Аннотация: Вырвавшись из пространственной ловушки, экипаж высаживается на прекрасную планету после трехсотлетнего анабиоза, где встречается...
Строева Виктория.
Роман.
Части четвертая и пятая.
Мнимая единица.
Капитан межзвездного корабля Бил Кацнальсон отправился на затерянную в глубинах космоса планету в надежде стать ее губернатором. И каково было его изумление, когда он узрел пред собою совершенный ана-лог Земли: естественно, если не принимать во внимание планетарную морфологию космической красавицы, на которой царствовал огромный материк, омываемый спокойными зеленоватыми водами всемирного океана, и только несколько островков жались к материку у его северного побережья. Здесь не было нужды в строительстве защитных куполов, как на других освоенных человеком мирах, где природа была не столь милостивой к его хрупкому телу.
Кацнальсон счел эту планету подарком Вселенной, и принял его с благодарностью.
Но обстоятельства запутались. Таинственная красавица оказалась обитаемой. И те, кто прибыли на нее первыми, имели на владение ею заслуженное право. Билу труднее всего было отказаться от мысли о губер-наторстве. Он был и рад встрече с экипажем Ветрова, и в то же время не рад... Не понимая самого себя, он занял выжидательную позицию, намереваясь приступить к решительным действиям, как только настанет время конфликта, коего он желал и не желал одновременно. В отношении современных научных технологий экипаж Ветрова был отсталым. И Кацнальсон лелеял надежду, что этот существенных недостаток "предков" обеспечит победу их потомкам, оказавшимися вторыми. Но совесть мучила его... чему он весьма удивлялся!
"Ведь никогда не был ярым борцом за справедливость, и вот извольте... слюни распустил! Эта планета Земле нужна и точка! А я - ее представитель..." - увещевал он себя, однако легче не становилось.
Тогда он пробовал иначе уговорить свою совесть:
"Да стоит ли мне, сильному человеку, чувствующему за собой способности и власть принять ответственность за будущее целой планеты, считаться с неожиданно свалившимися на их голову предками? Да за мной стоит вся нынешняя Цивилизация Земли!" - На этом месте он, как правило, принимался чесать свою макушку. - "Может, делать вид, что их и вовсе здесь нет, или что они часть вверенной мне экспедиции?"
Однако он чувствовал, что древний экипаж на это не согласится. Это злило его. И он снова брюзжал:
"Что может сделать небольшая горстка людей по странному капризу судьбы вынырнувших из прошлого против десятков миллиардов землян? Их шестеро, и с ними ребенок, который не выжил бы, если бы мы - современники времени не ввели ему сыворотку!"
Совершенно очевидно, сила была на стороне Кацнальсона, а он их боялся... Боялся с тех самых пор, когда узнал, что отсталые по современным меркам ученые, пусть и весьма выдающиеся в свое время, совершили необычайную вещь: преобразовали планетарную природу так лихо, что ныне она полностью соответствовала земной специфике. Посему и неизвестно было, что еще под силу выкинувшим подобный фердебобель. Да и Ветров со своим экипажем держался особняком. И Кацнальсон не переставал ругать себя и за свое бездействие, и за то, что его тянет к этому сильному, уравновешенному, и внутренне собранному человеку. Да и не могло быть у лидера древних иного характера. Филиппу удалось вывести экипаж из смертельно опасной зоны. Не всех, правда... А что бы на его месте сделал он, Бил Кацнальсон со всеми имеющимися у него современными знаниями и опытом? "Ровным счетом ничего" - сознавал он. Скорее, там и остался бы, и проклинал судьбу вместе с космическим невезением до конца своих дней, а возможно часов... И Бил Кацнальсон продолжал приглядываться к Филиппу Ветрову, и опасаться неизвестно чего. Главным, как Бил считал, следовало разгадать натуру бородатого физика, добраться до самых потаенных уголков его души, чтобы впоследствии, воспользовавшись его слабостями, сделать из себя губернатора. Вот он и размышлял на досуге, какие же душевные качества физика он еще не увидел? Жесткость? Нет, не то! Душевность? Вроде тоже не то. Особое понимание... И тут Бил давал задний ход, переставая делиться с собою своими мнениями. И никак не мог понять, отчего возникает этот мысленный стопор. Ветров всегда притягивал его к себе, хотя и держался с ним с подчеркнутой официальностью. Правда, как и со всеми, по крайней мере, так представлялось Билу. Мучения Била Кацнальсона проявлялись на его лице, лишь стоило ему приблизиться к бородатому "древнему". Но даже задира Монен из редкостного для него снисхождения не прохаживался по поводу движений души Била. А мог бы. Впрочем, здесь было одно "но" в пользу сдержанности Монена... На его взгляд с бородатым физиком и впрямь не стоило связываться. Задира побаивался его, как и Бил. Но и любил. По-своему. С сознанием некоего превосходства, которое улетучивалось тут же, стоило лишь физику открыть рот, чтобы высказать какую-нибудь очередную идею. Или мысль. Что, по мнению Монена, плодились в головах древних в неестественно большом количестве. Из первопроходцев только Краткий не замечал вялотекущей войны между Кацнальсоном и первооткрывателем нульпространства. Ибо был занят собственными проектами, среди которых самым приоритетным для него было пристальное изучение собственного состояния. К этому времени Краткий стал самой популярной личностью на Вестерне. Не проходило и дня, чтобы в новостях хотя бы не мелькнуло выразительное и немного нервное лицо старого самоуверенного ученого.
Уже больше полвека Земля страдала от перенаселения, а эта планета была хороша...
Пока эта бескровная война между Кацнальсоном и физиком занимала внимание первых колонистов, новые поселенцы хлынули на просторы планеты. Филипп Ветров тянул с заявкой на право владения планетой по причинам никому неизвестным. Колония стремительно разрасталась. Вскоре вблизи самых крупных равнинных рек, таинственных и живописных, возникли три города. Их архитектура несла в себе черты современных земных тенденций.
