Suboshi : другие произведения.

Воспоминания Третьего Хранителя

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Этот текст не является законченным литературным произведением, просто собранные для собственного удобства в одном месте обрывочные воспоминания Третьего Хранителя Сейрю, Субоши, из аниме "Fushigi Yuugi".
    Поэтому вряд ли он будет интересен людям, не увлечённым первоисточником так же, как я.
  1. Память
  
  Странная штука - память - возвращается снами, наплывами, обрывками... неожиданными ассоциациями и яркими картинками из-под закрытых век... случайная фраза, прикосновение, улыбка - а в голове точно всполох: было, было, уже было, только не вот так, а вот этак...
  Ночевали в полуразрушенном сарае на охапке сена, сквозь прорехи в крыше были видны звёзды, а снаружи тихо плескалась река.
  Пережидали дождь в лесу под одним плащом. Костер погас и новый развести было нереально - всё вокруг сочилось холодной водой. Аники играл на флейте, а мне жутко хотелось есть...
  Плохое вспоминать не хочется - оно само приходит во сне. А хорошее выкатывается из самых неожиданных щелей бусинками давным-давно разорванного браслета...
  
  Детство
  
  Что-то вспомнилось, всплыло чаинкой в стакане,
  Пробралось на поверхность из старого сна:
  Как вдвоём дотемна мы в полях пропадали,
  Потому что - весна,
  
  Как журчала река, не нырнуть - ледяная,
  И тюльпанами словно забрызгана степь,
  Мы тропинки лесные отважно срезали,
  Чтобы в лето успеть.
  
  На двоих нам шестнадцать, и вечность в запасе,
  Ничему не назначены срок и цена,
  И не верится в то, что мир станет опасен,
  И что завтра - война.
  
  Одни
  
  Возьми меня за руку, брат мой,
  Пойдём - стоять холоднее.
  Для нас не будет обратной
  Дороги. И солнце тускнеет,
  
  И дым застилает память,
  От дыма дыханье спёрло...
  Скажи мне, что сны - не ранят,
  Гораздо страшнее - голод.
  
  Возьми меня за руку, слышишь?
  Мне страшно и хочется плакать.
  Ты помнишь... гнездо... на крыше?
  Они улетели, правда?
  
* * *
  Дождь шёл уже неделю. Лес промок насквозь... мы тоже. Аники мучительно кашлял, мы оба дрожали от холода. Развести костёр под струями непрерывно лившейся с неба воды не представлялось возможным. Размокшие остатки хлеба и сыра, что нам недавно отжалела сердобольная крестьянка, были подъедены до последней склизкой крошки ещё позавчера. Казалось, что дождь будет идти вечно. "Отдохнём?" - нерешительно предложил я. Брат кивнул. За сегодня он произнёс едва ли пару слов - берёг силы. Мы пробрались сквозь низкие спутанные ветви к самому стволу раскоряченного старого дерева в надежде, что там будет хоть немного посуше. Напрасно - всё вокруг пропиталось проклятой влагой, сочившейся отовсюду при малейшем нажатии. Зато хоть сверху здесь капало поменьше. "Посиди немного, я сейчас," - бросил я, выбираясь обратно из импровизированного шалаша. Я надеялся найти немного ягод или грибов, или недозрелых орехов - хоть чего-нибудь, чтобы приглушить голод. Но тщетно... Вдруг в кустах что-то негромко завозилось. Не доверяя хлюпающей почве, я не рискнул подкрасться ближе - просто поднял с земли булыжник поувесистее и швырнул на звук. Послышался глухой удар и прямо на меня, подволакивая одно крыло и лапу, выскочила какая-то мелкая птица. Я рухнул на неё сверху и одним движением свернул шею. В кустах обнаружилось гнездо с несколькими крапчатыми яйцами - я подумал, что из-за них она и выскочила ко мне, а не в противоположную сторону: защищала.
  Огонь мы так и не развели. И спустя несколько часов побрели дальше, оставив под деревом скорлупу, перья и кости.
  Может быть, именно с тех пор аники и не любит яйца всмятку - они слишком похожи на сырые.
  
