Дялунча и сыновья


   Голова никак не хотела отделяться. Крис сосредоточился, полоснул навахой* как следует. Бум. Голова тайменя гулко плюхнулась в ведро — будет отменная уха. Этот старинный нож, конечно, совершенно не подходил для разделочных работ, но ведь недавний подарок отца! И сын пробовал использовать клинок то так, то эдак, чаще греть рукоять в деле. У мальчишек нож шёл в обмен на пятьдесят любых патронов к их ружью. Ну уж нет! Откуда он у отца? «Потом, вот повзрослеете, расскажу», — отвечал Дялунча**, приобнимая сыновей. Его лицо, такое красивое, в такие минуты источало любовь и тепло. Крису так и хотелось кинуться на шею, но нет — уже семь лет, он взрослый.
   Не только нож, но и их с братом имена вызывали в посёлке некоторые пересуды. Всё-таки Кристофер и Ламберт не типичные, однако, имена для здешних мест. «Хозяин — барин», — говаривал по этому поводу глава поссовета, прерывавший таким образом сплетни, сам назвавший первенца Гагариным. А все было очень просто. Как-то родители в городе моторку покупали, в гостях посмотрели старый фильм. Дялунча вскрикивал, смеялся, плакал, шептал: «всё несколько не так». «Какой впечатлительный! Кто бы мог подумать?», — делилась потом жена в магазине. Вот и назвал сыновей именем главного актёра, почему бы и нет?
   Покончив с рыбиной, разложив по лоханям внутренности, филе, мальчик крикнул брата — надо было набрать хвороста. Вскоре они уже топали по посёлку втроём с собакой. Прошли клуб и тут вдруг! Кто-то залаял слева, затем двое справа. Их Волчек, на миг оглянувшись, присоединился к соседской лайке, метнувшейся к воротам. Откуда навстречу нёсся мохнатый вихрь — медведь. Собаки общей сворой приняли бой, но противник шёл напролом, казалось, не замечая их. Братья отпрыгнули друг от друга, Крис с навахой, Ламб вскинул топорик на длинном обухе: «Бегите все!»
   — Ты пошто в посёлок пришёл?! — успел выкрикнуть Крис.

   — "Тройка","Тройка«, ответь «Избе»! Вот же черт!
   Охотовед, заполнявший сводку, отжал тангенту:
   — Слушаю, «Изба». Связь никакая, Николай, завтра рекой вернёмся!
   — Шныряло, девятилеток, вчера в посёлок заявился. Может больной, или Хозяин подрал, в общем злой...
   — Дальше. Приём.
   — Две собаки пострадали, но не сильно и... дети твои. На пути аккурат оказались, на себя приняли. Мать и соседка не дали забрать к фельдшеру, сразу: «сами отмолим, отшаманим и если надо — омоем». Извини, не успел.
   — Как мои сыновья, руки, ноги, головы? Приём.
   — «Тройка», опять перебои. Да там живого места не было: переломы, рваные укусы, но ещё дышали. Прости. А зверь отступил, таким же галопом вернулся в лес. Но вот потом, слышишь? Утром заглянул к твоим. В окно вижу — жинка, Наташка твоя, вещи собирает, а сыновья за столом завтракают! Дялунча?!
   — Принято. Завтра, Коля, поговорим. Давай пока всё это сильно не тряси, пусть между нами?
   — Принято, брат.

   Дялунча отодвинул по столу микрофон, включил радио, откинулся в кресле, прикрыв глаза. На «Маяке» напомнили о грядущих «ковидных выходных», зазвучала популярная мелодия. Дялунча вздрогнул, поёжился. Для него, точнее когда-то «для них» это была не просто мелодия. С первыми же тактами явились Изабель, сцена их первой встречи в Париже, в сумерках на Сен-Жермен. Изабель с напарницей подрывом отправили тогда на воздух восемь асов — отпускников люфтваффе с Восточного фронта. Он прикрыл собой «официанток» от пуль настигавшего их патруля, и отхватил одну по ошибке от Изабель. Что за женщина! В их квартирке на задворках Марселя в семидесятые, когда звучала эта песня, Изабель... Изабель, уже не та тощая, немного нескладная пацанка из сороковых — округлившаяся, давно закрашивающая седину, иногда, под настроение, выходила на балкон и пела. Подпевала, увеличив громкость радио, как и некоторые другие, чумовые, жительницы квартала:
   «Je m’baladais sur l’avenue
   Le coeur ouvert a l’inconnu»***
   Девушки, дамы могли появиться в окнах, на балконах практически в чем застала песня, не обязательно именно эта. Со стороны действо выглядело задорно, иногда комично, и всегда, как бы сказали сейчас: «позитивно». Окончив исполнение, если «певиц» оказывалось несколько — они смеялись, аплодировали, слали друг другу воздушные поцелуи. Дялунча и сам частенько подпевал из кухни, нарезая для возлюбленной камамбер, фрукты складным, еще интербригадовским ножом. Изабель, Марсель... Дялунча рывком сдёрнул гитару со стены:
   «Прошлым вечером — два незнакомца,
   А сегодня утром на проспекте —
   Двое влюблённых, оглушённых
   Длинной ночью»****
   Изабель, то их мимолётное уединение, навсегда останутся в его памяти. На пороге два бурундука, юрких, настойчивых, делили орехи. Середина осени радовала тишиной, чистым воздухом, щедро раздавала свои краски. Взгляд Дялунчи скользнул с бурундуков на полку с журналами, справочниками, тетрадями его рассказов, переместился на большую карту мира на стене напротив.
   ЗДЕСЬ так хорошо! Может, обойдётся, или время пришло и снова в путь? Теперь уже вчетвером — земная женщина, да трое бессмертных с генами планеты Зейст.


 *наваха (исп. navaja) — традиционный испанский складной нож.
 ** Дялунча — заблудившийся (эвенкийский).
 ***«Гулял я раз по авеню,
 Открытый искренне всему,» и далее в переводе — «Les Champs Elysees» («Елисейские поля», песня 1969 г.)