Была несколько скученной, но не скучной. И в них уже кипела жизнь. Научная, строительная, торговая сферы деятельности были в колонии приоритетными, но богемная публика уже и здесь вступала в свои права. Выставки, театральная жизнь, все то, чего так не доставало в иных колониях в их первые годы существования, когда они безуспешно пытались приручить к себе чужую природу, здесь образовывались как будто сами собою с самого начала. И выходило, что на этой планете жизнь становилась точно такою же, какою люди привыкли видеть ее на Земле. На перенаселенной Земле половина населения размещалась в городах, дрейфующих в океане. Так уж получилось, что жить под куполом приходилось, прежде всего, богемной публике. Но это шло на пользу. Ибо океан будил фантазию, даря иллюзию свободы. Созерцание играющих волн океана заставляло забыть их о своих проблемах. И даже о нехватке денег... Ибо думалось лишь о величественном и высоком. Привычка делает свое. В наземных городах люди искусства почувствовали себя стесненными. И в прессе появились статьи, призывающие колонистов селиться на океане. В них живо описывались заманчивые для современного землянина картины: убаюкивающие мягкие волны бьются о прозрачный купол, по ночам напевая спящим свою особую колыбельную. Или о том, что в самую скверную погоду купол все же позволяет увидеть буйную красоту водной стихии с одновременным чувством абсолютной от нее защищенности. Безопасно и восхитительно, не правда ли?
Эти призывы принесли свои плоды.
Основание первого города-купола колонисты монтировали на берегу. Они спешили, мечтая скорее вернуться к привычной жизни. А пока, позволяли себе отдых, плавая в близи берега. На парусниках, или с по-мощью иных вспомогательных средств. Вскоре, однако, вспомогательные для плавания средства были совершенно запрошены по причине их ненадобности. Плавали так. И было это очень приятным времяпрепровождением. Восхитительнее, чем в бассейне, оборудованном по принципу джакузи. Шло время, и люди по-настоящему увлеклись, забираясь в глубь океана на многие мили. Поначалу плавание было одним из способов приятного отдыха, потом превратилось в моду, затем стало культовым. Не сразу, но колонисты заметили то особое состояние, которое появлялось в них, когда они находились в воде. Они плавали, не ведая усталости. И чем дольше они плавали, тем труднее было возвращаться на берег. Но они приписали это обычному человеческому свойству - нежеланию покидать прохладу воды в жару, а появление столь необычайной выносливости своей каждодневной тренировке.
Строительство городов-куполов было заброшено. Люди, превратившись в настоящих "фанатов", предпочитали отдавать свое время плаванию. Они углублялись в океан на огромные расстояния. И наблюдатели, совершавшие ежедневные облеты прибрежной зоны океана, уже не удивлялись, когда в двадцати милях от берега обнаруживали в воде одинокую человеческую фигурку.
Эти дальние прогулки в открытом океане беспокоили Филиппа Ветрова. Он предчувствовал что-то нехорошее, ожидая от океана сюрприза, однако гнал от себя эту мысль, не желая уподобиться Джеку Краткому, с его идеей превратить человечество в сообщество предсказателей. Химический состав океанической воды не вызывал опасений. И все-таки она была необычной. Вода будто не отпускала пловца. И Ветров, шутя, приписывал ей свойства, которые могут быть лишь у разума. Сам он предпочитал принимать водные процедуры в речной воде, но с любопытством наблюдал за фанатиками.
События на планете развивались неуклюже. Ветров так и не решился взять на себя руководство новой колонией, предпочтя отдавать все свое время изучению наук, и странностей планеты, на первый взгляд такой гостеприимной. Стоило лишь подать заявку на рассмотрение комиссии, и планета была бы закреплена за его экипажем. Но он считал это нецелесообразным, если рассматривать проблему с точки зрения развития всего человечества. Экипаж с этим не спорил. Они были люди, и естественно им хотелось быть его частью. День физика был похож на любой другой. Шесть часов в день он посвящал изучению информации, полученной им от наставников, когда они были в "Ловушке". Два часа выделял на современную земную науку, чего оказалось достаточно, чтобы за два года постичь ее на уровне ее создателей. Оставшееся время отдавал семье, или бродил в одиночестве у океана. "Древние" жили особняком. Зарабатывали на жизнь производством бытовых приборов по проектам, подсказанным им неземными разработками. Их дела шли не дурно.
Мечта Кацнальсона сбылась. Он стал губернатором. Собственную кандидатуру Филипп Ветров публично отвел, когда по планете прокатилась волна культовых заплывов. Именно в это время из особых соображений Кацнальсон предложил физика в губернаторы, надеясь подтолкнуть его этим к решению заниматься исключительно научной деятельностью, а не политикой, которую прочил себе. В чем и преуспел, и теперь наслаждался властью. Теперь Кацнальсон охотнее прислушивался к мнению Ветрова. Когда он добился своего, это стало легко. И к предупреждению относительно опасности, которая грозит тем, кто плавает в океане, отнесся серьезно. Поэтому по распоряжению губернатора дно мирового океана прощупали сканирующими лучами еще раз. Космическая съемка в пределах океанических вод была проведена с всею детальностью. Нового, однако, обнаружено не было, и предупреждения физика остались для Кацнальсона загадкой, впрочем, не только для него. Стали поговаривать, что Ветров начал дурить. Видимо хочет быть интересней Краткого. Сам губернатор решил не уподобляться досужим сплетникам. И на всякий случай, в целях безопасности организовал круглосуточное патрулирование над океаном в районе двухсот миль от бере-га.
На планете, к которой сразу прилипло название - Вестерн, житие было изумительным. Но что-то было в Вестерне и пугающе искусственное. И дело было не только в том, что команда Ветрова преобразовала его природу. Чего-то не доставало, как будто однажды было изъято. Это понимал любой человек, мало-мальски знакомый с естественными законами. Органическая жизнь на единственном материке была практически идентичной земной уже тогда, когда появились первые поселенцы. Но в ее многообразии не доставало целого звена. Не было насекомых. Ветров был уверен, что в биогеохимических циклах прошлого планеты существуют и другие обстоятельства, спорящие с логикой. Однако причин возникновения противоречий в природной системе Вестерна не понимал. И поэтому лишь советовал не быть беспечными, и быть на чеку.
