Аннотация: До августа ещё целых одиннадцать месяцев...
И как с этим жить прикажете?
Дневник чинаря.
Спасибо Даниилу Хармсу,
писателю который меня соблазнил.
(Из письма жены профессора Остину
Пауэрсу ...)
11 июля 2002 года
До августа ещё целых
одиннадцать месяцев...
И как с этим жить
прикажете?
В июле...
Да, в июле. Где-то в конце. Вечер медлит, но всё же ложится на землю. Ложится и оказывается что им обоим это таки удовольствие. Никто не торопится. Они знают толк в нежности.
Люди где-то жмут друг друга о той же нежности и на чём свет стоит, а он и ночью свет... Муравьи ползают по сандалиям, катаясь в пыли и спотыкаясь о собственные тени. Комары уже напились своей жизни и зачастую лишь гудят над ухом, не давая сосредоточиться или заснуть. Редкие вишни заглядывают переспевшими зрачками в запыленные окна и ты прислушиваясь к нервным рывкам тёплого ветра за стеклом думаешь о...Об огромных налитых солнцем персиках и трескающихся арбузах, о чуть пьяных девушках и пустеющей даче. О том, что тянется за тобою из года в год, оставляя в памяти то ли солнечные ожоги с засвеченной плёнкой , то ли грустное счастье в глазах.
Я знаю несколько причин такой календарной нежности. И все они находятся внутри. Вот...
Мы вошли в затянутую паутиной калитку и многозначительно переглянулись:
- Если б это были заросли ганжи, я б не удивился...
- Хм... Мы, кстати собирались с братом сделать тут растаманскую party. Включить Боба на всю дачу, пыхнуть какого-нибудь зверобоя и потом ходить среди этих фруктовых кустов, искать друг друга и слушать июльские звёзды.
Над нашей дачей обычно самое красивое небо... какое можно себе представить...Винца?
- Пошли.
***
11 июля 2002 года.Вечер.
Один чувак искал сокровища, а нашёл душу мира.
Искал снаружи, а нашёл внутри... Опа как.
Я закрыл окна, включил свет, чайник и пошёл с газетой на комаров. Уже и не помню когда белые стены стали не белыми, а ночь стала тише, но заговорило вдруг что-то. Легло на влажные стёкла дыханием ночных бабочек, легло нервным запыханным облаком, остывая на вишнёвых не крепких руках. Легло и уставилось бледно-красными огоньками, огоньками не ведающими своего предела и чар. И стало глазам необыкновенно тепло и спокойно. Тепло и спокойно. Я перевернулся на другой бок подушки от кипящего на тумбочке чайника и ТЕПЛО мне перестало быть. СПОКОЙНО осталось.
По оживающим здесь по ночам стенам бегают тонкие вишнёвые тени, пугая притаившихся комаров, зевающие звёзды застывают неясным узором в рамке окна и ощущение что ты не один, засыпает с тобой рядом, пронзая тебя холодными взглядом давно почившей красавицы, подложившей под голову какую-нибудь книгу ужасов, и ты называешь её по имени и дышишь за двоих. Мы долго смотрим друг на друга, не говоря ни слова и обоим кажется что это их лучший разговор за последние лет пять. Когда-то мы не попрощались, переехали через границы и единственный засвеченный кадр с нашим участием остался на много лет вперёд чересчур символичным. Мило тут ночью.
Иногда время сжимается как эспандер, вмещая в мгновениях столько внутреннего смысла и переживаний что хватает на годы, но чаще эспандер разжимается от перенапряжения и время выходит за двери быстрее чем ты. Как сказал один мой знакомый " Утром на работу, вечером с работы. И так до пенсии..." Туда его в качель, за его зрение в корень...
Сейчас я смотрю в ожидании сна в потолок, пытаясь не слышать базарные речи комаров и внутренние диалоги. Мне это с трудом удаётся. Это та одна из причин, за которое и любишь это время года.
Время разговоров с самим собой.
***
12 июля 2002 года
Утром, мы разогревали на пару самовара тушонку 89 года. В холодильнике оказалось на удивление одиноко и мы вином заглушали упрямый голод. Процесс заглушания упрямого голода так бы и перерос в процесс наслаждения упрямостью памяти, если бы тушенка не научилась летать. При этом звук который она издала, выдал в ней истребителя.
Когда у тушенки кончился бензин, мы поняли что самовар нам больше не самовар, а просто умывальник. Мол, вода выкипела, спиральке сделалось нехорошо и в космос улетела корова Мисс- 89.
Пять минут, полёт нормальный...
