Аннотация: Муж великанского роста в пещере той жил одиноко Пас он баранов и коз, ни с кем из других не водился; Был нелюдим он, свиреп, никакого не ведал закона...
ОСТРОВ ОДИССЕЯ
Рассказ
Муж великанского роста в пещере той жил одиноко
Пас он баранов и коз, ни с кем из других не водился;
Был нелюдим он, свиреп, никакого не ведал закона;
Видом и ростом чудовищным в страх приводя, он несходен
Был с человеком, вкушающим хлеб, и казался лесистой,
Дикой вершиной горы, над другими воздвигшейся грозно.
Эта удивительная и невероятная, я бы сказал - фантастическая история произошла достаточно давно. Так давно, что, к сожалению, я не был ни её участником, ни её свидетелем. Случайно узнал про неё и так, как она показалась мне довольно интересной и занимательной, я и решился на её публикацию.
Как-то, выполняя заказ одного издательства, мне довелось поработать в Московском государственном архиве. Там, мне в руки случайно попались "Московские ведомости" за 1902 год. Если кто не помнит, или не знает, в Российской империи эта газета издавалась с 1756 года и по 1917 и была учреждена указом императрицы Елизаветы Петровны, при Московском государственном университете. Но, мои исследования, которые привели в архив, касались 1895 года. Этот год меня интересовал в том плане, что я писал статью о французских пионерах кино - Луи Жане и Огюсте Люмьере, которые 22 марта 1895 года провели первую демонстрацию целлулоидного фильма в Париже. Отголоски этого события я пытался обнаружить в старых газетах.
Неожиданно, на глаза попалась совсем небольшая статья, озаглавленная - "Воздушная одиссея Александра Шатрова". Я решил отвлечься, название статьи привлекло мое внимание и решение выяснить, что за одиссея приключилась с Александром Шатровым, и кто он такой вообще, раз о нем заговорили "Московские Ведомости". Но, статья содержала хоть и интригующий, но короткий и сбивчивый пересказ, из которого я смутно понял о неудачной попытке русского путешественника - перелете на воздушном шаре из Одессы через Черное море и высокие Кавказские горы к Каспийскому морю, в Баку. План интересный и смелый - пересечь на воздушном шаре Кавказские горы, покрытые вечным льдом и снегом, там один Эльбрус чего стоит, более пяти с половиной тысяч метров над уровнем моря, да и Казбек пять тысяч с лишним. Такое путешествие, даже и на воздушном шаре, для нашего времени будет считаться не менее отважным и безрассудным. А здесь, начало 20-го века! В общем, Александра Шатрова можно считать смелым путешественником, которым свойственна в характере авантюрная черта.
Планам Шатрова помешал сильный ветер, дувший в противоположном направлении. Далее, было сбивчиво и непонятно написано про неудачный старт, о каком-то неизвестном острове великанов и, наконец, о благополучном возвращении героя-воздухоплавателя на родину. Статья интересная, но непонятная и коротенькая. Статья вызывала недоумение, мне казалось, что в те времена, сообщения о воздухоплавании должны были быть приоритетными и более полными, это примерно, как в наше время писать о космосе и нанотехнологиях.
В те времена термин "воздухоплавание" обозначал передвижение по воздуху. Помню, в свое время, читая сборник исторических анекдотов, я обратил внимание на первый полет на воздушном шаре в России. По велению Александра I его совершил светлейший князь и генерал Сергей Лаврентьевич Львов 30 июля 1803 года, правда, шаром управлял французский экстремал, технический инспектор французской армии Андрэ-Жак Гарнерен. Через несколько месяцев, он поднял в воздух и первых русских женщин: княгиню Прасковью Юрьевну Гагарину и Александру Турчанинову. Их воздушный шар 8 мая 1804 года долетел до имения Вяземских - Остафьево. Какой пророческой фамилией обладала княгиня Праскофья Юрьевна! Кстати, а француз экстремал ещё совершил и первый прыжок с парашютом с воздушного шара. Он, 22 октября 1797 года, спрыгнул с высоты около одного километра над парижским парком Монсо.
Заканчивая экскурс в историю, добавлю, что французы в воздухоплавании играли приоритетную роль. В 1783 году братья Монгольфье построили аэростат, который назвали воздушным шаром. 21 ноября 1783 года Пилар де Розье и дАрланд поднялись в паервые в воздух и совершили 25 минутный полет. Первым, наполнять воздушные шары не нагретым воздухом а водородом, подъемная сила которого втрое превышала подъемную силу нагретого воздуха, того же объема, французский ученый Ж.Шарль. В декабре 1783 года совместно с Робером они совершили первый длительный полет - два с половиной часа.
Я отложил в газету в сторону и принялся посматривать другие номера, примерно через три выпуска я наткнулся на еще одну статью - "Остров Одиссея". Большая, с фотографией молодого, примерно тридцати семилетнего человека с длинными курчавыми волосами и короткой бородкой с завитыми молодецкими усиками - это и был Александр Шатров. Статья была целиком посвящена ему и его путешествию. Её-то, в более художественном и осовремененном (оцифрованном) виде я и хочу пересказать.
Мы переехали в Одессу в девяностых годах прошлого, 19 века, когда мне уже исполнилось шестнадцать лет. Родитель мой был тяжело болен, он всю жизнь преподавал физику и математику в гимназии, пока один его знакомый врач, не посоветовал перебраться из родного, но холодного и сырого Санкт-Петербурга куда-нибудь на юг, в Малороссию или Крым, на Черноморское побережье. Не знаю почему, но отец выбрал Одессу. Хотя, советы врача ему не помогли, болезнь оказалась запущенной и через пять лет, отец умер от чахотки. Мать свою я не помню, она умерла, когда мне было два года. Вот и все, что я могу сообщить о своей семье. Возьмите жизнь любой, простой и бедной интеллигентной семьи - она ничем не будет отличаться от моей.
Думаю, что как большинство своих сверстников, я рос романтичным юношей и мечтателем. Я мечтал увидеть дальние страны и открыть другой мир. Поэтому не было ничего удивительного, что я устроился на работу на частное угольное судно, перевозящее грузы в Италию и во Францию.
О плавании ничего не могу сказать, само по себе оно оказалось не таким интересным. С трудом, из-за турок, мы проникли в Эгейское море. Обогнули Балканский полуостров и взяли курс на портовые итальянские города Мессину и Реджо-ди-Калабрию. После них, в последний порт нашего плавания - Марсель. Эта точка путешествия оказалась самой важной в моей дальнейшей судьбе. После разгрузки и в ожидании прибытия товара, капитан милостиво разрешил сойти команде на берег.
За осмотром местных достопримечательностей и приобретением местных сувениров, мы вышли на городскую площадь, окруженную высокими старинными зданиями с лепными украшениями на крышах. Над площадью возвышался холм, на который взгромоздилось, устремляя шпили в небо, аббатство Сен-Виктор. Говорят, с его колокольни, можно увидеть легендарный замок Иф, расположенный в миле от Марселя, в котором сидел воскрешенный к жизни пером Александра Дюма узник Эдмон Дантес. С противоположной стороны площади просматривались очертания базилики Нотр-Дам-де-ла-Гард.
На площади располагался городской рынок, по которому мы и решили немного побродить. Народу было много и все о чем-то оживленно переговаривались, жестикулировали руками, вскидывая их и головы к небу. Там, на тридцати метровой высоте покачивался ярко-красный воздушный шар. Под ним, в корзине, находился человек, махая нам руками и что-то крича. От корзины вниз, была спущена веревка, которая крепилась к невысокому столбу кольцом и крепким узлом, чтобы ветер не смог унести этот невесомый шар.
