Я открыл в компьютере папку, названную её именем, и, рассматривая рисунки и фотографии, сделанные ей, вспомнил наше короткое знакомство. И сердце моё защемило.

Всё началось с того, что она написала мне. Из послания, пришедшего по электронной почте, я понял, что передо мной поклонница моего творчества. И хотя я не избалован вниманием (а быть может, благодаря этому), я насторожился и не сразу ответил ей. Что меня насторожило? Трудно сказать. Я не сохранил её писем, о чём теперь сожалею. Впрочем, конкретный смысл и общий тон их, я думаю, не выходили из рамок... Разве что некоторые вопросы её были непонятны; казалось, она общается ещё с кем-то помимо меня. Это позволило мне заключить, что моя корреспонденша - не совсем обычная женщина.

С третьего или пятого послания она пробила мою некрепкую броню, я стал отвечать ей, и постепенно мы разговорились. Конечно, речь, прежде всего, шла об искусстве: о художественной литературе, которой я давно был предан, о живописи и музыке, которыми мы также интересовались. Но просачивалась (само собой) и информация личного характера. Я узнал, что моей поклоннице 30 лет (мне в ту пору было 55), она замужем и у неё двое детей.

В ту пору я ещё не опубликовал ни одной своей книги, хотя лет 13 состоял в союзе писателей. И с какой-то сладкой безнадёгой я выбрасывал свои тексты (стихи и прозу) в интернет. Там Ася и познакомилась с ними и, выражаясь по-современному, запала на них, особенно на стихи. Видимо, они оказались ей близки по мироощущению и любопытны фраз "необщим выражением". А мир из них представал довольно мрачный. Смех и ирония, используемые мной во многих вещах, добавляли в этот мир веселья и... безумия. Ася читала мои стихи, живо, непосредственно откликаясь на те, что её трогали. Так, помню, я получил свою строчку "И никто нас не поймает никогда". И восторженный возглас в качестве комментария.

Ася и сама писала стихи и публиковала их в том же портале. К сожалению, я не увлёкся ими. Надо было зайти на её страницу и почитать во всей полноте, что я и сделаю: лучше поздно, чем никогда. Из того же, что она мне присылала, я лишь вывел некую неумелость, неуклюжесть местами. А мог бы понять, что и в этом проявляется непосредственность её натуры; так она чувствует и видит. И лучше так, чем писать штампами.

Ещё она рисовала. Её рисунки мне понравились больше стихов, и я их сохранил. Она назвала их непрофессиональными. Я сказал, что Пиросмани и другие примитивисты тоже не были профессионалами, что важна не столько техника, сколько своё видение мира. Вообще живопись (графика) - может быть, единственный вид искусства, где примитив хорош. Ася была польщена, хотя это не было сравнением с Пиросмани. Теперь я вижу, что техника её рисования выше, чем у него.

Так мы переписывались довольно долго - около 3-х лет. Сначала реже (она поздравляла меня то с Пасхой, то с Первомаем, то с Новым годом), потом чаще, когда мы стали обмениваться музыкальными файлами. Пару раз Ася высылала мне фотографии с художественных выставок, которые посещала. Я полушутя благодарил её, что она держит меня в курсе городских культурных событий, сам-то я тяжёл на подъём... "Сегодня же поэтический фестиваль! - однажды воскликнула она. - Ты будешь"? "Нет, - ответил я, - не участвую".

Её интересовали мои литературные пристрастия. Она спрашивала, что бы ей почитать. Помню, я рекомендовал ей любимых поэтов - Поплавского и Соснору, а из прозы - рассказы и повести Леонида Добычина. Что же касается кино, я сказал Асе, что предпочитаю авторские фильмы. Я как раз недавно посмотрел последний фильм Германа-старшего "Трудно быть богом". "Это вообще уровень, да и тематика, Босха, - писал я, - но это не для эстетов и слабонервных"! Ася попыталась посмотреть сей шедевр, но у неё с её тонкой нервной организацией не получилось. "Ты предупреждал"! - писала она.

