Я всё окончательно понял через йогурт. Другие через поганки всё понимают, а я через йогурт всё постиг.
Сначала всё шло как обычно. Я уходил на работу, возвращался с работы, отдыхал, как это доступно мне, в моей неуютной постылой квартире. В общем, обыденная, однообразная имитация жизни. А потом я обнаружил, что йогурта нет. То есть, нет совсем, нет нигде и никогда.
Я прихожу в гастроном, смотрю в витрину, и не вижу в ней вовсе никакого йогурта. Я вежливо спрашиваю про йогурт у продавщицы. Она что-то отвечает, но как-то неразборчиво, я ничего не понимаю и переспрашиваю. Она в ответ начинает нервничать, повышать голос и грубить. Я удивляюсь, пожимаю плечами, и ухожу безйогуртно восвояси. Так это было в первый раз.
Потом я осведомлялся о наличии йогурта в других магазинах, - и он там отсутствовал, и нигде мне даже не предложили сколько-нибудь вразумительного ответа, почему его нет, и когда будет.
Я перестал ходить на работу, перемещался из одного гастронома в другой в поисках йогурта и нигде его не находил. Через неделю я убедился, что йогурта в городе нет совсем, нет нигде и никогда. И вот тогда-то я понял, что я в Аду.
2
Видите, я сразу проник в их дьявольски хитрый, коварный замысел. Они рассчитывали, что я не догадаюсь, буду кукситься, и подозревать - "А почему это нет йогурта?". Ведь если бы сигареты пропали, или кофе, или ещё что-нибудь жизненно-необходимое, я бы сразу смекнул, что к чему, и моментально понял бы, что я в Аду. А йогурт - что йогурт - не очень-то нужная вещь, лакомство, я его не чаще, чем раз в неделю покупал. Я бы и не заметил, что Йогурта во Вселенной больше не существует (они так думали). Но они просчитались, потому что я был морально внутренне подготовлен. Я давно уже внутренне подозревал, что этот, окружающий мир - не тот мир в котором я родился, а это загробный мир, иначе говоря, Ад. Я подозревал, что я давно уже умер, и в аду нахожусь, а то, что вокруг меня - это мыслеформы, как сказано в Тибетской Книге Мертвых Бардо Тёдол (Тходол).
Я этого своего подозрения никому не говорил, потому что они бы меня моментально признали сумасшедшим, и заперли бы в психушку, а там бы мучили беспощадно, как описано у Чехова, и даже намного хуже. Потому что психушка - это одно из мест на той, дозагробной земле, где адские дьяволы снимают свои личины, и мучают людей как угодно, как им в дьявольскую голову взбредет. Так же и здесь, в загробной земле психушка - это Концентратор Зла, Точка наивысшего сгущения Дьявольской силы. Я это все насквозь знаю и вы мне верьте. Запомните, то что я сейчас скажу: НИКОГДА НЕ ПОПАДАЙТЕ В ПСИХУШКУ НИ В ДОЗАГРОБНОЙ, НИ В ЗАГРОБНОЙ ЖИЗНИ.
Да и само слово "йогурт" звучит очень по-Адски. Толкин в России появился раньше, чем йогурт - это я точно знаю. И лично я, соответственно, с Толкином (ТолкиЕном) познакомился раньше, чем с йогуртом. И когда я впервые это нерусское слово услышал, я подумал: "Вот подходящее имя для толкиновского орка. Шаграт, Горбаг и Йогурт - орки, братья-близнецы". Йогурт - это звучит так зловеще и человеконенавистнически, как если бы это слово оксфордский изобретательный профессор специально придумал. Короче, Адски звучит. Хотя вкусен.
Так вот, когда я целых две недели подряд не мог купить йогурта ни в одном магазине, мои подозрения превратились в уверенность. Они прокололись. Я их раскрыл, расшифровал, декодировал и демаскировал.
3
Тогда я логически помыслил так: "Раз это Ад, то и вести себя следует по-Адски". И я взял пистолет и пошел в гастроном. Вы наверное, недоумеваете, откуда у меня пистолет. Это очень просто. Когда начинаешь вести себя по-Адски, то у тебя появляется все, что тебе нужно для осуществления данной линии поведения. Они сами так устроили, им это выгодно. Чем более Адски ты себя ведешь, тем прочнее и страшнее ты увязаешь в Аду, а им это и нужно.
Видите ли, есть Адские Правила. Они нигде не написаны, и их нужно чувствовать кончиками пальцев, как шулер чувствует крапленую карту. И я по этим правилам стал действовать.
