... Ее дыхание пахло росой с лепестков белых лилий и студеным утренним туманом.
Анри, девятый граф де Лисс, умирал, и это было для него полной неожиданностью. Что с того, что он видел уже почти семьдесят весен? Де Лиссы жили долго, благословлял их Господь от щедрот своих. Еще крепки у Его Светлости руки, бьющие без промаха на охоте дичь, ясен ум; прошлым летом обвенчался он с Марией де ла Кур осьмнадцати годов от роду, и не было с тех пор ни единой ночи его слабости.
Мария...
Граф недовольно пожевал старческими бескровными губами и дернул витой шнур.
- Графиня где? - сварливо осведомился он у появившейся сиделки.
- Ее светлость в церкви, молится о Вашем выздоровлении, - сострадательно глядя на него, ответила женщина.
Нетерпеливым жестом граф отпустил ее. Невозможно, совершенно невозможно видеть чужие глаза, которые тебя жалеют. Жаль, что глаза Марии так на него не смотрят. Откинувшись на подушку, он прикрыл глаза и словно наяву увидел безупречный профиль графини, склонившейся перед иконой.
В последнее время она была странно бледна, избегала его, словно боясь, что неведомая болезнь перекинется и на него, зато неустанно молилась. На свои черные волосы, уложенные тяжелым узлом на затылке, она уже накинула легкое покрывало цвета траура. Во время редких визитов опускала глаза, и граф отчаянно любовался пушистыми ресницами, которые рисовали кружевные тени на измученном страданием лице.
"Скажи, - беззвучно молил он ее каждый раз. - Скажи мне то, что исцелит меня, что заставит заструиться быстрее вялую кровь".
Он надеялся, что Мария сможет подобрать нужные слова.
Она в ответ тихо шептала, что желает милорду скорейшего выздоровления, молитвами ея и милосердием Господним. Ресницы трепетали, словно крылья ночной бабочки, но ни разу так и не открыли таившейся под ними жалости к умирающему мужу, которая бальзамом пролилась бы в его вены. С неожиданным смирением де Лисс мечтал хотя бы о сочувствии от юной жены, а получал молитвы.
Сплюнув кровью в шелковый платок, Анри небрежно кинул его в таз около кровати. Еще один сгусток жизни покинул его, а ведь столько дел незавершенных! Вскоре состоится королевская охота, и, разумеется, де Лиссу доставили приглашение. Отказать невозможно, монарх юн и вспыльчив. Жерара, младшего сына де Лисса, казнил за измену, хотя и знала каждая мышь в Версале, что неосторожный юноша воспылал страстью к хромоногой королевской фаворитке, хрупкой и по-детски трогательной. А старший, Этьен, дослужился до маршала. Говорят, король его ценил. Когда в одном из боев Этьену оторвало ядром голову, монарх прислал свои соболезнования, земли пожаловал.
Маршалов у короля много, а вот в роду де Лиссов наследники кончились.
О, если бы бессонные ночи с юной графиней не прошли зря...
Если бы Мария вошла и сказала: "Милорд, муж мой, я поне..."
Острая боль мгновенно вытеснила все мысли, раскаленной стрелой вонзилась в разум. Вмиг забылись все сожаления и пленительный профиль графини. Боль терзала его, отгрызая остатки жизни, и в какой-то миг Анри понял шестым чувством: это все. Пришла пора молиться.
Местный кюре отпустил ему грехи еще седьмицу тому назад, но сейчас, на пороге неведомого, граф страстно захотел сам переговорить с Богом.
"Господи! - воззвал он в душе своей. - Господи...."
И понял, что не знает, что сказать и о чем просить.
Жизни? Чтобы снова были ночи с Марией, чтобы снова любоваться ее тихой и безупречной красотой?
Наследника? Чтобы уже зрела в чреве графини новая жизнь, чтобы в положенный срок родился мальчик с упругими кудрями де Лиссов?
Или... прощения?
"Господи", - неуверенно повторил он сквозь непереносимую боль, и тут дверь распахнулась.
Мария, графиня де Лисс, вбежала в комнату, и не было ни скорби в ее лице, ни кружевных теней от опущенных ресниц.
- Милорд, я понесла, - ликующе закричала она. - О, муж мой, вставайте же, отпразднуем это! Анри! Вы скоро станете отцом!