* * *
  Здесь холодные, здесь бездомные нескончаемые дожди,
  Если падать - то не подымешься, потому - продолжай идти,
  Твои щёки опять солёные, нет, не лги мне, это не пот,
  Мы по кругу ходим, не правда ли, нас давно уже дождь ведёт,
  
  Мои губы опять солёные, привкус крови и привкус слёз,
  Тяжело - рука не поднимется - отвести прядь мокрых волос,
  Здесь дороги голодно чавкают, нас пытаются проглотить,
  Если падать - то не подымешься, потому - продолжай идти,
  
  Твои губы опять шевелятся, только слышу лишь звон в ушах,
  Мы с тобой, словно дождь, бездомные, дай мне руку, за шагом шаг,
  Я не брежу, ты видишь, не падаю, шаг за шагом, за кругом круг,
  Почему ты так смотришь, аники, ты же видишь - иду, иду...
  
  В банде мятежников
  
  Огонь плясал посреди поляны, делая тени на лицах резчё и глубже. Парень, едва ли года на три старше меня, но уже с заметной сединой на висках, пел негромким хрипловатым голосом, умело подыгрывая себе на гуслях-шэ. Разговоры вокруг костра стихли при первых же звуках чуть дребезжащих струн и теперь только толстые ветки потрескивали в языках пламени да ветер шумел в листве, а больше никто бы не посмел издать и звука - певца в банде любили и уважали. Пел он на совсем другом языке и совсем в другом ритме, но песня эта вспоминается мне сейчас так... и кто теперь сможет сказать мне, что из неё я вспомнил, а что дописал сам?
  
  Словно стрелы в колчане, кончаются дни,
  Я хотел бы вернуться, пополнить запас,
  Но сгорело селенье, по следу враги,
  Спотыкается конь и костёр мой погас.
  
  Я хотел бы вернуться туда, где сестра
  Мне подаст из колодца студёной воды,
  Но колодец засыпан, исчезла вода
  И сестры моей ветер заносит следы.
  
  Я хотел бы вернуться туда, где мой брат
  В одиночестве бился за отчий порог...
  Я к нему опоздал, и сквозь холод и мрак
  Он ушёл пировать в наднебесный чертог.
  
  Я хотел бы догнать по дороге его,
  Но судьба не судила погибнуть пока,
  И теперь я безумно боюсь одного:
  Что останусь в живых и один навсегда.
  
  Второй день вспоминаю этого парня... имя его так и не всплыло в памяти, зато вертятся-крутятся в голове обрывки песен, дрожащие звуки струн, словно долгое затухающее эхо. Певец давно спит вечным сном под замшелой скалой по другую сторону неба, и дух его, если воздалось ему по его вере, пирует в небесном чертоге бок о бок с братом и невестой, а вот его песням, как оказалось, преградой не стала ни смерть, ни граница Вселенной.
  Ему было лет семнадцать, наверное. Как и почему успел поседеть семнадцатилетний парень - не знаю, он не рассказывал, а в душу к нему никто не лез... ну, это и понятно - в банде никто ни к кому не лез. Один только раз он сам ко мне подошёл: дескать, слышал, как я во сне сказал "аники", верно ли, что у меня брат есть? Я ответил - "был"... мне так было проще, чем рассказывать. А его словно прорвало вдруг - у него тоже был брат. Младше его на год. Погиб, когда на их селение налетели императорские солдаты. Мятежников искали. Мальчик подружку защитить пытался, которая кому-то из солдат приглянулась... не смог. Брат его тогда в городе был, за подарком невесте ездил. Вернулся к пепелищу...
  Мы к нему в могилу тогда его гусли-шэ положили и пару серёжек с голубыми камешками, что среди его вещей нашли - тот самый подарок для невесты. Быть может, ждёт она его там, за чертой - так пусть не с пустыми руками придёт к любимой, - так рассудил кто-то из наших.
  