4
Я вошел с пистолетом в гастроном, прошел в молочный отдел и вежливо попросил йогурт. Я давно уже знаю наизусть эту продавщицу. Она глуховатая и туповатая, и находится как раз в том возрасте, когда женщина навсегда уже утрачивает сексуальную привлекательность. Переходный этап между женщиной и старухой. У некоторых этот этап длится лет сорок - с тридцати и до смерти. И лицо у нее дряблое и белое, и глазки мелкие, бегающие, одно слово - мразь человеческая. Так, я эту мразь спросил насчет йогурта, а она что-то промямлила неразборчиво, якобы не поняла.
Тогда я наглядно показал ей огромный черный пистолет и громко, твердо потребовал йогурта. Ее мелкие глазенки увеличились, дряблая мерзкая морда вся затряслась, как студень, - это она ужас изображала. Я заорал: "Давай йогурт, сука!" и выстрелил в холодильник у нее за спиной. В дверке холодильника появилась круглая дырочка, и от нее лучики трещинок по белой гладкой эмали. Я подумал: "Ну, спецэффекты здесь у них продуманные, грамотные, почти как в реальном мире".
Эта дрянь, дряблая и несексуальная, завизжала, так что дребезжание всех холодильников в магазине заглушила. Я тогда вспомнил мимоходом, что Булгаков подобные существа в своей прозе "гражданками" называет - тех которые уже никаких мужских чувств ни у кого не вызывают. И я обратился к ней так (на всякий случай - а вдруг сработает): "Гражданка, дай мне Йогурт!".
Но она не дала мне йогурт. И тогда я ее застрелил. Я сначала выстрелил в ее дряблое несимпатичное лицо, а когда она свалилась, и улеглась там, в узком проходе за прилавком, я перегнулся через витрины-холодильники и еще в нее стрелял, чтобы она подохла. И кровь летела красивыми каплями, во все стороны, как в реальном мире.
Когда я закончил ее расстреливать и обернулся, я обнаружил, что в гастрономе стоит визг и крик, особи давят друг друга в дверях, пытаясь выбраться, а охранник в униформе возле дверей что-то орет - как бы в рацию.
Я для смеху пару раз в эту массу особей выстрелил - одна упала, - и у меня немного настроение улучшилось. Охранник увидел, что я в ихнюю сторону стреляю, и в мозгах у него что-то щелкнуло - он наконец-то догадался, и стал свой пистолет вытаскивать. Я пока смотрел, как он судорожно сокращается, подумал - может, ковбойскую дуэль устроить, как в вестернах, но потом увидел, что он невменяемое существо, и просто его застрелил. Прямо в лоб.
5
Я вышел из этого поганого адского гастронома и стал озираться на улице, мысля, что же мне делать дальше. Где найти йогурт в этом безйогуртном омерзительном мире. И если не найду - что тогда?
Так раздумывая, я остановился взглядом на вывеске магазина электротоваров, на другой стороне улицы.
Да, - подумал я. - Это очевидно. Я проверил все гастрономы города и нигде не нашел йогурта. Однако! Надо было проверить и другие магазины, не продуктовые. Ведь в этом изумленном мире возможно все что угодно, и даже более того.
И еще я подумал, что если там вдруг окажется йогурт, то, возможно, я все-таки не в Аду...
И после этого мне зловредно явилась еще одна мысль, что если я не в Аду, то я только что совершил преступное убийство, или даже несколько. Эта мысль мне не понравилась, и я предпочел думать, что я все-таки все равно в Аду, который может иногда притворяться реальным миром, но при этом все равно остается Адом.
И я пошел в магазин электротоваров.
6
Это такая мерзость - такого нигде больше не встретишь! Я вошел - Я, Покупатель - а эта тварь сидит - обедает - прямо на рабочем месте, пойло какое-то из кружечки попивает - да еще громко так, с хлюпаньем!
Я сразу понял, что нужно ее наказать. Я в нее пистолет направил и громко так заорал "Йогурт!" Тут она обернулась, все свое пойло расплескала, и тупо (или, можно сказать - обалдело) на меня вытаращилась. И таким взглядом и лицом она на меня смотрела полминуты, только губами шевеля бессмысленно. Тогда я прямо в кассовую машину раз пять выстрелил, чтобы ее немного расшевелить, и сделал страшное лицо, и еще раз, на том же уровне громкости, ору: "Йогурт давай!". Пластмассовые осколки, когда от кассы разлетались, они в разные стороны устремились, согласно векторам сил, и один ей в щеку попал и сильную весьма царапину оставил, откуда в направлении гравитационного центра Ада обильно весьма потянулась красная блестящая кровь. Физика тут в Аду - прямо как настоящая.