- Отцом? - недоверчиво переспросил старик.
Мария закружилась по комнате, бережно прижимая руки к совершенно плоскому животу, и голос ее звенел под каменными сводами.
- Анри, это будет чудесный малыш, с вашим профилем и моими глазами, кудрявый, как все де Лиссы! Наследник, милорд!
- А если девочка? - заинтересованно спросил граф.
Ее светлость уселась к нему на кровать, вскинула сияющие счастьем и нежностью глаза, и порывисто сказала:
- Мальчик, я знаю. О, Анри, как же я вас люблю, муж мой!
И в тот миг старик понял: он выживет. Как он может умереть, если у него скоро родится кудрявый сын, а Мария его любит? Вот и старая кровь уже заструилась в его жилах, словно весенний ручей, вытесняя смерть.
Он вскинул на Марию помолодевшие глаза, с которых уже стекла болезнь и боль, и графиня припала к нему, обнимая его и лаская.
Она целовала морщины на его лице с такой беспредельной нежностью, что сердце графа на миг изумленно замерло от осознания, что это самый чудесный миг в его жизни.
А потом он впился в ее уста, сминая нежный шелк лилий, впитывая в себя любовь Марии, стекающую как мед с ее губ. И на миг подумал, о том, как сладко она пахнет.
Утренними туманами.
И росой с привкусом лилий.
* * *
Во всем благословил Господь Ольгу. И дом у нее полной чашей, и муж глаз не сводит, а ведь уже женаты давно, сынишке шестой год.
Но этот день не заладился с утра. Поскандалили с мужем из-за пустяков, и он ушел на работу, хлопнув дверью. Сережка капризничал, и ни в какую не хотел завтракать. Любимая голубая чашка выскользнула из рук и брызнула на полу осколками.
- Мама, я хочу мультики! - ныл Сережа.
- Сначала завтрак, - сцепив зубы, ответила Ольга. Завтрак длился уже минут сорок, манной каши в тарелке за это время не убавилось, и она уже устала уговаривать сынишку.
- Ну почему вы не даете мне то, что я люблю! - горестно воскликнул малыш. - Ни пельменей, ни колбаски!
Голубые глазки ребенка были полны укора.
- Сережа, потому что это еда для взрослых, а ты заболеешь, если будешь питаться только пельменями, - кое-как выговорила Ольга, чувствуя, как в голове у нее зреет маленький шарик боли.
Ссора с мужем.
Около часа уговоров.
Да еще и плюс к этому у Сережи есть один недостаток - рот у него ни на миг не закрывается. Тоненьким звонким голоском он непрестанно балаболит - поет песенки, сам себе что-то рассказывает. Тяжело это для нервов.
- Я не буду есть эту кашу! - гневно крикнул малыш и бросил в кашу ложку. Брызги полетели во все стороны, несколько капель повисли на темных волосах матери.
Вдох-выдох.
Сходить, умыться.
Шарик боли разбух в раза в два.
Вернувшись, Ольга села напротив сына, взяла ложку, и зачерпнула из его тарелки.
-Ну, раз ты не будешь, то, пожалуй, эту чудесную кашку я съем сама. Это ведь не просто каша, это суперкаша! Ее Бэтмен ест на завтрак, и знаешь какой он сильный? Вот берет за хобот слона и крутит его над головой! А все из-за каши!
Ребенок тревожно нахмурил лобик и отодвинул в сторону тарелку:
- Сам съем.
Наконец-то накормив ребенка, Ольга посадила его перед телевизором, поставила диск с мультиками. Няня сегодня не придет, и как-то надо справляться самой. А ей надо срочно дописывать книгу, издатель торопит. Осталось совсем немного, одна-две алки, и книга будет готова, но разве Сережа даст поработать! И с мужем Ольга поругалась сегодня из-за его матери - попросила свекровку забрать на день Сережу, а она ответила: "А ты чем таким занята, милая? Целыми днями дома бока отлеживаешь, домработница убирает, прачка стирает. Посиди денек сама с родным ребенком, мамаша".
Как на гонорары шубки свекровке покупать - тут Ольга умница. А вот понять и признать, что у литератора такой же рабочий день, как и у тех, кто работает в офисе, хоть он и дома пишет - на это домашние не в состоянии. Они искренне считают, что писать книги - не дрова возить - чего там, сиди да шевели пальчиками. А, ладно, чего теперь брюзжать.