Кажется, долгое время она была в поиске работы. Ещё в начале нашей переписки, поинтересовавшись, кем я тружусь, она спросила, нет ли у нас вакансий. Вакансий, к сожалению, не было... Я сам не раз находился в шкуре безработного и знаю, как это угнетает психику.

Так мы переписывались. Я привык постепенно к общению с ней и, видимо, уже ж д а л её посланий. Однажды после долгого её молчания (где-то полгода) я сам обратился к ней:

- Ты одна только мне писала, Ася. Откликнись. Я буду знать, что ты жива-здорова. А дальше можешь не писать.

- Что с тобой? - спросила она.

- Извини. Просто выпил и ударился в сентименты... Погода становится лучше: грязь подмерзла.

В конце третьего года нашего заочного знакомства Ася предложила мне погулять.

- Можно, - ответил я. - Одно только смущает немного: не пойдет ли нам общение вблизи во вред? Мы так хорошо общаемся на расстоянии. Впрочем, как хочешь.

Ася хотела, и тогда я высказал, чёртов скептик, последнее сомнение:

- Ты будешь разочарована. Вряд ли я окажусь интересным собеседником. Я алкоголик, Ася, разрушенная личность... Если и после этого будешь настаивать, изволь - встретимся.

Она проявила сочувствие, сказала, что это лечится, примером тому - некоторые её знакомые, и может быть, всё не так страшно. Короче говоря, мы встретились. Правда, пару раз пришлось отложить из-за холодной погоды и моего самочувствия.

Стоял декабрь. Мы встретились возле центрального парка. Погуляли немного по полутёмной аллее. Шёл легкий снег. Ася была в длинной юбке и короткой шубке. Глаза закрывали тёмные очки. Конъюнктивит, объяснила она. Довольно высокая, где-то с меня ростом, я - метр семьдесят. Чуть склонная к полноте. О чём мы говорили? Помню отрывки. Дети её подросли и уже убегают, когда мать ласкает их. Она пьёт таблетки. С ней случаются нервные срывы, и она наблюдается у врача. Возможно, тут я высказал свою точку зрения на психическое здоровье людей. Оно, на мой взгляд, относительно. Сколько так называемых "здоровых" творят подлости, несут беды; и напротив, "больные" ведут себя здраво, тонко, человечно... Кажется, тогда же Ася сказала, что она уходила от мужа и какое-то время жила с матерью.

Потом я повёл её по проспекту в знакомую кафешку. Два маленьких зальчика. Первый - неуютный, ибо тут же входная дверь и стойка, за которой отпускают выпивку и закуску. Вдоль стен стоят три дешёвых, как в столовой, столика. Второй зал получше: мягкие седалища и столешницы под гранит. Играет тихая приличная музыка. Мы сели в углу. Я взял Асе бокал вина, а себе - 100 водки. Отпив половину, я разговорился, сел на любимого конька-горбунка - тему абсурда и кошмара. Я не представляю современной литературы без разработки этой старой метафоры: жизнь есть сон, точнее - кошмар. Ибо как ни крути, на поверку мир предстаёт безумным. Естественно, всплыли имена корифеев направления - Кафки, Беккета, обэриутов. Я говорил, что уже старые мастера понимали значение кошмара (По, Гоголь, Достоевский), но они использовали его как нечто проходное, тогда как Кафка сделал его тотальным, основополагающим. Возможно, я говорил немного сбивчиво, но, думаю, вдохновенно. Я открывал для Аси что-то новое и в то же время близкое ей. Она осталась довольна. Конечно, она тоже не молчала, но речь её стёрлась в моей памяти. Мы выпили ещё, потом я проводил её до остановки.

