В промозглый ноябрьский вечер, когда воздух настолько пропитан водой, что зонт почти бесполезен, я шёл по Калинову мосту. Прохожих было мало, чего нельзя было сказать об автомобилях, которые раздражали меня своей суетой и наглым взглядом фар. Неожиданно послышались крики.
- Помогите! Помогите! - кричала шедшая впереди меня женщина. Она свесилась через перила и что-то высматривала в воде. Я подбежал.
- Что случилось?
- Женщина утопилась. Помогите. Господи!
Подбежали ещё несколько человек, в том числе два милиционера. Все мы напрягли зрение, но тщетно. Река, неплохо освещённая фонарями набережных и моста, была пуста и тиха.
- Если сразу не вынырнула, значит, ей уже не помочь, - авторитетно заявил кто-то.
- Кто ещё свидетель происшествия? - спросил милиционер. Таковых не оказалось. Тогда блюстители порядка, два молодых парня, подозрительно оглядели позвавшую на помощь. Это была прилично одетая дама лет 35-ти. Она позабыла о своём зонте, который лежал на земле, и дождь стекал по её лицу, как слёзы. Я поднял зонт и протянул его хозяйке. Она машинально поблагодарила.
- А Вы уверены... - начал было милиционер, но дама вскрикнула, заплакав.
- Что вы так смотрите!? Думаете, я сошла с ума или пьяна?.. Боже мой! Тут человека не стало, а они...
- Успокойтесь, - сказал сержант, - и расскажите всё по порядку.
- Да, да, расскажите! - подхватили некоторые, и в их голосах слышалась адская смесь сочувствия чужой трагедии и подленького любопытства.
- Никогда не забуду этого. Иду я, вижу, женщина стоит, облокотившись на перила. Мне до неё метров 15 оставалось. Вот она повернулась к дороге, положила раскрытый зонт ручкой вверх, легко подпрыгнула и села на перила, затем перекинула ноги на внешнюю сторону и, взяв зонт, соскользнула с ним вниз, как с парашютом. Я была словно заколдована: смотрела и не понимала, что происходит. И только когда раздался всплеск воды, я опомнилась. Перед самым прыжком я увидела её лицо, обращённое ко мне на три четверти. Представляете, она улыбалась.
- Сумасшедшая! - сказал кто-то.
- А где же зонт? - спросил рядовой. - Раскрытый зонт не должен пойти на дно, как камень... - Но подумав, добавил: - Или тяжесть летящего тела вывернула его наизнанку?
Сержант попросил свидетельницу описать, как выглядела несчастная, как была одета. Затем стал по радиотелефону вызывать группу спасателей. Медленные холодные воды реки были пусты. Автомобили мимо проносились. Я пошёл своей дорогой.
2
Я, может быть, скоро забыл бы эту историю (мало ли вокруг нас разыгрывается трагедий?), да в связи с ней мне вспомнилась другая. По словам свидетельницы, та, что кинулась и канула, имела синий плащ и белый зонт с красными драконами. У кого-то я видел подобные вещи. У кого же? А! Кажется, я видел их у Татьяны С., одной весьма несдержанной и экзальтированной особы. Она была жена известного литератора, сама что-то писала, всё больше, кажется, переводы. Раза два в месяц у них собирались представители творческого бомонда: поэты, прозаики, музыканты, певцы и проч.. Татьяна Юрьевна претендовала на роль хозяйки салона, но играла скверно: излишне суетилась, хотела всем угодить, всем понравиться, восхищалась пустяками, ахала, многословила. Когда я увидел её впервые, я грешным делом подумал, что она хватила лишку. Однако последующие мои наблюдения показали, что сверх нескольких глотков вина в течение вечера она себе не позволяла.
К С. я был приглашён через третье лицо. Я принял приглашение. Меня привлекала возможность познакомиться с некоторыми интересными людьми, которые, я знал, там бывали, в том числе с хозяином дома, чьи творения пользовались заслуженным, на мой взгляд, успехом у читателей. Придя, я поначалу немного волновался, как волнуется неофит, впервые оказавшийся в кругу посвященных. Но потом я успокоился. В салоне С. царил дух равенства. К тому же я встретил двух-трёх поэтов, с коими был накоротке, и мы разговорились. Наконец, я был обласкан хозяевами. Виктор Васильевич пожал мне руку и сказал, что рад видеть у себя автора строк (тут он процитировал отрывок из моего стихотворения). Похвалила мои стихи, но уже оптом, и хозяйка, когда я подошёл к её ручке.