Мы вскипятили в кастрюле воду, засыпали её заваркой. Достали также стреляющее смородиновое варенье из вмещавшей в себя всё что только можно представить на разные случаи жизни кладовки - конструктора, вложили тела в разные удобные и не очень сидячие места и ... :" Как там было?". Я поставил чашку и улыбнулся. Хм,...по разному.
***
21 мая 2003 года
***(RU.)
Хочется, - это хуже чем болит.
Слушай, сынок:
Проснулся я где-то в семь утра. Вытянул одну ногу из-под большого полотенца, немного подождал когда нахлынет желание полежать еще минут 15, аж потом забрал ногу обратно в тепло, натянул полотенце на нос, подтянул колени к пузу и хлюп на сорок минут. Хлюп.
Проснулся снова. Полупал глазами, потер их пальцами. Ой, аж ноги сводит от сна. Подумал и вылез в мир божий. А мир божий луснул меня из иллюминатора каюты в ряху, разве что не в слезы. Сплюнул я в ту утреннюю дырку, посмотрел на воду, прислушался, а там лягушки поют. Надрываются, как Колян, когда на него после литра небо нападает. Поют, аж есть захотелось.
Пошел к рукомойнику, хлюпнул на себя ухват воды, порылся щеткой в зубах, потом еще ухват воды и так думаю, что неплохо было бы и позавтракать. Неплохо. Вот.
Вылез на палубу, зашел на кухню, сел за стол, а на столе окуньки жареные. А сверху над окуньками сверкают под солнцем жареные щучки. Под солнцем.
Подсунул я к себе сметанки, положил на тарелку окуньков, потом полил густо сметанкой, слизал сверху и вынул одного. А сметана по рукам течет. По рукам. А я облизываю. Положил одного в рот, вытянул за хвост кость, потом достал второго. А она по рукам. А я...
Заложил я так штук десять хвостов. Облизал по одному пальцу и подсунул большую чашку чая. Посмотрел вокруг. Лягушки пузо так и надрывают.
Встал, подошел к плите, поднял крышку, а в кастрюле блины. Хорошо.
Наложил блинов в тарелку, достал из шкафа банку абрикосового варенья, отрезал добрый ломоть белого хлеба, намазал маслом, наложил варенья и в рот. Затем полил на блины варенья, сметаны, покружил их по тарелке и агу их туда же. Потянулся на стуле. Отдышался. Взял чашку чая и залил все это доброй поллитрой липтона. Потом опять хлеб, потом снова блинчик, чай... А чай горячий. А утро уже нагрелось, солнце так и печет, аж в пот бросает.
Допил чай, откинулся снова на стуле. Хорошо.
Немного переждал когда на пузе жирок завяжется, аж потом встал и пошел на нос теплохода. Сел возле флажка, за рындой, сбросил футболку и давай солнышко кушать.
Вот спал бы - ел бы, и не спал бы - ел бы.
А солнце вплетаеться в ветер и по спине. По спине. А я поворачиваюсь к нему пузом, а оно по пузу. По пузу. Так и жарит.
Опять хорошо.
Посидишь так час, потом пойдешь к рукомойнику, вильешь на голову немного воды, потом еще немного и опять на солнце. Обсыхать. Аж пока солнце не зайдет за капитанскую рубку. Потом накинешь футболку, от едва холодного ветра, сядешь по ходу теплохода и на Днепр смотришь. А он, Днепр, так и ждёт этого: то замрет как зеркало, то как будто кто защекочет - в рябь пойдет, то спину выгнет как девушка после сна. Переливается на солнце, улыбается.
А дальше, берега... А они пологие, как будто кто ломоть свячёной пасхи отрезал. Корни, камни,- словно кто изюма набросал. А сверху зеленая пудра,- весна, по ветру качается.
На берегу что-то мастерит какой-то дед и смотрит на нас. Присматривается, машет рукой. Я машу ему в ответ и мы идем дальше.
Вот дикая утка мокнула клюв в воду, зашелестела мохнатым задом и поднялась к небу. А небо словно сметана: где-то там тучка сахарными краями клюет носом к воде, где-то птичку как то перо по ветру качает, где серебристая полоска от самолета, как в домашнем сале. Аж смотреть вкусно.
А мы идем. Нос разрезает, как то масло чумазые воды Днепра, а те облизывают стальные края судна и как будто накладывают масляные волны. Не намазывают. Накладывают. Хорошо.
Проведешь рукой по пузу, прислушаешься как оно там бормочет, потрешь затылок и на верхнюю палубу. Берешь из каюты полотенце, надеваешь плавки и загораешь. И спишь. И загораешь. Аж пока кто за ногу тебя не перевернет на живот. А ты опять: то загораешь, то спишь, то...потом наоборот. А капитан из рубки видит что ты уже как та щука поджарился и дает гудок, а ты смотришь на него детскими глазами, выбираясь из сна и слушаешь вокруг. Нужно что-то делать...