Так я впервые увидел аэростат, слово воздушный шар не совсем точно, так как этот летательный аппарат легче воздуха и использует для подъемной силы заключенный в оболочке газ с меньшей плотностью, чем плотность окружающего воздуха. В небе также действует закон Архимеда. Этот аэростат был шарльером. Для наполнения шарльера применяется водород и светильный газ, что делает полет на аэростате такого типа, несколько рискованным мероприятием, так как эти газы горючи, а их смеси с воздухом взрывоопасны. Впрочем, тогда, я таких тонкостей и не знал.
Этот аттракцион больше всех привлек мое внимание. Я стоял, подобно пораженному зеваке и, разинув рот, смотрел вверх. В эти минуты, я так завидовал тому смельчаку, который в это время летал под облаками, в корзине, словно некая фантастическая птица. И именно в эти минуты у меня появилась безумная мечта самому изготовить воздушный шар и...
Если бы вы могли видеть, если бы вы знали, как прекрасна с высоты птичьего полета наша земля, её краски, блеск воды в лучах восходящего солнца, бирюзовая зелень лугов, когда видны все окрестности и вы знаете наверняка, что вас ожидает за теми холмами или лесом...
Прошло около получаса, француз по-прежнему висел в корзине, а я по-прежнему, раскрыв рот наблюдал за ним, как вдруг, аэростат дернулся и под порывом ветра стал удаляться - узел на земле ослаб и развязался. Конец веревки ещё волочился по земле, но никто не пытался его схватить, толпа свистела и улюлюкала, приветственно махала руками вслед поднимающимся к небу корзине с французом и воздушному шару, удаляющимся в северо-восточном направлении. Бедный, перепуганный француз, громко кричал, призывая на помощь, но его крики тонули в гуле провожающих его земляков. Я бросился к веревке, но неожиданный порыв ветра резко взметнул шар вверх. Конец веревки стал недоступен. Ярко-красный шарик ещё долго можно было наблюдать в темно-синем безоблачном небе.
Мы должны были пробыть в Марсельском порту около недели, получить груз и отправиться обратно в Одессу. В эти дни нас часто отпускали в город, особенно по вечерам. Вечерние французские города, особенно красивы, а если вы очутились в Марселе...
Это бодрящий морской воздух и небо, усыпанное хорошо видимыми крупными звездами, потому что небо почти всегда здесь безоблачно. Шум фонтанов в саду развалин - Jardin des Vestiges, в котором сохранились руины античного города, тенистые, прохладные аллеи окружающие дворцы Лоншан и Фаро. Игривый, беззаботный и дразнящий смех молоденьких француженок, их вызывающие белозубые улыбки и насмешливые взгляды, звуки вальсов и звонкие жизнерадостные песни доносящихся из маленьких вечерних ресторанов, расположенных на побережье, у самого моря. Вот что такое вечерний Марсель.
За два дня до выхода в море, я узнал о судьбе французского воздухоплавателя. Он благополучно приземлился недалеко от города Ла-Рошели в местечке Ла-Паллис. Отважный француз преодолел большое расстояние: от берегов Средиземного моря до Бискайского залива в Атлантическом океане менее чем за сутки. Все газеты пестрели портретами мужественного воздухоплавателя, к тому же оказавшегося сыном богатого марсельского рыботорговца.
Черт возьми, мне все больше и больше хотелось создать воздушный шар и самому испытать все ощущении полета, совершить необыкновенный перелет, который еще никто и никогда не совершал. Вот если бы я на аэростате совершил перелет вокруг земли! Конечно, неосуществимо, ведь летательный аппарат будь то шарлье или монгольфьер подчинен воле ветров и он не так долговечен и надежен, как хотелось бы...
Я вернулся домой. Прошел еще один год, в течении которого я больше не ходил по морю, а давал частные уроки математики, физики и географии недорослям из богатых семей. Мне повезло, некоторое время я давал уроки дочке губернатора. Как мог я экономил, ограничивая себя в расходах, тем не менее, мне понадобился ещё один год, чтобы осуществить свою мечту.
Поздней весной почти неделю дуют сильные северо-восточные ветра, ими я решил воспользоваться. Они должны были мне помочь пересечь Черное море и преодолеть Кавказские горы - самая трудная и опасная часть моего воздушного путешествия. Всем известно, что самая высокая точка Кавказа Эльбрус - 5642 метра, его высоту впервые определил в 1813 году русский академик В. К. Вишневский. За Большим Кавказом оставалось приземлиться где-нибудь в районе Баку, на побережье Каспийского моря. Самое трудное - преодолеть горы, но именно из-за этой, казалось невыполнимой трудности я и выбрал такой маршрут - набрать рекордную высоту, на которую ещё никто не поднимался и проскочить горный хребет. Была опасность, что воздух в воздушной оболочке быстро остынет на такой высоте, а такелаж обледенеет и это все приведет к падению, но я надеялся на ураганные ветра, которые должны были царить на такой высоте. Вместо конструкций типа шарлье, я выбрал иной тип аэростата - монгольфьер, температура воздуха в оболочке шара регулировалась специальной газовой горелкой соединенной с баллоном.
Разумеется, я был знаком с управляемыми полетами на аппаратах называемых дирижаблями, читал о том, как французский воздухоплаватель Сантос-Дюмон, 13 ноября 1899 года облетел вокруг Эйфелевой башни и какой прорыв в воздухоплавании предстоит совершить разработкам Фердинанда фон Цеппелина. Но конструкция дирижабля слишком сложна и дорогостояща для исполнения мечты одного человека, а граф Цеппелин мог позволить себе строительство целого плавучего завода на Боденском озере в Заливе Манзелл, Фридрихсхафен. Жива была память и о трагедии 1897 года, когда шведский воздухоплаватель Андре с двумя спутниками с острова Шпицберген на аэростате пытались с попутным ветром покорить Северный полюс. Все трое пропали без вести.*
*6 августа 1930 г. последний лагерь Андре был обнаружен экипажем норвежского судна "Братвог". Сойдя на берег острова Белый, моряки обнаружили лодку шведской экспедиции, а неподалеку от нее -- останки Соломона Андре. Во внутреннем кармане куртки Андре был найден его дневник. Метрах в тридцати от останков Андре находилась могила, в которой, как выяснилось позже, был похоронен Нильс Стриндберг.
Не буду углубляться в подробности, и рассказывать, как я делал воздушный шар. Для неспециалиста это не так интересно. Баллон, наполненный газом, выполнен из газонепроницаемого материала, на него одели еще одну оболочку, легкую, но прочную, она должна была служить для защиты от внешней среды. Эта оболочка была выкрашена в чередующиеся российские цвета - бело-сине-красные. Плетенная, легкая ивовая корзина крепилась веревками к сетке, накинутой на шар.
Я загрузил балласт, провизии на неделю, старое ружье и охотничий нож, карту, компас, теплую одежду и ряд других, нужных и полезных вещей. Хорошо помню день отлета - пасмурное утро, тусклое солнце, скрытое за низкими слоисто-кучевыми облаками. Дул сильный попутный ветер. Мой шар, стоящий на площади в центре города рвался в небо. Провожающих было много. Приносили цветы, кидали в корзину. Большой букет был от семьи губернатора, его дочка запечатлела поцелуй на моей щеке. Пригласили фотографа, который сделал памятный снимок, городской репортер, терзал карандашом блокнот, готовя для городской газеты статью о сумасшедшем молодом человеке. Но я никогда не пожалею, что ступил в тот день в шаткую корзину и, перерубив канат, помчался по воле ветра в неизвестное, на поиски приключений и подвигов о которых мечтал последних два года.
Совсем быстро я затерялся в тумане и низко летящих облаках. В считанные мгновения исчез город и земля. Я попал в густой слой облаков, почувствовал выступившие на лице дождевые капли, где-то в стороне прогрохотал гром. Шар, слегка отяжелевший от пропитавшей его влаги, замедлил подъем.
