчера мире. Пусто, ничего нет. Зачем туда возвращаться.
Воля цифрового тирана не стала условием их существования, но по факту была угрозой смерти и позволением жить. Эта ситуация не развивалась, как вражда или примирение, не успокаивала, как старая дружба. Она была каждодневной, ежесекундной констатацией. Пыткой.
Дед много раз им повторял: "Что вы на меня так смотрите?! Вы завязаны друг на друга, а не на меня!" Бесполезно. Он был свободен, и всеми ощущался, как свободный. То есть, абсолютно непредсказуемый. То есть, бесконечно опасный. Любимая его присказка: "Сила воли ― свобода воли". Монета с гербом на каждой стороне, нет номинала, только вес.
6.
Произошедшее сильно задело Юрика.
Со стороны Деда отправить в виварий лучшего друга - это уже чересчур... А это именно виварий! Из панорамных окон лифта Юрик больше не мог смотреть на осиротевший флигель. Как будто родителей потерял.
Виртуальный флигель, между тем, наполняется привычной обстановкой... Юрик наблюдал, как ему и приказано. Интересовался настроением и самочувствием его хозяев. Всё ли устраивает или что-то поменять?
Общение не складывалось. Пал Семёныч и Оксана Васильевна были закрыты. Пришиблены. Один лишь мопс, улыбавшийся под ногами, выглядел образцом нормы и благополучия.
При малейшем намёке на желание пообщаться Юрик много и подробно рассказывал, как Деду поначалу жилось в цифровом мире, каково ему было возвращаться и обживать новое ― железное тело.
Супруги в ответ кивали, соглашались негромко:
- Да, Лев Максимилианович имеет уникальный опыт, да.
- И больше всего на свете хочет поделится им с вами!
Один раз, когда Оксана Васильевна прохаживалась вдоль грядок, размышляя про абсурдный, но уже запланированный, цифровой огород, ― Пал Семёныч спросил:
- Юра, а почему здесь так пусто и тихо? Почему никого нет?
- Честно говоря, я не знаю. До конца не разобрался... Поначалу цифровая эвтаназия применялась к заключённым. Они водворялись в подобие мастерских, откуда были взяты. Но теперь и остальные люди, по их примеру, изолированы в чём-то функционально осмысленном: цифровых лабораториях, фирмах...
- Ты добрый, Юра, - без связи с предыдущим сказал Пал Семёныч. - Я видел в тебе всё, кроме этого, а Оксаночка только это. Когда тебя взяли на службу, она всё причитала: бедный мальчик, хоть бы деспот его прогнал! Поломает он жизнь мальчику... Хоть бы прогнал... И передо мной всегда тебя защищала.
- Что вы!.. Оксана Васильевна, как женщина, прекрасная, настоящая женщина, в данном случае проецирует на меня свою доброту, - Юрик смутился и вернулся к прежней теме. - Оцифровка ведь несовершенный процесс. Она находится в непрерывной доработке. Острие научной проблемы - функциональная атомизация личности в архитектуре цифрового мира.
- Это Лев Максимилианович называет внешним позвоночником?
- Да, главнейший вопрос. И ещё он постоянно высказывает надежду, что вы с Оксаной Васильевной покинете этот двор. Что вы, Пал Семёныч, вернётесь на свою должность. А почему вы его так назвали: по имени-отчеству?
Последним вопросом Юрик хотел разрядить атмосферу. Разрядил себе в голову.
- Потому что, теперь он мне не Лёва, - сухо, понизив голос, отозвался Пал Семёныч. - Никогда не соглашайся на это, Юра, беги.