Спрыгнул на нижнюю палубу, зашел на кухню, потер руки и залез в хододильник. Взял две литровые бутылки пива и позвал капитана. Тот пришел, потер руки, достал из шкафа тараньки, взял бутылку пива и сел. Хорошо.
Выпили по литру, заели таранькой, потом в холодильник, в шкаф. И снова по литру, и по тараньке. И опять хорошо. Хорошо. Пошел в каюту. Лег. С час поспал. Проснулся. Посмотрел на часы, перевернулся на бок, поспал еще час, аж пока матрос не грюкнул в двери и сказал что уже и к обеду нужно. Нужно...
Пошел вымыл руки, рот, посидел минут пятнадцать на унитазе, помыл опять руки и пошел на кухню. Сел. Обвел стол бегающими глазами.
Солнце зашло на другую сторону и уже на кухне лишь тяжёлый горячий воздух. И стол...
А на нем, нет где ложки положить: из ухи идет пар, аж нос закладывает и на глаза слезы наворачиваются от перца и полосатых окуньков; жареные судаки, копченными боками друг к другу тянутся, мало места на тарелке; караси в сметане аж булькают от нетерпения, в рот прыгают; щука зафаршерованая с рисом и зеленью, выгнулась расступаясь перед вареными кабачками и морковью. Слюна течет, аж руки трясутся. Берешь ложку, запускаешь в уху и волну за волной, пока немного не остынет.
Заходит капитан, берет ложку и как-то нервно смотрит. Шо это ты, говорит, рыбный суп ешь...А? Я качаю головой и лезу в морозильник. Он берет две рюмки и я наливаю тягучую и ледяную доверха. Хорошая водка. Хорошо. Запиваю компотом и смотрю в окно. Йок.
Почти лето. Разве нет?
Весна в этом году поздняя, но май печет как дурной. Травы и деревья побуяли, как россада в теплице. Смотришь на берег, а он зеленый, аж синий. Хатки из-под деревьев как будто грибы выглядывают, отблескивают едва не ржавыми крышами. Смотришь в окно - не налюбуешься. А оно то есть чем, - Днепр длинный, в каждом городе что-то свое вкусное, незабываемое.
Посмотрел на стол: немного водки, немного щучки...
Лучше пусть пузо лопнет, чем пропадет.
Налили по последней и вышли на воздух. Легкий ветер щекочет щёки и тебе как будто легче. Как будто. Нужно полежать. Полежать. До ужина....До.
А там как-нибудь ночь пересплю... И завтрак поспеет.
Ото ж бо.
***
25 мая 2003 года
Сошлись мы довольно случайно.
Я тогда уже сошёл на берег.
Она не за мужем. Я тоже ни чем не занимался. Ёе любимый цвет совпал с моим. Так бывает. Люди ведь как-то сходятся.
Она всё хотела, чтоб я её что-то спросил...Что-то. А заканчивая очередное предложение, спрашивала сама. Учила она английский. В каком-то странном университете. Я не запомнил.
Когда она вошла и села спиной ко мне, я даже со спины почувствовал, что вот - она...
Я даже сказал об этом. Ей. Она мило улыбнулась, сказала что ей тоже очень...Слова не мешали. Всё было так, будто мы знакомы уже давно. У неё родинка на левой груди и какой-то еле уловимый дым от сигареты. Ещё улыбка. Улыбка...
Есть тысячи вещей которые нас соединяют и разделяют, но откуда ты знаешь ту одну, за которую хоть на край света. Ты знаешь?
Мы знакомы...?
Улыбка...Белая роза с утренними каплями росы на лепестках...Облако в солнечных лучах...
Улыбка...Театральный занавес для уставшей актрисы...Луна в стаде небесного пастуха...
Всё это слишком хорошо, чтоб быть правдой...
Машин на дороге не было. Люди угрюмо и одиноко брели по домам, обгоняя медленный апельсиновый круг над Днепром. Я коснулся её ладони и услышал утреннее нежное дыхание.
Я никогда не запоминаю цвет глаз. Я смотрел в них часами, но сейчас не вспомню цвета её утренней грусти. Грусти, похожей на любовь в письмах и взгляд из окна отъезжающего поезда. Это мой любимый цвет...
Ты знаешь?
***
26 мая 2003 года
Сегодня достал старые письма из Молдавии.
Прочитал все.
Хотелось и плакать, и смеяться одновременно.
Я так и сделал.
Выдержка из письма( дословно): "... начали ходить на работу, в среду ходили на картофель вырывали сорняки, в четверг и пятницу на прополку винограда. Дали нам мотыгу... Норма наша 5 рядов по 100 метров. Случайно слышал что, по расценкам за пять рядов 2,80 руб....