Первое впечатление никогда не передать словами, это такой восторг, о которого захватывает дух, глаза, наполняются слезами, нечто стискивает и сжимает сердце, заставляя его чаще и усерднее трепыхаться. в груди нехватает воздуха, но рот разрывает дикий, необузданный вопль удачи. Я лечу! Я добился своего! Я ЛЕ-ЧУУУУ! Страх? Что, вы! Восторг - между небом и землей, я лечу! Моя конструкции хрупка и жалка на вид, но я лечу! Там, в облаках, скрытый от всех туманом, невидимый ни с небес, ни с земли, я отпраздновал это великое для меня событие, припасенной для такого случая бутылкой шампанского. Сильный ветер продолжал нести в задуманном направлении и через пару часов облака рассеялись, и я увидел под собой темно-синие воды Черного моря. Шар медленно стал приподниматься в небо, когда с него стала испаряться влага.
Первый день превратился в праздник. Все шло так, как я и задумал. Там, за морем, меня ждали горные вершины, которые я, дерзкий, вздумал покорить на воздушном шаре. Эльбрус, я пролечу рядом, меж двух вершин. Конечно, я не первый его покоритель, до меня там уже оставили памятную надпись в 1829 году экспедиция под руководством генерала от кавалерии Г. А. Эммануэля, начальника Кавказской укрепленной линии. А первым человеком, поднявшимся на обе вершины Эльбруса, считается русский военный топограф А. В. Пастухов. В 1890 году он, в сопровождении четырех казаков Хоперского полка, совершил восхождение на западную вершину, а в 1896 году покорил восточную. Польза от его экспедиций - карты вершин Эльбруса.
Наступил вечер, теперь мой шар медленно плыл в воздухе, ветер задул слабый, с перерывами. На небе проступили, ставшие вдруг немножко ближе, звезды. Я раскрыл дневник и пока не село солнце, сал записывать все свои дневные впечатления, а потом, просто сидел на дне корзины, допивал шампанское и, улыбаясь, чувства восторга ещё не покинули меня, смотрел в небо. Когда-нибудь, думал я, люди найдут пути и сумеют подняться еще выше, чтобы достигнуть света звезд и тех планет, которые они греют своими лучами. Ведь говорят, что в этом мире мы не одиноки, и там, среди далеких звезд есть миры, которые вполне могут быть похожи на нашу Землю, а на тех мирах могут жить похожие на нас люди, или какие-нибудь разумные муравьи, или стрекозы. Даже не смешно.
Ночью случилось непредвиденное, приведшее мое мероприятие и авантюру к краху. Нет, с шаром и со мной ничего трагического не приключилось. Случилось с ветром - внезапно подул резкий, западный ветер и мой шар от Кавказских гор понесло в сторону Болгарской земли. Звездное небо пропало, надо мной зависли беспросветные темные тучи, которые скрыли и Черное море. Все ближе и резче гремел гром, под аэростатом, сверкали зигзаги молний, ветер развил еще большую силу и скорость, креня шар и болтая корзину. И вот теперь, впереди меня ожидала полная неизвестность, я не знал куда лечу и что со мной будет.
Я не спал всю ночь, шум ветра, блеск молний и грозовые разряды сопровождали меня, ни на миг не прекращаясь и не стихая, словно я попал в преддверие Дантового ада.
Незаметно наступило утро, ветер продолжал дуть в прежнем направлении, ни на миг не ослабляя свои порывы, на море бушевал шторм. Мой воздушный аппарат опустился ниже, сверху давили свинцовые облака, начал накрапывать дождь. Грозно шумело море, вскидывая вверх огромные штормовые волны, словно пыталось дотянуться и утащить в пучину. Море было пустынным. Казалось, что на этой планете никого больше нет - необитаемое пространство, как в день сотворения мира, я один болтаюсь между небом и водой, словно некий первичный элементаль, или Лермонтовский демон.
Приступ раскаяния охватил меня. Зачем? - шептал я, зачем я, дерзкий, решился на такой поступок?
Я сбросил часть балласта, увеличил пламя горелки, и шар резко взмыл вверх.
Остальные дни ничем не примечательны. Ветер не стихал, на море по-прежнему царила буря. Шар опускался, я сбрасывал балласт. Пару раз, сквозь облака я видел землю, но опуститься не мог, при всем желании. Внизу, проплывали острые зубья гор, через которые судорожно перепрыгивала тень аэростата. Сильный ветер гнал меня все дальше, на запад.
Можно сказать, я покорился своей судьбе. Правда, решил не выбрасывать больше за борт оставшиеся мешочки с песком, надеясь, что случится благоприятный момент, когда я смогу опуститься на более надежную землю. А пока, я стоял на зыбком дне корзины и с тоской всматривался вниз., пытаясь разглядеть зеленое пятно долины или какое-либо присутствие человеческого жилья.
Горы сменились морем. Я решил, что пролетел над Балканскими странами и сейчас, очевидно, пересекаю Средиземное море, потому что иногда на горизонте я видел туманные кромки берегов. Оставалось выбрать подходящий момент и совершить аварийную посадку. Газ в баллоне закончился, как я его не экономил. У меня оставалось несколько литров воды и пару пачек галет, я не ожидал, что мое приключение растянется на столько дней. Ещё одни признак моей беспечности и наивности.
Наступил шестой день. Проснувшись, я посмотрел вниз и ужаснулся. Шар летел совсем низко над большими изумрудными волнами. На горизонте полное отсутствие туманных дымок. Чуть позже я понял, что совершил трагическую ошибку, отказавшись от экстренного приземления в близи побережья. В данный момент, я не сомневался, что лечу над Атлантическим океаном. В каких-нибудь двадцати метрах подомной открывалась бирюзовая бездна, по поверхности которой лениво перекатывались с белыми барашками валы. Ветер как назло стих, превратился еле уловимый бриз, словно подустал за эти дни, успокоился и решил передохнуть. Кажется, первое плавание Колумба в Америку продолжалось 225 дней. При таком сроке виды Карибских островов будет лицезреть высушенная солнцем мумия Шатрова. А вдруг подует обратный ветер, с надеждой думал я, у любого невезения есть свои пределы. Если бы он изменил направление, пожалуй, рискнул бы посадить воздушный корабль даже в горах, с тоской мечтал я. А если повезет увидеть на горизонте корабль, ножом пропорю шар, буду стрелять из ружья, и дождусь, пока не придет помощь. Но никакие корабли не появлялись на горизонте, ветер не желал менять западное направление, дул вяло и неустойчиво. Корзина чуть ли не касалась пенных вершин волн, и мне пришлось избавиться от последнего балласта. Вздрогнув шар, неуверенно пополз вверх.
Шар продолжал терять высоту. После недолгих раздумий я стал выкидывать за борт зимние вещи, которые готовил для покорения горных вершин, в Атлантике они вряд ли мне пригодятся. Я провел ещё одну трудную, душную и кошмарную ночь.
На дне фляги воды осталось на несколько глотков, от галет даже крошек не осталось, шансы на спасение уменьшались. Газ постепенно улетучивался, не помогали даже две оболочки. Я летел почти над самыми волнами. Совсем близко, внизу, скользила, прыгая по волнам тень моей корзины и шара. Я выбросил все что мог, избавился от ружья, наблюдая, как оно с коротким всплеском исчезает в глубине.
Шар поднялся, но скоро силы притяжения вновь тянули его к водной глади, от его первоначальной прыти не осталось и следа. Казалось, что он, как и я, так же безмерно устал и сломлен.