Сережа прокрался в кабинет следом за матерью. Не успела она коснуться кнопок на системнике, а он уже стоял посреди комнаты и как обычно с радостным видом что-то балаболил.
- Сережа, мама работать будет, пожалуйста, посиди тихонько на кресле, - рассеянно сказала Ольга, обдумывая концовку книги.
Сынишка забрался на кожаное кресло, свесил ножонки в синих пушистых тапочках и снова принялся балаболить.
- Сережа, потише, пожалуйста.
-Улю-лю-лю! - вскочив, он погнался за кошкой, неосторожно спрыгнувшей с полки. Животное, прижав уши, рвануло за диван.
На экране на миг вспыхнула заставка, компьютер загрузился, и Ольга нахмурилась. Вместо привычных маков на экране монитора красовался айсберг.
- Что такое? - пробормотала она.
- А это я тебе картинку такую сделал! - счастливо сообщил Сережа, ухватив кошку за хвост.
- А что ты делал в моем компьютере?!
- Так а мой что-то не работает, я и пришел поиграть на твоем в гонки.
- Сережа, на моем компьютере гонок нет. И я тебе строго-настрого запретила подходить к нему!
Мазнув по матери невинным взглядом, ребенок, кряхтя, вытащил упирающуюся кошку.
- Отпусти кошку! Сколько раз тебе говорили - не гоняй ее!
Сережа со страдальческим видом выпустил полосатый хвост и закрыл уши ладошками, пережидая грозный материнский крик.
Вдох - выдох.
Как же болит голова...
Повернувшись к монитору, Ольга привычно нажала на ярлык вордовского документа на рабочем столе, который вел к новой книге. На миг компьютер задумался, а потом выдал: документ не найден.
Ольга недоуменно нахмурилась. Как не найден? Открыла Мои Документы, где хранила сам файл, внимательно просмотрела - книги не было. Запустила поиск по названию - файла не было.
Что-то ее насторожило в папке с документами. Еще раз внимательно ее просмотрев, она убедилась: более половины файлов пропало.
- Сережа, - срывающимся голосом спросила она. - Ты ничего тут не трогал вчера?
- Как не трогал? - рассудительно ответил он. - Трогал, конечно. Я там прибрался у тебя, мам.
Ольга долго смотрела на него в полном молчании, и от взгляда ее Сережа смутился.
- Мам, а что случилось? - растерянно спросил он.
- Уйди, - мертво сказала она. - Уйди, сын, иначе я за себя не ручаюсь.
Книга, готовая на девяносто процентов. Книга, которую она писала восемь месяцев, и которую издатель уже ждет и готовит пиар-компанию. А гаденыш стер ее одним движением кнопки.
Сережа, который сроду не реагировал ни на какие крики, метнулся от тихого голоса матери за дверь испуганным зайчонком, а Ольга, схватив диски с программами, принялась пытаться восстановить файл.
А ребенок, закусив на кухне пирожным, сообразил, что в ближайшее время никто у него над душой стоять не будет. И потому он решил осуществить свою давнюю мечту. Забравшись на табуретку, Сережа снял с крючка большую деревянную доску, на которой резали хлеб, и выскользнул на улицу. Участок, на котором стоял дом, на севере граничил с озером, и Сережа давно хотел поплавать на плоту.
Мягкие тапочки впечатались в прибрежный ил, и мальчик мимолетно подумал, что мать опять на него наорет, когда он вернется.
Зажав досочку под мышкой, малыш храбро шагнул в озерную воду, как обычно что-то балаболя себе под нос. Холод воды его смутил лишь ненадолго - мечта согревала. Это был его единственный шанс покататься на плоту, потом мать и нянька ни за что не разрешат! Счастливый и довольный, он шагал все дальше и дальше в озеро, распевая песенки, шлепал плашмя доской по воде и весело смеялся.
Дно как-то неожиданно кончилось. Вот только что было, и вдруг малыш провалился. Уйдя с головой под воду, он забил ручками-ножками, вынырнул на поверхность, истошно закричал, чувствуя недоброе. Вода снова утянула его, но Сережа снова ее победил, снова выбрался на поверхность, и, захлебываясь, он кричал только одно слово:
- Мама!!!!