...В четверг ходили в баню, отмылись...
...Распорядок дня у нас такой: подъём - 7:00, отбой - 11:00, но ложимся мы позже - долго болтаем... После подъёма зарядка: кросс 3 км бежим если мокро вокруг лагеря, если сухо к озеру и там купаемся, но я утром не купаюсь из-за носа, потом 8:30 завтрак, 10:00 - едем на работу, 13:00 - обед, с 15 до 17 сон, с 17:30 должна быть тренировка, но пока не постелили ковры и эту неделю тренировок не было и мы качались. В 19:30 - ужин. Кормят нас хорошо, но дают мало, то что нас пугали манжой, то это чепуха. Сама манжа - это картошка в жиру, залитая им, да и её в неделю дали два раза. Дают творог не часто, но дают - утром. Конфеты каждый день. В 9:30 дискотека: "Кино", "ДДТ", "Наутилус Помпилиус". В субботу ходили на озеро купались, ловили рыбу, поймали 25 карасей у меня резинка нормальная... только очень лёгкий груз...Рыбу поймали, а куда деть не знаем. Черешня уже спеет, но в этом году её съедят и не очень спелой...В палате я сплю возле окна, в палате в основном старшие ребята, но живу нормально. В восресенье спортивный праздник в Алботе. Хожу я не грязный, футболку в которой приехал постирал в субботу и одни штаны х/б. Помните я говорил что штаны х/б между ног порвутся так и стало, но я их зашил основательно и теперь не рвутся.
Я не голодный и ребята не голодные, но всегда немного хочется есть...
20.06.87.
***
20 июня 1988 года
Посвящается Глебову Сергею Николаевичу и моему старшему брату, без которых ничего этого не было бы.
В Тараклийском районе Молдавской ССР, в глуши орехов и акаций, был один лагерь. "Родничок", за его с-противно-трудовую специфику мы ласково называли его "Рудничок" и ездили туда два года подряд на закате советской эпохи, якобы на сборы перед сезоном. Вдали от дома и маминых блинов.
Ну, где ещё как не в Молдавии...
Дома перед отъездом посмотрели мы с братом на карту СССР, лягли на неё с распростёртыми руками, покувыркались делая друг другу болевые приёмы, а всё равно за пределы границ не выкатились. И дело даже не в необъятности. Просто "широка страна моя родная" дышало отовсюду. Особенно когда тебе лет 11 и собственно... Всё.
Так вот.
Почти как в компьютерной игре... Сел в Киеве в автобус и ату в МССР. Пару раз выйти пописать и ты в Верхней Алботе. В одной стёртой колоде детской тоски, разбросанной по всем запятым советской и необъятной. Почти как в компьютерной игре. Ну, почти...
А дальше...Посылки. Письма. Ну и дальше...
Весь тот мозоль Молдавии на котором мы обитали, был расчерчен бесконечными крестиками/ноликами соток виноградников, фруктовых садов, бахчей, помидоро-перцо-луковых полей. А мы были где-то посредине всего этого. Пионеры-строители кому-вниз-ма.
Молдавская растительность в июле напоминает психованный стог сена, рвущий и разбрасывающий свои косматые кудри. Безумное количество колючек вынимаемое из любых мест и "всякое такое не родное" заставляло нас не сильно таки любить всё это. В смысле то, где мы находились. Юношеский энтузиазм питался новизною окружающего нас, но воспринималось всё как " что-то неправильное". В общем, после тысячи приятных домашних мелочей, тут мы были как обезьяны в период ранней стадии перехода в человека. Всё сначала.
Ещё эта байка про измученного хозяевами быка, которому однажды всё надоело и он натворил совсем нехорошего лиха и пустился шнырять по местным холмам и бодать всех кого не попадя. Каждое утро, бегая на зарядке по дулям этих холмов, мы сверлили глазами во все стороны по выжженной траве, в надежде что борьба самбо поможет нам убежать и от него, противного.
К тому же люди упрямо разговаривали с нами на молдавском. Даже повар, когда юное скуластое лицо просило его добавки, демонстративно не понимал и шёл к себе в трюм. Не съеденные нами буханки хлеба домой себе заворачивать. Хапуга.
Вот.
***
25 июня 1988 года
Дежурить все любили. Даже просились ещё. Но график дежурств штука упрямая."И всё!"
И ровесники, и старше, встали одинаково в шесть. Заправили в трусы что у кого было. А кое-кто и не заправлял. И побежали на построение. Ха! А трусы у всех разные, хоть и спортивные.