Программа вечера была обычной: сначала выступления (читали, пели, музицировали, разыгрывали сценки), потом лёгкий ужин и танцы. Благодаря Татьяне Юрьевне я, что называется, попал с корабля на бал: сразу оказался в центре внимания. Она сказала:
- По неписанному правилу нашего салона, первое и самое продолжительное слово предоставляется новым лицам. Сегодня у нас в гостях молодой, но уже известный поэт Евгений Н.. Прошу любить и жаловать!
Я прочёл несколько последних своих вещей. Раздались одобрительные возгласы. А хозяйка буквально рассыпалась в комплиментах, так что мне стало неловко и я пробовал отшутиться. За ужином я нет-нет да ловил на себе её взгляды. Впрочем, "взгляды" - слово нейтральное. Это были именно взоры. Потом она пригласила меня на танец и опять распространялась о моей поэзии, о том, что примерно таким и представляла меня по моим стихам - красивым, умным, ироничным эстетом. Провожая гостей, Татьяна Юрьевна подошла ко мне и настойчиво просила быть в следующий раз.
- Непременно будьте, - говорила она. - И вообще звоните, заходите. Я Вам почитаю свой перевод "Гамлета".
- Непременно буду, - отвечал я, улыбаясь.
Я не сразу раскусил её. Её повышенное ко мне внимание можно было принять за обычную вежливость, облегчающую вхождение новичка в среду, вежливость хозяйки, которая дорожит репутацией своего дома и стремится пополнить коллекцию гостей. В следующий раз, думал я, это небесное тело, видя, что я притянут и кружусь по его орбите, отнесётся ко мне спокойней. Но мои надежды не оправдались. Внимание Татьяны Юрьевны с каждым моим визитом не ослабевало. Скорее, наоборот. Уже насмешливо поглядывали на нас гости, стараясь казаться равнодушными. Мне было неловко за хозяйку и её почтенного мужа, но я как мог подыгрывал ей, всё ещё надеясь, что это только невинный флирт скучающей и стареющей дамы. Пока, наконец, она прямо не призналась мне. Она сказала:
- Не играйте. Не надо играть через силу. И вообще своей игрой Вы превращаете мою трагедию в фарс, мою любовь - в пустую прихоть. Лучше оставайтесь самим собой. Будьте холодны. Мне ничего от Вас не надо. Мне достаточно видеть Вас.
Я увидел, что Татьяна Юрьевна не шутит, и свои визиты к С. прекратил. Это было месяц назад, а две недели назад я получил от неё записку: "Мой принц, почему Вы пропали? Не случилось ли что с Вами? Не больны ли Вы? Господи! Я почти не сплю. Отзовитесь! Не хотите прийти - напишите. Ваша Офелия". Эта "Офелия" просто вывела меня из себя. Да она издевается надо мной, чёртова старуха! Или рехнулась совсем. Я порвал записку и выкинул мадам С. из головы. Но происшествие на мосту всколыхнуло в моей памяти её образ. Синий плащ и белый зонт с красными драконами не давали мне покоя. Простое совпадение, говорил я себе, мало ли таких плащей и зонтов! Однако совесть не затихала. И я, в конце концов, позвонил Виктору Васильевичу:
- Простите, Виктор Васильевич, у вас ничего не пропало?
- Жена пропала, - сказал С.. - Третьего дня ушла к сестре и не вернулась. У сестры её не было. А Вам что-нибудь известно?
- Да так... предположения. Позвольте, я загляну к Вам?
- В любое время, милейший.
3
Евгений Н. пришёл ко мне, когда я обедал.
- Присоединяйтесь. Поговорим после, - сказал я ему и попросил горничную принести ещё один прибор.
Мы отобедали. Затем прошли в мой кабинет и закурили. Тут Евгений рассказал мне историю, случившуюся на мосту. Да, у моей жены есть плащ и зонт таких расцветок, более того, именно они были с ней и на ней в тот вечер, но это ещё ничего не доказывает. Разумеется-разумеется! Евгений далёк от утверждений, его лишь мучают нехорошие предчувствия. Я спросил его, как выглядела та женщина. Сам он ничего не видел, но свидетельница заявила, что та похожа на неё. Он видел и Татьяну и свидетельницу, есть ли сходство? Никакого. Первая - брюнетка, вторая - блондинка, не говоря уже о чертах лица.
- Значит, - сказал я, - та, что бросилась с моста, не Татьяна. - Но подумав, добавил: - Если только речь идёт о внешнем сходстве.