Солнце палило нещадно, меня мучила жажда, лицо и плечи обгорели, океан на многие мили вокруг оставался пустынен. Глядя на себя со стороны, я отстраненно думал, что меня объявят пропавшим без вести. Никаких поисков не будет, где-нибудь через месяц в газете напечатают о неудачной попытке некоего Александра Шатрова пересечь Кавказские горы, ведь я обещал в случае удачной экспедиции, телеграфировать в Одессу из первого же населенного пункта оборудованного телеграфом. Пропал, как в воду канул, иронизировал я.
От невеселых и мало обнадеживающих мыслей, меня отвлекли плавные и ритмичные толчки, волны наконец-то достали корзины. Мной овладела паника, я по-прежнему хотел жить и бороться. Выхватив охотничий нож, я быстро перерезал сетку, отделив шар от корзины. Освобожденный от тяжести шар в резком порыве взмыл к небу, на встречу пышущему жаром солнцу. Полузатопленная корзина осталась далеко позади, мой же шар подгонял западный легкий ветер. Поудобнее и попрочнее закрепившись в ячейках сетки, я провел инвентаризацию того немногого, что у меня ещё оставалось. Охотничий нож, пустая фляжка, огрызок карандаша и чистый блокнот. Свой дневник я оставил в корзине. Не лучше ли было остаться там самому? Очередная отсрочка, впрочем, в романтических романах обычно в самый последний момент приходит помощь. Один Бог знает, сколько ещё часов я смогу продержаться в воздухе. Не пора ли сочинить прощальное послание далеким, но родным берегам? Я взял карандаш, вырвал из блокнота лист.
"А.И.Шатров. Седьмой день полета на аэростате. Сильный западный ветер занес меня из Одессы вместо Каспийского побережья, в Атлантический океан. Без воды, без продуктов и надежды спастись. Милая Россия, увижу ли я тебя, услышу ли русскую речь? Прощайте! 25 мая 1901 года".
Примерно такого содержания я сочинил записку, свернул в трубку, протолкал в горлышко фляги, плотно завинтил крышку и бросил вниз. Возможно, мое послание когда-нибудь и попадет в чьи-либо руки, помните капитана Гранта и рыбу молот? Путь фляги с запиской, по океану может продолжаться столетиями. Такие послания обычно доходят, когда людей, пославших их, давно нет на белом свете.
Наступил вечер, я чувствовал, как постепенно шар начал терять высоту. Корабли горизонты океана не бороздили, ближайшего присутствия других воздушных шаров не предвиделось. Спасения не ожидалось. В небе разгорались созвездия. Чужие созвездия, в России таких не увидишь. Я рассматривал небо, находясь в каком-то состоянии прострации, горело пересохшее горло, сухие и обветренные, пропитанные морской солью губы мечтали о глотке прохладной воды. Шар опускался все ниже и ниже. Я находился в таком положении, когда жизнь воспринимается как что-то самое худшее, наполненное мучений и болезненных падений, какие могут приключиться с вами на этом бренном, не стоившем таких пыток, свете. Неужели люди рождаются только для этого, для бессильной и бесполезной борьбы со стихией. Пройдет ещё немного времени и мне придется барахтаться в океане, смогу ли я продержаться до рассвета. Что будет потом?
Пересилив себя, я оторвал взгляд от неба и посмотрел вниз. Вот оно! Нет, это был не корабль. Тем не менее, я не удержался и закричал: "Ура!".
Совсем близко под собой я увидел невысокие горы, темный лес, сбегающий от их подножия к берегу. Я видел землю! Я был спасен! В вечерних сумерках, мне удалось разглядеть, что эта земля - довольно большой остров. Только бы не пролететь над ним. Шар невозможно заставить опуститься. Когда до острова оставалось совсем немного, я отчетливо мог разглядеть прибрежную полосу: песчаный пустынный пляж, на расстоянии от него, густой ряд деревьев.
Не раздумывая, я перерезал концы сетки, к которым был привязан и полетел в океан с громким воплем. Я с трудом вынырнул, шумно и тяжело дыша. Тело - руки и ноги плохо слушались, затекли во время полёта. Высокие волны мешали разглядеть берег. Плыл долго, прежде чем почувствовал под ногами твердую землю, но встать не смог, силы оставили меня. На руках, я едва выполз на пляж, упал лицом в мокрый песок и, обхватив землю руками, захватывая песок и сжимая кулаки, заплакал - я был спасен.
Спустя некоторое время я полностью пришел в себя, смог подняться и направился в сторону леса, взошедшая луна заливала его ярким серебристым светом. Мучимый жаждой я искал воду, но так и не смог найти. Зато, наткнулся на какое-то дерево, с вкусными и сочными плодами, многие из них были исклеваны птицами и значит, вполне годились в пищу. Я долго насыщался и не заметил, как заснул под кроной этого гостеприимного дерева.
Ранним утром, я вышел из леса на пляж и зашагал вдоль границ песка и растительности, находясь в тени деревьев. Вскоре пляж закончился, и деревья уступили место низкорослому кустарнику, за которым лежали, опускаясь в море, большие базальтовые валуны, а за ними, мрачные низкорослые горы. Я углубился в кустарник, к счастью он казался не таким густым. Неожиданно я вышел на просторное место, открывающее вид обширным холмистым и зеленым лугам. Тут я услышал звон колокольчика. Итак, подумал я, остров обитаем. Позабыв обо всем на свете, я бросился на звон колокольчика. Здесь живут люди, значит иногда заходят морские суда, я спасен.
Звон колокольчиков и блеяние овец раздавались все ближе и ближе. Я взобрался на вершину склона и застыл на месте, пораженный открывшейся картиной. Внизу, на склонах холма, паслись удивительные овцы и бараны, крутолобые, с густой, длинной шерстью. Среди них, стоял с посохом в руке, одетый в бараньи шкуры, мехом наружу, очень высокий человек. Его рост составлял примерно два с половиной метра, если не больше. Пораженный его, воистину большим ростом, я стоял и тупо разглядывал великана. Наверное, почувствовав мой взгляд, незнакомец обернулся. Боже мой, что за ужасное лицо - мне его никогда не забыть. Завидев меня, незнакомец, неожиданно подняв посох, бросился мне навстречу с самым воинственным и угрожающим видом. Несколько мгновений я колебался, не воспринимая происходящее, а когда до меня донеслось его свирепое нечеловеческое рычание, опомнившись, я развернулся и бросился бежать. Я сбежал с холма и углубился в кустарник, оглянулся. Преследователь стоял на вершине холма. Он разъяренно помахал кулаком, жутко закричал и бросился вниз, размахивая посохом. Как заяц, не разбирая дороги, я помчался сквозь кустарник в сторону океана.
Я ломился напрямик, раздирая в кровь лицо, руки, ноги, а за мной, совсем близко, трещали сломанные ветки, меня догоняли. Тут, моя нога зацепилась за корень и я, с криком, вытянув вперед руки, полетел куда-то вниз, головой встретив по дороге толстую ветку.
Очнулся я на дне оврага, дно которого скрывали низко нависающие густые ветви кустарника. Голова раскалывалась, но я сдержал стон, прислушиваясь к окружающему миру, вдруг это чудовище бродит где-то рядом. Кроме благословенного журчания воды и далеких криков птиц тишину больше ничто не нарушало. Я осторожно пополз на шум воды и вскоре обнаружил небольшой маленький родничок, пробивающийся из подножия присыпанного землей черного базальтового валуна.
Утолив жажду, обмыв порезы на лице и теле, я устало растянулся рядом, покидать такое укромное местечко, после неожиданной угрозы, желания не вызывало. Как знать, может быть, меня продолжают искать?
Странно, почему, великан, едва завидев меня, напал? Откуда такая ненависть, которую я прочел в его красных, наполненных кровью, глазах и в гримассе нечеловеческого, кошмарного лица.