* * *
  Вечер... почти ночь. Красноватые отблески костра ложатся на стены пещеры. Под левой лопаткой что-то колется, но мне лень приподняться и поправить. Это может быть камешек, или сучок, или еловая иголка - что угодно. Я лежу, заложив руки за голову и смотрю вверх.
  - Эй, Бу! Жрать бу? - раздаётся громовой хохот. Чо Бун всегда смеётся над собственными шуточками. Обычно только он над ними и смеётся. Я поворачиваю голову. Толстяк сидит на корточках рядом с костром и протягивает мне миску с рисом.
  Я встаю со своего немудрёного лежбища, мимоходом подумав, что стоило бы оттащить его перед сном поглубже в пещеру, чтобы об меня не спотыкались, выходя по нужде. В костре шипят, поджариваясь на плоских камнях, толстые ломти мяса. Чо периодически тыкает их ножом, проверяя на готовность, присыпает какими-то травками, сбрызгивает водой. Беру предложенную миску, плюхаюсь рядом. Рис ещё горячий, обжигает пальцы. Можно сходить за палочками, но лень... да и зачем? Все здесь едят руками. Только я порой выёживаюсь, да ещё Шо Тессо. Но ему положено - он вожак.
  А вот, кстати, и он. Про волка помолвка... Стоит у входа, смотрит на меня своими тёмными невыразительными глазами.
  - Ясами ещё не вернулся?
  Отрицательно мотаю головой, продолжая ковыряться в миске. Чо Бун протягивает вторую порцию своему вожаку. Тессо берёт, не глядя, и тут же отставляет в сторону.
  - На рассвете снимаемся. Если Ясами взяли...
  Он замолкает. И так всё понятно - если Ясами взяли, то наша безопасность напрямую зависит от того, насколько хорошо он умеет объяснять дорогу. Ведь очень сложно не рассказать в подробностях всё, что знаешь, когда тебя спрашивает сам Господин Раскалённое Железо.
  
  Затишье перед бурей
  
  Первые дни во дворце казались нам обоим причудливым сном... двое сирот из маленькой деревушки, батрачивших за хлеб и кров, нищие бродяжки, мятежники и разбойники, за чьи головы была назначена награда, - и вдруг под кровом императорского дворца. Чистая красивая одежда, вкусная еда, мягкие постели, слуги (это мне было как-то особенно странно, пару дней вообще стабильно казалось, что тот толстый усатый дядька, который долго не мог втолковать нам, что нам положено две комнаты, а не одна, вот-вот схватит меня за шкирку и с криком "Убирайся, грязный оборванец!" вышвырнет за ворота) и разговоры о "великой миссии". Это потом начались изматывающие тренировки, после которых мы валились на кровати, не в силах даже поесть, а в соседних комнатах стали появляться странные постояльцы, которых мы видели только мельком, - другие сейши, а затем и мико... А тогда мы просто наслаждались краткими днями отдыха, бездумно радуясь тому, что мы живы и мы вместе.
  
* * *
  Сплошная шуршащая стена воды за окном. Лужа на полу. Мне лень закрыть ставни. Я сижу на полу, прислонившись спиной к стене и смотрю в дождь. Откуда-то с женской половины дворца доносятся приглушённые звуки хуциня. Или ещё какого-то струнного инструмента - я в них плохо разбираюсь, да и не горю желанием: на семью из двух человек вполне хватит и одного музыканта. Который, кстати, спит в этой же комнате, на кровати, укутавшись в одеяло так, что видна только лохматая макушка да торчащая под анатомически нереальным углом кисть руки. Я тоже спал ещё совсем недавно, но проснулся и сполз на пол - посидеть-погрустить всласть. Не могу сказать, что люблю дождь. И всё же - вполне могу получать от него удовольствие. Сидя на полу тёплой комнаты, рядом с безмятежно спящим братом, прихлёбывая из чашки остывший чай, чувствуя слабый запах избитых небесной водой пионов.
  В раннем детстве дождь означал досадную необходимость сидеть дома, червяков, вылезающих из-под земли и довольного отца - хорош дождь, к урожаю.
  Потом дождь стал означать холод, мокрую одежду, удушающий кашель, холодную еду - и слава Сейрю, если эта еда вообще была; он уменьшал наши шансы выжить, этот бесконечный холодный дождь.
  Ещё позже дождь услужливо скрадывал шаги, но всё так же не давал развести огонь и ледяными струйками пробирался за шиворот и тёк по спине; этот дождь означал мучительное одиночество...
  Я смотрю в окно и улыбаюсь: этот дождь не означает ничего. И я рад ему.
  
