Солнце нехотя уходило за горизонт, окрашивая облака в красные и оранжевые цвета, своими последними в этот день, прощальными лучами. Наступала теплая летняя ночь.
Жители деревни Горюхино, уставшие после дневного покоса, готовились ко сну. То здесь, то там все еще слышался суетливый вечерний гам. Мычали в хлеву недовольные коровы - какая-то нерадивая хозяйка за ворохом житейских проблем забыла их подоить. Слышалась гневная бабская брань и ответные пьяные оправдания перепивших браги мужиков. Но скоро затихли и они... Закончился еще один обыкновенный день.
- Деда, ну расскажи еще сказку.
Пантелеймон Никифорович недовольно посмотрел на внука:
- Тю ты... Мало тебе. Спать давай, все уж лягли, нас только ждуть.
- Деда, ну одну, последнюю, - не отставал внук.
Старик нехотя согласился:
- Ну хорошо, последнюю те расскажу и усе.
Пантелеймон Никифорович поправил внуку одеяло, крякнув и держась за спину, присел на лавку.
- Чего ж тебе рассказать-то? - Некоторое время он задумчиво глядел на причудливые тени, которые отбрасывало пламя уже вполовину сгоревшей свечи, как будто надеялся найти там ответ.
- О! - вдруг радостно воскликнул Пантелеймон Никифорович. От переизбытка чувств он даже, излишне резко, привстал с лавки, от чего снова крякнул и схватился за спину. Отдышавшись он уже спокойней продолжил. - Совсем запамятовал старик. Сказку не обещаю, а вот былину росскажу. Ну как?
Услышав в ответ только радостное согласие, старик поерзал на лавке пытаясь усесться поудобнее и приступил к рассказу.
- Бати твоего тогда на свете-то еще не было, а тебя и подавно. Я молодой тогда был... Ну прям как батька твой сейчас. Зимой помниться дело было. Иду я, значиться, домой от бабки твоей. Она еще тогда в девках ходила. Вот я и... Гм... кхе-кхе... - уразумев, что сболтнул лишнего он неловко замолчал, но тут же нашелся. - В гостях я был, во... На именинах... Так вот иду я, значиться, с именин на ночь глядя домой. Морозище... Ну, я в тулуб потеплей заворачуюсь, шапку на уши и иду. Уж почти дошел, как тут сверху к-а-а-к шандарахнить... И... В общем бумсь, хрясь, вжжть... и прям у сугроб. Ну, я ясен пень напугался и тоже в сугроб шасть. И сижу. Потом, как уж дубеть начал, выглядую, а там... Мать чесная... У сугробе тарелка лежить.Ну прям как ты сегодня уху с нее хлебал, только у много раз больше. Ну, думаю, чудо дивное у соседский огород брякнулось. Дай, думаю, погляжу. Только подошел, аж тут из ентой хреновины, р-раз - дирка появляется, и свет из ней яркий такой... И выходить хто-то. Ну я стою и думаю:" Хто ж это быть может, посреди-то ночи у соседском огороде?" И жду его. Выходить он, значиться,наружу, а я гляжу на него и диву даюсь - странный такой шибздик выходить. На Бобика нашего чем-то похож. Только лысый полностью и морда зеленая такая. Сам м-а-а-хонький, а башка-то в-о-о-т такая здоровенная. Во, думаю, мужичка-то скукожило. Небось с голодухи его так. Ну и спрашиваю у него: ""Хто, значиться, такой и из какого села?"". А он мне чего-то и отвечает, только не понять ни хрена. Ну, думаю, не иначе иноземец. Как его... хфранцуз, во. Чего же делать-то? Я ж по ихнему, по англицки ни в глаз корытом... Ни бельмеса, значиться, нешарю.
Аж тут глядь - а он коробочку какую-то достает непонятную и жмет на ней чего-то, стою я, гляжу на него и не понимаю, что за хренотень непонятная тут твориться вообще. А иноземец вдруг как заговорит человеческим голосом. Здравствуй, говорит, брат по разуму. Я гость из другой галактики. Зовут меня... Как же его звали-то? Имя еще такое ненашинское... А, вспомнил! Хтдчук ифт Кан... кажись.
Так вот... Пролетал, говорит, я тут мимо и решил заглянуть. Не найдется ли у вас какого-нибудь топлива до дома долететь. Ну, тут я конечно осерчал. Какой, говорю, ты мне брат по разуму, морда ты басурманская. Иди-ка ты отседова вместе с кастрюлькой своей, нету у меня никакого топлива. А иноземец возьми да обидься. Не морда я, говорит, басурманская, а гуманоид и домой улететь не могу, потому как топлива ни хрена нету.