Знаменитость Вестерна - Джек Краткий имел иную, чем Ветров, точку зрения. Опираясь на информацию, почерпнутую из собственных зыбких видений, он взял на себя труд утверждать, что на планете человеческой цивилизации ничего не угрожает, и что океан Вестерна абсолютно безопасен. (Что, кстати, и было подтверждено повторными исследованиями). Краткий уже имел опыт удачного предсказания будущего, и жители Вестерна верили ему, а не сомнительным предупреждениям бородача Филиппа Ветрова, который, как известно, в спячке триста двадцать пять лет подряд болтался в космосе, основательно поотстав от науки. И доказательств не было у Ветрова, одна осторожность и только... Об отсталости группы Ветрова судачили много. Причем люди, не самые искушенные в научных познаниях. Планета Вестерн была на периферии владений Земли, и сюда эмигрировала не самая образованная публика.
Популярность Краткого росла. И среди колонистов, появились желающие обрести способности, какими обладал сам ученый. Однако Кацнальсон этот проект запретил, поддержав протест Ветрова. Кацнальсон не забыл, что было со стариком в космосе, и опасался за благополучие подвластного ему сообщества, которое непременно стало бы лихорадить, позволь он это, ибо при массовых всплесках агрессии, которые неизбежно последуют после обработки на аппарате Джека, может дойти и до войны.
Наконец кое-как смонтировав благодаря энергичным понуканиям губернаторской власти основание-каркас будущего города-купола, строители спустили его на воду, чтобы продолжить работу вблизи от береговой линии. Но блаженствовали они в привычной стихии недолго. На другой день планета неожиданно начала благоухать. Это стало раздражать почти сразу. Интенсивность запахов местных растений была высока и так, но колонизаторы к ней успели притерпеться. Но они сделались теперь такими мощными, что превратили планету в сущий ад. И это не зависело от того факта, находились ли вы в лесу или пустыне. Запах был всюду. Приторный, навязчивый. И даже простор океана не избавлял от него. Исследование странного феномена не дало разумного объяснения.
Вскоре подавляющее большинство колонистов было вынуждено покинуть Вестерн. Ибо доходило до тяжелых форм психоза. И поток прибывающих на Вестерн прервался сам по себе.
Прошло два месяца после массовой эвакуации. На Вестерне осталось около пятисот человек. Это были люди с хорошим запасом прочности. Строительство городов-куполов было прекращено из-за не хватки рабочей силы. Прошел еще месяц, и интенсивность запаха пошла на убыль. Но воздействие на человеческий организм осталось прежним. Всеволод Игнатьев провел исследования с помощью аппаратуры, которую собрал по ригелевским чертежам. Выяснил, что запах, источаемый растениями, (а что иное могло так медово источать?) стал вполовину меньше пиковой интенсивности, хотя угнетающее воздействие на человеческий организм осталось на прежнем уровне. Почему давно стабилизировавшись, природа Вестерна вдруг обнаружила сие неожиданное свойство, было загадкой. Этому факту не было объяснений и у Игнатьева.
Библиотека Ригеля содержала гигантскую массу знаний, но интересовался ею лишь экипаж Ветрова. Многие из аспектов переданных знаний были еще не затронутыми научными дисциплинам, существующими на современной Земле. И чтобы освоить всю информацию, переданную чужими, требовался приток молодых свежих сил. Но, увы, предложение Ветрова вести обучение инопланетному знанию в высших учебных заведениях Земли и на подчиняющихся ей колониях Академией Наук было отклонено. Отказ сопровождался следующей аргументацией: наука Земли идет по своему пути, и путь этот имеет право на свое существование не меньший, чем знания чужой цивилизации на свое...
Команда Филиппа Ветрова продолжала работать в собственной лаборатории. Куда Бил Кацнальсон последнее время частенько наведывался. Губернатору импонировал целеустремленный и жесткий характер Филиппа. Бил сам обладал этими свойствами, которые, к стати сказать, ценил в людях, и поэтому легко приписывал их всем, кто имел счастье ему понравиться. А, перестав быть конкурентом, Ветров сразу превратился в друга. Но была еще одна причина, из-за которой его тянуло сюда. Юлия. После отъезда Лиен, Бил чувствовал себя одиноко.
- Идет твой приятель... - буркнул Быстров, кажется, ему не нравилось, что Кацнальсон и Филипп теперь приятели, - ...прикрывая свое вероломное вторжение дружеским расположением к некоей бородатой персоне, строит глазки нашим женщинам!
Филипп поднял голову, и поглядел в окно, выходящее на дорогу. На ее обочине топтался Бил. Он увидел, что Филипп заметил его, и приветливо улыбаясь, махнул рукой. Он энергично ступил вперед, и споткнулся. Быстров с трудом подавил улыбку. Губернатор оделся франтом. Его костюм был продуман до мелочей. На ногах красовались отливающие металлом сандалии, что сами подстраиваться к форме стопы, были очень дороги, и пока редкостью. На голове утвердилась широкополая шляпа, которая очень шла ему, и он это знал. Остальная его одежда не могла похвастаться особой оригинальностью, хотя ее цвета были подобраны весьма и весьма тщательно. Обтягивающие волосатые ноги шорты доходили до середины бедра, а оригинальная трикотажная футболка с логотипом Вестерна (Бил считал, что логотип Вестерна придает его щегольскому наряду немного официальности) довершала ансамбль. Сделав оценку наряду губернатора, пока тот восстанавливал равновесие, Быстров заключил:
- Я прав...
По ступенькам простучали шаги. В проеме двери сначала показался по последнему слову моды и техники сандаль, потом остальное губернаторское великолепие.
Бил, по-отечески, пожурил молодого друга, он был старше физика вдвое, и считал, что имеет на это пра-во:
- Филипп, ты мало бываешь на воздухе.
- И в этом я не ошибся...
Вопросительный взгляд Била остановил начатую, было, навигатором тираду. Резон ли злить официальное лицо? Однако все же, не удержавшись, он многозначительно глянул на Юлию. Кацнальсон покраснел, и перевел взгляд на Филиппа. Тот пришел на помощь.