- А то о каком же? - спросил Евгений.
- Представьте, что свидетельница сама бредит суицидом. Тогда любой подобный случай кажется ей собственным близким будущим, а во всякой самоубийце она видит сестру родную.
- Выходит, - сказал Евгений, - сестрой могла быть и Татьяна Юрьевна.
Я. Могла. Но могло вообще ничего не быть.
Евгений. То есть?
Я. Возможно, жертв не было. Свидетельница стала жертвой своей галлюцинации... Во всяком случае, пока тело не найдено, я не поверю в смерть жены. А тело до сих пор не нашли.
Евгений. Откуда Вы знаете?
Я. Я был в милиции. Вы не первый рассказали мне эту историю.
Евгений. Правильно ли я понял Вас, Виктор Васильевич, что у Вашей жены не было особых причин для ухода из жизни?
Я. Ну почему же!? Причины всегда могут найтись. Например, на это её могла подтолкнуть любовь ко мне. Хотя, с другой стороны, та же любовь должна оставить её со мной.
Евгений. Любовь к Вам? Но как тогда объяснить вот это? (И он подал мне записку к нему Татьяны. Я прочёл.)
Я. Не путайте, молодой человек, любовь и увлечение. Я заметил, что Татьяна увлечена Вами. Но Вы, как говорится, не первый, и раньше всё обходилось. По крайней мере, это не та причина, чтобы нырять в ледяную воду. Конечно, мне было бы спокойней за неё, если бы Вы ответили ей взаимностью. Наверно, роман отвлёк бы её от мрачных мыслей. Но я понимаю Вас. Женщина, которая намного Вас старше...
Евгений. Дело не в возрасте! Просто Татьяна Юрьевна не в моём вкусе. Впрочем, что я говорю! И что говорите Вы - м у ж!
Я. Мы прожили с Татьяной около 13-ти лет, что называется, душа в душу. Наши души и теперь идут рядом. Но моё тело вырвалось вперёд. Моё сексуальное солнце почти закатилось. А чувственность жены озарена предзакатной вспышкой. Представьте, каково ей, любящей мужа, который отдаляется, который телом уже не с ней... Я сам посоветовал завести ей любовника. Но что-то не вижу, чтобы она была удачливой в этом плане. Вот и с Вами ей не повезло. Наверно, ей мешает раздвоенность, мешает её любовь ко мне.
Евгений. Сколько Вам лет?
Я. 57. Жене - 42. 15 лет разницы, видимо, многовато. Поэтому если Вам двадцать... э-э...
Евгений. Двадцать семь.
Я. Поэтому если Вам 27, не женитесь на девушке младше 17-ти... Что же касается записки (я вновь пробежал её глазами), меня встревожило не чувство, высказанное к Вам, теперь Вы понимаете - почему, а то, что Татьяна назвала себя Офелией.
Евгений (усмехаясь). Напротив, эта подпись должна Вас успокоить. Ваша жена - весёлый человек. В записке нет даже того, что Вы назвали "увлечением". Есть просто шутка.
Я. Это была бы довольно злая шутка. Нет, Татьяна на такое не способна. Боюсь, что за "Офелией" кроется другое... Татьяна всегда слишком большое значение придавала искусству в целом и литературе в частности. Возможно, она и замуж-то за меня вышла по причине моих литературных занятий. Мне неловко говорить, но она считает меня крупным талантом.
Евгений. Кажется, не только Вас.
Я. Да, но именно в связи со мной в её голове завелась нехорошая теория, будто бог решил прибрать трёх больших русских поэтов. Двое из них уже далече. Вы знаете, умер Монахов, расстрелян Гранд. Третьим, по её мнению, должен быть я. Я относился к этой мистике как к обычным страхам женщин за своих старых мужей. Но теперь, когда Татьяна пропала, назвав себя Офелией, я вспомнил одну её фразу, от которой заходится моё сердце. Она сказала: "Надо предупредить!" Что предупредить и каким образом, я только сейчас понимаю.
Евгений. Татьяна Юрьевна переводила "Гамлета"?
Я. Да. Подождите минуту. (Я сходил в комнату жены и вернулся с рукописью.) Как странно, как зловеще странно, что рукопись обрывается на этом месте. Вот послушайте: "Её шейный платок белого шёлка зацепился за кувшинку и слегка извивался, колеблемый медленным течением. Он был похож на речную лилию, и речные лилии приняли его в свою семью, как родную сестру"... Татьяна всегда больше или меньше подражала любимым литературным героиням. Но Офелия, которая сошла с ума и утопилась, мне совсем не нравится. Впрочем, всё - домыслы! Повторяю, меня убедит только тело. Лучше я буду думать, что она завела любовника или гостит у кого-нибудь.