Но эта тварь свою кровь не заметила, а только лепетала что-то невразумительное, как будто бы от страха рассудок утратила. А сама она вся была такая субтильная, маленькая, тощая, наподобие подростка, и в светло-зеленом свитерочке, и при посредстве этого свитерочка сразу было видно, что у нее и грудей-то почти нет. Они нарочно, конечно, такую гадость выдумывают и мне подсовывают, чтобы меня посильнее раздражить и мучить.
Я ей громко членораздельно выорал еще раз: "Давай йогурт!". Но она продолжила свою неправильную линию поведения осуществлять - якобы с ума сошла от страха. Тогда я не стал больше спрашивать, и расстрелял ее из пистолета. Весь светло-зеленый свитер стал красным. Почти весь - рукава ведь зеленые остались. А мордочка у нее стала в точности такая же, как у кошки, задавленной на дороге. Тогда я остановился над трупом, как настоящий эстет и художник, и внимательно ей еще и все руки расстрелял, чтобы весь свитерочек был одинакового красивого цвета, и тогда оттуда ушел.
7
Я шел прямо по проезжей части, по середине дороги, с пистолетом в руке. Черт его знает, куда я шел... Кому какая разница, куда ты идешь в Аду. Я шел по белой сплошной разделительной полосе и справа и слева от меня проезжали машины - бессмысленные адские мыслеформы. Вот в этом сама сущность Ада: в бессмысленном движении. И когда я вот так иду с пистолетом в руке неизвестно куда, я действую по Правилам - по бессмысленным и жестоким Адским Правилам.
Ну конечно. Вот они: несутся, мигают и завывают. Это типа милиционеры. Ну какие в Аду милиционеры? Конечно, это адские мыслеформы, которым нужно меня наказать. За что? Вот черт знает за что. Где-то как-то я маленько нарушил Адские Правила. Адские Правила таковы, что их можно нарушить даже тем, что соблюдаешь их. Вы конечно, ни черта не понимаете. Так это и невозможно понять - абсолютно невозможно.
Вот, они берут меня в клещи и оглушительно орут на меня через громкоговорители.
Что делать в такой ситуации. Как разобраться в Аду. Да вот так:
Я поднял громадный черный тяжелый пистолет и выстрелил в ближайший громкоговоритель.
И тогда они начали в меня стрелять. Они были повсюду, они стреляли, - не только из пистолетов, но из калашей, - я оглох, в меня летели пули. Они входили в мою плоть, как булавка в масло и это было БОЛЬНО! Это было Адски больно! Я видел своими глазами, как в мою плоть входили пули. Капли крови и ошметки плоти - моей плоти - разлетались в разные стороны. Но я тоже в них стрелял! Я ничего уже не видел - перед моими глазами стояла красная муть и я стрелял-стрелял-стрелял в Ад...
Это продолжалось бесконечное время. Стоял грохот, их пули терзали меня, я стрелял. Все это было, как зацикленный кусок фильма ужасов. Грохот боль слепота.
Грохот боль слепота
Грохот *оль слепота
*рохот *оль слепота
*ро*от *оль слепота
**о*от *оль слепота
**о*от *оль *лепота
**о*от *оль *лепот*
**о*от *оль**лепот*
**о*от *оль**л*пот*
**о*от *оль**л**от*
**о*от *ол***л**от*
**о*о* *ол***л**от*
**о*о* *ол***л**о**
**о*о* *ол******о**
**о*о* *о*******о**
**о*о* *о**********
****о* *о**********
****о* ************
****** ************
*******************
*******************
*******************
8
А потом я оказался в супермаркете. Я узнал это место. Это самый огромный супермаркет в нашем занюханном городишке, действительно большой, торговый зал со стадион. Я прошел без пистолета по молочному отделу, убедился, что йогурта там нет и в смятении вышел на улицу. Что же делать, подумал я, там столько народу, что пока я их всех перестреляю, то устану, а потом приедет опять типо милиция и будет делать мне больно. Что же делать?