- Хочу успеть за этот год просмотреть материалы в области физики. У них очень оригинальное, нет совершенно гениальное описание свойств материи, времени, и пространства... - Быстров с кривой ухмылкой пробурчал что-то себе под нос. - Боюсь только, что это окажется мне не по силам, - еле заметно улыбнулся физик, понимая по поводу чего высказывает недовольство его друг детства.
- Вашему упорству можно позавидовать! - Бил посмотрел на Юлию. Но та к его комплименту осталась равнодушной.
Ветров заметил, чем занимается Бил: губернатор, забыв обо всем на свете, откровенно любовался девушкой. Физик улыбнулся, и уткнулся в экран своего компьютера. Быстров был прав. Била тянуло к Юлии, вот он и наведывался в лабораторию почти каждый день. И не найдя лучшего предлога приставал к Ветрову советами о здоровом образе жизни. А Юлия так была поглощена своей работой, что не обращала на Била внимания, да и вообще на мужчин.
- Филипп, я уверен... тебе известно, что с нашей планетой. Почему лихорадит ее биохимическую систему, которую мы стабилизировали в первый год? - Эта была уловка. Быстрову было известно: "вонь" - единственная тема, которою можно было отвлечь губернатора от созерцания Юлии. И когда Бил появлялся в дверях, он приставал к Филиппу всегда с одним и тем же вопросом, и неизменно имел успех. Бил перевел рассеянный взгляд на Быстрова. Потом уже заинтересованный - на Филиппа. И Быстров довольно добавил: - Как говорится, "в задних рядах тоже интересуются".
Зная, ради чего неугомонный навигатор старается, Ветров промолчал. Сидящая рядом с мужем Мария многозначительно хмыкнула. Движения души Валентина она читала легко. Супруги ждали второго ребенка. Мария была прекрасной матерью первенцу, и, обнаружив перед мужем задатки учителя, навела его на мысль поручить ей организацию школы, которая будет работать по программам Ригеля. Методы новой школы планировались совершенно непохожими на традиционное обучение, которым все еще пользовались на старой Земле. Жене идея понравилась, и именно ею, она сейчас и занималась.
- Нам относительно повезло, мы живем на вольном Вестерне, а не на тесной Земле, где жизнь, которую мы знаем и помним, уже история, - проговорила Мария нежным голоском. Это были просто мысли вслух, ее слова не относились к вопросу Быстрова.
- Вольный Вестерн с душком, - буркнул Быстров.
- Вы отдаете себе отчет в том, что увидеть будущее - редкая удача? - Ветров посмотрел на друзей особенным взглядом, как будто просканировал их с помощью спецлучей. От его взгляда Кацнальсону сразу стало не по себе, и он почувствовал, что волосы на его ногах, где они не были скрыты шортами, вдруг встали дыбом.
"Как они это терпят?" - чуть не вырвалось у него.
- Привыкли, - вслух произнес Ветров.
- Что? ...м ...м ... - из губернатора выходило только нечленораздельное.
Филипп пружинисто встал, одернул прилипшую к мокрой спине футболку, и посмотрел на Кравцова.
- Почему кондиционер не работает?
- Спроси у своей Марии... - огрызнулся маньяк.
- Неужели холодно? - спросил супруг недоверчиво. - А Юлия? Что твоя терморегуляция?
Юлия не отвечала.
- Бесполезно спрашивать Юлию! - вставил Быстров. - Она уже давно превратилась в придаток к компьютеру. Наша Юлия - некоторое количество килобайтов и только...
Гневный взгляд Юлии скользнул по лохматой голове Быстрова.
- Не думал, что ты услышишь... - извинился навигатор больше своей интонацией, чем смыслом сказанного.
А губернатор решил: Юлия не поглощена работой, она просто его игнорирует. Он засопел.
Ветров подошел к насупившемуся Билу. Ростом тот был выше его, но это было заметно лишь тогда, когда они стояли рядом. Кацнальсон неловко отступил от него на крыльцо.
- Ты советовал прогуляться, - напомнил физик. - Не составишь компанию?
Губернатор обиделся, от него явно пытались отделаться. Но вынужден был согласиться.
Они вышли из здания. И Ветров сразу повернул в сторону виллы Била, собираясь проводить гостя до дома. Улица была непривычно пустынной. Легкий ветерок приятно освежал. И солнце сегодня не палило, а ласкало своим теплом. У самой калитки, ведущей во двор виллы, Бил проговорил.
- Не любите вы нас...
- Это не так, поверь мне.
И губернатор неожиданно поверил физику. И пригласил его на чашечку чая.
- Не откажусь, - согласился Ветров, мысленно оправдавшись перед собою, что нельзя превращать любимую работу в каторгу.
Они прошли в дом. Ветров расположился у окна, а Бил начал священнодействовать у плиты. Когда хозяин расставил на подносе чайник, чашки, сахар и печенье, они вместе прошли в гостиную. Там царил ужасный беспорядок. Всюду валялись вещи Била вперемешку с вещами Лиен. На вопросительный взгляд Ветрова, хозяин виллы отвечал:
- Не могу заставить себя. Отвык от одиночества. А так как будто Лиен со мной...
Ветров промолчал. Бил понял, о чем тот подумал.
- У меня серьезные намерения в отношении Юлии.
- Юлия взрослая женщина, - отрезал Ветров. - А я - не вождь племени.
Бил примолк. В комнате слышалось лишь позвякивание чашек о блюдца.
- Хороший чай, - заметил Филипп.
- Еще?
- Пожалуй.
Разговор не клеился и Ветров уже собирался распроститься. Но тут Била как будто прорвало. Ему давно хотелось излить душу кому-нибудь, а сдержанный тактичный физик подходил на роль слушателя куда больше других. И он взахлеб начал рассказывать, как они с Лиен последнее время ссорились. Когда их совместная жизнь окончательно превратилась в ад, он хотел прекратить эту пытку, но Лиен настояла на том, чтобы попробовать еще. И он согласился, не умея отказывать женщине. Его терпение быстро иссякло, но попросила еще... И так вплоть до ее отъезда.
