Роман Саши Соколова "Между собакой и волком" начинается с письма некого Ильи Дзынзырэлы некому Сидору Пожилых. И только ближе к концу книги выясняется, что Пожилых - это следователь по особым делам, и речь идёт о воровстве у Ильи Петрикеича костылей. Таких длинных писем (тем более заявлений), где подробно рассказывается жизнь героя, в реальности не бывает. А последнее послание вообще написано с того света.
Рассказ точильщика Дзынзырэлы непоследователен. Его постоянно сносит в сторону. Одна история или картина, не закончившись, перетекает в другую, та, возможно, в третью. Потом - возврат на главную колею. К тому же в романе не один повествователь: есть ещё охотник, пишущий свои записки стихами, есть некто (не автор ли?), "рисующий" картинки с выставки. Казалось бы, пестрота. Но нет, связь между событиями и судьбами людей настолько тесна, что с трудом различаешь, где, когда и с кем это происходит. Вот подруга-жена Дзынзырэлы, грешница Орина. В другой главе - вроде она же, тоже работает на железной дороге и блудит. Но нет, эту зовут Мария. А тут нетрудно вспомнить и библейскую Магдалину. Вообще библейские мотивы присутствуют в романе, но в переработанном и несколько пародийном виде. Как и мотивы русской классики 19 века, например Гоголя... Вот Яков Ильич Алфеев, сын ли он Дзынзырэлы? По возрасту, кажется, не вполне подходит. Впрочем, ни в чём нельзя быть уверенным. "Может-быть-сын". Сквозь 20 век, где протекает основное действо, нет-нет да мелькнёт 19-ый или ещё глубже: возвращение охотников, катание на льду, падение слепых относят нас к картинам Питера Брейгеля Старшего. Всё в романе зыблется, не вполне определённо, сумеречно. Так Саша Соколов решает сверхзадачу: сама форма произведения у него воплощает идею, вынесенную в заглавие. Идиома "между собакой и волком" означает "сумерки". Я знаю лишь один роман, где форма настолько соответствует и работает на название - "В лабиринте" Роб-Грийе.
Безусловно, главный герой книги Соколова - её язык. Богатый, сочный, он требует специального исследования. Я здесь лишь отмечу изобилие архаизмов, немало также выражений просторечных, диалектных, жаргона. Прекрасное владение столь богатым инструментарием позволяет автору создать поэтические картины. И проза в плане выразительности не уступает стихам, а возможно, превосходит их. Отметим также широкое использование автором цитат, явных и скрытых, переработку известных тем, например популярной песни "Раскинулось море широко".
Публика в романе собралась, мягко говоря, неблагополучная. Пьяницы, калеки, нищие. Напрашивается мысль, что туманный стиль и подобные герои созданы в пику советской идеологии, которая культивировала ясность и воспевание человека труда. Возможно так, однако автор переключает этот спор на философский уровень: все мы нищи и убоги перед лицом вечности. Все мы скользим по хрупкому льду в темноте, рискуя ежесекундно угодить в промоину.
Основные события романа происходят на железной дороге и на реке (водный путь). Образ дороги вполне можно считать центральным. Он символизирует жизнь и одновременно смерть. Дзынзырэла теряет на рельсах ногу, а в конце тонет (или его топят). Яков Ильич Паламахтеров... Ещё один Яков Ильич. Есть среди героев и два Николая: Угодников и Плосковский. А один персонаж носит аж три имени: то ли он Пётр, то ли Фёдор, то ли Егор. Имя ничего не значит, если судьба у всех примерно одинакова, все кончают дурно... Яков Ильич Паламахтеров только задумал "выковать в уме какую-то определённость", как тут же "обнаружил себя лежащим в розвальнях ногами вперёд". И голова его свисает и волочится по земле, и с хрустом ударяясь, подпрыгивает на кочках и пнях запорошенных. Это похоже на сон, возможно, предсмертный. Не гордись, человек, ты жалок перед лицом вечности.
Смерть приходит к героям в виде прекрасной дамы. Французские трубадуры называли смерть La Belle Dame sans Merci - прекрасная беспощадная дама. Побыв с ней однажды, человек теряет интерес к жизни и вскоре пропадает. Пётр-Фёдор-Егор на спор повесился, Калуга по прозвищу Кострома поел волчьих ягод. Да и Дзынзырэла сгинул из-за несчастной любви, не мог забыть свою Орину. Так что роман Саши Соколова - вещь трагическая, хотя и тут согласно закону неопределённости трагедия теряет чёткие очертания, скрываясь в сумерках цветистого языка, юмора и иронии.