И тогда я заметил одну гражданку, точнее, даже не гражданку, а красивую молодую маму с коляской, только всю какую-то бедно одетую и измордованную. И я немедленно шагнул к ней и воткнул ей между грудей пистолет. А груди у нее были правильные, соответствующей формы и содержания, то есть красивые. Она на меня глаза вытаращила, а я ей тут же в лицо заорал: "Купи мне йогурт, сука!". Она, конечно, как положено по Правилам, стала демонстрировать ужас и все такое, и рот разинула, чтобы визжать, и всякую такую скучную рутину возобновлять, но тут меня осенило, и я нашел адски правильный образ действий, и к ее детенышу пистолет приставил. К голове.
- Щас прострелю! - сказал я, - Молчи, дура! Щас все мозги твоего выродка вылетят из его головы, и он уже никогда не станет сантехником (а кем еще он может стать у такой нищей и наверняка одинокой дуры). У тебя пять минут, вот деньги. Купи мне йогурт! Если через пять минут тебя не будет здесь с йогуртом, то твой гаденыш уже не вырастет и не станет грузчиком и алкоголиком.
И все равно она не сразу все поняла. Я не знаю сколько еще времени ей вдалбливал, чтобы она купила мне йогурт и угрожающие инструкции повторял, а она только пищала и приседала, возможно, даже обоссалась. Но, в конце концов, я про йогурт ей вдолбил и тогда она мгновенно исчезла и практически мгновенно появилась с йогуртом (красная такая бутылочка) и даже со сдачей.
В общем-то, я конечно был сильно потрясен. Потому что ни в какой глубине души я не верил, что получить йогурт в этом Аду хотя бы в какой-то степени возможно.
9
Я приказал ей открыть бутылочку, все еще держа пистолет у головы ее колясочника. Потом я выпил йогурт. Невкусно. Дрянь какая-то.
Но все-таки это был большой прорыв.
10
Мы сидели у нее в квартире, потому что я решил ее не отпускать, чтобы она всегда добывала мне йогурт. Прямо мучительное раздражение я чувствовал, сидя у нее в квартире и не зная, зачем я, собственно здесь сижу и чего добиваюсь.
Она сначала суетилась и возилась со своим ребенком, а потом уложила его в кроватку и сидела в углу на стуле и оттуда стреляла на меня ужаснутыми глазами, думая, что я не вижу.
А квартира у нее была поганая. И однокомнатная, и тесная и некрасивая и набита всяким хламом сорокалетней давности производства. Все обшарпанное, облезлое - тут лак сошел, тут обивка продрана, тут черный гробовидный телевизор, в общем, мрак.
- Как ты живешь, - сказал я, обводя все вокруг стволом пистолета, - ты нарочно что ли такой дизайн интерьера здесь устроила, чтобы меня раздражать?
Она смотрела на меня огромными ужаснутыми глазами и молчала.
- Ну посмотри, что это, - я проткнул пистолетом пузырь на выгоревших отвратительных обоях и дернув, легко отодрал от стены целый пласт - он повис, с него посыпались на диван плоские крошки многослойной былой побелки и штукатурки, - гадость какая! у тебя даже видика нет - как ты живешь вообще, ты, животное!
Она всё молчала и смотрела на меня.
Я плюнул и отвернулся. Зачем я здесь? Йогурт. Ад. Сумасшествие, всё сумасшествие...
Мы долго сидели молча. Вам это непонятно? Мне тоже. Мне ничего, ничего непонятно.
- Чай у тебя есть, ты, гражданка? - спросил я. Она торопливо безмолвно кивнула, чуть подавшись корпусом вперед. Я подумал, что это угодливость и раболепие, и почувствовал ещё большее к ней отвращение, хотя вообще-то она была красивая.
- Сделай мне чаю, гражданка, - приказал я.
Она мгновенно исчезла и по-мышиному зашуршала на кухне.
За окном была ночь - странно, я и не заметил, как она наступила.
Я встал и зашагал по тесной комнате туда-сюда, взад-вперед, к окну - к двери. Жгло меня что-то. Впрочем, в Аду так и положено - вечная пытка, вечная, вечная пытка.
11
Я заметил, что стою прямо над детской кроваткой, и нагнулся, чтобы рассмотреть её исчадие. И я увидел - это было так поразительно, что я замер на месте - я увидел, что этот пупс был НЕНАСТОЯЩИЙ. Неживой. То есть, говоря точно, он был пластмассовый!
Я рассмеялся. Как они изобретательны! Просто сплошное умиление над их выдумкой - меня они йогуртом мучают, а её - заставили с пластмассовым пупсом таскаться и верить, что это её живой ребенок!