Наступивший вечер и сопровождающие его сумерки, наполнили меня храбростью и заставили покинуть убежище. Я был ужасно голоден, весь день я ничего не ел, кроме тех, утренних плодов, а хотелось чего-нибудь существенного. Словно ночной зверь, крадучись, я выполз из оврага. Как следует, осмотревшись на местности, я запомнил ориентиры, чтобы в будущем, беспрепятственно найти овражек и ручей. Я отправился в сторону моря, было слышно, как шумели, воюя с прибрежной полосой его волны. Берег был пуст. Выждав некоторое время и хоронясь в густой тени кустов, я двинулся вдоль берега к скалам.
Гладкие, безжизненные, базальтовые скалы черными языками опускались в океан, а над ними царила невысокая, иззубренная временем и ветром, вершина, расположенная почти в самом центре острова. Над ней висело черное облако, и было видно, как к нему тянулась темная дымовая струйка. Я медленно шел вдоль нагромождения огромных глыб, берег становился высоким и обрывистым. В одном месте он неожиданно резко отступил назад, опускаясь вниз неприступной стеной и образуя укромную песчаную бухточку. В ней на мелководье, я обнаружил большую колонию устриц. Утолив голод и набив раковинами карманы, я медленно отправился обратно. По пути, поднявшись на невысокую скалистую платформу, осмотрелся. В центре острова, вокруг горы, я заметил яркие мигающие точки костров. Там живут негостеприимные хозяева острова, - прошептал я. Интересно, откуда у вас такое неприятие и ненависть к людям пережившим кораблекрушение и попавшим в беду? Понаблюдав за кострами, я решил вернуться в свой овражик, к воде.
Так началась моя жизнь на этом удивительном острове, который в последствии я назвал островом Одиссея. Я вел вечерний и полуночной образ жизни, боясь днем столкнуться со свирепыми великанами, так неадекватно воспринимающими мое присутствие. Рискуя, на свой страх и риск, я иногда подбирался поближе к пастухам-великанам и наблюдал за ними, пока не представил их образ жизни. Ранним утром они выгоняли свою блеющую тонкорунную отару на луга и холмы, пасли их, оберегая друг от друга. Недоверчивые, угрюмые, заросшие густой шерстью, они были уродливы и страшны. Их руки обладали чудовищной силой, а ноги удивительной быстротой. Я чудом тогда спасся. Жили они необщительно и замкнуто. Небольшие семьи селились в горных пещерах или рыли в северной части острова землянки, ютились в небольших шалашах на вершинах холмов заросших вечнозеленым вереском. Их оказалось не так много, как я полагал вначале. Не более полусотни. Вымирающее племя великанов. Может это всё, что осталось от далеких ископаемых троглодитов, которые в ранние времена населяли Европу и остальной мир. В их облике просматривались больше звериные черты, чем человеческие. Территория острова была поделена между семьями и границы владений каждой семьи строго соблюдались. Горе тому, кто посмеет нарушить эти границы. Никто из них не был ниже двух с половиной метров, а некоторые достигали почти три.
Однажды я стал свидетелем стычки двух исполинов. Часть баранов одного, по недосмотру, перешла на сторону другого. Тот, на чью территорию они перешли, напал на них с громким криком и начал бить своим крепким и толстым посохом, калеча и убивая. Видя такое самоуправство, их хозяин кинулся на выручку. Между пастухами произошла ожесточенная и свирепая драка, не на жизнь, а на смерть. Тот, кто напал на чужих баранов, скоро пал с проломленной головой, а другой, ещё долго продолжал его молотить своим посохом, свирепо рыча и воя. Вечером, труп этого великана-одиночки соседи сбросили со скал в море, разделив между собой его отару. Вот и все их взаимоотношения.
Детей у них было совсем немного, я видел не больше пяти, такие же молчаливые и угрюмые, как и их родители, избавленные от детских игр и шалостей, вынужденные постоянно помогать своим семьям.
Питались они за счет своих овец, баранов и коз. Полы пещер были устланы шкурами животных, в глубине, в вырубленных нишах стояли кувшины с молоком, маслом, лежали белые круги сыра - все, что они производили. Я лишь однажды попал в пещеру великана отшельника, убедившись, что он стережет свое стадо на холме, не удержавшись, позаимствовал кусок сыра и вяленого мяса. После кражи, я несколько дней не приближался к поселку троглодитов.
Рядом с их домами стояли вместительные загоны для скота. Их образ жизни и необычный полудикий вид, натолкнули меня на одну безумную, фантастическую мысль. К этому меня подтолкнула сделанная находка.
Однажды, уже поздним вечером, я гулял среди скал. Единственное время суток, когда не испытывал за свою жизнь страх - великаны ложились рано и вставали рано. Я возвращался со своей устричной плантации к ручью скрытому в овраге. Шел не опасаясь, только что выглянула луна, от скал падали вниз темные, причудливые, извивающиеся, от набегающих на серебристый диск мелких облачков, тени. Море сонно шумело, лениво накатываясь на берег его волны слегка фосфоресцировали. Я видел подобное явление на побережье Черного моря, в августе. Это водоросли, у нас, их называют ночесветка. Засмотревшись на море, я едва избежал опасности. Внимание моё привлекла странная тень, следующая за мной. Я оглянулся и обмер - за мной крался человек-великан. В его намерениях я не сомневался, издав приглушенный вопль, я не разбирая дороги, понесся вперед. За спиной раздалось короткое рычание и громкий стук босых ног. Он стремительно приближался. Темнеющий впереди лес был для меня недосягаем, я кинулся к дикой тропе, поднимающейся круто вверх.
В считанные секунды, почти на четвереньках, я взобрался на вершину кряжа. Великан, громко сопя, следовал за мной. Впереди зиял вход в пещеру, озаряемый отблесками костра, разложенного в стороне. Как я мог так расслабиться и исключить возможность того, что и в прибрежных скалах могут жить великаны-пастухи. Пришлось расплачиваться за близорукость и самоуверенность. Я кинулся к обрыву - все пути отступления отрезаны. Внизу шумело море, ударяясь о скалы, по-змеиному шипела зеленоватая в вечерних сумерках пена, струясь сквозь острые каменные клыки.
С непонятной надеждой я оглянулся. Великан вылез на тропу, встал перед пещерой, отрезая путь. Он знал, что мне некуда деться, я в его руках. Несколько долгих секунд он стоял и рассматривал меня. Узкие щелки глаз недобро блестели под нависшими широкими надбровными дугами. В густой черной бороде распахнулся рот, из которого вырвалось протяжное рычание. Вдруг оно перешло в надсадный, хриплый смех, протянув к моему горлу длинную волосатую руку, троглодит пошел вперед. Оставался единственный путь, который возможно гарантировал спасение, но не смерть. Тем не менее, я его выбрал не раздумывая - развернулся и бросился со скалы в море.
Мне повезло, я не попал на камни и глубина оказалась достаточной, чтобы не разбиться. Но, как только я вынырнул, волна приподняла меня и безжалостно швырнула на каменную стенку. Я так сильно ударился грудью, что не смог сдержать крика, вода ринулась в рот, понесла в океан, в глазах потемнело, и я стал терять сознание, но продолжал бороться, гребя руками, пытаясь выбраться на берег. Следующая волна накрыла с головой, ослепила и оглушила. Я захлебывался и из последних сил боролся за жизнь. Очередная волна пихнула в грудь, опрокинула, и куда-то понесла...