В марте я написал ей, что у меня вышла книга стихов, и я готов подарить. Ася обрадовалась, но встретиться пока не могла: у неё только что умер дедушка, а бабушка, привыкшая за ним ухаживать, пугается, не найдя его. У бабушки плохая память, её нельзя пока оставлять одну. Я выразил соболезнование.

Через неделю-полторы мы встретились. На том же месте, в тот же час. Ася поздравила меня с выходом первой книги и протянула пакет. Что это? Подарок. Я увидел в пакете бутылку коньяка "Хеннесси" и ручку в футляре. Ася, это же дорого! Зачем?! Но делать нечего, пришлось принять. Мы пошли по проспекту в знакомую кафешку. Второй зал получше: мягкие седалища и столешницы под гранит. Играет тихая приличная музыка. Наш стол в углу занят. Мы сели за другой - ближе к проходу. Я взял Асе бокал вина, а себе - 100 водки. Отпив половину, я разговорился... Пару раз Ася выходила покурить. На столе лежала моя книга. Чёрная обложка. В правой верхней её четверти - семь белых звёздочек. Я вспомнил, как знакомый поэт спросил: "Что за созвездие"? "Не знаю, - ответил я, - так нарисовалось". Семь белых звёздочек на чёрном фоне... Мы сидели и разговаривали. Спиртное кончилось. Я повторил. Вернувшись с улицы, Ася сказала, что звонил муж; он с коллегой по работе движется в этом направлении. "Что ж, - сказал я, - и нам пора. Пойдём, я сдам тебя на руки мужу". В обратную сторону по проспекту мы пошли. Навстречу - двое мужчин. Один ближе к моему возрасту, другой моложе. Он и есть супруг Аси, но и он старше её на 10 лет, она мне говорила об этом. Я протянул им руку и назвал своё имя. Они ответили взаимностью. Старший коллега Валерия почти тут же распрощался, а я немного проводил супругов до остановки: мне было по пути. Помню, я что-то заметил Валерию по поводу его незагорелого лица.

- При свете луны я бледнею, - сказал он.

- Хорошо сказал! - рассмеялся я.

...Что ж, мой рассказ, как и всё на свете, движется к неумолимому концу. Осталось описать нашу последнюю встречу с Асей. Она хотела поздравить меня с днём рождения. Воочию. Мы условились увидеться в выходной. На том же месте, но час, возможно, шёл иной. Июнь не подкачал: на мне были рубашка и светлые брюки. Глаза закрывали солнечные очки. Я был весел. Весел уже третий день. Я пригласил Асю в гости: поедем ко мне?

- А как же твоя жена? - спросила она.

- Её не будет пару дней.

Недалеко от дома мы зашли в "Магнит" (нас манит), и я купил горькую настойку, 45 градусов. Надо было купить и вина, но я этого не сделал. Пожадничал, что ли? Дома мы пили настойку, больше, конечно, я - поэтому быстро окосел, тем более что на старые дрожжи. Я открыл шкаф. На полках стояли книги, но одну полку занимала "вертушка". Я вынул из двойного конверта первую пластинку и насадил её на штырь диска. Диск закружился, колонки, стоящие на стенке, ожили. "В море соли итак до чёрта: морю не надо слёз... Нас мало, и нас всё меньше, но самое главное, что мы врозь"! Рок-опера "Юнона и Авось". Помню отрывки. Мы сидим на кухне, и Ася отвечает на мой вопрос: "Нельзя, у меня месячные". "Значит, не будем", - говорю я, почти не огорчившись. Ведь алкоголику главное, когда он пьёт, чтоб перед ним бутылка стояла; вовремя принять дозу, чтоб не было так тоскливо, чтоб не было так тоскливо. Мы посидели. Ася вызвала такси. И ушла. Но со мной осталась горькая настойка и музыка. "Ты меня на рассвете разбудишь, проводить необутая выйдешь"... Но она почему-то вернулась. Позвонила, и я её встретил. Помню отрывки.