Я смеялся полторы или две с половиной минуты, а потом, вытирая слезы, крикнул ей в кухню:
- Эй, гражданка! Где чай, в конце-то концов?!
И мгновенно она явилась с чаем на пластмассовом столовском подносе, все так же ужаснуто таращась на меня.
Я взял с подноса большую цилиндрическую фарфоровую кружку с отвратительной веселой рожицей на боку и попробовал чай. Гадость, конечно, швабра. Но я стал упорно его пить, потому что Ад.
- А скажи-ка мне, гражданка, - спросил я, - отчего это твое чадо всегда молчит?
Она безмолствовала минуту со своими надоевшими вытаращеными глазами, а потом сказала:
- Он спит.
- Да ну? Прямо так и спит? А когда он бодрствует? А? Расскажи-ка мне про это. А?
Она покраснела, и уши у неё покраснели, и это было некрасиво, не мило и не привлекательно.
- Даже очень, - выдавила она.
- Даже очень - что? Ты смысл слов понимаешь, которые говоришь? Может быть, у тебя мозги такие же пластмассовые, как и твое чадо?
Она напряглась и смотрела на меня, приоткрыв рот.
- Что рот-то разинула? Давай-ка, возьми своего пупса на руки, понянчись с ним. Сделай вид, что он живой.
- Он спит.
- Еще бы. Вечным пластмассовым сном. Это пластмассовая кукла - ты в курсе этого?
- Нет!
- Да.
- Нет, нет, нет!
- Да, да, да!
Она пролепетала что-то неразборчиво, вроде "Пожалуйста... Ради Бога..."
- Что ты знаешь о Боге, дура! - возразил ей я, - Молчи! Ты была, наверное, блядь, плохая женщина - и за это ты в Аду, и нянчишься, как идиотка, с пластмассовым ребёнком. И это справедливо. Так тебе и надо.
Она зарыдала - то есть просто слезы из неё потекли в направлении гравитационного центра - вот уж гадость какая, ненавижу!
Она не сделала попытки приблизиться к кроватке. Она стояла на месте и видно было, что её прямо-таки ломает. Она не двинулась, когда я шагнул к кроватке и вынул оттуда за ногу пластмассового ребёнка.
- Гы, - сказал я, - сю-сю-сю! ребёночек! сыночек!
Вид у нее был отвратительно жалкий - наверное она действительно только что впервые узнала, что всю жизнь нянчилась с пластмассовой куклой.
Я швырнул куклу прямо ей в лицо. Она поймала её на лету и прижала к груди, прикрывая ладошкой пластмассовую головку, и обливая её слезами.
- Пора, подруга, пора уже понимать, где находишься, - сказал я наставительно, - если уж ты в Аду, то и знай, что в Аду, не прозябай среди своих иллюзий.
Остаток ночи она рыдала на кухне над своей куклой, а я сидел, глядя на выключенный телевизор и думал об Адских Правилах.
12
- Ну как, ты еще веришь в своего пластмассового ребенка? - спросил я утром.
- Пойдем, я куплю тебе йогурт, - сказала она, обращая ко мне спокойное, умытое от слёз лицо - только глаза у неё были все в красных жилках, будто потрескавшиеся. - Тебе ведь это от меня нужно? Идём. Идём за йогуртом.
Я хмыкнул и мы пошли за йогуртом. На пластмассового ребенка она даже не взглянула.
13
Йогурт был абсолютно безвкусный - вообще никакой. Вот! Вот он - адский принцип! Ты сворачиваешь горы, убиваешь и насилуешь кучу народа ради достижения цели, а цель оказывается безвкусной, ненужной и нестоящей. Так устроено в этом Аду...
14
Я выпил йогурт и выбросил бутылочку. Она стояла надо мной и смотрела с вызовом. Она конечно, была ниже меня ростом, её голова едва доставала до моего плеча, но мне казалось, что она стоит НАДО мной, чёрт его знает почему. Осмелела чего-то, после как я её пластмассовую куклу разоблачил. Мне от этого только дискомфортно становилось. Но не мог же я её отпустить и остаться без йогурта.
- Идем, - решил я, - Идем в мою квартиру. Там будешь.
Она молча повиновалась и мы пошли в мою квартиру.
Я и забыл, какой говнюшник у меня внутри, то есть в моём жилище. Сам уже не замечал, а из других индивидуумов ко мне никто не заходит. Она всё это окинула взглядом и брезгливо губы поджала. Мне даже на мгновение стыдно стало, но потом я сообразил - ну, какой тут может быть стыд, мы же в Аду!