* * *
  Утро, как всегда, наступает неожиданно. Вроде бы только что рухнул на постель и закрыл глаза, а тут - бац! - и рассвет. Пытаюсь растолкать брата (вчера опять поленился идти от его комнаты до своей), тот сопротивляется, не открывая глаз. Ну ещё бы - по ночам в саду на флейте играть! Как будто тренировок мало... а, да, тренировка... "Аники, вставай уже! Без завтрака останешься!" - впихиваю ему в руки скомканную одежду, поднимаю на ноги, допинываю до купальни.
  Глаза у него разлепляются уже после умывания. "Великий Сейрю, Шун-чан, ты палач просто какой-то..." Пожимаю плечами - по утрам у него всегда препаршивейшее настроение. С детства так повелось - мне просыпаться на рассвете легко и интересно, но и засыпаю я чуть ли не сразу после заката, а он может всю ночь прободрствовать, зато потом поспать любит до полудня.
  Завтракаем на дворцовой кухне, перешучиваясь со смешливыми поварихами. Знаем, что вроде бы не по чину - но тут мы оба чувствуем себя гораздо свободнее и уютнее, чем в общем зале, а тем более - в обществе Сёгуна.
  На галерее свежо и сыро, ещё не до конца рассеялся утренний туман. Во внутреннем дворе расходимся в разные стороны - мне сегодня тренироваться со взводом лучников, а у аники своя программа. Вот мне интересно, Накаго-сама предупредит меня, когда лучникам будет отдан приказ стрелять "по-настоящему"? Сейчас-то они целятся в руки и ноги, так, чтобы пропущенная стрела не нанесла мне достаточно серьёзного урона, но чую я, это ненадолго. Впрочем, рассчитывать на "доброту" Сёгуна бессмысленно, так что проще ежедневно ожидать стрелы в горло
  или живот. На скорость реакции и координацию движений это действует исключительно положительно.
  Пробежка, прыжок, прыжок, уклониться, отбить (стрела в щепки), прыжок, отбить, чёрт, сзади, пригнуться, прыжок, отбить... Поток стрел иссякает неожиданно. "Эй, господин Хранитель! - кричит мне капитан лучников. - На сегодня всё, приказ Сёгуна." Спрыгиваю с последнего столбика, земля больно бьёт в пятки. Это у них всё, у меня ещё пять кругов вокруг двора - и жрааать! Голоден, как волк.
  Опрокидываю на голову ведро воды из колодца, отфыркиваясь, отряхиваюсь, как лохматый пёс. В зал вхожу, похоже, последним и меня встречают два пристальных взгляда - тёплый брата и ледяной Сёгуна.
  Вскользь кланяюсь, произношу громкое пожелание приятного аппетита и плюхаюсь на пол рядом с Котоку. Он слегка касается моей руки, я улыбаюсь уголками губ - вот и все проявления эмоций, которые мы позволяем себе в этом помещении. Быстро уничтожаю свою порцию, голодно оглядываю стол, решаю, что уж лучше попозже снова наведаюсь на кухню, чем сейчас потянусь за добавкой.
  Сёгун встаёт первым и уходит, так и не произнеся ни слова. Мы выскальзываем следом, стараясь казаться незаметными, но всё же кланяясь присутствующим перед уходом. Только Сои-сан отвечает нам лёгким кивком.
  Сегодня мы оба не так вымотаны, как накануне, поэтому, не сговариваясь, отправляемся в сад. Дневные цветы уже закрылись, зато распустились ночные и одуряюще пахнут. Мы валяемся под кустом и рассказываем друг другу о наших тренировках. О том, что каждый мечтает хотя бы одним глазком ещё раз увидеть Сейрю-но-мико, мы вслух не говорим, но оба знаем. Как может столь многое зависеть от такой маленькой и хрупкой девушки? И такой красивой...
  Аники играет на флейте. Тихо-тихо, но что-то такое радостное, что хочется смеяться или плясать. Я лежу на спине, смотрю на звёзды и улыбаюсь.
  Он растолкает меня, когда земля под нами остынет, и почти дотащит до комнаты - его или моей. Я, не просыпаясь, стяну с себя верхнюю одежду, и, пробормотав "оясуми, аники", рухну на постель. Ещё один день прошёл, и мы живы, не голодны, в тепле и... вместе. Наверное, я счастлив.
  