- Я же тебе в отцы гожусь, - говорю.

- Давай, я женюсь на твоей маме, - шучу. А я знал (она мне писала), что её мама родилась в тот же год, месяц и день, что и моя жена. Какое совпадение! По крайней мере, в этом плане (хе-хе!) у меня не будет перемен.

Ася серьёзно задумалась и сказала:

- Нет, ревновать буду.

Ну, и конечно, запомнилось то, что трудно не запомнить. Обновление "луны", вероятно, было в самом начале, и это позволило любить без особых помарок. Ася издавала тихие ритмические стоны - сообразно каждому моему движению вглубь. Помню, я сказал: "Извини, не могу кончить" - и, отвалившись, уснул. Дурашка! Как будто женщинам обязательно надо, чтоб в них кончали. Скорее наоборот. Чаще они волнуются: "Только не в меня"!

Наутро, едва я открыл глаза, Ася стала меня целовать. Кажется, она не спала всю ночь: нервное перевозбуждение. Бедняжка! Я представил, как я храплю пьяный, а она не спит! И теперь вот целует меня. Видимо, действительно она что-то ко мне испытывает.

Ася ушла. Но со мной осталась бутылка (недопитая) и музыка.

Кажется, уже на следующий день я получил письмо: она всё рассказала мужу. Несчастная мятущаяся душа! Нет ей покоя. Потом она предложила встретиться. Я сказал, что пока не могу: болен. И действительно, продолжал находиться в запое. Так мы переписывались недолго, затем - как обрезало. Кое-что из этой части переписки сохранилось, и я приведу, почти ничего не меняя.

- Говорят волноваться не надо по симптомам, но дозировку пока не снижают, хотя поговаривают вроде бы. Как ты?

- Какие симптомы? Чем тебя "кормят", таблетками? Я до сих пор в запое, хотя на работу хожу, выпиваю после чекушку.

- Таблетки хорошие, но я же тебе рассказывала, пока пробую без них. А симптомы - растянутая речь (заметил муж), немного заторможенная реакция на некоторые вещи (заметила сама), но у меня достаточно активная жизнь. И я, понимаешь, не могу отключиться от мыслей, потому что очень много хочется сделать. В выходные планирую съездить в Губаху на балет по Грину - раньше это была моя страсть: поностальгирую.

- А что, балет по Грину здесь нельзя посмотреть?

...

- И ещё, самое печальное - на мой взгляд, что я постоянно думаю о природе вещей, нахожу какие-то связи: наблюдаю за природой в основном... и не могу отключиться, часто не сплю поэтому. Это в общем похоже на шизофрению. Но я надеюсь, что поймаю себя в нужный момент, и пока обхожусь Персеном (травки сонные) и супрастином.

- Бедная Ася, пожалуйста, не болей, живи ради детей и мужа.

...

- Почему ты перестал отвечать? Всё плохо?.. Я выпила 2 таблетки: свою дозу, половинку супрастина... и вроде бы всё. Зато выспалась, но теперь мозг остановился: читаю и не воспринимаю. Нашла кофту, так и не нашла очки. Приедут дети, Джузи - может быть, помогут.

- Ася, я страшно виноват перед тобой и твоим мужем. Я ведь знал, что ты "необычна". Выходит, я воспользовался твоей слабостью. Хотя чаще всего ты мне казалась нормальной, лучше так называемых нормальных. Думаю, что если бы не мой алкоголизм, не запой, во время которого мы встретились, отношения наши остались бы чисты. Ты мне нравишься и как человек, и как женщина. Но всё-таки я предпочёл бы остаться "приличным" человеком.