Честно скажу, это было очередным чудом, что я тогда остался жив. Очнулся на мокром песке, в полумраке каменного грота. Надо мной нависал высокий сводчатый потолок, широкий вход приглашал в пещеру. Я медленно поднялся, не в силах сдерживать стоны, вчерашнее купание не прошло даром, все тело ныло и было покрыто ссадинами и кровоподтеками. Но и сдержать победной улыбки я также не мог, кажется, я нашел новое пристанище, более скрытое и надежное. Слегка пошатываясь, я вошел в грот.
В конце каменного зала темнела щель, в которую полнее мог протиснуться человек, но не громадный абориген острова. Я протиснулся в щель и через несколько шагов, наткнулся на пологую стенку, поднимающуюся вверх. Пещера оказалась как бы двухуровневой, я поднялся на второй этаж, оказавшийся светлым и просторным помещением.
Солнечные лучи заливали просторную залу из "окна" расположенного на уровне моей головы. Я выглянул в естественную щель - окно выходило в открытое море. В пещере было сухо и уютно, а главное - безопасно. Новое убежище меня вполне устраивало. Я осмотрелся и замер, похоже, что я не первый здесь "квартировал". В одном из углов "залы" лежали глиняные черепки. Я бросился к ним, это были первые следы такого же горемыки, закинутого судьбой на этот остров великанов, как и я.
Со священным трепетом я перебирал глиняные черепки, жалкие останки скарба моего далекого незнакомца. Я разложил осколки, заинтригованный тем, что они собой представляли ранее. С удивлением обнаружил, что когда-то это была большой амфорой. На осколках сохранились рисунки. На одном, был изображен высокий, облаченный в древние доспехи римских или ахейских воинов, с оружием в руках, гибкий, чернобородый мужчина, на другом - несущийся по морским волнам корабль. Корабль был весельный, с парусом. На носу он нес изображение женской головы, которую украшали змеиные волосы. Рисунки амфоры меня заинтересовали, несомненно это была старинная вещь. Неужели, коснулась меня крамольная мысль, доисторические люди, когда-то случайно посетили этот остров и, скрываясь от великанов, оставили в пещере осколки сосуда.
Но, я никогда не слышал, чтобы древнегреческие корабли заплывали дальше Гибралтарского пролива - Столбов Геракла, как они их называли. А может, ваза попала сюда позднее и другим путем? В мире так много случайностей, взять хотя бы мой полет и этот остров. Надо найти другие следы пребывания людей на этом острове, решил я. Невозможно представить, что до начала двадцатого века его никто не посетил.
В темном углу пещеры я обнаружил кучу золы. В том месте, над давно потухшим очагом, потолок был сильно закопчен. Там же, я увидел рисунки изображенные углем. Опять, тот же человек, что и на вазе, только крупным планом. Кто-то умело нарисовал углем красивое окаймленное бородой лицо, большой нос с горбинкой, прищуренные, глядящие в упор темные глаза и усмехающиеся язвительные губы. Под портретом была какая-то неразборчивая надпись.
Первая буква была похоже на русское "О". Под портретом извивался морской змей с короной на голове, рядом плыл корабль, точно такой же, как и на вазе. В стороне стояли трое вооруженных людей, угрожающе поднявших длинные копья, наклонив в сторону врага овальные щиты, по форме напоминающие восьмерки, рядом с ними, красивый лик пышноволосой женщины.
Такое ощущение, что рисовал настоящий художник, сумевший передать простым углем, запоминающиеся образы, перенеся на стену мимолетное, изменчивое мгновение. Эти искусные рисунки рисовали твердые рука и зоркий глаз древнего живописца.
Далеко в стороне от этих рисунков был еще один, нарисованный торопливо, штрихами и небрежно, словно рисовал другой человек. На носу корабля, с широкой круглой кормой, сидит юноша, закутанный в плащ, опирающийся спиной на мачту со свернутыми парусами. В руках у него был какой-то музыкальный инструмент, похожий на лиру. Рот юноши приоткрыт, словно он поет.
Более заинтриговано и тщательно рассмотрев рисунки, разобрав под фигурой усмехающегося воина букву "О", я заподозрил о посещении острова легендарным путешественником Одиссее. Всем известна бессмертная поэма Гомера "Одиссея", в которой рассказывается, или поется, о морском путешествии хитроумного сына Лаэрта и его друзей, после осады и взятия легендарной Трои. Я читал, об удачных раскопках в семидесятых годах прошлого века, немецким промышленником Генрихом Шлиманом, на холме Гиссарлык, на северо-западе Османской империи. Он подтвердил, что эпическая поэма Гомера о Трое, вовсе не миф и даже обнаружил клад - сокровища царя Приама, более восьми тысяч уникальных предметов. Если существовала Троя, почему бы не предположить что существовали златообильные Микены, а в Спарте жила Елена Прекрасная, поджидая своего Париса, а на Итаке стоял дом царя Одиссея. Доказательством могут служить: найденная мною пещера, таинственные рисунки, черепки амфоры и свирепые и негостеприимные великаны-пастухи, населяющие остров. Может быть Гомер, наверняка участвовавший в плавании Одиссея, специально и прозвал их безжалостными, угрюмыми циклопами, или, как их называли греки - киклопами, сыновья Урана и Геи? Но этот остров так далек от материка и маловероятно чтобы древние греки его посещали, скажет скептик. Не знаю, спорить не буду, но, лично я не сомневаюсь, что на этом острове побывал итакский царь Одиссей и его верные друзья возвращаясь домой, после похода на Илион. Они побывали в плену у великана-людоеда Полифена, где хитроумный грек назвал себя "никто", сумел ослепить киклопа и спасти от смерти своих товарищей. Поэтому, в честь него, я назвал этот остров не островом циклопов, а островом Одиссея.
Много часов я провел возле этих таинственных рисунков, строя самые невероятные догадки. Я часто рассматривал портрет высоколобого, чернобородого улыбающегося грека и считал его настоящим портретом Одиссея. Корабль его вовсе не походил на вытянутые, похожие на стремительные стрелы, многовесельные боевые триеры, это было скорее торговое, широкое, одномачтовое, судно, с высокими бортами. И сомнения охватывали меня, неужели на такой скорлупке он совершил столь великое многолетнее плавание, воспетое слепым поэтом. А почему бы и нет, я ведь сумел добраться до острова в легкой корзинке, привязанной к наполненному газом баллону.
Юноша с лирой, кто он? Я предположил самое невероятное - автор "Одиссеи" - Гомер. На другой день, в темном коридоре я нашел ржавый бронзовый наконечник от копья.
Итак, продолжал жить в пещере хитроумного Одиссея и его друзей, вполне надежно укрытой от хищных взоров циклопов. Людей-великанов, по подобию Гомера, я стал называть циклопами, за свой злобный характер, иного названия они и не заслуживали. Ближе к вечеру, прячась в тени утесов, я скользил в сторону своей устричной плантации, пробирался в лес за фруктовыми плодами, водой или в поисках птичьих яиц, иногда пытался ловить рыбу.
Прошло два месяца, два месяца одиночества, тоски и постоянного страха от нежелательной встречи с хозяевами острова.
Однажды, на море два дня подряд неистово бушевала гроза. Черные тучи затянули горизонт, опустились в морскую пучину, сливаясь с высокими пенными валами, вместе с бурей. Огромные волны захлестывали даже мое окошко. Ветер злобно выл и яростно швырял волны на неприступные скалы, рваные клочья пены оседали на вершинах базальтовых утесов. Ни на минуту не смолкал дождь, щедро поливая остров, казалось еще немного и он сползет в море. Частые молнии разрывали небо, били в морскую пучину, словно один из древних богов, проснувшись, вступил в схватку с морским чудовищем, левиафаном. Забившись в темный угол, под картины, чтоб не было так одиноко, я с тоской наблюдал за безумством стихии, пляской ветра, дождя и волн. Иногда ветер, врываясь в коридорную щель, подбрасывая в воздух останки углей, жутко завывал, словно мое убежище обнаружили циклопы, и целая толпа рвется ко мне в пещеру. В зале, на полу, скопились лужи, а по острым краям окна висели раздуваемые ветром, пропахшие йодом шторы - обрывки темно-зеленых водорослей. Не очень радостная картина. По неволе на душе заскребут кошки, в сердце поселятся непередаваемые грусть и отчаяние.