* * *
  Ночь. Лунный свет косыми ромбами ложится на пол. Я сижу на кровати, обхватив колени руками. Из сада тихо-тихо, на грани слышимости, доносится мелодия флейты. Печальная мелодия. Сердце сжимается от тоски и бессилия... аники, что с тобой творится? Почему ты не расскажешь мне о том, что тревожит тебя? Вот уже третью ночь я слышу, как плачет в саду твоя флейта, но днём ты делаешь вид, что всё хорошо, всё как обычно. Звук затихает. Через несколько минут ты бесшумно проходишь по коридору. Бесшумно для всех, но не для меня, превратившегося в слух. Ты останавливаешься на секунду. У меня мелькает надежда, что сейчас ты войдёшь и всё расскажешь... но нет. Это только я прибегаю к тебе со своими бедами, тревогами и обидами. А ты вздыхаешь и идёшь дальше - в свою комнату. Откидываю одеяло, опускаю ноги на пол. Какое-то время сижу так - в нерешительности. Потом всё-таки встаю, накидываю кимоно и выхожу в коридор. Свет в твоей комнате не горит, но это ещё ничего не значит. Заглядываю. В свете луны твоё лицо кажется настолько бледным и неподвижным, что на секунду я пугаюсь. Но прислушавшись, различаю в тишине твоё лёгкое дыхание. Тихонько сажусь на краешек кровати. Впервые со мной такое - сидя рядом с тобой спящим, я чувствую себя более одиноким, чем в своей комнате. Мне кажется, что я чувствую твоё одиночество. Тебя мучает что-то, а я не знаю, как тебе помочь... прости меня, аники... Осторожно ложусь рядом, не осмеливаясь обнять, чтобы не разбудить ненароком. Глаза слипаются... я подремлю тут... с тобой... совсем чуть-чуть... всё равно скоро рассвет...
  
  Утро прощания
  
  Рассвет, снаружи фыркают осёдланные кони, слуга входит со словами "Сейрю но сейши Амибоши, Вас ожидают!" и распахивает глаза, видя на подушке - близко-близко - две одинаковые головы и слыша твой мрачный голос: "Ничего, подождут ещё полчаса"... Учитывая дворцовые нравы, подумать он мог только одно ;), но нам было всё равно.
  Какие, однако, смешные финты порой выкидывает жизнь - два мальчика из крестьянской семьи заставляют ждать всесильного сёгуна и хором равнодушно думают: "Кого волнует мнение слуг!" ^_^
  А я тогда просто не мог заставить себя отпустить тебя и тихо-тихо шептал тебе на ухо: "Только возвращайся скорее... помнишь, ты обещал!" А ты гладил меня по голове: "Бака! Ну конечно же я вернусь! Не плачь, ну что ты... как маленький..."
  
* * *
  ...А потом - дробный перестук копыт по дороге от столицы в сторону Конана, розовое восходящее солнце, мокрая от росы трава на обочине. Надо возвращаться, скоро тренировка. Если успеть сейчас добежать до дворцовой кухни, можно выпросить у смешливых поварих пару горячих лепёшек и кружку молока. Рассеянно опускаю шар рьюсейсуя на кончик травинки и заставляю его вращаться, не пригибая её... А потом со всей дури посылаю его в сторону. Падает перебитая ветка, взмывает врассыпную с дерева потревоженная птичья стая... сердце тревожно пропускает удар. "Аники..." - в ответ тут же приходит волна ободряющего тепла. Улыбаюсь. Всё будет хорошо, правда, Котоку?
  