Тренер сказал, чтоб Захар в семейных трусах по лагерю не шастал, светя этим самым, а то девки из Ленинграда оторвут ему это потом, а для начала сам тренер оторвёт. Если девки потом не оторвут. Короче Захар не улыбался, как он обычно улыбался девкам из Ленинграда, которые ему что-то оторвут, пока тренер не оторвал.
Все побежали на зарядку, даже Захар. Дежурные разбрелись по комнатам, доели из тумбочек соседа вечернее печенье и вытерли половой тряпкой липкие руки.
Вот.
Воду набирали утром в офигительный ржавый бак. Объёма в том баке было столько, что и штук сто женщин с кошёлками легко поместились бы. Потом солнце этот бак за день нагревало и все купались после тренировок или собирания этих блин помидоров. Даже Захар купался. А он был старше всех. Ему даже обрезание кто-то сделал. А мы стыдясь и щурясь зырили на его обрезанный пенис в душевой и осторожно хихикали. А Вовка, тот вообще всё на фиг сбрил. Вот цирк-то.
Засунули мы в бак угрюмый резиновый шланг, а было нам лет по 11, 12, и 15 и пошли зырить как ленинградские студентки в женщин играют. Те нас видели и ещё больше нагибались, поднимая и роняя нарочно резиновый мячик.
Потом нас нагнал какой-то ленинградский хулиган, который вечно в столовую в одних шортах заходил. Так ему Вовка потом, как он любил говорить, " глаз на жопу натянул". Вообще-то он ему шорты на уши натянул, а глаз оставил в покое. Подумаешь, разница - то.
Ленинградские студентки не любили ленинградского хулигана и за это нас полюбили. А Вовка даже подал одной резиновый мяч, когда та нагнулась за ним. За мячом.
Плохо вот, что солнце было в тот день особенно жарким. Было бы пасмурно, может и обошлось бы...
А так пришли мы к баку, а до него надо было ещё по металлической лестнице метров пять лезть, а наверху какое-то движение...Залезли мы с Носом к баку, а там местные аборигены лет шести свои босые ноги и жопы моют. Расстроились мы от этого. Но это что...
Набили мы им эти жопы шлёпанцами и прогнали прочь. Но это что..
Солнце, как я говорил, до обеда просто измывалось над всеми. Ну, и над водой...
Вернулись через три часа все с зарядки, покупались и ничего не заметили.
Потом всех повезли собирать помидоры. А солнце палило как дурное. Та штука, которая орошала все эти молдавские помидорные поля делала своё дело бездумно и беспокойно. Как нам казалось.
Лазили мы по колено в грязи и помидорной пыльце как мухи по навозной куче. А солнце, чтоб ему!
А между вторым ящиком помидоров и обедом, Страх дал одному длинному негодяю, как ему казалось, спелый помидор с горьким перцем предварительно внутрь замаскированным и долго все над ним смеялись, пока тот метался вокруг той штуки которая орошала все эти молдавские помидорные поля с высунутым языком.
Но это что...
Позавчера Страх сделал одному который младше его одну пакость, так Страх потом, под гнётом взглядов кандидатов в мастера спорта, собирал по лесу сосновые иголки и строил из них себе шалаш. А устал как. Аж заснул. Выводов редиска не сделал. Но это что...
Потом мы приехали с плантаций и пошли в душ. Возле душа всем показалось что пахнет мочой. Но всем было жарко и грязно и все кривя носом полезли под воду. Потом Захар сказал, что вода пахнет мочой и спросил кто был сегодня дежурным и набирал воду. А Нос сказал, что и он тоже, и что это малые-козлы, видно насцали. Но мы, мол, этим козлам утром задницы надрали. А Захар спросил, мол "И кто ж после всего этого КАЗЛЫ?"
Когда я пошёл к выходу, за спиной что-то зашевелилось. А потом я понял что бегу, а за мной, и за Носом, и за тем которому было 15, носятся голые жопы с вьетнамками в руках и жучат ими другие голые жопы, то есть наши. Короче, нас догнали и выписали херову кучу банок, то есть шлёпанцем по голой жопе. В общем, дело было ЖОПА!
Но, в принципе, дежурить любили все.
***
30 июня 1988 года
Сегодня было соревнование по ОФП( общефизической подготовке): марафон, спринт, подтягивания, отжимания, приседания и всякое такое себе напряжение. А так как я подтянулся больше чем мой старший брат на один раз и стал вторым, мне вручили варёную кукурузу. А поскольку я марафон прибежал третьим, то мне дали ещё одну кукурузу. А потом тренер сказал что я самый младший из всех, и уже такой ... и не нашёл слов, то хотел дать мне ещё одну кукурузу. Но увидел что у меня уже есть две и не дал. Сказал что пердеть буду. А я и от двух пердел. И все пердели. Шли потом строем с вечернего построения, грызя качаны, и пердели. Смотрели друг на друга и пердели.