- Вот мы и пробовали...
Филипп слушал молча. Губернатор хотел лишь выговориться, и не нуждался в комментариях.
- Лучше было вообще не связываться со строительством куполов. Все, как с ума посходили, когда начался этот бум плавания. Я ведь ей запрещал даже. Собственно ссоры и начались из-за этого. Она вела себя, как наркоманка, и я не мог с этим мириться... - Бил помрачнел, вспоминая ссоры с Лиен. - Но, в конце концов, я оставил ее в покое, правда, лучше не стало. Стоило ей поглядеть на меня, и она срывалась на визг. А на следующий день извинялась...
- Когда это началось?
- Трудно сказать точно. Но меня она начала доставать, когда пристрастилась к плаванию. Лиен как-то нехорошо пристрастилась. С другими, наверное, было не так... - Он помолчал. - Как думаешь?
- Я - не врач...
Бил не дослушал его.
- Последняя наша ссора была столь дикой, что я уже готов был убить ее... - Бил испуганно посмотрел на Филиппа. - Она кидала в меня всем, что попадалось ей под руку, и порвала одну очень ценную картину. - Бил вздохнул. - Это не первый и, к сожалению, не последний шедевр, который безвозвратно утрачен для человечества.
- Мне жаль, - Филипп картины не видел, но разделил с губернатором его чувство утраты.
- Мне жаль... - как эхо повторил за ним Бил. К стыду своему он не понимал, что его мучает больше, не-сдержанность в отношении женщины, которую он все-таки поколотил, или утрата картины. - Она простила мне даже побои... На Землю звала. Может быть я и... Нет... Терпеть это дальше, было слишком! А на Земле и уединиться-то толком нельзя, и люди устают друг от друга, куда больше, чем здесь. Пятнадцать метров на двоих бездетных это все на что там можно рассчитывать. А я успел привыкнуть к комфорту. Да и кто я там на Земле-то? Ученый-неудачник! Я бросил собственную идею, чтобы Краткий подхватил ее (с моего разрешения, конечно, я был уверен, что это ничего не даст) и теперь он почивает на лаврах. Способ, с помощью которого продлевается человеческая жизнь был разработан на основе идеи, которую я изложил еще в дипломе. Но обо мне не помнят, хотя Краткий где-то в тексте упомянул мое имя... - Бил уставился на узорчатый потолок. - Впрочем, я не жалею о своем выборе, - сказал он. - Всю свою жизнь я положил на то чтобы завоевывать другие миры, хотел помочь человечеству освоить Галактику. Но в этот мир я просто влюбился. Да и решение остаться здесь навсегда принял сразу, когда узнал, что Вестерн - планета земного типа. И губернаторство... - он смутился, потом подумал, что Ветров не давал ему повода, чтобы он чувствовал эту неловкость, и посмотрел на своего гостя доброжелательно и спокойно. Бил снова заговорил. Но его тон был таков, словно он собирался сделать подарок.
- Хочу показать тебе одну вещь...
Ветрову было давно пора, но вид у Кацнальсона казался заговорщическим. Физику стало любопытно, и он согласился подняться за ним по лестнице, когда Бил поманил рукой. На втором этаже обстановка была аскетической. Это было царство Била. Филиппу даже показалось, что он в командной рубке космического корабля.
- Это моя территория. А третий этаж принадлежал Лиен. В будущем, там можно организовать лаборато-рию и для Юлии.
Филипп поморщился.
- Я ей не отец. Говорить об этом следует не со мной, а с девушкой.
Физик был прав, и губернатор смолчал. Бил и сам не знал, отчего он испрашивает разрешения на ухаживания не у Юлии, а у формального руководителя "древних". Расстроенный отповедью он прислонился к стене, и надолго задумался.
- Ты хотел что-то показать мне, - напомнил ему его гость.
Губернатор рассеянно кивнул, и повел Филиппа узким плохо освещенным коридором. Они добрались до небольшой комнатушки, задуманной по всей вероятности, как чуланчик. Как и весь второй этаж, комнатушка была опрятной. Ветров с интересом огляделся. Напротив небольшого оконца стоял столик, а на нем стеклянная банка.
- Они... - Ветров не помнил, когда в последний раз так удивлялся.
- Они земные. Размножились уже здесь от одной.
- Это контрабанда Бил. Мы с самого начала запретили привозить на Вестерн чужеродную фауну. Это может нарушить природное равновесие, которого мы добивались весь первый год.
Бил начал оправдываться:
- Это вышло совершенно случайно. Джек Краткий притащил на корабль муху в своей установке.
- Весьма характерная беспечность для всех современников времени, - заметил Филипп.
- Не так уж мы и плохи. - Бил помолчал. - И потом, я же не знал еще, что это опасно. Так вот, когда я помогал упаковывать вещи Джеку: он перебирался в отстроенный для него дом, я и обнаружил ее. Украдкой положил полуживую муху в карман своей рубашки, а потом выходил.
- Ты должен был рассказать о ней Игнатьеву.
Бил вздохнул.
- Должен был. Глупость, конечно, сделал. На что мне навозная муха? Но не удержался...
- Не знал, что ты так сентиментален.
Губернаторские глаза злобно сверкнули. Но Филипп, не обращая на это внимания, равнодушно спросил:
- Почему они издохли? Забыл их подкармливать, воюя с Лиен?
- Что ты, нет, конечно! Я их лелеял. Я даже привязался к ним...
Ветров хрюкнул. А Бил, понизив голос, доверительно сообщил:
- Я, правда, позволил себе поэкспериментировать с ними. Но сдохли они для меня неожиданно.
Ветров вопросительно на него посмотрел. Потом склонился над банкой, и с любопытством разглядывая контрабанду губернатора. Навозные мухи были больше земных сестер, пожалуй, в три - четыре раза.
- Кстати, ты никого не упустил из них?
- Нет. Они издохли все... - голос Била звучал печально. Ветрову стало смешно.
- Ты уверен? - спросил он.
- Я вел строгий учет.
Ветров успокоился.
- Рассказывай.
Кацнальсон прочистил горло.