  Тамахоме
  
  Я долго не мог понять статуса Тамахоме в Кутоу. Когда он только появился, в подумал было, что это новый Хранитель Сейрю. Не попадаясь особо ему на глаза, чтобы не вызвать гнев Накаго, не поощрявшего тогда неформальное общение между Хранителями, я внимательно наблюдал за ним. На тренировки он не приходил, слуги не обрашались к нему "Сейрю-но-сейши", да и вообще что-то было в нём странное. Я, грешным делом, подумал даже, что Накаго последовал непосредственному примеру Императора и обзавёлся фаворитом ^_^, но несколько подслушанных разговоров показали полную несостоятельность этой гипотезы. А подслушивать под дверями покоев Сейрю-но-мико я не рискнул...
  Теперь я думаю, что Накаго чуть было не просчитался, не предупредив меня о том, что Тамахоме - Хранитель Судзаку, потому что один раз мы с ним всё-таки столкнулись лицом к лицу в одном из коридоров дворца. Он окинул меня странно рассеянным взглядом и поздоровался, как с давним знакомым.
  Если бы Тамахоме не пребывал тогда под воздействием кодоку, изменявшего его восприятие мира, он бы, вероятно, сумел потом сложить два и два - и миссия моего брата была бы провалена ещё до вызова Судзаку.
  Наверное, всё могло бы пойти по-другому... Тогда все ещё были живы. И мы, и они. И кровная месть ещё не вставала между нами.
  
* * *
  Я бы мог сказать, что действовал в каком-то затмении, что глаза мне застилало беспросветное отчаяние, что я обезумел и не ведал, что творил... В каком-то смысле я действительно обезумел. Но я вполне отдавал себе отчёт в том, что делаю. Более того, иногда мне кажется, что ни до, ни после я никогда не мыслил яснее.
  Убить убийцу брата - это было слишком мало. Никакие пытки не заставили бы его испытать то, что чувствовал я. Он должен был не успеть, он должен был не спасти, он должен был узнать кровь на моих руках - и тогда, даже если бы после этого он убил меня, боль никогда бы не выпустила его из своих когтей.
  Я умер в тот момент, когда порвалась связь. Тренированное тело, живой разум, мёртвая душа - идеальный солдат, идеальный инструмент.
  Ненависть и отчаяние вели меня, а изощрённый разум сёгуна лишь нашёл им оптимальное применение. И примирение лагерей после моей мести стало невозможным.
  
  Они кричали. Но их крики не преследовали меня в кошмарах. Я слышал только один крик - свой собственный. И звенящую пустоту там, где всегда была душа.
  Я думал, что она у нас одна на двоих. Похоже, она просто была одна.
  
  Всё, что осталось
  
  - О чём ты думаешь, ахо?! - кричит Сои и электрический разряд пронзает моё запястье. - Сражайся я всерьёз, ты был бы мёртв уже два с половиной раза!
  Сои-сан, Сои-сан... два с половиной раза мёртв? Похоже, ты пытаешься меня разозлить и развеселить одновременно. Аригато, красавица, но не стоит трудиться...
  Сосредотачиваюсь и отбиваю рьюсейсуем две небольшие молнии. В защите Сои образуется узкая щель. Посылаю шар туда... но не всё так просто - две искры срываются с её длинных пальцев и мой удар парирован.
  - Эй, ахо, не лучше ли тебе потренироваться со взводом? - насмехается Сои. - Может быть, пару мечей ты и сумеешь отбить, а вот лучники могут тебя поцарапать... ах, чиисаи Субоши!
  Сегодня её уколы меня не заводят. Впрочем, она права. Я слишком рассеян. Бессонные ночи не способствуют быстроте реакции. Как я смогу выполнить свой долг, если не способен противостоять этой девице? А она послабее Томо будет... Томо, правда, игнорирует тренировки. Я иногда сталкиваюсь с ним на галерее - он смотрит на меня так же, как на гобелены на стенах, и проходит мимо. Впрочем, нет, - на гобеленах хотя бы сюжеты интересные попадаются, а на меня он смотрит как на грубые каменные плиты внутреннего дворика.
  - Ксотаре! - мда, словарный запас у Сои что надо. Впрочем, мой не уступает.
  - Ну тогда догони меня, ама-сан! - дерзко кричу я, вскакивая на невысокий заборчик. Сои вспыхивает от гнева. Что ж, теперь придётся попотеть...
  