Классное было время.
А на утро мне дали освобождение от зарядки. И я валялся на койке и заворачивал губу. Губу. А длинный, который съел помидор с перцем и носился вокруг той штуки, которая орошала все эти молдавские помидорные поля с высунутым языком, вытирал полы и тыкал в меня высунутым языком. Завидовал.
Вот, что значит быть сильным!
***
3 июля 1988 года
Бросают нас, как спортсменов, на самые непридатные работы. Вот. Хотя вот яблоки два дня собирали... Так аж улыбаюсь. Хотя чесались мы после них. Ой, а после помидоров, так вообще зачёсывались... От помидоров.
А лук мы выдёргивали из упрямой молдавской земли, как те кретины из сказки про репку. По-трое. Я за стебель, Нос за меня, за Носом ещё кто-то. Потом менялись. А был такой парень-герой Паша, так он сам выдёргивал. Деньги любил, Билли Бонс.
Паша вообще был редким героем. Как-то он хотел денег, так чуть не умер. Сказал, что будет жевать хитрый молдавский перец две минуты и ему типа ничего не будет. Мол, а мы ему за это с каждого по рублю. Двадцать рублей захотел, Билли Бонс.
А мы ребята молодые. Деньги - бумага. Перец - зелёный, острый. Паша - герой.
На старт. Внимание. Жуй!
Что сказать... Жевал Паша замечательно. Я б так не смог. То за левую щёку, то за правую. То матюкнётся на нас глупых, то икнёт про себя смелого. Но как-то всё больше икал. А мы смотрим и удивляемся. Какой Паша молодец, жуёт хитрый молдавский перец уже пол минуты и хоть тебе брызги из глаз. Хоть искорка. Нету.
А мухи летали над нами как истребители. Мы дёргали над головами орехи с нависающих по всей дороге к лагерю деревьев и напряжённо смотрели на Пашку. Всё таки спортивный интерес замазанный рублями,- это ДА! А тот улыбался краснеющими глазами и белеющими щеками и мы в него прямо влюбились. Такой порядочный... Жевал, не сачковал. Подбирался к минуте. Мы уже и за рублями полезли. Паша- герой. Паша-Билли Бонс. Вот...
Но...Это как в первом раунде Кличко - Сандерс. Одно точное попадание и вы плывёте. То ли под правой щекой, то ли под левой, но где-то по середине Пашкиного счастья прошла трещина. Из живота стали вырываться маленькие злые перцоиды. Паша икнул. Герой кетчуповой рекламы начал играть лицом и явно в этой игре он проигрывал. Когда подходила к экватору вторая минута, Павел сник. Совсем. Но это что...
Сникать никак не входило в его планы. Герои не сникают. Тем более в такой плёвой ситуации. Глаза брызгали солёным перцовым соком и ехидно оставались без движения. Оставалось пол минуты. ..
Но как это часто бывает с конкурсах поедателей пирожных или лапши, то что было животом, раздулось до неприличия и ... Паша сделал контрольный "ИК"и пару километров безобразных Пашиных горьких улыбок остались лентами на молдавском пузе холмов. Зрелище ещё то.
Мы выиграли. То есть не проиграли.
А Павла...Стащили с грузовика и под руки повели в уборную. И что вы думаете? Паша набрался наглости и начал требовать хоть по двадцать копеек с каждого. За то что жизнью, мол, рисковал.
Ну не наглость, скажите? Билли- Бонс.
***
5 июля 1988 года
За всё это овощное паломничество нам платили.
А сегодня день получки.
А кассу тут держала комсомолка с тридцатилетним стажем. Название ей было тётя Груня. Это молдавское помидорное сердце с экономией для всей республики.
Платили нам за труд... Не за помидоры.
Самое обидное, что мне до сих пор кажется шо те помидоры, которые мы с такой любовью собирали, через километр вываливали в первую попавшуюся канаву и про себя думали " Хоть детей к труду приучили..."
Я думаю после нашего собирания, помидоры там больше не родятся. Память земли, она долгая.
К винограду нас не подпускали. После того как в первый год нашего прибывания в этом милом месте обычное обсапывание виноградников переросло в собирание виноградного хвороста, нам сказали " харэ" и отправили на яблоки. Ну те мы хоть не сапали.
Собирание яблок бывает разным. Можно рвать, можно трусить, можно на рынок. Трусить нам не рекомендовалось.
Наше собирание заключалось в следующем: залазишь, набираешь за шиворот, слазишь, кладёшь в деревянный ящик, оглядываешься, забираешься обратно и теперь всё то же самое, только при этом добавляется процесс наблюдения за тем, чтоб твой ящик куда-то не исчез. А то чуть зазеваешься и на 26 копеек меньше. Это такая спортивная игра...в ящик. Ну, спортсмены известные шутники.