- Питательную среду я выпросил у Игнатьева.
- Он спросил, зачем она тебе понадобилась?
- Спросил. И я сказал Всеволоду, что в моем саду плохо растут цветы, и он выделил мне подкормку.
- Что за цветы? - насторожился Филипп.
- Из тех, что мы высадили на Вестерне в первый год. Они пустоцветы, но глаз радуют. - Филипп улыбнулся. Бил, между тем, продолжал: - Первая муха лежала в питательной жидкости долго, и я уже подумывал выбросить ее, но она вдруг очухалась. Зажужжала, стала биться в стекло... Я назвал ее Васькой, по-русски в честь "древних". - Глаза Била стали беспомощными.
- Мне известно, как зовут нас твои современники, - снисходительно заметил Ветров. - Ничего не имею против.
- Она долго жила в банке одна. Потом, когда основание города-купола было спущено на воду, их стало неожиданно семь. Я не заглядывал в чулан неделю, и... на тебе. Откуда? Как? Не знаю... Может быть, эту штука была самкой, но тогда почему не торопилась с откладыванием яиц? Но я не силен в энтомологии. Васька была самой крупной из всех. И я подумал, что остальные самцы, и сейчас начнется... Однако нет, на этом увеличение мушиного поголовья закончилось. Я подкинул еще подкормки. Очень скоро детки переросли свою мать, но и она была в неплохой форме. А вот когда Лиен начала собираться на Землю в банке каждый день начало прибавляться ровно по три мухи. Я уже подумывал пересадить их в большой аквариум, и даже притащил его домой, но все мушиное семейство неожиданно почило. Еще до отъезда Лиен. В тот день мы с ней основательно повздорили. А через неделю я отвез ее на корабль. Обрати внимание Филипп, они выглядят, как живые. Не высыхают. Вот я и подумал, отдам ка я их Игнатьеву.
- А вдруг у них спячка...
- Вот он и проверит, живы они или нет. Кстати, ты не захватишь банку с собой?
- Самое лучшее - сжечь твоих мух сейчас же! - Ветров привычно огладил бороду. - Ладно, давай. Отнесу твоих Васек к Всеволоду. - Он проверил, хорошо ли закрыта банка, и сунул ее в герметичный пакет, любезно предложенный губернатором.
. . .
Быстров разглядывал в зеркале свой язык, находя его сегодня неидеальным. Своим здоровьем он интересовался мало, однако последнее время чувствовал себя неуютно. Как будто у него было предгриппозное состояние, которое, лишь только он садился за обеденный стол, сразу исчезало куда-то. Сегодня на обед готовилась птица, нафаршированная плодами местного дерева, название которого он никак не мог вспомнить. То ли кольтское, то ли кельтское... это должен был помнить Игнатьев, и он решил за обедом у него справиться. Быстров подмигнул своему отражению, найдя его вполне симпатичным, вымыл руки и вышел из туалетной комнаты. В этот момент в лаборатории появился Ветров. Он сразу прошел к столу, что стоял в середине комнаты, и водрузил на него что-то в герметичном пластиковом пакете, на котором красовался губернаторский знак. Не говоря ни слова, он вскрыл его и вынул трехлитровую стеклянную банку, бог весть, откуда на Вестерне взявшуюся.
"Скорее всего, банку на Вестерн приволок кто-то из любителей древностей, и Ветров где-то по случаю разжился ею. Возможно, что и у Била", - подумал Быстров. - "Кажется, Лиен была любительницей подобных "изысков".
Как в самой банке, так и в ее содержимом ничего примечательно не было - мухи и все.
- На рыбалку собрался? - спросил Валентин.
- Угу... с губернатором... на хариуса...
- Пожалуй, я присоединюсь к вам... - Валентин осекся. Муха была настолько привычной для его сознания штуковиной, что он даже не подумал, что на Вестерне их нет вовсе. - Откуда?
Невольное восклицание навигатора заставило всех оглянуться. Игнатьева буквально взвился над своим креслом, и приземлился уже у стола.
- Местные?
- К счастью, нет. Земные.
- Кто?
- Это Бил расстарался. Он говорит, что брал питательную жидкость для них у тебя.
Игнатьев наморщил брови, потом кивнул.
- Что там у него цвело...
- Это он для мухи. Вон для той с пол ладони. Он ее Васькой назвал.
- Ты взялся похоронить их? А что сам Бил не в состоянии? - полюбопытствовал Кравцов.
Игнатьев посмотрел на фаната, затем перевел взгляд на физика.
- Да - да, ты понял меня. Их надо исследовать. Размножаться они начали неожиданно, как раз когда строительство купола продолжили на воде. А потом вдруг все передохли за неделю до старта последнего корабля с беженцами. Вид их с тех пор не менялся. Вполне возможно, что у них спячка, но может, что и издохли. Я хотел их сжечь прямо у Била, но подумал, может, с помощью узников этой склянки мы удастся выяснить что-нибудь в отношении сумасшествия природной системы Вестерна.
- Получается, что они находятся в спячке месяца два? Брр... какие жирные!
- Между прочим, на твоих харчах разжирели, - заметил Быстров. Тут он вспомнил для чего он мыл руки. - Мария, как там наша индюшка?
- Еще пятнадцать минут, и будет готова, - крикнула она из столовой.
Они сидели за большим круглым столом, и смотрели, как Быстров режет на куски роскошно подрумяненную птицу. Действовал он методично, не торопясь, но при этом ревниво следил за тем, чтобы к лучшим кускам никто не притрагивался прежде, чем он закончит. За столом тихо переговаривались. Разговор шел о небольшой контрабанде губернатора, и о его неожиданной для всех сентиментальности. Выслушав чужие мнения, Кравцов высказал собственное:
- Возможно, губернатор - неединственный любитель земных "зверушек" на Вестерне. Таких Васек, Бобиков и Борек, может оказаться достаточно, чтобы природа планеты спятила еще больше. Славно, если хозяева "Васек" и "Бобиков" не забыли захватить своих любимцев с собой, - заключил он.
Ветров тяжело откинулся спинку стула.