Меня начинало лихорадить. Евгений, видя моё состояние, откланялся.
4
В королевстве что-то подгнило! Какой комар его укусил? Комары размножаются в болотах. Почва - вот что гниёт! Почва гниёт у нас под ногами. Зачем мы строились на болоте? Нет. Город сам разводит грязь. Он ходит под себя. Так иногда, право, пахнёт из канализационного люка, что теряешь ориентацию в пространстве. А тут ещё взяли моду мёртвых закапывать. Земля их не переваривает, не успевает. Гниёт под ногами земля. И нас спасут только крематории. Огня, огня! Что-то меня знобит. Я одна в холодной постели. Мой бедный талантливый лысый муж! У него две основные темы: любовь и смерть. Сегодня я особенно чувствую, как они близки. Как родные сёстры. Надо сходить к сестре. Она ждёт. Муж совсем постарел, стал мне как отец. Отец! Но его убили, когда он прятался за портьерой. Или за гобеленом, не помню. Помню, рапира похожа на комариный нос. Какой комар его укусил? Он проткнул его и, встав на колени, припал ртом к его ране. Как я боюсь этого красногубого поэта! Кажется, я написала ему письмо. Дерзкое письмо. Приходи, мол, и пей теперь меня. Я не хочу жить без мужа. Он придёт. Надо что-то успеть. Да, сестра просила... Одеваюсь. Холодно. Куда ты на ночь глядя? У племянника жар, а меня знобит; я посижу с ним, и температуры наши сравняются. Ты с ума сошла! На улице дождь и ветер, ты совсем сляжешь. Я взяла зонт. Не бойся, милый, я быстро.
Как, однако, разросся замок! А людей как будто не прибыло. Одни автомашины. И короля что-то в последнее время не видать. Ах, ведь король умер! Да здравствует король!.. Стоп! Машины в замке не водились. Где я? Мост. Река. Кто я? Офелия ли ты? А может, ты Татьяна? Да, я сплю и вижу сон из будущего, где меня зовут Татьяной. Я вышла-таки замуж. Он не Гамлет, он другой. Мне с ним хорошо, но у нас нет детей. И не будет. Господи!.. Надо постоять и посмотреть на теченье реки: говорят, это успокаивает.
Наша Таня громко плачет.
Уронила в речку мячик.
Тише, Танечка, не плачь:
ты утонешь, ты не мяч.
Племянник так мил. Светловолосый, с голубыми глазами. Он мог бы быть моим сыном. Заболел бедняжка! Потерпи, родной, тётя идёт к тебе. Но чем я могу помочь? Не нарвать ли речных лилий? Я поставлю их к нему в изголовье, и хворь как рекой смоет. Но теперь глубокая осень, и лилии отцвели, да и не растут они в здешних водах. Надо проснуться. Без того слишком затянулся этот сон. Там, наяву, лето. Тепло. Я согреюсь и нарву цветов. Красота спасёт мир. Цветы спасут мужа и сына. Надо проснуться. Но как? Чего проще! Упасть в ледяную воду, покончить с сонной Татьяной, обернуться явной Офелией. Татьяна не умеет плавать и пойдёт ко дну, а Офелия соберёт лилий. А что если и она не пловчиха? Что ж... Из реки в реку, из мира в мир - где-нибудь когда-нибудь я научусь и нарву.
5
Прошла зима.
Каждый раз, садясь за стол, Виктор Васильевич видел лишний пустой прибор. Для жены. Но Татьяна Юрьевна не возвращалась.
Над романом работал он. И как то, оторвавшись, встал, чтобы размять кости, перекурить, полюбоваться ледоходом. Он подошёл к окну, выходившему на набережную. Был солнечный апрельский день. Парад льдин ослеплял. К берегу прибило труп. Как раз напротив его квартиры. Комок нехорошего предчувствия подступил к его горлу. На утопленнике была синяя одежда.
Виктор Васильевич набросил на плечи пальто и вышел. Ужасный объект уже окружили соседские мальчишки. При виде писателя они расступились.
Он узнал её сразу. Она хорошо сохранилась в холодной воде. Только краска лица и глаз совсем исчезла, словно её смыло. Не без труда он снял с её припухшего пальца обручальное кольцо, кольцо, которое так легко наделось 14 лет назад.