Бывают такие дни, перетекающие в недели, те в долгие и длинные месяцы, когда кажется, что мир, вокруг тебя, чужой и ты, чужд и враждебен этому миру. Какие вопросы не задавай, понимаешь их тщетность и бессмысленность. Всматриваешься в окружающее и знаешь - это НИЧТО.
Время опустошения, так я его называю, отметая глупое - творческий кризис. Творить нет ни желания, ни сил. Зачем? Главное, для кого?
Опустошение в голове и сердце. Отчуждение...
В такие дни, как раненый зверь, часами кружу по парку, тереблю зубами фильтр давно потухшей сигареты.
Где ты, затерянный Рай? Где угодно, но не здесь. Живем в чистилище или свинарнике? Ничем не отличаемся от окружающего нас живого мира: говорят, что и у деревьев есть память, значит, они умеют мыслить и мечтать.
Вот мой уголок - скамейка, возле фонтанчика. Журчание воды успокаивает, мысли, как круги от воды, разбегаются, теряя содержание, но обретая форму. Думать ни о чем не хочется. Ни ругать, ни вспоминать, только слушать успокаивающее журчание своего опустошения...
Рядом присел старик. Я недовольно покосился в его сторону, зажег сигарету.
--
Молодой человек, а вы не хотели бы переписать свою жизнь заново?
--
Что? - Разговоры с сумасшедшим в мои планы не входили.
Старик зашуршал пакетом, достал из него толстый том в черном кожаном переплете.
--
Вот книга с белыми страницами, - старческие дрожащие руки опустили её мне на колени. Тяжеловата.
--
Старик, зачем ты мне её отдаешь, если она такая волшебная, ты можешь переписать свою жизнь заново? Снова будешь молодой и вечно пьяный. - Я усмехнулся.
В серых глазах, посмотревших на меня, паранойи не было. Была доброта и мудрость, есть у меня такое чутье.
--
Она мне не нужна.
--
С чего ты взял, что она нужна мне?
--
Разве нет?
Я ничего не ответил, это был мой период, когда я готов был бежать от окружающего меня мира, в любую другую реальность.
--
Можно написать несколько желаний, или переписать свою жизнь заново. - Старик поднялся и медленно заковылял прочь, книга осталась лежать у меня на коленях. Странный старикашка. Я долго смотрел в спину черной, сутулой фигуры, задрапированной в старенькое пальто. Нервно рассмеялся. Старичок, с причудами видно издевался надо мной. Что ж его шутка почти удалась.
Я раскрыл книгу, её листы были девственно белыми. Не все, странницы пронумерованы не были, но было видно, что первые отсутствуют, кто-то вырвал написанное. Еще один вариант шагреневой кожи и портрета Дориана Грея. Но и старик на Фауста не походил....
Раскрытая книга лежала на столе. Я сидел над ней и тупо смотрел на белую страницу.
Конечно, я не сомневался, что у старика не все дома, но если, на миг, представить возможность переписи своей жизни? Я улыбнулся, переписать заново, с чистого листа, что бы я написал?
Я родился сыном президента Америки...Нет, не то, при чем здесь Америка, но и сыном нашего мне не хотелось быть...Тогда, я родился в семье лауреата Нобелевской премии, известного профессора, такого-то...Усыновлен Английской королевской семьей и стал мужем принцессы Дианы...Какая чушь...Сын московского олигарха? Еще большая чушь. Племянник Стругацких, а лучше, внук Ахматовой...Правнук славного пирата Моргана...
Ересь...Старик смеялся надо мной...Даже, если б такая возможность и существовала, в этой книге я мог бы написать не одну жизнь, но они не были бы разделены теми годами во время которых, я съел не один пуд соли. Это мои года, моё личное то, что уже есть и то чего никогда не отнять. Жизнь прожить, это не по полям набегаться.
Я улыбнулся, сумасшедшая идея старика мне понравилась, она меня вылечила, я почувствовал, что время опустошения закончилось. Я опять, маленькая и великая частичка этой вселенной, со своей особенной жизнью и судьбой, единственной и неповторимой, которую, несмотря ни на что, переписывать не буду.
--
Интересно, кто-нибудь пытался написать в тебе новую жизнь?
Книга молчала.
--
А желания? Теперь я знаю, что ты не волшебная, обманка, но ради хохмы попробовать можно...
Я быстро написал: " У меня в ванной висят два зеркала". На белом листе мои глупые слова казались чем-то вроде нецензурщины. Захлопнув книгу, медленно прошел в ванную комнату, ведь надо довести эксперимент до конца. Включил свет. На меня посмотрел бледный, с красными глазами, мой единственный зеркальный двойник. Мы подмигнули друг другу и победно расхохотались. Книга с белыми листами ничего не может материализовать, тем более, новую жизнь. Итак, хорошая шутка, можно рассматривать её, как лекарство от опустошения.
Умыв лицо, я прошел в кабинет, включил пыльный экран компьютера. Привет, друг, давненько не виделись. Можно приступать к работе. Пальцы забегали по клавиатуре:
" Бывают дни, когда опустишь руки, и нет ни слов, ни музыки, ни сил..."
Хорошие вещи неплохо начинать с небольшой музыкальной вставочки, например, как песня Макаревича.
На другой день я бродил по парку, а не бесцельно бегал. Я смотрел, я любил, я понимал свой мир. Правильно, под мышкой я держал том в черном переплете. Хотел вернуть его владельцу и извиниться за одну вырванную страницу.
На моей лавке сидел пожилой мужчина, зажимая коленями, пустую пивную бутылку, не видя ничего, смотрел на фонтанчик.
А, может и не нужна старику эта книга? Он не просил её возвращать. Я опустился на скамейку.
--
Послушай, приятель, не хочешь ли переписать свою жизнь заново, так сказать, начать её с чистого листа?
--
Что? - мужчина растерянно и с опаской, посмотрел на меня.
--
Жизнь по-новому хочешь начать?
--
Кто не хочет? Разве такое возможно?
--
Возможно, - я положил книгу ему на колени, - сейчас объясню...
Домой вернулся в приподнятом настроении, дурацкий черный том исчез вместе с незнакомцем, а впереди меня ждала и торопила работа. Рукописи не горят, если их не создавать. Повесил плащ. Вымыть руки, заварить кофе и работать, работать, работать...
Прошел в ванную, склонился над умывальником и медленно распрямился. Передо мной висело два одинаковых зеркала и два зеркальных отображения, раскрыв рот, хлопая глазами, смотрели на меня.