- Облава по брошенным домам... Нас очень мало. Тех, кто остался здесь, конечно расспросим, и еще раз объясним, что к чему. А вот на счет брошенных домов... - Он вдруг лучисто улыбнулся, - Да Бог с ними с мухами! Предлагаю отдать дань кулинарному искусству наших женщин. Берите пример с Быстрова...
Быстров давно закончил резать, и теперь терзал ножку.
- Я ее заработал, - между прочим, заметил он.
- Никто и не спорит, - сказала Мария. Она перевела взгляд на мужа.
После приключений на космической свалке Ветров изменился. И метаморфоза, начавшаяся с ним под влиянием Шруса, продолжала происходить до сих пор. Мария это чувствовала. И если бы жители Вестерна не были настолько заняты собою, они заметили бы, что Ветров стал как-то по-особому доброжелателен к ним. И экипаж все больше тянулся к нему. Жена любила его безмерно. Но чувствовала, что для ее мужа наука, и цель его, которая была никому кроме него не известна, были важнее всего. Но Филипп был рядом, и это было главным. Правда иногда она признавалась себе, что чего-то боится. Именно в эти минуты, когда страх одержи-вал вверх над ее здравым смыслом, у нее и было ощущение, что ее мужа как будто нет с ними. Странное было чувство, она не понимала его. Как не понимала и отчего оно. Быстров чувствовал то же, но избегал говорить об этом.
После обеда навигатор предложил прогуляться. Согласился один Ветров. Он сказал, что сегодняшний день все равно у него не задался, так почему бы тогда не превратить его в выходной?
Они сменили футболки на свежие, и выбрались из лаборатории на солнечный двор. С тех пор, как Ветров вернулся от губернатора, стало жарче.
- Искупаться бы, - мечтательно изрек он.
- Идем к реке?
- Нет, - Филипп помотал головой, - пойдем к океану. Я давно не смотрел на него. И может быть, нам удастся разузнать что-нибудь этакое, что избегают вещать в новостях.
- Что, например? - насторожился Быстров.
- Как живут, о чем думают. Или неинтересно?
Филипп смотрел на навигатора, задрав голову, в его глазах плясала хитринка.
- Нет, отчего, интересно, просто... - Быстров замялся.
- Ну-ну? - подбодрил его физик.
- Просто, последнее время я жду от тебя... ну загадочного что ли.
- Обижаешь.
- А я ничего особенного тебе не сказал! - оправдался Валя.
- Как это? Я по жизни загадочный человек, а ты говоришь только последнее время.
Быстров хохотнул.
Они дошли до окраины города, откуда уже была видна полоска зеленоватой воды.
- Я уже давно хочу поговорить с тобой.
- Что же тебе мешало? - Филипп сел на камень, жестом предложив Быстрову другой.
- Суета... Все куда-то спешим, даже подумать некогда... о вечном.
- Мы будем говорить о вечном?
Быстров проигнорировал вопрос друга. Помолчал, собирался с духом, потом выпалил:
- Иногда, в мою голову приходит странная мысль... - он запнулся, но договорил, - что ты - не человек.
- Что же, по-твоему, во мне такого нечеловеческого? - неожиданно серьезно спросил Ветров.
- Ты - чересчур спокоен стал, я даже сказал бы - нечеловечески...
Ветров уставился на навигатора.
- Чего же ты ждешь от меня? Признания, что я не тот, за кого себя выдаю?
Валентин уже не раз пытался вывести Ветрова из равновесия, но тот не реагировал на его провокации. Вот и теперь: взгляд Ветрова оставался безмятежен. Быстров заерзал на камне, придумывая ответ. Но в голову путного не приходило. Тогда он решительно сменил тему:
- Расскажи мне о Шрусе, Филипп.
- Я уже рассказывал, - медленно проговорил физик.
Быстров обеими руками взлохматил свою уже и так окончательно лохматую шевелюру.
- Видишь ли, я - фанат этой истории, - вкрадчиво произнес он.
Ветров переменил положение.
- Да, пожалуйста... Я прощупал сканером пространство вокруг "чайханы", и наткнулся на пустоту. Она затягивала меня, и я сдвинулся в ее направлении. И сразу попал в комнату, скрытую за стеной "чайханы". Я увидел вполне симпатичного парня, который представился мне Шрусом. Правда, я сначала не понял, что это имя, и ему пришлось объяснять это с помощью формулы главной цели живущего...
- Познать самого себя! - докончил за него Быстров.
- Верно. - Ветров прищурился, продолжал. - Он пожелал меня в ученики. И я согласился, ибо не знал, во что он втравил меня... О! Мне пришлось покрутиться! До сих пор удивляюсь, как я сумел преодолеть все это... - Он махнул рукой, как будто отогнал от себя что-то. - Шрус обучал меня, используя особый способ общения - телепатию. А речь использовал, лишь для того, чтобы подхлестывать мое усердие. Мне все время казалось, что он не доволен мной, но это было не так... - Ветров вздохнул. - Когда я достиг некоего состояния, он это почувствовал и вернул меня в "чайхану". К этому времени, как мне помнится, вы уже надрались... и изрядно.
Валентин отреагировал с преувеличенным возмущением:
- Прошу не сгущать красок!
Ветров хохотнул.
- Не отвлекайся, - уже смирно попросил Валентин. - Давай поговорим о твоих занятиях у Шруса.
- Что толку повторять уже множество раз сказанное. И... я пытался заниматься с вами, но дело у нас не пошло. Сам знаешь, я - не учитель.
- Грустно.
- Не отчаивайся...
Быстров перебил его:
- Мне не дает покоя мысль, что я не извлек должного урока из случившегося с нами на свалке... Может нам попробовать вернуться туда?
- Придет же в голову! - Ветров встал с камня, и отряхнул свои старые джинсы. - Остынь. Шрус не стал бы обучать остальных... - Филипп запнулся: говорить Валентину об истинной причине отказа учителя он не хотел. К счастью тот не слушал Филиппа. Взгляд Валентина был задумчив. Он вдруг спросил, словно неподалеку был Бил:
- Как ты думаешь, почему так странно пахнет эта планета? - Он обвел широким жестом вокруг себя. - Предлагаю порассуждать, как в добрые старые времена без затей.