Я не знал, что делать дальше и решил поставить чай. В порядке, так сказать, ответной любезности за тот чай, что пил у неё.
Пили мы его молча. Мне кажется, мой чай лучше, чем её. А впрочем, такая же адская гадость. Она сидела, выпрямив корпус, и едва касалась губами края кружки, и, хмурясь, смотрела на всё вокруг. И снова мне казалось, что она сидит надо мной - наверное, это она слишком много высокомерия адского стала излучать.
- Ты знаешь, ты ведь сумасшедший, - отрывисто сказала вдруг она.
- Кто бы говорил, - ответил я, - ты вчера нянчилась с пластмассовым ребенком. Здесь все сумасшедшие - и мучимые и мучители. Потому что это Ад.
- Нет, - сказала она.
- Что еще за "нет"? Это значит "нет, у меня не хватает мозгов осмыслить простейшие вещи"?
Через минуту, прикоснувшись за это время дважды губами к краю кружки, она сказала мстительно, видимо, припомнив мои злые давешние слова:
- У тебя тоже нет видика. У тебя даже телевизора нет.
- Телевизор - это основной инструмент зомбимейкеров, - сказал я строго и наставительно, - Все люди с живым интеллектом это знают. У людей с живым интеллектом не бывает телевизоров в квартире. Ты, конечно, не человек с живым интеллектом. Я подозреваю, что ты пластмассовая. А может быть, ты мыслеформа. Вообще, я наверное, зря разговариваю с тобой как с личностью.
- Ты про мою квартиру говорил, - продолжала она, - а у тебя-то, здесь-то, это даже не жилье человеческое, это берлога омерзительная! Свинарник загаженный!
И она скривилась, выражая на лице все отвращение, которое чувствовала.
Я сказал:
- Ну теперь-то ты веришь, что это Ад?
- Это ты сам живешь в Аду. Ты сам для себя создал ад.
- И ты тоже в Аду. Ты тоже. Пойми это.
Она серьезно и странно - неприятно - посмотрела на меня.
- Ты в Аду, - повторил я, стараясь ее убедить, - Я в Аду, и ты в Аду. Вчера я был твоим мучителем. Завтра ты будешь мучить меня. Так положено. Это Адские Правила. Эти сучки, там в магазине - они мучат меня. Они не дают мне йогурт. Я тоже их мучаю - я стреляю в них, чтобы им было больно.
- А если перестать, - сказала вдруг она, - если никто никого больше не будет мучить?
Это были настолько нелепые слова, что я даже не расхохотался.
- Тогда это был бы не Ад, - сказал я, лицом и голосом издеваясь над ее ограниченностью и тупоумием.
- Вот именно! - воскликнула она, и у нее был такой странный взгляд, что мне стало холодно внутри, - тогда это будет НЕ АД!
Я очень презрительно ей сказал:
- Если ты в Аду, то и вести себя следует по-Адски, понятно? Очень глупо - быть в Аду и притворяться, что ты в каком-то другом месте.
- Если ты будешь вести себя, как в Аду, - ты и будешь в аду, - сказала она.
- Ты дура, - ответил я, - А как же еще себя вести в Аду?
- По-человечески!
- По-человечески - это и значит по-Адски. Ад - это копия того, дозагробного мира, только доведенная до совершенства.
- Да нет же, нет! Ты в Аду, потому что хочешь быть в Аду. Ты создаешь Ад и остаешься в нем. Захоти другого!
- Чего другого? - непонятливо спросил я.
- Захоти быть не в Аду. Захоти не быть в Аду. Не втягивай меня в Ад. Не мучь меня. И себя не мучь. И себя не втягивай в Ад. И никого!
Я тупо-тупо смотрел на нее. Что она пытается сказать? Она пытается заставить меня во что-то поверить, на что-то надеяться. Но это глупо. Из Ада нет выхода. "Оставь надежду, всяк входящий" В другом переводе: "Входящие, оставьте упованья". Так и так смысл понятен: В АДУ НЕТ НАДЕЖДЫ. В АДУ НАДЕЖДА ЗАПРЕЩЕНА.
Она смотрела на меня, как будто испуганно и как будто... с надеждой (?). И тогда я понял. Вот так она решила мучить меня, вот так она решила мне отомстить. В Аду нет надежды, и это знают все. Надежда в аду - это худшая разновидность пытки. Вам наверное, неизвестно, что тот слоган над входом был повешен не волею адских тварей, но по велению Господа Бога - милосердного. Господь в безграничном милосердии запретил в аду чересчур жестокие пытки, такие, как ложные надежды. Ибо все надежды в Аду - ложные.