На эту мою рефлексию Ася заметила: "Что ты ноешь"! И она права. Раньше надо было думать... Кроме того, моё сожаление она могла воспринять как отказ от неё. Потому, наверно, перешла на "Вы". "Вам, - говорит, - нужна помощь с мамой"? Видимо, она вспомнила мою шутку, что я хочу жениться на её маме. А я, пьяный дурак, не понял. "С чьей мамой? - спрашиваю. - Если с моей, никто кроме бога не поможет ей умереть. Если с твоей, кому я нужен, в общем-то больной старик"? Про свою мать я так сказал потому, что её сразил инсульт, и она 5 лет не вставала с кровати.

В этот же день Ася пишет:

- Если ты мне не будешь отвечать вовремя, я подумаю, что письма кто-нибудь съел.

- Ася, письма никто не ест: от них заворот кишок.

- Пойду сварю овсянки.

- Вот это верно.

...

Через месяц я получил от неё стихи:

* * *

Я не боюсь с тобой разлуки,
пусть лиры звуки прозвучат,
пускай трагедия заламывает руки
и жизнь рискует превратиться в ад,
но как прекрасна эта мука!..
Как сердце бьется невпопад!

О жизни

Жизнь, как игра, не стоит свеч,
а если стоит - не сберечь.

Я спросил, как дела? Как самочувствие? Она ответила:

- Я в порядке, дела - кувырком: в три ноги собираюсь в Крым, чтобы быть хоть как-то полезной семье, делаю вид, что стараюсь загладить вину (на деле же - так, плетусь за событиями). Муж начинает понимать, что я, видимо, не больна, и кое-как со мной разговаривает.

Наконец-то врачи стали прислушиваться к тому, что я говорю, дали пару полезных советов, к которым я и не думаю прислушиваться - раньше надо было... но таблетки ем на всякий случай, к тому же на этот раз побочных действий пока не заметила, а сожрать могу всё что угодно. В сентябре пойду работать: диспетчером в службу такси. Говорят, работа лёгкая, особенных хитростей никаких не требует - так что справлюсь. Пойду в Такси "Везёт", уже общалась по поводу места.

Как ты?

- Мои дела известные. После нашей встречи ещё пил много дней: в общей сложности насчитал 18 (личный рекорд). В наркобольнице откачали. Спустя 10 дней ушёл в отпуск... и недельный запой, после которого было особенно тяжело. Решил: больше ни глотка спиртного, буду держаться до последнего. Я не жалуюсь и не хочу тебя огорчать, просто констатирую факт.

Желаю хорошо съездить в Крым.

На этом наша переписка закончилась. Как обрезало. И я молю бога (нет, не бога - я же неверующий, скажем, судьбу), чтоб у Аси всё было нормально. Пусть она разочаровалась и забыла меня или муж, допустим, отобрал у неё всю электронику - только бы она была жива и здорова!

Все мы на этом свете ищем родственных душ. А когда встречаем, часто не узнаём или обстоятельства мешают нам соединиться... Прости меня, Ася, не знаю, за что, но прости. Впрочем, знаю: за то, что не могу помочь тебе, за то, что не сразу оценил твою тонкую натуру и талант.

Прежде чем писать этот рассказ я зашёл на страницу Аси в поэтическом портале. Последнее, что она опубликовала - двустишие: "Жизнь, как игра, не стоит свеч, а если стоит - не сберечь". Три года назад опубликовала! Неужели она бросила писать!?.. А эпиграфом ко всему своему творчеству (и жизни?) она выбрала:

"Одиночества спелый плод, я тебя бы проткнула шилом, знаю, знаю - гной потечёт, знаю, знаю, что ты прогнило, не висишь уже, а свисаешь, не спасешь, давно не спасаешь, от себя самого погибаешь, совершенное - будто шар, совершённое - как кошмар. И когда говорю с другими - не слова из меня вылетают, знаю, знаю, что - не слова, а круглые, как горошины, яркие такие, хорошенькие, совершенные в своей законченности, крошечные такие, крошечные о-ди-но-че-ст-ва"...

Сентябрь 2018 г.