- Я думаю, причин несколько...
Ветров замолчал. Валентин, так и не дождавшись обещанного списка причин, уточнил:
- Кто побрызгал из ароматизатора?
Ветров удивился:
- То есть?
Валентин с ответом торопить не стал. "Ветров знает что-то, - подумал он подозрительно, - но темнит. Надо что-то сделать, чтобы он проболтался". И он собрался явить Ветрову свой талант дипломата.
Ветрова забавляла та маленькая война, которую затевал с ним его лучший друг. Он, улыбаясь, ждал.
Но Валентин сосредоточившись на бороде Ветрова, пока молчал.
- Идем к океану, - предложил Филипп, соскучившись.
Быстров посмотрел на часы.
- Сейчас будет заплыв, мы можем присоединиться.
- И то.
- В сегодняшних вечерних новостях отметят небывалое событие - живая легенда загребала руками воды океана на расстоянии вытянутой руки от мастера пловца.
- Из тебя вышел бы неплохой журналист.
- Я подумаю
Валентин, вышагивая рядом с физиком, украдкой его разглядывал. И забавлял себя тем, что примеривал на себя внешность и роль Филиппа Ветрова. Тот заметил, что Быстров подражает его походке, и подкинул ему, шутки ради, идею о могуществе разума. С навигатором произошла странная вещь. Он вдруг уверился в том, что ему по плечу абсолютно все... стоит лишь захотеть. Валентин даже струхнул: силища-то какая! И магия момента исчезла.
"Интересно, что бы по этому поводу сказал наш уважаемый физик?" - подумал Валя.
"Что могу совершить это все, что ты сейчас имел в виду", - мысленно произнес Филипп, вложив свой ответ в голову навигатора (иногда ему удавалось это и раньше, а сегодня вышло уже во второй раз).
Быстров вздрогнул.
- Что не так?
- Да... Нет... Мне показалось...
На берегу океана небольшая группа пловцов готовилась плыть к острову, чуть заметному на горизонте.
Друзья подошли к регистратору, и выразили желание принять участие в готовящемся заплыве. Регистратор приветливо кивнул им, занес новые имена в базу данных компьютера, и показал рукой в сторону формирующейся группы. Стоявшая поодаль группа смотрела на них с таким видом, будто перед ней были по странному стечению обстоятельств сохранявшие свою целостность музейные экспонаты. Древние на люди показывались нечасто. Да и к плаванию демонстрировали равнодушие. Разве что позволяли себе поплескаться в реке. Мастера - пловцы этого понять не могли.
Валентин и Филипп по старому обычаю пожали каждому пловцу руку, достали из выданных им сумок специальные инерционные, сверхскользящие в воде, костюмы, натянули их на себя, и, ускоряясь, побежали к воде. Опередивший Быстров, подняв фонтан брызг, стремительно заскользил по воде. Мастера - пловцы, снисходительно дав ему фору, устремились за ним. Ветров плыл в стороне от всех. Признанный лидер древних закрыл глаза, и отдался движению, привычно вслушиваясь в окружающий мир. Тело работало без устали, словно было машиной, что само по себе наслаждение. Вода была именно той температуры, которая приятнее всего освежала разгоряченное тело. Филипп проплыл половину расстояния, когда в каждой его клеточке вдруг разлилась необычайная сладость. Он ощутил эйфорию, которая у других появилась сразу, лишь только их тела коснулись воды. Филипп посмотрел на Быстрова, тот чувствовал то же. Когда новизна ощущения пропала, физику показалось, что группу преследуют. "Хищник?" Он нырнул, но ничего подозрительного под водой не увидел. Кроме группы пловцов, к которой они с Валентином присоединились на берегу, в воде никого не было. Его отвлек Валентин.
- Момент истины! Ей Богу! Понятно, почему их влечет в океан.
- Удивительное ощущение, - согласился Филипп. - Странно, что пловцы никогда о нем не рассказы-вают.
Группа подплыла к острову, но не спешила покидать воду.
Первым из воды вышел Быстров. Он упал на горячий песок и блаженно затих. Ветров устроился рядом. Он улыбался, наблюдая, как нехотя выходят из воды остальные участники водного заплыва. Они, молча, подсаживались к ним, но как бы, между прочим.
- Это они к тебе за проповедью... - шепнул Валентин.
Ветров сощурился, глядя на солнце.
- Валя, это вокруг тебя ходят кругами, - ответил на русском языке физик. Среди пловцов не было их соотечественников, а он не хотел быть понятым остальными.
Валентин остался доволен репликой Ветрова. Он кротко взглянул на сидевшую рядом с ним девушку.
- Ну-у... это внутренний зов души со времен пращуров, - протянул он.
- Ну-у... - передразнил его Филипп срывающимся тенорком (для его баса это была слишком высокая нота), - если говорить о моем обаянии, - уточнил он, - то здесь проявляется внутренний зов душ, который возник во Вселенной еще до пращуров.
Валентин открыл рот, чтобы объяснить физику, что это уже чересчур - посягать на "святая святых", но его отвлекла сидящая рядом с ним девушка. Ее звали Элен. Она была француженкой.
- Твои волосы знакомы с этим предметом? - Элен покрутила маленькой пластиковой щеткой для волос перед его породистым носом.
"Очень мила", - заключил Быстров. Вслух он сказал:
- В этой жизни нет.
Элен удивленно уставилась на Валентина.
- Я не делал этого триста лет, - снисходительно объяснил Валя. - Привык.
- Можно? - Элен поднесла узкую ладонь к его голове.
И Валентин снисходительно допустил девушку к своей шевелюре.
Мастера - пловцы тихо переговаривались между собой. Участия в разговоре не принимал один Ричард Неру. Он лежал, уткнувшись лицом в песок, прерывисто дышал и выглядел измученным. Глядя, как тяжело поднимаются ребра мужчины при каждом вздохе, физик приподнялся на локте. Почувствовал его пристальный взгляд, Неру медленно поднял голову. Его глаза, столкнулись с глазами физика, и недобро блеснули.