И вот, теперь, эта коварная гнусь, из мщения, решила подвергнуть меня этой пытке, запрещенной даже здесь, в концентраторе Вселенской боли. Она решила пробудить во мне ложную надежду. Я зарычал в ярости и в злобе и поднял пистолет, чтобы застрелить ее, чтобы ей было больно. Она вскрикнула и заслонилась руками.
Но я сразу не выстрелил. Застрелить красивую женщину трудно для мужчины, даже если она блядь, тварь и абсолютное зло.
- За что! - вскрикнула она, но вскрикнула тихо, еле слышно.
Меня даже затрясло от злости - если бы выстрелил сейчас, не попал бы.
- За надежду! - выкрикнул я запрещенное слово, - Из Ада нет выхода и все надежды здесь ложны.
Она опустила руки и посмотрела мне в глаза, и вглядывалась в мои глаза, что-то там высматривала. И я вдруг увидел, что она не боится.
- Кто тебе сказал это? - спросила она, не отпуская мой взгляд, словно удерживая его силой.
- Это все знают, - сказал я, - Бог милосердный запретил надежду в Аду, как самую жестокую пытку. Здесь всё хорошее, доброе и приятное превращается в худшее, злое и мучительное. Если бы мы занялись сексом, оргазм стал бы спазмами боли. Если бы мы полюбили друг друга, это было бы просто ужасно. Рано или поздно здесь всё с треском и шумом выворачивается наизнанку. Если бы мы полюбили друг друга, мы бы предали друг друга и хохотали бы, глядя на пытки друг друга. Это - Адские Правила. Их нужно знать. Но даже зная всё это, никто не в силах уменьшить свою персональную пытку. Если ты не следуешь правилам - тебя пытают. Если ты следуешь правилам - тебя пытают тоже. Разница только в том, что если следовать правилам, ты можешь изредка пытать кого-то еще - маленькое, но развлечение. А если не следуешь, то пытают только тебя, а ты - нет.
Она долго молчала, обдумывая то, что я сказал. А я продолжал стоять с поднятой рукой, с пистолетом, направленным в ее голову. Рука моя тряслась от усталости, и уже болела - но это нормально, соответствует Адским правилам. Я ждал, что она скажет, чтобы после этого выстрелить в ее красивое лицо. Она не смотрела на меня, ее глаза затуманились, она смотрела в Никуда, может быть, она воображала, что смотрит наружу, из Ада. Когда она задала вопрос - это был неожиданный вопрос, и я не сразу ответил.
Она спросила:
- За что ты в Аду?
Этот вопрос никакого значения не имеет. Если ты уже в аду - ты в аду, и никогда отсюда не выберешься, какая разница, за что ты сюда попал. Но я все-таки ответил ей:
- Я всегда был плохим, - сказал я, - Я собаку насмерть забил.
Впервые в жизни (и в смерти) я признался кому-то в этом своем страшном грехе. Но ведь это не имеет значения, она ведь пластмассовая, и я все равно ее застрелю. Не знаю, почему я не застрелил ее до сих пор. Ведь она уже совершила свою месть. Она вонзила в меня иззубренный гарпун, называемый надежда, и его теперь не вытащить, не выворотив наружу все мои потроха. Она совершила это. Она заставила меня вслух произнести запрещенное слово. Она заставила меня вспомнить в уме запрещенные мысли. Она плохая, она злодейка. Она - Абсолютное Зло. Она открыла красивый рот и сказала задумчиво:
- И за эту собаку ты себя так страшно казнишь?
Я ей ответил, продолжая держать руку с пистолетом поднятой, хотя в ней, в руке, уже накопился, наверное, целый килограмм молочной кислоты, и она уже тряслась от усталости, и мне было больно - Адски больно. Я ответил ей, плохой женщине:
- Молчи, дура! Ты ничего, абсолютно ничего не понимаешь!
- Ты веришь в Бога? - спросила она.
- Молчи, дура, - ответил я, - здесь это не имеет значения. Веришь, не веришь, - если ты здесь, значит бог осудил и приговорил тебя, ты не нужен богу, бог тебе не поможет, и это будет вечно.
И она замолчала и смотрела на меня красивыми глазами.
- Ну и что?