Мы потом , в конце, когда на школьные дневники заработали, даже трусили их. Яблоки. Для смеху.
А на молдавский школьный дневник, с его космическим языком, потом в школе много пионерок попалось.
Вот.
А денег я заработал 15 рублей 60 копеек. Опа как.
***
2 июля 1990 года
Такой лаваш я не ел нигде. Такой вкусный. Почти как персик...
(Таких слов в песню не вставишь. Поэтому и песни нет чтоб из неё не выбросить. А сказать хотелось.
Вот.)
"О, Спорт! Ты - Мир!" Разведя руки в сторону сказали наши мамы и папы, и мы рванули к Каспийскому морю. В Азербайджан.
Тогда, в конце 80-ых, хотя впрочем и до этого частенько, християне-армяне и мусульмане-азербайджанцы как-то не ладили. В целом где-то было спокойно, но шо называется " ....в горы не ходи. Не спокойно там"
Мы, 30 пацанов от 12 до 18, трое тренеров с жёнами, прыгнули в поезд, сели полтора человека на место и два с половиной дня катали грязь на животе.
Советские поезда моей юности переехали меня вдоль и поперёк, оставляя то в Молдавии, то в Польше, то в Азербайджане, не говоря уже о "неньке", и каждый раз я ощущал какое-то внутреннее предательство самого себя. Быт поездов застревал живой занозой и привыкание к плохому садило твои батарейки представлений об уюте и комфорте.
Но это что...
Когда тебе уже пару лет за десять, когда спорт дал тебе возможность чувствовать себя уверенней и взрослее, когда в конце концов солнце в окне и сила в груди, - то многое, что нудно для взрослого, - для малого кажется не такой серьёзной проблемой. Романтика, пади.
Мы играли в основном в тысячу, часто грызли сухие пайки, пили как очумелые любую жидкость и почти не отрываясь пялились в окна. Многие из нас первый раз уезжали от дома так далеко. Кто глянет на карту и увидит Каспий, - тот поймёт что для пацана это было как полёт в космос. Подогревалось всё ещё тем, что телевизор брызгал тогда налево и направо рассказами о национальной розни. Не знаю как отпустили нас тогда родители. Видимо сказался стереотип советской размеренной жизни. Мол, да всё спокойно. Идиотов и тут хватает.
***
4 июля 1990 года
Сегодня день независимости Америки. Валик сказал.
С пониманием этого мы вывалили на перрон и подтянули шорты. Спадать стали.
В общем банда борцов и за мир тоже, приехала в незнакомую страну, куда-то в Хачмас, с совсем чужой религией, необъяснимым бытом и традициями, зашла на территорию турбазы "Хазар" и глубоко вздохнула.
В том месте, где нас планировали разместить на голой земле в палатках, стоял лес нехристианских дубов, и рои цикад, стрекочущих отрядом боевых вертолётов непонятно где в ветвях срывали детскую мнительную фантазию с рельс и бросали по ухабам воображения.
Шумовая пилорама из непонятно каких: голодных или нет, больших или маленьких, опасаться их или нет, цикад которых никто и в глаза то не видел, а ещё и в лесной местности - впечатление скажу как из фильмов о Фреди Крюгере: и смешно, и мурашки бегают.
Привыкали мы, как и ко всему остальному, с трудом..
Поселили нас в домиках. Тренер устал слушать от басмачей что они по русски не понимают, поднял одного над землей и тот всё осознав, согласился что дети на земле - это не гуманно, хотя в воспитательном отношении спать в палатках " это очень и очень". Воспитатель, хренов.
***
6 июля 1990 года
Живём мы дружно. Даже спим от этого харашо...
Сегодня проснулись ночью.
В нашем домике, в одной из комнат, живёт с женой( как- будто) местный житель. Она русская. Блондинка. Он местный. Житель.
Так вот, видно напился или там чего ещё этот житель и колотил в дверь с криками " о исполнении супружеского долга"(оригинал вырезано цензурой). При этом постукивал он частенько и в наши двери...
Выйти в это время из комнаты, даже по святой причине пописать, означало попасть под объект исполнения супружеского долга. Первый раз вышел наш тренер...
Первый и последний.
В партере заслуженный мастер спорта Украины оказался проворней и болевой на руку потушил пожар видимо ревности.
На следующий день к нему уже никто из нас не вышел. Проигнорировали.
И на следующий тоже...
Вот.
А как проснулись не свет не заря так и на зарядку побежали, помесили друг друга в песке с ослиной упрямостью. Ну, ради спортивного интереса. А так, вообще ... Дружно.