За время, проведенное на острове я, так сказать, одичал и превратился в настоящего Робинзона Крузо, вот только Пятницы для общего комплекта не хватало. Отросла борода и усы, волосы на голове торчали в разные стороны, как у дикаря, одежда давно превратилась в лохмотья, хорошо еще, что на острове царило лето, он находился в объятиях теплого течения Гольфстрима. По ночам я не страдал от холода, но сказывался недостаток пищи - мое постоянное меню: устрицы, фрукты и ягоды, редко рыба настолько надоели, что едва воспринимались прилипшим к хребту желудком.
Если честно, ничего робинзоновского из себя я не представлял, не было во мне уверенности и прагматичности английского моряка. Я читал Дефо, увлекательнейший роман, но даже в кошмарном сне я не мог представить, что окажусь в положении его героя, даже в худшем положении, было бы лучше, если бы мой остров оказался необитаем. В жизни случается много вещей, о которых мы никогда не задумываемся и считаем, что с нами они как раз и не произойдут. Я ужасно скучал без человеческой речи, часто разговаривал вслух сам с собой, никогда не прекращал монотонные внутренние монологи. Ежедневно, не забывал ставить на стене угольные отметки-штришки ещё одного островного дня и всегда боялся их пересчитывать, потому что не знал, сколько времени еще придется здесь провести. Было очевидно, что остров редко посещается людьми, если вообще посещался ими после Одиссея, скорее всего он стоит на удалении от торговых путей и отсутствует на морских картах. Я ни разу не видел на горизонте ни белого лоскутка парусного судна, ни тянущейся вверх черной струйки от трубы парохода.
Буря закончилась, природа вернуло себе прекрасное настроение: ярко светило солнце, море стало ласковым, лазурным, умиротворенным, тихие волны лениво накатывались на пляж, усеянный ракушками, мелкой рыбой и пучками водорослей. Над всем этим выброшенным морским богатством с криком кружили тучи птиц. Но было на пляже и еще, кое-что интересное. Во-первых, я нашел красный спасательный круг и множество различного корабельного мусора - отходов цивилизации, щепки, сломанные доски. Напрашивался вывод, что где-то недалеко в открытом океане, произошла катастрофа, во время бури мог пострадать, а то и затонуть, какой-то корабль. Но самое главное, что я обнаружил, поистине бесценная вещь - лодку.
В десятке метров от берега, я увидел дно перевернутой лодки. Не раздумывая, удерживаясь чтобы не закричать от радости, славя имя Божье, наконец-то удача, я бросился в воду. Спустя некоторое время мне удалось вытянуть её на берег. Перевернув лодку килем вниз, я оттащил бесценную находку в тень скал, чтобы её не могли увидеть. Я радовался как дитя, есть Бог на свете и он все видит - лодка была моим спасением. На её борту красовалось название - "Luck" - "Удача", хотелось верить, что это название станет многообещающим.
С того дня, я стал мечтать о том, как выйду на этой лодке в открытый океан и попробую достигнуть материка, если меня не подберут по дороге корабли. Спасен, спасен, - твердил я без остановки. Поздно или рано циклопы обнаружат мое убежище и тогда? Что они сделают? Съедят? Каждому раздадут по вяленому кусочку? Еще одна встреча с великаном может оказаться роковой. К тому же меня сильно беспокоил здешний вулкан, который с недавних пор стал дымить ещё гуще. Раньше мне казалось, что над центром острова, над самой вершиной конуса постоянно висело странное темное облачко. Позднее, оно увеличилось, в воздухе стали чувствоваться дым и гарь. Последней ночью, мне пришлось дважды вскакивать с ложа и выбегать к морю, от сильных подземных толчков. Я боялся, что может начаться извержение и меня погребет под завалом в пещере, мне не хотелось повторить судьбу граждан Помпеи. Я с гимназии помню эту трагическую дату - 24 августа 79 г.н.э., когда началось извержение Везувия, продолжавшееся до 26 августа и похоронившее под тоннами пепла и тефры города, служившие летней резиденцией для изнеженной римской знати, Помпеи и Геркуланум. Города, до сих пор продолжают извлекать из тьмы веков и черной лавы. Раскопки начались в 1738 году испанским авантюристом Алькубиерре спешившему с помощью шахт и взрывов выполнить исторические заказы для дочери саксонского курфюстра и супруги неаполитанского правителя Карла III Бурбона - Марии Амалии Христины. Удалось больше уничтожить, чем добыть.
Исторические катастрофы продолжали оставаться актуальными и в мое время. Еще не забыт взрыв вулкана Тамбора в 1815 году, в Индонезии, на острове Сумбава. В те времена даже не смогли подсчитать человеческие жертвы. В Лондоне, 1815 год назовут годом без лета, из-за огромного выброса вулканических газов и пепла температура понизилась на 2-3 градуса. А совсем недавнее, мое историческое время, извержение вулкана Кракатау, в Зондском архипелаге, 26 апреля 1883 года. В газетах писали, что вулкан выбросил тучу пепла на высоту 30 километров, на расстоянии 160 километров все окуталось дымом и пылью. Образовавшаяся волна цунами погубила более 36 тысяч человек. Не думаю, что к вулканам у меня предубежденное отношение - скорее инстинктивный страх древнего человека, убегающего от раскаленных потоков лавы и темной газовой тучи, опускающейся с неба.
Не дожидаясь окончания ночи, я забрался в лес и вырезал две длинных ветки. С широкими утолщениями на одном из концов, которые надеялся использовать как весла.
Я спешно готовился к морскому походу, сидеть на острове и ждать начала извержения вулкана, или пока меня не поймают великаны - сомнительные перспективы.
Через три дня я был готов к плаванию. Загрузив лодку фруктовыми плодами, вяленой рыбой и десятком пустотелых диких тыкв, которые я наполнил водой, я с облегчением отплыл от острова, направляясь на восток. Под веслами и с попутным ветром, на востоке, считал я, если повезет, меня ждут плоские побережья Португалии.
Вулкан на острове решил отметить мое отплытие пушенными выстрелами, выбросив в вечернее безоблачное небо облако сажи и пепла. Вершина кратера окрасилась в алый цвет, в жерле заклокотала золотая лава и вдруг опрокинувшись, побежала вниз, к подножию холмов. От последнего выстрела весь остров содрогнулся и застонал, словно от ужаса, предчувствуя близкую гибель, пробудив в скалах долгое эхо.
Когда я был в ста метрах от берега, на прибрежной скале, под которой находилась моя пещера, появилась маленькая, на таком расстоянии, фигурка. Киклоп явно видел, человека, отплывающего в лодке. Вскинув руки, великан что-то проревел мне вослед, может быть проклятие, которым его предки провожали корабль Одиссея. Потом, нагнувшись, циклоп поднял кусок скалы и швырнул в мою сторону.
Прощай, остров! Прощай навсегда, остров Одиссея! Я послал циклопу воздушный поцелуй, хотелось спеть ему импровизированный гимн мира.
Наступила ночь. Остров пропал из вида, со всех сторон меня окружал безбрежный океан. Одиночество сопровождало по-прежнему. Стало неуютно, один, в утлом челне, с небольшим запасом провизии и воды, как долго будет мне везти?