Ну что мне было делать? Я ж человек добрый. Оставлять как-то нехорошо, а домой вести - батя с матерью напугаются. Сгонял я тогда по быстрому за бормотухой, ну и стали отмечать удачное приземление. Хдткуч, этот, слабеньким оказался, и половины не выпили, а он брык - культяпки откинул и лежить, сопить в три дырки. А мне-то что делать? Холодрыга ведь.
Затащил я, значиться, гуманоеда ентого в его хренотень тарелкообразную. Сижу, смотрю, а вокруг приборчики мудреные, кнопочки, рычажки всякие... И все светится, мигает, переливается прям. Дай, думаю, нажму... Ну, сдуру и нажал, а оно вдруг как усе затрясется. Я к окошку подбегаю, гляжу, а там... Деревня уменьшается - взлетаем мы короче. А скоро уж утро, мне домой надо идти. Я к Хртчугу этому подскакую, растолкал его и давай орать в его локатор гомологический. Возвращай, кричу, кастрюльку свою блюдцеобразную обратно, а то улетим ща незнамо куда.
Тот как перепугался - вскакивает будто трезвый, аппарат свой посадил и давай причитать. Дескать, топлива итак мало было, а теперь ему тем паче ни вжисть никуда не долететь. Да еще бормотуха в животе бурчит и вообще чувствует он себя плохо.
Я его успокаиваю, как могу: '' Ты, Хдтнукчик не переживай. Топливо свое еще достанешь, а вот на бормотуху-то не клевещи. Она на совесть сделана - ее Лукьян, кузнец наш гонит, а он человек серьезный, к делу подходит ответственно. Она ж горить. А ежели горить, значить продукт хороший.
Хтдчук как дернется, меня аж оторопь взяла. '' Как горить? - кричит, - '' Да это ж... Это ж...'' И бутыль только хвать и приборчик какой-то туды усунул. Я как заору: '' Ты чего делаешь?!! Это же святое!!! - и давай пузырь у него из рук выдирать. А он мне слова мудреные в ответ талдычит... Что-то про мулекулярный анализ какой-то. Хреновину свою из бутыля высовывает и глядит на нее. Долго так глядит и тут как позеленеет весь пуще прежнего. Я уж думал все - кабздюк сердешному, перепил таки, болезный... Аж нет, запрыгал радостно и мне кричит: '' Нашел, нашел!''
Я весь в непонятках. '' Чего нашел?'' - спрашиваю. '' Топливо нашел'' - говорит и давай бормотуху в сковородку свою летающую заливать. Ну, тут я сразу смекнул, в чем дело-то. И говорю ему гордо: '' А ты как думал? Фуфла не пьем-с''.
Так вот оно все было. Правда, за бормотухою пришлося мне несколько раз бегать. А так ниче - заправили мы все ж таки блюдце это удивительное, попрощались душевно. Хтдчук все с собой звал. Летим, говорит, со мной, увидишь другие миры. Но я своего согласия не дал. Зачем мне другие миры? Мне и в своей деревне проблем хватает.
Гуманоид повздыхал, повздыхал, подарил мне на память хреновину одну, с пимпочкой, объяснил что, мол, ежели он мне нужен будет то какую кнопочку нажать, да и улетел. Более мы с ним не виделися.
Ну, а фиговина этот до сих пор у меня лежить. Хошь покажу? - с этими словами Пантелеймон Никифорович вопросительно посмотрел на внука. Но тот уже давно спал, убаюканный тихим голосом деда.
- Ты чего это, дурак старый, не спишь? - послышался с печки ворчливый голос разбуженной старухи. - Перебудишь тут всех. А завтра вставать спозаранку, опять на покос идти. Иди-ка ты, пень трухлявый, на сеновал, да говори, сколько влезет, а трудовым людям не мешай.
- Тьфу ты, дура, прости Господи. - В сердцах проговорил старик, в который раз за сегодняшний день крякнул и, схватившись за многострадальную поясницу, поплелся во двор.
Деревня Горюхино уже давно спала. Не спал только Пантелеймон Никифорович. Он лежал на сеновале, освещенном необычайно яркой в этот день луной и вертел в руках предмет иной цивилизации, названный им "хреновиной с пимпочкой". Старик смотрел на звезды и улыбался лишь одному ему известным мыслям.