Басмачи смотрели на нас круглыми глазами, а мы трусили килограммами мышц по пансионату, сбивая росу и охая на просыпающееся море.
Утренний Каспий имеет что-то своё, ментальное, не похожее на юг Украины. Мы бросали друг друга в песок, на берегу моря, а совсем рядом в него входил ледяной ручей и игривые змеи поднимали свои удивлённые мордочки в нашу сторону и также игриво входили в бассейн моря; с другой стороны, там где виднелся чёрными точками якобы Иран, приплывали без спортивного интереса морские котики, фыркая и мотая по сторонам седыми усами. Они казались домашними и милыми, хотя кончики их усов как нас пугали местные жители по идее даже очень опасны. Где-то даже ядовиты. Всё что я видел в Чёрном море из экзотики это дельфины. А тут...
В фонтане, мимо которого мы бегали на зарядку, плавали пузатые и не пуганные караси. Два дня мы с любопытством заглядывали в муть фонтана, после чего достали из сумок снасти, плюнули на крючок и час охлаждали гарячие попы на бетонном парапете. Как матёрые рыбаки, мы матерно ругались и поплёвывали в воду. Как рыбаки...В воду.
После часа скармливания карасям хлеба, ничего не поймав, мы залезли грязными ногами в фонтан и... крики карасей о помощи остались не услышанными. Карасей. Такие мы были ловкие. Жаль вот что караси те оказались какими-то совсем не карасями, и какими-то почти священными плавающими брелками, ну как то мелкое дерево, растущее посреди трассы, и которое все сигналя и обкладывая рублями с трепетом объезжали. В общем местные жители чуть ли не молились на тех карасей и когда их не стало, взяли да и расстроились. А про себя стали вопросы задавать... Вот.
А рыба та не успев хоть немного покувыркаться в соли под кроватью и завялится на хныкающем солнце, взяла да и ускакала в лес. К цикадам. От греха подальше... Не решились мы вывесить её на обзор всему люду.
Во как вандалы получаются.
А на берегу, там, где брызги морские, в какой-то заповедной канаве сонно чиркали между камнями осетра. Сонно. Большие такие... А папа дал мне в дорогу один хитрый крючок из ответственного сплава, который и слона от корыта оттянет. Ой...
Кстати, совершенно не к месту, но в туалетах рядами стояли бутылки из-под шампанского и мы долго представляли себе что тут с ними можно делать. Долго. Я как -то долго себе представлял всякое такое в туалете и потом сам увидел что можно делать с шампанским в туалете. Подглядел.
Фу, как не прилично.
***
10 июля 1990 года
Сегодня надругались над искусством.
В центральной рубке пансионата целыми днями журчит Модерн Толкинг, а из матюгальников над нашим домиком уже три часа льются местные гимны и грустные не то слово песни. Пенопластом по асфальту или камнем по стеклу,- это терпимо, но песня аксакала степи длящаяся минут двадцать и цепляющая далеко не сердце, а нервы, - это для выносливых...
Два дня мы терпели.
Потом самого мелкого забросили на дерево и он маникюрными ножницами сделал нам тихо. На два дня. Борьба за тишину продолжалась до тех пор, пока у них не кончилась изолента.
Проблема тишины чередовалась с проблемой питания. Отдающим энергию нужно было восстанавливаться. Повара, видимо воспринимавшие каждого белого на одно лицо, поначалу не замечали что в очередь за порцией люди становились по несколько раз, а со столов приходилось уносить тарелок хвативших наверно на самую большую семью не знающую что такое латекс. Конфликт назревал.
После первых пяти дней нашего пребывания, столовая перестала справляться с обеспечением всех первым, вторым и компотом. Не нас. Нам как раз хватало. Другим не хватало. В общем начали всматриваться в лица и периоды объедания столовой чередовались днями нашего воздержания.
В это время мы топтали печенье со сгущёнкой, и это нас спасало.
***
15 июля 1990 года
Позавчера узнал что такое видео.
Чёрно-белое кино с голыми тётями и дядями мы засекли между штор, проходя вечером вдоль ржавеющего кафе. Потом два дня мы как на дело лазали к запыленным окнам за первыми сериями Эммануэль. Ходили по трое, по расписанию, пока один глазастый пень с ушами, как мы ласково называли хозяина этой лачуги, не засёк наши вылазки и не закрыл навечно шторы. Разочарование было ещё то. Смотрели потом "Роки".Не, не то...
Вылазки в широкоформатное кино, под шепот звёзд и шуршание шоколада, мы делали часто.
Будучи людьми малообеспеченными, а точнее детьми-себе-только-да тренеру-нужными, мы любыми способами искали возможность не платить за разного рода услуги.