Тем не менее, иногда пессимизм сменяла радость - я покинул опасный остров, я свободен и жив, я не жду, а плыву навстречу своей судьбе. Приключения продолжались и не заставили себя долго ждать.
На второй день моего плавания, произошла встреча, оставившая в моей памяти неизгладимое впечатление на всю жизнь. Даже, если такое приснится в кошмарном сне, оно останется с вами навсегда, как вырезанный в камее рисунок.
Солнце стояло в зените и изрядно припекало. Натянув ниже ушей шляпу, сплетенную из травы, я как мог, старался скрыться от жалящих лучей и чтобы скоротать бремя путешествия, пытался задремать. В это время, дремотное внимание привлек негромкий всплеск у борта. Я задвинул шляпу на затылок и посмотрел за борт, сырая рыба полезна для здоровья, но ничего не обнаружил. Весла лежали в лодке, и мое судно медленно дрейфовало, положившись на восточный ветерок и морские течения. Вновь раздался всплеск, на этот раз сзади и громче чем первый. Я оглянулся и в ужасе, чтобы не закричать и не выпрыгнуть из лодки, вцепился в её борта. Из воды медленно и величественно поднималась к небу огромная, в размах моих рук, голова чудовища, на длинной и толстой шее. Вода стекала мелкими ручейками по темно-синей с зеленоватыми пятнами коже. Два аленьких красных глаза с любопытством смотрели на меня. Загипнотизированный и парализованный страхом, я смотрел в глаза рептилии. Чудовище с шумом вдыхало воздух. Голова на высоте трех метров над лодкой покачивалась из стороны в сторону. Если сейчас, эта громадина с разинутой пастью обрушится вниз, леденея от ужаса, подумал я - лодка разлетится в щепы, а я пойду на корм морскому удаву. Уж лучше бы я попал в руки циклопам, там мог быть шанс и выбор, а здесь ни того и ни другого.
Шумно выдохнув воздух, чудовище зевнуло и на миг приоткрыло пасть усеянную мелкими пилообразными зубами, а затем медленно погрузилось в воду, оставив после себя небольшую воронку. Под лодкой промелькнула гигантская тень, тающая в темной пучине. Около часа, я покорно ждал возвращения монстра, который одумается и вернется, сочтя меня не какой-нибудь ядовитой гадостью, а хорошим обедом. Чудовище не вернулось, а я, очнувшись от забытья, схватился за весла и постарался проплыть от того злополучного места как можно дальше.
Я вспомнил пещеру и картины нарисованные углем, может быть спутники Одиссея, встретились с таким же монстром?
В тот же день, у линии горизонта я увидел корабль. Едва я раскрыл рот, для ликующего крика, как он провалился за окоем. Ах, если бы земля была плоской! Одно было хорошо, первая, нечаянная встреча с кораблем говорила о том, что я возвращаюсь на пути морских торговых караванов - впереди, яркие цветы цивилизации!!!!!!
Тем не менее, я провел в море ещё пять дней, страдая от солнца, недостатка воды и пищи, прежде чем был подобран на борт английского корабля шедшего из Колона в Лондон. На этом, собственно, и закончились мои приключения.
Вы спрашиваете, не собираюсь ли я вновь подняться в небо на воздушном шаре? Конечно, собираюсь и думаю, что через год, два, поднимусь к облакам, нет, скорее всего, как обещает Циолковский, за облака, я полечу вместе с Лосевым на планету Марс.
Сейчас, я работаю над системой управления воздушным шаром, с помощью которого, могу диктовать условия в выборе направления. Ни чего общего с работами графа Цеппелина. Аэростат, должен слушаться воли воздухоплавателя, а не быть игрушкой ветра! Каким я вижу новый воздушный маршрут? Горы Кавказа, я ставлю в покое. Хочу пересечь на воздушном шаре Атлантический океан и благополучно достигнуть берегов Америки. Затея безумна и мало отличается от первой, тем не менее, я думаю, что она вполне осуществима. Главное и непременное условие - уметь побеждать свой страх, отчаяние из всех, кажущихся тупиковыми ситуациями уметь найти выход и тогда, любые задачи вам по плечу! Человек может всё! Неужели, в наш век, есть сомневающиеся?!!
Вот и вся история о бесстрашном воздухоплавателе Александре Шатрове. Больше я ничего о нем не узнал, к сожалению, информация о таких людях не должна кануть в веках. Тем не менее, сильно пострадавший во время Гражданской, а затем и Великой Отечественной Войн Одесский архив, куда я обратился с запросом, ничего не сообщил о судьбе этого удивительного аэронавта. Осуществил ли он свою мечту, и достиг ли на воздушном шаре берегов Америки, неизвестно. Но, пусть не продолжение, но подтверждение истории Александра Шатрова, мне все-же попало в руки.
Я отдыхал с семьёй в небольшом портовом городке Ильичевске, расположенном недалеко от Одессы. Как и положено отдыхающим, большую часть отпускных дней мы проводили на пляже, на побережье Черного моря. Вдали от гомонливой пляжной сутолоки, напоминающей лежбище морских котиков, мы нашли вполне удобную и красивую бухточку и пляж пригодные для принятия солнечных ванн и водных процедур. Дно пологое, усыпанное белой и черной галькой, ровной, обкатанной волнами.
Растянувшись на горячих камешках, надвинув на лицо шляпу из газеты, я загорал, совсем разомлев под солнцем. Возбужденные крики сына заставили очнуться и поднять голову.
- Что случилось? - Я непонимающе огляделся по сторонам.
- Папа, смотри! Смотри, что я нашел, папа! - Сын кинулся ко мне. В руках он держал старую ржавую фляжку, обросшую ракушками. Ничего особенного - фляжка как фляжка.
- С войны, наверное, - пробормотал я, вертя в руках фляжку. - Она ещё неплохо сохранилась, если её очистить от ракушек и ржавчины...
- Отвинти крышку, я не могу. Мне кажется в ней что-то лежит, - попросил Никита.
Я потряс фляжку, действительно, внутри у неё что-то есть. - Интересно, - С большим трудом, сдирая с пальцев кожу, обмотав платком, я едва отвинтил крышку. Встряхнул фляжку и подставил ладонь.
- Что там? - Сын нетерпеливо склонился надо мной.
На ладонь выпал скатанный в узкую трубку лист.
- Какое-то послание от детей капитана Гранта, - пробормотал я.
- Какое послание?
- Сейчас попробуем прочитать, - осторожно, трясущимися от непонятного волнения руками, развернул записку. Перед глазами предстало короткое сообщение с дореволюционным знаком "Ъ" в конце большинства слов.
- Это письмо. - Близоруко щурясь, я приблизил послание к лицу и прочитал текст, написанный химическим карандашом: "А.И.Шатров. Седьмой день полета на аэростате. Сильный западный ветер занес меня из Одессы вместо Каспийского побережья, в Атлантический океан. Без воды, без продуктов и надежды спастись. Милая Россия, увижу ли я тебя, услышу ли русскую речь? Прощайте! 25 мая 1901 года".
Довольно долго шло это письмо, направленное неизвестными течениями и ветром из Атлантического океана в Черное море и попавшее в руки моего сына. Что это случайность или судьба? Можно ли после этого не верить в связь прошлого и настоящего и в такие фантастические звенья, соединяющие их, похожие скорее на чудо.
- Папа, а кто такой Шатров? Это что письмо из 1901 года? - быстро задавал вопросы Никита.
- Не торопись, сейчас я тебе все расскажу, усаживайся рядом, поудобнее. - Я похлопал по большому махровому полотенцу, бережно свернул записку и задумчиво посмотрел на фляжку. - Все началось с того, что однажды, скорее всего в начале двадцатого века, в марсельский пор зашел русский корабль из Одессы, на борту которого был отважный молодой человек по имени Александр Шатров....