И мама пришла. Распахнув голубые наивные глазенки, парень смотрел, как мамочка, родная мамочка, идет к нему прямо по поверхности озера.
Дойдя до него, она наконец погрузилась в воду, взяла ребенка на руки и, баюкая, ласково сказала:
- Ну вот, малыш, а ты боялся.
- Мамочка, я же чуть не утонул! - закричал Сережа.
- Солнышко ты мое любимое, ну разве я бы тебя бросила?
Он потеснее прижался к материнскому боку, и храбро признался:
- А еще я тапочки испортил.
- Новые купим, - беспечно сказала мать и поцеловала дитя в лоб.
И Сережа почувствовал, как чудесно пахнет ее дыхание.
Утренними туманами ...
* * *
Девушка шла по длинному коридору. Он причудливо извивался, менял направления, и кое-кто поговаривал, что он бесконечен. Что же касается девушки, то она это знала наверняка. В стенных нишах мелькали огоньки, слышались голоса, виднелись лица людей. Одеяние девушки из бледно-розового шелка развевалось от быстрых шагов, длинные ленты языками пламени залетали в ниши и ласково касались лиц.
- Франсуа, я измучена гнетом вины. Муж мой, конечно же, отвратителен, но быть причиной его смерти...
Лента скользнула по лицу молодой девушки с безупречным профилем, которая еще не знала, что теперь-то она по праву носит траурные одежды.
Парень около нее, гораздо моложе и привлекательнее умершего старика утешал Марию, обещал, что они поженятся и будут любить друг друга до гроба.
Девушка в розовых одеждах на миг остановилась, внимательно взглянула в глаза парню и сожалеюще покачала головой. Да, он женится на Марии, которой три недели назад передал пузырек с ядом. Клятвы его перед алтарем будут искренни, но уже в первый же год он увлечется прехорошенькой Вивиан, женой барона из соседнего поместья.
В соседней нише на миг мелькнуло озабоченное и расстроенное лицо Ольги: unerase - программы не смогли восстановить затертый файл книги. Вскоре она не выдержит и зарыдает, истерикой пытаясь вытеснить горечь от мысли, что столько времени, столько работы - и все зря.
Бледно-розовая лента скользнула по лицу матери, и она, сама не понимая отчего, замерла от ощущения чего-то ужасного, перед которым история с потерной книгой была сущей чепухой.
А девушка остановилась перед дверью, лицо ее принялось меняться, выплавляться в другое, чужое. Розовые шелковые одежды сменило домотканое платье.
За дверью раздался натужный кашель, и девушка наконец вошла в комнату.
-Дедушка! - бросилась она к постели. - Дедушка, милый, я так по тебе скучала...
- Элис? - недоверчиво спросил высохший старик.
Постель, на которой он лежал, не менялась уже много недель, и в комнате стоял смрад от больного и нечистого стариковского тела.
- Дедуля, милый, я тебе лекарство принесла! - лучась улыбкой, Элис присела на край постели, не смущаясь грязи. - Мама тряханула своего муженька, дал он денег на лекаря, так что поставим тебя на ноги. Вот, прими!
Старик, не двигаясь, лежал и смотрел на девушку. И взгляд этот был далек от радости встречи с внучкой. Далек от благодарности за выздоровление.
- Проклятая, - насмешливо сказал он. - Кого ты хочешь обмануть? Я старый солдат, и слишком часто видела, как мечешься ты по полю боя, собирая свою жатву. Неужто ты думаешь, что я не узнаю запах твоего дыхания - запах утренних туманов и росы с лепестков лилий? К чему этот спектакль? Я готов к смерти. Забирай, не юродствуй.
Девушка, вздрогнув, посмотрела в его глаза, и лицо ее снова на миг расплавилось, снова розовые шелка облекли ее фигуру.
И, взглянув своими истинными глазами в лицо старого солдата, она печально и нежно улыбнулась:
- Ян, это важно, чтобы последнее, что ты видишь в этом мире - было лицом того, кто тебя любит.
- Меня никто не любит, - сварливо ответил старик. - Жена ушла к другому, дочь бросила - к чему ей обуза?
Она прильнула к нему, обняла, словно самое драгоценное на свете, и закрутило старого солдата в темном водовороте, завертело как щепочку, и где-то рядом он слышал взволнованный шепот:
- Ян, смотри мне в глаза, смотри в глаза той, кто тебя истинно любит.