- Если бы здесь не было Надежды - меня бы не было здесь. Ни меня, ни моего имени. Так ведь?
Она поворачивала вонзенный гарпун - вот что она делала. Она пытала меня и получала от этого удовольствие - на лице ее была улыбка. Она - Абсолютное Зло. Она - Абсолютное Зло.
- Это только твое имя, набор звуков. Ты не настоящая Надежда. Ты пластмассовая женщина с пластмассовым именем.
- Я - Надежда, - сказала она.
Я выстрелил. И еще и еще. И я ни разу не попал. И это было чрезвычайно громко и вонюче. Когда перестало звенеть в ушах, я услышал её голос:
- Видишь - ты не можешь стрелять в меня. Ты нарочно стреляешь мимо.
Тогда я зарычал от ярости и выстрелил прямо в ее голову. Правда, я зажмурился, потому что мне было очень страшно. Страшно, что я попаду. Целую минуту после этого выстрела была тишина. И я понял, что все-таки попал, хотя и с закрытыми глазами. И мне стало дурно - я ждал когда услышу стук упавшего тела, но он всё не звучал.
И тогда она сказала:
- А теперь выброси свой пистолет. Все равно он ненастоящий.
Я открыл глаза и взглянул на нее. Она страшно смотрела на меня. Нет, она не злилась, не была суровой и жестокой, но мне стало страшно от ее взгляда. Я вдруг понял, что у нее откуда-то есть власть надо мной, и она собирается использовать эту власть, чтобы истязать меня.
Пистолет я выбросил. Это ведь правда был выдуманный пистолет.
- Что же теперь, - глухо спросил я, не глядя на нее с ее страшным взглядом.
- Бог простил тебя, - сказала она. - Теперь только ты себя прости, и мы пойдем.
- За что ты так со мной, - промямлил я, - ведь я не пытал тебя так беспощадно. Я не делал такого с тобой. Я не истязал тебя так.
Вы видите, у меня совсем не осталось мужества. В Аду ни у кого нет мужества. Те у кого было мужество, там в дозагробной жизни, те никогда не попадают в Ад. Ад - это место для всех тварей, слабых и плохих, лишенных мужества.
- Ты лжешь сам себе, - сказала она, - Ты сам себя делаешь хуже, и сам себя наказываешь адом. Слушай меня: Бог простил тебя.
- Ты-то откуда можешь это знать, - вяло огрызнулся я, - Бог никогда бы не простил меня, на самом деле.
- В какого же Бога ты веришь? - строго спросила она, - ты ведь сам назвал Его Милосердным. Как же Он мог не простить тебя? Ты противоречишь сам себе.
- Но ты никак не можешь знать о Нем ничего, - возразил я, - Ты не ангел. Ты вчера баюкала пластмассовую куклу, и верила, что это твой ребенок. Да ты, наверное, сама пластмассовая.
- Ты сам приговорил себя, и заткнул свои уши, чтобы не услышать, как Бог тебе скажет - ты прощен. Очисти уши, прислушайся. Тогда услышишь Его голос.
Я взглянул на нее. Она была очень спокойной, похожей на некоторых людей из дозагробной жизни. Мне было очень страшно рядом с ней, но вам, наверное, не понять почему.
- Ты мне не веришь? - спросила она.
Что я мог ей ответить? Я знал, что это изощренная, гипердьявольская гиперпытка. Но я не мог не хотеть ей верить. Вы, конечно, этого не понимаете.
- Куда ты хочешь вести меня?
- Откуда. Отсюда, из Ада. Ты же сам видел: я могу приносить тебе Йогурт. Значит, я могу вывести тебя отсюда. Там будешь ты, буду я, никакого Ада и сколько угодно йогурта.
Не думайте, что я купился на такую вывернутую наизнанку логику. Но я не мог не хотеть ей верить. Вы, конечно, этого не понимаете.
- Ты ведь вчера верила в пластмассового ребенка, - сказал я, - Как же ты можешь сегодня кого-то вести из Ада?
- Я изменилась, - ответила она. - А теперь твоя очередь. Давай мне свою руку.
И она протянула мне свою руку - узкую, красивую, с длинными пальцами.
Это был самый главный момент. Я точно знал, что как только я протяну свою руку, и прикоснусь к ее пальцам - тут же все откроется и объяснится и ужасающая Правда сожжет меня. А может быть, только обожжет? Ведь может быть, она и вправду, не Абсолютное Зло. Может быть, она и вправду - Надежда?