* * *
  И снова дорога бросается под копыта моего коня. Блики луны на речной воде... Я ненавижу эту реку. Ненавижу и люблю одновременно: один раз она отняла у меня самое дорогое, но сейчас... сейчас это мой ориентир, моя путеводная нить. Я скачу вдоль реки, ветер холодит разгорячённое тело. Остановившийся взгляд выхватывает из темноты знакомые холмы, деревья, заводи... уже близко. Пора спешиться - иначе стук копыт разбудит кого-нибудь в деревне. Иду дальше, забыв стреножить коня. Неважно. Домики на отшибе, один, другой... не то. Сам не знаю, как надеюсь найти нужный, просто иду. Бесшумно, как привык ходить на разведку - чтобы ни веточка не хрустнула, ни камешек не сдвинулся. Мимо сеновала - шуршание, шёпот, хихиканье... хмыкаю. Деревня невелика, я прохожу её почти насквозь, когда что-то меня останавливает. Домик, маленький, чистенький, почти неотличимый от остальных. Ставни распахнуты - удивительная беспечность, но война, слава Сейрю, похоже, прокатилась мимо этого мирного места, задев лишь самым краем. Краски теряются в темноте, но мне кажется, что дверь зелёная, а в окна вставлены разноцветные стёклышки: в этом краю песка стёкла не стали недоступной роскошью, как у нас дома. Пытаюсь заглянуть в одно окно, в другое... ничего не видно. Вдруг ноги подкашиваются и я, внезапно ослабев, опускаюсь на землю. "Здравствуй, аники..." - шепчу я, прислоняясь спиной к стене...
  Рассвет застаёт меня в обратной дороге.
  
  Эпизод 48
  
          Я погиб при Ити-но-Тани,
          И мне было семнадцать лет.
            (с) Ацумори
  
  Я погиб под не-нашим небом,
  Я упал на не-нашу землю,
  Я ни прахом не стал, ни пеплом,
  И земля меня не приемлет,
  
  Стая птиц меня не терзает,
  Как на поле брани убитых,
  Я исчез, словно снег растаял,
  Не запачкавши кровью плиты.
  
  Вдох последний пробитой грудью -
  И на выдох - позвать любимых...
  Он не вспомнит, она забудет,
  Что мне только пятнадцать было.
  
  Мечи
  
  Это просто, как старший и младший брат:
  Для убитого нету пути назад,
  Для предателя веры и жалости нет,
  Нет покоя и мира - моей стране.
  
  Мы, созвездия, сброшены с неба вниз,
  Каждый раз - словно первый, как чистый лист,
  Наши чувства и чаянья - блик на воде,
  Нам ещё до рожденья отмерен предел, -
  
  Семь ступеней, семь нот, семь шагов до мечты.
  Ты пойми, мы же тоже живые - как ты...
  Только это неважно. Мы знаем свой долг,
  Пусть не вспомнят потом нас ни жрица, ни бог,
  
  У Хранителей нету своей судьбы.
  Лишь до времени в ножнах клинки войны -
  Колесо повернётся, замкнётся круг,
  И мечам не пойти против сжавших их рук.
  
  Пули
  
  По восемь пуль в обоймах у богов,
  Восьмою стать серебряной - контрольной.
  Ты знаешь, мне уже не нужно слов,
  Чтоб описать не ставшее любовью.
  
  Ты знаешь, за мишенью нет вины,
  Как нету злого умысла за мною,
  И мы до невозможного равны
  Перед курок спускающей рукою.
  
  Мне времени не хватит до утра,
  Чтоб осознать, что нас не обманули...
  Какая совершенная судьба -
  Быть третьею пристрелочною пулей.
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"